Текст книги "Сибирь, союзники и Колчак т.2"

Автор книги: Г. Гинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

Помощник военного министра генерал Будберг решительно боролся с этими явлениями, но в период общего отступления существенно изменить обстановку было невозможно.

В числе задач, которые были поставлены адмиралом Экономическому Совещанию, был вопрос о содержании служащих. И здесь Омск не сумел найти правильного пути. Беспросветное рабство перед бюрократическими навыками причиняло громадный ущерб делу. Все служащие были распределены по классам и в соответствии с классом должности получали определенное жалованье. Попавшие в один класс, хотя бы работа одного была непосильной обыкновенному человеку, а работа другого – отдыхом или забавой, получали одинаковое содержание. Люди, занявшие какую-либо должность, могли умереть на ней от переутомления, но не видели бы никакого поощрения, потому что никаких добавочных выдач за сверхурочные работы не допускалось. Эта поразительно убогая система, сопровождавшаяся притом на редкость маленькими окладами (высший министерский оклад был в 2 1/₂ тысячи сибирских), действовала губительно на энергию служащих и деморализующе на нравы. В частности, офицерство на фронте, которое получало содержание тоже по классам, не имело возможности содержать свои семьи в тылу, а потому держало их при себе на фронте. Все стайции прифронтовых городов были забиты поездами, в которых жили офицерские семьи. При эвакуации грузился прежде всего домашний скарб тех офицеров, которые имели квартиры. Потерять его – значит, совсем разориться. В деревнях старались совсем не расплачиваться: экономили. Бедствия недостаточного обеспечения служащих ярко описал в особой записке, поданной Верховному Правителю, присяжный поверенный Жардецкий. Он предлагал вернуться к дореволюционным штатам и оплачивать новыми деньгами применительно к курсу их на золото. Но это предложение не могло быть принято, так как прежние штаты совершенно устарели, а придумать новые было некогда.

Министр путей сообщения Устругов внес весьма хитроумное предложение (автором его был математик, служащий министерства Виноградов). Он отстаивал установление формулы заработной платы, в которой к основному содержанию (а) в размере оклада царского времени, должна была присоединиться меняющаяся прибавка, определяющаяся в зависимости от прожиточного минимума в каждом отдельном районе. Формула эта долго обсуждалась в Экономическом Совещании, где ее облюбовал депутат Екатеринбурга Л. А. Кроль, и, в конце концов, она была принята в следующем виде:

S = А + (а / 100 + х) т, где х = 1,55 – 20 / m.

Сущность ее заключается в том, что, исходя из старого дореволюционного гонорара А, новое содержание увеличивалось на прожиточный минимум (m), умноженный в несколько раз, в зависимости от величины прежнего содержания.

Формула эта была одобрена Советом министров в заседании 26 августа, но я на этот раз не поддерживал решения Экономического Совещания. Через некоторое время выяснилось, к каким финансовым результатам привела бы эта формула, и, несмотря на то, что министр путей Устругов уже успел объявить ее по линии, Совет министров отрекся от нее раньше, чем петух пропел дважды.

Таковы в общих чертах результаты деловой работы Экономического Совещания.

Чего не хватало?

В числе главных своих задач, как управляющего делами, я видел приспособление Управления к руководству всей внутренней политикой.

– Председатель Совета министров – сухая ветка на государственном дереве, – говорил Тельберг, когда временно замещал Вологодского.

Но он не сумел оживить этой ветки, потому что все его нововведения носили чисто формальный характер только внешней упорядоченности. Самодовольство чисто внешнего порядка при трагичности внутреннего содержания не только не могло показаться оживлением, но еще более угнетало холодностью мертвящего бюрократизма.

Я искал другого средства.

От имени Председателя Совета министров был разослан ряд циркулярных писем, в которых предлагалось сделать доклады по текущим вопросам, представить планы работ, обзор и оценку сделанного за год и т. д. Министру внутренних дел было предложено, между прочим, сообщить, не находит ли он своевременным установить ответственность милиции перед военным судом за всякое беззаконие, но вместе с тем дать старшим чинам милиции офицерские права для ограждения их от бесцеремонного Обращения воинских чинов. Кроме того, предполагалось установить систему крупных наград за борьбу милиции с беззакониями и, наконец, порядок принесения жалоб на милицию через самоуправления.

Другой раз министр внутренних дел был запрошен относительно желательности учреждения при управляющих губерниями и областями советов из администрации и общественных деятелей, причем предполагалось, что эти советы получат широкие права, вплоть до распоряжения кредитами, в целях децентрализации управления, усиления местной власти и большей связи ее с населением.

В. Н. Пепеляев был обижен этими письмами. Он нашел, что это похоже на нравоучение, но, по существу, он был согласен со многим, и у него уже разрабатывались соответствующие законы.

Считая, что мне принадлежит авторство письма, и желая по дружбе отплатить мне той же монетой (у нас действительно были хорошие отношения), он запросил меня, не нахожу ли я своевременным, чтобы в «Правительственном Вестнике» распубликовывались законы не в хронологическом порядке утверждения, а в порядке важности, и привел список важнейших законов, которые месяцами лежали в Сенате или «Вестнике», в то время как печатались законы, уже утратившие всякое значение. Случайно его письмо совпало с распубликованием тех именно законов, о которых он говорил. Но он был прав. И здесь царили бюрократические порядки. Велено печатать законы, их и печатают, не разбираясь в том, какие следует выдвинуть и какие отложить.

Написано было письмо и министру юстиции. Какими мерами предполагает он ускорить судебное производство – в частности, когда наконец будет рассмотрено дело Зефирова?

Борьба за законность

От Тельберга ожидали, что он сумеет, не извращая основных идей судебных уставов, отступить от них для устранения всех недопустимых или невыполнимых в переживаемое время формальностей.

Он дал в сентябре большое интервью, где подробно излагал результаты своей деятельности.

«Первой моей мерой, – сказал Тельберг, – было требование, чтобы чины прокурорского надзора не группировались в крупных губернских центрах, а непременно рассылались по уездным городам, чтобы в каждом уездном городе был хоть один орган прокурорского надзора. Это создавало много чисто житейских затруднений, неизбежных в наше время, но должен засвидетельствовать, что вся армия прокурорского надзора послушно отозвалась на призыв генерал-прокурора и выполнила эту меру. Циркуляром от 9 июля я предписал прокурорскому надзору энергично применять статьи 10 и 11 Устава Уголовного Судопроизводства, т. е. периодически посещать все места заключений, проверять формальную законность причин задержания и в случае незаконности немедленно освобождать арестованных. Теперь эта важная мера, основная гарантия личной свободы, применяется повсеместно и систематически, принося плодотворные результаты.

На очередь поставлена и другая мера, еще более действенная: предоставление судьям права проверять не только формальную законность ареста, но и наличность и достаточность поводов к задержанию.

Тогда же я дал инструкцию чинам прокурорского надзора наблюдать за правильным содержанием арестованных в тюрьмах, чтобы тюремный режим не расходился с требованиями закона. Циркуляром от 3 сентября я дал предписание чинам прокурорского надзора делать периодические поездки по районам, чтобы на местах контролировать действия милиции по производству дознаний, освобождать неправильно арестованных в деревне и непосредственно принимать от пострадавших жалобы на незаконные действия.

Наконец, чтобы ускорить уголовное правосудие и приблизить его к населению, я предложил окружным судам озаботиться устройством выездных сессий не только в городах, но и в крупных селах. Эта мера уже не раз была осуществлена в Томской и Алтайской губерниях, поскольку земство оказывало содействие в трудном вопросе обеспечения помещений.

Всё это меры, направленные к тому, чтобы усилить действие судебных органов. Несмотря на все трудности, которые представляет современная жизнь, несмотря на крайнюю затруднительность переездов, почтовых, телеграфных и личных сношений, несмотря на явную опасность от бродячих банд в глухих местах, вся судебная магистратура не за страх, а за совесть стремилась выполнить и выполняла эти предписания министра.

Вторая группа мер заключалась в том, чтобы вооружить прокурорский надзор достаточно широкими правами по пресечению и расследованию должностных преступлений. С этой целью я провел через Совет министров закон о праве прокурорского надзора требовать устранения от должностей лиц, привлекаемых по обвинению в должностных преступлениях, а в ближайшее время я полагаю расширить права следственных судей, предоставив им все права военных следователей, где последние отсутствуют, чтобы, таким образом, каждое преступление, кем бы оно ни совершалось, находило бы себе немедленно же компетентного судью.

Вся эта система мер направлена к борьбе с отдельными проявлениями незакономерных действий, но, когда я вступил в кабинет министра юстиции и стал ближе вникать в картины местной жизни, я понял, что необходимо сосредоточить еще более живое и усиленное внимание на той стороне нашего быта, которая именуется военным положением и обязательными постановлениями. Военное положение дает право военным и гражданским начальникам на местах издавать обязательные постановления, а так как под военным положением у нас находится значительная часть страны, то получается впечатление, что жизнь обывателя во многих отношениях регулируется не столько законом, сколько этими многочисленными и разнообразными обязательными постановлениями, которые каждым начальником на местах издаются на свой страх и по собственному разумению. Как военное положение, так и детище его – система обязательных постановлений – являются во многих случаях прямой государственной необходимостью, ибо вызываются заботой Правительства охранять государственный порядок и общественное спокойствие. Но недостаток нашей системы заключается в том, что почти бездействовал механизм, предупреждающий постановления незакономерные (т. е. незаконные. — Ред.), и совершенно отсутствовал орган, отсеивающий постановления нецелесообразные. В обоих направлениях и сосредоточилась работа министра юстиции. Прежде всего нужно было обеспечить генерал-прокурору возможно большую степень осведомления о всех тех обязательных постановлениях, которые издаются местными начальниками.

Чтобы внести планомерность и целесообразность в исключительно важную деятельность местных начальников, применяющих военное положение, потребовалось создать новое учреждение: Комитет обеспечения законности и порядка.

Мысль об этом комитете родилась при изучении того порядка, каким применяется исключительное положение на местах. Никакой, в сущности, орган не руководит деятельностью тех военных и гражданских начальников, которые осуществляют военное положение. Поэтому в их действиях зачастую не хватает ни единства, ни планомерности, ни последовательности, ни сосредоточенности. В одной губернии запрещается то, что разрешается в другой. Меры, по существу правильные, применяются в нецелесообразной форме. Мера, удачная по идее, становится неудачной, потому что она применяется только в одной местности и о ней не ведают в соседней. Военный начальник, охраняющий на месте государственный порядок и общественное спокойствие, не подчинен министру внутренних дел. Гражданский начальник, применяющий военное положение, не подчинен военному министру. И ни тот, ни другой не подчинены министру юстиции. Таким образом, нет министра, на котором лежала бы обязанность и возможность давать общее руководство той ответственной работе, которая совершается на местах в порядке временного положения. Совету министров в целом нести эту работу невозможно.

Вот почему родилась мысль объединить этих трех министров: военного, внутренних дел и юстиции, и сосредоточить в руках комитета, составленного из этих трех министров, высшее руководство и надзор за действиями всех гражданских и военных начальников, применяющих исключительное положение. Совет министров одобрил эту идею. Верховный Правитель утвердил эту меру, и таким образом возник Комитет обеспечения, порядка и законности под председательством министра юстиции».

Оценивая деятельность Тельберга, я лично нахожу, что сделанного им было недостаточно. Общий характер его распоряжений таков: «Повелеваем законности быть». Он не обеспечил свой судебный персонал настолько, чтобы сделать его независимым от материальных забот. Даже сенаторы искали побочных заработков и не сосредотачивали своего внимания целиком на своей непосредственной деятельности.

В уголовном процессе скрывались пороки, которые дискредитировали суд в глазах военных властей и заставляли применять военные меры. Страшная медлительность парализовала правосудие. Здесь нужны были проницательность и смелое творчество. Даже законы о военном положении оставались в хаотическом состоянии.

Наконец, деревня нуждалась хоть в каком-нибудь суде, а Тельберг не давал ей ничего, задержав введение волостных судов.

Видно было, что он творит по-профессорски, исходя из теории, а надо было творить, исходя из опыта жизни. Комитет законности рассмотрел сто обязательных постановлений, но он не привлек к ответственности ни одного крупного правонарушителя, не обрушился ни на одно из гнезд беззакония. Можно ли было требовать гражданского мужества от прокуратуры, когда его не хватало в центре? Люди «законности» собирались и, покуривая папиросы, отменяли обязательные постановления, а Сенат ждал, когда к нему поступят дела. Никто не боролся, ни у кого не было смелости.

Некоторые выводы

Ответить на некоторые вопросы я сам не мог бы по недостатку знания и понимания. Этого мог требовать Председатель только от министров. Но если они не отвечали, что тогда?

Я не присутствовал при докладе министров Председателю и не мог бы присутствовать, даже если бы он меня специально приглашал: не хватало времени. А между тем руководство, советы, объединение работы должны были быть.

Экономическое Совещание было полезно в своей области, но его компетенция была ограничена. Невольно напрашивалась мысль: «Надо поскорее расширить и его состав, и его функции».

Борьба за законность шла бы успешнее при возможности гласного предъявления запросов в Совещании. На эту сторону с полной справедливостью напирали члены Экономического Совещания, добиваясь его преобразования.

Что же задерживало преобразование?

В августе было принято предложение Белоруссова о созыве представителей различных общественных групп для рассмотрения его проекта избирательного закона в Учредительное Собрание. В то же приблизительно время прошел закон Пепеляева о Совете по делам местного хозяйства, также с широким участием представителей самоуправлений.

Почва была подготовлена. Но дело портило само Экономическое Совещание.

После июльского приема члены Государственного Экономического Совещания решили приступить к разработке Положения о Государственном Совещании, не дожидаясь инициативы Совета министров. Во второй половине августа проект был готов, и опять была избрана делегация к Верховному Правителю.

Проект в общих чертах казался мне приемлемым, и я готов был оказать содействие приему делегации.

Но когда чиновник, заведовавший приемами, докладывал о делегации Экономического Совещания, у адмирала был как раз один видный генерал, который имел превратное представление о деятельности Совещания. Он сказал: «Этих господ следовало бы не принимать, а повесить».

В приеме делегации было отказано, и, когда я подымал о ней вопрос, адмирал терял самообладание и буквально кричал, что, когда армия разбита, его интересует белье, а не парламенты. Передавать такие интимные подробности я не мог, уходить в отставку тоже не мог, не только как мобилизованный, но и потому, что адмирал никаких отставок во время неудач не принимал. Оставалось принять вину на себя.

Экономическое Совещание неосновательно заподозрило меня в противодействии приему делегации. Отношения наши стали портиться.

Между тем Верховного Правителя кто-то систематически настраивал против Совещания. Адмирал считал все частные совещания заговорами. Он знал о них большие подробности, чем я, и особенно не любил Кроля, которого считал лидером оппозиции. Большого труда стоило мне убедить адмирала, что никакого заговора нет, что поругивают в Совещании Правительство в той мере, как оно этого заслуживает, что Кроль вовсе не опасный человек.

Хуже всего было то, что адмирал постоянно уезжал на фронт. В те два-три дня, которые он проводил в Омске, его так заваливали срочными докладами, что не было возможности обстоятельно поговорить. Но откладывать до бесконечности тоже было невозможно.

Героическое средство

Совет Верховного Правителя продолжал действовать, правда, за отъездами адмирала, с большими перерывами. Я решил добиться созыва всего Совета министров, надеясь, что здесь-то мы разрешим наболевшие вопросы.

А их было много.

У меня сложилась привычка перед ответственными заседаниями набрасывать на клочках бумаги план или тезисы. Среди сохранившихся бумаг я нашел записку, написанную карандашом на четвертушке, с заголовком: «Необходимо совместное заседание». Бегло, с беспорядочностью, характеризующей всегда заметки, набросанные наспех, когда накопилось слишком много и притом слишком разбросанных мыслей, которые боишься упустить, в ней набросано:

«Общая оценка – итоги года (организационные дефекты, безумное наступление, потери, разрушение, обман – состав армии).

Совет министров – состав, права; ставка – политические функции, хозяйственное управление на фронте, бюрократический аппарат, милиция, казачество, суд, снабжение населения предметами первой необходимости, изменение продовольственной политики (борьба со спекуляцией), международная политика (Финляндия, Эстония), эвакуация Омска, указы Верховного Правителя, Государственное Совещание, земский съезд в Иркутске, подчинение командующих войсками в административном отношении государственной власти, инструкция Деникину (опора на земство, земельный вопрос)».

Всё сразу трудно было бы высказать. Для первого раза мне казалось наиболее своевременным остановиться на трех вопросах: единство управления в продовольственном деле, единство власти на железных дорогах и, наконец, Государственное Совещание.

Первые два вопроса напрашивались сами собой при малейшем знакомстве с положением дел.

Не могло быть порядка в продовольственном деле, когда военный министр только заказывал (задание), министр продовольствия только заготовлял, а фронтовое начальство распределяло. Три власти в одном деле. Каждая обвиняла другую, ни одна не была ответственна от начала до конца.

Почти то же было с транспортом.

Министр путей не был хозяином дела. Рядом с ним, в том же здании, сидел начальник военных сообщений, который имел едва ли не больше власти, чем министр. На всех станциях распоряжались не только чины путейского ведомства, но и коменданты. И здесь царило двоевластие.

Как курьез, припоминаю случай, когда не любившие Устругова контролер Краснов и министры Сукин и Михайлов совсем было решили настоять на отставке Устругова и заменить его генералом Касаткиным, начальником военных сообщений. Краснов уверял, что Устругов ведет дело хуже, чем его товарищ Ларионов, что он только запутывает. Сукин ссылался, как всегда, на иностранцев, указывая, что они крайне недовольны сотрудничеством Устругова. Над Уструговым уже нависла гроза, как вдруг, чуть ли не на другой день, Касаткина предали военно-полевому суду за бездействие власти и допущение взяточничества со стороны чинов военных сообщений.

Вот тебе и кандидат в министры!

Но оказалось, что и тут дело раздули больше, чем следует, и смелый шаг предать суду видного генерала не усилил, а подорвал лишь престиж власти, потому что Касаткина, в конце концов, помиловали, а общество осталось уверенным, что его нужно было казнить.

Возвращаюсь, однако, ктеме. Вред многовластья, казалось, не подлежал сомнению. Необходимо было его так или иначе устранить. Устругов приводил ежедневно десятки примеров, свидетельствовавших о том, что из-за многовластия поезда бессмысленно двигаются взад и вперед, с одним и тем же грузом, вагоны бесполезно забивают станции, агенты не знают, кого слушаться. А между тем напряжение работы на железнодорожной линии доходило до высших пределов. Стоило поехать на станцию Омск, чтобы увидеть, с какой лихорадочной поспешностью грузились один за другим эшелоны, увозившие на фронт подкрепления. В это время порядок нужен был больше чем когда-либо.

Накануне заседания министры были ознакомлены с темами, которые могут быть затронуты. Я решил посвятить в них адмирала. Устругов, Краснов и я отправились для этого втроем.

Необычность коллективного доклада сразу подействовала на адмирала возбуждающе. По-видимому, к тому же перед приемом министров у него были какие-то неприятные сведения. Впервые я видел его в состоянии почти невменяемом.

Он почти не слушал, что ему говорили. Сразу перешел на крик. Стучал кулаком, швырял все предметы, которые были на столе, схватил перочинный нож и ожесточенно резал ручку кресла...

Из болезненных, истерических выкриков можно было понять, что он изливал все накипевшее в его измученной душе.

– Все хотят быть главнокомандующими! Мало быть министром, надо еще быть генералом! Министр всё может сделать, но ему надо еще что-то, еще какие-то права...

– Всё плохо! Всё надо преобразовать! Да как же это можно делать, если враг с каждым днем приближается. Какие теперь преобразования!! Оставьте меня в покое. Я запрещаю поднимать подобные вопросы. Я приду сегодня в Совет министров и заявлю, что ни-ка-ких отставок, ни-ка-ких преобразований сейчас не будет!..

Аудиенция кончилась.

Генерал Головин

Когда мы вышли, утомленные и взволнованные, в соседней комнате сидело несколько генералов, в их числе недавно приехавший в Омск с секретным докладом о возможной помощи Англии начальник Академии Генерального штаба генерал Головин, один из наиболее крупных авторитетов военного дела.

Он был невольным свидетелем дикой сцены. Трудно было не слышать криков и воплей адмирала, хотя он и находился в соседней комнате.

Я познакомился с генералом Головиным и нашел в нем редкую для военного чуткость в политических вопросах. Он сразу понял, как важно ускорить преобразование Государственного Совещания, как необходимо сотрудничество с социалистами, понимал и разделял проекты преобразований, которые намечались.

Мне казалось, что это был наиболее подходящий товарищ Председателя Совета министров. И, зная по опыту, что преждевременное осведомление о кандидатуре только губит дело, я постепенно подготовлял к этому назначению Вологодского и адмирала.

Генерал Головин, как военный авторитет, мог бы не только подчинить влиянию Совета министров всех генералов старого и нового производства, но и направить деятельность Совета министров в сторону действительного обслуживания армии. Но мог ли он быть расположен остаться в Омске после таких сцен? К тому же он был болен.

Совместное заседание

Заседание состоялось. Адмирал приехал не в таком возбужденном состоянии, как был днем. Его речь на тему «не допущу» была произнесена совсем в других тонах: знаю, что нужно, но сейчас не могу. Однако насчет отставок и перемен в Совете он высказался довольно твердо, не забыл он и про голосования «семь и восемь» и «восемь и семь».

– Какую ценность имеет такое голосование? – сказал он.

Воцарилось молчание. У членов Совета министров не нашлось, что сказать Верховному Правителю.

Пришлось мне как инициатору совместных заседаний взять на себя роль запевалы. Я остановился только на теме о Совещании и доказывал необходимость неотложного разрешения этого вопроса.

Каково же было мое удивление, когдаЛ. И. Шумиловский, социалист по убеждению, со стороны которого я меньше всего ожидал возражений, стал доказывать, ссылаясь на исторические примеры, что это совершенно несвоевременно. «Уступки во время неудач всегда губят».

Правда, он затем перешел на тему о беззакониях и стал говорить о том, что всегда своевременно бороться с произволом, но эффект уже был достигнут. Преобразование Совещания отложили.

Адмирал резюмировал результаты в том смысле, что принципиально он согласен и подпишет соответствующий акт после первой победы.

Совет министров перешел к текущим делам.

Результаты

Дело было во всяком случае сдвинуто с мертвой точки. Начались совещания министров по вопросу о том, как создать Совещание. Моя мысль о желательности преобразования существующего Совещания была отвергнута.

Мне казалось, что преобразование было бы наиболее практичным и осуществимым. Последовавшее подтвердило правильность моей точки зрения: из более радикального проекта ничего не вышло, так как он требовал слишком длительной разработки и длительного периода осуществления. Но я не мог спорить против того, что организация Совещания на широких выборных началах, по существу, лучше. К этому склонилось мнение большинства. Одиночные же голоса высказывались даже в пользу созыва Сибирского Учредительного Собрания. В общем, настроение Совета министров было вполне благожелательно к предстоявшей реформе.

Скоро начались удачи на фронте. Долго подготовлявшееся наступление проходило с большим успехом. Войска дрались блестяще. Вместе с адмиралом на фронте был генерал Нокс. Он восхищался красотой наступления.

16 сентября

Адмирал выполнил, как всегда, свое обещание. Он немедленно по возвращении с фронта созвал Совет Верховного Правителя, куда привлек, кроме обычных членов, генерала Дитерихса и атамана Дутова. Появление последнего объяснялось очень просто. Он ездил с адмиралом на фронт, а адмирал быстро привыкал к людям.

Говорить в пользу созыва Экономического Совещания оказалось излишним, и генералы высказались в пользу этого учреждения. Но генерал Дитерихс очень резко подчеркнул одну, несомненно, правильную мысль: Совещание тогда только окажется полезным власти, способным ее поддержать, если оно будет состоять не из интеллигентов, а из крестьян. Эта мысль была всеми одобрена, и ее решено было подчеркнуть в актах.

В тот же вечер я написал грамоту Верховного Правителя и рескрипт на имя П. В. Вологодского. Все было так быстро составлено, что Омск не успел заранее узнать о происходившем и был поражен, когда 17 сентября, в день Веры, Надежды и Любви, прочел следующие исторические акты:

Грамота Верховного Правителя

«После длительной подготовки к наступлению оружию нашему в тяжких и упорных боях ниспослан крупный успех.

Приближается тот счастливый момент, когда чувствуется решительный перелом борьбы, и дух победы окрыляет войска и подымает их на новые подвиги.

И здесь, на востоке, куда устремлено ныне главное внимание противника, и на юге России, где войска генерала Деникина освободили от большевиков уже весь хлебородный район, и на западе, у границ Польши и Эстляндии, большевики потерпели серьезные поражения.

Укрепление успехов, достигнутых наступающими под Верховным моим командованием армиями, предрешает завершение великих усилий и искупление тяжких жертв, принесенных на борьбу с разрушителями государства, врагами порядка и богоотступниками.

Глубокое волнение охватывает борцов, чувствующих благословенное и радостное приближение мирной и свободной жизни.

И вся страна, весь народ в едином непреклонном порыве к победе должны слиться с Правительством и армией.

Исполненный глубокою верой в неизменный успех развивающейся борьбы, почитаю я ныне своевременным созвать умудренных жизнью людей земли и образовать Государственное Земское Совещание для содействия мне и моему Правительству прежде всего по завершению в момент высшего напряжения сил начатого дела спасения Российского государства.

Государственное Земское Совещание должно, далее, помочь Правительству в переходе от неизбежно суровых начал военного управления, свойственных напряженной гражданской войне, к новым началам жизни мирной, основанной на бдительной охране законности и твердых гарантиях гражданских свобод и благ личных и имущественных.

Такие последствия продолжительной гражданской войны всего сильнее испытывают на себе широкие массы населения, представляемые крестьянством и казачеством. Вызванная не нами разорительная война поглощала до сих пор все силы и средства государственные. Справедливые нужды населения по неизбежности оставались неудовлетворенными, и Государственное Земское Совещание, составленное из людей, близких земле, должно будет также озаботиться вопросами укрепления благосостояния народного.

Объявляя о принятом мной решении созыва Государственного Земского Совещания, я призываю все население к полному единению с властью, прекращению партийной борьбы и признанию государственных целей и задач выше личных стремлений и самолюбий, памятуя, что партийность и личный интерес привели Великое государство Российское на край гибели».

Из рескрипта П. В. Вологодскому

«Постоянной заботой моей было создание тесного сближения власти и народа.

Еще при открытии Государственного Экономического Совещания мною предуказана была необходимость привлечения широких кругов населения к разрешению важнейших государственных вопросов.

Ныне, когда с началом решительного наступления наших армий приближается момент наивысшего напряжения сил и когда опытом работ Государственного Экономического Совещания подготовлено дальнейшее развитие начатого уже сотрудничества в деле законодательства власти и народа, я признаю своевременным созыв Государственного Земского Совещания по преимуществу из представителей крестьянства и казачества, на которых выпала главная тяжесть борьбы.

Объявляя об этом своем решении особой грамотой, я поручаю Вам как Председателю Совета министров разработать в ближайшее время проект Положения о Государственном Земском Совещании как органе законосовещательном с правом запросов министрам и с правом выражения пожеланий о необходимости законодательных и административных мероприятий».

Постановление Совета министров

«Ознакомившись с грамотой Верховного Правителя от сего же числа о созыве Государственного Земского Совещания, Совет министров с полным единодушием постановил:

Приветствовать этот мудрый акт и выразить твердую уверенность, что все население откликнется живой радостью на призыв Верховной власти к полному с ней единению и с честью завершит борьбу с разрушителями государства».