Текст книги "Побег с «Оборотнем»"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– Очень жаль, что так случилось, – Короленко виновато улыбнулся. – Нет, в самом деле, Александр Борисович. О том, что пропал отпетый «оборотень», стало известно в день его пропажи. Об этом написала местная газета, за которой не успели проследить, сделала стойку областная прокуратура. Найти Поличного – причем в таком виде, чтобы он не отличался чрезмерной разговорчивостью, – стало задачей номер один. Областная прокуратура настойчиво рекомендовала обратиться в Генеральную, чтобы прислали толковых следователей. Вашей задачей было только и исключительно найти нам Поличного. Вы справились с ней успешно. Но зачем вы стали интересоваться делами, к которым не имеете отношения? Очень жаль, Александр Борисович, подобного финала никто не хотел. Мама Вали, Анна Андреевна Латыпина, искренне поверила, что ее дочь в опасности, рассказала нам про этот домик в деревне. Вас видели на вокзале в Щецине. Не сложно к одному прибавить два…

– И что теперь? – Турецкий старался говорить спокойно. – Бритвой по горлу и в колодец?

– А как бы вы поступили на нашем месте? – Короленко старательно изображал смущение.

– О, вариантов нет, Пал Палыч. Я бы сунул в рот ствол пистолета – желательно поглубже…

– Сережа, обыщи господина следователя, – Короленко повернул голову. – Александр Борисович, поднимите, пожалуйста, руки и не шевелитесь.

Приблизился молодой парень, обхлопал его карманы, руки, ноги, извлек сотовый телефон, вопросительно посмотрел на босса.

– Давай сюда, – сказал Короленко. – Модель у вас хорошая, Александр Борисович. Не сочтите за воровство, телефон нам не нужен, но может потребоваться находящаяся в нем информация.

– Где девчонка? – процедил, не спуская с него глаз, Махонин.

– Грибы собирает, – усмехнулся Турецкий.

– Не надо с нами шутить, – Махонин понизил голос. – Девчонка была с вами, где она?

– Понятия не имею, – сказал Турецкий чистую правду, испытывая облегчение от того, что Валюшу еще не схватили. – Можете не верить. Но зачем ребенку присутствовать при серьезном разговоре двух взрослых мужчин? Она ушла, я не знаю, куда.

– Нехорошо, – покачал головой Короленко. – Очень нехорошо. Она ведь где-то рядом, верно?

– Понимаю, вы хотите с ней просто поговорить. Ничего более. А после разговора доставить растроганным и благодарным родителям. Вас не очень терзает мысль, что придется избавляться от ребенка?

– Давай, – кивнул Махонин второму человеку в штатском – с седоватыми висками и скуластой физиономией. Тот понятливо кивнул, испарился. Короленко хмуро проводил его глазами. «С тремя все равно не справиться, – тоскливо подумал Турецкий. – Или попробовать? Все равно погибать…»

– Не стоит давить на совесть, Александр Борисович, – проворчал Короленко. – Вы влезли в чужой монастырь, и за это придется ответить. Ничего, как говорится, личного. Прошу вас, – Короленко посторонился, освобождая путь к дверному проему, – спускайтесь первым. И давайте без глупостей – внизу стоят наши люди. Посидите-ка в машине, пока мы ищем вашу спутницу. Будем молиться, что она далеко не ушла.

– А, может?.. – неуверенно начал Махонин.

– Попрощаться с Александром Борисовичем прямо здесь? – засмеялся Короленко. – Привлекательная мысль, но для начала мы должны поймать девчонку. Это окончательное решение, Дмитрий Сергеевич. Александр Борисович, не стесняйтесь, идите вниз…

Девчонка оказалась ближе, чем он мог себе представить. Он спускался по лестнице, держась за перила, с трудом переставляя деревенеющие ноги. В голове, как на грех, не завалялось ни одной приличной мысли, кроме той, что «умирать нам рановато». Из арочного проема уже высовывался безволосый тип со шрамом между глазом и бровью, делающим глаз опущенным, а бровь высоко вздернутой. Он небрежно держал пистолет стволом вверх, с интересом следил за пленником. Трое спускались сзади. Он не сомневался, что постоянно находится на прицеле.

И все же он понял, что сейчас произойдет. Осветилось в голове! Вроде не смотрел он под ноги, а постиг какой-то подсказкой из подсознания, что в темноте под лестницей находится человечек! Он сошел с последней ступени – и разом все чувства обострились. Любой нехарактерный звук, любое непроизвольное шевеление… Вот оно – хруст за спиной, тревожные вскрики. Человек, стоящий перед ним в арочном проеме, отвесил от изумления челюсть. Он смотрел уже не на Турецкого – куда-то выше. Он ринулся вперед, выбрасывая длинные руки, схватил этого типа за горло, и пока тот не вспомнил, что у него в руке пистолет, напряг бицепсы, треснул виском об косяк. Хрустнула черепная кость – надо же так перестараться! Он отшвырнул обмякшее тело, упал на пол, схватил пистолет – явно не табельное оружие милиционера – перекатился, наставил его на лестницу…

А с лестницей творились удивительные вещи. Гномику, сидящему под ней, пришлось нечеловечески напрячься, чтобы сдвинуть ее с места. Впрочем, с правилами рычага Валюша была знакома – давила от себя за нижнюю ступень. А когда несуразная конструкция, держащаяся на честном слове, поддалась, сдвинулась с места, выкатилась из-под лестницы, чтобы не придавило. Впрочем, ее и так бы не придавило. Лестница не рухнула. Раздался пронзительный треск, оторвался какой-то элемент, сооружение завалилось на бок. Покатился, считая ступени, молодой оперативник, от удара по черепу выбило дух. Затрещали перила, Короленко, потеряв равновесие, пытался за что-нибудь зацепиться, полетел с ревом вниз. Шлепнулся, выломав половицу. «Слабый пол», – машинально подумал Турецкий. Махонин нелепо балансировал, ругался такими словами, что лучше опустить их по этическим соображениям. Сунул руку за пазуху. Турецкий надавил на спусковой крючок. Пистолет отзывчиво гавкнул, Махонин присел, закрыв голову руками, отчего ориентация в пространстве потерялась окончательно, нога скользнула с ломающейся конструкции…

– Бежим! – Валюша схватила его за руку. Они пулей вылетели из комнаты, подбежали к двери. Турецкий придержал Валюшу, чтобы сильно не увлекалась. И правильно, дверь распахнулась, еще один кандидат спешил на помощь коллегам. Турецкий ударил рукояткой в лоб, а когда тот закачался, отпихнул его ногой. Мужчина въехал задницей в перила, те не устояли, с хрустом рассыпались, человек повалился навзничь, загремело ржавое ведро.

– Бздынкс… – машинально выдавила Валюша.

Они скатились с крыльца, бросились к калитке.

Не зря он то и дело озирался: человек выбежал из-за сарая, сел на колено, чтобы удобнее было целиться. Турецкий выстрелил дважды, навскидку, пуля выбила фонтанчик у стрелка под ногой, тот раздумал стрелять, нырнул рыбкой за неподвижное тело майора Поличного. Валюша уже подбегала к калитке.

– Осторожнее, Валюша! – крикнул он. Она остановилась, присела, уставилась на него огромными глазами.

– Там тоже кто-то есть, не спеши… – он вывалился за калитку и сразу рухнул в лопухи, которых здесь была прорва. Ну, конечно, не пешком же сюда прибыла расстрельная команда! Два джипа на другой стороне дороги, и из одного как раз кто-то выпрыгивает, сверкая стволом. Он выстрелил, привстав на колено, – бандит убрался за капот.

– Валюша, чеши в лес!

Быстрые ножки протопали за спиной. Он не выдержал, оглянулся: девчонка, пригнувшись, улепетывала к трансформаторной будке. Он вернулся на позицию. Бандит, приободренный молчанием, сделал попытку высунуться из-за капота. Турецкий выстрелил, пуля чиркнула по дорогой машине. Он сместил прицел, ударил в бензобак. Трудно попасть с такого расстояния. Это в кино просто…

Выбрался из лопухов, начал отступать, пятился задом, держа пистолет обеими руками, а когда высовывалась физиономия, стрелял. Героем этот тип явно не был, предпочитал не лезть под пули. Распахнулась калитка, полезли более решительные парни. Но Турецкий был уже далеко. В несколько прыжков он допрыгал до трансформаторной будки, заметался, не найдя там Валюши.

– Турецкий, я здесь, давай сюда! – скорченная фигурка выбралась из тернового куста на опушке, махнула ручонкой.

Двое выбежали из калитки, попадали в грязь. Он не пожалел на них три пули, развернулся, побежал. В спину стреляли – и не было ровным счетом никаких причин, чтобы одна из пуль не нашла свою мишень. Сердце колотилось от страха, он считал оставшиеся метры: восемь, пять, три… Последний рывок, он кубарем вкатился в лес, пополз за ближайшее дерево. Из-за изломанной ветви уже тянулась дрожащая детская рука.

– Хватайся, Турецкий, побежали. Ума не приложу, и как нам это удалось?..

Глава двенадцатая

Везенье было поистине колоссальным. Даже подозрительно. Как говаривал Суворов, раз везет, два везет, надо же когда-нибудь немножко и умения… Они бежали по лесу не очень быстро, берегли дыхание. Спустились в овраг – какой-то бездонный, глуховатый, заросший крушиной и лесным орехом. Турецкий махнул рукой – побежали по пади. Лучше поплутать на случай погони…

Он выдохся первым, упал на колени, пополз к ближайшей гладкокорой ольхе, прислонился к ней, запрокинул голову. Кроны деревьев плясали в бешеном хороводе. Плясали и облака, запрудившие небо. Странно, вроде весь день было ясно. Откуда они взялись? Ладно, пусть будут. Если бы не было облаков, зачем бы мы радовались солнышку?..

Валюша подползла к нему, она судорожно икала, не могла восстановить дыхание. Волосы всклокочены, мордашка измазана – прямо в грязь с размаху шлепнулась. Пристроилась под бочок, дрожала, всхлипывала. Он обнял ее, она доверчиво прижалась к нему.

– Что, Валюша, страшно быть смелой? – прошептал он.

– Ох, не говори, страшно, Турецкий…

– Ты умница, спасибо. Ты в курсе, что от смерти меня спасла?

– Да ладно, расквитаемся… Слушай, нам, наверное, не стоит тут долго лежать. Собак у этих злых дядек вроде нет, но держу пари, они идут за нами. Знаешь, чем мент отличается от вагона?

– Не задумывался.

– Вагон цеплять надо, а мент сам прицепится… Уходить нам нужно, Турецкий, а там уж решать будем, как жить дальше…

– Ты права, Валюша, но, прости, ноги уже не держат и дыркой в боку свищу…

– Ты ранен? – она встревожилась.

– Да нет, они мазилы, это я так, ради красного словца… Давай передохнем еще пару минут и побежим дальше.

– Хорошо, Турецкий… Послушай, а что они сделали с дядей Женей?

– Ты уже взрослая, Валюша, должна понимать… Они его застрелили. Он пытался убежать, а они его…

Она молчала, потом ее плечи стали конвульсивно вздрагивать, девочка плакала. Он обнял ее покрепче, погладил по слипшимся волосам.

– Тогда зачем все это, скажи, Турецкий?.. Зачем он убегал, прятался, голодал тут неделю, если его все равно вот так…

– Порожние разговоры, Валюша, не будем об этом. Мы имеем дело с типичным зверьем, для них нет ничего святого, кроме их преступного бизнеса. Расскажи лучше, как тебе удалось обвести их вокруг пальца?

– Так я ж сообразительная, Турецкий… Помнишь, я пошла погулять? Ты еще крикнул мне в спину, чтобы далеко не уходила. Ежу понятно, что далеко я не пойду, страшно же, господи… Пошаталась по двору, головешку попинала, вдруг слышу, шины так тихо шелестят. Ужас меня охватил… э-э, слово забыла…

– Всепоглощающий, – подсказал Турецкий.

– Ага, как здорово ты сказал… К калитке подбегаю, смотрю, черти какие-то несутся. Одни в мою сторону, другие на соседний участок – обкладывают, в общем.

– Ты могла бы смыться – рванула бы в бурьян, и поминай, как звали. Но нет, ты вернулась в дом.

– Скажу честно, была у меня мысль послать вас всех к черту. Но как-то не прижилась. Да и не успела бы я перебежать двор, они уже к калитке подбегали. В общем, шарахнулась в хату и давай соображать. Лезть к вам, кричать, что повсюду враги? Благородно, но тупо. Уйти вы все равно не успеете, а повяжут нас всем кагалом. Словом, пометалась, выбросила из трельяжа полку, залезла в него, дверцы за собой закрыла.

– Мать честная, – изумился Турецкий, – так тебя вчетверо там сложить надо!

– Так я и сложилась. Неудобно было, Турецкий. Зато никому не пришло в голову туда заглянуть. А когда они осмотрели комнаты и полезли наверх, я тихо оттуда смоталась и забралась под лестницу. Ведь не будут второй раз смотреть под лестницей, верно? Сама не знаю, чего хотела. Сидела в этой вонючей темноте, тряслась, ждала у моря погоды. Думала, а вдруг повезет? И знаешь, повезло…

– Ты просто поразила меня в самое сердце, – признался он. – Буду в вечном долгу.

– А ты нас вытащи обоих из этой истории, а еще мою маму с папой, сделай, чтобы жизнь стала, как раньше, и не будет никаких долгов, – она подняла голову, уставилась на него ясными детскими глазами, как будто намеренно собралась вогнать в краску.

– Пойдем, – он начал неуклюже подниматься. – Не хочется оперировать банальностями, но увидишь, что все будет хорошо…

Они осваивали нехоженую местность, выбрались из оврага, отправились на восток. Протискивались через кустарники, хрустели по залежам бурелома, обогнули скудно освещенную низину, из которой подозрительно тянуло сероводородом. Сделали еще один привал, лежали, искали небо за густыми кронами деревьев. Вечер подкрадывался, становилось прохладно. Погоревали о сумке, оставшейся в Тасине, ведь там, помимо «городской» одежды, лежали несколько банок с консервами и початая минералка. Турецкий вывернул карманы. Документы, деньги, слава богу, сохранились. Зато телефон уплыл, похоже, навсегда. Он, вздохнул, достал из бокового кармана пистолет, начал его рассматривать. Выбил обойму, пересчитал оставшиеся патроны. Четыре тупоносые капсулы со смертью – лучше, чем ничто, но хуже, чем полная обойма о двенадцати патронах.

– Ни фа! – Валюша подползла поближе. – Дай поглядеть. Не бойся, трогать не буду, мне не интересно, я же девочка, меня больше куклы заводят. А что это такое, Турецкий?

– Обрати внимание, – он показал на заводскую гравировку, – сделано в Германии. Пистолет «Вальтер», калибр восемь миллиметров, полуавтомат, с самовзводом. Не думаю, что это табельное оружие дубовского милиционера. Логично допустить, что на службе у них одно оружие, а в нерабочее время – другое… Ты обратила внимания, Валюша, сколько их было?

– Не считала, – она задумалась. – Но два джипа… по любому, не больше десятка. А сколько побитых среди них? Трое покалеченных на лестнице, еще один, у которого ты пистолет забрал, третий – как он красиво с крыльца сверзился! – Валюша засмеялась. – Ты по нему ударил, словно по мячу.

– Этот гол я посвящаю тебе, – проворчал Турецкий. – Как минимум у пятерых, считая парочку главных оборотней, повреждения средней тяжести. Но ты не обольщайся, скоро они подтянут резервы, если уже не подтянули. Объявят нас опасными преступниками, убедят общественность, что это я застрелил Поличного, повелят не церемониться при аресте. Стоп! – он вырвал у нее сотовый телефон. – Что же ты не говоришь, что у тебя мобила!

– Да она у меня всегда была, – пожала плечами Валюша. – А у тебя, вестимо, склероз. Только толку нам от этой мобилы?

Он отстучал по памяти номер Меркулова. Толку действительно было ноль – связь в лесу отсутствовала.

– Глухомань, – объяснила Валюша. – Вдоль железной дороги еще какая-то связь местами прослеживается, а здесь – извини.

– Хреново, – заключил Турецкий. – Выключи его немедленно, чтобы не разряжался. Деньги на счету есть?

– Ну, так, – неопределенно пожала плечами Валюша, – для вас, москвичей, это не деньги. Рублей тридцать или сорок…

Они лежали, не шевелясь, слушали звуки леса.

– Дятел где-то чирикает, – прошептала Валюша.

– Сама ты дятел, – рассмеялся Турецкий, – Обычная чечевица.

– Нет, дятел, – упорствовала Валюша. – Любая птица есть разновидность дятла. Ответь мне на четыре элементарных вопроса, Турецкий. Куда мы идем, где мы можем помыться, что у нас на ужин и где мы собираемся ночевать?

Он покосился на девчонку – помыться бы ей точно не мешало.

– Ты требуешь серьезных ответов или просто похихикать хочешь?

– Хихикать не хочу, – надулась Валюша. – То есть, мыслей у тебя нет… И чем ты занимался, интересно, пока бежал?

– Намекаешь, что у тебя уже есть план?

– Это детский план, Турецкий, – сказала она серьезным голосом. – Моим родителям, как я понимаю, пока я не поймана, явная опасность не угрожает. Если невозможно шантажировать меня их жизнью и здоровьем, то зачем держать их в заложниках? Значит, мы должны держаться от бандитов подальше и не отвечать на звонки. В Дубовске появляться опасно, нужно ехать в Москву. Причем со мной. Спорить бесполезно, потому что спрятать ты меня нигде не сможешь.

– Давай не будем загадывать так далеко, – смутился Турецкий, – как насчет ближайших планов?

– Есть тут пара хуторов… – Валюша задумчиво поковыряла в носу. – Возможно, удастся отлежаться и что-нибудь съесть. Вот только как бы нам сориентировать себя в пространстве…

– Системы навигации в твоем телефоне, конечно, нет…

– Не фантазируй, Турецкий, – Валюша горько усмехнулась, – в нем даже радио нет. Мои родители – не самые щедрые люди. Кстати, должна тебе заметить, что дальнейшее продвижение на восток – порочное занятие. Мы завязнем в такой глуши, что не выберемся и до завтрашнего вечера. Я бы предложила вернуться в овраг, пройти пару километров на юг и повернуть на запад. При желании до ночи мы можем вновь оказаться в Тасине, забрать нашу сумку, а если боишься, пройти мимо и заночевать в любой заброшенной деревеньке…

В словах Валюши прослушивалась сермяжная истина. Чем дальше они уходят от цивилизации, тем труднее будет обратная дорога. В часах имелся компас – первый случай за четыре года, когда он им воспользовался. Порядком измотанные, они вернулись в овраг. Медленно двигались по пади, перелезая через груды камней, вздрагивали, когда с кустов, растревоженные шумом, срывались стайки птиц. Одолели пару километров и, уверенные, что сбили преследователей со следа, двинулись на запад. Лес редел, появился просвет между деревьями. Не улови они воспаленным слухом рычание моторов, стали бы на опушке отличными мишенями! Турецкий уже раздвигал кусты, когда звук работающей техники вгрызся в уши. Он отшатнулся, сжал за плечо Валюшу.

– Да слышу я, Турецкий, не глухая. Падай…

Они упали в пахучий прелый гумус, застыли.

Урчание двигателей нарастало, где-то рядом, судя по всему, проходила проселочная дорога.

– Господи, Турецкий, меня сейчас муравьи сожрут. Сколько их здесь, мама дорогая…

– Терпи, Валюша, – сдавленно прошептал Турецкий, – насекомых на земле больше, чем всех остальных животных вместе взятых.

– Ужас какой, и все они здесь… Слушай, они уже тащат меня в свой муравейник…

Мотор заглох, и быстро выяснилось, что машина была не одна. С обратной стороны приближался еще один автомобиль. Вот он тоже заглох. Порывы ветра донесли отрывистые голоса.

– Отползаем, Валюша, в лес. Только попу не задирай выше небоскреба…

– На себя лучше посмотри…

Шепотом переругиваясь, они ретировались в лес, залегли за поваленным деревом. Но и здесь было не лучше, муравьи атаковали развернутым фронтом. Проселочная дорога пролегала метрах в семидесяти от опушки, тянулась, видимо, параллельно ей и не просматривалась из-за высокой травы. Встретились два черных джипа. Они стояли нос к носу, как рассерженные быки. У машин, на фоне заходящего солнца, грудились люди. Все они были в штатском, серьезно сложены, мрачны. Водитель одного из джипов извлек из багажника насос, подсоединил его к прикуривателю, стал накачивать шины. Кто-то закурил, потянулся дымок. Выделялась фигура Махонина – он рассерженно что-то вещал коренастому типу в костюме из замши. Прихрамывая, вернулся к джипу. Отворил дверцу, с подножки спустился главный «оборотень» Короленко, повертел головой, обозрев убегающую в бесконечность опушку леса, зафиксировал взгляд примерно на том участке, где лежали беглецы. Турецкий почувствовал, как холодок пробежал по спине. Но это чисто психологическое – не мог тот ничего разглядеть на таком удалении.

– Ой, Турецкий, он, кажется, на меня смотрит, – ойкнула Валюша.

– Могу поспорить, что на меня, – огрызнулся Турецкий. – Ты, главное, не шевелись, и все будет нормально.

– А как не шевелиться? Меня уже муравьи доедают…

Даже с расстояния было заметно, что настроение у начальника милиции далеко не праздничное. Сильно прихрамывая, держась правой рукой за плечо левой, он добрел до капота, что-то бросил долговязому типу в бейсболке. Тот сбегал во вторую машину, принес папку, развернул на капоте. Судя по всему, внутри была карта местности. Короленко и Махонин склонились над ней, стали живо что-то обсуждать. Вероятно, Махонин осмелился высказать мнение, идущее вразрез с мнением начальства, Короленко рассвирепел, принялся орать на все поле. Потом он отшвырнул карту, потащился обратно в машину. Махонин сплюнул, поманил крепыша. Тот с готовностью подскочил, начал впитывать инструкции. Команда пошла по цепочке. Часть людей бросилась к одному джипу, часть к другому. Моторы заработали почти одновременно. Задержался лишь Махонин. Он поднес к губам компактную рацию, начал что-то говорить. Выслушал ответ, отключился, побежал к джипу, перевозящему «сиятельное» тело Короленко. Из сценки явствовало, что наличием двух машин, набитых людьми, силы неприятеля не ограничиваются. Автомобили начали движение одновременно – разлетелись, смяли траву, развернулись. Один покатил, поднимая клубы пыли, на север, другой на юг. Оба вскоре пропали. Турецкий задумался. Путь на запад – в направлении Тасина и железной дороги – на первый взгляд открыт. Большое русское поле, а за полем, в вечерней дымке, еще один туманный лесной массив. Перебежать это поле, если постараться, можно минут за десять. Машины вряд ли вернутся, может подфартить…

– А все-таки славно мы им наподдали, – Валюша поднялась на колени, принялась стряхивать с себя кровожадных муравьев. – Видел? Двое злодеев хромают, у одного рука повреждена – класс! А тех, которых ты по балде отоварил, видимо, в тыл отвезли – в полевой госпиталь. Эй, ты куда уплыл? – она постучала ему по плечу. Турецкий выбрался из задумчивости, смерил девчонку хмурым взглядом.

– Ага, сейчас наш аналитик выдаст мрачный прогноз, – предположила Валюша. – Сдается мне, Турецкий, мы сможем прорваться. Если будем действовать быстро, смело и кардинально. Эти типы скоро выдохнутся и начнут пороть косяки. Они уже напороли – открыли нам обратную дорогу! Побежали, а? Посмотри на небо, Турецкий, через полчаса темно будет.

– Потерпи… – он никак не мог решиться, – темнота сыграет нам на руку. Двигаться нужно на запад, тут ты права. Пойдем по диагонали, к Тасино. О железной дороге сегодня забудь. Некуда нам ехать, Валюша. Держу пари, что на платформе в Подгорном они оставили человека. Щечино – под контролем, в Дубовске – западня. Вечером электричек мало, и все отслеживаются. Единственное место, где мы можем отсидеться, – это лес.

– Ну что ж, пойдем в Тасино, – предложила взрослое решение Валюша. – Там и заночуем. Неужели не найдем подходящего сеновала? А если повезет, и курочкой разживемся.

«Романтично-то как», – подумал Турецкий.

* * *

Они пересекали открытую местность короткими пробежками. Переметнулись через дорогу, зарылись в траву. Рывок на сто метров – и снова лежали, боязливо озираясь. Пока добежали до леса, семь потов схлынуло. По осиннику шли без остановки, пока хоть что-то было видно. И вновь огромное поле, колдобистый проселок, выбегающий из сосняка на пригорке. Лукавый леший тянул их за ногу – Турецкий не узнавал местность. Где теперь это призрачное Тасино? Слева? Справа?

– До бугра дойдем по дороге, – предложил он, – сил уже нет тащиться в этой траве…

Решение оказалось ошибочным. Сумерки уплотнялись, но бледная видимость еще сохранялась. До пригорка оставалось метров пятьдесят, когда из акустической ямы за возвышенностью вынырнул автомобиль с горящими подфарниками! Он ехал прямо на них!

– Бежим, Турецкий! – взвизгнула Валюша и стала извиваться – хорошо, он сжал ее запястье.

– Иди спокойно, – процедил он и сразу почувствовал, как расслабилась ее рука – кажется, сообразила девчонка. До высокого звания джипа идущая навстречу машина явно не дотягивала. Обычная отечественная развалюха, теряющая шестеренки на каждой кочке. У местных аборигенов, видно, еще остался в личной собственности кое-какой транспорт. Машина приближалась. В салоне сидели двое. Лицо пассажира пряталось под шляпой из газеты, за рулем восседал морщинистый пенсионер с угловатой головой. Обнаружив странную парочку на дороге, он пихнул локтем соседа. Тот поднял голову, сделался молодым и веснушчатым. Подъезжая к пешеходам, водитель сбросил скорость, протащился мимо них на первой передаче. Люди в салоне повернули головы, внимательно их рассматривали. Турецкий на всякий случай нащупал рукоятку пистолета в боковом кармане. Но машина не остановилась, проволоклась мимо и вскоре растаяла за изгибом дороги.

– Твою-то мать! – всплеснула руками Валюша. Ее личико побледнело, губы дрожали. – Ну, спасибо тебе, Турецкий, ты когда-нибудь меня до инфаркта доведешь со своими фокусами!

– Но ведь хорошо кончилось? – он криво усмехнулся.

– А сколько нервных клеток убыло? Нет уж, больше по дорогам мы не ходоки. А чего они на нас так уставились? – Валюша потешно нахмурилась. – Идем себе, никого не трогаем…

– А ты в зеркало давно смотрела? – он со смехом провел пальцем по ее щеке. Остался белый след.

– Ты такой же, между прочим, замарашка, – она насупилась. – А раз ты такой умный, чего же не остановил машину, не спросил у знающих людей, как пройти к Тасино? К твоему сведению, мы, похоже, заблудились.

– Каюсь, – он поднял руки, – только непонятно, зачем нам извещать местных жителей о своих дальнейших планах? А вдруг их остановят у соседнего леска, предъявят корочки, настойчиво поинтересуются, не встречались ли характерные посторонние? Как ты думаешь, сколько шансов, что эти люди нас не сдадут?

Они ушли с дороги, побежали к ближайшему лесу. Все эти «сказочные» заросли уже становились родным домом. Снова страх закопошился в голове. Он невольно зацепил тревожную тему. Мирных деревенских граждан обязательно где-нибудь остановят. И шансов, что они не выдадут незнакомых людей, чертовски мало. Тьма густела прямо на глазах. Теперь они могли идти, не пригибаясь, не боясь, что их засекут с дальней дистанции.

Ночь застала врасплох, но они продолжали идти, временами Турецкий останавливал «процессию», включал зажигалку, сверялся с компасом. Час назад он думал, что Тасино – на северо-западе, теперь он в этом крупно сомневался. Естественный страх перед темнотой выползал из подсознания. Скотофобия – это вовсе не боязнь крупного рогатого скота, это он и есть – панический ужас перед темнотой. Турецкий боролся со страхом, гнал его из головы, а Валюша уже тряслась в открытую, не отходила от него ни на шаг, обходилась без своих традиционных комментариев.

– Смотри, Турецкий, дорога… – она сипела от волнения, выпустила его руку, вырвалась вперед, выбежала на твердый грунт. – Слушай, это, наверное, та самая дорога, по которой ехала развалюха. Просто она петляет, и мы с тобой петляем. Ведь дороги не идут из ниоткуда и не теряются в никуда, верно? Они же соединяют между собой населенные пункты?

– Можешь не продолжать, все верно. – Он взял ее за руку, и они зашагали дальше. В Валюше пробудился энтузиазм. Она бормотала, что ей уже надоело бросать эти вызовы природе, ей без разницы, к какому населенному пункту выведет кривая – к Тасино, к Туле, к Москве. Она уверена, что добрые самаритяне предоставят им ночлег, дадут поесть, может быть, выделят немного воды, чтобы помыться, а, главное, ни о чем не станут спрашивать. Турецкий не разделял ее оптимизма, но благоразумно помалкивал. Дорога погружалась в лес. Проплывали деревья, похожие на многоруких хищников, громоздились заросли непроходимой лещины. Без фонаря тут делать было нечего, они двигались почти на ощупь.

– Смотри, огонек… – взволнованно прошептала Валюша. Они ушли с дороги, раздвинули ветки. Им не померещилось, на большой поляне жались друг к дружке приземистые строения. В одном из окошек, практически на уровне земли, горел свет.

– Это не деревня, – глухо прошептала Валюша. – Хуторок какой-то. Напросимся в гости?

Турецкий всматривался в темноту, испытывая резонный скепсис. Дом, где горел огонек, явно был жилой. Занавеска на окне – оттого и свет такой блеклый. Навес, под которым прижался к поленнице дров маленький грузовичок-пикап, вытянутое строение – то ли хлев, то ли амбар. Царила тишина, тянуло навозом – от стойкого запаха щекотало в носу. Чужаков в этот поздний час здесь, похоже, не было.

– Пойдем, Турецкий, – тянула его за рукав Валюша. – Не убьют же нас? Сам посмотри, тут только хозяева. Ну, пойдем же скорее, комары уже жрут…

Они выбрались из кустов и медленно двинулись через поляну к хутору. Глухое ворчание со стороны строений должно было послужить сигналом к опасности. Турецкий сбавил ход, засомневался, но Валюша все тянула и тянула.

– Не трусь, Турецкий, это собака, она привязана…

Рычание становилось угрожающим. И вдруг огромная тень перемахнула через невысокую изгородь! Помчалась наперерез! Собака – невероятных размеров зверюга – оказалась не привязана! Ойкнула Валюша, резко встала. Псина неслась гигантскими скачками, безумные глаза сверкали в темноте.

– Бежим! – гаркнул Турецкий.

Они помчались обратно к лесу. Но времени убраться уже не оставалось. Собака догоняла, рычала, как настоящий лев. Валюша споткнулась, упала лицом в землю. Турецкий поздно это обнаружил, а когда обернулся, его пронзил махровый ужас. Не за себя – за девочку. Волосы дыбом встали. Она пыталась подняться, плакала, умоляла, а псина уже летела на нее, прыгнула на спину, вцепилась зубами в куртку, стала рвать ее в клочья… Он силился вытащить пистолет, тот зацепился мушкой за какую-то прореху в кармане, он рвал его вместе с мясом, ревел от отчаяния. Выдрал, помчался обратно, что-то кричал, размахивал пистолетом. Начал целиться, но выстрелить не решался – слишком велик был риск подстрелить девчонку. Она сжалась в комочек, закрыла голову руками, только повизгивала от страха. Он начал прыгать вокруг этого рычащего клубка. Псина подняла голову, взревела, оскалилась. Напряглась, чтобы прыгнуть. Глаза горели в темноте «божественным» красным огнем. Сущая собака Баскервилей… Она прыгнула, упруго оттолкнувшись сильными лапами от Валюши. Турецкий надавил на спуск. Оглушительно грохнуло, пороховая гарь шибанула в нос. Жалобный скулеж, собака рухнула в траву, задергала лапой. Он бросился к Валюше. Та ревела в полный голос, тряслась. Он помог ей подняться.

– Ты в порядке?

– Господи, что это было, Турецкий? – она с трудом выискивала слова. – Я чуть не обделалась от страха. Зачем она так?.. А как же человек собаке друг?..