Текст книги "Побег с «Оборотнем»"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– Ага, – встрепенулся Нагибин, – Латыпиных исключаем.

– Или нет, – вздохнул Турецкий. – Сделал вид, что побежал выше, а сам вернулся к Латыпиным.

– Так давайте искать его у Латыпиных, – простодушно предложил Нагибин. Засмеялся, подался к холодильнику. Турецкий уставился в окно. В свете фонарей неплохо освещался участок местности между деревьями. Напротив здания остановился неказистый «УАЗ», в ведомственной принадлежности которого можно было не сомневаться, распахнулась дверца, вывалился взмыленный лейтенант Леонович, махнул водителю и, придерживая папочку под мышкой, засеменил к зданию. Машина резво тронулась с места, лихо развернулась на двойной сплошной и понеслась в направлении площади Тавровского. Леонович скрылся в здании.

– Прячь пиво, Олег Петрович, – усмехнулся Турецкий, – у нас запоздалый посетитель.

– Прошу прощения, – буркнул Максим, вваливаясь в номер, – я на минутку. Короленко так меня любит, что даже из кровати готов вытряхнуть. Приказал вам отвезти бумаги, – он бросил в кресло пухлую папку с медным замочком и с любопытством начал осматриваться.

– Что это? – не понял Турецкий.

– Протоколы допросов жильцов дома, прочих сантехников, телевизионщиков. А также Алены Игоревны Дерябиной, подручных Поличного. Не уверен, что вам это нужно, но Пал Палыч считает, что не повредит. Разбирайтесь.

Турецкий с опаской покосился на папку. Если он начнет знакомиться с содержимым, то завтра на работу идти будет некому. Он выразительно посмотрел на Нагибина. Тот сделал жалобное лицо и молитвенно уставился в потолок.

– Пиво будешь? – предложил Турецкий. – Или ты пока на работе?

– Буду, – подумав, кивнул Леонович и плюхнулся на диван. – Сам уже не понимаю, когда я на работе, а когда нет.

– Держи, – Турецкий передал ему бутылку. – Помнится, Короленко отпустил тебя?

– Отпустил, – согласился Максим, – огромное вам за это спасибо. Но счастье длилось недолго. Сначала меня вызвал Конюков – начальник моего отдела. Он составляет отчет за полугодие, а самому возиться не хочется. Потом позвонил Короленко, наткнулся на меня, страшно обрадовался. Ну, все на сегодня, надеюсь, до утра дадут отдохнуть… – Максим приложился к бутылке, заурчал от удовольствия.

– Ты в курсе проводимого расследования? – спросил Турецкий.

– В принципе, да, – допустил Максим. – Мне кажется, в нашем управлении весь штат уже в курсе. Шифровались до последнего, а когда случился провал, все стали такими информированными… Между прочим, я был в числе тех, кого привлекли четырнадцатого июня для слежки за объектом.

– Серьезно? – изумился Турецкий. – Ты же из убойного отдела.

Максим засмеялся.

– А Махонин, как всегда, перемудрил. Посчитал, что, привлекая людей из других отделов, поспособствует сохранению секретности. Отобрал у всех мобильники, оставил только рацию в машине…

– Так это ты сидел в машине? – насторожился Нагибин.

– Ну, сидел, – как-то опасливо покосился на него Леонович. – Нас там четверо сидело. Ночью были другие, и машина была другая. Нас собрали в шесть утра – Олега Москалева, Ромку Шалевича, Никиту Крымова – поставили задачу, конфисковали мобильники. Махонин лично инструктировал. Мы даже не догадывались, что Поличный – оборотень. Поверить не могли. Чудны же дела нашего отдела собственной безопасности… Около семи мы сменили ребят – поставили машину у детской площадки, и давай куковать. В принципе, не спали. Проворонить Поличного мы никак не могли, даже подстраховка имелась – камера на лобовом стекле фиксировала всех входящих и выходящих из подъезда. Если бы вышел подозрительный тип – ну, скажем, Поличный замаскировал бы свою внешность – насчет такого у нас был строгий приказ: хватать и развенчивать. А потом, около одиннадцати, из подъезда выбежала женщина, как оказалось, жена Поличного. Завертелась карусель. Влепили нам в тот день по строгачу, – Максим сокрушенно вздохнул. – Ума не приложу, за что. Начальство было в ярости.

– Имеются полезные мысли?

– Сбежал, подлец, – развел руками оперативник. – Психолог из аналитического отдела сказала, что жена и дочь Поличного, судя по всему, не врут. Их хотели допросить с помощью детектора лжи, но потом передумали. Ведь это ничего не даст, верно? Чего тут мудрить? Есть четыре квартиры, с их жильцами и надо работать. Хотя насчет старушки… – Максим скептически покорябал затылок. – Старушку я бы исключил из списка – дабы не делать лишнюю работу. Вы тоже так считаете? Ведь вы, наверное, со всеми из этой компании побеседовали?

– Имел честь, – задумчиво согласился Турецкий.

– И что думаете по этому поводу?

– Ясный и четкий ответ: не знаю, – Турецкий невесело засмеялся. – Мысли шальные роятся, но все это вилами по воде.

– Понятно, – усмехнулся Максим, – гениальный сыщик никогда ни в чем не признается. Лично я поступил бы проще. Доставил бы всех подозрительных жильцов в управление и колол бы до упора.

– В смысле, пытать? – насторожился Нагибин.

– Зачем пытать? – Леонович смутился. – Не такой уж я любитель рукоприкладства. Терпеть не могу, когда людей бьют. Существуют законные способы ведения допроса, включая детектор лжи.

– И что это даст? – пожал плечами Нагибин. – Такая компания, что прибор будет шкалить на каждом кандидате. Если даже найдется человек, спасший Поличного, что это даст? Поличный уже далеко, где его искать, человек не знает, и привлечь этого благодетеля вы толком не сможете. Ведь он тогда не знал, что Поличному вменяется целый букет преступлений. Для него это был всего лишь сосед, попавший в затруднительную жизненную ситуацию. А соседям, как известно, надо помогать.

– Все это так, – вздохнул Максим, – думаете, мы не понимаем? Поличного ищут повсюду. Сформированы несколько бригад, привлечены специалисты из областного центра, внештатные сотрудники, тайные осведомители. Прорабатываются места, где он может появиться. И все же я бы окончательно не сбрасывал со счетов соседей. Этот человек может не знать, куда он подался. А может и знать…

– С такой компанией действительно не разгуляешься, – покачал головой Турецкий, – и пристрастные допросы данной публики – не самое удачное решение. Кого мы имеем? Людей науки – уважаемых, добропорядочных граждан, работающих на износ, чтобы прокормить себя и бестолковую дочь – достойную представительницу подрастающего поколения. Хрупкую старушку, к которой пальцем прикасаться страшно. Влиятельного чиновника из мэрии – нервного и скандального. Как вы представляете его допрос? На каком основании? Он подключит такие связи, что все ваше управление содрогнется. Мало Короленко неприятностей? А еще жена чиновника – любительница голодных обмороков. Что вы с ней будете делать? Держать взаперти и считать ее обмороки? А бизнес-леди Харецкая с восьмого этажа? Надеть мешок на голову и бить по мешку, пока не признается? Ну, признается, но вас устроят такие признания? А тунеядец, альфонс и андроид Каневич?

Вытрясти дурь из этого экземпляра, конечно, можно, чтобы жизнь медом не казалась, но это ведь не ваша цель? Держу пари, он расколется на первом же допросе – особенно если напротив посадить мускулистого сержанта с закатанными рукавами. И куда вы пойдете с его признаниями?

– Критиковать – это замечательно, Александр Борисович, – упрекнул Леонович. – Критиковать в этой стране умеют все. А вот сделать что-нибудь доброе и вечное… Не мое, конечно, дело, но у вас имеется план дальнейших действий? Готов поспорить, завтра Короленко прикомандирует меня к вам, и будем тоскливо любоваться нашими физиономиями.

– Управление завтра работает?

– Да, формально суббота – выходной день, но не думаю, что будет много отдыхающих. До обеда люди точно будут на рабочих местах. А что?

Турецкий задумчиво постучал по папке с протоколами.

– Все это, конечно, хорошо, Максим, но… как насчет вживую пообщаться со вдовой убиенного Дерябина и арестованными парнями из банды Поличного?

Леонович от изумления отвесил челюсть.

– Поражаюсь вам, Александр Борисович. Ищете дополнительную работу? Вам оно сильно нужно?

– Считаешь, Короленко будет возражать?

– Не знаю, – Максим задумался, – дело, конечно, хозяйское, разбойников держат в СИЗО, а вдову куда-то спрятали. Говорят, она попадает под программу защиты свидетелей… хм, будете удивляться, но у нас, оказывается, такая существует, хотя и применяется не часто.

– Практически не применяется, – фыркнул Нагибин. – Для претворения такой программы в повседневную практику нужно много работать и иметь щедрое финансирование. Тут вам не Америка, юноша.

– И, тем не менее, ей пообещали защиту за выступление на суде. Судить пока некого, вот и мается женщина в заточении, пока не поймают, Поличного. А когда его поймают и поймают ли, только богу ведомо. Я думаю, возражать Короленко не будет, но вам придется хорошенько объяснить, зачем вам с ними беседовать. Вас вроде приглашали по другому поводу. А он трясется за сохранность этих людей.

Леонович посмотрел на часы. Сделал испуганные глаза, начал выбираться из кресла.

– Надо ехать, а то поспать не успею. Спасибо за пиво, за радушный прием. Намекну завтра Пал Палычу, что вы желаете пообщаться с его подопечными, а причину объясняйте сами. Понадоблюсь утром – всегда на связи.

Юноша умчался, Турецкий пристально воззрился на коллегу. Нагибин прикончил третью бутылку и уже клевал носом – больше для блезира, дабы не припахали разгребать протоколы.

– Подъем, рота! – рявкнул Турецкий и распорядился: – Пора укладываться спать. Завтра с утра пораньше дуешь в управление и занимаешься приготовлением моего визита к арестованным бандитам и женщине, находящейся под защитой правоохранительных органов.

«До чего же смешно звучит», – подумал он.

– А вы куда? – насупился Нагибин.

– Работать буду, Олег Петрович, работать…

Глава шестая

Этой ночью он отвратительно спал. Кровать была повышенной комфортности, в форточку дул прохладный ветерок, но сон не шел. Тревожный звоночек еще не прозвенел, но кое-что в этом деле его уже настораживало. Возможно, интуиция ошибалась. Он вертелся с боку на бок, отчаявшись уснуть, натянул трико, выбрался в гостиную между спальнями, извлек из холодильника последнюю бутылку сваренного в Туле пива, развалился на диване, включил телевизор. В голову лезли какие-то причудливые мысли. Во-первых, за целые сутки не позвонила жена. Во-вторых, не звонил Меркулов – тоже странно. В-третьих, он сам никому не звонил, поскольку весь день находился в каком-то мутном состоянии. Он нашел канал, показывающий наиболее скверно, притушил звук, лениво смотрел, запрокинув голову, как по экрану бегает рябь и какие-то невразумительные фигуры. Эффект последовал быстро – он задремал. Очнулся, когда пиво из бутылки полилось на ноги, выключил телевизор, побрел в спальню…

Он выставил ворчащего Нагибина из номера в девять утра, а сам еще валялся, поджидая озарения. В принципе, отдельные моменты состыковывались. Другие вызывали вопросы. В десять утра он брел по просыпающемуся проспекту, разыскивая что-нибудь похожее на кофейню. Подходящее заведение отыскалось в паре кварталов от гостиницы, он уединился за перегородкой, заказал двойную порцию эспрессо, какие-то бутерброды, ватрушки с посыпкой. В четверть одиннадцатого раздался телефонный звонок.

– Надеюсь, разбудил, Александр Борисович? – проворчал Нагибин.

– Надейся дальше. В отличие от некоторых я уже работаю.

– В отличие от некоторых вы уже поели, – завистливо подметил следователь, – а я хожу голодный. Удалось добиться аудиенции у господина Короленко. Он готов помочь всеми доступными ему средствами, но сильно недоумевает, зачем вам встречаться с бандитами и вдовой Дерябина. Все решаемо, но он удивлен, почему вы решили взять для изучения дополнительную тему. Честно говоря, я тоже немало удивлен.

– Чихать я хотел на ваши недоумение, – проворчал Турецкий, – давай разделимся, дружок. Выбивай добро и отправляйся на рандеву с лучшими представителями арестованной молодежи. Не мне тебя учить, как проводить допросы. А с вдовой Дерябиной я пообщаюсь лично.

– Замечательно, – восхитился следователь, – бандиты – мне, женщина – ему! Впрочем, сочувствую, Александр Борисович. Сомнительное удовольствие – общаться с опечаленной утратой женщиной.

Турецкий заказал вторую двойную порцию, пристально гипнотизируя телефон, лежащий на столе. И тот не подвел, рыкнул, задрожал, завибрировал с комариным писком…

– Александр Борисович? – пророкотал густой бас милицейского начальства. – Короленко беспокоит, с добрым утром.

– И вам, Пал Палыч, – откликнулся Турецкий.

– Послушайте… – замялся полковник, – ваш коллега передал мне вашу просьбу, и, признаться, она несколько меня озадачила. Превышением должностных полномочий, допущенным Поличным, занимается специально созданная группа из работников отдела внутренней безопасности, это дело засекречено, у них все материалы и тому подобное. Честно говоря, не советовал бы вам вторгаться в чужую епархию, тем более это никак не отразится на характере проводимого вами расследования…

Грубить с утра пораньше не хотелось.

– Вы отказываете, Пал Палыч?

– Нет, но… Я поговорю с Махониным, и не уверен, что он придет в неописуемый восторг.

– Решать только вам, Пал Палыч. Вы можете приказать Махонину, и он обязан подчиниться.

Я считаю, что беседа с задержанными может прояснить определенные моменты о личности, повадках и привычках нашего потерянного господина. В целях экономии времени следователь Нагибин допросит арестованных, а мне, если не сложно, устройте встречу с вдовой Дерябиной. Не хотите раскрывать место ее содержания, организуйте рандеву на нейтральной территории. Договорились, Пал Палыч?

– Хорошо, – помолчав, сказал полковник. – Я не знаком с вашими методами ведения расследования, Александр Борисович, но если вы считаете, что это вам чем-то поможет…

Нет, не прозвенел еще тревожный звоночек, но уже как-то тягостно становилось на душе. «Не забывай про основной закон химии, – мрачно напоминал внутренний голос, – горячая колба выглядит точно так же, как и холодная». Он допил кофе, дожевал ватрушку, поблагодарил симпатичную девчушку в красном переднике и вышел на улицу. Оцепенение какое-то навалилось. Городишко Дубовск, так непохожий на среднестатистические российские городки, жил своей суетливой жизнью. Промчалась стайка веселых девчонок. К остановке вереницей подкатили несколько маршруток, выстроились в колонну. Наплыва пассажиров в субботний день не было, водители не спешили. Турецкий посмотрел по сторонам и неторопливо двинулся к остановке.

– Извиняюсь, сударыня, на улицу Левандовского?..

Печальная дама бальзаковского возраста посмотрела на него с затаенным интересом. Вздохнула.

– Сорок пятая маршрутка, вон та, последняя…

– Спасибо, сударыня…

Он забрался на переднее сиденье, мельком глянул на водителя, обернулся, встретившись глазами с тремя пассажирами, терпеливо ждущими, пока еще кто-нибудь сядет, глянул за окно. Неясная тревога начинала перерастать в конкретное беспокойство. Вроде не должны за ним следить, с какой, интересно, стати? Но откуда эта терпкая горечь во рту – предвестница крупных неприятностей?

– Вы не местный, – компетентно заявил водитель, беззастенчиво разглядывая пассажира. – Позвольте, сейчас догадаюсь… Вы приехали в командировку из Москвы.

– Вы очень проницательны, сударь, – Турецкий судорожно улыбнулся: неужели на нем клейма ставить негде? – А так хотелось закосить под местного…

– Глаз – алмаз, – водитель с удовольствием засмеялся и включил зажигание. – Ну и как там жизнь в столице?

– Печальная, – буркнул Турецкий.

– И у нас печальная, – хохотнул водитель, объезжая стоящую впереди «Газель», – зато зарплата смешная…

Зрительная память пока еще работала. Он покинул маршрутку, не доехав до нужной остановки одного пролета, помялся перед кучкой киосков, приобрел миниатюрную бутылку минералки, зашагал по аллейке в заросший кленовой порослью дворик. Остановился за хоккейной коробкой, расписанной плохими и хорошими словами, оглянулся на пройденный путь. Хвоста не было – вряд ли пухленькая мамаша с коляской, сосредоточенно жующая жвачку, была послана по его душу. Почему же так муторно на душе? Он продолжал движение, озираясь. Его окружали добротные кирпичные строения, детвора гоняла на велосипедах, бабушки сидели на лавках. У дома под номером восемь трудился чернявый дворник в униформе, «специальные» люди в жилетах того же цвета очищали мусоросборник в полуподвале – вытаскивали из него металлические короба, загружали в причудливую машину, похожую на броневик из фантастического фильма. Подъездная дорожка была уставлена легковым автотранспортом. Турецкий присел на лавочку в глубине двора, принялся ждать у моря погоды. Неприятное чувство не оставляло. Из первого подъезда никто не выходил. Периодически он смотрел на часы – но время будто замерло.

– Ладно, – пробормотал он, – хватит откладывать, надо высиживать…

Он пересек детскую площадку, направился к подъезду, перехватив бдительный взгляд вросшей в лавочку пенсионерки – мол, что за маньяк-педофил объявился в нашем районе? И невольно притормозил, когда из чрева здания объявилась деловая женщина Харецкая в сером брючном костюме и собранными на затылке волосами. Женщина была насуплена и сосредоточена. Блеснул брелок в руке – отзывчиво пискнула ярко-красная «Тойота»-купе.

– Надежда Леопольдовна? – окликнул Турецкий.

Женщина резко повернулась. Испуг отразился на лице, но она его быстро изгнала.

– Мы знакомы? – она нахмурилась, – Господи, ну, конечно!..

– Так бывает, – кивнул Турецкий, – смотришь на человека и не можешь вспомнить, хотя встречались пять минут назад. Понимаю, перед вашими глазами ежедневно проносятся сотни лиц, и большинство из них чертовски неприятны.

– Не скажу, что у вас неприятное лицо, детектив, – призналась дама. – Но обстоятельства, при которых вы вторглись в мой дом…

– Это моя работа, – он развел руками, – как правило, людям она не нравится. Даже мне она не всегда нравится.

Она посмотрела по сторонам.

– Вы сегодня без эскорта? Простите покорно, детектив, не самое подходящее время. Я должна ехать.

– Так бывает, – кивнул Турецкий, – самый подходящий момент наступает в самое неподходящее время.

– Нет, серьезно, – она нетерпеливо посмотрела на часы, – буду счастлива поговорить с вами еще раз, но только не сегодня.

– У вас хорошая машина, – похвалил Турецкий, – не скажу, что очень скромная, но… Хотя зачем нам эта скромность?

– Кратчайшая дорога в неизвестность, – согласилась дама. – Хорошо, детектив, вижу, вам есть что сказать. Домой пригласить не могу, уже поздно, спрашивайте здесь. Минутки вам хватит?

– Вы так щедры, Надежда Леопольдовна. Все очень просто. Я расследую обстоятельства исчезновения Поличного Евгения Михайловича и восстанавливаю события воскресного утра, когда он пропал. Не буду ходить вокруг да около – на подозрении четыре квартиры. Одна из них, поздравляю, – ваша.

– Спасибо за поздравление, – дама сухо улыбнулась. – Хорошо, я не буду возмущаться, хотя точно помню, что в мою квартиру он не заходил. Неблагодарная у вас работа, детектив, убеждаться в том, что является фактом. Ведь я-то об этом точно знаю.

– Свинская работа, – согласился Турецкий. – И пока ученые не изобретут прибор, позволяющий безошибочно читать мысли, мы будем вкалывать, как каторжные, чтобы убедиться в том, что другим и так известно. Впрочем, прибор не поможет. Быстро найдутся умники, которые станут предлагать программы, специально разработанные для блокировки нежелательных мыслей. Кстати, ваше утверждение насчет того, что «вы знаете точно», кажется мне достаточно легкомысленным, непродуманным и в корне ошибочным.

– Как-то это иносказательно, детектив, – насторожилась Харецкая. – Вы не могли бы говорить конкретнее?

– Хорошо. С этого момента сплошная конкретика. Вы крепко по утрам спите?

– Странный вопрос…

– А вопросы психиатра всегда странные. Это шутка, Надежда Леопольдовна. Посудите сами. Вот ваши слова. В воскресенье четырнадцатого июня на работу вы не пошли. Вымогались, кончились силы, очень вас понимаю. Проснулись в десять утра. Каневич лежал рядом. Вы опять уснули. Слышали сквозь сон, как ваш мужчина гремел посудой на кухне, готовил завтрак, что со стороны мужчины весьма благородно. Вы ему крикнули, чтобы притушил громкость, укрылись подушкой и снова уснули.

– У вас прекрасная память, – похвалила женщина.

– Спасибо. Потом в районе одиннадцати – точное время сообщить вы затруднились – вы окончательно проснулись, отправились на кухню. Каневича, по вашему утверждению, там не было. Он мылся под душем. Вы ждали, пока он завершит омовение. Но когда он покинул, наконец, ванную, в дверь позвонили, вторглись люди в мундирах и без, так что утренний душ вы так и не приняли.

– Отлично, – похвалила женщина. – Я могу уже ехать?

– Не спешите вы так… Я не зря спросил, крепко ли вы спите. Теоретически, пока вы спали под подушкой, Каневич мог впустить в квартиру Поличного. Не делайте возмущенное лицо, Надежда Леопольдовна, от теоретизирования еще никто не умирал. Ведь, признайтесь, мог?

– Мог, – согласилась женщина, – если тот не воспользовался звонком, а тихо поскребся в дверь. Зачем Родиону это нужно? И куда он дел Поличного? Спрятал на антресоли? И я бы ничего не почувствовала по поведению Родика? Послушайте, вы же не думаете, что он до сих пор там валяется – на антресоли? Кстати, милиция, насколько помню, обшарила всю квартиру…

– Я спрашивал о том, мог ли ваш Родик впустить в дом Поличного. В этом нет никакого криминала, не волнуйтесь. И тут мы с изумлением узнаем, что впустить в квартиру Поличного мог не только Родик, но и вы, Надежда Леопольдовна!

– Это как? – не сообразила женщина.

– Пока он мылся под душем, вы провели на кухне неопределенно долгое время. Он мог постучать, вы могли открыть, о чем Каневич даже не подозревал.

– Так арестуйте меня, – улыбнулась женщина. – Кстати, если я впустила соседа и спрятала его в тайной комнате, в этом нет ничего преступного.

– На том момент, разумеется, не было. Преступным ваше деяние стало после того, когда до вашего сведения донесли, что Поличный обвиняется в нескольких преступлениях, среди которых рэкет и похищения людей – не самые тяжелые. Узнав об этом, вы должны были немедленно информировать органы.

– И сколько я теперь получу? – она криво усмехнулась. – Десять лет? Пятнадцать? Как вы думаете, за это время в стране угомонится экономический кризис? Кстати, вынуждена вас огорчить, детектив. Не спорю, теоретическая возможность укрыть Поличного у меня была. Но тайной комнаты в доме нет, за исключением большой стиральной машины, – она засмеялась. – Не поверите, но один из воскресных олухов заглянул даже в нее. И в то утро я Поличного не видела. Это было обычное воскресное утро – до того момента, как в дверь не полезли посторонние. Я могу уже ехать по своим делам?

– О, безусловно, – он посторонился, освобождая дорогу к машине. – Не возражаете, если я поговорю с вашим мужчиной?

Она замешкалась. И даже не отметила, с какой интонацией он произнес это слово – «мужчина».

– Мне кажется, бывают мысли и поудачнее. Родик так впечатлителен…

– Но он уже взрослый, нет? – «И как она нашла в небольшом городке такое чудо?» – подумал он.

– Хорошо. Только сильно на него не давите.

– Не буду, Надежда Леопольдовна. Только из уважения к вам…

Возможно, ей и не хотелось уезжать. Глаза говорили, что она еще бы поболтала – независимо от той белиберды, что нес собеседник. Но дела, дела, как нам трудно отказаться из-за чего-то мимолетного от своих забот и обыкновений… Он проводил глазами выезжающую со двора «Тойоту». Нет, не расположен он сегодня продуктивно работать… Он взбирался по лестнице, продираясь через вязкое кисельное облако. Постоял у дверей первой и второй квартир, поплелся дальше. Нечего стоять, как баран у новых ворот. Почувствовал запах табачного дыма. Стало интересно. Девчонка в короткой юбке, едва скрывающей косточки таза (такая уж у этой молодежи летняя форма одежды), и обвислой маечке торопливо сунула окурок в стеклянную банку, пугливо стрельнула глазами.

– Попалась! – обрадовался Турецкий.

– А мне до форточки, – фыркнула девчонка. – Мать с отцом уже в курсе. Отболело у них на душе. И ругательства кончились. Надеюсь, вы не к нам?

– А ты гостеприимная, Валентина. Правильно, только так и надо себя вести. Грубить старшим, в грош не ставить родных, пить пиво – исключительно в грязных, плохо освещенных местах. Вешаться – только на хулиганов. Плеваться, сквернословить. Курить – как можно больше. Постепенно, с нескольких сигарет, переходить на пачку в день, на две. Скажи отцу – пусть купит тебе «Беломор». Табак из него можно вытряхнуть, а «гильзы» забить чем-нибудь более содержательным и полезным для здоровья.

– О, как мне это надоело… – девчонка молитвенно задрала глаза к потолку, посторонилась, видя, что высокий, широкоплечий мужчина неумолимо приближается.

– Мне без разницы, Валюша, это твоя жизнь, я же не знаю, может, у тебя еще одна в запасе… Черепа дома?

– Он точно к нам, – пробормотала девчонка. – Мать дома, отца нет…

Как выяснилось позднее, отца Валентины с утра пораньше вызвали на работу, а мать затеяла грандиозную стирку. Снова перед глазами мерцало это бледное, изможденное бытовыми и профессиональными проблемами лицо женщины. Приход мужчины поверг ее в расстройство. Она занята. У нее большая стирка, потом готовка, потом глажка и наведение порядка в труднодоступных местах. На Валюшу где сядешь, там и слезешь, субботний скандал уже отгремел, и расставаться с последними нервными клетками уже не хочется. Она не может пропустить посетителя в квартиру – пусть не обижается. Она не понимает, что она может добавить к тому, что повторяла десять раз. Она не сделала ничего предосудительного. И Павел Сергеевич не сделал. И даже Валька-паршивка не совершала ничего преступного, а если совершит, то терпение у Анны Андреевны однажды лопнет, она купит дочери билет на поезд и отправит на перевоспитание в крохотный городок в Амурской области, где проживает ее двоюродная сестра. Пусть ее там тигры амурские перевоспитывают.

– Боюсь, что если Валюша что-нибудь совершит, то ее отправят на перевоспитание в другое место, – заметил Турецкий. – Где, по устоявшемуся мнению, никого еще не перевоспитали.

Валюша фыркнула и хлопнула дверью своей комнаты – отдавив при этом хвост коту, который завизжал дурным голосом.

– Поговорим о гипотетической возможности сотворить глупость, Анна Андреевна, – витиевато начал Турецкий.

Он говорил с нарастающей злобой – понимал, что не должен этого делать, но не мог уже держаться в рамках политеса. На память он действительно пожаловаться не мог. В субботу 13 июня супруги Латыпины поздно вернулись с работы. Валюша отколола пару номеров – учинила беспорядок, и вообще ее не было дома. Но к скандалу явилась, как миленькая. Приборка, готовка, спать легли практически под утро. Анна Андреевна проснулась незадолго до одиннадцати. Сделала попытку разбудить супруга, но попытка провалилась. Побрела будить дочь, но и та не пожелала приходить в нормальное человеческое состояние. Отбивалась, умоляла оставить ее в покое в выходной день. Можно подумать, у нее летом есть рабочие дни. Анна Андреевна махнула рукой на своих домашних любимцев, пошла умываться. И тут в квартиру, как тараканы, полезли люди с полномочиями, стали что-то спрашивать, требовать. Не хочет ли Анна Андреевна в чем-нибудь признаться? Не испытывала ли она к соседу по площадке каких-либо особенных чувств? Не впускала ли она его в квартиру незадолго до одиннадцати?

От воспаленного внимания не укрылось, как дрогнули ее губы, когда он говорил об «особенных чувствах», как напряглась увядающая кожа на шее. Он готовился к тому, что сейчас она выставит его за дверь. Но она была сильнее, чем он мог себе представить.

– Как не стыдно вам такое говорить? – прошептала Анна Андреевна, покосившись на дверь в детскую. – Хоть бы голос ради приличия понизили. Вы хоть представляете, что за ерунду сейчас несли?

– А что, по-вашему, не ерунда? – дерзко вопросил он.

Нет, она настаивает на своем. Все было именно так, как она говорит. Она проснулась около одиннадцати, и пока в квартиру не полезли милиционеры, никто не приходил, не просил помощи. И пусть его бог накажет за эти унизительные подозрения!

– А ваша дочь? – ударил Турецкий ниже пояса. – Вы уверены, что она спала невинным сном, не просыпалась, не делала что-нибудь такого, о чем бы впоследствии пожалела?

– Валюша-то? – женщина внезапно развеселилась. – Да эту лоботряску пушкой не разбудишь. Дай ей волю, она вообще никогда не проснется. Идите, скажите ей об этом, ей полезно иногда поволноваться…

* * *

Люди менялись перед глазами, как мишени в тире. Старушка, преданная делу партии Ленина до последнего вздоха, долго прицеливалась в него через глазок, затем приоткрыла дверь и презрительно процедила, что она еще не выжила из ума, у нее прекрасная девичья память, но что-то она не припомнит, чтобы пенсию разносили по выходным дням.

– Это не пенсия, мэм, – учтиво сказал Турецкий, – не собес, не ЖЭК, не сетевой маркетинг. Мы вчера отлично с вами поговорили – о пропаже вашего нижнего жильца, если позволите.

– Я прекрасно все помню, – проворчала гражданка Анцигер, – а что случилось с нашим нижним жильцом? Только не говорите, что этого ничтожного человека ищет по городу вся милиция.

Пришлось с изумлением признать, что вчерашние представления о жиличке из шестой квартиры оказались в корне неверны. По четным дням в ее голове происходило одно, по нечетным – другое. Не менялось только представление о Поличном, как о жалкой, ничтожной личности.

– Попробуйте вспомнить, Ия Акимовна, – мягко сказал Турецкий, – не могло быть такого, что вы кое о чем забыли? Скажем, в прошлое воскресенье он постучал в вашу дверь, попросил вас о помощи, а вы не могли отказать…

Старушка разорялась так, что приоткрылась дверь напротив, образовалось меланхоличное бледное личико. Старушка выбралась со своей территории и перешла в активное наступление. Она махала кулачками под носом у Турецкого, изрыгала слюну, литературные бранные выражения, кричала, что, может, она и выжила из ума, но у нее прекрасная память и хваткие инстинкты, что она немедленно звонит в милицию с просьбой оградить ее от мерзких инсинуаций и оскорблений, что она не потерпит подобных гадостей на своей земле. Создавалось впечатление, что она действительно ни черта не помнит. Турецкий осторожно взял старушку за плечи, развернул, ввел в квартиру и захлопнул дверь. Почувствовал, как щеки пылают жаром. Повернулся, смущенно кашлянул.

– Хотите войти, детектив? – поинтересовался бледный ангел с большими волокнистыми глазами.