Текст книги "Круиз с покойником"

Автор книги: Галина Балычева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

– Нравится? – спросила я у собаки. – Ну тогда пойдем еще пройдемся.

Мы прошлись вдоль борта назад, потом снова вернулись на корму, потом прошли вдоль другого борта.

Все окна кают, выходящие на верхнюю палубу, были темными.

Все, кроме одного.

Чье это было окно, я не знала, да мне это было и неинтересно.

Я не собиралась проходить мимо этого окна, дабы не смущать обитателей каюты, и, не дойдя до него метров пяти, повернула назад.

Однако я-то повернула, а вот Дулька пробежала дальше.

Кричать, звать ее ночью я не решилась и поэтому, слегка пригнувшись, прошмыгнула мимо окна вслед за собакой.

Но когда я пробегала мимо светящегося окна, то услышала голоса – мужской и женский. Женский голос был едва слышен, и его я не узнала, а вот мужской явно принадлежал Кондракову.

За окном ссорились.

«Не иначе, как это каюта Кондраковых – подумала я, догоняя собаку. – Бедная Вероника! Теперь ее Кондраков полночи пилить будет за то, что та выходила куда-то с капитаном. Он такой. Впрочем, она сама виновата – не надо было выходить замуж за старого да богатого. А то сначала окрутила старого дурака Кондракова, а теперь с молодыми красивыми капитанами по углам прячется. Эх, бедный Кондраков!»

Теперь мне уже было жалко Кондракова.

Я догнала собаку и, подхватив ее на руки, пошла назад. Пригибаться я уже не стала, а просто быстро прошла мимо окна. Там по-прежнему ругались, и я услышала обрывок фразы, выкрикнутый истеричным голосом:

– Ради благополучия сына я пойду на все!..

Голос принадлежал женщине. Но поскольку говорила она в запальчивости, то кому принадлежал этот голос, я опять не поняла. Впрочем, кому же он мог принадлежать, если это была каюта Кондраковых? Разумеется, Веронике. Однако у Вероники вроде бы детей нет. Хотя... кто ее знает? Может быть, она была уже замужем и не раз, и от предыдущих браков у нее есть дети. И теперь она чего-то хочет от Кондракова.

Потом я услышала голос Кондракова, который выкрикнул в ответ, что он сам убьет Веронику.

– О господи, – выдохнула я, – какие бразильские страсти! – И рысцой побежала вдоль борта «Пирамиды».

Вернувшись в каюту, я быстро разделась и юркнула в постель. После ночной прогулки меня слегка потрясывало и спать совсем расхотелось. При этом почему-то было грустно. Я всегда расстраиваюсь, когда становлюсь свидетельницей чьих-нибудь семейных разборок. Хотя, казалось бы, какое мне дело до этих Кондраковых и их проблем. Однако, вот поди ж ты...

«Вот черт, – лежала и думала я. – И за каким лешим понесло меня на эту палубу? Спала бы сейчас и ничего бы не знала про все это кондраковское семейное счастье».

Я полежала еще некоторое время с открытыми глазами, поворочалась с боку на бок, но потом усталость все же взяла свое, и я наконец уснула.

Однако проспала я совсем немного – меня разбудил телефонный звонок.

В первый момент, когда я вскочила с постели, спросонок никак не могла понять, где я вообще нахожусь, что это за маленькое помещение и как я сюда попала.

Наконец вспомнив, что нахожусь на яхте и вечером мы праздновали здесь отцов юбилей, я стала шарить руками по столу в поисках своего мобильника, который надрывался где-то совсем рядом.

Наконец я нашла его на дне своей сумочки и хриплым со сна голосом прокаркала:

– Алло, я слушаю.

– Марьяночка, – донесся из трубки голос мамы. – Прости, что разбудила тебя, но у тети Вики разыгралась страшная мигрень, а у меня, как назло, ну ни одной таблетки. Нет ли у тебя чего-нибудь от головы?

Я никак не могла сообразить, есть ли у меня что-нибудь от головы и если есть, то где это нужно искать.

– Не знаю, – ответила я. – Сейчас поищу.

Если бы только знать, где искать.

Сначала я порылась в сумочке. Однако никаких таблеток там не наблюдалось. Тогда я полезла в чемодан, но и там ничего не было.

Спросонок я что-то очень плохо соображала.

– А где они могут быть? – спросила я в телефон.

– О, господи, Марьяша, да что с тобой? В косметичке поищи.

Я послушно полезла в косметичку.

Высыпала все содержимое на кровать и сразу же обнаружила целую пачку анальгина.

– Есть! – крикнула я в телефон – Анальгин нашла!

– Молодец, – похвалила мама. – Принеси его нам, пожалуйста.

Ну вот. Сначала найди, потом принеси.

Я натянула поверх пижамы Димкин длинный джемпер, который забыла ему отдать, и прямо в таком кошмарном виде поплелась на верхнюю палубу.

– Господи, боже мой, – бубнила я себе под нос, – спать-то как хочется…

Добравшись до верхней палубы, я вошла в спальный отсек и только тут поняла, что не спросила у мамы номер их с тетей Викой каюты.

– Вот же балда, – обругала я сама себя. – И куда теперь идти?

Так уж получилось, что за все время нашего недолгого плавания я ни разу не была у них в каюте – все как-то не до того было. А что касается номера каюты, то его я, разумеется, не знала. Да если бы даже и знала, то сразу же забыла бы. У меня с номерами – просто труба. Я даже номера своей собственной машины не помню.

Я прошлась по коридору из конца в конец в надежде услышать знакомые голоса и таким образом определить, где живут мои родственники. Но ничего не услышала.

– Ну хоть бы вышли встретить, что ли, – проворчала я. – Как я теперь узнаю, где их каюта? И чего я мобильник с собой не взяла? Сейчас бы по телефону узнала.

Короче, нужно было возвращаться назад и узнавать номер комнаты по телефону.

– Тьфу, пропасть, – плюнула я себе под ноги и отправилась обратно в трюм.

Однако, не дойдя до лестницы, я неожиданно столкнулась с отцом. Он, оказывается, ходил ко мне за таблетками (видно, мама не только меня разбудила, но и его тоже), но каким-то образом мы с ним разминулись.

– Марьяша? – отец вздрогнул от неожиданности. – А я к тебе за таблетками ходил. Где они?

– Таблетки-то здесь, – я показала упаковку анальгина. – А вот где мамина каюта?

Отец указал куда-то в конец коридора и попытался отобрать у меня лекарство.

– Давай я отнесу, – сказал он. – А ты спать иди.

Ему явно хотелось одному заглянуть к бывшей жене (уж не знаю, зачем), но я его намерения проигнорировала.

– Все равно уже разбудили, – проворчала я. – Уснешь теперь…

И, не обращая внимания на недовольство предка, постучала в указанную им дверь.

Тетя Вика лежала с полотенцем на голове, и возле нее на кровати сидела мама.

– Принесли? – спросила она, увидев нас с отцом в дверях. – Очень хорошо, давайте сюда.

Мама достала из упаковки две таблетки и протянула их тете Вике.

– Лучше сразу принять ударную дозу, – сказала она, – раз такая сильная боль. И хорошо бы еще горячего чаю.

– Хорошо бы, – согласилась я. – Но где ж его взять, ночью-то?

Я посмотрела на часы. Было два часа ночи.

– А может, у Димы кипятильник есть? – предположил отец. – Он же человек кочевой, привык жить в полевых условиях. Марьяша, сбегай-ка.

Я выразительно посмотрела на часы.

– В два часа ночи?

Однако страдальческий вид тети Вики заставил меня подняться и «побежать» будить Димку.

«Вот уж будет он мне «благодарен» за ночную побудку, – думала я, спускаясь по лестнице. – И скорее всего никакого кипятильника у него нет».

Мотаясь туда-сюда по «Пирамиде» в пижаме и Димкином джемпере, я больше всего опасалась встретиться с кем-нибудь из гостей. Вдруг кто-нибудь так же, как и я, еще не спит и вздумает зачем-то выйти из своего номера. А тут я в своем кошмарном виде.

В конце концов так оно и получилось.

Когда я спустилась в трюм и подошла к Димкиной каюте, дверь чьей-то другой каюты в противоположном конце коридора, то есть слева от лестницы, приоткрылась, и из нее кто-то выглянул.

Я оглянулась и вежливо поздоровалась.

– Добрый вечер, – сказала я, хотя на самом деле была уже глубокая ночь.

На мое приветствие никто не ответил и тут же спрятался обратно.

– Спасибо и на этом, – оценила я чью-то деликатность.

Действительно, зачем выходить и ставить девушку (это я про себя) в неловкое положение, если она ночью разгуливает по кораблю черт знает в каком виде.

«Все-таки интеллигентный человек – он в любой ситуации остается интеллигентным человеком, – подумала я. – Даже в такой вот мелочи».

Мне же сейчас предстояло повести себя совсем неинтеллигентным образом и разбудить среди ночи спящих людей.

Я постучала в дверь и затаила дыхание. Услышат или нет?

Но на мой стук никто не откликнулся. Еще бы. Ведь Степка и Димыч спят так крепко, что их и пушкой не разбудишь.

Я подождала немного и постучала еще раз.

Результат был прежним.

Только после третьей попытки дверь наконец распахнулась, и я увидела полуголого и заспанного Димку.

– Привет, – сказала я. – Извини, что разбудила, – и попыталась проникнуть внутрь каюты.

Однако Димка почему-то вдруг преградил мне дорогу.

– Ты что, Марьяшка? – он сделал шаг навстречу. – С ума, что ли, сошла? Здесь же Степка. Погоди, я сейчас выйду.

Он скрылся в темноте, а я, ничего не поняв, все же вошла в каюту.

– У тебя кипятильник есть? – шепотом спросила я.

– И кипятильник есть, и шампанское, – ответил мне из темноты Димка. – Сейчас достану.

– Нет, шампанского не надо, – опять шепотом сказала я. – Не поможет. Нужен горячий чай.

Димка уже натянул джинсы и футболку и, прихватив с собой какую-то бутылку и коробку с чаем, стал теснить меня к выходу.

– А от чего он должен помочь? – Он приобнял меня за плечи и мягко вытолкал из каюты.

– От головной боли. У тети Вики ужасная мигрень. Мы дали ей анальгин, но нужен еще горячий чай. Ты заварку-то прихватил?

Мы уже вышли в коридор, и в свете тусклых лампочек дежурного освещения я увидела разочарование на Димкином лице.

– Ты чего? – не поняла я.

Димка смущенно улыбнулся.

– А я подумал, что ты...

– Что я?..

– Ну...

Тут до меня дошло, что Димка решил, будто я среди ночи пришла к нему на свидание. Это в пижаме-то и его джемпере. Хотя при чем здесь пижама?

– Ты что?!! – от возмущения я повысила голос, совершенно забыв, что на дворе, то есть на корабле, ночь. – Совсем, что ли, с ума сошел там в своей Африке? Ты что подумал, несчастный?

Димка свободной рукой прикрыл мне рот, чтобы я своими воплями не перебудила пол-яхты, а потом потащил меня по коридору к лестнице и дальше на верхнюю палубу.

– Не ори, – ласково произнес он. – Всех гостей перебудишь. Где их каюта? Куда идти-то?

– Не скажу, – из вредности ответила я и, отобрав у Димки кипятильник и заварку, проследовала в мамин номер.

Там до сих пор все еще ошивался отец – он развлекал дам рассказами о своей последней поездке в Америку. Отец частенько наведывается по работе в Новый Свет, а конкретно в Йельский университет, куда его периодически приглашают для прочтения курса лекций по биохимии. Там, кстати, он и познакомился с Джедом Маклахеном, профессором этого университета. И теперь это знакомство переросло в крепкую дружбу.

– Ой, Дима! – воскликнула мама, увидев нас в дверях. – Мы тебя разбудили! – Как будто не для этого они посылали меня вниз. – Ты уж нас извини. Да вот тетя Вика у нас разболелась. Голова у нее что-то... А вы сахар, кстати, принесли? При мигрени очень хорошо помогает свежезаваренный горячий чай с сахаром. – Тут мама заметила в руках у Димки бутылку шампанского. – А это еще зачем? – удивилась она.

Она вопросительно посмотрела на Димку, потом на меня.

Я пожала плечами.

– А мне про сахар ничего не говорили, – быстро ответил Димка, – сейчас принесу, – и в мгновение ока он улизнул из каюты.

«А, стыдно стало, – со злорадством подумала я. – То-то. А то, видите ли, шампанское притащил. Бабник какой! Мало нам было головной боли от отца с его похождениями, так теперь у нас в семье еще один Казанова объявился. Воспитали, можно сказать, в своем коллективе. Ну погоди ж ты у меня!»

Я мысленно прикидывала, каким бы образом проучить Димку за его сегодняшнюю выходку. Но ничего стоящего на ум пока не приходило.

Димки не было довольно долго. За это время можно было не только три раза сбегать в его каюту, но даже причалить к берегу и сходить за сахаром в какой-нибудь сельский продмаг. Сколько ж можно его ждать?

Наконец он соизволил явиться, но вместо того, чтобы войти в каюту и отдать ожидаемый сахар, он, наоборот, позвал на выход отца.

– Дядя Кеша, – сказал он, – на минутку. – И, махнув рукой, тут же исчез в коридоре.

Мы удивленно переглянулись.

– Что такое? – не понял отец. – Случилось что-нибудь?

Он посмотрел на маму, но та, приложив палец к губам, указала глазами на тетю Вику. Лекарство подействовало, и тетушка, кажется, уснула. Не нужно было ее будить.

Отец понимающе кивнул и быстрым шагом вышел в коридор. Я, естественно, последовала за ним.

– Что случилось? – спросили мы в один голос.

Димка смотрел на нас напряженно и одновременно растерянно. Потом положил руку мне на плечо и тихо произнес:

– Соблюдайте, пожалуйста, спокойствие, но у нас... большие неприятности.

– Что такое?! – одновременно выдохнули мы.

– Вероника убита.

– Что?!!

– Тс-с, люди спят.

Димка приложил палец к губам и кивком головы указал на целый коридор кают.

– Для них плохие новости могут подождать и до утра. А вот Бориса надо разбудить немедленно и телохранителя его тоже. Как там бишь его... Климов, кажется?

– Ага, Климов, – поддакнула я. – Он внизу живет, рядом со мной. А кто ее убил?

– Кто убил, пока неизвестно – ответил Димка. – Кондраков рвет на себе волосы, но ничего вразумительного сказать не может. Я нашел его в коридоре совершенно невменяемым. Глаза безумные, мычит и тычет пальцем в дверь каюты. Я в каюту зашел, а там... – Димка запнулся и замолчал. – ...у нее вся голова в крови...

– О господи, – ахнул отец, – какой ужас!

Он схватился за голову и нервно забегал по коридору.

– Что же делать? Что же делать? Что же теперь будет?

Никогда прежде мне не приходилось видеть отца таким растерянным. Обычно в любых ситуациях он всегда сохранял ясность мысли и твердость духа. И все мы, как правило, искали поддержки у него. Сейчас же он совершенно потерялся и сам нуждался в помощи.

– Что делать-то, Дима? – отец подбежал к Димке и с надеждой уставился на него. – Господи, я просто ума не приложу...

Димка понял, что отец пребывает в шоке, и ему нужно дать время для того, чтобы он смог прийти в себя. А пока брать ситуацию под контроль нужно ему – Димке.

– Значит, так, – сказал он. – Ты, Марьяша, иди буди охрану, в смысле телохранителя этого, вы, дядя Кеша, – Бориса. А я пойду к капитану. Думаю, что капитан в первую очередь должен знать о том, что произошло у него на корабле.

«Это уж точно, – язвительно подумала я. – Тем более, что его-то как раз это больше других касается. Ведь это к нему Кондраков приревновал Веронику».

А вслух я сказала:

– Я охрану будить не пойду, пусть ее лучше папа разбудит. А то одного я уже сегодня разбудила... – Я выразительно поглядела на Димку. – Уж лучше я к Ляльке схожу.

Мы быстро разошлись в разные стороны: Димка – к капитану, отец – будить Климова, а я постучалась в дверь Лялькиной каюты. Постучалась я вежливо, негромко, всего три раза и стала ждать, когда же мне откроют.

Однако никто мне не открывал и более того, открывать, кажется, не собирался.

«Крепко спят», – догадалась я и постучала сильнее.

Но и на этот раз результат оказался прежним – дверь мне так и не открыли.

– Нет, ну нельзя же так... – Я стала бесцеремонно дергать за дверную ручку. – В конце концов у нас тут труп, а они...

Мои дерганья возымели действие, и уже через минуту я услышала за дверью тяжелые шаги и злобный Борькин рык:

– Ну кто там, черт возьми? Читать, что ли, не умеете?

«Читать? – удивилась я. – В каком это смысле?»

Но додумать мысль до конца я не успела, поскольку дверь резко распахнулась, и моим очам предстал сколь разъяренный, столь и живописный Лялькин бойфренд Борис.

– Ох, ты! – не сдержала я восхищенного возгласа, увидев ярко зеленых драконов, кровожадно извивающихся на Борькином шелковом халате. – Впечатляет. Войти-то можно?

– Это зачем еще? – Борис не только не посторонился, чтоб дать мне пройти, а наоборот, стал теснить меня к выходу. – Ночь, между прочим, и на двери табличка висит. Не видела, что ли? – Борька злобно ткнул пальцем в кусочек картона, висящий на дверной ручке. Я посмотрела туда же.

Действительно, к дверной ручке была прикреплена табличка, на которой золотыми буквами было написано «Не беспокоить». Правда, написано это было почему-то по-английски, а не по-русски. Будто бы «Пирамида» была трансатлантическим лайнером, а сам Борька англичанином.

– Ах, табличка, – сообразила я. – Это которая «Не беспокоить», что ли? – Я подтянула табличку ближе к глазам. – Ну, извиняйте, иностранным языкам не обучены. Однако вам все же придется побеспокоиться.

Я протиснулась между Борькиным животом и дверью и проскользнула внутрь каюты, а тот, удивляясь моей неслыханной наглости, не на шутку рассердился:

– Марианна, – обратился он ко мне официально, – не кажется ли тебе, что...

Но его перебила лежавшая на кровати Лялька:

– Ты чего, Марьяшка? Случилось что-нибудь? – спросила она.

Вот она – настоящая подруга. Сразу догадалась, что если ночью я лезу в чужую спальню, так, значит, на то есть веская причина. Я же все-таки не ненормальная какая-нибудь, чтобы по ночам по чужим спальням просто так ходить.

Я кивнула.

– Случилось. И гораздо хуже, чем вы думаете.

Я посмотрела на Ляльку, потом на Борьку. Бедный Борька! Он так старался – устраивал для отца эту прогулку на яхте с юбилейным банкетом, чтобы все было необычно, чтобы у всех остались незабываемые впечатления.

Да уж, что-что, а впечатления точно останутся незабываемые.

– Вставайте, одевайтесь, – сказала я. – У нас большие неприятности – Веронику убили.

Минута молчания, последовавшая за моими словами, была красноречивой, но недолгой. Лялька сначала, конечно, вытаращилась на меня в полной обескураженности – все-таки известие я им сообщила не рядовое. Но потом быстро пришла в себя и, откинув в сторону одеяло, стала торопливо одеваться.

Борька последовал ее примеру, а я скромно вышла в коридор. Не могла же я смотреть, как они одеваются.

Однако стоять одной ночью в совершенно пустом коридоре на яхте, где только что произошло убийство, было страшновато.

Слава богу, что ждать мне пришлось недолго. Уже через минуту из каюты торопливо вышел полностью одетый Борис и, не сбавляя хода, направился по коридору к лестнице. В одной руке он держал мобильный телефон, по которому разговаривал со своей охраной – Климовым, другой запихивал за пояс джинсов большой черный пистолет.

– О господи, – ахнула я, – это еще зачем? Ты что стрелять, что ли, собрался?

Борька не обратил на мои слова никакого внимания, только махнул на ходу рукой, давая понять, чтобы я не отставала и следовала за ним. А я и не отставала. Кому ж охота отставать, когда на яхте такое смертоубийство происходит? Напротив, я торопливо семенила рядом.

– Ты телохранителю, что ли, своему звонишь? – спросила я. – Климову? А его уже отец пошел будить и уже разбудил, наверно. А Димка пошел к капитану. Капитан же должен быть в курсе дела?

На нервной почве я тараторила как заведенная.

Борька оглянулся и кивнул.

– Да, капитан должен быть в курсе дела. Так куда теперь?..

– Что куда?

– Ну где труп-то? В какой каюте?

Я растерянно посмотрела на Бориса и огляделась. Номера кондраковской каюты я, естественно, не знала. Знала только, что находится она в спальном отсеке верхней палубы. Я же слышала их ссору, когда гуляла по палубе с Дулькой. А мы как раз и находились на верхней палубе, значит это должно было быть где-то здесь.

Но что-то ни слез, ни рыданий Кондракова слышно не было. И вообще в коридоре стояла мертвая тишина.

– Вообще-то где-то здесь, – неуверенно произнесла я. – Кажется...

Борька раздраженно подергал шеей.

– Кажется, кажется... Ты же сама расселяла гостей, значит, должна знать, кто где живет. – Борька был явно в плохом расположении духа и поэтому вредничал.

Да, действительно, гостей по каютам размещали мы с Лялькой. Но куда определили чету Кондраковых я, ей-богу, не помнила.

– Не помню, – честно призналась я. – Просто из головы вон.

Борька вдруг усмехнулся и великодушно похлопал меня по спине.

– Отчего это память у тебя такая девичья? – съязвил он, вероятно, намекая на мой возраст. – Ничего-то ты не помнишь.

«Сам дурак», – проворчала я, правда, не вслух, а про себя, а вслух сказала:

– Знаю, что где-то здесь – на верхней палубе. А где, не помню. Давай пройдемся по коридору и послушаем.

– Что послушаем?

– Ну я не знаю... звуки там разные.

Тут из каюты наконец вышла Лялька. В отличие от меня она была одета не в пижаму и вытянутый до колен мужской джемпер, а в белые, сильно обтягивающие ее выразительную попу джинсы и нежно-розовую кофточку. Для удобства передвижения по яхте в ночное время на ноги она нацепила босоножки на высоких каблуках. В этом была вся Лялька! На дворе ночь, на яхте труп, а она даже губы не забыла накрасить.

– Чего стоим, кого ждем? – деловито осведомилась она. – Вы ее уже видели?

– Нет, тебя ждали, – съязвила я. – А вообще-то мы забыли, где находится их каюта. Знаем, что где-то здесь, на этой палубе. Но где?

Лялька удивленно вскинула брови.

– А почему, собственно, здесь? – спросила она. – Они что, поменялись с кем-нибудь каютами, или ты их переселила?

Я растерянно захлопала ресницами.

– Вообще-то я никого не переселяла. А где их каюта?

– Внизу, рядом с тобой.

Лялька быстро направилась к лестнице, и мы с Борисом последовали за ней.

Каюта Кондраковых, оказывается, действительно находилась на нижней палубе – в трюме. И как это я забыла? Я ведь сама отдавала Василию Ивановичу ключ. А Вероника тогда все еще нудела по поводу того, что институтское начальство, видите ли, наверху поселили, а их, видите ли, внизу – в трюме. В общем недовольна была. А между прочим, Соламатиных тоже внизу поселили, и они при этом не возмущались. Теперь-то я это хорошо вспомнила. Но почему же тогда мне показалось, что ночью я слышала их голоса на верхней палубе? По крайней мере, голос Кондракова я слышала отчетливо. Или все же мне это показалось?

Из каюты навстречу нам выскочил бледный, как полотно, отец и пулей промчался по лестнице на верхнюю палубу. Его явно тошнило. Очевидно, увиденное зрелище было не для слабонервных. Правда, отец никогда слабонервным и не был. Что же такого ужасного он там увидел? Я в нерешительности остановилась перед дверью кондраковской каюты и засомневалась, идти мне туда или нет. В конце концов я же не медэксперт. Однако идущий позади меня Борька бесцеремонно подтолкнул меня в спину и заставил поторопиться. Мне ничего не оставалось делать, как переступить порог каюты и войти внутрь.

В каюте, помимо Димки, находился только капитан. Борькиного телохранителя Климова пока не наблюдалось и, что удивительно, не было здесь и Кондракова. И куда же это он подевался? Даже странно как-то.

Я крутила головой в разные стороны и старалась смотреть куда угодно, только не на кровать, на которой лежала Вероника. Я покойников вообще не люблю, а уж знакомых покойников и подавно. Тем более что в данном случае в роли покойника выступала молодая красивая женщина, а это уже вообще ни в какие ворота не лезло.

Короче, я никак не могла заставить себя взглянуть на тело и изо всех сил продолжала таращиться по сторонам.

Наконец я все же опустила глаза вниз.

Зрелище действительно было не для слабонервных.

Вероника лежала на кровати лицом вниз. Светлые волосы, рассыпавшиеся по плечам и спине, были залиты кровью. Самой раны, слава богу, видно не было, но зато крови было столько, что не только подушка, но и простыня, свисающая до самого пола, была окрашена в красный цвет.

– О господи, – прошептала я и, зажав рукой рот, приготовилась упасть в обморок.

Однако от падения меня отвлек голос Димки:

– Мы накрыли ее простыней, – шепнул он мне на ухо. – Она лежала совсем голая.

– Голая? – обомлела я. – Какой ужас!

Хотя что, собственно, было ужасного в том, что женщина лежала на своей кровати голой? Она же в конце концов не по палубе в таком виде бегала.

Я снова взглянула на тело.

– А она точно мертвая? Ты пульс-то проверял?

– Проверял, конечно. – Димка оглянулся и поискал кого-то глазами. – А где, собственно, Кондраков? Куда это он подевался?

Действительно. Меня это тоже как-то интересовало. Куда это подевался Кондраков? Ведь если его убитая жена находится сейчас здесь, то и он по идее тоже должен находиться рядом и рыдать, и биться в конвульсиях от горя. А он что же? Пошел, что ли, проветриться?

И тут жуткая догадка пронзила мое сознание.

– Димыч, – много громче, чем положено говорить при покойниках, воскликнула я, – а не пошел ли он с горя топиться?!!

Мужчины, находившиеся в каюте, а именно Димка, красавчик капитан и Борис, после секундного замешательства, не сговариваясь, бросились к выходу и, едва не сбив меня с ног, помчались по лестнице на верхнюю палубу.

Я побежала следом за ними, а Лялька осталась внизу. Бегать по лестницам на высоченных каблуках ей было совершенно несподручно, и к тому же в коридоре появился наконец его светлость Климов. Охрана, черт побери! И где это его носило столько времени?

Короче, они вдвоем остались возле трупа, а мы все побежали на поиски Кондракова.

Я бежала и думала: «После того, как Кондраков увидел Веронику с капитаном, он наверняка устроил ей жуткий скандал. Ведь если он даже при всех не церемонился и залепил ей пощечину, что называется, не отходя от кассы, то есть прямо возле кают-компании, то уж в каюте наедине он мог не на шутку распоясаться. Хотел, небось, слегка ударить, но не рассчитал и получилось насмерть».

Я взбежала по лестнице наверх и выбралась на открытую палубу. Однако здесь почему-то никого не было.

«Куда это все мужчины подевались? – удивилась я. – Палуба вроде не такая уж и большая, чтобы так уж по ней рассредоточиться, чтобы никого и видно не было».

Но тут с противоположного борта я услышала крики, а потом всплеск воды – видно, что-то упало за борт.

«Ну вот, – подумала я, – что я говорила? Точно топиться пошел». И я побежала на крики.

Но пробежала я совсем немного.

Я даже на добежала до кормы, а уж тем более не успела повернуть к другому борту, когда вдруг какая-то неведомая сила толкнула меня к поручням, а когда я ударилась и потеряла равновесие, подняла в воздух и выкинула за борт.

Я даже «мама» крикнуть не успела, как с головой ушла под воду. Ничего более кошмарного в моей жизни пока еще не случалось. Ночь, тьма, кругом вода, и я, на минуточку, под этой самой водой.

Ужас был такой нестерпимый, что, когда я через целую вечность вынырнула наконец на поверхность, я заорала так, что, кажется, перекрыла своим криком пароходный гудок «Пирамиды». А она как раз в этот самый момент почему-то тоже решила подать голос. Однако мой оказался громче. Ну по крайней мере мне так тогда показалось. А когда я, вопя и барахтаясь в воде, увидела, что «Пирамида» удаляется от меня все дальше и дальше, и мне ее скорее всего уже не догнать, я завопила еще громче.

Я вложила в свой предсмертный крик всю душу и весь остаток своих убывающих сил. Но тем не менее никто моего голоса не услышал, и яхта ходко удалялась за горизонт. А я с ужасом и тоской смотрела ей вслед.

Не зря я с самого начала говорила, что нельзя корабли называть такими именами, как «Пирамида». Не к добру это. Вот так и получилось.

Я приготовилась было уже умирать, когда – о чудо! – «Пирамида», кажется, затормозила. По крайней мере она перестала удаляться так стремительно, как прежде, и снова подала свой трубный голос – гуднула два раза.

Я тоже крикнула ей в ответ. Правда, уже не так громко, как прежде, – сил уже совсем не оставалось, но уж как смогла.

Я поплыла по направлению к яхте.

Сколько мне предстояло проплыть, я не знала и старалась об этом не думать. Сейчас надо было думать о чем-то героическом. И я стала думать о летчике Маресьеве. Ему ведь тогда куда хуже моего было. Он полз по снегу и зимой, а я вот плыву по воде и летом. Впрочем, с каждой минутой вода становилась все холоднее и холоднее.

«Если сейчас сведет ноги, – с ужасом подумала я, – мне кранты».

До яхты было уже рукой подать, но сил совсем не оставалось. Да и как бы я смогла забраться на борт без посторонней помощи? Никак бы не смогла. Мне так стало себя жалко, так стало жалко Степку, маму и папу, которые не переживут моей погибели, что я заревела в голос.

И тут меня вдруг ослепил мощный луч прожектора, и вслед за этим в воду кто-то прыгнул. С яхты кричали и махали руками. В воду летели спасательные круги.

«Ну, слава богу, – обрадовалась я, – услышали наконец», – и совершенно обессиленная пошла ко дну.

Очнулась я уже на яхте, на палубе. Димка делал мне искусственное дыхание по принципу «рот в рот», нахал, и периодически резко и больно надавливал на грудную клетку. Рядом толпились какие-то люди, лица которых расплывались у меня перед глазами, и беспрерывно галдели.

«Господи, ну чего же это они так орут? – подумала я. – Ночь же все-таки».

Хотя, возможно, они вовсе и не орали, а просто у меня шумело в ушах.

Неподалеку прислоненный спиной к какой-то тумбе сидел совершенно мокрый Кондраков. Его я почему-то узнала сразу. Он кашлял и плевался и что-то все время бубнил.

«Значит, его тоже выловили, – догадалась я. – И значит, он все-таки действительно ходил топиться, и я была права».

Удовлетворенная сознанием своей правоты я опять закрыла глаза и снова провалилась в забытье.

Снова пришла в себя я уже в каюте. Но не в своей маленькой в трюме, а в большой Борькиной наверху. Я лежала на пуховиках под шелковым одеялом, Лялька пыталась поить меня горячим чаем, а Димка растирал ноги чем-то, по запаху очень напоминающим коньяк. Да скорее всего это коньяк и был.

«Лучше бы внутрь дали, – подумала я. – Меня же всю просто трясет».

Димка как будто бы прочитал мои мысли и, закончив растирку моих конечностей, велел Ляльке не заниматься глупостями с чаем, а дать ему лучше чистый стакан.

– Вот это правильно, – согласилась она. – Коньяк внутрь – это самое первое лекарство.

Она подала Димке большой хрустальный стакан для виски, а он, наполнив его наполовину янтарной жидкостью, придвинул вплотную к моим губам.

– Давай, Марьяшка, пей, – велел он. – Со вторым рождением тебя.

Димка слегка приподнял меня с подушек и влил в рот все, что было в стакане. Я, естественно, тут же закашлялась. Мало я в речке воды нахлебалась, так теперь еще и это...

– Ты что с ума сошел? – прохрипела я, едва отдышавшись. – Я же чуть не захлебнулась. Так и помереть недолго.

Димка улыбнулся и чмокнул меня в макушку.

– Нет, Марьяшка, ты теперь будешь жить долго и счастливо. Ты сегодня, почитай, во второй раз родилась. С днем рождения тебя, красавица.

Он еще раз чмокнул меня и бережно положил на подушки.

«Да уж, красавица, – подумала я. – Небось похожа сейчас на мокрую курицу или того хуже. На что там может быть похожа женщина, выловленная из воды?»