Текст книги "Драмы. Стихотворения"

Автор книги: Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

[253] 253
  Лаура у клавесина. – Одно из стихотворений, обращенных к Лауре, образу далекому от действительности, но характерному для безудержного юношеского энтузиазма Шиллера.


[Закрыть]

 
Чуть коснешься ты струны послушной, —
Чудо! – то, как статуя, бездушный,
То бесплотный, молча я стою.
Смертью, жизнью – всем ты завладела.
Словно Филадельфиа [254] 254
  ФиладельфиаЯкоб – известный фокусник и авантюрист, будто бы вызывавший души умерших или отсутствующих людей.


[Закрыть], из тела
Душу исторгаешь ты мою.
 
 
Мир, как будто зачарован,
К звукам сладостным прикован,
Обрывая дней полет,
Полноту блаженства пьет.
Самый воздух, замирая,
Чутко внемлет песням рая.
Как меня твой дивный взор —
Все пленяет звуков хор.
 
 
Вот они, как в сладострастной буре,
Гимном счастью вознеслись, —
Так новорожденные, в лазури,
Ангелы стремятся ввысь,
Так из тьмы, где Хаоса [255] 255
  Хаос (греч. миф.) – беспорядочная, неорганизованная стихия, по космогоническим представлениям древних греков заполнявшая до возникновения вселенной мировое пространство.


[Закрыть]владенья,
В грозовую ночь миротворенья
Роем огненных шаров
Извергались тысячи миров.
 
 
Звуки льются, то журча украдкой,
Словно ключ по гальке гладкой,
То сильны, как бурный вал,
Бьющий в твердь гранитных скал;
Грозны, как гром, что в оркестр урагана
Мощно врывается гулом органа,
Смутны, как ветер весной
В липовой чаще,
Дышащий негой ночной,
Томный, пьянящий.
 
 
Горестны, как полный грустных пеней
Ропот сожалений в той ночи, где тени
Бродят, плача, где Коцит
Волны слез в глухую даль стремит.
 
 
Дева, молви! Не сошла ль ты с неба,
Вестница возвышенная Феба?
Не в Элизии ль возник
Твой божественный язык?
 

1781

[256] 256
  Руссо. – Стихотворение является обращением к памятнику Руссо, поставленному в Эрменонвиле, близ Парижа. Шиллер напоминает о том, как долго травили великого писателя и философа его враги и мнимые друзья. Известно, что преследования усилились, когда сочинение Руссо «Эмиль, или О воспитании» было сожжено рукой палача. Сам писатель, приговоренный к тюремному заключению, вынужден был спасаться бегством и переносить всевозможные лишения.


[Закрыть]

 
Монумент, возникший злым укором
Нашим дням и Франции позором,
Гроб Руссо, склоняюсь пред тобой!
Мир тебе, мудрец уже безгласный!
Мира в жизни ты искал напрасно —
Мир нашел ты, но в земле сырой.
 
 
Язвы мира ввек не заживали:
Встарь был мрак – и мудрых убивали.
Нынче – свет, а меньше ль палачей?
Пал Сократ от рук невежд суровых.
Пал Руссо – но от рабов Христовых,
За порыв создать из них людей.
 

1781

 
С временщиком Фортуна в споре
К убогой Мудрости летит:
«Сестра, дай руку мне – и горе
Твоя мне мудрость облегчит.
 
 
Дарами лучшими моими
Его осыпала, как мать, —
И что ж? Ничем не насытимый,
Меня скупой он смел назвать…
 
 
София, верь мне, будем дружны!
Смотри: вот горы серебра —
Кинь заступ твой – теперь ненужный —
С нас будет, милая сестра».
 
 
«Лети! – ей Мудрость отвечала. —
Не слышишь? Друг твой жизнь клянет —
Спаси безумца от кинжала,
А мне в Фортуне нужды нет…»
 

1781

[257] 257
  Величие мира. – Стихотворение выражает чувство изумления поэта беспредельностью вселенной; перед этой беспредельностью могут иногда опускаться «орлиные крылья» пытливой человеческой мысли. Интересно отметить форму диалога встречных «пловцов», столь естественную для драматурга Шиллера. Белинский считал это стихотворение образцовым по равновесию в нем мысли и чувства.


[Закрыть]

 
Над бездной возникших из мрака миров
Несется челнок мой на крыльях ветров.
Проплывши пучину,
Свой якорь закину,
Где жизни дыхание спит,
Где грань мирозданья стоит.
 
 
Я видел: звезда за звездою встает —
Свершать вековечный, размеренный ход.
Вот к цели, играя,
Несутся… Блуждая,
Окрест обращается взор
И видит – беззвездный простор!
 
 
И вихря и света быстрей мой полет.
Отважнее! в область хаоса! вперед!
Но тучей туманной
По тверди пространной
Ладье дерзновенной вослед
Клубятся системы планет.
 
 
И вижу – пловец мне навстречу спешит.
«О странник! куда и зачем ты?» – кричит.
«Проплывши пучину,
Свой якорь закину,
Где жизни дыхание спит,
Где грань мирозданья стоит!»
 
 
«Вотще! беспредельны пути пред тобой!» —
«Межи не оставил и я за собой!..»
Напрасны усилья!
Орлиные крылья,
Пытливая мысль, опускай
И якорь, смиряясь, бросай!
 

1781

 
Дети солнечного всхода,
Пестрых пажитей цветы,
Вас взлелеяла природа
В честь любви и красоты!
Ваши яркие уборы
Под перстом прозрачным Флоры
Так нарядно-хороши!
Но, любимцы неги вешней,
Плачьте! Прелесть жизни внешней
Не вдохнула в вас души.
 
 
Вслед за жаворонком нежно
Соловьи о вас грустят;
На листах у вас небрежно,
Колыхаясь, сильфы спят;
Ваши пышные короны
Превратила дочь Дионы [258] 258
  Дионой (греч. миф.) – называли то мать Афродиты, то саму богиню красоты.


[Закрыть]
В брачный полог мотыльков.
Плачьте, плачьте, дети света!
В вас тоска понятна эта —
Вам неведома любовь.
 
 
Но томление разлуки
Выношу я, не скорбя.
Друг мой Нанни! Эти руки
Вьют подарок для тебя.
Жизнь и душу, страсть и речи,
Сердца нежные предтечи,
Вам теперь передаю,—
И сильнейший меж богами
Здесь, под скромными листами,
Скрыл божественность свою.
 

1781

[259] 259
  Дурные монархи. – В десятилетие, предшествовавшее Французской революции, тема поэтического суда над монархами была очень популярна как во французской, так и в немецкой литературе. В Германии предшественником Шиллера был выдающийся поэт Клопшток, но сильнее воздействовал на Шиллера Даниель Шубарт, поэт и публицист, автор прогремевшего в немецких землях стихотворения «Могила князей» – непосредственного образца тираноборческой оды юного Шиллера.


[Закрыть]

 
Да прославит лира, что, бывало,
Лишь красу Венеры восхваляла,
Вас, монархов, вас, земных богов!
Мой напев, смущенный шумом бурным,
В робости пред облачением пурпурным
Задрожать готов.
 
 
Говорите! Взять ли мне цевницу
В час, когда, взойдя на колесницу,
На толпу взирает властелин?
Иль иное должен воспевать я,
Как король меняет панцирь на объятья
Обнаженных фрин?
 
 
Может, в раззолоченном чертоге
Смелый гимн сложить я должен, боги,
Как во мгле мистических теней
Скука наряжается в беспечность,
Преступленья пожирают человечность
До последних дней?
 
 
Или ваши сны я славить стану?
Червь желаний гложет неустанно
Души обладателей корон.
Лишь к рабу, что у дверей палаты
Злато стережет, не алча блеска злата,
Сходит чистый сон.
 
 
Муза, покажи, как за стенами
Короли с галерными рабами
На одном и том же ложе спят.
Там, где жадный взор ласкает мавра,
Театральные смолкают минотавры,
Тигры не хрипят.
 
 
Встань! Ключом таинственным Гекаты
Отвори подземные палаты!
Крылья бьют над головой моей.
Там, где смерть глухая завывает,
Дикий ветер страха кудри развевает,
Я пою князей!
 
 
Здесь ли тихий берег? В эти ль гроты
Пристают желаний ваших флоты?
Ведь поток поистине велик!
Нет! И здесь вам не найти покоя!
В цепи ночь зловещей, черною рукою
Закует владык!
 
 
Мрачно блещут на гробах свинцовых
Скипетры в каменьях бирюзовых.
Как роскошно разукрашен тлен!
Только златом не прикроешь смрада:
Лишь одним червям прожорливым награда
Те, кто мир взял в плен!
 
 
Гордые цветы в столь жалкой яме!..
Видишь, как с увядшими князьями
Шутит смерть бесстыжая сейчас!
Каково, лишившись всех сокровищ,
Оказаться в лапах мерзостных чудовищ?
Иль ваш гнев угас?!
 
 
Что ж вы спите, что ж вы не стряхнете
Тяжкий сон? Когда конец дремоте?
Гром победы загремел вдали!
Славою овеяны знамена,
И толпа вам рукоплещет исступленно.
Встаньте ж, короли!
 
 
Или вы не слышите, о сони?!
Лают псы, и в рощу рвутся кони.
На охоту вас зовет труба.
Хорошо, предчувствуя победу,
Через лес скакать за кабаном по следу!
Бросьте же гроба!
 
 
Как! И вы молчите? Непонятно!
Передразнит эхо семикратно
Шепот камер-юнкера тотчас:
«Государь! Примите благосклонно
Тайные ключи! Покорнейше мадонна
В спальню просит вас».
 
 
Нет ответа! О, спадут ли шоры
С королевских глаз! Прочтут ли взоры
Слугами придуманный обман?
Даже здесь надеетесь вы глухо,
Что весь мир судьба, слепая потаскуха,
Сунет в ваш карман!
 
 
Чванитесь, трещите, куклы божьи,
На паяцев оперных похожи,
Дьявольский вам рукоплещет сброд.
Но на небе ангелы в печали
Горе-музыкантов громко освистали
С неземных высот.
 
 
Даже в ту священную обитель,
Где живет всевышний повелитель,
Вы готовы бросить змей клубок.
Но, добро и справедливость сея,
Навсегда срывает маску с фарисея
Вездесущий бог!
 
 
Так чеканьте ж на металле лживом
Профиль свой в сиянье горделивом,
Медь рядите в золотой наряд!
Алчный ростовщик спешит к вам с данью,
Но бесплоден денег звон за тою гранью,
Где весы гремят.
 
 
Вас не скроют замки и серали,
Если небо грянет: «Не пора ли
Оплатить проценты? Суд идет!»
Разве шутовское благородство
От расчета за вчерашнее банкротство
Вас тогда спасет?
 
 
Прячьте же свой срам и злые страсти
Под порфирой королевской власти,
Но страшитесь голоса певца!
Сквозь камзолы, сквозь стальные латы —
Все равно! – пробьет, пронзит стрела расплаты
Хладные сердца!
 

1781

 
Слышишь? Выгляни в окно!
Средь дождя и мрака
Я торчу давным-давно,
Мерзну, как собака.
Ну и дождь! Потоп кругом!
Барабанит в небе гром.
Спрятаться куда бы?
До чего же ливень зол!
Мокнут шляпа и камзол
Из-за вздорной бабы.
Дождь и гром. В глазах черно.
Слышишь? Выгляни в окно!
 
 
К черту! Выгляни в окно!
Холод сводит скулы.
Месяц спрятался. Темно.
И фонарь задуло.
Слышишь? Если, на беду,
Я в канаву упаду —
Захлебнуться можно.
Темнота черней чернил.
Дьявол, знать, тебя учил
Поступать безбожно!
Дождь и гром. В глазах черно.
Баба, выгляни в окно!
 
 
Дура, выгляни в окно!
Ах, тебе не жалко?
Я молил, я плакал, но —
Здесь вернее палка.
Иль я попросту дурак,
Чтоб всю ночь срамиться так
Перед целым светом?
Ноют руки, стынет кровь, —
Распроклятая любовь
Виновата в этом!
Дождь и гром. В глазах черно.
Стерва, выгляни в окно!
 
 
Тьфу ты, черт! Дождусь ли дня?..
Только что́ со мною?
Эта ведьма на меня
Вылила помои!
Сколько я истратил сил,
Холод, голод, дождь сносил
Ради той чертовки!
Дьявол в юбке!.. Хватит петь!
Не намерен я терпеть
Подлые издевки.
Дождь и ветер! Шут с тобой!
Баста! Я пошел домой!
 

1781

[260] 260
  К радости. – Одно из известнейших стихотворений Шиллера. По словам самого поэта, ода «К радости» «удостоилась чести сделаться как бы народным стихотворением». Бетховен написал на слова оды последнюю часть своей Девятой симфонии, где в монументальной музыкальной форме выразил вдохновлявший поэта пафос свободы, равенства и братства.


[Закрыть]

 
Радость, пламя неземное,
Райский дух, слетевший к нам,
Опьяненные тобою,
Мы вошли в твой светлый храм.
Ты сближаешь без усилья
Всех разрозненных враждой,
Там, где ты раскинешь крылья,
Люди – братья меж собой.
 

Хор

 
Обнимитесь, миллионы!
Слейтесь в радости одной!
Там, над звездною страной, —
Бог, в любовь пресуществленный.
 

 
Кто сберег в житейской вьюге
Дружбу друга своего,
Верен был своей подруге, —
Влейся в наше торжество!
Кто презрел в земной юдоли
Теплоту душевных уз,
Тот в слезах, по доброй воле.
Пусть покинет наш союз!
 

Хор

 
Все, что в мире обитает,
Вечной дружбе присягай!
Путь ее в надзвездный край,
Где Неведомый, витает.
 

 
Мать-природа все живое
Соком радости поит,
Всем дает своей рукою
Долю счастья без обид.
Нам лозу и взор любимой,
Друга верного в бою,
Видеть бога херувиму,
Сладострастие червю.
 

Хор

 
Ниц простерлись вы в смиренье?
Мир! Ты видишь божество?
Выше звезд ищи его;
В небесах его селенья.
 

 
Радость двигает колеса
Вечных мировых часов.
Свет рождает из хаоса,
Плод рождает из цветов.
С мировым круговоротом
Состязаясь в быстроте,
Видит солнца в звездочетам
Недоступной высоте.
 

Хор

 
Как светила по орбите,
Как герой на смертный бой,
Братья, в путь идите свой,
Смело, с радостью идите!
 

 
С ней мудрец читает сферы,
Пишет правды письмена,
На крутых высотах веры
Страстотерпца ждет она.
Там парят ее знамена
Средь сияющих светил,
Здесь стоит она склоненной
У разверзшихся могил.
 

Хор

 
Выше огненных созвездий,
Братья, есть блаженный мир,
Претерпи, кто слаб и сир, —
Там награда и возмездье!
 

 
Не нужны богам рыданья!
Будем равны им в одном:
К общей чаше ликованья
Всех скорбящих созовем.
Прочь и распри и угрозы!
Не считай врагу обид!
Пусть его не душат слезы
И печаль не тяготит.
 

Хор

 
В пламя, книга долговая!
Мир и радость – путь из тьмы.
Братья, как судили мы,
Судит бог в надзвездном крае.
 

 
Радость льется по бокалам,
Золотая кровь лозы,
Дарит кротость каннибалам,
Робким силу в час грозы.
Братья, встаньте, – пусть, играя,
Брызжет пена выше звезд!
Выше, чаша круговая!
Духу света этот тост!
 

Хор

 
Вознесем ему хваленья
С хором ангелов и звезд.
Духу света этот тост!
Ввысь, в надзвездные селенья!
 

 
Стойкость в муке нестерпимой,
Помощь тем, кто угнетен,
Сила клятвы нерушимой —
Вот священный наш закон!
Гордость пред лицом тирана
(Пусть то жизни стоит нам),
Смерть служителям обмана,
Слава праведным делам!
 

Хор

 
Братья, в тесный круг сомкнитесь
И над чашею с вином
Слово соблюдать во всем
Звездным судией клянитесь!
 

1785

[261] 261
  Боги Греции. – Против «нехристианского» духа этого стихотворения тотчас же выступили некоторые современные литераторы, и среди них граф Фридрих Леопольд Штольберг, который из реакционного протеста против идеологии Просвещения перешел в католичество. В своей рецензии Штольберг писал, что он предпочел бы быть предметом всеобщего осмеяния, чем написать такое стихотворение, хотя бы оно принесло ему славу Гомера. Здесь печатается окончательная шиллеровская редакция, несколько смягченная и более сжатая. В ней отсутствуют, например, выпады против «варвара на кресте», но эстетическое любование светлым, жизнерадостным мироощущением древних греков, противопоставляемым хмурому мистицизму христиан, выражено с большей художественной силой, чем в растянутой и однообразной первой редакции.


[Закрыть]

 
В дни, когда вы светлый мир учили
Безмятежной поступи весны,
Над блаженным племенем царили
Властелины сказочной страны,—
Ах, счастливой верою владея,
Жизнь была совсем, совсем иной
В дни, когда цветами, Киферея [262] 262
  Киферея (греч. миф.) – один из «географических» эпитетов богини любви Афродиты – по имени острова Киферы, одного из центров культа богини; так, ниже – Киприда, по острову Кипр.


[Закрыть],
Храм увенчивали твой!
 
 
В дни, когда покров воображенья
Вдохновенно правду облекал,
Жизнь струилась полнотой творенья,
И бездушный камень ощущал.
Благородней этот мир казался,
И любовь к нему была жива;
Вещим взорам всюду открывался
След священный божества.
 
 
Где теперь, как нас мудрец наставил,
Мертвый шар в пространстве раскален,
Там в тиши величественной правил
Колесницей светлой Аполлон.
Здесь, на высях, жили ореады [263] 263
  Ореады– нимфы гор.


[Закрыть],
Этот лес был сенью для дриад [264] 264
  Дриады– нимфы лесов, деревьев.


[Закрыть],
Там из урны молодой наяды [265] 265
  Наяды– нимфы источников, ручьев: полубожественные существа в образе девушек.


[Закрыть]
Бил сребристый водопад.
 
 
Этот лавр [266] 266
  Лавр– преследуемая Аполлоном Дафна, дочь речного бога Пенея, была превращена в лавровый куст.


[Закрыть]был нимфою молящей,
В той скале дочь Тантала [267] 267
  Дочь Тантала– Ниоба; она окаменела от горя, когда Аполлон и Артемида из мести умертвили ее детей.


[Закрыть]молчит,
Филомела [268] 268
  Филомела– афинская царевна, преследуемая фракийским царем Тереем, обратилась в соловья, а ее сестра Прокна– в ласточку.


[Закрыть]плачет в темной чаще,
Стон Сиринги [269] 269
  Сиринга– тростниковая свирель древнегреческих пастухов, изобретение которой приписывалось богу пастбищ Пану.


[Закрыть]в тростнике звучит;
Этот ключ унес слезу Деметры [270] 270
  Деметра– древнегреческая богиня плодородия, растительного царства; Персефона– ее дочь.


[Закрыть]
К Персефоне, у подземных рек;
Зов Киприды [271] 271
  Зов Киприды– плач ее о прекрасном Адонисе.


[Закрыть]мчали эти ветры
Вслед отшедшему навек.
 
 
В те года сынов Девкалиона [272] 272
  Девкалион– сын Прометея, ставший после потопа родоначальником нового поколения людей: из камней, которые он бросал за спину, произошли мужчины, а из тех, которые бросала его жена Пирра, – женщины.


[Закрыть]
Из богов не презирал никто;
К дщерям Пирры с высей Геликона
Пастухом спускался сын Лето́ [273] 273
  Сын Лето– Аполлон.


[Закрыть].
И богов, и смертных, и героев
Нежной связью Эрос обвивал,
Он богов, и смертных, и героев
К аматунтской жертве [274] 274
  Амафунтская жертва– жертва Афродите (по городу Амафунт на острове Кипр).


[Закрыть]звал.
 
 
Не печаль учила вас молиться,
Хмурый подвиг был не нужен вам;
Все сердца могли блаженно биться,
И блаженный был сродни богам.
Было все лишь красотою свято,
Не стыдился радостей никто
Там, где пела нежная Эрато [275] 275
  Эрато– муза лирической поэзии и мимического искусства.


[Закрыть],
Там, где правила Пейто́ [276] 276
  Пейто– иногда это прозвище Афродиты или же сестры Аполлона, богини лесов и охоты – Артемиды.


[Закрыть].
 
 
Как дворцы, смеялись ваши храмы;
На истмийских [277] 277
  Истмийский – см. ниже, прим. к «Ивиковым журавлям». (прим 302 – верстальщик).


[Закрыть]пышных торжествах
В вашу честь курились фимиамы,
Колесницы подымали прах.
Стройной пляской, легкой и живою,
Оплеталось пламя алтарей;
Вы венчали свежею листвою
Благовонный лен кудрей.
 
 
Тирсоносцев [278] 278
  Тирсоносцы– спутники Диониса – фавны, имевшие увитые плющом и виноградными листьями жезлы – тирсы.


[Закрыть]радостные клики
И пантер великолепный мех
Возвещали шествие владыки:
Пьяный Фавн опережает всех;
Перед Вакхом буйствуют менады [279] 279
  Менады– спутницы бога вина Диониса.


[Закрыть],
Прославляя плясками вино;
Смуглый чашник льет волну отрады
Всем, в чьем кубке сухо дно.
 
 
Охранял предсмертное страданье
Не костяк ужасный. С губ снимал
Поцелуй последнее дыханье,
Тихий гений факел опускал.
Даже в глуби Орка неизбежной
Строгий суд внук женщины творил,
И фракиец [280] 280
  Фракиец– Орфей, покорявший землю и подземное царство игрой на лире и пением.


[Закрыть]жалобою нежной
Слух Эриний покорил.
 
 
В Елисейских рощах ожидала
Сонмы теней радость прежних дней;
Там любовь любимого встречала,
И возничий обретал коней;
Лин [281] 281
  Лин– юноша-певец.


[Закрыть], как встарь, былую песнь заводит,
Алкестиду к сердцу жмет Адмет [282] 282
  Адмет– мифический царь, которому богини судьбы обещали освобождение от смертной участи, если за него согласится умереть кто-либо из близких; родители отказались, но жена его, Алкестида, добровольно умерла за него, и тронутые этим подвигом боги освободили Алкестиду из подземного царства и вернули ее Адмету.


[Закрыть],
Вновь Орест [283] 283
  Орест– сын царя Агамемнона.


[Закрыть]товарища находит [284] 284
  …товарища находит… – Пилада.


[Закрыть],
Лук и стрелы – Филоктет [285] 285
  Филоктет– участник легендарной осады Трои, получивший от Геракла лук и стрелы, без которых Троя не могла быть взята.


[Закрыть].
 
 
Выспренней награды ждал воитель
На пройденном доблестно пути,
Славных дел торжественный свершитель
В круг блаженных смело мог войти.
Перед тем, кто смерть одолевает,
Преклонялся тихий сонм богов;
Пусть пловцам с Олимпа озаряет
Луч бессмертных близнецов [286] 286
  Бессмертные близнецы– сыновья Зевса и Леды Кастор и Полидевк (диоскуры), считавшиеся покровителями моряков.


[Закрыть].
 
 
Где ты, светлый мир? Вернись, воскресни,
Дня земного ласковый расцвет!
Только в небывалом царстве песни
Жив еще твой баснословный след.
Вымерли печальные равнины,
Божество не явится очам;
Ах, от знойно-жизненной картины
Только тень осталась нам.
 
 
Все цветы исчезли, облетая
В жутком вихре северных ветров;
Одного из всех обогащая, [287] 287
  Одного из всех обогащая– о христианском боге, вытеснившем многообразный мир античных богов.


[Закрыть]
Должен был погибнуть мир богов.
Я ищу печально в тверди звездной:
Там тебя, Селена [288] 288
  Селена– богиня луны.


[Закрыть], больше нет;
Я зову в лесах, над водной бездной:
Пуст и гулок их ответ!
 
 
Безучастно радость расточая,
Не гордясь величием своим,
К духу, в ней живущему, глухая,
Не счастлива счастием моим,
К своему поэту равнодушна,
Бег минут, как маятник, деля,
Лишь закону тяжести послушна,
Обезбожена земля.
 
 
Чтобы завтра сызнова родиться,
Белый саван ткет себе она,
Все на той же прялке будет виться
За луною новая луна.
В царство сказок возвратились боги,
Покидая мир, который сам,
Возмужав, уже без их подмоги
Может плыть по небесам.
 
 
Да, ушли, и все, что вдохновенно,
Что прекрасно, унесли с собой, —
Все цветы, всю полноту вселенной, —
Нам оставив только звук пустой.
Высей Пинда [289] 289
  Выси Пинда– к ним относится и Геликон, священная гора Аполлона (подразумевается – поэзия).


[Закрыть], их блаженных сеней,
Не зальет времен водоворот:
Что бессмертно в мире песнопений,
В смертном мире не живет.
 

1788

[290] 290
  Власть песнопения. – Шиллер в письме к своему другу Готфриду Кернеру говорил, что идея этого стихотворения очень проста и заключается в том, что поэт благодаря поразительной и непреодолимой силе своего искусства «восстанавливает в человеке правду природы». В конце стихотворения выражена одна из любимых мыслей Шиллера, что правда искусства помогает человеку постигать неправду жизни.


[Закрыть]

 
Вот, грохоча по кручам горным,
Потоки ливня пролились,
Дубы выламывая с корнем
И скалы скатывая вниз.
И, страхом сладостным объятый,
Внимает путник шуму вод.
Он слышит громкие раскаты.
Но где исток их – не поймет.
Так льются волны песнопенья,
Но тайной скрыто их рожденье.
 
 
Кто из покорных вещим девам [291] 291
  Вещие девы– парки (рим. миф.), богини судьбы.


[Закрыть],
Что тянут жизни нить в тиши,
К волшебным не склонял напевам
Певцом разбуженной души?
Одной лишь силой вдохновенья
Он, как божественным жезлом,
Свергает в адские селенья,
Возносит к небу с торжеством,
Сердцами чуткими играя
Меж скорбью и блаженством рая.
 
 
Как в мир ликующих нежданно,
Виденьем страшным, на порог
Стопою тяжкой великана
Необоримый всходит рок,
И вмиг смолкают гул и крики
Под грозным взором пришлеца,
И ниц склоняются владыки,
И маски падают с лица,
И перед правдой непреложной
Бледнеет мир пустой и ложный, —
 
 
Так человек: едва лишь слуха
Коснется песни властный зов,
Он воспаряет в царство духа,
Вседневных отрешась оков.
Там, вечным божествам подобный,
Земных не знает он забот.
И рок ему не страшен злобный,
И власть земная не гнетет,
И расправляются морщины —
Следы раздумий и кручины.
 
 
Как сын, изведав боль разлуки
И совершив обратный путь,
В слезах протягивает руки,
Чтоб к сердцу матери прильнуть, —
Так странник, песнею ведомый,
Спешит, покинув чуждый свет,
Под тихий кров родного дома,
К отрадам юношеских лет,
От леденящих правил моды
В объятья жаркие природы.
 

1795

 
На конные торги в местечко Хаймаркет,
Где продавали все – и жен законных даже, —
Изголодавшийся поэт
Привел Пегаса для продажи.
 
 
Нетерпеливый гиппогриф
И ржет и пляшет, на дыбы вставая.
И все вокруг дивятся, рот раскрыв:
«Какой отличный конь! И масть какая!
Вот крылья б только снять! Такого, брат, конька
Хоть с фонарем тогда ищи по белу свету!
Порода, говоришь, редка?
А вдруг под облака он занесет карету?
Нет, лучше придержать монету!»
 
 
Но глядь, подходит откупщик.
«Хоть крылья, – молвит он, – конечно, портят дело,
Но их обрезать можно смело,
Мне коновал спроворит это вмиг, —
И станет конь как конь. Пять золотых, приятель!»
Обрадован, что вдруг нашелся покупатель,
Тот молвит: «По рукам!» И вот
С довольным видом Ганс коня домой ведет.
 
 
Ни дать ни взять тяжеловоз,
Крылатый конь впряжен в телегу.
Он рвется, он взлететь пытается с разбегу
И в благородном гневе под откос
Швыряет и хозяина и воз.
«Добро, – подумал Ганс, – такой скакун бедовый
Не может воз тащить. Но ничего!
Я завтра еду на почтовой,
Попробую туда запрячь его.
Проказник мне трех кляч заменит разом,
А там, глядишь, войдет он в разум».
 
 
Сперва пошло на лад. От груза облегчен,
Всю четверню взбодрил рысак неосторожный.
Карета мчит стрелой. Но вдруг забылся он
И, не приучен бить копытом прах дорожный,
Воззрился ввысь, покинул колею
И, вновь являя мощь свою,
Понес через луга, ручьи, болота, нивы.
Все лошади взбесились тут,
Не помогают ни узда, ни кнут,
От страха путники чуть живы.
Спустилась ночь, и вот уже во тьме
Карета стала на крутом холме.
 
 
«Ну, – размышляет Ганс, – не знал же я заботы!
Как видно, дурня тянет в небеса.
Чтоб он забыл свои полеты,
Вперед поменьше класть ему овса,
Зато побольше дать работы!»
Сказал – и сделал. Конь, лишенный корма вдруг.
Стал за четыре дня худее старой клячи.
Наш Ганс ликует, радуясь удаче:
«Теперь летать не станешь, друг!
Впрягите-ка его с быком сильнейшим в плуг!»
 
 
И вот, позорной обреченный доле,
Крылатый конь с быком выходит в поле.
Напрасно землю бьет копытом гриф,
Напрасно рвется ввысь, в простор родного неба, —
Сосед его бредет, рога склонив,
И гнется под ярмом скакун могучий Феба.
И, вырваться не в силах из оков,
Лишь обломав бесплодно крылья,
На землю падает – он! вскормленник богов! —
И корчится от боли и бессилья.
 
 
«Проклятый зверь! – прорвало Ганса вдруг,
И он, ругаясь, бьет невиданную лошадь. —
Его не запряжешь и в плуг!
Сумел меня мошенник облапошить!»
 
 
Пока он бьет коня, тропинкою крутой
С горы спускается красавец молодой,
На цитре весело играя.
Открытый взор сияет добротой,
В кудрях блестит повязка золотая,
И радостен веселой цитры звон.
«Приятель! Что ж без толку злиться? —
Крестьянину с улыбкой молвит он. —
Ты родом из каких сторон?
Где ты видал, чтоб скот и птица
В одной упряжке стали бы трудиться?
Доверь мне твоего коня,
Он чудеса покажет у меня!»
 
 
И конь был отпряжен тотчас.
С улыбкой юноша взлетел ему на спину.
И руку мастера почувствовал Пегас
И, молнии метнув из глаз,
Веселым ржанием ответил господину.
Где жалкий пленник? Он, как встарь,
Могучий дух, он бог, он царь,
Он прянул, как на крыльях бури,
Стрелой взвился в безоблачный простор
И вмиг, опережая взор,
Исчез в сияющей лазури.
 

1795

[292] 292
  Вечер. – Поэт, соревнуясь с живописцем, берется за описание его картины и на этом примере показывает различие обоих искусств – живописи и поэзии.


[Закрыть]

 
Бог лучезарный, спустись! – жаждут долины
Вновь освежиться росой; люди томятся;
Медлят усталые кони, —
Спустись в золотой колеснице!
 
 
Кто, посмотри, там манит из светлого моря
Милой улыбкой тебя! Узнало ли сердце?
Кони помчались быстрее,
Манит Фетида тебя.
 
 
Быстро в объятия к ней, вожжи покинув,
Спрянул возничий; Эрот держит коней за узды;
Будто вкопаны, кони
Пьют прохладную влагу.
 
 
Ночь по своду небес, прохладою вея,
Легкой стопою идет с подругой Любовью.
Люди, покойтесь, любите!
Феб влюбленный почил.
 

1795

 
«В какую высь меня взнесло!
Людишек на земле я вижу еле-еле.
Вот-вот коснусь небес! Всех выше в самом деле
Мое на свете ремесло!» —
Так кровельщик, на башне стоя,
Провозгласил. Так крошка-исполин,
Ганс-метафизик мнит в своем покое
За книгой. Крошка-исполин,
Та башня, с высоты которой ты взираешь,
На чем и из чего воздвигнута, ты знаешь?
Как ты туда попал? И эта крутизна
На что, как не затем, чтоб вниз глядеть, нужна?
 

1795

 
Далее, смелый пловец! Пускай невежды смеются;
Пусть, утомившися, руль выпустит кормчий из рук.
Далее, далее к западу! Должен там берег явиться:
Ясно видится он мысли твоей вдалеке!
 
 
Веру вожатому-разуму! Бодро плыви океаном!
Если земли там и нет, выйдет она из пучин.
В тесном союзе и были и будут природа и гений:
Что обещает нам он – верно исполнит она!
 

1795