Текст книги "Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Гафур Гулям

 
Мы в молодости в Самарканде
          стояли с тобой,
смотря, как на тучах вставала
          стена Улугбека…
И вместе письмо москвичам
          мы писали с тобой.
И вот мы в разлуке теперь —
           до скончания века.
 
 
Где ты, дорогой мой?
           Я слышу напев твоих строк —
Твой маленький внучек
           сидит у меня на коленях.
И медленный ветер
           струится, как тихий поток,
над мирной семьею твоей
           в сиротеющих сенях.
 
 
В саду моем сорок деревьев
         урюка растут, —
твоя это память,
         ты сам посадил их когда-то.
 
 
Я слышу дыханье твое,
          когда розы цветут
и в школе соседней
          галдят и играют ребята.
 
 
Ты ног своих в кровь не изранил
         в Джизакских степях
в былом, когда старцы-бахши
        свои пели сказанья.
Весны твоей цвет
        не развеется в дальних веках —
живых твоих строк
        никогда не пройдет обаянье.
 
 
Как в зеркало я погляделся —
        и затосковал:
я весь поседел, словно хлопок….
        Ровесник мой, где ты?
где дни, когда ты под дутар
        за столом запевал?
О верный соратник,
       о искренний в песнях мой, где ты?
 
 
Добро, что я вижу
       всё новых и новых друзей
Средь учеников…
        Их беседы – мое утешенье;
Пусть жизнь моя повести древней
        Хорезма длинней,
в их спорах горячих —
        мое и твое продолженье.
Тебя они благодарят, о мой брат
       Алимджан!
От сердца тебе говорят:
      «Рахмат, Алимджан!»
 

1960

Перевод В Державина

 
Дышат праздничным ароматом
                                                    хлопка низкие облака,
голубые садов громады
                                        осень золотом облекла.
В этом радостном изобилье,
                                                 добрым соком полня стакан,
положить и мы не забыли
                                            нашу долю на дастархан.
Всенародные караваи
                                       за широким земли столом —
с хлебом движутся караваны
                                                     казахстанских автоколонн.
И украинских, и сибирских
                                            урожаев течет река —
и далеких плодов, и близких
                                                    благодатные вороха.
Осень валит могучим валом —
                                                   а казалась на вид скромна! —
и обилием небывалым
                                         не вмещается в закрома.
Из того, что труд наш нажил.
                                                    полевая взрастила даль, —
долю выделим братьям нашим,
                                                       не промешкав, отправим в дар…
Ветер бродит с мыслью единой —
                                                            ароматы вдохнуть полней —
и едва шевелит седины
                                            на висках хлопковых полей.
И над этой возней мышиной,
                                                 годовой завершая круг,
друг за другом идут машины —
                                                 продолжение умных рук.
Видишь радостных лиц сиянье?
                                                       Наши девушки за рулем!
Мы труда и счастья слияньем
                                                      нашу память в века прольем.
И не здесь ли, скажи, начало
                                                     одоленья дальних вершин,
что веками наш гений чаял
                                                и сегодня лишь совершил?
Стала близкой на ощупь лунность,
                                                              поглотила болезни мгла!..
Жаль, что наша с тобою юность
                                                           в том участвовать не могла.
Жаль, что донизу, мне сдается,
                                                        нашей жизни заполнен лист…
Что же сердце, как прежде, бьется
                                                              перед светом девичьих лиц?
И с вниманием неослабным
                                                    прочитать спешит наяву
в книге нашей хлопковой славы
                                                        вновь дописанную главу…
О, как пышно садов громады
                                                    осень золотом облекла!
Добрым, праздничным ароматом
                                                             дышат белые облака…
 

1960

Перевод А. Наумова

 
Мы о небе издревле мечтали и пели.
Ты вступил на его голубые ступени.
Ко всему, что веками поэты слагали,
ты прекрасную песню добавил, Гагарин!
Было небо загадкой, а стало задачей, —
штурм высот поднебесных победою начат.
Человеку достойно быть сильным, крылатым,
он – гигант, человек, а не крохотный атом!
До прекрасной Зухры нам осталось немного —
станет путь до нее караванной дорогой.
Караванным путем к звездам двинутся люди.
Так хотим мы идти. Так идем. Так и будет!
 

1961

Перевод Р. Казаковой

 
Я хочу написать о начале чудесного лета,
чтобы строчки журчали, струясь, как
                                                                 прозрачный ручей.
Я вручу базилик со словами любви и привета
тем, кто в сад мой войдет, пожелав мне
                                                                     безгорестных дней.
 
 
Полюбуйтесь на мир, как душа моя щедрый,
                                                                                широкий,
на сури отдохните под сенью раскидистых ив.
Или в сердце войдите, не надо стоять на пороге,
я приму вас радушно, в почетном углу усадив.
 
 
Дастархан изобилья раскрою бутон за бутоном,
не скупясь угощу долгожданных гостей дорогих,
как подружка заветной подружке, немного
                                                                               смущаясь,
шепотком расскажу о мечтах и желаньях моих.
 
 
Посмотрите на эти прелестные саженцы тута.
Сотни дней не пвошло, а уже завязались плоды.
Прикоснешься слегка и сияешь, как майское утро.
Если цель благородна – не будут напрасны труды.
 
 
Тут подарит плоды розовато-жемчужного цвета.
Мы их «балхом» зовем, «марвартоком» ферганцы
                                                                                              зовут.
Он подспорье семье, украшенье лучистого лета.
Не ленитесь, друзья, посадите в саду своем тут.
 
 
Ароматная, с запахом амбры, мерцает клубника,
первозданно сладка, точно жаркие угли красна…
Нет, не угли. На губы красавицы нежной
                                                                         взгляни-ка.
Вот с чем схожа и цветом, и сладостью нежной
                                                                                      она.
 
 
Положу на хрустальное тонкоузорное блюдо
темно-красные ягоды-лучшей черешни моей.
Кто отведает это пурпурное сочное чудо, скажет:
«Нет на планете черешни вкусней
                                                               и сочней».
 
 
И за вишни, друзья, похвалите хозяина сада.
Съешь – и спросишь себя, не попал ли ты случаем
                                                                                            в рай.
Девять ягод раздавишь, положишь кусок
                                                                         рафинада,
чаю в чашку нальешь – несказанный получите
                                                                                     чай!
 
 
Гнется медное блюдо под гнетом сладчайших
                                                                                  урючин,
точно шарики меда, лежат они желтой горой.
Стрелка каждой ворсинки сверкает, как маленький
                                                                                             лучик,
как летящая мысль, как росинка рассветной порой.
Всюду нынче в избытке созревшие сладости эти.
Вся отчизна – цветник, в каждый сад можно
                                                                                гостем войти…
Небольшую газель я хотел сочинить на рассвете,
а прошелся по саду – и вышла поэма почти.
 

1961

Перевод В.Липко

 
Помню дедовский жалкий надел
                                                       шириною с танап,
на земле неполитой
                                    кустарники тощие хлопка.
От работы у бабушки
                                      не разгибалась спина…
В поздних сумерках ужин —
                                            горшок кукурузной похлебки.
Урожая не хватит,
                                чтоб саван старухе соткать,
всё уходит на подати
                                     да на уплату закята.
В жаркий день для питья
                                               никогда не хватало глотка,
но вода разливалась, журча,
                                                   у соседей богатых.
Сколько слез подсмотрел я…
                                                  Не молкнут в сиротских ушах
вздохи робкие жалоб,
                                        что мир этот плохо устроен.
Вижу темные лица,
                                 печаль, безнадежность в глазах,
слышу стон веретен
                                      и глухой перестук маслобоен.
За стеною
                 работа тяжелая ткацкая шла,
ну а мне на штаны
                                даже бязи куска не хватало.
Дочь от ослы единственная
                                                 у ткача умерла.
Медлил он и вздыхал, —
                                     видно, силы от горя не стало.
У плотины мираба
                                  бадейками хлюпал чигирь,
как скрипел он,
                         в движенье слепым ишаком
                                                                            приводимый…
Прославляю наш день,
                                           предо мной – необъятная ширь!
Но порой
                   оглянуться на прошлое необходимо.
 

1961

Перевод В Державина

 
Прохладой Сырдарья неспешно дышит,
пропахла дыней степь за пядью пядь.
Сад весь в цвету, письмо для солнца пишет
в сто тысяч листьев. О любви опять.
 
 
Земля кругом, земля – не хватит взгляда.
И мысль, как ток летящая, как свет.
Им для начала слиться было надо,
чтоб всё вокруг постичь, держа совет,
 
 
чтобы песчаный, лунный лик пустыни
стал всех земных на радость не скупей.
В простом быту есть вещи непростые,
чтоб их познать, из глубины испей…
 
 
Шла замуж за Юлдаша-тракториста в
 Баяуте хлопководка Латофат,
и жар от их любви пылал на триста
окрестных верст, и пелась песня в лад.
 
 
И новобрачных круг гостей согласный
смущал безбрежьем дружбы и родства,
и предсказал им старец седовласый
по веку счастья. Пусть их сложат в два!
 
 
А в хрустале пылали розы немо,
что ни бутон – в яйцо величиной.
То был не стих в шесть строчек,
а поэма, покамест не написанная мной.
 
 
И старика рябого, безбородого
спросил я: «Чьи взрастили их края?»
– «Хоть дом их – наш совхоз, а нянька я,
не перечесть мне всех колен их рода.
 
 
И если есть до поисков охочие,
так тут и выбор полный, и простор:
их маточники из Москвы и Сочи,
из Киева и Бостандыкских гор!..»
 
 
И разомлел сосед мой и распелся:
«В них всё слилось, всё свой нашло уклад —
роса лесов, рябины сок и персика,
рассвет над рожью, над волной закат…»
 
 
Ты прав, старик, прав, соловей в ударе.
Прав, мастер от мотыги и поэт.
Я знаю сам сердца, дороги, дали,
откуда этот свет и этот цвет.
 
 
Всё сеяно тут нами и лелеяно,
и всякий труд благословен и свят,
но начинался от декрета Ленина
на Мирзачуле каждый дом и сад.
 
 
Нам сто народов братья и попутчики,
но вместе все мы – спутники при нем!
В совхозе свадьба.
                                 Пробки бьют, как пушки,
пылают розы полднем и огнем.
 

1961

Перевод Н. Грибачева

 
Мухтарджан спросил
у своей шестилетней сестренки:
«Мунисхон, а скажи по правде:
ты думать умеешь?»
Мунисхон удивленно взглянула на брата,
хмыкнула, вздохнула
и, наконец
(конечно, чтоб выиграть время, —
о, женское это лукавство!),
спросила:
«А как это – думать?»
Мухтарджан посерьезнел,
свел брови на переносье
и показал:
«Вот, я думаю…»
 
 
«А о чем ты думаешь?»
– «У-у, о многом!
Вот… была бы… гора мороженого,
или целый казан каймаку,
или весь наш сад – из одной черешни,
или сыр – во-от такой, как дом…»
 
 
У Мунисхон потекли слюнки.
«О-ой! – сказала она. —
Подожди, братик,
я тоже попробую:
вот… была бы хоть одна кукла,
чтоб не портился сразу завод!
И чтоб она меня видела,
даже если закроет глаза…»
 
 
«Придумала тоже!
Тебе еще надо учиться!
Вот, например, хочешь быть мамой?»
– «А ты?» – растерянно говорит
                                                            Мунисхон,
ресницами хлопая,
точно бабочка крыльями.
Мухтарджан сердится:
«Я ж не девчонка!
Это девочки могут быть мамами.
Вот вырасту до пятисот лет —
стану отцом!»
– «И дочка у тебя будет?»
– «Будет сто дочек!»
– «А как их будут звать?»
– «Всех будут звать Мунис!»
– «Ой-ей! – говорит Мунисхон. —
А я, когда буду мамой…
У меня будет тыща мальчиков,
и всех будут звать Мухтар!»
– «Ой-ей!» – говорит Мухтарджан
и, довольный, щелкает языком.
А из водопроводного крана
тихонько течет вода,
и сад негромко шумит,
и двое моих малышей
понемногу учатся думать.
 

1961

Перевод А. Наумова

 
Устрой цветник —
                             величиной
                                             хоть с небольшой ковер,
тогда всегда придет любой
                                                с охотой в этот двор.
Ну а скажи, ты знаешь, как
                                               устраивать цветник?
Уж если в этом не силен,
                                             признайся напрямик.
Вокруг куста душистых роз —
                                                 годятся все цвета! —
чабрец, гвоздика, портулак
                                                займут свои места.
Не позабудь про львиный зев,
                                                   а также и про хну
и васильки, а среди них —
                                           ромашку хоть одну!
Тут – петушиный гребешок,
                                                там – белая душица,
по краям зеленый дерн —
                                                  ну сам собой ложится!
Потом проверку учини,
                                        мой честный ученик:
у пчел ученых уточни,
                                      как пахнет твой цветник!
Устрой беседку. Всю вьюнком
                                                         обвить ее не грех.
Ну вот и всё. Еще взгляни,
                                           нет ли каких прорех.
Цветник твой мал —
                                    всего с ковер!
                                                              Но это ничего.
Он на страну твою похож —
                                                так ты взрастил его.
И будешь часто отдыхать
                                              ты в этом уголке
и сладко родиной дышать
                                               в душистом цветнике!
 

1961

Перевод Р. Казаковой

 
По волнам густого хлопка,
       в ясной утренней дали
проплывают друг за другом
     «голубые корабли».
И похожи вереницы
       этих чудо-кораблей
на жемчужные цепочки
       перелетных журавлей.
Ближе, ближе гул моторов,
       а в ответ поют поля…
Кто же это за штурвалом
       головного корабля?
Вижу пеструю косынку,
       озорных бровей разлет, —
черноглазая узбечка
      «голубой корабль» ведет.
 
 
Бьет в лицо задорный ветер,
      жарко с самого утра.
Смотрит радостно и гордо
       комсомолка Манзура.
Влюблена в свою машину,
       не машина – просто клад:
чисто хлопок убирает
       этот мощный агрегат!
А за ней ведут подруги
       в пене хлопковых долин
строй таких же хитроумных,
       удивительных машин.
«Добрый путь вам, дорогие!» —
       крикнуть хочется вослед.
Как отец, любуясь вами,
      восторгаюсь, как поэт.
 
 
В дружных семьях, в светлых школах,
      веселы, умны, горды,
вы росли, не зная страха,
       униженья и нужды.
Вам не прятать лиц пугливо
       и не плакать взаперти.
Яркий символ новой жизни —
       ваши вольные пути.
Слаще меда Арсланбоба
       ваши нежные черты,
шире зорь над Сырдарьею
       ваши смелые мечты.
Встречу вас – и в старом сердце
       заструится кровь быстрей:
сколько у меня красивых
       и счастливых дочерей!
 
 
Дни уборки наступили,
       и поля блестят кругом,
будто солнечные чаши
       с закипевшим молоком.
Каждый час рабочий дорог,
       зря мгновения не трать —
быстро, чисто, до пушинки
       хлопок надо собирать.
Весь народ сегодня в поле,
       и шеренгою стальной
на заре ведут машины
       ученицы Турсуной.
Проплывают с львиным рыком
      «голубые корабли» —
будто острыми клинками
       грудь долины рассекли.
 
 
Добрый путь! Не уставать вам,
       черноглазые мои!
Вам дарю я эти строки
       восхищенья и любви.
Вдаль ведете вы машины,
       чуть качаясь на волнах,
будто сказочные пери
       на волшебных скакунах.
Пусть лукавят ваши брови
       и звенит задорный смех,
пусть на всех дорогах жизни
       вам сопутствует успех,
пусть вас песней окружает
       всенародная хвала,
пусть везде примером служат
       ваши славные дела!
 
 
Не хочу я, чтоб джигиты
       обижались на меня,
чтобы критики злорадно
       покушались на меня,
чтоб могли с усмешкой люди
       о стихах сказать моих:
«Хоть и стар, а воспевает
       только девушек одних!..»
Нет, герои мирной битвы,
       славные мои сыны,
в сердце солнечные строки
       и для вас припасены.
Выйдешь к хлопковому морю
       в золотой рассветный час,
только глянешь – и невольно
       залюбуешься на вас.
 
 
На своих стальных тулпарах
       в алом пламени зари
к рубежам большой победы
       движутся богатыри.
Брови сдвинуты упрямо,
       руки стиснули штурвал,
и, на доблесть вашу глядя,
       вас бы львами я назвал.
На гвардейцев вы похожи,
       взявших с боем высоту, —
сотни тонн уже сегодня
       у любого на счету.
На батыров вы похожи
       из прославленных легенд —
равен подвигу Фархада
       каждый собранный процент!
 
 
Но любовь, что затаилась
       в ваших пламенных глазах,
разве выразить в процентах,
       разве взвесить на весах?
Горы сдвинуть вы готовы,
       все преграды сокрушить —
лишь бы нежную улыбку
       глаз любимых заслужить.
Вам, упорным, сильным, зорким,
       всё на свете по плечу,
пожелать большого счастья
       вам заранее хочу.
Завершим уборку с честью
       да итоги подведем,
и тогда начнутся свадьбы,
       радость хлынет в каждый дом!..
 
 
По волнам густого хлопка
       в ясной утренней дали
строем движутся машины,
       будто в небе – журавли.
Я гляжу – и в старом сердце
       кровь струится веселей:
сколько у меня счастливых
       сыновей и дочерей!
Весь народ гордится вами,
       вашей славой восхищен,
собирайте быстро, чисто
       сотни белоснежных тонн!
Вас увидев за штурвалом
       «голубого корабля»,
птицы вслед крылами машут,
        и хвалу поет земля.
 

1962

Перевод С. Северцева

 
Эта девушка – радуга, солнце само.
Я увидел ее у ворот СамГУ.
Скинуть годиков тридцать бы! Да не могу.
Значит, сердца я распахнуть не смогу?
 
 
Нет, не так-то я прост, чтоб просто уйти.
Говорю, чтобы ей уста отворить:
«На изюмный базар как, скажите, пройти?»  —
вот что я говорю. А что говорить?
 
 
Нежно-нежно звучит в ответ голосок —
ветерка самаркандского утренний вздох:
«На изюмный базар? Ай, узбек! Вот простак!
Среди белого дня заблудился, чудак…»
 
 
В этом городе я от рожденья живу.
Знаю каждую улицу, каждый дом.
Только – пусть говорит, даже, может, бранит,
я навряд ли о том пожалею потом.
 
 
Лишь бы слушать ее, лишь бы видеть ее…
Ну а что тут поделать, раз это так?
Самаркандская звездочка, да, я влюблен.
Ну и что ж?
               Полюбил.
                            Ну узбек…
                                            Ну простак…
 

1962

Перевод Р. Казаковой

 
Весной конем могу вполне назвать я стригуна —
ведь вправду из него коня нам вырастит весна.
Я славлю мой народ – и все прошедшие года,
и завтра, – им душа моя особенно горда.
 
 
Вот говорят в народе: «Кто мудрее, чем народ?
Коль друг твой – караванщик, стань творцом больших ворот».
Вы слышите, вы видите, идут большие дни!
Должны мы с вами быть большими тоже, как они.
 
 
Мы хлопок в поле сеем, это наш привычный труд.
Что сделано с любовью, то и годы не сотрут.
Рабочие мозоли засыхают на руке,
но след от поцелуя свеж навеки на щеке!
 
 
Металл Алтынтопкана… Всех богатств страны не счесть!
А честь у всех своя, а хлопок – это наша честь.
Гордимся белым золотом, красой его живой.
Отцы из рода в род для нас хранили опыт свой.
 
 
Когда мы удивляемся, мы говорим: «Ой-бой!»
Сегодня, изумленные, толкуем меж собой:
«Ой-бой! Вот это год! Тут разве вымолвишь одно:
такого урожая мы не видели давно!»
 
 
Спасибо хлопкоробу за труды и честный пот.
Избавил хлопкороб меня от всех забот.
Родной кишлак приветствует героя своего,
и город по-рабочему спешит обнять его.
 
 
Летите, годы быстрые, день, счастье нам дари,
широкое и щедрое, как воды Сырдарьи,
и пусть поэт почувствует, к столу садясь с утра,
как жизнь на лист торопится сбежать с его пера.
 

1962

Перевод Р. Казаковой