Текст книги "Красота требует средств"

Автор книги: Галина Балычева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

Но слава богу, ничего криминального внутри у Пьера не нашли. Вскрытие показало, что никакого отравления или какого-либо другого вредительства нанесено покойному не было. Он умер своей смертью от внезапной остановки сердца.

Оказывается – так сказал патологоанатом, – Пьер принимал лекарство для повышения потенции, что-то типа виагры. И хотя само по себе это лекарство совершенно безвредно и никакой угрозы для жизни не несет, но в сочетании с сердечными препаратами типа нитроглицерина и ему подобными становится смертельно опасным.

Пьер, очевидно, всех этих фармацевтических тонкостей не знал и пил все вместе в зависимости от жизненной необходимости, что в конечном итоге и привело к такому трагическому исходу.

Его похоронили на родовом кладбище в присутствии родных и близких со всеми полагающимися почестями.

Ленка, разумеется, присутствовала на похоронах. Несмотря на всю пикантность ситуации, она все же нашла в себе силы, чтобы проводить в последний путь своего неверного супруга, и родственники это поняли и оценили.

Я на похоронах не была. В этот день, как назло, у нас заболел Фира, и кроме меня, некому было остаться сидеть с больным стариком. Поэтому поминальную рюмку за неверного Ленкиного супруга я подняла в кафе на улице Риволи, когда мы встретились с ней перед самым моим отъездом в Москву.

Мы сидели в кафе уже где-то часа два с половиной, прощались надолго и поэтому допивали уже вторую бутылку вина.

– Пусть земля ему будет пухом, – пожелала я Ленкиному мужу, подняв очередной бокал, – все-таки несчастный он был человек.

Ленка вскинула на меня удивленные глаза.

– Это почему же?

– Ну как почему? Сердце больное, почки больные и с этим делом... у него тоже была беда. И как же ты, кстати, не предупредила его, что виагру с нитроглицерином вместе пить нельзя? Ты же врач!

– Господи! – Ленка возвела очи к потолку. – Да откуда же я знала, что он пьет виагру? Никто ж не знал ни про каких его любовниц. А от импотенции я его лечила совершенно другими методами, без всякой там виагры. И что самое смешное, вылечила на свою голову. Конечно, он не стал секс-гигантом, но все же по сравнению с тем, что было, это просто небо и земля. И каков результат? Как только я его вылечила, он тут же, наглотавшись виагры, побежал налево. Вот она черная неблагодарность! Да уж лучше бы он остался импотентом. По крайней мере позора бы такого не было. Нет, ну это ж надо додуматься умереть в постели любовницы!

Ленка, видно, вспомнила подробности того страшного дня, а вернее, ночи, когда мы нашли мертвого Пьера в постели его любовницы, и хлопнула в сердцах ладонью по столу.

– Никогда ему этого не прощу, – зло сказала она. – Одно дело остаться неутешной вдовой и совершенно другое – обманутой вдовой.

Она еще раз ударила ладонью по столу, и в ту же секунду рядом с нашим столиком появился официант.

– Желаете чего-нибудь еще? – вежливо осведомился он.

Я ответила, что мы желаем счет. Было уже довольно поздно и пора было уходить домой. Но Ленка со мной не согласилась. Она уже была сильно навеселе и потребовала продолжения банкета в виде третьей бутылки вина.

В общем ситуация выходила из-под контроля. И поэтому пока официант бегал за вином и разливал его по нашим бокалам, я на всякий случай позвонила Димке и попросила его приехать в кафе и забрать нас отсюда, пока чего не вышло.

Ленка к приезду Димки держалась еще молодцом: мордой в салат не падала, разговаривала достаточно связно и даже до выхода из кафе дошла почти самостоятельно. Мы ее только подстраховывали с Димкой с двух сторон.

А вот в такси она уже расслабилась по полной программе – песни петь начала. И ладно бы просто песни. А то, как назло, русские народные и, разумеется, на русском языке, как будто она других песен не знала. Просто срамота!

До дома, в смысле до маминой с Полем квартиры, мы добрались уже далеко за полночь. Это был мой последний вечер в Париже. Завтра мы с Фирой должны были улетать в Москву. И поэтому на прощание было решено немного прогуляться.

Сначала мы хотели дойти пешком до ближайшей станции метро, но она оказалась слишком близко. Тогда мы решили дойти до следующей станции, но и та отстояла от первой не слишком далеко. Тогда мы пошли к третьей.

В Париже вообще все станции метро расположены чуть ли не в двух шагах друг от друга. В какую сторону ни пойдешь, обязательно наткнешься на большую светящуюся букву «М». Вот так мы шли-шли от одной станции метро к другой и дошли до самого дома. А когда дошли и уже собирались было войти в подъезд, Димка вдруг остановился и ни с того ни с сего спросил:

– Слушай, Марьяшка, так как же все-таки насчет последней Фириной просьбы?

– Какой просьбы?

– Ну предсмертной... насчет женитьбы.

Он сказал это таким легкомысленным тоном, глядя себе куда-то под ноги, и как бы между прочим, что я, честно говоря, даже обиделась. Он что издевается, что ли? Какая еще женитьба? И вообще, как можно шутить такими вещами?

– Ты что, Димыч, белены, что ли, объелся? Что за идиотские шутки? Фира еще, слава богу, жив-здоров.

Я попыталась протиснуться мимо Димки в подъезд, но он прислонился спиной к двери и преградил мне путь.

– А если серьезно? – уже несколько другим тоном спросил он. – Мы ведь с тобой Фире слово дали...

Я с возмущением фыркнула. Вот человек! Два часа гуляли по городу и говорили о всякой ерунде, а о таком важном деле, как женитьба, он вспомнил только на ступеньках дома. Очень романтично, нечего сказать! И потом при чем здесь Фира? Тоже мне отец родной выискался, чтоб ему слово давать. Я смерила Димку насмешливым взглядом.

– Ну а если серьезно, – сказала я, – то, во-первых, Фира – старый интриган, во-вторых, я вообще не собираюсь замуж, а в-третьих – ну это чтоб ты знал на будущее, может, еще когда-нибудь пригодится – о таких вещах... на ступеньках подъезда не говорят. О таких вещах говорят в романтической обстановке.

– В романтической? Это как это? – поинтересовался Димка.

– А так это. При луне, например...

– При луне?..

Димка взял меня за руку, вывел на середину дворика, залитого лунным светом, и, показав на луну, спросил:

– А так подойдет?

Я оглядела каменный колодец двора и усмехнулась. В Париже дома строят с таким расчетом, чтобы получилось как можно больше комнат с окнами. И не важно, куда выходят эти окна – на улицу или в такой вот крошечный дворик, где от одной стены до другой можно рукой достать, – главное, чтобы они были.

Короче, более «романтичной» обстановки даже трудно было себе представить. Димка просто надо мной издевался. К тому же, когда я подняла голову вверх, чтобы взглянуть на Димкину луну, я заметила, как в окне третьего этажа, как раз там, где находилась спальня Фиры, дрогнула занавеска – это бессовестный старик за нами подглядывал.

– Ну это уже слишком! – вскипела я и ринулась к подъезду. – Сейчас я устрою этому старому кошмарику!..

Я даже не стала дожидаться лифта, а, рванув сразу на лестницу, в мгновение ока (это, наверно, от злости) взвилась на третий этаж.

– Где этот старый сводник? – со злостью выпалила я, как только влетела в квартиру.

Мама и Поль, несмотря на поздний час, все еще не спали и, сидя рядышком на диване, смотрели телевизор. Поль удивленно вскинул брови.

– Сводник – это кто?

– Это Фира.

– А Фира уже давно спит.

– Да, он уже давно ушел в свою комнату, – подтвердила мама. – У вас же завтра самолет в восемь утра. Ты не забыла?

– Не забыла.

– Вот и ложись скорей, а то завтра опять проспите и на самолет опоздаете.

Я все-таки заглянула в комнату к Фире – хотелось застичь старика на месте преступления. Но увы, ничего не получилось. Старый хитрюга уже лежал в постели, с головой накрывшись одеялом, и всем своим видом изображал крепкий и здоровый сон.

Я ему, конечно же, не поверила – наверняка старик притворялся, – но и сделать ничего не могла. Не могла же я будить «спящего» человека среди ночи. Но ничего, как говорится, еще не вечер, а точнее, не утро. А утром я ему задам...

Однако утром уже было не до взбучек. Утром мы, как всегда, проспали и, как всегда, опаздывали. Это у нас уже стало доброй семейной традицией – опаздывать на самолет. И вообще, куда бы мы с Фирой ни ехали, мы почему-то всегда если не опаздывали, то приезжали в самый притык к отходу поезда, или к вылету самолета, или к отплытию теплохода. Просто ужас какой-то!

Вот и сегодня мы мчались в аэропорт со скоростью, явно превышающей предельно допустимую на размеренных дорогах Франции. И Поль, который вызвался нас довезти до аэропорта, теперь сильно рисковал своими водительскими правами.

Франция – это не Россия. Здесь в случае чего взяткой не отделаешься.

Но нам, слава богу, повезло, и мы доехали до аэропорта Руасси – Шарль-де-Голь без особых приключений.

Помимо Поля, провожать нас поехали мама и Димка. Мама, как всегда, приготовила для Степки и тети Вики целый ворох подарков: одежду, конфеты, парфюмерию и обязательно круассаны. Степка очень любит настоящие французские круассаны, и мама никогда не забывает в день нашего вылета сбегать утром в ближайшую булочную и купить огромный пакет свежайших воздушных булочек.

Вот и теперь к нашим с Фирой баулам и чемоданам прибавилась еще одна увесистая сумка с мамиными гостинцами. Мама без этого не может. Она всегда всем что-нибудь дарит. Мне даже кажется, что это у нее хобби такое. Она просто обожает делать людям подарки.

Димка тоже сунул мне в руки маленький пластиковый пакетик и сказал, что не успел мне отдать его вчера. В ближайшие две-три недели он планировал закончить во Франции все свои дела и вернуться на постоянное место жительства домой в Москву. И то правильно. Хватит ему уже мотаться по всяким там Африкам и Франциям. Пора уже и домой возвращаться.

Короче, расставались мы с ним ненадолго, и поэтому прощание наше было коротким.

Пройдя паспортный контроль и, поблуждав немного по магазинчикам Дьюти фри, мы с Фирой решили зайти в кафе и выпить по чашке кофе и съесть на прощание по куску знаменитого французского пирога с клубникой и взбитыми сливками.

Это у нас уже такая традиция появилась – перед вылетом на родину обязательно заходить в кафе и съедать по куску пирога, тем более, что позавтракать дома в день отлета нам все равно никогда не удавалось. Не успевали.

Я усадила старика в угол за небольшой круглый столик, а сама подошла к витрине с пирожными. Фира, так же, как и я, просто обожает французские пирожные и, несмотря на свое субтильное сложение, может съесть аж три штуки подряд, то есть в один присест.

Три пирожных перед вылетом я ему, разумеется, никогда не покупаю. Три пирожных в его возрасте – это и на земле может быть чревато не самыми хорошими последствиями, а уж в воздухе тем более. Однако одно пирожное на прощание – это всегда пожалуйста.

Я стояла перед витриной и мучилась проблемой выбора, не зная, какому из десяти пирожных отдать предпочтение. Все пирожные были такие красивые и соблазнительные, что у меня просто глаза разбежались, и я даже хотела позвать Фиру и посоветоваться.

Но тут мой взгляд неожиданно упал на парочку, сидевшую за соседним столиком, отгороженным от общего зала невысокой декоративной решеткой.

Таких решеток-перегородок в кафе было несколько, и никакой функциональной нагрузки они, в сущности, не несли. Ну разве что создавали некую иллюзию уединенности, но только иллюзию, потому что сквозь них все равно все было видно и слышно.

Но я ни за кем не собиралась подглядывать. Зачем мне это? Просто эта парочка почему-то привлекла мое внимание. Впрочем, понятно, почему.

Это были Ленка и Эдька.

«Выходит, что Эдька летит в Москву нашим же рейсом, – подумала я, – а Ленка его провожает».

Впрочем, если бы Ленка его провожала, она не смогла бы попасть сюда, в это кафе.

Сюда пропускают только тех, у кого на руках имеются посадочные талоны. А у Ленки такого талона быть не могло.

Или она с горя тоже решила слетать в родные пенаты? А что? Вполне возможно. Вот здорово! И я уже хотела было окликнуть свою подругу. Но тут произошло нечто такое, от чего у меня непроизвольно отвисла челюсть. Я, пожалуй, могла ожидать чего угодно, но только не этого.

Сквозь прозрачную решетку я увидела, что эти двое целуются. Ну в том, что они целовались, ничего особенного не было. В аэропорту все целуются. Но эти двое целовались не как брат и сестра, ничего похожего на братский поцелуй здесь не было. Они целовались как любовники.

Я перестала что-либо понимать.

Я стояла и так откровенно пялилась на эту парочку, что бармен, заметивший мой нездоровый интерес, усмехнулся и, покашляв для приличия, напомнил, что я, кажется, собиралась сделать заказ.

Но я не обратила на него никакого внимания.

«Вот тебе бабушка и Юрьев день!» – отчетливо произнесла я по-русски, и бармен, услышав иностранную речь, еще раз усмехнулся. Что, дескать, возьмешь с этих иностранцев? Это же не французы.

Услышали русскую речь и за перегородкой. Ленка тут же отпрянула от Эдьки, как укушенная, и резко обернулась. Мы встретились с ней глазами.

Сначала в ее глазах читалась растерянность, потом злость, а потом она неожиданно улыбнулась и, сказав что-то на ухо Эдьке, поманила меня к себе за перегородку.

Эдька испарился из кафе в мгновение ока.

– Привет, – как ни в чем не бывало сказала мне Ленка. – Кофе хочешь?

Я промолчала. Я пока еще пребывала в шоке и не знала, как реагировать на то, что я только что увидела.

– Я понимаю, ты удивлена, – еще шире улыбнулась Ленка. – Я и сама не планировала тебя здесь увидеть. Ты, вероятно, летишь домой, в Москву? А разве твой самолет сегодня?

Я кивнула.

– А я почему-то считала, что завтра... Впрочем, это уже не имеет значения. А мы на Карибы...

Я снова кивнула.

Ситуация, в которую я попала, была настолько неожиданной и нестандартной, что я просто не знала, что и сказать. Я смотрела на Ленку и молчала, и мое молчание уже стало ее раздражать.

– Ну да, Эдька мне никакой не брат, – сказала она. – Тем более что он вообще не Эдька, а Пит, то есть Петька. Только он не любит, чтобы его так называли. Ну что ты на меня так смотришь? У тебя что, никогда не было любовников?

Я хотела возразить, что не в любовниках дело, но Ленка меня перебила.

– Ой, только не надо! Не надо строить из себя Белоснежку. Видела я твоих гномов – один другого лучше. Тебе, значит, можно, а мне нельзя? Я, по-твоему, должна была похоронить свою молодость рядом с этим старым импотентом?

– Ну не такой уж он и импотент, – возразила я, – если у него была молодая и красивая любовница.

– Ой, только не надо – «молодая и красивая...» Ты думаешь, я не знаю, что ей от него было надо? Любовных утех? Вот только не смешите меня! Все, на что он был способен, я знаю. Ей надо было только одного – женить его на себе и прибрать к рукам все его состояние.

– Но он ведь некоторым образом был женат, – снова возразила я.

– А кого это когда-либо останавливало?

– Так ты что же обо всем знала?

– Ну знала. Ну и что? Я про многое знала и молчала. А что делать? Если хочешь иметь статус замужней женщины, всегда приходится на многое закрывать глаза. Но чтобы спать с горничной у меня под носом?! Это уж, извините, слишком! Этого я уже стерпеть не могла.

Вот это да! Значит, Ленка все знала про измены мужа. Знала и молчала. И делала вид, что у них образцово-показательная семья. А в это время образцово-показательный муж, не заботясь о репутации жены, гулял от нее налево и направо... Вот только не понятно, как же он мог это делать, будучи, по словам Ленки, импотентом? Что-то тут у нее не сходится. То она говорит, что он импотент, а то, что у него куча любовниц.

И тут я вспомнила, что, когда искала в Ленкином комоде лекарство от головной боли, я наткнулась на упаковку той самой виагры. Я еще тогда подумала, что раз у Ленки лежит виагра, значит, у ее мужа проблемы в половой сфере. Но зачем ей нужно было самой поить мужа стимуляторами, если он потом бегал от нее на сторону?

Или, накачивая мужа лекарствами, Ленка преследовала совсем другую цель?..

– Так, значит, это ты его поила виагрой? – догадалась я. – Я видела это лекарство у тебя в комоде.

У Ленки изменилось выражение лица. Оно стало злое и жесткое.

– А вот это уже не твое дело, красавица, – резко сказала она. – Лети в свою Москву и благодари бога, что осталась жива.

У меня вторично отпала челюсть.

– Что значит осталась жива? А что, могло быть иначе? Что ты хочешь этим сказать?

Но Ленка уже пожалела о том, что сказала. Она опустила глаза и скороговоркой произнесла:

– Ну ты же помнишь, что в моей машине отказали тормоза.

Но мне было ясно, что тут дело не в тормозах. Тут дело было в другом. И кажется, я начала догадываться, в чем.

– Ты имела в виду, что меня могли убить на охоте? – спросила я. – Значит, тот выстрел был подстроен?

Ленка ничего не ответила и беспокойно заерзала на стуле.

– Ну ладно, – сказала она, вставая, – мне пора идти. Счастливо тебе долететь.

Она встала из-за стола и стала надевать на себя коричневый кашемировый жакет. Однако на нервной почве руки у нее дрожали, и она никак не могла попасть руками в рукава.

– А стрелял наверняка этот твой... Эдька-Пит, – предположила я. – И хотел он убить не меня. Зачем ему, а вернее тебе, я? Вы хотели убить Пьера!

Я повысила голос, и Ленка, зашипев на меня, как змея, бросила жакет, который так и не смогла надеть, и снова села на стул.

– Чего тебе надо? – грубо спросила она. – Денег?

У меня в третий раз отвисла челюсть.

– Да, у меня есть любовник. Да, я не любила своего мужа. Ну и что? Это что, криминал?

– Нет, – ответила я, – это не криминал. Был не криминал до тех пор, пока ты не захотела его убить.

По Ленкиному лицу прошла судорога.

– Замолчи, – прошипела она, – или я тебя убью.

Я невольно отпрянула. Когда выяснилось, что Пьер умер не своей смертью, а его просто-напросто отравили, Ленкина угроза выглядела вполне реальной.

Но Ленка тут же взяла себя в руки.

– Успокойся, – сказала она. – Это просто у меня вырвалось. Ну посмотри на меня. Разве я похожа на убийцу?

Я дипломатично промолчала.

– И Пит тоже никого не убивал и убивать не собирался.

– А на охоте?

– А на охоте он стрелял в меня.

– То есть как это в тебя?

– Ну чтобы все, кто находился рядом, а главным образом ты, как будущий главный свидетель, могли потом подтвердить, что на меня действительно был совершен целый ряд покушений. А ведь на жертву всегда падает меньше подозрений. Ведь так?

Я посмотрела на Ленку, как на привидение, нет, не как на привидение, а как на демона или на что-то в этом роде.

– Так, может, и тормоза в твоей машине – тоже Эдькина работа? И горшок... и все остальное?.. А про лекарства ты вообще сама все придумала?..

Ленка промолчала. И я начала кое-что понимать.

– Значит, ты все знала и заранее спланировала это убийство. А из меня решила сделать главного свидетеля.

Ленка плюнула и достала сигареты.

– Ну что ты все заладила – убийство да убийство? Не было никакого убийства. Он сам умер. Не надо было виагру пить.

– А сам ли он ее пил или это ты ему незаметно ее подсовывала?

– Господи, ну как это незаметно?

– Да очень просто, в кофе, например, добавляла или в вино. А потом еще сказала Морису, чтобы он дал Пьеру сердечное, когда тому с перепоя плохо стало. А ты ведь врач и знала, что этого делать нельзя. От этого человек умереть может. Ведь знала?

Ленка ничего не ответила.

– А может, ты даже заранее напоила его и виагрой, и сердечными каплями одновременно, а потом для отмазки – ведь будет вскрытие! – заставила Мориса на глазах у всех дать Пьеру сердечное. А?

Ленка закурила очередную сигарету и, откинувшись на спинку стула, пожала плечами.

– Да, – спокойно произнесла она, – он принимал виагру. Ну и что? Тысячи мужчин, у которых проблемы с потенцией, ее принимают. Допустим, я об этом знала, допустим, я ему ее давала. Но кто это докажет? Он умер на глазах у нескольких десятков людей в постели своей любовницы. Никого не удивит, что немолодой мужчина принимал лекарство, чтобы иметь в любовницах молодую женщину. И в конце концов его никто не заставлял мне изменять. А ты, что же, хочешь, чтобы я в свои сорок лет осталась бы в случае чего ни с чем?

– В случае чего?

– А если бы он со мной развелся и женился на этой или на какой-нибудь другой молодой вертихвостке, а я бы осталась с носом?

– А он собирался разводиться?

– Ну собирался или не собирался, какая разница? В конце концов не могла же я рисковать. А если бы собрался? Нет, я за свою жизнь уже достаточно нахлебалась. И только теперь почувствовала вкус жизни, когда я уже не та безобразная уродина, какой была раньше, а привлекательная женщина. И я хочу оставаться такой очень долго. А знаешь, сколько стоит вся эта красота? Целое состояние. Красота требует средств, моя дорогая! И ты предлагаешь мне все отдать другой, а самой деликатно отойти в сторону? Что-то Пьер не был так деликатен, когда заключал со мной брачный контракт.

Я вспомнила про Ленкин брачный контракт и не могла с ней не согласиться. Да, действительно в этом вопросе Пьер показал себя не с лучшей стороны. Но все же это не повод для того, чтобы его убивать.

– Постой, – сказала я, – но ведь ты говорила, что в любом случае по завещанию Пьера ничего не получишь. Так зачем же тебе было его убивать?

Ленка посмотрела на меня с усмешкой.

– А его никто и не убивал. Это был его выбор.

– Ну в смысле зачем тебе нужна была его смерть, если ты все равно ничего не получишь?

И тут рядом с нашим столиком выросли два господина: один в черном драповом пальто, другой в куртке.

– Я отвечу на ваш вопрос, мадемуазель, – на ломаном русском языке произнес тот, который был в пальто.

Мы с Ленкой одновременно вскинули на него глаза.

– Мадам Лакур, – господин в пальто указал на Ленку, – действительно ничего не получила бы по завещанию после смерти мужа. Это так. Но она получит, – он запнулся и сам себя поправил, – могла бы получить очень большую страховку. Два миллиона евро.

Я сидела, разинув рот.

– Но в случае убийства страховка получена быть не может. Мы представляем страховую компанию «BGS» и проводим свое собственное расследование. Ваш разговор был записан на пленку, мадам. – Господин в пальто обратился к Ленке. – Прошу вас встать и следовать за нами. А если вы будете возражать, мы вынуждены будем пригласить полицию и надеть на вас наручники.

Ленка сидела белая, как полотно. Ее трясло. Я не знала, какого цвета было мое лицо, но трясло меня не меньше. Я видела, как мужчины помогли Ленке подняться, потом галантно помогли ей надеть красивый кашемировый жакет и, взяв ее с двух сторон под локотки, вывели из кафе.

Эдьку наверняка арестовали еще раньше.

Я долго еще сидела за столиком в кафе и тупо смотрела перед собой.

Как это глупо и ужасно все то, что произошло с Ленкой! Какая же она все-таки дура! Бедный Пьер!

Из состояния ступора меня вывел голос Фиры.

– Марьяночка, Марьяночка! – тряс он меня за плечо. – Что-то сказали по радио, и все сразу куда-то ушли. Может, это наш самолет объявили? Побежали скорей!

И мы побежали. Побежали, как всегда. Потому что всегда опаздывали.

Пока бежали всю дорогу до самого самолета, Фира, не затыкаясь, жаловался на судьбу, а точнее, на то, что ему так и не купили обещанный пирог с клубникой. Ну как ребенок, честное слово! И замолчал он только тогда, когда оказался на своем месте возле иллюминатора и, прильнув к стеклу, стал таращиться на взлетное поле. Теперь на ближайшие полчаса, до тех пор, пока самолет не поднимется выше облаков и за стеклом иллюминатора уже не на что будет смотреть, Фира будет при деле. А я, пока он занят, смогу немного расслабиться и посидеть спокойно.

Я откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза.

«Какая же все-таки Ленка дура, – в очередной раз подумала я. – Так боялась остаться без денег, без всех этих бутиков, салонов красоты, пластических хирургов, массажистов, косметологов и бог знает чего еще, что в результате окажется теперь не только без денег, но еще и за решеткой, если, конечно, не найдет умелого адвоката».

Господи, боже мой, какие же коварства могут подстерегать человека в браке. Просто страшно становится!

Я поежилась, как от озноба, и засунула руки в карманы пиджака. В одном из карманов я нащупала какой-то кулек.

«Что бы это могло быть?» – подумала я и вытащила кулек из кармана. Это оказался маленький пластиковый пакетик с золотыми веревочными ручками, который в аэропорту на прощание сунул мне в руки Димка. В пакетике я обнаружила красную бархатную коробочку.

– Что за черт? – удивилась я, вытаскивая коробочку на свет божий. – Это еще что такое?

Я открыла крышечку и обомлела. На красном бархате в небольшом углублении посередине лежало изящное колечко из белого золота с четырьмя небольшими бриллиантиками, расположенными в виде каре. Это сейчас очень модно и красиво.

– Ну и ну! – только и смогла вымолвить я.

Что же это такое? Выходит, что Димка вчера не шутил? С глупой улыбкой я уставилась на колечко и никак не могла оторвать от него глаз.

– Красиво! – донеслось до меня из соседнего кресла.

– Что?

Я взглянула на Фиру, но тот сразу же отвел глаза и поспешно уставился в иллюминатор.

– Я говорю, Париж сверху очень красивый, – сказал он.

На этот раз старик не соврал.