Текст книги "Исповедь"
Автор книги: Габриак де
Жанры:
Драматургия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
Максимилиан Волошин[103]103
«Гороскоп Черубины де Габриак» появился в том же номере Аполлона, что и первая подборка стихов поэтессы. Он явился составной частью мифа, продолжением и фоном мифотворчества самой Черубины. Но, наряду с придуманным портретом, Волошин вводит в Гороскоп и настоящие черты Дмитриевой. Печатается по тексту: Волошин М. Лики творчества. Гороскоп Черубины де Габриак. («Аполлон» № 2,1909, раздел «Хроника»).
[Закрыть]
ЛИКИ ТВОРЧЕСТВА
Гороскоп Черубины де Габриак
Когда-то феи собирались вокруг новорожденных принцесс и каждая клала в колыбель свои дары, которые были, в сущности, не больше, чем пожеланиями. Мы – критики – тоже собираемся над колыбелями новорожденных поэтов. Но чаще мы любим играть роль злых фей и пророчить о том мгновении, когда их талант уколется о веретено и погрузится в сон. А слова наши имеют реальную силу. Что скажем о поэте – тому и поверят. Что процитируем из стихов его-то и запомнят. Осторожнее и бережнее надо быть с новорожденными.
Сейчас мы стоим над колыбелью нового поэта. Это подкидыш в русской поэзии. Ивовая корзина была неизвестно кем оставлена в портике Аполлона. Младенец запеленут в белье из тонкого батиста с вышитыми гладью гербами, на которых толеданский девиз «Sin miedo»[104]104
Без страха (исп.).
[Закрыть]. У его изголовья положены веточка вереска, посвященного Сатурну, и пучок «capillaires»[105]105
Трубочек (фр.).
[Закрыть], называемых «Венерины слезки».
На записке с черным образом написаны остроконечным и быстрым женским почерком слова:
«Cherubina de Gabriack. 1887. Catholique»[106]106
Черубина де Габриак. Родилась в 1887 г. Католического вероисповедания.
[Закрыть].
Аполлон усыновляет нового поэта. Нам, как Астрологу, стоящему при храме, поручено составить гороскоп Черубины де Габриак. Постараемся, следуя правилам царственной науки, установить его элементы.
Две планеты определяют индивидуальность нового поэта: мертвенно-бледный Сатурн и зеленая вечерняя звезда пастухов – Венера, которая в утренней своей ипостаси именуется Люцифером[107]107
В архиве Волошина сохранилась записная книжка с подробным толкованием знаков Зодиака – астрологическим и хиромантическим (ИРЛИ, ф. 562, оп.1, ед. хр. 428).
[Закрыть].
Их сочетание над колыбелью рождающегося говорит о характере обаятельном, страстном и трагическом. Венера – красота. Сатурн – рок. Венера раскрывает ослепительные сверкания любви; Сатурн чертит неотвратимый и скорбный путь жизни.
Венера свидетельствует о великодушии, приветливости и экспансивности; Сатурн сжимает их кольцом гордости, дает характеру замкнутость, которая может быть разорвана лишь страстным, всегда трагическим жестом.
«Линия Сатурна глубока» – говорит о себе Черубина де Габриак… «Но я сама избрала мрак агата, меня ведет по пламеням заката в созвездье Сна вечерняя рука. Наш узкий путь, наш трудный подвиг страсти заткала мглой и заревом тоска…»
Другая девушка, тоже рожденная под сочетанием Венеры и Сатурна – героиня «Акселя» Villiers de l’Isle-Adam – говорит про себя:
«Все ласки других женщин не стоят моих жестокостей! Я самая мрачная из девушек. Мне кажется, что помню, как я соблазняла ангелов. Увы! Цветы и дети умирают в моей тени. Я знаю наслаждения, в которых гибнет всякая надежда».
То французское письмо, которым неизвестная мать поручила Аполлону своего ребенка, было скреплено черной печатью со скорбным и грозящим девизом «Vae Victis!»[108]108
Волошин высоко ценил творчество Вилье де Лиль Адана и перевел его драму «Аксель».
[Закрыть]. Он напоминает о «Too late! – слишком поздно!» на перстне Барбэ д’Орвильи.
Вилье де Лиль Адан, Барбэ д’Орвильи – вот те имена, которые помогают определить знак исторического Зодиака Черубины де Габриак. Это две звезды того созвездия, которое не восходит, а склоняется над ночным горизонтом европейской мысли и скоро перестанет быть видимым в наших широтах. Мы бы не хотели называть его именем «Романтизма», которое менее глубоко и слишком широко. Черубина де Габриак называет его «Созвездием Сна». Оставим ему это имя.
Некогда это созвездие стояло в зените Европейского неба и его токами расцветала прекрасная рыцарская культура, имевшая своим знаком меч в форме креста. Уже давно началось вековое его склонение. Теперь, когда оно в осенние ночи на краткие часы поднимается над зыбью волнующегося моря, блеск его не менее величав и ужасен, чем блеск Ориона. Люди, теперь рожденные под ним, похожи на черные бриллианты: они скорбны, темны и ослепительны. В них живет любовь к смерти, их влечет к закату сверкающего Сна – ниже линии видимого горизонта. («Я как миндаль смертельна и горька – нежней чем Смерть, обманчивей и горче»). Они слышат, как бьются темные крылья невидимых птиц над головой, и в душе звуком заупокойного колокола звучит неустанно: «Слишком поздно»! Они живут среди современных людей, как Вилье де Лиль Адан, «в несуществующей башне с лицом, обращенным на закат Геральдического Солнца». Они – обладатели сказочных сокровищ, утративших ценность; они владетели престолов и корон, которых больше нет на земле. Сознание напрасности всех великолепий, зажатых в руке, гнетет их душу —
«Ни блеск венца, ни пурпур трона
Не увидать моей тоске.
И на девической руке
Ненужный перстень Соломона».
Не трудно определить те страны, с которыми их связывает знак Зодиака. Это латинские страны католического мира: Испания и Франция. На востоке – Персия и Палестина. В теле физическом он правит средоточиями мысли и чувства – сердцем и головой.
Сочетание этого склоняющегося созвездия, вместе с заходящей Венерой и восходящим Сатурном, придает судьбе необычно мрачный блеск («И черный Ангел, мой хранитель, стоит с пылающем мечом»).
Оно говорит о любви безысходной и неотвратимой, о сатанинской гордости и близости к миру подземному. Рожденные под этим сочетанием отличаются красотой, бледностью лица, особым блеском глаз. Они среднего роста. Стройны и гибки. Волосы их темны, но имеют рыжеватый оттенок. Властны. Капризны. Неожиданны в поступках.
Таковы пути, намечаемые созвездиями и планетами для творчества Черубины де Габриак. Но не забудем, что они определяют мировые сферы и вековые устремления жизни. Все сказанное относится к этой области и совсем не касается ни таланта данного поэта, ни его силы, ни его значения. Рожденные под этим сочетанием настолько сгорают в самих себе, что область художественного творчества может отсутствовать в них совершенно. К счастью, этого нельзя сказать о Черубине де Габриак.
Как ни сомнительны гороскопы, составляемые о поэтах, достоверно то, что стихотворения Черубины де Габриак таят в себе качества драгоценные и редкие: темперамент, характер и страсть. Нас увлекает страсть Лермонтова. Мы ценим темперамент в Бальмонте и характер в Брюсове, но в поэте-женщине черты эти нам непривычны и от них слегка кружится голова. За последние годы молодые поэты настолько радовали нас своими безукоризненными стихотворениями, застегнутыми на все пуговицы своих сверкающих рифм, что эта свободная речь с ее недосказанностями, а иногда ошибками, кажется нам новой и особенно обаятельной.
Для русского стиха непривычен этот красивый и подлинный жест рыцарства («Ты, обагрявший кровью меч, склонил смиренно перья шлема, перед сияньем тонких свеч в дверях пещеры Вифлеема»), этот акцент исступленного католицизма в гимне св. Игнатию Лойоле. Этот «цветок небесных серафимов» – «Flores de Serafinos» Св. Терезы, этот образ паладина, о котором мечтает Св. Дева («…И Богоматери мечта») переносит нас в Испанию XVII века, где аскетизм и чувственность слиты в одном мистическом нимбе.
Вера подымается иногда до такой высоты, что не страшится соприкоснуться с кощунством. Вспомним великолепную фразу Барбэ де Орвильи: «Для Господа нашего Иисуса Христа было большим счастьем, что он был Богом. Как человеку, ему не хватало характера». Так говорит мужчина о мужчине. Не будем же удивляться тому, что Черубина де Габриак, по примеру Св. Терезы, говорит о Христе, как женщина о мужчине.
«Эти руки, как гибкие грозди,
Все сияют в перстнях дорогих,
Но оставили острые гвозди
Чуть заметные знаки на них».
Ее речи звучат так надменно и так между тем современно, точно ее устами говорит чья-то древняя душа. И мы находим странное подтверждение этому в стихотворении, посвященном «Умершей в 1781 году» – умершей в религиозном безумии от кощунственной и преступной любви к «Отроку из Назарета».
«Во мне живет мечта чужая,
Умершей девушки – мечта.
И лик Распятого с креста
Глядит, безумьем угрожая,
И гневны темные уста.
Он не забыл, что видел где-то
В чертах похожего лица
След страсти тяжелей свинца
И к отроку из Назарета
Порыв и ужас без конца.
И голос мой поет, как пламя,
Тая ее любви угар,
В моих глазах – ее пожар,
И жду принять безумья знамя —
Ее греха последний дар».
В поэзии Черубины де Габриак часто слышится борьба с этой древней душой, неумершей в ней. Она то сравнивает себя с израненным цветком папоротника, цветущим только раз, умоляет сорвать ее, уступить любовной порче, то вспоминает о «Белом Иордане, о белизне небесного цветка». Она не знает еще, какой путь выберет: путь «Розы и Креста», или испепеляющий путь земного опыта «путь безумия всех надежд – неотвратимый путь гордыни: в нем пламя огненных одежд (принятых как искупление рыцарями Храма) и скорбь отвергнутой пустыни»; не знает, впишет в золоченное поле своего щита «Датуры тьмы, иль Розы Храма? Тубала медную печать или акацию Хирама?»: страстной путь сынов Каиновых («мне кажется, что помню, как я соблазнила Ангелов»), или священственный путь строителя Соломонова Храма, на могиле которого, как символ «посвящения», выросла акация.
Но этими глубинными, так сказать основными, звездными переживаниями, не ограничивается круг поэзии Черубины де Габриак.
Сознание ненужности своей мечты и своего изгнанничества часто звучит в ее стихах: («И вновь одна в степях чужбины, и нет подобных мне вокруг… К чему так нежны кисти рук, так тонко имя Черубины?»)
Иногда реальность жизни представляется ей в виде развеявшегося сна Сандрильоны:
Утром меркнет говор бальный…
Я – одна… Поет сверчок…
На ноге моей хрустальный
Башмачок.
Путь, завещанный мне с детства —
Жить одним минувшим сном.
Славы жалкое наследство…
За окном
Чуждых теней миллионы,
Серых зданий длинный ряд,
И лохмотья Сандрильоны —
Мой наряд.
Наряду с этим она дает свой внешний, жизненный лик чисто светской девушки, в котором горечь скрыта под усталой маской иронии.
Темно-лиловые фиалки
Мне каждый день приносишь ты;
О, как они наивно жалки,
Твоей влюбленности цветы.
Любви изысканной науки
Твой ум ослепший не поймет,
И у меня улыбкой скуки
Слегка кривится тонкий рот.
Моих духов старинным ядом
Так сладко опьянился ты,
Но я одним усталым взглядом
Гублю ненужные цветы.
Но гораздо чаще эта ирония, свойственная ее светскому жесту, сменяется усталой капризностью:
Даже Ронсара сонеты
Не разомкнули мне грусть.
Все, что сказали поэты,
Знаю давно наизусть.
Тьмы не отгонишь печальной
Знаком святого креста.
А у принцессы опальной
Отняли даже шута…
Или сквозь иронию проступает искренняя глубокая грусть, как например в этом маленьком «Lai» (Черубина де Габриак любит редкие и замкнутые формы старинных поэм, как «рондо», «лэ», и различные системы переплетений и повторений стихов, например, в ее поэме «Золотая ветвь», но не подчеркивает никогда своих намерений, пользуясь этими формами легко и свободно, как естественным своим языком). Это «Lai» в своих сжатых строках заключает целую сложную психологическую поэму и может служить образцом удивительного мастерства Черубины де Габриак:
Флейты и кимвалы
В блеске бальной залы
Сквозь тьму,
Пусть звенят бокалы,
Пусть глаза усталы —
Пойму…
Губ твоих кораллы
Так безумно алы…
К чему?
Эти черты дают жизненную законченность ее лицу. Без них оно бы осталось слишком отвлеченным, почти литературной формулой.
Вот данные гороскопа; вот данные таланта. Какой же дар нам, феям критикам. Положить в колыбель этому подкинутому в храм Аполлона поэту? Нам думается, что ей подобает только один – золотой, неверный и нерадостный дар – слова.
Мы кладем его в колыбель Черубины де Габриак.
ПИСЬМА Е. И. ДМИТРИЕВОЙ К M. A. ВОЛОШИНУ[109]109
Из эпистолярного наследия Дмитриевой сохранились только письма к M. A. Волошину (109 писем), к A. M. Петровой (26 писем) и к Е. Я. Архиппову (16 писем).
Письма к Волошину и Петровой хранятся в ИРЛИ (Ф. 562. Оп. 3. Ед. хр. 317–320, Оп. 6. Ед. хр. 22), письма к Архиппову в РГАЛИ (Ф.1458. Оп. 2. Ед. хр. 22).
Письма к Волошину интересны тем, что охватывают период с 1908 по 1928 год и обращены к одному из самых близких Дмитриевой людей. Двенадцать из них были опубликованы с некоторыми купюрами Глоцером (Новый мир. 1988. № 12, с. 153–158). Данные двадцать пять писем печатаются по тексту: «Из мира я должна уйти неразгаданной…», письма Е. И. Дмитриевой (Васильевой) М. А. Волошину, Русская литература, 1996, № 1, с. 210–235. Публикация В. П. Купченко.
[Закрыть]
Петербург
16-го мая (1908). Пятница 10 ч<асов> веч<ера>
Я почему-то не знала, писать Вам или нет. Теперь, когда еще нет от Вас вестей[110]110
Волошин выехал из Петербурга в Европу около 11 (24) мая 1908 года. По пути в Париж навестил в Гамбурге М. В. Сабашникову и встретился с Р. Штейнером.
[Закрыть]; думала – не надо напоминать и многое другое – ненужное, наверно. И для того, чтобы было верно – и честно – пишу. Хотелось давно; старалась привести мысли в порядок – определить связь – не могла; мысли из синего стекла застывали и не двигались, и я перехожу от одной к другой – вспоминаю. Сегодня Вам 31 год[111]111
Волошин родился 16 мая 1877 года.
[Закрыть] – ведь да; думала об этом вчера и сегодня проснулась с этой мыслью; было нужно что-то сделать, м<ожет> б<ыть>, написать Вам. Потом немного теряются силы, о, не совсем, немного только: п<отому> ч<то> Вы уехали, не вижу Вас и не пью чего-то (?) прохладного в Ваших словах, я не знаю что – это, но в этом есть и вера. Но потому и хорошо, что Вы уехали, п<отому> ч<то> лучше самой, так труднее. Вы когда-то говорили, что этот путь – сперва дает сомненье и долгую тоску, и одиночество. И теперь оно пришло, одиночество – пришло, и я одна, к<а>к Агарь в пустыне[112]112
Агарь – служанка Авраама, бежавшая от притеснений его жены Сары на родину в Египет через пустыню Сур (Быт. 16).
[Закрыть]. Только я верю, что так нужно. И потом было так нужно, чтобы Вы прошли мимо, т<ак>, к<ак> Вы и сделали; иногда мне кажется, что Вы оттуда, что Вы проходите мимо всех – только проходите, подходя ко всем близко и не приближаясь ни к кому[113]113
Перифраз некоторых стихотворений Волошина. См., например: «В вашем мире я – прохожий/ Близкий всем, всему чужой» («По ночам когда в тумане…», 1908).
[Закрыть]. Это можно писать? Можно мне писать все, что мне хочется?
Мне хочется говорить Вам очень много, так, как я никому не говорила; говорить о своей жизни, кот<орая> для всех неясна.
И с Вами говорить легко и не страшно.
А о том «пути» я думала много[115]115
Речь, по-видимому, о теософии.
[Закрыть]. И в нем, в самом у меня много сомнений, чувство, что скоро я переступлю черту, что потом назад не будет возврата; и не боязнь, а ужас выбора. Как будто все, что было во мне и около меня, ушло, и я одна в свободном выборе. А я еще так мало знаю, так мало – бесконечно.
Учиться! Да, но ведь для этого уже нужен этот выбор. Я так ясно вижу перед собой два пути, серые и холодные, один из них могу оживить. Но уже нет возврата к прошлому, туда, где было и «да», и «нет», и «может быть» – теперь пришло время выбора.
И знаю, что выберу яркий путь, если убью в себе все ненужное, если оправдаю его до уничтожения. Пишите мне, пожалуйста, Макс Александрович, про что-нибудь. Вам хорошо? Уже в Финляндию. А мне странно теперь.
Жму Ваши руки.
Дмитриева.
Послала о Граале[117]117
Грааль – чаша благодати, в которую была собрана кровь Иисуса Христа при распятии. История поисков св. Грааля стала мотивом многочисленных средневековых преданий. Дмитриева, возможно, имеет в виду свое стихотворение 1907 года «Мое сердце – словно чаша…».
[Закрыть]. Есть уже?
О Claudel’e [118]118
Волошин интересовался творчеством П. Клоделя, перевел его поэму «Музы» (Аполлон. 1910. № 9) и мистическую драму «Отдых седьмого дня» (не опубл.). В 1895–1900 годах Клодель был на дипломатической работе в Пекине; его увлечение Востоком прослежено Волошиным в статье «Клодель в Китае» (Аполлон. 1911. № 7).
[Закрыть] брат написал в Chefao[119]119
Брат Дмитриевой Дмитриев Валериан Иванович с декабря 1904 года находился на службе в китайском порту Чифу, куда и написал, по просьбе сестры какому-то знакомому.
[Закрыть] человеку, кот<орый> его хорошо знал.
9 июня (1908). Халола [120]120
Правильно: Халила – климатический курорт в Финляндии в двадцати километрах от станции Новая Кирка. В «Путеводителе по Финляндии» Г. Москвича (СПб., 1914) Халила; описывается как «живописная местность с огромными сосновыми лесами, расположенными по высоким склонам, близ небольшого озера». Первое письмо из Халилы Дмитриева послала Волошину 30 мая 1908 года; в Петербург она вернулась 14 августа. Санатория в Халиле состояла из трех отделений, женское носило имя Александровского. В этом двухэтажном здании с девятнадцатью палатами (каждая на две-три пациентки) находились также медицинские кабинеты, библиотека, столовая и крытая веранда для прогулок в ненастную погоду. Однако Дмитриева жила по соседству с санаторией.
[Закрыть]
Понедельник
Дни странно сплетаются, образуют какой-то круг, отдаляют прошлые, шумные дни.
Когда на мой стол ложатся темно-зеленые, Ваши, конверты, мне нужно порвать какую-то паутину, чтобы вглядеться в Ваши буквы. И в то же время я много думаю о Вас, чувствую Вас. И сейчас мне хочется писать Вам что-то страшно важное и красивое, но слова еще не подчинены мне. Но не грустно от этого: знаю – поймете в просветах.
У нас много сирени и яркие, солнечные дни. Посылаю Вам веточку – мне всегда нужно посылать Вам цветы[121]121
Дмитриева любила вкладывать в свои письма засушенный цветок или лист растения. В дальнейшем этот обычай сыграл свою роль в мистификации от имени Черубины де Габриак.
[Закрыть] – Вам нельзя иначе – Вы ведь это тоже знаете. Теперь, сейчас я вижу Ваш Париж, и меня тянет туда – я так люблю его; у меня в Париже – другая душа и другая жизнь – в Париже я воспринимаю яркие краски и лучше вижу сумерки… Если можно, то что-нибудь про Париж – из стихотворений, знаете то, где «смотрят морды чудовищ с высоты Notre-Dame», а потом то, где есть «золотые числа Пифагора», и то, где «сапфир испуганный и зрящий»[122]122
Строки из стихотворений Волошина «Дождь» (1904), «Сердце мира, солнце Алкиана…» (1907), «Вечерние стекла» (1907).
[Закрыть].
Только когда-нибудь, когда захочется писать, когда не скучно и все такое… Все, что есть в В<естнике> Теос<офии>[123]123
«Вестник теософии» – религиозно-философский журнал, выходивший в Петербурге с 1908-го по 1918 год под редакцией А. А. Каменской.
[Закрыть], я читала, а «Декламатора»[124]124
«Чтец-декламатор» – популярный литературно-художественный сборник, выходивший в Киеве под редакцией И. И. и Ф. М. Самоненко начиная с 1907 года и выдержавший несколько изданий. В 1912 году три стихотворения Черубины де Габриак были напечатаны в четвертом томе (изд. 2-е) этого альманаха.
[Закрыть] нет; многие из стихотворений, кот<орые> есть у Марго[125]125
Гринвальд Маргарита Константиновна. Подруга Дмитриевой. Летом 1908 года жила в ателье Волошина в Париже. «Девочка» или «Веселая девочка» – так прозвал ее Волошин.
[Закрыть], я знаю уже, и они у меня есть.
Да, я слишком много бываю в себе, это выходит непроизвольно; я целую неделю лежала, одна; было страшно жарко, и из города пришли злые вести – у меня хлынула кровь горлом, и я лежала, нельзя было даже двигать пальцами, можно было только думать. Теперь не так; я много занимаюсь и гуляю, читаю все, что не дает мне думать. В моем дне много ритма.
Где же мне жить, как не здесь? Я такая же, как и они. Смерть тоже ходит около меня, но они ее боятся, а я нет – и потому она не властна надо мной. Здесь рядом санатория, и в ней я лечусь – оттого я и здесь.
Здесь страшно и безнадежно.
Здесь не только ждут смерти, здесь еще плачут о жизни, и она сюда приходит, принимая странные, едкие формы. И от невозможности восприятия ее, плачут целые ночи; нужно долго гладить руки и говорить печальные слова о Радости, чтобы перестали. И то ненадолго. Но во мне самой, наряду с тоской, есть Радость, я могу слушать жизнь, и мне не так трудно.
У меня есть книги, сирень, ко мне приходят Ваши письма.
Дмитриева.
20 июля – 2 Авг<уста>
Halola
Я очень много читала это время, очень много – запоем. Читала, не видя лиц кругом, с утра до вечера.
Читала Ницше, Достоевского, Штейнера[126]126
Книга Штейнера «Теософия. Введение в сверхчувственное познание мира и назначение человека» вышла на немецком языке 1904 году, первое русское издание появилось в 1910 году (пер. А. Р. Минцловой). В письме к Волошину от 30 мая 1908 года Дмитриева сообщала, что переводит эту книгу Штейнера.
[Закрыть], Безант, Библию, Бальмонта, Сер<гея> Трубецкого и По. И были такие полные, солнечные дни; один день уходил за другим, давая какую-то стройную, сверкающую нить.
Дни, кот<орые> я читаю все, м<ожет> б<ыть>, лучшие во мне – п<отому> ч<то> я тогда творю то, что я читаю; иногда бывает такой восторг, что оставляешь книгу и закрываешь глаза.
Теперь прошли эти дни, но они вернутся. Так хорошо, точно сама Жизнь смотрит.
Представление о Вас у меня связано с васильками и са<п>фирами[127]127
Сапфир был один из любимых драгоценных камней Дмитриевой; упоминается в ряде ее стихотворений.
[Закрыть]; и Ваши конверты мне будят эти образы. У меня теперь есть в душе много слов, которые я потом скажу Вам, – так хорошо, что Вы есть; если бы Ваши слова умерли в книгах, и если бы я читала их, то в них не было бы запаха каких-то пряных, грустных лесных трав, и я бы не поняла их сердцем. М<ожет> б<ыть>, Ваши слова и больше Вас, но если бы в них не было Вас, то они не шли бы в сердце.
Я, наверное, очень скоро уеду отсюда – мне хуже делается; я поеду домой, легче станет в комнате с моими вещами. За это лето я почти ничего не сделала из того, что хотела, болезнь мешала мне, но зато многое во мне уяснилось, и лето дало много покоя.
Внешне этой зимой моя жизнь очень изменится, она будет гораздо тяжелее, я буду много работать[128]128
Весной 1908 года Дмитриева окончила петербургский женский Педагогический институт (на Малой Посадской ул., д. 26); с осени ей предстояло учительствовать.
[Закрыть], а, наверное, это трудно, я раньше никогда много не работала; но я этому тоже рада, я хочу полной усталой зимы.
Вы вернетесь в Россию в Петербург или только будете в нем проездом?
Я хотела бы, чтоб Вы были в Петербурге – так мне нужно, и так будет легко. Знаете – у меня какое-то к Вам мистическое чувство: Вы[129]129
Здесь и далее слова, выделенные нами курсивом, подчеркнуты Дмитриевой.
[Закрыть] заставили белого человека показать мне лицо, и вот теперь, когда он ушел надолго, остались Вы.
М<ожет> б<ыть>, не нужно говорить это? Но думаю, Вы знаете уже это. А Вам не станет трудно от того, что нет «Руси»[130]130
«Русь» – ежедневная газета, выходившая с декабря 1903 года под редакцией А. А. Суворина; Волошин сотрудничал в ней как парижский корреспондент с 1904 года. О прекращении издания газеты он извещал мать в первых числах июля 1908 года (по новому стилю). «Как же без „Руси“ в Париже?» – спрашивала она 11 июля (28 июня) в своем ответе на это, несохранившееся его письмо. Однако 16 (3)августа Волошин сообщал ей, что «Русь» «возрождается». Газета стала выходить под названием «Новая Русь» (1908–1917).
[Закрыть]? Вам больно оставлять Париж? Я бы тогда не хотела.
Мне грустно уходить от этого письма. С Вами – тихо.
Е<лизавета>.
19 сент<ября>
2 окт<ября>
<1908> Петер<бург>
Я недавно была у Каменской[131]131
Визит Дмитриевой к Каменской был связан с готовящейся в журнале публикацией ее перевода стихотворения «Октава» Св. Терезы, помещенного в № 3 за 1909 год.
[Закрыть] – Вы ее знаете; какое у нее странное лицо и странный взгляд – помните их? Я была у нее и думала тоже об Иуде – я много о нем думаю; все, что Вы узнаете о нем – Вы напишите мне – хорошо? Ту легенду, связанную с Notre-Dame, кот<орую> Вы говорили мне весной, я нашла недавно в «
«Le Jardin d’Epicure» («Сад Эпикура», 1894) – книга эссе и афоризмов Анатоля Франса. В ней изложена легенда о викарии собора Нотр-Дам де Пари Эжже, последователе шведского мистика Сведенборга. В своей книге «Подлинный мессия» (1829) Эжже предпринял попытку реабилитировать Иуду Искариота – идея, проповедовавшаяся древней сектой манихеев и заключавшаяся в том, что предательство Иуды было необходимо для совершения Христом подвига самопожертвования, и потому его «безымянная жертва» тоже является подвигом; ее разделяли также А. М. Ремизов и Волошин. Об отношении последнего к Иуде см.: Купченко В. Подвиг высшего смирения//Наука и религия. 1992. № 2. С. 16–19.
[Закрыть] – Вы ее прочли там? Рассказывали мне Вы ее несколько иначе – лучше, ближе. Но Вы не сказали, что аббат Oegger пошел потом проповедовать религию любви во имя отверженного Иуды! Передо мной лежат мемуары Казановы[133]133
Видимо, Казанову рекомендовал прочесть Дмитриевой Волошин: это же он позднее, в 1910 году, предложил Цветаевой.
[Закрыть] – я теперь буду их читать. Последнее время читала так мало, все время не смотрела в будущее, а опускала глаза в настоящее; от этого у меня сильно все время болела голова. И все-таки настоящее не устраивается. Теперь я буду много читать, особенно стихи, без них грустно; недавно прочла «Oeuvres posthumes» Baudelaire’a[134]134
Имеется в виду издание «Oeuvres posthumes» Шарля Бодлера, вышедшее в 1887 году. В 1907 году в Москве был издан дневник Бодлера «Мое обнаженное сердце» (пер. Эллиса).
[Закрыть], читали ли Вы это; так хорошо, много неизданных до сих пор стихотворений и потом его дневник – я больше всего люблю читать записки и дневники – это так сближает. Этот цветок нехороший на вид, желтый, но он принесен из церкви, был в венке около Креста, кот<орый> выносят 14 Сент<ября>. «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко, и святое воскресение Твое славим».
Оттого и посылаю. Вы теперь сами видите Марго, и знаете какая она.
Если можно, напишите мне поскорее; все время так грустно и пусто на душе, хочется, чтобы Вы говорили. У Вас тихий и ласковый голос. Вам хорошо? Иногда думаю, что в январе Вы приедете – и я Вас увижу, но до этого еще много месяцев, и я не знаю, что они мне скажут. На столе у меня белые астры, точно звезды.
13 октября
1908 года Петербург
Уже очень давно от Вас нет писем, очень. Теперь мы пишем друг другу полуоборванные письма, останавливаемся на полусловах, у меня такое чувство.
Точно с Халолы я потеряла Ваши письма, точно я не пишу Вам письма, а «переписываюсь».
Почему все стало так? Я много об этом думала, и мне было больно. Потому что в Вас для меня много; Вы это знаете.
Вы для меня поэт страшно близкий своим творчеством, в Вас для меня скрыты многие слова, и потом я Вас очень люблю.
И потому, если уйдете или пройдете, то будет горько; только все-таки Вы проходите или уходите, если это нужно.
Вы знаете, а я ничего не знаю. Может быть, в Халоле я все оставила, а Вы думаете, что я теперь пустая, да. Вы это думаете?
Это совсем верно, я теперь стала очень, очень скучная, у меня пустая душа. Моя внешняя жизнь идет так скверно, так некрасиво и одиноко, что я боюсь; боюсь, что она отраженье внутренней.
У меня теперь есть испанская книга об одной мистичке, Maria de Agreda[135]135
Агреда Сор Мария Короиель д’Жезус.
[Закрыть], я ее читаю, и мне хорошо.
Потом я перевожу один испанский рассказ[136]136
Имеется в виду рассказ К. Беккера «Лунный луч».
[Закрыть].
Даю уроки русской истории в гимназии[137]137
Дмитриева преподавала в Петровской Женской гимназии на Петербургской стороне (Плуталова ул., д. 24).
[Закрыть]. У меня много девочек, которые говорят, что «Олег был царь варягов и сделал Корсунь русской столицей»[138]138
Древнерусский князь Олег Святославич (сер. XI века – 1115) владел Ростово-Суздальской землей, княжил на Волыни и в Тмутаракани; ни к варягам, ни к византийскому владению в Крыму городу Херсонесу (Корсуни) не имел отношения.
[Закрыть]. Мне жаль, что их нужно поправлять.
Иногда я думаю, что Вам самому нехорошо, тогда хочется быть очень ласковой. Но чувствую себя беспомощной.
Вы весной сказали, что нужно сожаление, т<ак> что не нужно и писать мне, если это все прошло.
Но если Вы не пишете случайно, то напишите поскорее, милый Макс Александрович; я очень устала.
Л<иля>.
17/30 X. <19>08 г<ода>. St. P
Накануне Вашего письма у меня была Ваша «Девочка» (п<отому> ч<то> для меня она – Маргоша, т. е. сделано все, чтобы испортить ее жемчужное имя). Она еще полна Парижем и вами (с маленькой буквы, п<отому> ч<то> здесь есть и Я<ков> А<лександровач>[139]139
Глотов Яков Александрович. М. Гринвальд общалась в Париже с ним и с А. Н. Толстым (запечатлевшим ее позднее в романе «Две жизни»).
[Закрыть], рассказывала много и бессвязно, хочет она тоже очень многого и безграничного. А у меня в моей комнате всегда тихо и немного грустно, лежит очень много книг, кот<орые> никогда нельзя прочитать, сейчас опущены шторы и болит голова[140]140
Позже Дмитриева писала Архиппову из Екатеринодара: «Скучаю по моей комнате в Петербурге, затянутой темно-лиловыми розами, о бюсте Данте из мрамора, о старинной, затканная жемчугом, иконе „Всех скорбящих“, о гравюре XVI века, – св. Терезе, о письменный столе красного дерева и темном фиалковом кресле.» Ср. стихотворение Волошина «Ты живешь в молчаньи темных комнат…».
[Закрыть]. И от этого фразы – неверные и лохматые, но все-таки я буду сейчас писать Вам. Скоро у меня в руках будет переписка Maria d’Agreda, это два толстых тома с миниатюрами, с сохраненной орфографией[141]141
Имеется в виду переписка Марии дʼАгреда с испанским королем Филиппом IV, изданная в двух томах в 1885 году.
[Закрыть], и я уже радуюсь – Вам переведу те фразы, кот<орые> меня остановят. Я уже слышала о Вашей статье в Золотом Руне[142]142
В 1908 году в журнале «Золотое руно» были напечатаны статьи Волошина «Демоны разрушения и закона» (№ 6) и «Устремления новой французской живописи» (№ 7/9).
[Закрыть] – мне говорили, что ее нужно читать – я достану – постараюсь. А афоризмы Ваши будут в следующем №[143]143
Видимо, имеется в виду статья «Horomedon» – классификация видов искусства в соотношении с категорией времени, которая была опубликована в «Золотом руне» лишь в 1909 году (№ 11/12).
[Закрыть]? Просила Вас об Иуде, п<отому> ч<то> в «Эпохе» (кажется, в ней)[144]144
Анонс несуществующего «рассказа» Волошина в петербургскую газету «Эпоха» (1908. 22 сент. № 2) дал А. Ремизов.
[Закрыть] было написано, что Вы пишете о нем статью – я и думала, что она уже окончена.
Было ли где-нибудь напечата<но> Ваше длинное стихотворение, где есть строчки «и были дни, как муть опала, и был один, как аметист»[145]145
Начальные строки стихотворения Волошина «Второе письмо» (закончено весной 1905 года; обращено к М. В. Сабашниковой). Впервые опубликовано в «Золотом руне» (1906. № 7/9).
[Закрыть].
Я все о нем думаю в последнее время, читаю много франц<узских> стихов, очень много Alfred de Vigni[146]146
Прямых оценок творчества Альфреда де Виньи в статьях и письмах Волошина нами не обнаружено. Однако, по воспоминаниям Ю. Л. Оболенской, летом 1913 года Волошин читал ей вслух поэму Виньи «Моисей» (1822).
[Закрыть], у меня сейчас какое-то сомненье, кажется, что Вы не должны любить его? А я люблю, как-то почти все в его стихах принимается мной, только нехорошо, что он не любит деревьев, трав и цветов.
Теперь без них грустно и печально; все время дождь и серый, мягкий туман; в нем вчера были совсем белые похороны.
В такую городскую осень я совсем перестаю быть самой собой, или, м<ожет> б<ыть>, делаюсь сама собой, я не знаю; моя внешняя жизнь идет ровно и нехорошо, безо всяких изменений; а во внутреннюю вошла тоска, она приходит каждый вечер около 7-ми часов, и весь вечер я не знаю, что мне делать, и как уйти от нее. Около 11-ти она куда-то исчезает, и я остаюсь одна, усталая и измученная, и произвожу «грустное впечатление», как говорят. Теперь, сейчас половина седьмого, и она скоро придет.
Вы теперь, вероятно, дома и читаете, или пишете, у Вас хорошо и уютно.
А я сейчас заклею это письмо и пойду опустить его, буду ходить по темным улицам с дождем.
До свидания.
Лиля Дмитриева.
24/7 XI. <19>08
Вот сегодня радостно и светло; вернулась домой усталая, п<отому> ч<то> встаю рано (а я этого не умею), и мама дала Ваше письмо, и оно сразу дало мне много мыслей и радости. Ваш бюст такой хороший, и, Вы правы, значительный[147]147
Бюст Волошина лепил живший в Париже польский скульптор Эдвард Виттиг (1879–1941); его творчеству Волошин посвятил статью «Эдуард Виттиг» (Аполлон. 1913. № 5). В конце ноября (письмо без даты) 1908 года Волошин сообщал матери: «Он (бюст) удивительно хорош. Я не говорю о сходстве, но он сам по себе будет очень крупным произведением искусства. Он в очень строгом античном стиле и напоминает голову Зевса. Я позирую в венке из полыни, как обычно хожу в Коктебеле» (ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. Ед. хр. 60).
[Закрыть]. Лицо греческого мудреца, не совсем Зевса, я его не очень понимаю, а Вы похожи на Эврипида. А потом этот бюст не будет у Вас? Его уже нельзя будет увидеть.
Он будет Вашим?
То, что Вы написали про Ваше состояние во время лепки этого бюста, вдруг напомнило мне «Портрет Дориана Грея» и «Овальный портрет» По, и стало страшно, Ваша душа не уйдет за этим бюстом[148]148
В романе Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея» (1891) и в рассказе Эдгара По «Овальный портрет» (1842) развивается мотив переселения души героя в его портрет.
[Закрыть]?
Я знаю Аделаиду Герцык по стихам в «Цветнике Ор» [149]149
Имеется в виду стихотворный цикл А. Герцык «Золот-ключ» из девяти стихотворений, опубликованных в альманахе «Цветник Ор. Кошница первая» (СПб.: «Оры», 1907).
[Закрыть] уже давно и люблю ее, а из стихотворений три: про трех сестер в башне, оно чудесное, про ключи от жизни, на дне моря, и о том, как она «освящает времени ход, чтоб все шло, как идет»[150]150
Речь идет о стихотворениях А. Герцык из названного цикла: «В башне высокой, старинной…», «Ключи утонули к море…» и «Если в белом всегда я хожу…».
[Закрыть].
И потом она тоже любит осень; хорошо, что она теперь с Вами.
Я, непременно, пойду к Елене Оттобальдовне[151]151
Кириенко-Волошина Елена Оттобальдовна приехала в Петербург лишь в январе 1909 года.
[Закрыть], п<отому> ч<то> мне хочется знать ее.
Только немного страшно, но совсем, совсем не тяжело.
А потом будете и Вы.
Теперь, что я? У меня нехорошие утра, когда хочется спать, болит голова и нужно давать уроки; а потом, часов с трех я свободна; маме[152]152
Дмитриева Елизавета Кузьминична.
[Закрыть] теперь лучше, почти хорошо физически, но нравственно в ней что-то уснуло. Точно она может только страдать и тогда терять разум, или быть тупо-равнодушной. Теперь она – здорова, но точно заснула, точно не она. Теперь скоро она уедет на две недели к брату, и я останусь совсем одна; и я жду этого.
Так нужно мне быть одной, но этого никак нельзя сделать. Около меня много людей, и вечера мои коротки; правда, есть много людей, которых нужно любить, а это единственное, что я немного умею делать, значит я должна это делать, хотя не всегда выходит это так, как я хочу, не умею я так любить, чтобы все блестело. И от этого много грусти и печали. Рядом со мной живет теперь одна моя подруга, кот<орая> проходит через всю мою жизнь. У нее много горя и ее зовут Майя[153]153
Мария Звягина в 1905 году вышла замуж за математика В. О. Лихтенштадта, участника революционного движения. Через семь месяцев после свадьбы оба были арестованы, но Звягину через год, проведенный под следствием в Петропавловской крепости, освободили, Лихтенштадт же в 1907 году был приговорен (за участие в подготовке покушения на П. А. Столыпина) к повешению. В результате хлопот его матери в 1908 году приговор был заменен на бессрочную каторгу и Лихтенштадта перевели в Шлиссельбург (см. о нем: Этерлей Е. Узник Шлиссельбургской крепости (Русская речь. 1970. № 2. С. 66–72). Сведения о М. М. Звягиной получены от ее дочери М. М. Тушинской.
[Закрыть]; теперь я вижу ее часто и не знаю, как ее нужно любить, и от этого мне тоже грустно. П<отому> ч<то> нужно как-то особенно сильно, глубоко.
Потом я пишу стихи, кот<орые> совсем не такие, как мне нужно, и их я не люблю. Теперь у меня на душе поздняя, темная осень и еще нет снега. Если бы это скоро прошло! Я была несколько раз у теософов, они чем-то манят меня, но что-то стоит между мной и ими – я больше люблю читать их книги.
А мои испанские легенды такие хорошие: они Gustavo Becquer’[154]154
Еще в 1896 году. Дмитриева переводила рассказ Беккера «Лунный луч»; эпиграф из Беккера предпослан ее «Сонету» («Моя любовь – трагический сонет»).
[Закрыть], писателя XIX века, я их все читала несколько раз, но перевожу лишь вторую, про принца, кот<орый> полюбил, как женщину, лунный луч.
Мне хочется сказать Вам гораздо больше, чем я пишу, но еще все нет слов.
До свидания.
Лиля Д<митриева>.
<5(18) января 1909 года> Сочельник
Спасибо за Ваше стихотворение[155]155
Возможно, речь идет о стихотворении «Возлюби просторы мгновенья.» Волошин послал его матери 2 января 1909 года (20 декабря 1908 года).
[Закрыть], глубоко, глубоко спасибо. Я посылаю Вам и свое, недавнее[156]156
На обороте стихотворение «Средь долин шумно-радостных, средь цветущих долин…»
[Закрыть], п<отому> ч<то> Вы хотите этого. И книгу Любови Столицы я достану и прочту[157]157
Первая книга стихов Любови Столицы «Раиня» вышла из печати в 1908 году в Москве.
[Закрыть] – о книге слышала, но никогда ни одного стихотворения из нее не читала.
У нас по улицам все елки; и уже пахнет Рождеством; я сегодня утром читала «Историю года»[158]158
«История года» – книга английской теософки Мабель Коллинз, представляющая собой толкование религиозных праздников с теософской точки зрения (русский перевод Е. Писаревой вышел в Калуге в 1909 году). По мотивам этой книги Дмитриева написала летом 1913 года стихотворение «День Нового года».
[Закрыть], а потом была у сестры на кладбище; все бело и пушисто; но радостно – я не верю, что есть смерть! И в белой, серебряной радости кладбища есть ведь глубокая печаль; значит верно, что это радость.
Марго уезжает на праздники в Москву, она ходит в розовых шелковых платьях, очень любит книгу стихов Кузмина «Сети», но все время печальная и грустная.
Вот о ней не знаю больше.
Мне жаль, что Вы уезжаете из Парижа, кажется, что в Петербурге Вам будет не свободно и грустно.
А Аделаида Герцык останется навсегда в Париже? Читали Вы роман Senancour’a «Obermann»[159]159
Роман Этьена Сеннакура «Оберманн. Письма, изданные г. Сенанкуром» (1804).
[Закрыть]?
Не забывайте же меня.
Лиля.
8/21 II <19>09
Дорогой Макс Александрович, я у моего человека достала «Le roman de la Momie»[160]160
«Le roman de la Momie» («Роман мумии», 1868) – роман о Древнем Египте французского писателя Теофиля Готье.
[Закрыть], т<ак> ч<то> не нужно его для меня покупать; п<отому> ч<то> еще у него есть Bergerac[161]161
Сирано де Бержерак.
[Закрыть] и Gobineau (La religion de l’Asie centrale)[162]162
Жозеф де Гобино, «Религия и философия Центральной Азии» (1865).
[Закрыть], a Lovingiul[163]163
Ловенжуль.
[Закрыть] по всей вероятности, есть в Публ<ичной> Библ<иотеке>.
Мое издание Gautier – другое, т<ак> ч<то> мне хочется знать, с какой главы переводит Ел<ена> От<тобальдовна>[164]164
Е. О. Кириенко-Волошина не раз пробовала свои силы в переводах (главным образом – с немецкого языка), но все ее работы не имели завершения.
[Закрыть].
Не хотите ли Вы переводить для клас<сической> книги Cazotte «Le diable amoreux»[165]165
Жак Казотт «Влюбленный дьявол».
[Закрыть], он очень удобен по формату, или «Contes d’Hamilton»[166]166
Имеются виду «Сказки» Антуана Гамильтона, пародировавшие модные тогда среди французской аристократии волшебные сказки.
[Закрыть]?
А ко мне нужно приходить, но не во вторник, завтра или в среду.
В четверг у Марго Вас не увижу?
Можно придти к Вам опять в субботу и принести немного «Momie»?
От Вас светло и спокойно.
Лиля.
Мама говорит, что она Вам кланяется.
17 апреля. <1909>
Макс, дорогой, я обещала Вам написать, что было у Иванова[167]167
Весной 1909 года в квартире В. И. Иванова на «Башне» начались собрания «Поэтической академии», в которых участвовали Ю. Н. Верховский, Н. С. Гумилев, И. фон Гюнтер, В. Н. Ивойлов, П. П. Потемкин, А. Н. Толстой и др. 27 апреля 1909 года поэт В. В. Гофман писал А. А. Шемшурину: «Был однажды у Вяч. Иванова. Он, оказывается, читает здесь у себя на квартире молодым поэтам целый курс теории стихосложения. Все по формулам и исключительно с технической, с ремесленной стороны. Формулы свои пишет мелом на доске, и все за ним списывают в тетрадки. А какие-то дамы, так те каждое слово его записывают, точно в институте… <…> Все же учреждение это именуется академией поэтов» (РГБ Ф. 339. Карт. 2. ед. хр. 13). Четвертое – восьмое заседания (с 14 апреля по 16 мая 1909 года) были запротоколированы М. М. Замятниной (см.: Гаспаров М. Л. Лекции Вяч. Иванова о стихе в Поэтической Академии 1909 г. // Новое литературное обозрение. 1994. № 10. С. 89–106). Дмитриева описывает здесь четвертое заседание, состоявшееся 14 апреля; разговор шел об амфибрахии – и она добавила: «В испанских романсах с IX в. рифма выдержана в четных строках, но рифма – бедная. А впоследствии на рифму обращают внимание, и она очень обработана – следовательно, это не от языка» (Там же. С. 91). Осенью 1909 года эти собрания были перенесены в редакцию журнала «Аполлон», и академия получила название Общество ревнителей художественного слова.
[Закрыть]; было очень нехорошо, содержание лекции передавать я Вам не буду, п<отому> ч<то> читал ее не Вяч<еслав> Ив<анович>, а Верховский.
Было, м<ожет> б<ыть>, и верно, но очень скучно; я смогла вынести лишь то, что лучше хорошая рифма, чем плохая; 23 апр<еля> опять будут говорить о рифме, но уже сам Вяч<еслав> Ив<анович>, тогда я напишу Вам подробно. После чая Пяст читал свою поэму, написанную «тоннами» (построение, близкое к октаве)[168]168
«Поэма в ноннах» Пяста вышла отдельным изданием в 1911 году тиражом в 100 экз. Октава – строфа из восьми строк с закрепленной рифмовкой, нонна – из девяти строк.
[Закрыть], местами – хорошо.
Домой я возвращалась одна, по светлому, пустому городу, и это было лучше всего. Теперь Наташа К. не поедет к Вам, п<отому> ч<то> она уже куда-то уехала.
Я купила себе много Datura ciedien[169]169
Один из видов дурмана – растения семейства пасленовых, все части которого ядовиты; используется в медицине. Дмитриева упоминает «датуру» и в стихотворении «Наш герб».
[Закрыть].
Ваш Гомер теперь висит над моим столом, и оттого на нем строже и значительнее.
Мне грустно, что нет цветов, вложить в это письмо.
Присылайте мне стихов Ваших и думайте обо мне.
Кажется, никогда не придет май, конец его[170]170
В конце мая Дмитриева собиралась к Волошину в Коктебель, куда приехала 30 мая (вернулась в Петербург 1 сентября).
[Закрыть].
Письмо рвется, и не те слова.
Лиля.
P. S. Я послала в Париж 100 fr
<18 января 1910>
Макс, дорогой, я видела Пантеона[171]171
Петербургское издательство «Пантеон» возглавлял З. И. Гржебин, но из-за преследования его полицией, официальным представителем был М. С. Фарбман. В 1908 году «Пантеон» выпустил книгу Ж. Барбе д’Оревильи «Лики дьявола» со вступительной статьей Волошина; в 1909 году он предлагал издательству сделать переводы произведений Анри де Ренье, Реми де Гормона, Анатоля Франса (см. его запись в тетради: ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 1. Ед. хр. 261. Л. 42), но договориться об их публикации не удалось.
[Закрыть] на вернисаже[172]172
17 января в редакции журнала «Аполлон» состоялось открытие выставки современных русских женских портретов (работала по 7 февраля).
[Закрыть] и пойду к нему лишь завтра. Вчера у Амори[173]173
Аморя – домашнее имя Маргариты Васильевны Сабашниковой. Знакомство Дмитриевой с ней произошло около 10 ноября 1909 года на «Башне».
[Закрыть] не была, а Дикс[174]174
Дикс – псевдоним Бориса Алексеевича Лемана.
[Закрыть]был у меня, было не слишком хорошо. Я еще не получила письма от Моравской – очень хочу ее видеть, я прочла несколько ее стихов Маковскому[175]175
В своих воспоминаниях «Черубина де Габриак» (Маковский С. Портреты современников. Нью-Йорк, 1955. С. 333–358) Маковский утверждал, что после «разоблачения Черубины» больше с ней не встречался. Этому противоречит как настоящее письмо, так и более позднее, из Екатеринодара.
[Закрыть], он в восторге, хочет ее печатать; так что это уже ее дело.
Аморя, по-моему, ей ничего не даст, ей нужен возврат в католичество, или через него. Диксу ее стихи не понравились.
А у меня чувство – что я умерла, и Моравская пришла ко мне на смену, как раз около 15-го, когда Черубина должна была постричься[176]176
То есть 15 октября 1909 года, в ходе мистификации (подробнее об этом см.: Волошин М. Рассказ о Черубине де Габриак // Памятники культуры: Новые открытия: 1988. М., 1989. С. 41–62).
[Закрыть]. Мне холодно и мертво от этого. А от М<орав>ской огромная радость!
Макс, Макс, я, как слепая, я не знаю, что со мной.
А видеться не могу – п<отому ч<то> не могу вынести этого.
Лиля.
Понед<ельник>.
Утром.
Суббота. 6/2 <1>910. СПБ
