Текст книги "Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Гафур Гулям

 
Тихою ночью, звездною ночью
мир перед взором до дна раскрыт…
Юношу вижу: строг, озабочен,
над книгами он до утра сидит.
 
 
То не резец на гранитных плитах
врезает надпись на сотни лет, —
это в мозгу, в извилинах скрытых,
врезается знания светлый след.
 
 
Страницы шуршат, и весенней ночи
всё глубже становится тишина…
Нашел наконец! Из тысячи строчек
именно эта ему нужна.
 
 
И словно в единственной строчке этой
все тайны вселенной заключены:
жгучей, слепящею вспышкой света
мысли внезапно озарены.
 
 
Тихо вокруг.
                   Темнота сгустилась,
и, как невидимое крыло,
ласково будущее склонилось,
за плечи юношу обняло.
 
 
Нет, не напрасны его усилья,
такого большая дорога ждет,
близится день, и, расправив крылья,
он устремится в первый полет!..
 
 
В зачетной книжке ряды пятерок —
это ступеньки вчерашних дней.
Уже он диплом защищает скоро,
и берег будущий всё видней.
 
 
Всё впереди: и борьба с рутиной,
и неудачи, и торжество!..
С гордостью, как на достойного сына,
будет страна глядеть на него.
 
 
Светает…
              Работою увлеченный,
всю ночь не сомкнул он упрямых глаз…
Вот он уже молодой ученый,
всходит на кафедру первый раз.
 
 
А сердце стучит горячо, тревожно:
отныне науке всю жизнь отдай!..
Отец постучался в дверь осторожно, входит:
«Сынок, остывает чай…»
 

1948

Перевод С. Северцева

 
Ворвал а сь мне в жизнь – и всё смешала
вдруг бесцеремонная весна.
Как букет из весен – из фиалок
я букет поставил у окна.
 
 
Отвлекают розы неучтиво
от работы помыслы мои.
Принесли весенние мотивы
в сад без позволенья соловьи.
 
 
Прискакавший на гнедом баире,
друг на свадьбу звал меня с утра.
Это тоже оттого, что в мире
воцарилась вешняя пора.
 
 
Что ж, когда уже спасенья нету
от вторжения весенних див,
я решил прибавить в мире цвету,
новых роз на клумбах насадив.
 
 
Старость – враг для чувств неугомонных;
всё же мне пока еще не сто!
Пара горлинок бесцеремонных
свила под окном моим гнездо…
 

1948

Перевод В. Сикорского

 
Ткачихи имя на ковре найду,
читая разноцветные штрихи.
Я растопил в чернильнице звезду,
чтоб написать лучистые стихи.
 
 
Я долго жду – пусть новый день, горя,
прогонит ночи беспросветный гнет,
начало жизни – светлая заря.
Начало счастья – солнечный восход.
 
 
Раскрыл тетрадь. Вдруг там, на берегу,
зарделось небо. День сверкнул в реке.
Как луч восхода от цветка к цветку,
перо стремится от строки к строке.
 
 
Пусть будет отражен здесь, под рукой,
в безбрежности стиха весь белый свет,
смеется девушка, став над рекой.
Река, искрясь, смеется ей в ответ.
 

1948

Перевод В. Сикорского

 
На верхушках тополевых
      в шапках старых гнезд
песню утру прочирикал
      зимник здешних мест.
Листья падают – большие
      лапы желтых звезд,
куры зябко под застрехой
       выбрали насест.
 
 
Сто несшибленных орехов
       на кривых ветвях
в вышине еще чернеют,
        к радости ворон.
Бодро прыгает сорока,
       позабывши страх.
Суслик выглянул из норки,
        Жизнью умудрен.
 
 
По бахчам и огородам
         шорох, свист и писк.
Нижней губки не касаясь
          верхнею губой,
Словно юный стихотворец
         (модный, весь изыск),
трудится над кочерыжкой
          кролик молодой.
 
 
А под толстым одеялом
        трав и камыша спит,
как труженик усталый,
        старая лоза.
На дувал облокотившись,
        мирно, чуть дыша,
дремлет вишня, как ребенок,
        приоткрыв глаза.
 
 
Говор, пенье, бормотанье —
        под любой стеной.
Это – слитный шум арыков,
        всплески ручейков,
где поет струя, сливаясь
        со струей родной:
«Здравствуй! Мы отныне вместе
        на века веков!»
 
 
Вот подносом желтой бронзы
        солнце поднялось
над верхушками могучих
        кряжистых чинар,
медленно, почти не грея,
        зная всё насквозь…
знать, до мая сберегая
        вечно юный жар.
 
 
Не спеша, как на прогулке,
        пашнею идет,
на плечо кетмень тяжелый
        вскинув неспроста,
старый друг белобородый,
        мудрый садовод,
стройный, словно таволжинка,
        Миршакар-ата.
 
 
Сад грядущего он видит
        в тысяче примет —
где гнездо лозе готовить,
        где сажать урюк…
Миршакар! Тебе неужто
        восемьдесят лет?
Если бы и нам такими
        быть, как ты, мой друг!
 
 
И глупец лозу сумеет
        изрубить в дрова,
но взрастит лозу не всякий.
      Тем велик твой труд.
Под ногой растет и вянет
        дикая трава,
но плоды твоих деяний
        в мире не умрут.
 
 
Миршакар! Величье тайны
         жизни ты постиг.
Будь счастлив и долговечен,
         бодрый садовод,
Как платан тысячелетний,
         мощен и велик!
Пусть под этой сенью племя
         сильное цветет!
 

1948

Перевод В Державина

 
Стали мои волосы жидки и белесы,
их как будто ветер с головы унес..
А моя дочурка, пока расчешет косы,
целый вечер мучается, сердится до слез.
 
 
А порой по-модному волосы уложит
и собой любуется в зеркале тайком.
Посмотрю на это – досада сердце гложет,
словно цветничок мой испорчен сорняком.
 
 
Мне в карман расческа попала по ошибке,
я сперва не понял, подумал: как же так?..
А жена ответила, не сдержав улыбки:
«Это сын твой старший надевал пиджак».
 
 
Сын – того же роста, только чуть потоньше,
как же так он быстро успел меня догнать?
А ботинки носит уж на номер больше —
будет он по жизни широко шагать!
 
 
На детей любуюсь, счастья им желаю,
их густые волосы треплет ветерок…
Сам же перед зеркалом иногда вздыхаю:
надо мной смеется беззубый гребешок.
 

1948

Перевод С. Северцева

 
Дрожит небосвод, потрясенный рычанием
                                                                            льва, —
Поль Робсон поет
на подмостках среди площадей.
И в песне могучей гремят огневые слова
о горьком бесправье,
об участи черных людей.
 
 
Поет свою песню сын черного негра-раба,
и в ней возникает сознанье народа само,
в ней горе и ужас,
в ней вечных скитальцев судьба,
в кварталах Гарлема до смерти влачащих ярмо.
 
 
Звучат в этой песне
и страсть, и надежда, и гнев,
и весть о грядущем,
и отблески будущих лет.
Да, солнце взойдет, вековечную тьму одолев,
и в хижине дядюшки Тома настанет рассвет!
 
 
Когда, подчиняясь послушно веленью души
и знамя надежды в сознанье своем водрузив,
сажусь я за стол
и перу повторяю: «Пиши!» —
грядущего солнце горит предо мной, как призыв.
 
 
У каждой страны
свой обычай, свое естество.
И собственный строй,
до которого дела нам нет.
Кто лезет к соседу подглядывать тайны его,
тот будет ему уже враг, а не добрый сосед.
 
 
Вблизи Уолл-стрита
огромное кладбище есть.
Здесь гангстеры заперли клад золотой под замок,
и волю народов хотят схоронить они здесь,
чтоб мир на земле никогда воцариться не мог:
теорию расы они повторяют в наш век,
чтоб ссорить народы,
но верить в их расовый бред
глупей, чем искать среди льдов Арарата
ковчег,
где будто бы плавали с Ноем
Сим, Хам и Яфет.
 
 
В колониях мучатся люди уж множество лет:
индус, и малаец, и негры —
у всех на виду.
У рабовладельцев английских к ним жалости нет
и совести меньше,
чем влаги в горящем аду.
 
 
Суд Линча над неграми
длится столетья подряд.
Не знаю: какой негодяй его выдумать мог?
Но дым от костров,
где несчастные негры горят,
для белых мерзавцев милей, чем сигары дымок.
 
 
«Господством над миром»
и «образом жизни» своим
гордится и хвастает американский банкир.
Но это пустые мечты,
что растают как дым:
вовек не допустит господства Америки мир!
Народы внимают:
великий Поль Робсон поет!
И песня —
предвестник великих и мирных побед.
Тьму доллара солнце рассеет —
под ветром свобод
и в хижине дядюшки Тома настанет рассвет!
 

1949

Перевод С. Болотина

 
Рад учитель, когда его
превзойдет ученик молодой, —
ведь наукой всегда человек
дорожил, как зрачками глаз.
Расцветает Отчизны сад
под умелой хозяйской рукой,
труд и доблесть, борьба и честь
породнили как братьев нас.
Мы счастливую жизнь обрели,
жаждет мира наша земля.
Друг у друга учимся мы,
мы друг другу – учителя.
 
 
Мастер лирики Физули
Алишера своим отцом
признавал и образ его
в своем сердце с любовью носил,
а Сеид-Азим Ширвани
вдохновенья живым родником
был для нашего Мукими,
что сатирой врага разил.
Двух народов во мгле веков
величаво сверкали умы.
Мы друг другу – учителя,
друг у друга учимся мы.
 
 
В Палванташе сегодня нефть
бьет фонтаном во весь размах —
щедрый опыт брата Баку
Палванташ родной перенял.
И пока электричества мы
не имели еще в домах,
сам хранитель сокровищ Баку
в наших лампах огонь зажигал.
Два народа, творящие свет,
сокрушители вечной тьмы,
мы друг другу – учителя,
друг у друга учимся мы.
 
 
«Хорошо!» – я скажу, если ты
силу, скрытую в мускулах рук,
всю потратишь, чтоб счастья дворец
горделиво высился наш.
«Хорошо!» – я скажу, если ты
светлый ум, откровенье наук,
всё упорство смелой мечты
беззаветно народу отдашь.
Проживи свою жизнь как герой,
озаренный созвездьем Кремля!
Друг у друга учимся мы,
мы друг другу – учителя.
 
 
Показать мастерство свое
хлопкороб янгиюльский ведет
на поля дорогих гостей —
их прислал к нам Азербайджан.
Процветающей родины мощь
укрепляет советский народ
благородным и честным трудом,
выполняя намеченный план.
Хлопок тянется к солнцу ввысь,
урожай нам обильный суля.
Друг у друга учимся мы,
мы друг другу – учителя.
 

1950

Перевод С. Лиходзиевского

 
Расчесана ветром бород седина,
а мысли прозрачнее утренних рос.
Им надо с утра обойти кишлаки…
Невнятную песню мурлыча под нос,
 тихонько полями бредут старики.
 
 
Упорных трудов отошли времена,
всей жизни давно уже снят урожай.
Пора отдохнуть перед мирным концом…
Гуляй, отдыхай и себя ублажай
досугом, что сладок, как чай с леденцом!
 
 
Отпразднован тысячный месяц вчера!
Сошлись одногодки, беседа текла
о том, как доход стал в колхозах велик,
какие еще набегают дела…
И ангел не знает, что знает старик!
 
 
В глазах старика – словно молний игра,
народную мудрость хранит тот, кто стар,
он волей силен и упорен, как слон.
В словах его – мысли сверкающий жар,
везде украшение общества он!
 
 
Сверкает жилище его, как фарфор,
повсюду мешочки, узлы, узелки —
трофеи хозяйственных славных побед:
сушеная дыня, гороха стручки
и хлопок, прославившийся на весь свет!
 
 
Земля о них память хранит до сих пор,
и помнят они, что дала им земля,
и знают, когда была дыня сладка,
когда виноградник испортила тля…
Чти, юноша, тихую речь старика!
 
 
Краса хлопкоробов он, старый узбек!
Всё помнит, всё скажет он вам наперед,
он знает, что было и что будет вновь!
Год Рыбы ли будет, Барана ли год,—
он вам объяснит, как невестке свекровь.
 
 
Как много он силы потратил за век!
Засушливый год иль дождем залитой —
старик всё равно знает цену труду,
укажет он путь, словно Кол Золотой
(Полярную так называют звезду).
 
 
Здесь тучной землею богаты края,
ласкает колени зеленый ковер,
под хлопок народ все холмы распахал.
Грохочет машин нескончаемый хор,
а поле кругом – как цветной дастархан!
 
 
Ждут дочки и богатыри-сыновья
наставников мудрых и добрых отцов,
и к ним словно в гости бредут старики,
бредут вдоль почетных зеленых ковров,
и всюду поклоны гостям глубоки.
 
 
Расчесана ветром бород седина,
идут старики уж под вечер назад
и смотрят на хлопок, цветущий кругом,
что будет хорош урожай, говорят,
и то же потом говорит агроном.
 
 
Повсюду у нас их работа видна,
расскажет о ней каждый хлопка бутон.
Здесь старости опыт и юности труд.
И с песней спускается вечер потом…
Домой старики потихоньку бредут.
 

1951

Перевод С. Болотина

 
Тебе все эти строки, брат,
мой русский брат. Коль в них
скажу, как совесть мне велит, —
как совесть будет стих.
 
 
Ты в коммунизм ведешь меня,
с тобой мой путь навек.
Живи, родной!.. С Востока я —
твой младший браг узбек.
 
 
Ты тот, кто миру изобрел
могучий самолет.
Вздымайся выше, покоряй
пределы всех высот.
 
 
Глаза открыл мне манифест
в семнадцатом году:
он букварем был для меня,
зажег мою звезду.
 
 
Учитель мудрецов Ильич
стал солнцем наших дней,
согрев и мой родной народ
огнем своих лучей.
 
 
Когда по радиоволнам
Москвы стремится весть,
я знаю, что ее словам
Восток внимает весь!
 
 
С тех пор, как залпы Октября
мир старый потрясли,
России слово – совесть всей
разбуженной земли.
 
 
Ты добр, ты истинно велик,
ты человек стократ!
О, как ты дорог мне, родной
брат русский, старший брат.
 
 
Не ошибусь, сказав о том,
что крепость мира – Русь!
Что справедливость – твой закон,
сказав, не ошибусь.
 
 
Всё в мире лучшее – в Москве,
в ней мудрость всех веков,
Библиотека Ленина —
том в миллион томов.
 
 
В ней адрес «Правды», в ней зажглась
заря для всех времен.
Рубинами Кремля весь мир,
как солнцем, озарен.
 
 
Наука русских – океан:
бескрайна, глубока,
для человечества всего
богатство на века.
 
 
Пред новым меркнет старина,
как перед сталью – медь.
Но то, что Ломоносов дал,
не может потускнеть.
 
 
Отрадно сердцу моему,
когда я по утрам
внимаю Пушкина стихам,
Радищева словам.
 
 
Как брат, я благодарно чту
твоих гигантов, Русь.
Я Менделеевым горжусь
и Репиным горжусь.
 
 
Ты, старший брат, мне подал весть,
что люди не рабы,
что я свободный человек,
творец своей судьбы.
 
 
Да, человек я! Я на тех
двуногих не похож,
что миру атомом грозят,
чей символ веры – ложь…
 
 
Тебе все эти строки, брат,
мой русский брат. Коль в них
скажу, как совесть мне велит, —
как совесть будет стих.
 
 
Седую голову подняв,
вперед бросаю взгляд:
великолепные дворцы
высотные стоят,
 
 
и величавый Волго-Дон,
колыша корабли,
соединяя пять морей,
бежит вокруг земли.
 
 
Влюбленный в ширь своей Руси
брат русский, исполин,
лелеющий, как жизнь свою,
красу родных долин, —
 
 
сияй, как солнце на заре!
И сердцем и судьбой,
трудящийся Востока, я
в одном ряду с тобой.
 
 
Ты воспитал мой ум. Теперь
пред ним бессильна тьма.
«Цвет кожи, раса» – звук пустой
для моего ума.
 
 
В мой мозг впечатались навек
прекрасные слова:
и высших нет, и низших нет —
у всех одни права.
 
 
Борясь за радость мирных дней
в снегу, в дыму, в огне,
брат русский, я в атаки шел
с тобою наравне.
 
 
Чтоб не стонала вся земля
под вражьим сапогом,
в те дни на языке меча
я говорил с врагом.
 
 
Спасибо, брат! Я был юнцом,
ты вел меня в борьбе,
я мужественным стал бойцом
благодаря тебе.
 
 
Тебе все эти строки, брат,
мой русский брат. Коль в них
скажу, как совесть мне велит,—
как совесть будет стих!
 
 
Вот мой народ. Смотри: идут,
идут за рядом ряд…
Пройдя сквозь тысячи веков,
тебя благодарят.
 
 
По Каракумам потечет
шумливая река —
подарок партии земле
на многие века.
 
 
В глазах, во взгляде глаз моих,
во всем, чем я богат,
в душе, в стремлениях души —
ты, брат мой, русский брат!
 
 
В сознанье, в творческих делах,
в блистанье наших рек
по слову партии встает
священный новый век.
 
 
Тебе все эти строки, брат,
мой русский брат. Коль в них
скажу, как совесть мне велит,—
как совесть будет стих!
 

1952

Перевод В.Липко

 
Друг, в капле меда вся весна
отражена, как в капле мир:
так пахнет яблоня, нежна,
так пахнет сладостный инжир.
 
 
В ней сок, в ней сок наверняка
ириса, груши, миндаля…
Ей принесла издалека
все запахи весны земля.
 
 
А может – севера пчела
через сестер передает
за сотни верст, в страну тепла,
как эстафету, сладкий мед.
 
 
Ведь есть рябины горечь в нем,
смолы сосновый аромат…
Горжусь я тем, что весь мой дом
в цветах. Что сам сажал я сад.
 
 
Взяв мед в стране, где снег и льды,
быть может, Арктики герой
услышит аромат джиды,
посаженной моей рукой.
 
 
И я собрал всё для людей:
цветы, любовь и вешний звон.
И светлый мир в строке моей,
как в капле меда, отражен.
 

1953

Перевод В. Сикорского

 
Глаза детей – души моей светильник.
В моих ушах не молкнет детский смех.
Малыш воркует – и ветра притихли,
И громы смолкли – никаких помех!
 
 
Малыш ступает по земле неровно,
От пяток-слив смешной петляет след,
Но этим начат путь его огромный,
Его большие сто счастливых лет.
 
 
Капризы, игры, смех и слезы рядом…
О радость дома, с чем тебя сравню?
Держу ребенка – выше нет награды! —
И никогда его не уроню.
 
 
Пусть это слабость, но такая слабость,
Которая нам силы придает:
Люблю волос ребячьих кучерявость,
Над чистотою глаз – бровей полет…
 
 
Ребята, вы для нас – очей зеница,
Вся наша жизнь – защита ваших лет,
Мы – ваша крыша, дом, игра, больница,
Над вашим сном – любви бессонной след.
 
 
Пока, малыш, еще не стал ты взрослым,
Пока лепечешь первые слова,
Скачи беспечно по лужайкам росным,
Где так мягка зеленая трава.
 
 
Беспечно веселись – нам ждать не в тягость.
Но верим мы, что вырастешь – и вот
Не дрогнут плечи, ощущая тяжесть
По эстафете принятых забот.
 
 
Вы – наши корни, дети, наше завтра,
Чинары наши и карагачи.
Следим, чтоб вихрь вас не сломал внезапно,
Чтоб гром войны не загремел в ночи.
 
 
На всё глядеть отрадно нам и любо,
Мы вас всей силой помыслов людских
Храним, как тридцать два здоровых зуба,
Как чистый жемчуг из глубин морских.
 
 
И пусть порою наши дни суровы,
Мы строим мир, достойный нас во всем.
Так будьте же красивы и здоровы,
Чтоб жить красиво и достойно в нем!
 

1954

Перевод Р. Казаковой

 
Великая славная дата,
великий суровый рассвет!..
В тот год незабвенный, ребята,
мне было четырнадцать лет.
Былое… Порою ночной
как пропасть оно предо мной.
 
 
А школа? Какая там школа!..
Без хлеба подчас, без огня.
Оборванный, чуть ли не голый…
Судьба не ласкала меня.
Да что там! В тот памятный год
был горестным весь наш народ.
 
 
Война. Боль утрат каждодневных,
разор, безнадежность, тоска.
Голодные стонут деревни,
голодные бьются войска.
Руины, пожаров огни…
Когда ж отпылают они?!
 
 
Но Ленина передовые
вступились за нашу судьбу,
за всех угнетенных впервые
на смертную вышли борьбу.
Рабочие в бой поднялись,
крестьяне стеной поднялись,
 
 
багряное подняли знамя,
и в огненный день Октября
взошла, засияла над нами
свободы святая заря.
И в пламени этой зари
пропали, сгорели цари.
 
 
Стал пылью престол самодержца,
поверженный Октябрем…
Навеки тогда мое сердце
пленил революции гром.
Доныне опять и опять
я счастлив ее воспевать.
 
 
Великая партия наша
меня повела за собой.
Всё горькое стало вчерашним,
судьба – благодатной судьбой.
За всё, что она мне дала,
хвала ей, великой, хвала!
 
 
Ребята, вы знаете, кто я:
для вас я и друг ваш и дед,
питомец советского строя,
дарящего радость и свет,
возлюбленный Родины сын,
наставник, поэт, гражданин.
 
 
Моя беспокойная доля
была не ровна, не гладка.
Я не был учащимся в школе,
не ждал с нетерпеньем звонка,
но я, рукава засучив,
лепил для нее кирпичи.
 
 
С другими рабочими рядом
для вас я построил ее.
И не было лучше награды
за трудное детство мое.
Для вас, дорогие друзья,
и жизнь, и работа моя.
 
 
Поэтому я вам известен,
поэтому близок я вам.
В строках моих солнечных песен
учу я вас добрым делам,
чтоб, радуясь, Родина-мать
спасибо могла вам сказать.
 
 
Поэтому ваши удачи
душе моей – нежный букет,
поэтому счастьем охвачен
ваш старый наставник-поэт.
Для вас, дорогие, для вас
все дали открыты сейчас.
 
 
Не надо дивиться, что в праздник
я вашею радостью рад.
Пусть судьбы разительно разны —
один у нас счастья парад.
И если я с вами в строю —
я лучше, я чище пою.
 
 
Пойдем в авангарде парада,
звенящие голоса,
взлетит ваша песня, ребята,
под самые небеса,
и выше, в надзвездный зенит
мечта ваша гордо взлетит.
 
 
Великому Ленину слава,
он в наших сердцах живой,
он в наших делах величавых
на линии передовой.
Кто к счастью привел свой народ —
во веки веков не умрет.
 
 
Да здравствует партия наша,
великий творец Октября!
Блистай, разгорайся всё краше,
бессмертной победы заря!
 

1955

Перевод В.Липко

 
Какими словами тебя воспою,
мой друг бескорыстный, бумага простая!
Как пылкий влюбленный подругу свою,
я взглядом тебя восхищенным ласкаю.
Чиста ты, бела, как белки моих глаз,
а точка в конце, как зрачок, оживает.
Газель иль поэму пишу – всякий раз
твой шелест мне тысячи дум навевает.
Ты – поле сраженья для слов-храбрецов,
что водит в атаку поэт-полководец,
арена для игр молодых удальцов,
что выкопать могут иголкой колодец.
Хочу жемчугами опять и опять
твою серебристую грудь украшать!
 

1955

Перевод С. Северцева

 
Как бабочки, дети мои легки,
а выйдут из них – орлы.
Их лица, как счастье мое, светлы,
как радость моя, светлы.
 
 
Закашляет если один из них —
уже я разволновался.
Исчезнет один из глаз хоть на миг —
тревожусь: не потерялся?
 
 
Ах, дети! Вы лучшие из цветов,
растущих в моем саду.
Сбежите куда – вас опять ищу,
ищу, пока не найду.
 
 
Играют… А я, отойдя в сторонку,
слежу за ними из уголка.
Дыхание моего ребенка —
самая зрелая моя строка.
 

1955

Перевод В.Соколова

Памяти Самеда Вургуна

 
День ото дня всё ярче в небе моей страны
звезды труда и славы светятся с вышины,
всё дальше несет поклажу – историю многих  стран —
медленный, нескончаемый времени караван.
Не только жестокую повесть крови, борьбы  и слез —
он к нам голоса поэтов из древних времен донес.
Всюду – в степях раздольных и в крепких объятьях гор —
поэзии вольный голос слышится до сих пор.
Где сохнет любви источник – нет счастья, нет красоты,
где смолкнут стихи и песни – нет радости, нет мечты,
но светочи вдохновенья сильнее, чем тлен и тьма, —
вот почему поэзия вечна, как жизнь сама!
 
 
Долго сжимал нам горло ислама тугой аркан,
ржавчиной наши души едкий покрыл обман.
Думали слуги Аллаха, что смогут в конце концов
навеки упрятать в клетку смелую мысль певцов.
 
 
Но тусклой, свинцовой тучей солнца не потушить,
заветные струны сердца угрозами не заглушить.
Упрямо, как с гор весною клокочущие ручьи,
текли соловьев-поэтов газели и рубаи.
Бессмертны, как жизнь, остались, чтоб вечно дружить с людьми,
торжественные поэмы премудрого Низами…
О мой по крови близкий, по духу родной поэт,
не хватит ли вспоминать нам о горестях прежних лет?
Вечно живи в народе, звонкий певец труда,
будь как в небе славы утренняя звезда,
будь, как душа ребенка, доверчив, чист и пытлив,
будь, как глаза героя, бесстрашен и прозорлив,
будь бескорыстно щедрым в строгом своем труде,
и слово твое правдивое отклик найдет везде!
 
 
Враги из-за моря скалятся – стая голодных львов,
нас запугать пытается их разъяренный рев.
Но побеждает в схватке не ярость, а правота —
ленинской мысли пламя, ленинская мечта!
 
 
Мы долго брели вслепую, пока не зажглось во мгле
солнце алмазной правды – единственной на земле.
С тех пор мы крутым и трудным, но самым прямым путем
к орлиным вершинам счастья народы свои ведем.
Победоносное знамя крепко мы держим в руках,
слава деяний наших будет сиять в веках,
и направляет силы наших умов и рук
мудрая партия Ленина – лучший наставник и друг.
Партией ты воспитан, партией вдохновлен,
вот почему твой голос так звучен, горяч, силен.
Горной рекой гремит он, вливается в нашу жизнь —
твой вдохновенный голос, славящий коммунизм.
 
 
В сердце перебирая лучших друзей моих,
с гордостью имя Вургуна я назову среди них —
с ним я в одну эпоху боролся, любил, творил,
с ним я до поздней ночи о будущем говорил.
 

1956

Перевод С. Северцева