Текст книги "Побег с «Оборотнем»"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Глава восьмая

Нагибин в этот вечер был какой-то подавленный, пиво не пил, стоял у окна, смотрел, как на город укладываются сумерки, и даже не вздрогнул, когда Турецкий хлопнул дверью.

– Депрессия, советник? – Турецкий рухнул в кресло, с наслаждением вытянул ноги.

– Да так, – оторвался от окна Нагибин. – Как говорит мой чилдрен, затупил малость.

– Не перетрудился, нет?

Нагибин отмахнулся, сел напротив. С ним действительно что-то было не в порядке – бледная физиономия исковеркана задумчивостью, движения приторможенные.

– Вам не приходило в голову, Александр Борисович, что в этом городке что-то нечисто? Ну… не совсем так, как нам пытаются подать. И я не уверен, что это безопасно для нашего светлого будущего.

– А ты не окончательно безнадежен, Олег Петрович, – похвалил Турецкий. – Подобная мысль терзает меня с раннего утра. Какие основания так думать? Беседа с задержанными повлияла?

– Да вроде все гладко…

– Прекрасно понимаю, – засмеялся Турецкий. – У собаки то же самое – понимает многое, а выразить не может. У отсталых слоев населения это называется даром предвидения. Повествуй о своей части похождений, Олег Петрович.

– Да гладко, говорю же… – Нагибин мучительно сморщился. – Задержанных двое, находятся в СИЗО под усиленной охраной. Приводили по одному – в комнату для допросов. Кроме меня, там присутствовали двое парней из собственной безопасности. Молодые такие, поджарые. Статисты – они вообще ни слова не сказали. Кажется, догадываюсь, зачем их там посадили… У задержанных действительно рыльце в пушку. Не похожи они на парней, которые пострадали безвинно. Каретников – откровенный бандит из спортсменов. Кандидат в мастера спорта по боксу, хмурый, неразговорчивый тип. Второй – Пешкин, сотрудник милиции – отдел криминальных расследований, что-то вроде УБОПа. Признает свою вину, но готов сотрудничать со следствием, чтобы заработать меньший срок. Согласен на все, лишь бы оградить себя от неприятностей…

– Какого рода неприятностей?

– Ну, что вы, как маленький, Александр Борисович? Проснуться утром, висящим на балке с петлей на шее – это достаточно серьезная неприятность. Или быть подстреленным во время перевозки при попытке к бегству, хотя не сказать, что пытался бежать, – тоже штука не слишком приятная. В СИЗО его от подобных неприятностей ограждают, относятся по-человечески, даже где-то с пониманием, но что будет дальше? Бухтят ребята складно. – Хотя Каретников сквозь зубы, всячески демонстрирует неприязнь к закону, а Пешкин – покаянно и с охотой. Первому без разницы, на кого работать, лишь бы платили и работа была «творческая». Второй уверяет, что Поличный шантажом заставил его примкнуть к своей группировке, угрожая здоровьем родных и потерей работы. Поначалу он выполнял мелкие поручения – скажем, сопроводить товар из пункта «А» в пункт «Б», не вникая в характер груза, а всего лишь при необходимости подстраховать «корочками». Или обеспечить, например, безопасный проезд тех или иных лиц. Или посодействовать спусканию на тормозах уголовного дела. Беседы, уговоры, контакты с сомнительной публикой. Поручения Поличный раздавал лично – или у себя в кабинете, или на нейтральной территории. Деньги выдавал в конце месяца – в конверте. Несколько раз приходилось выезжать из Дубовска – в окрестных населенных пунктах «учить» несговорчивых коммерсантов. Но от всяческих убийств Пешкин открещивается – не было, мол, такого. А что с Дерябиным такое произойдет, он не знал, Поличный позвонил домой, сказал, что есть дело, нужно проучить одного зажравшегося типа, но про «мокруху» речь не шла. Он сам не понимает, как это произошло. Приволокли Дерябина в подвал, он брызгал слюной, оскорблял всех, кричал, что выходит из дела, и Поличный ему не указ. В общем, взбесил, стали его обрабатывать – а он, глянь, уже труп…

– Судя по тону, сенсации в твоем рассказе не предвидится, – подметил Турецкий. – Что же тебя насторожило?

– Не знаю, – задумался Нагибин, – просто охватило необъяснимое состояние… Знаете, когда вы чувствуете тревогу, почти панику, и не можете понять, откуда она исходит… А еще эти двое ребят из собственной безопасности. Они молчали, они просто слушали, о чем я говорю с арестованными, ни разу не вмешались, висели эдаким дамокловым мечом. Вы считаете, в преступной деятельности в этом городке замешан не только Поличный?

– Я вообще не знаю, замешан ли Поличный, – пробормотал Турецкий. – Происходит что-то странное, согласен. Неприятные личности вроде Махонина, следователя Худобина рулят ситуацией. Начальник УВД Короленко, возможно, не при делах. Думаю, ему усиленно пускают Пыль в глаза, прокручивают под его носом темные делишки.

– Вы поговорили с вдовой Дерябина?

– Да.

– Расскажете?

– А здесь, на первый взгляд, тоже все пристойно…

Он начал повествовать… и внезапно оборвал рассказ. Замолчал, нахмурился. Занимательная, хотя и вполне логичная мысль пришла в голову детектива. Он начал хлопать себя по карманам, вытащил сигаретную пачку, бросил в рот сигарету, поджег, рассеянно уставился в пространство. Нагибин, не дождавшись продолжения монолога, поинтересовался:

– Все в порядке, Александр Борисович?

Тот кивнул, посмотрел по сторонам, оторвал спину от диванной подушки, заглянул за нее. Потом за все остальные. Ощупал подлокотники, вскочил, исследовал заднюю часть дивана. Перескочил на соседний, проделал те же манипуляции, согнав Нагибина. Тот попятился, сделав большие испуганные глаза. Не найдя ничего особенного, Турецкий шагнул к подоконнику, ощупал невидимые части. Затянулся, уставился с прищуром на люстру.

– Что курим, Александр Борисович? – сглотнул Нагибин.

Он приложил палец к губам, отправился вдоль стен. Ощупал зеркала, приподнял картины, осмотрел их задние стороны, прошелся по комоду, выполняющему, скорее, декоративную функцию.

Еще раз покосился на люстру, скептически покачал головой, приподнял светильник со стола, придирчиво исследовав его подошву, повертел головой, ухватился глазами за журнальный столик, стоящий между диванами, злорадно оскалился…

Столешница была выполнена из закаленного стекла, но совершенно прозрачной не была. Вернее сказать, она вообще не была прозрачной. Турецкий опустился на колени, выгнул спину, чтобы взглянуть на заднюю сторону столешницы. Конституция и длинные ноги не позволяли этого сделать. Он раздраженно поморщился, сел на пол, затем лег на бок, всунул голову в пространство между столешницей и полкой с гламурными журналами. Не выбираясь оттуда, поманил пальцем Нагибина. Тот приблизился – на цыпочках, с испуганным лицом, пристроился рядом. Оба угрюмо смотрели на миниатюрную штуковину размером с половину кусочка рафинада, приклеенную к стеклу обычным пластилином. Нагибин потянулся было к ней, Турецкий перехватил его руку, изобразил губами, чтобы помалкивал. Оба выбрались из-под столика. Нагибин сел на край дивана – взъерошенный, он был похож на обиженного ребенка, которому вместо конфеты подсунули надутый фантик.

– И что мы все о делах, да о делах. – вздохнул Турецкий. – Пойдем, Олег Петрович, прогуляемся, пива попьем, на девчонок местных поглазеем…

Он шел по гостиничному коридору размашистым шагом. Гостиница жила своей обыкновенной жизнью. Мужчина и женщина с чемоданами вселялись в соседний номер, не могли попасть ключом в замочную скважину. Шмыгнула горничная со стопкой пакетов, набитых чистым бельем. Электрик на стремянке заменял неоновую лампу. Выронил отвертку, она, подпрыгивая, покатилась по полу. Нагибин шарахнулся от нее, как от змеи, зарделся… Слетев по лестнице, Турецкий метнулся через фойе, резко свернул, направившись к стойке администратора, но передумал, вновь зашагал к выходу. Нагибин повторял за ним все траектории. На улице уже стемнело. Ворча под нос, Турецкий мерил шагами покрытое тротуарной плиткой пространство. Подошел к пивному ларьку. Пристроился в хвост короткой очереди, с нетерпением стал постукивать ногой. Нагибин потянул его за рукав.

– Вы что-то понимаете, Александр Борисович?

– Разумеется, – фыркнул Турецкий, – я все понимаю. С первого же часа на дружеской земле, – он понизил голос, – нас подслушивают в номере.

– Знаете, я уже догадался, – фыркнул Нагибин, – не такой я тупой. Вопрос был о другом.

– Помолчи, Олег Петрович, дай подумать. И сам подумай – тебе не повредит.

– Может, не стоит пива, Александр Борисович?..

Ой, кто бы говорил…

– Стоит, Олег Петрович, стоит. Как раз сегодня этот освежающий напиток, относящийся к алкогольным, нам пойдет исключительно на пользу.

А ты поворотись, сынку, глянь-ка, не осуществляется ли за нами скрытое наблюдение…

Он купил два литра «Старого Загреба», взяв с продавщицы «честное-благородное», что пиво свежее, выпросил два пластиковых стаканчика, потащил Нагибина в запущенный парк на задворках гостиницы.

– Не могу понять, Александр Борисович. Вроде не следят за нами, но они ведь не дилетанты, верно? Светиться не будут?

Они сидели на лавочке в дальнем конце глухой аллеи – как современная молодежь: оседлав спинки, ноги на сиденьях, тянули пиво, оказавшееся без обмана свежим, встречали и провожали глазами редких прохожих, которые неодобрительно и удивленно на них косились.

– Мы влезли в дерьмо, Олег Петрович, с чем тебя и поздравляю.

– Замечательно, – откликнулся Нагибин, – а у меня «хэппибездэй» послезавтра. Время получать ненужные подарки…

– Поздравляю… впрочем, я уже поздравлял. На что ты рассчитывал? Что управимся до послезавтра?

– Да ни на что я не рассчитывал, – обозлился Нагибин. – Начальство призвало, я поехал, еще и вас с собой в дерьмо потащил. А денег все равно нет, какая разница, где встречать этот долбаный юбилей…

– А юбилей – это сколько? – покосился на него Турецкий. – Сорок восемь, что ли?

– Пятьдесят, – огрызнулся Нагибин. – Не такой уж я и старый, Александр Борисович. Это только на вид мне девяносто. И долго мы тут сидеть собираемся? Я уже замерзаю от вашего пива. Может, за водочкой сгонять? Чего вы так драматизируете? Подслушивающее устройство ни о чем не говорит. Может, от наших предшественников осталось? Убрать забыли. Или принято здесь так – на всякий случай обеспечивать всех постояльцев…

– Я уже не знаю, Олег Петрович, где ты шутишь, а где серьезно говоришь, – Турецкий тяжело вздохнул. – А дело, между прочим, серьезное. Мы объявили во всеуслышание, что в городке творится что-то нечистое. Возможно, местная милиция уже жалеет, что привлекла работников из столицы. Не думаю, что от нас избавятся сию же минуту – мы же все равно ничего не знаем… но осторожность с данной минуты не повредит.

– Нужно уезжать, – внес замечательное предложение Нагибин. – На такую залипуху мы не подписывались. Объясню начальству, что «жучок» в гостиничном номере – это чересчур. Оргвыводов на наш счет не будет. Пусть специальная комиссия разбирается, что тут творится. Серьезно, Александр Борисович, – Нагибин потряс Турецкого за рукав, – встаем пораньше – и на паровоз? Поезда до Москвы каждые полчаса бегают. В поезде сочиню докладную, устно отчитаюсь перед руководством…

– Не дергай, оторвешь, – Турецкий вырвал рукав. – Возможно, ты и прав. Но не могу избавиться от мысли, что сегодня я кого-то крупно подставил. Кого-то, проживающего в доме номер восемь по улице Левандовского. Прости, Олег Петрович, я должен разобраться. Не думаю, что завтра нам дорогу перейдет снайпер. Заинтересованные лица будут ждать итогов моего расследования.

– А если вы найдете человека, который помог Поличному? Сдадите его местным законникам? Хотя не думаю, что вы его найдете, – Нагибин махнул рукой, хрустнул стаканчиком. – Исходя из вашего рассказа, дело тухлое.

– А разве я тебе не говорил, что знаю, кто помог Поличному? – удивился Турецкий. – Тьфу, ты, черт… не брызгай мне на брюки! – он отпрянул от напарника, который от изумления пролил пиво.

– Вы… уже знаете? – промямлил Нагибин. – И кто он?

– Не скажу, прости, – замотал головой Турецкий. – Чувства и подозрения нуждаются в проверке. Интересно, – он залпом допил пиво, – те, кто нас прослушивал, уже поняли, что мы нашли «жука»?

– Конечно, поняли. Мы так выразительно возились, а потом слиняли…

– Вот и я того же мнения, – вздохнул Турецкий, – так что обмануть их уже не получится.

Он извлек телефон, позвонил по недавно введенному номеру.

– Максим? Не отрываю от важных дел? Это Турецкий. Будь добр, подскочи, пожалуйста, к нам. Мы на задворках гостиницы – пьем пиво и обсуждаем свежие новости. Да, это сквер… Найдешь по запаху… Хорошо, через пятнадцать минут ждем.

Он ухмыльнулся, опустил телефон в карман, потянулся к полиэтиленовой емкости, где плескались последние слезы.

– Ну что, советник, как говорится, дайте мне точку опоры – и я произнесу тост?

Максим Леонович прибежал даже раньше, чем ожидали.

– Это вы? – затормозил возле двух неподвижных фигур, оседлавших скамейку.

– Это мы, – ледяным тоном ответствовал Турецкий.

– Ну, вы и забрались… – Максим подошел, отдышался. – Что случилось, Александр Борисович? Вы что-то узнали?

– Да, Максим, и мы очень раздосадованы нашим открытием, – продолжал Турецкий голосом Снежной королевы. – В нашем номере установлено прослушивающее устройство типа «жучок». Это нормальная практика ваших взаимоотношений с командированными?

– Чего? – опешил Максим. Глаза заблестели в темноте недоуменным блеском.

– Повторять не буду, – огрызнулся Турецкий.

– Подождите, а при чем здесь я? Ну, ни хрена себе. – Максим замолчал. Потом рухнул на лавочку и стал кутаться в рукава курточки. – Ну, ни хрена себе… – неоригинально повторил он.

– Вот и мы очень расстроены, – пробормотал Нагибин.

– В нашем номере вчера был только ты, – вкрадчиво сказал Турецкий, – причем дважды. И только ты мог прилепить нам эту хреновину.

Максим едва не задохнулся от возмущения. Подпрыгнул, забегал вокруг лавочки. Потом встал.

– Послушайте, Александр Борисович, это не я. Богом клянусь, не я! Да я вообще ни о чем таком понятия не имел. Я принес вам бумаги, которые мне всучил Короленко, какой, на хрен, «жучок»?

– «Жук» висел на нижней части столешницы журнального столика, – невозмутимо говорил Турецкий. – Вчера ты сел на диван напротив Олега Петровича и ни разу не встал… пока не покинул наш номер. Тебе нужно было лишь немного потянуться вперед…

– Да не делал я этого! – взорвался Максим. – Да мамой клянусь, не делал! Я вообще не по этой части!

– А ведь Максим не врет, – пихнул Нагибин Турецкого.

– Что это ты такое говоришь? – неприязненно покосился на него Турецкий.

– Вот видите, я же говорил! – обрадовался Максим. – Ваш напарник тоже так считает!

– Заткнись, Максим, – поморщился Турецкий.

– Не мог он этого сделать, – проворчал Нагибин. – Максим пробыл у нас минут пятнадцать. Сидел на краю дивана, напротив меня, тянул пиво, рука у него все время была занята. Я тоже не вставал, он постоянно находился в поле моего зрения.

Вы болтались по номеру. Чтобы укрепить приемник там, где он находился, ему пришлось бы хорошо потянуться, при этом свободными должны быть обе руки. Кто-нибудь из нас непременно бы заметил. Ему не было смысла туда тянуться. Он мог бы закрепить «жучка» в любом месте, где сидел, – например, под накидкой на диване. Но там ничего не было, вы проверили. Ерунда это все, Александр Борисович.

– Вот видите! – в голосе Максима заиграло ущемленное самолюбие.

– Ладно, прости, – буркнул Турецкий. – А что мне еще прикажешь думать?

– Но в голову приходит не только Максим, – продолжал позорить его Нагибин. – Если руководству местной милиции приспичило подбросить нам «насекомого», они могли это сделать через администратора в наше отсутствие. Нас весь день не было в номере, они могли там даже дискотеку устроить. Могли ордер всунуть дражайшей Марии Петровне – что им мешало подсуетиться? Или без всякого ордера взяли ключ на стойке, установили прослушку, а горничная в это время на стреме стояла…

– Поговорите с администратором, – вякнул Максим.

– Глупости, – бросил Нагибин, – зачем нам говорить с администратором? Что сделано, то сделано. Пожалуйтесь утром Короленко, Александр Борисович, посмотрим, как он будет себя вести.

– Даже не знаю, стоит ли нарываться? – пробормотал Турецкий, – Ладно, Максим, не обижайся. Что за хрень у вас тут творится? Ты уверен, что Поличный повинен в том, что ему инкриминируют?

– Послушайте, мужики, в натуре… – заволновался Максим. – Я тут вовсе не при делах… Про Поличного знаю только то, что знают все… Нормальный был мужик… ну, со своими, конечно, закидонами. Мог послать, мог матом орать на все управление. А так – обычный мент, все страшно удивились, когда ему вломили весь этот список… У меня свое начальство, своя работа, я в этих делах вообще не Копенгаген. А то, что сидел в машине, когда Поличного не смогли задержать, так это адресуйте к моему руководству…

Парень, похоже, не врал. Сомнительно, чтобы зеленого юнца посвящали во все творимые в городе бесчинства. Маловат еще. И не сказать, что он жирует по жизни, соря деньгами от преступной деятельности.

– Максим, во всем этом деле есть масса странностей, – сказал Турецкий. – Мы подозреваем, что события, в которых нам выпала честь участвовать, – не просто охота на оборотня. Все гораздо интереснее. Подставляться, разумеется, не хочется. Но и пускать это дело на самотек… Завтра у нас воскресенье, вряд ли произойдет что-то эпохальное. Но все-таки… Не мог бы ты держать нас в курсе, если вдруг получишь информацию, связанную с нашим сегодняшним разговором?

Максим угрюмо молчал. Турецкий прекрасно, его понимал – заниматься стукачеством в родном городе не больно-то красиво. Командированные уедут (если повезет), а он останется.

– Не настаиваю, – вздохнул Турецкий, – решай сам.

– У нас не любят Махонина, – признался Максим таким тоном, словно слова из горла вытягивал на аркане, – и вообще весь отдел его не любят… Ну, это и понятно. В прошлом году Артем Аверичев подстрелил в задницу одного гада, который задумал слинять во время следственного эксперимента. Гад выжил, а отдел Махонина поднял такой вой – Артемку затаскали, душу из него вынули, он после этих нервотрепок во вневедомственную перевелся. И таких случаев – масса. Худобин – тоже неприятный тип. У нас вообще карманная прокуратура. Но чтобы заниматься явной преступной деятельностью… Это не перебор, Александр Борисович?

– Да бог с тобой, – Турецкий невесело засмеялся, – как я могу кого-то обвинять в преступной деятельности? Я тут второй день. Ладно, Максим, топай, извини, что отвлекли в нерабочее время. Но на досуге все-таки раскинь мозгами.

Они угрюмо смотрели, как молодой оперативник выбирается из ступора, почесал за одним ухом, за другим, как-то тяжело поднялся, хотел что-то сказать, но передумал, заковылял прочь. Обернулся, остановился, плечи совершили грузные подъем и опускание, но не вернулся, ушел.

– Пойдем спать, – Турецкий спрыгнул на землю. – Завтра не отлучайся из гостиницы, а если кто-то нагрянет, говори всем, что не знаешь, где я. У тебя получится – ведь ты действительно не будешь знать, где я…

Глава девятая

Несколько раз за ночь сомнения переходили в атаку, взламывали оборону его упрямства и любопытства. Он собирал последние резервы, гнал их подальше со своей территории. Утром проснулся разбитым, но быстро собрался, стараясь не шуметь в районе журнального столика. Заглянул к Нагибину – следователь спал, обняв подушку. Турецкий рассовал по карманам документы, проверил «амуницию», выложил на столик две тысячные купюры, а чтобы их не унесло «ветром», придавил пустым стаканом. На цыпочках покинул номер.

В коридоре никого не было. Он добежал до лестницы, посмотрел вниз. В фойе – пустота, за исключением работницы гостиницы, которая рылась в углу на полке, стоя к нему спиной. Он тихо спустился, развернулся на сто восемьдесят, юркнул под лестницу. Маневр остался незамеченным. Коротким коридором он добрался до заднего выхода, переместил щеколду, выбрался во дворик, загроможденный пустыми картонными коробками, перепрыгнул через траншею, по дну которой тянулась ржавая (и, кажется, дырявая) труба. Спустя минуту он уже сидел во «вчерашнем» сквере, собирался с мыслями. Было несколько минут восьмого, едва рассвело, воздух был свеж и бодрил, воробьи уже проснулись, затеяли драку в кустах. На соседней дорожке простейшие одноклеточные в засаленной одежонке пересчитывали мелочь в карманах, собирая на опохмелку. Наличности не хватало, один из одноклеточных уже посматривал с интересом на прилично одетого господина, собираясь, видимо, попросить «до получки». Лишних знакомств этим утром Турецкий собирался избегать – поднялся, зашагал прочь.

Любопытство пересилило, очень уж хотелось знать, под колпаком ли они с Нагибиным. Он перебежал пустую в воскресное утро дорогу в квартале от гостиницы, вернулся к продуктовому магазину напротив «отеля», встал в тени молоденького вяза.

Через дорогу было тихо и пустынно. Несколько тел шевелились на остановке. Киоски уже работали, но покупательского ажиотажа не наблюдалось. Напротив центрального входа в гостиницу стояла машина «Жигули» седьмой модели. Явно не такси, потому что за спиной водителя сидел кто-то еще. Водитель развалился вполоборота – затылком к Турецкому. В той же позе пребывал и пассажир. Вскоре из машины заструился сизый дымок. Потом открылась дверца, вышел человек, размял кости. Побродил вдоль бордюра, не выпуская из поля зрения крыльцо гостиницы, сбегал к киоску, вернулся с банкой прохладительного напитка.

Сидите, братцы, долго же вам сидеть… Он развернулся, зашагал в сторону Матроски. Маршрут уже отложен в памяти, и время, надо полагать, имелось – можно забежать в какое-нибудь заведение, перекусить на скорую руку…

Шансы на успех он оценивал, как пятьдесят на пятьдесят. Либо повезет, либо нет. В девять с копейками, подкрепившись в заведении со странным названием «У Егорыча», он вышел к улице Левандовского. Избегая проторенного маршрута, прокрался во двор двенадцатого дома, расположился на лавочке позади детской площадки, развернул газету, предусмотрительно приобретенную в киоске на проспекте. Он надеялся, что не ошибся в расчетах – если нужный ему человек решит прогуляться, то дорожки, находящейся в поле зрения, ему не избежать. Здесь ближайший и прямой путь к проспекту, магазинам и остановке. В другую сторону идти незачем – на том краю массива только парочка жилых домов, гаражи и склады оптово-розничной фирмы. Вопрос в другом: появится ли нужный человек…

За полтора часа Турецкий вдоль и поперек изучил газету, вызубрил наизусть котировки акций и курсы всевозможных валют, несмешные анекдоты. Местные жители посматривали на него с растущим подозрением. В десять сорок со стороны дома номер восемь появилась пенсионерка Анцигер. Старушка передвигалась короткими шажками, злобно посматривая по сторонам. В руке она несла пустую кошелку. Турецкий подобрался, сложил газету.

Старушка мазнула недобрым взором обитателей двора, в котором обустроился сыщик, побрела дальше, скрылась с глаз. Турецкий покосился по сторонам, развернул газету, засмотренную до дыр. Глянул на часы. Несколько минут спустя в направлении дома номер восемь по аллейке проехали серые «Жигули» с работниками местной милиции. В салоне сидели знакомые персонажи. Напрашивался вывод, что его отсутствие в гостинице – уже не тайна за семью печатями. Но Нагибин не звонил. Значит, визит скандалом не сопровождался. Он сидел, набирался терпения, мурлыкал под нос. Прошло еще какое-то время. Со стороны восьмого дома показалась ярко-красная «Тойота» Надежды Леопольдовны Харецкой. Машина ехала медленно, тщательно вписываясь в изгибы аллеи. За стеклом выделялся силуэт дамы в солнцезащитных очках. Снова неотложные дела не позволяют расслабиться в выходные… Турецкий в третий раз напрягся, проводил глазами машину, сложил газетку, но передумал, откинулся на спинку, забросил нога на ногу.

В десять пятьдесят девять из-за дома вывернула Валюша Латыпина. Девчонка щеголяла расклешенными джинсами с карманами в неожиданных местах, мятой майкой, похожей на майку солдата срочной службы, волосы собраны под дырявой бейсболкой, за спиной болтался крохотный рюкзачок, с успехом заменяющий современным старшеклассницам (не всем) косметичку. В ушах – наушники от плеера. Девочка размашисто шагала, не глядя под ноги, шоркала кроссовками на весь район, губы шевелились – она напевала в такт композиции.

Турецкий в четвертый раз напрягся, почувствовал, как липкая змейка побежала по впадинам позвоночника.

– Ну что ж, дорогуша, я оказался прав, – пробормотал он, – в выходной день усидеть с предками в четырех стенах практически невозможно. Ну, что ж, удачи тебе, сыщик…

Он скомкал газету, сунул ее в урну, дождался, пока девочка скроется за домом, пересек двор. Встав за деревом, ждал, смотрел. Никто не шел за объектом. Разумеется, работники милиции в серых «Жигулях» не могли ее не видеть, но перед ними стояла иная задача – караулить Турецкого. Он убедился, что все в порядке, мысленно перекрестился, побежал за девочкой, которая уже свернула за четырнадцатый дом. Пропасть он ей не дал, настиг, когда она выходила на улицу, уже собирался положить тяжелую длань на плечо, но передумал, приотстал. Девчонка шла, ничего не замечая, прыгающей походкой, беззаботно помахивала руками. Встала на бордюр, поковыряла в носу и… словно ждала, когда мимо проедет машина, чтобы шагнуть на проезжую часть! Водитель надавил на клаксон, девчонка показала ему средний палец и, задрав нос, гордо прошествовала через дорогу. Турецкий дождался, пока уберется возмущенный водитель, тоже перебежал. Валюша стояла у киоска, торгующего дисками с записями. Стукнула в окошко, вынула наушник из уха. Пока она общалась с продавцом, Турецкий украдкой посматривал по сторонам. Неприятно он как-то себя чувствовал. Вроде хвост не висел, но состояние оставляло желать лучшего. Он покосился на Валюшу. Та вертела диск, задумчиво потирала нос, стала читать названия песен, шевеля губами. Что-то спросила у человека во тьме киоска.

– Сколько-сколько? – донесся до Турецкого изумленный голосок. – Ты что, Аркаша, опупел? Да пошел ты, я лучше бесплатно из Интернета скачаю…

Она задрала нос и, отфыркиваясь во все стороны, двинулась по тротуару. Турецкий едва успел отвернуться. «Интересно, – мелькнула мысль, – он сильно смахивает на педофила, пасущего жертву?»

А далее Валюша двигалась со всеми остановками. Встала у другого киоска, порылась в кармане, выгребла несколько монеток, приобрела подушечки «Орбит», бросила пару в рот, стала яростно жевать. Вновь остановилась, пройдя несколько метров, достала из кармашка в районе коленки сотовый телефон, набрала номер. Турецкий подобрался поближе.

– Привет, Ксюха, – смачное жевание не мешало Валюше говорить, но речь выходила очень своеобразная. – Ты как, нормально?… У, блин, счастливая! А у моих дачи нет, дома сидят, нервы мотают, задолбали уже… Так я подскочу минут через двадцать?… Клево, подруга, уже еду.

Она отправилась дальше, не доходя до остановки общественного транспорта, встала у палатки, торгующей периодикой, выбрала журнал для недоразвитых подростков, стала сосредоточенно его листать. Время для «захвата» было самое подходящее. Турецкий приготовился к броску. Но тут к остановке, грохоча, как трактор, подъехал длинный автобус «Вольво» – из тех, что в Швеции были на выброс, а в России обрели вторую жизнь. Валюша бросила на него взгляд, ахнула, швырнула журнал на место и, подхватив выпавший из уха наушник, побежала на остановку.

Турецкий заскочил в последнюю дверь. Отдышался – ничего себе рывок… и сразу встретился со строгим взглядом «распространительницы» билетов. Система оплаты за проезд в местном транспорте была предельно простая. Порывшись в карманах, он сунул в мозолистую длань кондуктора скомканную десятку, оставшуюся после вчерашнего пива, добавил пару железных монеток. Дама с достоинством кивнула, оторвала билет и принялась придирчиво осматривать других пассажиров на задней площадке. Давно ему не приходилось пользоваться услугами общественного транспорта. В какой-то чуждый мир попал… Салон автобуса в воскресный день был заполнен едва на треть, никто на него не смотрел. Он сместился к окну, взялся за поручень, украдкой, из-под руки принялся изучать ситуацию на передней площадке. Валюша оказалась на одной с ним линии, стояла под табличкой, извещающей, что во избежание травматизма граждане должны своевременно оплачивать проезд, жевала, слушала музыку, смотрела в окно. С психологическим портретом девчонки, кажется, проблем не было. Внешний облик решительно соответствовал внутреннему содержанию. Сомнительно, что своей неказистой внешностью она производила впечатление на одноклассников и ребят со двора. Невысокая, костлявая, с длинной шеей, носом-пимпочкой, бейсболка надвинута на уши, благодаря чему ушные раковины оттопырились, торчали почти горизонтально, на что ей было глубоко плевать. Валюша была поглощена своими взрослыми мыслями. Обычная девчонка-подросток, Турецкий даже усомнился на мгновение, действительно ли она сделала то, что он собрался ей вменить…

Автобус резко затормозил. Возгласы негодования прокатились по салону. Толстый паренек, стоящий перед Валюшей, едва не придавил ее своей массой. Она доступно высказала все, что думает по этому поводу, отпихнула толстяка. Паренек смутился, покраснел. Автобус сделал остановку. Выходить Валюша пока не собиралась, покосилась на разъехавшиеся двери, смерила независимым взглядом поднявшуюся в салон пенсионерку. Кондуктор завершила обилечивать заднюю площадку, проталкивалась вперед, отдавливая ноги пассажирам. В силу профессии, у нее была прекрасная зрительная память. Спустя минуту она уже висела каменной глыбой над Валюшей, строго на нее смотрела. Валюша не реагировала. Дама что-то процедила. Валюша покосилась на работницу, изобразила бездну раздражения, вынула из уха наушник. Кондуктор снова попросила оплатить проезд. Валюша с устойчивой миной – как вы все меня достали! – забралась в карман, выудила горстку мелочи и, оторвавшись от поручня, принялась пересчитывать денежки. Мелочи не хватало – причем не хватало сильно. Валюша забралась в другой карман, в третий – там вообще ничего не было. Она поджала губки, развела руками. Женщина с билетами мягким нравом не отличалась, а в данной ситуации и вовсе взбеленилась. Стала вопить. Валюша в долгу не осталась, дерзко гаркнула в ответ. Кондуктор оторопела. Ситуация становилась критической. Турецкий уже протискивался на переднюю площадку. Кондукторша схватила Валюшу за плечо, та вырвалась. Лай нарастал. Вступила пенсионерка, вошедшая в автобус, стала кричать, что нынешняя молодежь вся такая, с ней давно пора что-то делать, выслать на Соловки или что похуже, и куда мы только катимся! Вступали в дискуссию остальные пассажиры. Злорадно похихикивал упитанный отрок.