Текст книги "Побег с «Оборотнем»"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Глава десятая

На громыхающем тарантасе, водитель которого за сиреневую купюру согласен был ехать хоть до Колымы, они промчались проспект Маршала Конева, за несколько минут миновали дубовское захолустье – несколько кварталов аварийных бараков.

– Не обращай внимания, – покосилась на него Валюша, – в Нью-Йорке тоже есть такие места.

– И давно ты из Нью-Йорка? – проворчал он.

– Я путешествую только мысленно, – ухмыльнулась девчонка, – я дальше Тулы вообще нигде не была, довольствуюсь каналом «Дискавери». Но какие мои годы, согласись? Вздремни, Турецкий, за окном ничего интересного больше не будет.

Он давно уже понял, что палец в рот ей лучше не класть – откусит по самое колено. За окном мелькали поля, увенчанные стайками «быстроногих» стрижей, березовые перелески. Асфальтовое покрытие давно оборвалось, машина прыгала на ухабам, доставляя этим самым удовольствие всем сидящим в салоне, кроме Турецкого. Шофер беззаботно посвистывал, временами косился в зеркало на странную парочку, Валюша держалась за ручку над дверью и каждый раз, подлетая к потолку, восторженно вопила «Оппа!». Подобные ощущения Турецкий испытывал, когда в далекие студенческие годы пролетал на «кукурузнике» над кукурузными же полями, направляясь в стройотряд под Брянском. Но в том путешествии давали картонные пакеты, и он был несколько помоложе.

Дорога петляла, зарываясь в поросшие гигантскими борщевиками пустоши. И вдруг вылетела к кладбищу – неизменному спутнику хоть какой-то, но цивилизации. Стая ворон, испуганная грохотом, взмыла с заросшего молочаем бугра. Но вот кресты и покосившиеся памятники остались в стороне, потянулась заброшенная ферма, зияющая пустыми глазницами. Одна из глазниц оказалась не пустой – оттуда немигающим взором таращилась на гремящую колымагу черная лошадиная морда. И снова извечная русская «идиллия» – дорога, вспаханная ковровой бомбардировкой, непересыхающие лужи в глубоких рытвинах, «пьяные» столбы линии электропередач. Деревня стартовала внезапно. Просевшая крыша всплыла из-за ломаного очертания плетня. Дорогу перегородил ржавый остов трактора «Кировец». Водитель сбросил скорость, объехал преграду. Собака с радостным гавканьем бросилась под колеса. Шофер ругнулся, чуть не наехал на забор, увенчанный насаженными на штакетины кирзовыми сапогами и человеческим лицом, выражающим ленивое любопытство. За развалюхами на околице потянулись нормальные частные дома, отдельные из которых можно было отнести к зажиточным. Дорожное покрытие стало практически плоским, расширилась проезжая часть. Подросла этажность зданий, и несколько минут спустя водитель остановился перед унылой бетонной постройкой, символизирующей, судя по всему, местную остановочную платформу.

Получив обещанную сумму, водитель испарился. Обстановка менялась кардинально, не в лучшую сторону. «Привокзальная площадь» переживала трудные времена. Рыночные ряды пустовали, став прибежищем своры бездомных собак, не проявляющих, к счастью, склонности к агрессии.

Здесь не было никакого транспорта, не считая запряженной лошадью повозки, нагруженной молочными баками – она стояла у строения с надписью «Продукты». О наблюдении со стороны дубовских законников речь пока не шла. У магазина старушки торговали редиской, укропом, прошлогодней картошкой, ходили люди не самого презентабельного вида. Безбожно чадя, подъехала «Газель». Турецкий насторожился. Но это были «свои» – выбрался водитель в спадающих трико, поплелся к кузову, распахнул двери. Через минуту он уже ругался с упитанной теткой по поводу доставки товара. Показалась местная молодежь: двое парней, умирающих от скуки, не знающих, куда применить свои энергию и таланты, с любопытством уставились на новоприбывших – особенно на Валюшу, у которой в ухе торчал наушник. Дополнительные неприятности вроде были ни к чему.

– Не обращай внимания, – отмахнулась Валюша, проследив за его взглядом, – народ здесь такой живет. Наглы называются. Работы у них нет, всеми днями шатаются, приключений ищут. Будут приставать – ты только не размахивай руками. Я сошлюсь на местного парня – некоего Колю Карачуна, он здесь в авторитете – и от нас отстанут. Постой здесь, я сбегаю расписание посмотрю.

Он остался в одиночестве, продолжал осматриваться. На другой стороне пустыря красовалось одноэтажное бетонное здание со странной вывеской «Универ…». К зданию подъехал пыльный «УАЗик», вышли мужчина и женщина, скрылись в здании.

Прибежала Валюша, покосилась на местную молодежь, которая продолжала их рассматривать, не в силах побороть лень.

– Электричка неизбежна, – глубокомысленно поведала Валюша, – но она опаздывает – что, кстати, совершенно нормально. У нас в запасе сорок минут.

– Это что, местный университет? – Турецкий кивнул на бетонное здание с загадочной вывеской.

– Нет, – покачала головой Валюша, – это «маг» отвалилось. Магазин, как видишь, работает. Ты не собираешься менять наш имидж?

Цены в логове местных негоциантов были практически доперестроечные. Не сказать, что полки ломились от товаров, но то, что он считал необходимым в «деревенской жизни», быстро нашлось. Они ходили по рядам, поражаясь примитивности патриархального заведения. За их перемещениями из-за массивного кассового аппарата бдительно следила крашеная особа.

– Ненавижу магазины, – вынесла неожиданный вердикт Валюша. – Знаешь, Турецкий, если ты не жмот, купи мне, пожалуйста, вот эту курточку за двести рублей, в которой умерли семеро подростков, и вот эти очаровательные черные резиновые сапожки. Дорога от Щечино, знаешь ли, не балует. Ну, и себе что-нибудь по обстановке. Слушай, – она сделала большие глаза, покосилась на кассиршу, – а у тебя есть пистолет?

Турецкий рассмеялся и демонстративно вывернул карманы. Валюша разочарованно вытянула мордашку.

– На твоем месте я бы не стала смеяться. Какой же ты следователь, если у тебя даже пистолета нет? Тогда купи бейсбольную биту… хотя откуда в этом сельпо бейсбольная бита?

– Валюша, перестань, – сказал он строго. – Наша миссия закончится через несколько часов. Потом ты вернешься к родителям… ну, может быть, а я займусь делами, не связанными с загородной жизнью.

– Ну-ну, – она некультурно шмыгнула носом, – на твоем месте я бы не зарекалась.

Он купил все, что она просила, истратив на ребенка целых триста рублей, приобрел прочную сумку, в которую после приобретения сложил короткую брезентовую штормовку, резиновые полусапожки.

– Лучше сразу преобразись, – посоветовала Валюша, – мало ли что…

Подумав, он так и поступил, спрятав в сумку кожаный пиджак, модные итальянские туфли и Валюшино барахло, включая плеер и рюкзачок. Из универмага они вышли преображенные. Забежали в продуктовый магазин и оттуда вышли. Валюша обозрела его с прищуром, соорудила хитрую мордашку.

– Отлично выглядишь, Турецкий. Можно задать деликатный вопрос?

Он посмотрел на часы. До прибытия опаздывающей электрички оставалось несколько минут.

– Задавай, – вздохнул Турецкий.

– У тебя есть женщина?

– У меня жена есть, – усмехнулся он.

– Да не, – она отмахнулась, – я не особо разбираюсь в таких вещах, как замужество. Я тебя о другом спрашивала. У тебя женщина есть?

– Нет, – сказал он чистую правду, услышав которую супруга Ирина издала бы мучительный стон облегчения.

– Правда? – Валюша задумалась. Стала машинально рассверливать пальцем дырку в ухе, оттянула мочку, согнула ушную раковину. – И что это значит, Турецкий?

– А что это должно значить? – он пожал плечами. – Все в мире взаимосвязано. Если у кого-то нет женщины, значит, у кого-то их две.

– Мне кажется, ты несерьезен. – Она приподняла головку, насторожилась. – А ну-ка побежали, электричка идет. Ты – в пятый вагон, я – в третий…

* * *

Оставшись один, он испытал ужас, граничащий с безрассудной паникой. Этому страху не было объяснения. Он не был уверен, что поступает правильно, он еще не составил мнения об утренних событиях, но страх уже сидел в подкорке, помыкая организмом. Валюши не было рядом, это его бесило. Он чувствовал ответственность за взбалмошную девчонку. Он сделал все возможное, чтобы погрузить ее в это болото, и теперь при любом раскладе она подвергалась опасности. Чем бы ни закончилась поездка, эта опасность не рассосется. Оставалось поздравить себя с новым приобретением и постараться хоть как-то приглушить муки совести.

В провинциальных электричках за последние сорок лет ничего не изменилось. Грязный проход, жесткие деревянные сиденья. Неизменная надпись на дверях, извещающая о том, что «звери отрыгаются ароматически». Даже пассажиры оставались те же самые. Дачная публика, состоящая на девяносто процентов из пенсионеров, рабочий люд. Турецкий вошел в вагон, чувствуя себя каким-то изгоем в «приличном» обществе, стащил с плеча сумку, отправился по проходу вдоль вагона. Новая штормовка давила в плечах – нужного размера в магазине, как всегда, не нашлось. Он сел примерно посередине вагона, против движения, рядом с проходом, напротив женщины средних лет с клетчатым пакетом, пристроил сумку на колени. Перегон между Щечино и Сплавным был таким же длинным, как предыдущий – электричка разогналась, колеса гремели на стыках, вагон болтало из стороны в сторону. Он сидел, как на иголках, гадая, как бы набраться терпения. В конце вагона хохотала распущенная молодежь, в отсеке напротив двое работяг в жилетах путевых рабочих резались в подкидного. В следующем отсеке девушка в огромных «ботанических» очках оторвала глаза от книги, мазнула рассеянным взглядом Турецкого, снова уткнулась в чтиво. Дрогнули ресницы, она опять украдкой подняла глаза. К черту этих провинциальных тургеневских девушек…

Возникла дикая мысль: а оторвал ли он ярлычок от ворота? Ничего он не отрывал. Нет, кажется, Валюша что-то отрывала… Яростно зачесалась спина, он потерся хребтом о спинку. Девушка в очках в третий раз оторвалась от своего неинтересного чтива, вздохнула, вновь принялась искать знакомые буквы… Электричка замедляла ход, приближаясь к Сплавному. Остановились, разъехались двери, публика потекла в вагон. Рыбаки с зачехленными спиннингами, старушки с тележками, потомственные тунеядцы и алкоголики. Один из последних чуть не отдавил Турецкому ноги, втискиваясь в отсек. Проблеял что-то нечеловеческое, сел на одно с ним сиденье, обдавая смачным ароматом перегара. Развалился – одну руку забросил за спинку сиденья, другую пристроил на окно. Подмигнул сидящей напротив даме (последнюю чуть не стошнило), закрыл глаза, захрапел.

Турецкого уже выкручивало от нетерпения. Словно чувствовал, что назревают неприятные события. Перегон до Павино оказался не длинным, поезд заскрежетал суставами, замедляя ход. Вагон тряхнуло. Выходили и заходили какие-то люди, звенело в ушах. Электричка неторопливо набирала скорость, проплывала платформа, одиноко стоящие граждане. Когда появились милиционеры в серой «полевой» форме, он был уже на взводе…

И все-таки свершилось! Он не мог поверить. В горле пересохло, сердце аритмично забилось. Разъехались двери, в вагон вошли двое молодых служителей законности в форменных кепках. У каждого на поясе наручники и дубинка. Неопрятные, мятые, с недовольными физиономиями. Обозрели перспективу вагона, медленно двинулись по проходу, внимательно рассматривая немногочисленных пассажиров. Заткнулась компания подвыпившей молодежи, примолкли оживленно галдящие пенсионерки. Насупились, но не бросили игру дорожные рабочие. Турецкий окаменел. Встать и двинуть к выходу? Не будет ли это слишком вызывающим? Или терпеливо ждать? В принципе, он может справиться с двумя сосунками, мнящими из себя хозяев жизни. Несколько ударов – и здравствуйте, новые неприятности…

Он сидел, окаменев, а милиционеры неумолимо приближались. До них оставалось метра три. Он перехватил взгляд сержанта, исполненный скуки и высокомерия, потупил взор в пол. Ведь эти ребята, как собаки – очень не любят, когда на них долго и недвусмысленно смотрят…

– Ваши документы, гражданин? – прозвучал над головой металлический голос.

Он уже знал, что они не пройдут мимо. Не спасут ни штормовка, ни резиновые сапоги, ни сумка «потомственного бродяги». Он один такой в этом вагоне, на других не похожий, выбивающийся из «монохромной» народной массы… Он поднял голову, сжимая кулаки. Лучше сразу бить, используя фактор внезапности…

Но ударить первым он не решился. И правильно сделал. Строгий сержант смотрел не на него, а поверх его головы. С запозданием Турецкий сообразил, что милиционер обращается к алкашу, придавившему на массу. Волна облегчения захлестнула с головой. Алкоголик проворчал что-то неразборчивое, выпрямил спину, осоловело уставился на вопрошающего.

– А-а, – прохрипел, сообразив, чего от него хотят, полез во внутренний карман, вытянул замызганную книжицу. Передача основного документа, удостоверяющего личность гражданина, произошла непосредственно перед носом Турецкого. Он сидел, неподвижно глядя перед собой, – а как еще себя вести? Не улыбаться же? Сердце бешено колотилось, поезд подпрыгивал на рельсах, казалось, сейчас оторвется от полотна, полетит с балластной насыпи…

– И что с ним делать? – проворчал сержант, обращаясь к напарнику. – Посмотри на него. Хотя с документами вроде все в порядке.

– Да оставь ты его, – бросил второй, – нужна тебе эта проблема?

– Ладно, держите, гражданин, все в порядке. – Потертая книжица проплыла перед носом, «гражданин» что-то хрюкнул, забирая свою собственность. Милиционеры потекли дальше. Сердце бешено тряслось, не могло успокоиться. Алкоголик сыто заурчал, вновь развалился, захрапел. Турецкий смотрел на удаляющиеся серые спины, видел, как люди провожали их глазами – кто-то равнодушно, кто-то с презрением, со страхом, кто-то даже не смотрел на них. Мозги кипели от усердия. Сейчас они войдут в четвертый вагон – и только богу ведомо, как быстро его пройдут. А в третьем – Валюша. Как она себя поведет при виде мундиров – неизвестно. Как поведут себя милиционеры при виде одинокой девочки – тоже тайна. Обратят на нее внимание? Можно не сомневаться. «Я девочка-бомж, со мной прикольно знакомиться, ведь меня не нужно провожать домой…» Шутки шутками, но могут быть и неприятности… Милиционеры скрылись в тамбуре, прошли его без остановки, втянулись в «гармошку» между вагонами. Забилась дверь, которую они забыли закрыть. Когда же, черт возьми, остановка?.. Ожидание становилось невыносимым. Он подхватил сумку, зашагал к выходу, едва сдерживая себя, чтобы не побежать. Вывалился в тамбур, сунулся в распахнутую дверь. Вторую дверь милиционеры тоже не посчитали нужным закрыть. Было видно, как они идут по четвертому вагону. Остановились примерно на середине, стали докапываться к кому-то из пассажиров. Но и здесь победила вселенская лень – не нашлось увесистых оснований, чтобы докопаться по полной программе. Милиционеры перебросились парой слов, побрели дальше. Ох, зря они так, их должно что-то остановить… Но их ничто не могло остановить, они уже приближались к тамбуру. Поезд и не думал останавливаться. Хотя, впрочем…

Заскрежетали тормозные колодки, деревья за окном побежали чуть помедленнее, вот еще замедлились. Электричка приближалась к остановочной платформе «Подгорное»… Но патруль уже был в тамбуре, вот он уже перетек в третий вагон, где совсем одна сидела Валюша. Он чуть не стонал от нетерпения. Бежать за ними? Бить, если девчонка привлечет их интерес? Но поезд уже конкретно тормозил – со скрипом, лязгом, скрежетом. Уже проехали начало остановочной платформы, бетонную будку с выцветшей надписью «Подгорное», вот уже почти остановились… За спиной разъехались двери – кто-то из вагона собрался выходить. Он оттеснил желающих плечом, встал у двери, готовый сорваться с высокого старта. Поезд остановился. Но двери не открывались – словно издевался машинист этой чертовой каракатицы! Но вот разъехались со стуком.

Турецкий выпрыгнул из вагона, завертел головой, дико волнуясь. Где же, мать ее, Валюша?! В окрестностях платформы, видимо, было много дач – люди в массовом порядке покидали вагоны. Странный народ эти дачники – воскресенье, практически вторая половина дня, куда они все собрались? Граждане выходили из вагонов, тянулись к тропе за будкой остановочной платформы, убегающей в лес. Кто-то шел в другую сторону – вдоль перрона. Из леса выбежал запыхавшийся мужик в драной кепке и с зачехленными удочками, успел впрыгнуть в электричку. Паника нарастала, он вертел головой. Он не видел Валюши! Менты успели сцапать?! Он дернулся обратно, к вагону, но двери с лязгом сомкнулись, он отпрянул. Дрожь прошла по телу электрички, вагон поплыл, набирая скорость. Он со злостью ударил по нему кулаком, резко повернулся. Остановочная платформа уже была практически пуста. Люди торопились по своим дачам. Он застыл, охваченный ступором, голова горела…

– Турецкий, ты кого-то потерял?

Голос прозвучал не в мозгу. Он круто повернулся. Едва дыхание не перехватило. Шумно вздохнул, выпустил накопившийся пар. Девчонка сладко позевывала, терла воспаленные глазки, потешно моргала.

– Вы только посмотрите, кто у нас проснулся, – пробормотал он дрогнувшим голосом.

– Ага, – согласилась она, – я как в армии: в любой непонятной ситуации – ложусь спать. Хотя, знаешь, Турецкий, я, в общем-то, умею спать и в понятной ситуации.

– Ты могла проспать нашу станцию, – возмутился он.

– Так не проспала же. Проснулась, когда людишки из вагона стали выходить, кинулась, выпала последней… Ты почему такой взволнованный, словно влюбился? – она окончательно проснулась и уставилась на него с любопытством. – Знаешь, Турецкий, ты временами проявляешь женские черты: эмоциональность, импульсивность, нелогичность.

– Ты не видела патруль?

– О, господи, какие страшные вещи ты говоришь, – она посмотрела на него с ужасом. – Никого не видела, Турецкий. У тебя галлюцинации, да?

– Ты в каком вагоне ехала? – сообразил он.

– Во втором, а что?… А-а, – она догадалась, – ты думал, что я в третьем. Нет, Турецкий, промахнулась я. Ошиблась, в общем…

– О, боже! – он взялся за голову, почувствовал, как его начинает разбирать смех.

– Пошли. – Валюша осмотрелась, потянула его за рукав вдоль перрона – в обратную сторону движения поезда. – В тех местах, куда мы пойдем, нет никаких дач, и телят там не пасут, даже грибники туда не ходят, потому что страшно…

* * *

Позднее он с содроганием убедился, что в ее словах практически не было преувеличения. Они спустились с платформы, перешли пути и погрузились в широкую лесополосу. Тропинка в траве и буреломе была символической, в эту сторону люди ходили редко. Отбивая ноги о торчащие из земли корни, они выбрались на проходящую вдоль лесополосы дорогу и зашагали по ней. Дорога плавно забирала на юго-восток. Этой трассой почти не пользовались – вся колея поросла чертополохом. На открытом пространстве, к большому удовольствию, долго маячить не пришлось, вскоре дорога пошла под уклон, они спустились в низину и зашагали вдоль плотного осинника. В разрывах между деревьями мелькнула геофизическая вышка – вернее, то, что от нее осталось, несколько прижавшихся к вышке строений унылого облика.

– Здесь все запущено и заброшено, – объясняла Валюша. – Дорога при царе Горохе была нормальная, геофизики работали. А сейчас на транспорте до Тасино можно доехать только из Сплавного – там, по слухам, еще сохранилась какая-то дорога. О ее качестве можно только догадываться. Да, Турецкий, – разглагольствовала Валюша, – теоретически мы могли выпасть в Сплавном и дождаться какую-нибудь попутку. Но, боюсь, нам эту попутку пришлось бы ждать до осени. А так мы с тобой идем – по самой короткой дороге. Всего каких-то шесть километров. Ну, может быть, восемь. Здесь вообще никого нет – ни разбойников, ни лесников, ни леших. Хотя места, конечно, мрачноватые…

Она начала повествовать, как отец за три копейки приобрел дом в Тасине, когда она еще пешком под стол ходила. Мечтал устроить там настоящую загородную виллу. Первые годы с энтузиазмом туда мотались – у них была прекрасная машина «Нива», которая могла проехать по любому бездорожью. Отец возвел новый забор, пытался перестроить дом, но в результате вышла лишь пристройка к зданию, которую стали использовать в качестве сарая. Мать накинулась на грядки, но быстро разочаровалась в огородничестве – земля на участке была глинистая, бесплодная, выжатая до упора предыдущими поколениями огородников, и то немногое, что на ней охотно произрастало – это лебеда, сурепка, овсюг, пырей и, разумеется, полынь. Потом сломалась прекрасная машина, причем сломалась практически пополам – к счастью, в аварии никто не пострадал. Отец купил простые «Жигули», и в первой же поездке сели в рытвину, из которой выбирались весь световой день. Загородный дом в Тасине постепенно превращался в пытку. Валюша изумлялась: как можно делать вид, что все хорошо, когда все плохо? Четыре года назад взбунтовался отец, заявив, что все, шабаш. Не для того он горбатится всю неделю на работе, чтобы по выходным терпеть муки, связанные с так называемой «дачей». Мать недолго сопротивлялась, и для нее эти увеселительные поездки, отнимающие уйму времени и денег, стали кромешным страданием. Для порядка она сходила в агентство недвижимости, хотела узнать, нельзя ли выручить за дом какую-нибудь копеечку. В агентстве долго смеялись, а потом посоветовали просто его сжечь, чтобы не было так мучительно больно. На этом и закончилась дачная жизнь семьи Латыпиных. Три года никто из них не появлялся в Тасине и не имеет ни малейшего понятия, в каком состоянии находится дом…

– Пошли сюда, – потянула Валюша его с дороги, – пройдем через околок, напрямую, дорога все равно дает петлю.

– Может, не надо? – засомневался он. – Обычно такие дела добром не кончаются, уж поверь моему горькому опыту. Есть же вполне очерченная дог, рога…

– Какой же ты нерешительный, Турецкий! – возмутилась Валюша. – И как ты с такой нерешительностью собрался воевать с целой милицейской мафией? Давай, не бойся, срежем за десять минут…

Они погрузились в высокую траву, но не прошли и десятка метров, как Валюша взвизгнула, упала, схватилась за ногу.

– Только не говори, что сломала ногу! – ужаснулся Турецкий, бросаясь к девчонке. Она сидела, обняв лодыжку, источала в пространство крепкие ругательные выражения.

– Ты не думай, Турецкий, – подняла она на него ясные слезящиеся глаза, – я ругаюсь вовсе не от низкого уровня культуры и образованности. А от близости к природе и… – она невольно задумалась.

– И языческим корням, – подсказал Турецкий. – Русский мат, вопреки популярному мнению, не наследие монголо-татарского ига, а исконно наше изобретение. Но постарайся, Валюша, в моем присутствии, все же воздерживаться от нехороших слов. А то я чувствую себя неловко. Ну-ка, дай посмотреть.

– Руками не смотрят! – она ударила его по запястью. – Нормально все, в канаву попала, ногу подвернула…

Она встала, прошлась, немного прихрамывая, косясь на него со злостью. «Ага, – подумал Турецкий, – если женщина сердится, то она не только не права, но и понимает это».

– Может, вернемся на дорогу?

– Да иди ты! – огрызнулась она. – Не дрейфь, Турецкий, шуруй за мной.

Он крупно пожалел, что не настоял на своем. В последующие полчаса он познал практически все прелести путешествия по пересеченной лесистой местности. Для начала они вдосталь извозились в крапиве, заросли которой сплошным бастионом окружали лесок. Валюша пищала, но терпела, яростно чесала волдыри от ожогов.

– Крапива ерунда, – бормотала она, – крапива даже полезна. Вот где-то в Юго-Восточной Азии, если верить телевизору, крапива так крапива. Лапортея называется. Дети умирают пачками от ее ожогов. А взрослые падают в обморок, а потом месяцами болеют.

Пришлось вооружиться увесистой жердиной и с ее помощью сшибать жгучие метелки, чтобы проделать тропу в зарослях. Несколько раз они погружались в неглубокие, но хорошо заваленные буреломом овраги, преодолевая которые, имели хорошую возможность окончательно доломать ноги. То стеной вставал кустарник, и Валюша, не смущаясь, садилась на корточки и пробиралась под ним, виляя попой, а ему приходилось продираться в полный рост, ругаясь «последними» литературными словами, и при этом как-то не умудриться потерять сумку. То снова вставали баррикады бурелома, то вскрывались под ногами замаскированные ловушки. Валюша наткнулась мордашкой на гигантскую, почти сказочную паутину, принялась, стеная и подпрыгивая, отдирать ее от лица, что окончательно лишило ее сил.

– Не понимаю, – жаловалась она, – почему паук сам не прилипает к своей паутине.

– Очень просто, Валюша, – объяснял Турецкий, – радиальные нити паутины не липкие, липкие только концентрические нити. Именно поэтому паук к паутине и не приклеивается.

– Боже, какие сложности…

У следующей паутины она сделала остановку, принялась ее ощупывать, пока ей на голову не свалился хозяин «поимочного» устройства, и Валюша с воплем не убежала.

Злорадствовал Турецкий не долго. Лес благополучно заканчивался, они брели по густому папоротнику. Буквально на опушке им дорогу пересекла бойкая речушка, заваленная элементами отжившей флоры. Он в растерянности остановился на берегу. Самым разумным было бы спуститься пониже по течению, где русло сужалось, и найти приличную переправу. Но Валюша перескочила речушку, прыгая с деревца на деревце, и ему, чтобы не стать объектом новых насмешек, пришлось повторять ее путь. В итоге он свалился в воду, зачерпнул сапогом, промочил штаны, а когда выбирался на берег, забуксовал в илистом дне и свалился носом в воду.

– Ну что, умираем? – прыгала вокруг него Валюша, не сдерживая смеха. – Не быть тебе, Турецкий, лесником и следопытом. Ты как? Держишься? Принести что-нибудь сухое и мягкое?

– Принеси что-нибудь мокрое и крепкое, – ворчал он, выбираясь на сухое. Чертыхаясь, стягивал с себя сапоги, разложил на пригорке стельки, подставил солнцу мокрые фрагменты одежды. – Все, Валюша, дальше не пойдем, пока не высохну. Перекур. Отлично мы с тобой срезали.

– Можно подумать, это я виновата, – возмутилась она. – Подумаешь, ножки промочил. «Повесть о настоящем человеке», блин. Не отрежут. Ладно, отдыхай.

Она продолжала свои взаимоотношения с пауками, а он сидел на пригорке, греясь в солнечных лучах, украдкой наблюдал за девчонкой, возящейся на опушке. Положительно, это была не совсем та Валюша, которую он встретил впервые на квартире Латыпиных. Появлялись в характеристике несколько отличные, хотя и не всегда положительные моменты. Вскоре ей надоело изучать дикую природу, она вернулась, села рядом, вытянула ноги. Он достал из сумки банку сайры, вскрыл ее консервным ножом, вынул из зачехленного набора ложку, сунул Валюше.

– На, перекуси. С тобой, я чувствую, мы еще не скоро доберемся.

– Балуешь? – она с сомнением покосилась на банку. – Не буду. Я, как все порядочные женщины, мечтаю похудеть.

– И что с того? – он пожал плечами. – Поешь и мечтай дальше. На природе очень неплохо идет.

– Лучше закурить дай.

– Нет, Валюша, – он придал голосу металлический оттенок, – закурить я тебе не дам. В моей компании ты не будешь курить, оперировать грязными словами и вести себя так, будто ты здесь старшая. Не хочешь есть – пожалуйста. Жди. Доем и пойдем.

Она презрительно фыркнула, легла на бок, отвернулась от него. Он поел, запил минералкой, потряс ее за плечо.

– Ну, веди. Где твоя короткая дорога?

Они погрузились в цветочное поле, напоенное приятными ароматами. Турецкий волочился за Валюшей и недоумевал, куда пропала дорога? По всем приметам, они уже «срезали» и должны были благополучно на нее выйти. Но вместо дороги возник березовый перелесок, Валюша двинулась вдоль опушки, потом задумалась, почесала веко и направилась в лес. Турецкий вздохнул, пристроился за ней. Березняк, по счастью, оказался проходимым. В нем было хорошо и приятно. Светло-зеленая травка-кислица сплошным ковром покрывала землю. Молодые березки склоняли ветки, усыпанные глянцевыми листочками. Хрустя сухими ветками, шурша прошлогодней листвой, они миновали лесистый участок местности и вновь оказались на солнечном лугу. Валюша озадаченно почесала шею. Повертела головой и ткнула в ближайший островок зелени.

– Туда. Только молчи, Турецкий.

– Шесть километров мы уже прошли, – заметил он, когда они выбрались из очередной чащобы.

– И что? – огрызнулась Валюша. – Возможно, я немного ошиблась. Я не голубь, в меня не встроен компас. Если хочешь, можешь вернуться на станцию, а я пойду дальше.

Теперь перед ними непроходимой стеной возвышался хвойно-осиновый лес. Разрывов в этой глыбе не было. Пришлось невольно согласиться – начинались мрачноватые места. Они двигались молча, сосредоточенно пыхтели, ступали осторожно, чтобы не угодить в предательскую ловушку, отгибали ветки, выискивали взглядом проходимые участки. Островки буйной зелени сменялись островками сухостоя, несколько раз они попадали в низины, в которых подозрительно хлюпала земля под ногами. Белки настороженно смотрели на них с веток. Временами над головами что-то трещало, сыпалась листва, хлопали крылья, разносились странные звуки, напоминающие вопли удушаемых младенцев. Турецкий подметил, что Валюша стала держаться к нему Поближе, все чаще испуганно посматривает по сторонам, вздрагивает от резких звуков. Лишь однажды она потеряла бдительность – пошла на приятный запах. Роскошная липа цвела на поляне, источая вокруг себя дурманящий аромат. Он вовремя успел ее оттащить от этого великолепия – вокруг цветущего дерева гудел рой пчел…

И вновь густая тень елового леса. Отмершие сучья, целые мертвые деревья. «Где-то здесь, должно быть, обитает баба-Яга», – с опаской думал Турецкий, косясь по сторонам.

Только к пяти часам вечера, уставшие, вдоволь вывалявшиеся в природе, они взобрались на косогор и разлеглись в позе наблюдателей. В низине была деревня…

– Ну что ж, если очень захотеть, можно добраться и до Тасино, – пробормотал Турецкий. – Ты уверена, что это именно оно?

– Можешь не сомневаться, Турецкий… Вон наш дом, он почти крайний справа, на южной околице… – Валюша попыталась сломать веточку волчьего лыка, оказавшегося перед глазами, но ветка мочалилась, не желала ломаться. Она оставила это безнадежное дело, нахмурилась, замолчала. Видно, в голову пришла идея.

Турецкий чувствовал волнение. Желания немедленно вскочить на ноги и спуститься с холма он как раз не чувствовал. Мрачно созерцал открывающиеся перспективы. Деревню Тасино практически со всех сторон окружали леса. Особенно на юге, где густой черный лес подступал вплотную к околице. С северной стороны в деревню втягивалась дорога – расквашенная грунтовка – она вытекала из соснового бора, как-то причудливо изгибалась на опушке и растворялась среди домов. На всю деревню было дворов двадцать-двадцать пять. Замшелые, заросшие бурьяном, продавленные крыши, осевшие в землю постройки, развалившиеся или находящиеся на стадии полураспада сараи, оборванные электрические провода. Даже собаки здесь не лаяли. Впрочем, в отдельных домах, похоже, теплилась жизнь. Выбралась курица из-под плетня, отправилась прыгающей походкой по своим делам. В чахлом пруду на северной околице, обозначенном пучками камышей, проявилась стая водоплавающих. Какое-то тело шевелилось в пустоте между сараями. Скрипнула дверь – звук отчетливо разнесся по округе, в низине наблюдалась интересная акустика – появилось еще одно тело, принадлежащее, по всей видимости, пожилой женщине. Тело тяжело спустилось с крыльца, удалилось куда-то за дом. Минуту спустя раздался пронзительный поросячий визг.