Текст книги "Сибирь, союзники и Колчак т.2"

Автор книги: Г. Гинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)

Мы желаем подчеркнуть принцип, что проводимый выше план должен быть выполнен без нарушения каких бы то ни было суверенных прав русского народа и в сотрудничестве с русским железнодорожным персоналом. Союзники искренно желают сделать все, что в их силах, дабы старания вышеуказанных комитета и советов были бы плодотворны и благодетельны для России. После обследования железных дорог и выяснения нужд таковых будут сделаны представления о той помощи денежными средствами, подвижным составом, материалами и т. п., которую будет необходимо оказать русским железным дорогам для улучшения их состояния и провозоспособности.

Мы убеждены, что русский народ, сознавая насущную необходимость немедленного восстановления движения, примет с полным доверием дружественную помощь, предлагаемую союзниками, и будет сотрудничать с вновь созданными организациями в их стремлении улучшить настоящее положение вещей на Китайской Восточной и сибирских железных дорогах. Подписано: представители в междусоюзном комитете: от Китая – Муцин-Джен, от Франции – Гастон Буржуа, от Великобритании – сэр Чарльз Эллиот, от Италии – Гаско, от Японии – Цунео Мацудайра, от России – Леонид Устругов, от Соединенных Штатов Северной Америки – Чарльз Смит. 14 марта 1919 года».

Нетрудно видеть, что декларация эта представляла собой только улучшенную редакцию того проекта, который в январе оглашался в торжественном заседании с союзниками в «белом доме» Омского Правительства.

«Наконец-то!» – вздохнули все.

Но, как мы увидим далыйе, на этом бумажном успехе и закончилось всё дело союзной помощи транспорту.

Делегация омского блока

22 марта Верховным Правителем было принято Бюро блока общественных организаций в составе А. А. Балакшина, Н. А. Филашева, В. В. Куликова и А. К. Клафтона.

От имени блока А. А. Балакшин принес Верховному Правителю поздравление с блестящими победами молодой доблестной армии нашей на пермском и уфимском фронтах, а в дальнейшей своей речи коснулся политических результатов последней поездки Верховного Правителя на фронт, указав, что личное обращение Верховного Правителя к населению прифронтовой полосы вызвало взрыв горячих симпатий в самых широких общественных кругах.

В настоящее время, сказал далее Балакшин, стало ясным, что все успехи армии и возрождения государства обусловливаются состоянием транспорта, снабжения, продовольствия и внутреннего порядка в государстве; между тем эти отрасли государственного хозяйства, как и другие, заставляют желать очень многого. Задачи же эти, при продвижении вперед, вырастают неизмеримо и становятся чрезвычайно ответственными. В заключительной части своего обращения А. А. Балакшин, заметив опять, что непосредственное общение Верховной власти на фронте с населением и общественными организациями привело к столь глубоким политическим результатам, поставил вопрос, не открывается ли тем самым необходимость в постоянном общении, а также во временной государственной форме сотрудничества власти и общества в настоящее время в целях всемерного утверждения Верховной власти, улучшения правительственной работы и привлечения общественной мысли и энергии к государственному строительству и возрождению.

Верховный Правитель ответил, что он сочувственно относится к этой мысли и подумает о формах возможного сотрудничества.

Подчинение Семенова

На фоне побед на западном фронте прошла незамеченной окончательная ликвидация семеновского вопроса. Следственная комиссия, посланная в Читу, не достигла больших результатов, что неудивительно при условии, что подследственный атаман оставался в Забайкалье всемогущей властью. Но комиссия донесла, что Семенов не прерывал сообщения Омска с Востоком, что это произошло не по его вине и что в деятельности его ничего противогосударственного не обнаружено. Вслед за тем последовало назначение Семенова командиром корпуса. Так представлялось дело для посторонних, но нам, членам Совета министров, были известны некоторые подробности.

Находившийся во Владивостоке Иванов-Ринов, занимавший тогда должность помощника генерала Хорвата по военной части, прислал Верховному Правителю следующую секретную телеграмму.

«Атаман Семенов всецело подчинился генералу Хорвату. Мне, как ближайшей по команде власти, он высказал, что предан возглавляемому Вашим Высокопревосходительством Правительству. Не решается изложить это публично, надеясь на реабилитацию следственной комиссии, после чего сочтет себя вправе и обязанным изложить свою преданность Вам.

Ближайший результат: по моему приказанию направляются в Приморскую область третий забайкальский казачий полк, конно-горный взвод, 32-й сибирский стрелковый полк, полевой взвод.

Атаман Калмыков со вторым уссурийским полком (четыре сотни), конным дивизионом (две сотни с двумя батареями, восемью орудиями) и первым забайкальским полком (четыре сотни) отправляются на фронт.

Из войск атамана Семенова, лояльность которого беру впредь на свою ответственность, необходимо и единственно возможно сформировать отдельный сводный дальневосточный корпус. Пришел к определенному убеждению назначить полковника Семенова командиром отдельного сводного дальневосточного корпуса, подчинив Верховному Уполномоченному. При Семенове образовать войсковой штаб, при Верховном Уполномоченном – казачий отдел, предоставив ему административно-хозяйственные права и обязанности наказного атамана, объединяющие крайне разбросанные войска.

Впредь до утверждения Вашим Высокопревосходительством этого проекта я установил с атаманом Семеновым взаимоотношения на началах подчиненности мне, а также фактической наличности в его распоряжении, как ближайшего их начальника, указанных войск. В таком решении заключается единственная возможность получить реальные силы японцев для борьбы с восстаниями, влить в государственное русло громадную энергию Семенова и использовать его для ликвидации большевизма

на Востоке. Японское командование полагает все вышеприведенные условия неизбежными для благополучия и окончательной ликвидации семеновского вопроса. Питаю сильную надежду на утверждение этих условий Вашим Высокопревосходительством. Это явится основанием для успешности переговоров Центрального Правительства Японии о получении на фронты японских войск, и, наоборот, непринятие этих условий создаст совершенно безвыходное положение. С указанными основаниями ликвидации семеновского вопроса познакомил французское командование и встретил полное сочувствие. Надеюсь на сочувствие и английского командования, но познакомить его с подробностями еще не успел.

В качестве деталей предполагаю:

Назначение на командные должности и увольнение из них в частях сводного дальневосточного корпуса производится с ведома и согласия атамана Семенова на основании соответствующих военных законов.

Денежное, материальное и продовольственное снабжение частей корпуса за счет русской казны производится через атамана Семенова, как командира корпуса, на основании существующих военных законов.

Всё производство за боевые отличия, отличия по службе и выслугу лет властью атамана Семенова, условно, впредь до утверждения Правительством, должно быть предоставлено законным порядком через меня в Главный Штаб на утверждение.

Вследствие того, что атаманом Семеновым предавались суду и подвергались дисциплинарным взысканиям чины его войск за различные преступления, всякое новое предание суду чинов сводного корпуса за бывшие раньше преступления производится с ведома и согласия атамана Семенова, дабы избежать двойных привлечений.

По принятии Российским Правительством вышеуказанных пунктов соглашения атаман Семенов, как командир отдельного сводного дальневосточного корпуса, подчиняется Верховному Уполномоченному на Дальнем Востоке и его помощнику по военной части на основании существующих законов. После принятия соглашения японское командование все спешные сношения по военным вопросам, касающимся Дальнего Востока в пределах Приамурского военного округа, ведет непосредственно через командующего войсками округа и всю материальную и денежную помощь российским войскам, формируемым на Дальнем Востоке, направляет исключительно через него. При этом само собой разумеется, что атаман Семенов безусловно, как верноподданный, состоящий на военной службе, подчиняется Верховному Правителю адмиралу Колчаку и возглавляемому им Правительству.

Японское командование искренне заинтересовано в скорейшем воссоздании Великой России, вполне сочувствует намерению русского командования получить наибольшее количество русских войск с Дальнего Востока на уральский фронт, но в то же время ввиду вспыхнувшего на Дальнем Востоке восстания большевиков озабочено скорейшим его подавлением, почему находит необходимым выразить пожелание русскому командованию согласовать высылку войск с Дальнего Востока на внешний фронт с местными потребностями и с мнением японского командования, основанным на условиях боевой обстановки, в которую поставлены японские войска.

Атаман Семенов приступил к фактической ликвидации последствий реквизиции и выполнению требований главных управлений по поводу высылки предметов снабжения и прочее. Генмайор Иванов-Ринов».

В дополнение к этой телеграмме замечу, что пребывавший в Омске японский представитель адмирал Танака вел беседы в Министерстве иностранных дел исключительно об атамане Семенове, интересуясь теми материалами, которые были собраны в министерстве о деятельности семеновского отряда, убеждая ликвидировать дело; он спрашивал также, может ли Семенов рассчитывать на повышение в чине и т. д.

Я не принимал еще участия в делах, когда была получена телеграмма Иванова-Ринова. Она обсуждалась в Совете Верховного Правителя, и почти все предложения Иванова были приняты. Вероятно, немалую роль сыграла в этом деле дипломатическая подготовка со стороны Танака. В это же время уже не раз обсуждался вопрос о привлечении японских войск на фронт, и указание Иванова-Ринова на необходимую предпосылку успешности переговоров не могло не сыграть роли. Как бы то ни было, непокорные склонили голову – адмирал побеждал.

ГЛАВА XV

ЗА КУЛИСАМИ

Уфимская операция оказалась неудачной. Противник вышел из петли и сохранил главные силы, но красная армия продолжала отступать. Занят был Белебей, приближались к Бузулуку, на Каме дошли до Чистополя, который захватили внезапным ударом. Эвакуированные из Самары учреждения стали готовиться к возвращению.

Настроение было бодрое, полное надежд.

Но вместе с тем чувствовалось величайшее напряжение. Начиная с конца марта призывы следовали за призывами. В армию требовали не только солдат, но и офицеров. Призывы начали поглощать всю скудную интеллигенцию.

С Россией боролась Сибирь.

Чувствовалась вопиющая нужда в людях, бросалась в глаза разительная беднота в интеллигенции. Ее не хватало всюду: в администрации, в прессе, войсках...

Милитаризация

Еще при Директории главное командование приняло в свое ведение всю территорию западнее реки Иртыш. Стоило переправиться из Омска на левый берег, чтобы попасть под действие Положения о полевом управлении войск. Командующие армиями имели здесь своих агентов, которым было подчинено все. Нормальный суд уступал здесь место военно-полевому, гражданские власти были подчинены военным. Свобода экономической жизни стала условной: в полосе военного управления были возможны и безграничные реквизиции, и всевозможные повинности.

На Востоке, за Байкалом, было тоже военное положение, царствовали атаманы.

Влияние Семенова, через которого проходила вся военная помощь Японии, было фактически сильнее, чем влияние генерала Хорвата, хотя он и был Верховным Уполномоченным.

Что же оставалось под управлением Совета министров? Только территория между Иртышом и Байкалом – центральная, коренная Сибирь.

Но и здесь надо оговориться. В районах Томской, Енисейской и Иркутской губерний остались очаги большевизма. Здесь работали и скрывшиеся в тайге коммунисты, и пользовавшиеся личной безопасностью мятежные эсеры. Поэтому еще в феврале решено было вводить по мере надобности в районах железных дорог военное положение.

Без ведома Совета министров, неожиданно для него, военное положение было введено сразу по всей линии железной дороги от Омска до Иркутска.

14 марта 1919 г. был издан приказ Верховного Правителя, «милитаризировавший» в смысле военного управления всю Сибирь.

«Для восстановления правильного движения, – говорит этот приказ, – а также для обеспечения государственного порядка и общественного спокойствия на территории железных дорог, не входящих в прифронтовую полосу, повелеваю:

Ввести, впредь до отмены, военное положение на линии железных дорог: Омской – от станциии Куломзино включительно до ст. Новонико-лаевск; Томской – от станции Новониколаевск до ст. Иннокентьевской; Забайкальской – от ст. Иннокентьевской до ст. Байкал включительно; Кулундинской – от ст. Татарской до ст. Славгород включительно; Алтайской – от ст. Новониколаевск до ст. Шипуново включительно; Кольчугинской – от ст. Юрга до ст. Кольчугино включительно; Ачинск-Минусинской – от ст. Ачинск до ст. Минусинск включительно; и в городах, прилегающих к названным дорогам: Омске, Татарске, Славгороде, Каинске, Новониколаевске, Барнауле, Мариинске, Ачинске, Минусинске, Красноярске, Канске, Нижнеудинске и Иркутске, на ветках: Томской, Бийской, Кемеровской, с городами Томском и Бийском.

На основании правил,.утвержденных мною 1 марта 1919 г., военное положение осуществляется на перечисленных линиях железных дорог главным начальником военных сообщений или его заместителем по должности и в вышепоименованных городах вне полосы отчуждения командующими округов через начальников гарнизонов. Верховный Правитель адмирал Колчак».

На основании этого указа даже Омск, временная столица, резиденция Правительства и всех миссий, оказался в руках командующего войсками округа.

Теперь уже все гражданские и экономические свободы стали условными. Военный, так называемый «прифронтовой» суд обнажил свой жестокий, беспощадный меч в самом центре страны, где население привыкло к свободе и где оно не понимало сущности борьбы и старалось выяснить лишь: кто лучше?

Последствия

Население городов, встретившее спокойно переворот 18 ноября, теперь, в апреле 1919 г., стало заражаться враждебным настроением. Гнет цензуры, царство военщины, аресты, расстрелы – всё это разочаровывало даже ту умеренную демократию, которая раньше поддерживала адмирала Колчака, и возбуждало население, которое ранее относилось безразлично к формам власти.

Призывы городского населения и всевозможные военные повинности усиливали недовольство. Страна хотела мирной жизни. Жертвы приносятся легко только тогда, когда есть воодушевление, а так как самодеятельность населения была в значительной степени подавлена, то и воодушевление иссякло.

В кооперации, в земствах, профессиональных союзах было много революционных противоправительственных элементов, но из этого не следовало, что все эти организации без разбора должны были преследоваться и браться под подозрение. Но военные власти не были достаточно тактичны, под их суровую руку попадали даже правительственные агенты, например, инспекторы труда. С гражданскими чинами вообще не церемонились, и инспекторы труда считались «товарищами».

Пассивный премьер

Кто же был виновен в таком стремительном крушении авторитета гражданской власти и непомерном росте «военщины» как системы управления? Конечно, прежде всего общие условия; постоянные восстания в тылу, ненадежность земств, находившихся, главным образом, в руках той партии, которая бросила призыв к войне с диктатурой и помощи большевикам, чрезвычайное напряжение сил, вызванное войной. Но, кроме этих общих условий, было и еще одно – пассивность премьера.

П. В. Вологодский, который до 18 ноября был лицом, окончательно решавшим политические вопросы, теперь превратился в лицо, которое должно было настаивать на решениях.

Человек с ослабевшей волей, уступчивый, мягкий, не яркой индивидуальности, встал лицом к лицу с адмиралом, человеком горячего темперамента, легко и быстро впадающим в гнев и так же быстро потухающим, человеком с военными предрассудками и твердо определившимися предрасположениями.

Адмирал относился к П. В. Вологодскому с постоянным вниманием, предупредительностью и доверием. Председатель Совета министров мог использовать это отношение для обеспечения преобладающего влияния Совета министров на дела. Но Вологодский не был способен к борьбе. Он был только «председательствующим», добросовестно выслушивавшим все мнения, докладывавшим их, ставившим на голосование – и только. Главою правительства, руководителем политики он не был.

Каждый отдельный министр был поглощен своими текущими делами. Омск – не Петроград, где канцелярии работали, как заведенная машина, выпуская в двадцать четыре часа не только справки и речи, но и даже книжки, написанные по указанию министров; последним оставалось лишь задавать тон и находить руководящую политическую линию. В Омске почти все министры сами писали речи, сами составляли письма, справки, доклады и нередко даже сами корректировали бумаги. О политике должны были думать Председатель Совета министров и управляющий делами Совета министров.

Прилично обставлено было только несколько министерств: земледелия, продовольствия, путей сообщения, морское. Лучшие юристы и чиновники сосредоточились в Управлении делами Правительства. Но творчества не чувствовалось и в лучших министерствах. Наибольшая ответственность ложится на премьера.

Вологодский времени Колчака губил славу Вологодского – главы сибирской власти, а управляющий делами Тельберг не сумел выполнить своей обязанности помочь Председателю в его политической работе.

После болезни

Я еще не мог заниматься делами после своей болезни, как меня стали одолевать жалобами на Вологодского, рассказами об удручающих заседаниях Совета министров, о внутреннем разладе.

Приходили ко мне и члены омского блока: Балакшин, Куликов, Панкратов и другие. Они тоже жаловались на Совет министров, на Председателя, выражали желание видеть меня на более ответственном посту, чем раньше.

За время моей болезни министр иностранных дел Сазонов на запрос из Омска, кому из трех товарищей министра: Гинсу, Жуковскому или Сукину – он считает более правильным управлять министерством, ответил, что в управление должен вступить Жуковский, а если это невозможно, то Сукин.

По желанию Совета министров в управление министерством вступил Сукин. Когда я выздоравливал, он уже вполне акклиматизировался в Совете. Роль неответственного участника правительственной работы была мне наиболее по душе, и я предвкушал удовольствие спокойной и интересной работы. Но судьба не сулила мне тихой пристани. В то время как я мечтал о неответственной кабинетной работе, меня прочили в товарищи председателя Совета министров. Блок обсуждал различные кандидатуры, и большинство остановилось на мне.

Группа Михайлова

В Омске было известно, что в составе Совета министров образовались две партии. Михайлов считался вдохновителем более сильной группы, в которую входили, кроме него, Сукин, Смирнов, Тельберг, Гаттенбергер, Петров, Зефиров и я.

Ходившие в Омске сплетни значительно преувеличивали и значение группы, и характер ее. Собрания нескольких более близких по прежней работе министров начались еще в декабре. Они происходили преимущественно в кабинете министра финансов и имели целью предварительное обсуждение некоторых текущих вопросов и взаимную информацию. Никаких связывающих кого-либо решений не принималось, и нередко в заседаниях Совета министров, когда обнаруживались непредусмотренные раньше детали или новые точки зрения, голосование происходило иначе, чем предполагалось.

Я помню несколько бесед, где вообще не принималось каких-либо решений, а Обсуждались вопросы общей политики. Так, например, однажды у министра земледелия Петрова мы подробно обсуждали вопрос о способах укрепления гражданской власти на местах. На этом заседании присутствовал, между прочим, один сибирский кооператор: так мало было в работе «группы» заговорщической конспирации.

Часто мы знакомили друг друга со своими программными предположениями.

Как-то в середине марта меня вызвали на заседание группы, сославшись на особую его важность. Происходило оно у Сукина. Речь шла о Зефирове.

Кабинетный кризис

В омской демократической газете «Заря» появились статьи, обвинявшие Министерство продовольствия в явно невыгодной покупке чая у подозрительной фирмы «Слон». Намекалось на заинтересованность в этом деле министра Зефирова, который утвердил сделку.

В группе обсуждался вопрос, может ли Зефиров оставаться после таких разоблачений членом Правительства. Без всяких колебаний я высказался отрицательно, выражая готовность, если это понадобится, уговорить Зефирова немедленно подать в отставку.

Потом речь зашла об атмосфере взаимного недоверия и даже враждебности. Старынкевич воюет с Михайловым, стараясь его всячески ущемить; военный министр Степанов пикируется с министром внутренних дел Гаттенбергером, а председатель Совета министров чувствует себя беспомощным и не знает, как ему быть. Обменявшись мнениями по этому вопросу, мы пришли к мысли, что самым целесообразным было бы подать всем коллективно в отставку, предоставив Вологодскому или другому лицу, по назначению адмирала, составить новый кабинет.

После этого я уже не в силах был оставаться на заседании. Я был переутомлен. Это был первый мой вечерний выход после болезни, и, когда я ехал обратно, мне казалось, что я испытал страшную качку – до такой степени я был разбит.

Но отдыхать уже не пришлось.

В тот вечер, когда я уехал от Сукина, «группа» продолжала обсуждать положение и решила рекомендовать меня Вологодскому в качестве товарища Председателя Совета министров. Сукин и Тельберг, как мне передавали, отнеслись к этому очень сдержанно.

Как бы то ни было, я стал фигурой в фокусе. Общественные деятели и члены Правительства не оставляли меня своими посещениями, и мне, еще не оправившемуся после болезни, приходилось уже давать советы, примерять и помогать.

«Слон» из мухи

Зефиров приехал ко мне советоваться. Он привез все документы, обстоятельно рассказал, как всё произошло.

Я высказал ему свое мнение. «Нет никаких оснований обвинять его в лихоимстве. Я убежден, что он в этом отношении чист. Но сделка для казны невыгодна и заключена неосмотрительно. Кто-то из чинов министерства был, по-видимому, заинтересован в сделке. Министр виноват тем, что он поступил опрометчиво, слишком доверившись докладу. Ему надо поэтому уйти в отставку, предоставив судебной власти выяснить непричастность его самого к какому-либо злоупотреблению».

Зефиров согласился со мной и подал в отставку. Но он сказал мне, что считает себя жертвой интриги.

Впоследствии выяснилось, что никаких улик против Зефирова нет. Его обвиняли в том, что он содействовал обогащению частного лица без корыстной цели. Юмористическое обвинение. Я не знаю ни одного министра, который не содействовал бы обогащению или обеднению кого-либо без личного интереса. Решение города о проведении трамвая по определенной улице – и то может обогатить. Что же говорить о министерских распоряжениях!

Но если Зефиров остался вне подозрений, то этого нельзя сказать о многих его сотрудниках. Дело о Зефирове в политических интересах должно было бы быть поэтому закончено возможно скорее.

Преемник Зефирова Неклютин подтвердил впоследствии в своих показаниях, что все резолюции Зефирова носили характер полной незаинтересованности и что доклад, представленный Зефирову по делу о покупке чая, мог ввести его в заблуждение.

Я останавливаюсь довольно подробно на этом мелком сравнительно инциденте, потому что, за неимением других, этот факт был широко использован для обвинения Правительства в материальной нечистоплотности.

Однако если в данном факте «слон» был сделан из мухи, то остальные обвинения в корыстолюбии даже авторами их произносились со смущением. С точки зрения личных интересов высшие чины Правительства были безупречны.

Характерные конфликты

То, что я увидел после своей болезни в политической обстановке, было очень непривлекательно. Не говоря уже о личных отношениях министров, деловые их отношения свидетельствовали об отсутствии твердой хозяйской руки.

Военный министр по доносу контрразведки посылает своих чинов арестовать должностное лицо Министерства внутренних дел, а министр внутренних дел приказывает оказать сопротивление силой. Происходит скандал. По городу носятся слухи о столкновении частей войск.

Другой случай. Комендант города, ведающий распределением помещений, приказывает очистить здание, занятое чинами Министерства финансов. Министр финансов приказывает чинам охраны золотого запаса силой противодействовать самоуверенному капитану, явившемуся очищать здание.

Это происходило на глазах Правительства. А сколько было случаев мелких нарушений приказов городских властей. Я помню, как министр финансов Михайлов ездил с прошением об отставке к Верховному Правителю из-за спирта. Он ограничил нормы отпуска спирта для автомобилей, а ставка не подчинялась этим нормам.

Адмирал выходил из себя, ломая телефонные аппараты, и поносил на чем свет стоит своих военных сотрудников.

Вот какова была атмосфера в дни моего возвращения к власти.

Разговор с представителями блока

– Мы желаем видеть вас товарищем председателя Совета министров, – сказал мне представитель блока.

– Это единодушное желание?

– Да, никто не возражал, но были воздержавшиеся – казаки, которые сказали, что не знают вас.

– А Вологодского вы спрашивали? Он согласен?

– Да, мы говорили с ним. Ваше удачное сотрудничество при Сибирском Правительстве заставляет думать, что вы самый подходящий человек на место помощника Вологодского.

Я указал тогда все свои недостатки, но сказал, что если Вологодский мне предложит, то я попытаюсь помочь ему.

Предложение Вологодского

Как всегда, председатель Совета министров подробно и откровенно рассказывает о всех трудностях своего положения.

– Петр Васильевич! Нужна программа и нужен помощник, который бы следил за ее осуществлением. Тогда всё устроится.

– Да, я с этим согласен. Я хотел бы видеть вас своим помощником.

– Я ничего против этого не имею, при условии, если мы сговоримся на программе.

Программа была набросана. Мы сговорились.

1 апреля состоялось мое назначение членом Совета министров, т. е. министром без портфеля.

– Почему же министром без портфеля, а не товарищем председателя?

– Видите ли, нужно составить положение о товарище председателя, и мы проведем его в первом же заседании.

Военно-промышленный комитет

В начале апреля я присутствовал первый раз, после более чем двухмесячного перерыва, на заседании Совета министров.

Был боевой день.

Первым стоял доклад министра торговли Щукина, которого называли «барышней» за его застенчивость. Он сообщил о результате обследования деятельности омского Военно-промышленного комитета. Он получил значение центрального, а между тем, как указывал Щукин, был с самого начала составлен незаконно, захватным порядком, и уже почти десять месяцев бесконтрольно распоряжался крупным казенным имуществом. Щукин указывал на ряд неправильностей в использовании заказов и ведении дел, особенно в смысле скрещивания деятельности членов бюро как

администраторов и одновременно как предпринимателей, как заказчиков и одновременно как исполнителей.

Последнее было наиболее неприятным, но и наименее обоснованным обвинением.

При голосовании голоса разделились. Восемь было подано за продолжение расследования, семь за немедленную ревизию.

Так как в бюро Военно-промышленного комитета входили видные члены омского блока, то все были в большом волнении: как разрешится скандальное дело? Газеты подняли шум. Одни поносили Щукина, называя его клеветником, другие обрушивались на военно-промышленных дельцов. Голосование Совета министров было известно в городе со всеми подробностями.

Щукин приписывал свою неудачу политической дружбе большинства Совета с деятелями блока. Может быть, это и играло некоторую роль – кто станет рубить под собою сук? Однако когда через несколько месяцев Совету министров был представлен более обстоятельный доклад преемником Щукина, обнаружившим более доказательно много странностей в распоряжении деньгами и имуществом вопрома, то Совет министров единодушно постановил назначить сенаторскую ревизию.

Товарищ председателя

В том же заседании Совета был поставлен вопрос об учреждении должности товарища председателя.

Вопрос шел формально не о кандидате на этот пост, а о власти председателя. Со времени Директории мы руководствовались Положением о Совете министров еще царских времен. Власть председателя в этом Положении была определена в очень неясных формах. Столыпин, пользуясь этим Положением, был силен, Коковцев – слаб. Всё зависело от личности. Вологодский не был Столыпиным, он не мог присвоить себе большего, чем по закону ему было отведено, и мне казалось поэтому необходимым определенно очертить круг контролирующей и руководящей власти премьера с тем, чтобы он мог полностью и по частям передавать ее своему товарищу.

Было ясно, что с принятием предложенного проекта министры приобретают «начальство». Это пришлось не по вкусу.

– Нельзя ли отложить этот проект до следующего заседания? – раздался один голос.

– Да, да, отложим!

Проект больше не появлялся на повестке, и когда я через несколько дней спросил Вологодского о причинах этого, он сказал: «Многие возражают против вас».

Разумеется, и после того как вопрос из принципиального стал личным, мне не оставалось ничего другого, как отойти в сторону. Горькая чаша власти меня миновала.

Блок

А что же блок?

Его истинная природа в это время вполне выяснилась. Это была организация для обмена мнений, а не союз для достижения политических задач.

Члены блока ходили по министрам и спрашивали, как поступить. Они прислушивались к разным сплетням и сами их разносили. Они выставляли кандидатов, но сейчас же от них отказывались, если встречали препятствия.

Был такой случай. Приехал в Омск из Лондона И. К. Окулич. Он занимал пост товарища министра торговли в правительстве кн. Львова, был вице-директором в Министерстве земледелия предреволюционного периода. Образованный и бывалый человек, он мог принести большую пользу в Омске. Но он не понравился кое-кому из министров.

Вологодский предложил Окуличу должность министра торговли. Блок поддерживал Окулича. Тот отказался и предложил свои услуги за границей. Вологодский, усмотрев недоброжелательное отношение некоторых членов Совета к Окуличу, отказал ему в командировке и мотивировал это: