Текст книги "Круиз с покойником"

Автор книги: Галина Балычева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Я прижалась ухом к двери и со смешанным чувством стала слушать, как с противоположной стороны с тяжелым лязгом задвинули щеколду. Ощущение было такое, как будто над головой захлопнули крышку гроба, честное слово. А дальше – только удаляющиеся шаги.

Я пыталась по походке определить, кто это был – мужчина или женщина. Но не поняла. Шаги были тихие, неторопливые, а потом и они стихли. И я осталась одна. Вот так кошмар! Где ж это я оказалась? И как теперь отсюда выбираться?

Для начала я огляделась и попыталась сориентироваться. Но куда там. После яркого солнечного света здесь было темно, как в могиле. И именно это сравнение пришло мне на ум. Однако где-то через минуту глаза стали мало-помалу привыкать к темноте, тем более, что через замочную скважину все же пробивался тоненький лучик света.

«И на том спасибо», – подумала я и прильнула глазом к отверстию в двери.

Многого мне, правда, увидеть не довелось – только куст сирени, да глухая стена. Но и это радовало – хоть какая-то связь с внешним миром.

«Может, кто-нибудь мимо пройдет? – подумала я. – Не умирать же мне здесь от голода и жажды».

И мне сразу же сильно захотелось пить.

Вдоволь насмотревшись в замочную скважину, я решила обследовать место своего заточения на предмет запасного выхода. А почему бы и нет? В этих монастырях кругом подземные ходы понарыты. Может, и отсюда идет какой-нибудь туннель.

Я вытянула вперед руки и стала наощупь передвигаться по темнице.

Пока никакого подземного хода здесь что-то не наблюдалось. Да если бы он и был, то наверняка был бы как-то секретно устроен, чтобы не каждому встречному-поперечному был виден.

Я снова спустилась по лестнице вниз. Здесь вдоль всех стен стояли стеллажи, уставленные какими-то горшками, банками, кадушками и здорово пахло квашеной капустой.

«Не иначе как ледник, – догадалась я. – Потому-то так и холодно».

Сначала, еще до того, как захлопнулась входная дверь, мне здесь после уличной жары очень даже понравилось. Было прохладно и свежо. Теперь же стало заметно холодать, и я заволновалась, что если не выберусь отсюда в ближайшее время, то окочурюсь не от голода и жажды – припасов на полках хватит до второго пришествия, – а от переохлаждения.

Впрочем, если это кладовая, то рано или поздно сюда обязательно кто-нибудь придет. Но дотяну ли я до этого прихода? Вот в чем вопрос.

Я снова прильнула глазом к замочной скважине. Если убийца решил избавиться от меня таким своеобразным способом, то лучше затаиться и сделать вид, что план его удался. Пусть думает, что я уже замерзла или умерла от страха.

Однако я уже и вправду здорово замерзла и перетрухала.

Ну что он привязался ко мне, этот маньяк? Ну что я такого могла сделать, чтобы он так настойчиво за мной охотился?

А ведь еще полчаса назад я возражала Степке, когда он говорил о существовании маньяка, теперь же я снова стала перебирать в уме всех, кто находился с нами на яхте, и прикидывала, кто бы мог тянуть на эту роль? Деды-профессора? Навряд ли. Про их жен и говорить нечего. Отцовы друзья тоже отпадают. Тем более, что Кондраков вообще с нами на экскурсию не пошел – остался на яхте. Тогда, может быть, Кутузов? Все-таки он помоложе других и еще кое на что способен. Правда, на банкете он так увивался вокруг Аллочки, что было даже похоже, что у них начинается роман. Тогда с какой бы радости он стал Аллочку скидывать с лестницы?

Впрочем, у них, у этих маньяков, свои причуды. Вот, например, кошка, прежде чем съесть мышку, сначала с ней обязательно поиграет, так сказать, аппетит нагуляет. Может, и у маньяков так же? Сначала любовь, а потом...

Господи, какой ужас! Мне стало тошно от собственных мыслей.

Вдруг где-то рядом послышались шаги. Кто-то быстро шел вдоль каменной ограды. И я вновь прильнула к замочной скважине, однако ничего, кроме глухой стены напротив, не увидела.

«Господи, неужто убийца? – подумала я и вмиг покрылась холодным потом. – Неужели это он возвращается?»

В этот страшный момент мне очень захотелось прибегнуть к помощи бога, тем более, что никакой другой помощи все равно не предвиделось, и я попыталась вспомнить хоть какую-нибудь молитву. Но, как назло, на ум не приходило ничего путного. Я вообще кроме «Отче наш» ничего больше не знаю, но сейчас и этого вспомнить не могла.

Я сцепила на груди руки и как заведенная забубнила:

– Отче наш, отче наш, отче наш...

Шаги замерли возле моей двери, а меня в ожидании скорой смерти окончательно заклинило:

– Отче наш, Отче наш, Отче-наш, наш-наш, наш-наш...

Я услышала, как кто-то близко подошел к двери и даже вроде бы к ней прижался.

«Ну вот и все, – пронеслось у меня голове, – это конец. Сейчас он откроет дверь и... Но нет, так легко я не сдамся, буду отбиваться до последнего».

И, подскочив к ближайшей полке, я схватила первую попавшуюся под руки банку. Та, на беду, оказалась трехлитровой, а у меня так сильно тряслись от страха руки, что я ее не удержала. Банка вырвалась из моих рук и, упав на каменный поло, с грохотом разбилась. В воздухе запахло маринованными помидорами.

– Кто там? – донесся из-за двери испуганный мужской голос. – Кто?

Так я ему и сказала – кто. А то он сам не знает. Я схватила другую банку – поменьше и приготовилась метнуть ее в убийцу. Пусть только откроет дверь. И метнула бы, если бы не услышала:

– Свят-свят... Да кто же там?

Это «свят-свят», произнесенное испуганным голосом, несколько меня отрезвило. Как-то это было не по-убийственному. И я задала встречный вопрос:

– А там кто?

– Брат Епифаний.

От нахлынувшего на меня невероятного облегчения я выронила и вторую банку. По разнесшемуся по кладовой запаху стало понятно, что там были жареные баклажаны.

«Спасибо тебе, Господи! – вознесла я мысленно благодарность Всевышнему. – Как это кстати».

Я перепрыгнула через валявшиеся на полу осколки и, подскочив к двери, прямо-таки прилипла к замочной скважине.

– Откройте за ради Христа! – закричала я в отверстие. – Христом-богом прошу! – Непродолжительное пребывание в святых стенах заметно отразилось на моем лексиконе.

Снаружи лязгнула задвижка, дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова в черной бархатной скуфейке.

– Ой! – сказала голова, ударившись о мой лоб, потому что в это же самое время я тоже дернулась к выходу. – Вы здесь чегой-то?

Глупый вопрос – чего это я здесь? Не по своей воле, разумеется.

Я пулей выскочила из своего заточения и, прошмыгнув мимо бородатенького старичка, завертелась на тропинке, оглядываясь по сторонам. Никого поблизости видно не было, в смысле никого, похожего на убийцу.

– Вы здесь никого подозрительного не видели? – я бесцеремонно схватила деда за рукав. – Меня здесь кто-то запер. Это наверняка убийца.

Дедок в черном подряснике, перепоясанном грубой пеньковой веревкой, сначала аж присел от моего неожиданного заявления, а потом вскинул в изумлении руки и мелко-мелко закрестился.

– Свят-свят-свят, – запричитал он. – Какой еще убийца?

Я посмотрела на старичка внимательнее. Он был примерно такого возраста, как и Фира, и такого же маленького роста. И судя по его простой и, я бы даже сказала, аскетической одежде, можно было предположить, что должность его в этом монастыре совсем не высока. Может, он только этой кладовой и заведует. Так сказать, огурцами и помидорами руководит.

– Послушайте, дедушка, – обратилась я к старичку. – Ой, простите, не знаю вашего звания...

– Брат Епифаний.

– Брат?.. Послушайте, брат... – я запнулась и замолчала. Такое запанибратское обращение к пожилому человеку с первого раза мне как-то не далось, и я перешла на более привычный для меня светский язык. – Уважаемый Епифаний, – сказала я. – Вы случайно не видели, кто меня здесь запер?

Старичок еще больше занервничал. Он сорвал с головы скуфейку, смял ее в кулачке и прижал к груди. При этом он смотрел на меня такими жалобными глазами, что я даже не знала, что и подумать.

«М-да, – подумала я, глядя на деда, – все-таки монашеская жизнь – а брат Епифаний явно принадлежал к этой братии – накладывает определенный отпечаток на скорость мысли и действия. И вряд ли я от этого «брата» быстро сумею добиться чего-нибудь толкового». Но дед вдруг неожиданно ожил.

– Наверно, это я, – прошелестел он едва слышно. – Случайно, конечно. Вы уж не гневайтесь.

– Что? – не поняла я. – Что – вы?

Дед еще крепче прижал скуфейку к груди и, глядя на меня виноватыми глазами, повторил:

– Наверно, это я дверь на задвижку закрыл. Я давеча за грибами и солеными огурцами приходил, а потом собирался еще и капустки с помидорами прихватить. В приходе нынче праздник – именины протодьякона. Вот на стол и собираем, торопимся. Я и замок-то поэтому вешать не стал. Зачем его вешать, ежели я скоро ворочусь? А вот на задвижку дверь, видать, закрыл, хотя с другой стороны, вроде бы и не закрывал... Или закрыл? – Дед почесал затылок, припоминая, закрывал он дверь или нет, но, так ничего и не вспомнив, вдруг неожиданно строго спросил:

– А вы-то там, собственно, что делали?

Я поглядела на старика и чуть было не расхохоталась. Вот так фокус. Я тряслась от страха, думая, что меня запер убийца, а это, оказывается, был всего-навсего служка.

– Простите, уважаемый брат Епифаний, – едва сдерживая смех, произнесла я. – Я от экскурсии отбилась и случайно зашла в этот сарай...

– Кладовую, – поправил меня старичок.

– Кладовую, – повторила я. – А вы меня там заперли.

Я не удержалась и все-таки прыснула. Может, не так уж это было и смешно, что я оказалась запертой в сарае, но зато так было радостно и весело снова оказаться на воле, на солнышке и вообще живой и невредимой, что я рассмеялась.

Дедок тоже очень обрадовался, что я на него не обиделась, и захихикал вместе со мной.

– А я иду и слышу что-то странное доносится из кладовой: «Дашь-дашь, дашь-дашь...»… Чего дашь, кому дашь? Ну думаю, не иначе как привидение в кладовой завелось.

Мы снова расхохотались. Дед от собственной шутки, а я оттого, что меня снова приняли за привидение. Ну вечно меня заносит не туда, куда надо.

Своих я нагнала уже почти на выходе с территории Спасо-Преображенского монастыря. Экскурсовод, женщина милая и, похоже, знающая свое дело, но с чрезвычайно плохой дикцией, советовала на прощание посетить выставку каких-то там ремесел...

– ...Это на йедкость къасивейшее зъелище, – уговаривала она нашу толпу. – Не пъикоснуться к столь пъекъасному – это пъосто пъеступление...

Наши с готовностью кивали головами и рады были прикоснуться уже к чему угодно, только бы поскорее уйти с солнцепека и избавиться от этой симпатичной дамы с ее логопедическими проблемами. Вряд ли они вообще поняли хоть что-то из того, что она два часа им вещала, и давно бы уже отсюда сбежали, если бы не мое неожиданное исчезновение.

Первым мое отсутствие заметил Степка. Он, по его версии, на какое-то мгновение отвернулся, чтобы прочитать табличку на соборе, и в этот, дескать, момент я и сбежала. Тоже мне заявки – «сбежала». С какой это стати мне куда-то сбегать? Никуда я не сбегала. Просто случайно отстала, и все.

Короче, когда обнаружилось, что меня нет рядом, Степка, Сева и Женя с Сеней кинулись меня искать по всей территории Спасо-Преображенского монастыря.

Конечно, проще всего было бы вызвонить меня по телефону, что, собственно, они и попытались сделать в первую очередь. Однако мой мобильник не работал. Вернее, он работал, но совсем в другом месте – на яхте, в каюте на тумбочке. Я, как всегда, забыла положить его в сумку.

Короче, получилось, что я уже нашлась, а они все еще продолжали меня искать, и теперь уже искать нужно было их. Но этого, слава богу, делать не пришлось. Не все же такие бестолковые, как я, чтобы оставлять мобильные телефоны дома.

Сева на звонок отца откликнулся сразу же и, узнав, что я наконец нашлась, на радостях пообещал по возвращении оторвать мне голову. Вот так всегда: обязательно ему нужно в бочку меда сунуть ложку дегтя.

В ожидании наших поисковиков мы уселись на лавочки в тени деревьев и решили немного отдохнуть. После продолжительной экскурсии все уже здорово устали и хотели есть. А я лично так просто с голоду умирала. Утром за завтраком я от переживаний практически ничего не съела, а теперь, после монастырской кладовки с ее аппетитными запахами, у меня разыгрался просто-таки зверский аппетит.

– Есть ужасно хочется, – шепнула я отцу. – Ты не знаешь, когда уже можно будет возвращаться на «Пирамиду»?

Отец взглянул на наручные часы – они показывали без четверти три.

– Борис без звонка возвращаться не велел, – ответил он. – Надо ждать.

– Чего?

– Звонка.

– Так сам позвони и спроси. Может, уже можно.

Я слегка толкнула отца в бок, но он на это никак не отреагировал. Он напряженно косил глазом в сторону мамы и Поля, которые сидели на другой лавочке напротив нас и о чем-то тихо разговаривали.

Рядом с ними сидели тетя Вика и тетя Марго. Марго сидела молча. Она вообще была не в духе и выглядела очень плохо. После трагической гибели Аллочки и ее собственной истерики она хоть и привела себя в относительный порядок – смыла черные потоки с лица и кое-как причесалась, но все равно выглядела отвратительно. Вокруг губ появилась какая-то нездоровая синюшность, глаза ввалились, нос отчего-то заострился. В общем, просто кошмар какой-то.

«А все-таки странное что-то происходит с тетей Марго в последнее время, – подумала я. – Какая-то она не такая».

Вдруг у отца в кармане рубашки ожил его мобильник и зашелся каким-то пренеприятнейшим дискантом. От неожиданности я даже вздрогнула. Ну надо же такую музычку выбрать!

Я с неодобрением покосилась на отцов телефон. У каждого, разумеется, свои музыкальные пристрастия. Но что-то раньше я не замечала за отцом такой эпатирующей безвкусицы. Это что, возрастное? То-то, я гляжу, он и рубашки теперь какие-то стал носить чересчур аляповатые, и джинсы слишком узкие... Теперь еще и эта музычка дурацкая. Не иначе как пытается выглядеть помоложе. Ну-ну...

Я придвинулась поближе, чтобы лучше слышать, что говорит по телефону Борис. А то, что это был он, я поняла сразу, по первой же отцовой фразе: «Ну как там у вас?..»

Оказалось, что у них все в порядке, трупы погрузили в вертолет и отправили в Москву, обед кок уже приготовил, так что можно было возвращаться.

– Ну слава богу, – с облегчением вздохнул отец, убирая телефон в нагрудный карман рубашки. – Все хорошо, можно возвращаться.

Видно, у него это случайно вырвалось, что все хорошо. Чего ж хорошего, когда две женщины мертвы, а убийца ходит где-то рядом? И никто его пока не вычислил.

Да и кому, собственно, этим заниматься? В милицию Борька заявлять не велел, сказал, что пока не приплывем в Москву, следствие будет вести Климов. А он, как я посмотрю, ничего не выслеживает. Даже на экскурсию с нами не пошел – отсиживается на «Пирамиде».

Кого он там выслеживает, когда практически все находятся здесь, на берегу? Кондракова? Или он считает, что убийца кто-нибудь из команды?

А может быть, это все-таки сам капитан? Но нет, навряд ли. Борис никогда не взял бы на работу непроверенного человека. А капитана он знает давно. Тогда кто же?

Я снова оглядела нашу компанию. Так кто же все-таки убил девчонок? Академик? Профессор? Доцент?

Я пристально посмотрела на Кутузова. Да он, конечно же, больше других подходит на роль убийцы. Он хотя бы находится в хорошей физической форме. Но с другой стороны, какой из него маньяк? Смешно прямо. Веселый и безвредный человек. К тому же женщины его любят. Вон как Аллочка Переверзева вокруг него увивалась. И Кутузов вроде бы к ней неравнодушен был. И между прочим, перед экскурсией он долго бегал по яхте, все Аллочку искал, чтобы вместе с ней на экскурсию идти. Пришлось ему даже соврать, что у Аллочки вдруг неожиданно разболелась голова (тем более, что в какой-то степени это было даже правдой – с головой-то у бедной девушки действительно было совсем плохо), и доктор Никольский дал ей снотворное.

Кутузов, кажется, поверил и особо не расстроился и в течение всей экскурсии был, как всегда, бодр и весел. Он бесконечно сыпал шутками, рассказывал анекдоты, делал дамам комплименты. Дамы от него млели. Даже Альбина, на что уж серьезная женщина, а и то смеялась некоторым его шуткам. Впрочем, не всегда. Ей вообще больше нравилось общество серьезных людей. Я это заметила. А еще я заметила, что в течение всей экскурсии Альбина практически не отходила от отца, все время была рядом с ним. Что-то говорила, о чем-то спрашивала. Может, делилась впечатлениями, а может, просто хотела поддержать коллегу в трудную минуту. Похоже, она заметила, как изменилось настроение отца после прибытия на яхту Поля Ардана, и хотя она вряд ли была в курсе всех наших семейных дел, но чисто по-женски почувствовала, что отцу требуется поддержка и изо всех сил ее оказывала. Отец был благодарен Альбине за ее внимание и даже сделал вид, что ухаживает за доцентшей. Правда, весь этот спектакль разыгрывался исключительно для мамочки, чтобы та, дескать, видела, что он никогда не останется один. Как будто бы она этого не знала. За их совместную жизнь у нее было достаточно примеров того, что папашка никогда не останется один. Из-за этого, собственно, они и развелись.

Наконец начали прибывать наши поисковики – Степка, Сева и Женя с Сеней.

Первым прибыл Степка, и вместо того, чтобы обрадоваться, что мать наконец нашлась, набросился на меня с руганью.

А чего меня ругать? Можно подумать, что я нарочно в тот сарай залезла. И вообще нечего перед отцовыми сослуживцами разыгрывать трагедию из-за того, что мама на минутку куда-то отошла. Они же не в курсе дела, что в нашей компании орудует маньяк-убийца, и могут сильно удивиться, что такой большой парень, как Степан, так вдруг перенервничал, не обнаружив рядом с собой мамы.

Наконец все были в сборе, и отец дал команду возвращаться на яхту.

Времени было уже много, все проголодались и с радостью рванули на «Пирамиду» обедать. Я даже удивилась, откуда только у стариков такие силы взялись. Уж на что я хотела есть, а и то, разомлев от жары, еле тащилась позади всей компании. И если бы не Степка, который крепко держал меня за руку и не позволял отставать, уж не знаю, как бы я и доплелась до нашей «Пирамиды».

На яхте первыми нас встретили Борька и Климов. Они сидели на палубе в плетеных креслах и курили толстые сигары. На таком же плетеном из ротанга столике перед ними стояла почти пустая бутылка виски и три стакана. Третий стакан, очевидно, предназначался для Димки, но его почему-то на палубе не было. Может, отошел куда-нибудь, а может, еще что-нибудь. Ведерко со льдом стояло на полу. То ли им было так удобнее, то ли они просто его уронили. Оба были сильно навеселе. Однако это только так говорится – «навеселе». На самом-то деле ничего веселого тут быть не могло, и напились они вовсе не с радости. Какая уж тут радость – трупы грузить. Напротив, они заливали алкоголем пренеприятнейшие эмоции. Еще бы! Я представляю, что они испытывали, перетаскивая тела Вероники и Аллочки в вертолет.

От этих мыслей у меня, невзирая на жару, по коже прошел мороз. А где он, кстати, находился, этот вертолет, и как они до него добирались?

Из трюма по лестницы поднялся Димка и вышел на палубу. Вид у него, надо сказать, был совсем не веселый, а очень даже хмурый, однако, увидев нас, он сразу же сделал радостное лицо.

– О, явились наконец! – воскликнул он. – А мы уже и не чаяли вас дождаться. Даже пообедали без вас.

«Ну конечно, – подумала я, – пообедали они, как же, ври больше. Небось просто после транспортировки трупов ничего в глотку не лезет. Вот и говорит, что пообедали, чтобы вместе со всеми за стол не садится. Впрочем, оно и понятно. Если бы я оказалась на их месте, то неделю, наверно, не смогла бы прикоснуться ни к чему съестному».

– А как Аллочка? – первое, что спросил Кутузов, ступив на палубу «Пирамиды». – Как ее голова?

«Плохо ее голова, – подумала я, – хуже не бывает», – и посмотрела на Борьку.

Надо было срочно что-то придумать, чтобы обмануть Кутузова. Он ведь теперь просто так не отстанет и будет искать Аллочку по всей яхте.

Но Борька – молодец, отлично вышел из положения.

– Аллочка и Вероника улетели на вертолете в Москву, – не моргнув глазом, ответил он.

И, как это ни парадоксально, это было чистой правдой. Тела несчастных женщин действительно улетели на вертолете в Москву.

У Кутузова от недоумения вытянулось лицо.

– Как же так? – только и смог выдавить он из себя. – Почему?

Было видно, что он не столько огорчен самим фактом исчезновения Аллочки, сколько обескуражен тем, что она покинула яхту без предупреждения. То есть получалось, что от него, такого красавца-мужчины, попросту сбежала девушка. А для Кутузова это было ударом ниже пояса в прямом и в переносном смысле. Интересно, стало бы ему легче, узнай он, что Аллочка не сама, а точнее, не по своей воле покинула яхту? Не знаю. Но пока я не собиралась его посвящать в подробности ужасных событий на корабле. Будет лучше, если он узнает об этом попозже.

Как только гости поднялись на борт «Пирамиды», матросы тут же втащили на палубу трап и захлопнули входную дверцу. А яхта, издав прощальный гудок, сразу же отшвартовалась от пристани.

«Торопится Борис, – подумала я. – Лишней минуты у пристани стоять не захотел. Сразу же дал команду отчаливать, как только мы поднялись на борт. Ну и правильно. Чем скорее мы доберемся до дома и покинем этот кошмарный кораблик, тем живее будем».

Борька пригласил всех к обеду.

– Сегодня в честь нашего друга Поля Ардана на обед у нас настоящая французская кухня! – нарочито жизнерадостно объявил он. – Свинина по-бургундски, тортилья с томатами, гратини с клубникой, профитроли с крем-брюле....

С каждым последующим блюдом голос Бориса становился все тише и неувереннее, а потом и вовсе скис. Видно, в свете последних событий думать и говорить о еде ему было просто тошно. И я его отлично понимала. Если бы мне пришлось участвовать в транспортировке трупов, у меня бы точно кусок в горло не полез.

Однако поскольку трупов мы не грузили, а напротив, гуляли на свежем воздухе, то аппетит у нас не испортился, и, услышав про французские изыски, мы, не задерживаясь, прямиком направились в кают-компанию и даже руки с дороги не помыли.

Я, правда, сделала попытку сначала заглянуть в каюту – принять душ и переодеться, но поскольку Степка крепко держал меня за руку и отпустил только тогда, когда мы оказались возле обеденного стола, то выхода у меня не было, и вместе со всеми я оказалась в кают-компании.

Я села за стол и оглядела помещение.

Да, заметно поредели наши ряды. Теперь за нашим столом сидели только я, Лялька, Альбина и Кутузов. Димка с Борькой даже не зашли в кают-компанию. За соседним столом, где еще вчера сидели супруги Кондраковы, сейчас находились только доктор Никольский со своей женой Ириной Михайловной да Борькин секьюрити Климов. Климов в отличие от Димки и Бориса от обеда не отказался. Ему, так же, как и доктору Никольскому, трупы видеть не в диковинку, и аппетит у него от этого не испортился.

А что касается Кондракова, так тот сидит в своей каюте в глубокой депрессии. И хотя попыток утопиться он больше не предпринимал, но из каюты и из депрессии тоже не выходил. Не явился к обеду и капитан. После гибели Вероники он вообще старался никому особенно на глаза не попадаться и все время торчал на капитанском мостике, изображая страшную занятость. Ну еще бы! Чует кошка, чье мясо съела. И вообще, думаю, что это его последний рейс. Вряд ли Борька простит ему заигрывание с пассажирками, да еще с такими отягчающими вину обстоятельствами. И хотя прямого отношения к гибели Вероники капитан, может быть, и не имеет, но, как говорится, осадок-то все равно остался…

Впрочем, стоп! А почему, собственно, капитан не имеет отношения к убийству? Может быть, как раз именно он и имеет? Может быть, он-то как раз и есть маньяк, и у него нездоровое влечение к женщинам?

Я нервно оглянулась по сторонам. Не стоит ли он где-нибудь рядом? Однако в данный момент в кают-компании вообще никого из команды не было. Даже матросы, выполняющие за обедом роль официантов, почему-то отсутствовали.

А ведь капитан лучше всех подходит на роль маньяка, продолжала я размышлять. Женщинами интересуется? Интересуется. С Вероникой заигрывал?..

Я стала припоминать, как вел себя капитан по отношению к Веронике, но ничего компрометирующего капитана не вспомнила. Нет, не заигрывал капитан с Вероникой. Это она, дура, глазки ему строила. И достроилась. А он просто пошел у нее на поводу.

Но все равно, продолжала я рассуждать, ведь пошел же на поводу? Пошел. И даже из кают-компании вместе с ней вышел, чем совершенно вывел из себя Кондракова. Именно с этого все и началось. Вот только вопрос, а зачем ему, в смысле капитану, было все-таки убивать Веронику? Какая цель?

Впрочем, какая у маньяка может быть цель? Они, эти маньяки, убивают ради самого убийства. Не зря же и меня тоже хотели убить, в смысле утопить. Уж какая такая могла быть цель убить меня? Мне кажется – никакой. Однако кто-то же попытался все-таки это сделать. И почему это не мог быть капитан? Он мужчина крепкий, сильный, и ему не составило бы особого труда выкинуть меня за борт тогда ночью.

И кстати, что касается убийства Аллочки, то и здесь опять же очень подходит кандидатура капитана. Кто из гостей знал о существовании запасной лестницы, с которой столкнули бедную аспирантку? Да никто. Этой лестницей пользовалась только команда, и дверь, ведущая на нее, все время была закрыта. А капитан про лестницу, естественно, знал. Значит, вполне возможно, что это именно он и есть.

А что, интересно, думает про капитана Климов?

Я посмотрела в сторону Борькиного секьюрити, но тот в это время с аппетитом поедал свинину по-бургундски и ни о чем другом, кроме нее, кажется, не думал. Будучи довольно сухопарым, если не сказать худым, Климов обладал завидным аппетитом, и испортить его, кажется, ничто не могло.

«Вот же толстокожее создание, – с некоторым раздражением подумала я. – Ничто ему ни по чем. Ест и не подавится».

А мне от моих невеселых мыслей есть неожиданно совершенно расхотелось.

Я вяло поковыряла вилкой в овощном салате, съела несколько ложек тортильи и, отодвинув от себя тарелку со свининой по-бургундски, решила ограничиться на сегодня апельсиновым соком. Пить я еще могла.

Лялька же в отличие от меня ела с аппетитом и много. Она вообще пребывала в хорошем настроении и даже пыталась шутить. Правда, шутки ее зачастую оставались без внимания, потому что я все время пребывала в раздумьях, Кутузов после «отъезда» Аллочки вообще был не в настроении, а Альбина то и дело отвлекалась на шутки моего неугомонного братца Севы, который хоть и знал, что на корабле произошли два убийства, но поскольку сам лично трупов не видел, то и настроение его было вполне оптимистичным. Он по своему обыкновению беспрерывно рассказывал какие-то байки, шутил, подсмеивался над Фирой и вообще был душой компании.

Отец, подавленный всем произошедшим, да к тому же еще расстроенный приездом Поля Ардана, хоть и держал себя в руках и даже, можно сказать, хорохорился перед мамочкой, делая вид, что ему все ни по чем, на самом же деле заметно скис и во время обеда по большей части молчал, что, естественно, не ускользнуло от внимания гостей.

А поскольку Борьки – нашего гостеприимного хозяина – сейчас с нами не было, то спасибо Севе, что он своими шутками-прибаутками сумел разрядить обстановку и создать всем хорошее настроение. Более того, всем так понравились Севины анекдоты, что после одного из них, а именно после анекдота про всемирно известного оперного баса Шаляпина, академику Прилугину вдруг пришла в голову идея организовать после ужина вечер русского романса.

«Вот только песен нам теперь и не хватает, – с досадой подумала я. – И кой черт дернул Севку рассказывать всем этот дурацкий анекдот? Доплыли бы уж как-нибудь тихо-мирно до Москвы без песен и плясок. А теперь вот опять придется с гостями хороводы водить».

И это при том, что настроение у меня было, надо сказать, совсем не хороводное. Да и вообще, чтобы живой до Москвы добраться, лучше всего не хороводы водить, а запереться в своей каюте и пересидеть там тихо до самого Южного порта.

Однако делать было нечего. Уж коли наприглашали гостей, так надо было их развлекать. А значит, хочешь-не хочешь, а пой.

Для участия в песнопениях было решено откомандировать Ляльку. Она хоть и не большой мастер в этом деле и вообще ни одной песни до конца не знает, но зато у нее крепкая нервная система, и она сама вызвалась принять удар на себя. Молодец!

Вечером, когда стемнело, мы с Димкой прогуливались по палубе и обменивались своими соображениями относительно того, кому все-таки из обитателей яхты больше всего подходит роль серийного убийцы? Мы рассматривали все мало-мальски подходящие кандидатуры, но ничего дельного у нас из этого не выходило. Нам было не понятно, кому понадобилось убивать двух совершенно незнакомых между собой женщин, да еще при этом пытаться укокошить и меня.

– А ведь наверняка кто-то что-то видел или что-то слышал, – рассуждала я. – «Пирамида» не такая уж большая яхта, чтобы можно было затеряться на ней, как на океанском лайнере. – Здесь все друг у друга на виду, все друг друга видят. И может, кто-то видел или слышал что-то необычное, но не придал этому значения. И если бы мы знали, кто это, и могли бы его об этом расспросить... – Я на минуту задумалась и вспомнила про вездесущую Евгению Матвеевну. – Послушай, – повернулась я к Димке, – а может...

И тут до нас донесся одуряюще сладковатый запах духов мадам Соламатиной. Она еще только вырулила из-за поворота, а мы уже учуяли ее по неповторимому шлейфу жуткого парфюма.

«Хорошо, что она пользуется такими ядовитыми духами, – подумала я. – Уже по одному этому запаху можно заранее узнать о ее приближении».

Димка ухватился за мой локоть и сделал знак замолчать.

– На ловца и зверь бежит, – одними губами прошептал он. – Вот кто все видит и все слышит, и сейчас мы с ней побеседуем. Как зовут старушку?

– Евгения Матвеевна. Но какая же она старушка? Ей небось еще и шестидесяти нет.

Впрочем, мадам Соламатина действительно выглядела неважно. Ожирение третьей степени, жуткая химия на обесцвеченных волосах и, что самое ужасное, – усы. Да-да, самые настоящие усы над верхней губой. И уж если выбирать, то лучше бы она их обесцветила, в смысле усы, а не жалкие свои перья на голове.

– Евгения Матвеевна! – Димка подождал, когда профессорша поравняется с нами и, пристроившись рядом, взял толстуху под локоток. – А какой романс вы приготовили к сегодняшнему вечеру? Вы любите Вертинского?