Текст книги "Побег с «Оборотнем»"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

«Ну и рассадник, – подумал он, – во всех домах живут люди как люди, а в этом…»

– Хоть кто-то меня еще помнит, – проворчал он. – Здравствуйте, Тина. Ваш супруг, надеюсь, дома?

– Ах, не надейтесь, – прошептала она, – мой супруг должен был с утра забежать на работу, сделать несколько важных звонков, отправить факс, потом он собирался заскочить на рынок… Не обращайте внимания на Ию Акимовну, она обожает тявкать без причины в пространство. Хотите войти?

Лучше бы он не хотел! Она пригласила его в дом, а при этом даже не посторонилась. Видение оказалось материальным, от нее исходил непонятный, хотя и стойкий запах, а в туманных глазках периодически вспыхивали тусклые огоньки. Человеку, знакомому с последствиями приема наркотиков, могло бы показаться, что совсем недавно она нюхнула кокаинчика. Видимо, из дома эта женщина все же временами выходила, занималась тем, чем считала нужным, и господин Поляков о своей супруге знал далеко не все. Она вела себя более чем странно. Он вошел, она стояла рядом, смотрела на него безотрывным немигающим взглядом – словно ребенок, страдающий аутизмом, и он уже начал побаиваться, что она собирается положить руки ему на плечи. Он кашлянул – она не поняла. Он мог поклясться, что в глубине не отличающихся выразительностью глаз заплясала усмешка.

– Всего лишь несколько вопросов, Тина…

– Не ограничивайте себя, – прошептала она, – задавайте как можно больше вопросов… – она потянула носом, вдыхая запах прижавшегося к стеночке мужчины, на бледных щечках заиграл розовый румянец. – Догадываюсь, что вы собираетесь меня в чем-то обвинить – как минуту назад вы чуть не обвинили Ию Акимовну… Давайте же, детектив, смелее, я жду…

Он вырвался из этой западни, пылая от злости. Эта чертовка едва не взгромоздилась ему на шею! А он явился вовсе не за тем! Что за публика, в конце концов, обитает в этом доме! Она бы рада была ему помочь и с удовольствием бы призналась во всех смертных грехах. Как не признаться в грехах такому мужчине! Но, увы, все сказанное ранее ее супругом является удручающей правдой. Она проснулась в девять, болталась по квартире неприкаянной безделушкой, заварила зеленый чай, посмотрела телевизор. Все утро в доме стояла оглушительная тишина, которую лишь изредка нарушало кряхтение во сне ее осточертевшего супруга. Она сама не понимает, почему вышла за него замуж. Так уж карта легла, она не виновата, кончились средства к существованию, а так хотелось жить красиво, не ходить на работу, свить уютное гнездышко… Не хочет ли симпатичный детектив выпить вместе с ней зеленого чаю? Ей очень одиноко в этом мире, а от него исходит такая упругая волна…

Упругая волна действительно исходила. Кипя, как чайник, про который забыли, он взлетел на четвертый этаж и устроил перезвон в седьмой квартире.

– Это не пожар, – процедил он, когда почувствовал, что за дверным глазком обосновалось человеческое существо, – это следователь. Позвольте с вами побеседовать, сударь? Разумеется, Надежда Леопольдовна всячески в курсе нашего с вами свидания…

С каким бы удовольствием он разбил кулак о холеную жалобную физиономию, представшую его взору. Но он манерно расшаркался, оскалился людоедской улыбочкой, чем перепугал молодого человека до смерти. Каневич совсем недавно втер в голову бальзам, восстанавливающий витаминный баланс, отчего желание треснуть по физиономии возросло многократно. Он не ждал откровений от этой встречи, просто считал, что раз уж начал, должен добраться до логического конца. Допрос был жесткий, пристрастный, не давал расслабиться. Каневич судорожно кутался в халат, говорил бессвязно. Он не понимает, чем вызван пристальный интерес правоохранительных органов к этой квартире. Каждый живет так, как считает нужным, и ни в одном законе не написано, что нельзя сидеть у женщины на шее. Это просто сделка. А каждая сделка считается удачной, если оба партнера чем-то жертвуют. Надежда Леопольдовна жертвует деньгами, которые она тратит на своего сожителя, а он – свою единственную неповторимую молодость, разве можно его в чем-то упрекать? А если и хочется упрекнуть, то лучше это сделать в другом месте и в другое время… Он готов повторить свои слова под присягой. Он не общается с жильцами подъезда, ему это глубоко не интересно, а тем более, он никогда не общается всуе с ответственными (и не очень) работниками милиции. Он сознательно сторонится соседей, он практически не здоровается с ними. Ну, проснулся он раньше Надежды Леопольдовны, что с того? Никто не приходил, телефон не звонил, ему не в чем признаваться! Он смутно представляет, о ком, вообще, идет речь. Вот уважаемый следователь хорошо знает всех, кто проживает с ним в одном подъезде? Сейчас не старые времена, когда все друг друга знали (и на всех стучали), сейчас каждый сидит в своей скорлупе и старается поменьше думать об окружающих…

Дельная мысль пришла Турецкому в голову, когда, исполненный злости, он выбрался на улицу и уселся на лавочку, чтобы все хорошенько обдумать. Зачем искать причастного, если нужно всего лишь исключить непричастных? Идея показалась занимательной. Он встал и медленно обошел вокруг дома. Сделал остановку на торце, задрал голову, скептически уставился на окна. На кусты, окружающие торцевую часть здания, на тополя, застывшие, словно часовые, по углам. Вернулся на лавочку, жадно закурил. И какого, спрашивается, черта он не допер до этого раньше? Не доперла и милиция, но что с нее взять…

Зазвонил телефон, он вздрогнул, схватился за трубку.

– Александр Борисович? – вопросил сухой неприветливый голос. – Это Махонин, здравствуйте.

– Добрый день, Дмитрий Сергеевич, – встрепенулся Турецкий.

– Пал Палыч передал мне, что вы хотели встретиться с Аленой Игоревной Дерябиной. Вы еще не передумали?

– А это возможно?

– Ну, она же не на Марсе, – прохладно усмехнулся Махонин. – Нам трудно понять, зачем вам это нужно. Но дело, как говорится, хозяйское. Кстати, вам удалось что-нибудь выяснить по вашей… основной работе?

– Парочка мыслей, – скупо отозвался Турецкий, – но похвастаться пока нечем.

– Очень жаль, – сказал абонент, – вы в каких краях сейчас обретаетесь?

– Улица Левандовского. Тот самый дом.

– Ага, значит, время зря не теряете, – похвалил собеседник, – там и сидите. Минут через десять к вам подъедет микроавтобус с государственным номером ноль двадцать три, садитесь в него, вас доставят в кафе недалеко от одного из городских парков. Там и состоится ваша встреча с Аленой Игоревной.

– Благодарствую, – сказал Турецкий.

* * *

Черная машина остановилась около первого подъезда. Обыкновенная черная машина азиатской сборки, с задернутыми шторками на окнах. Номер совпадал. Турецкий кивнул водителю – вернее, тому месту за тонированным стеклом, где предположительно находился водитель, зашел с правой стороны, отодвинул дверцу. Шторки были повсюду – на окнах, на двери, еще одна отгораживала салон от водительской кабины. Он забрался на ближайшее сиденье.

– А у вас здесь уютненько, извозчик…

Машина тронулась, едва он закрыл дверцу.

Движение было плавным, мотор работал почти бесшумно. Мягкое сидение расслабляло. Он не мог отделаться от мысли, что находится в каком-то передвижном саркофаге. Пересел поближе к окну, отогнул шторку. Машина неслась по третьей полосе, мелькали дома на проспекте Матросова.

– Закройте шторку, не надо, Александр Борисович, – скрипнула темнота.

Турецкий вздрогнул, всмотрелся. А темнота вдруг стала совершать смазанные колебания, сделалась какой-то выпуклой, натянулась, словно пузырь, который вот-вот порвется. Проступили очертания лица – неприятного, морщинистого, округлились синяки под глазами, дряблая кожа под скулами, крохотные глазки стали исподтишка ощупывать «попутчика».

– Вы сущий призрак старого автомобиля, Виктор Валентинович. – Турецкий задернул шторку. – Два вопроса, если позволите. Почему такая секретность? Вам поручили меня сопровождать на беседу со свидетельницей? Неужели местная прокуратура и милиция работают в столь тесной связке?

– Это три вопроса, – проскрипел следователь дубовской прокуратуры Худобин. – Мы не знаем, кто еще из работников местных правоохранительных органов работает на Поличного. Мы стараемся защитить свидетельницу – один бог знает, как долго еще придется ловить этого оборотня. Милиция и прокуратура, вы правы, работают в тесной связке. Но далеко не все. Ограниченный круг лиц. Вам удалось что-нибудь узнать?

– Работа в разгаре. Опрашиваем людей, проживающих в доме.

– Вы уверены, что сбежать Поличному помог кто-то из жильцов?

Турецкий усмехнулся.

– Вы не производите впечатления глупого человека, Виктор Валентинович. Если исключены все прочие варианты, что имеем в сухом остатке?

Похоже, следователь обладал уникальной способностью видеть в полумраке. Яростно зачесалась переносица. С каждой минутой ему становилось неуютнее в этой области, в этом городке, в этой машине. Он пока не вникал в происходящее, но уже чувствовал, что охота на оборотня – не просто показательная акция против очередного мерзавца в погонах.

– И кому вы отдаете предпочтение? Надеюсь, не выживающей из ума старушке?

– Вам должно быть знакомо такое понятие, как «тайна следствия», Виктор Валентинович?

– А мы не одна команда? – глухо вопросила «темнота». – Мне кажется, это не совсем правильно, Александр Борисович. Местные органы вам во всем идут навстречу. Вашему коллеге предоставили возможность допросить задержанных исполнителей Поличного. Вы направляетесь на встречу со свидетельницей, хотя никто не может понять, зачем вам такое приспичило. Не желаете поделиться информацией, Александр Борисович?

Показалось или нет, что в голосе следователя прозвучала тщательно скрываемая угроза? Какого черта тут вообще происходит?

– Дело не в том, что я не хочу делиться информацией, уважаемый Виктор Валентинович, – вкрадчиво заговорил он. – Делиться просто нечем. Есть мысли и предположения – «сырой текст», понимаете? Скажем, семейство Латыпиных и старушку Анцигер я подозреваю в меньшей степени, а Поляковых и Харецкую с сожителем – в большей. Понятные обстоятельства указывают на то, что старушка Анцигер здесь вообще не в теме, но спешить с выводами я пока не хочу. Думаю, время покажет.

– Это что означает? – насторожился Худобин. – Вы считаете, мы тут уран обогащаем?

– В каком это смысле?

– В том смысле, что обогащение урана – длительный и неторопливый процесс. А мы не можем позволить себе неторопливость. Если не поймаем Поличного в ближайшие дни, дело против него может рассыпаться, как карточный домик. Нам сказали, что вы были лучшим следователем Москвы?

– Но не экстрасенсом, – усмехнулся Турецкий. – Могу лишь сказать, что случай действительно интересный и требует упорной работы мозгами. Я прекрасно понимаю сложившуюся ситуацию и могу вас заверить, что задержек в расследовании не будет. Но только не надо на меня давить. Любое давление, если вы учили физику, вызывает равную по силе и противоположно направленную реакцию. Стоит ли ссориться, Виктор Валентинович?

Худобин явно смутился, погрузился в молчание.

– Интуиция подсказывает, что история получит продолжение, – Турецкий вложил в свой тон всю возможную серьезность. – В выходные подвижек не будет, я почти уверен. А вот с понедельника мне потребуется помощь правоохранительных органов. Сможет Короленко выделить пару сотрудников – для ведения слежки, утомительных бесед? Будет очень здорово.

Заскрипела кожа заднего сиденья.

– Я, конечно, не Короленко, но, думаю, возражать он не будет. Задача приоритетная, если вы потребуете мобилизовать все управление, он и в этом вам не откажет. Но поставить его в известность о своих планах вам все-таки придется… – видимо, в голову следователя был вмонтирован приемник-навигатор, в окно он не смотрел, но заявил недвусмысленно: – Мы уже подъезжаем. Машина встанет прямо у кафе. По сторонам не смотрите, спускайтесь вниз – кафе расположено в полуподвале, пройдите в конец зала, там вас будут ждать.

– Потрясающая конспирация, – ухмыльнулся Турецкий, – а как насчет непричастных посетителей заведения?

– А непричастных не будет, – невозмутимо ответствовал следователь, – кафе закрыто на полтора часа по техническим причинам…

Глава седьмая

Интимный полумрак, отгороженные кабинки, стены кафе расписаны в «матрешкином» стиле – вычурная вязь, смеющиеся подсолнухи. Такие же скатерти на столах – с вышитыми узорами из цветных нитей. Красноватые светильники, вмонтированные в боковые стенки. Тишина здесь царила какая-то кладбищенская. Женщина, сидящая напротив Турецкого, куталась в легкую накидку, хотя в помещении было тепло. Она сидела как на иголках, смотрела на него испуганно, беззвучно сглатывала. У покойного Дерябина была довольно интересная жена. Не сказать, что красавица, но с достаточной долей шарма и привлекательности. Большие глаза, пухлые губы. Относительно широкий нос, но неприличный размер этой части тела компенсировался густой челкой, которая спускалась почти на глаза, закруглялась ближе к вискам и плавно вливалась в кайму короткой стрижки, красиво обрамляющей голову.

– Вы до сих пор напуганы, Алена Игоревна? – мягко спросил Турецкий.

Она кивнула (что и понятно – не в «Америках» живем), стрельнула непроизвольно глазами в сторону. А там, буквально в паре метров, начинался полумрак, хотя и можно было различить, что через одну кабинку кто-то сидит.

– Кто там? – Турецкий понизил голос.

– Дмитрий Сергеевич, – пробормотала женщина, – Махонин. Этот человек с коллегами печется о моей безопасности. Что вы хотите услышать?

– Прежде всего я хочу убедиться, что вы действительно Алена Игоревна Дерябина. Простите, если невольно обидел.

Она исторгла нервный смешок.

– Многое бы я отдала, чтобы не быть Аленой Игоревной Дерябиной… – Женщина поставила на стол миниатюрную сумочку, извлекла паспорт. – Убеждайтесь, если есть желание.

В паспорте действительно была ее фотография. Без обмана. В графе «семейное положение» значился брак с убиенным господином. Дети отсутствовали, место прописки Турецкого не интересовало.

– Когда это случилось, Алена Игоревна?

– Две недели назад, – вздохнула она, – был такой же выходной день…

Он не перебивал, дал ей полную свободу говорить, что вздумается и как вздумается. Она уже несколько раз рассказывала правоохранительным органам свою печальную историю. Это случилось примерно в час ночи. Их дом на улице Гусинской расположен не в самой оживленной части городка. Это практически лес, от соседних строений их коттедж отделяет высокий забор, собаки не было – старая немецкая овчарка умерла, а новой собакой обзавестись не успели – разошлись с супругом во мнениях, какая порода предпочтительна. Супруги уже спали, их спальня расположена на втором этаже. Алена Игоревна проснулась, когда к дому подъехала машина. Открыла глаза, глянула за окно. Желтоватый свет от горящих фар озарял ночной воздух. Но вот замолчал двигатель, потухли фары. Тишина установилась. Внезапная тревога схлынула, она закрыла глаза, задремала. И вдруг – такое ощущение, словно в доме находится кто-то еще! Проснулась, дышать стало тяжело, тело сковало судорогой. Скрипнула половица на лестнице. Она ударила спящего мужа локтем, зашептала, что в доме, кажется, вор. Муж, к его чести, не повел себя, как последняя тряпка, поднялся, набросил халат, извлек из-под кровати бейсбольную биту, которую купил недавно в спортивном магазине (а зачем купил, так внятно и не смог объяснить), и с этой штуковиной наперевес направился к двери. Но тут она с треском распахнулась, влетели какие-то туманные личности, муж от сильного удара полетел на кровать. Кто-то задернул шторы на окнах, другой включил ночник. Муж пробовал сопротивляться, но недолго, его ударили кулаком в лицо, он, кажется, потерял сознание. Люди вели себя бесцеремонно. У Алены Игоревны мороз сковал горло, в первое мгновение она не смогла ничего крикнуть, а потом ее вытряхнули из кровати – да так, что чуть руки с мясом не вырвали – швырнули на пол лицом вниз. Было больно, в ушах звенело, но она различала голоса – бандиты переговаривались между собой. Кто-то приказал тащить Дерябина вниз, в подвал (мол, есть базар), а женщину связать, и пусть пока полежит. «А может, сразу ее кончить, Евгений Михайлович? – вопросил бандит. – Чего просто так валяться будет?» Старший отозвался в том духе – мол, пусть валяется, только связать ее надо покрепче. А потом он решит, что делать. Алене Игоревне вывернули руки за спиной, стали связывать, она ухитрилась повернуть голову, видела, как мужа, пребывающего в беспамятстве, тащили к двери. Голова безвольно висела, ноги волочились по полу. Она рассмотрела физиономию одного из бандитов – тот решил, что маска только мешает, стянул ее с лица. Часового, слава богу, подле нее не оставили. Она балансировала на грани потери сознания, в первые минуты ничего не соображала, чувствовала лишь боль и пещерный ужас. Потом откуда-то снизу раздался душераздирающий, выворачивающий наизнанку стон. От этого стона она и пришла в чувство. Не за себя почувствовала страх – за мужа. Начала вертеться, извиваться. Связали ее в двух местах: в запястьях и за щиколотки. Свободы передвижения – никакой. Превозмогая боль, она доползла до трельяжа, в котором были выдвижные ящички – там она хранила принадлежности для наведения марафета, – поднялась на колени, вцепилась зубами в ручку верхнего ящика, потащила на себя. И тащила, пока тот со всем содержимым не грохнулся на пол. Теми же зубами она ухватила маникюрные ножнички, что лежали сверху на косметичке, бросила их на пол посреди комнаты. Легла на бок, дотянулась до ножниц, стала резать ими веревку на запястьях. Укололась несколько раз – у ножниц были острые концы (она продемонстрировала раны Турецкому – шрамы на запястьях выглядели не очень симпатично). Хорошо, что ножницы были новые, еще не успели затупиться. Она избавилась от веревок, бросилась к двери, но передумала – в доме ее опять схватят. Метнулась к телефону – провод был обрезан. О счастье! – костюм, в котором муж ходил на работу, висел в шкафу. В костюме был сотовый. Она набрала милицию, поведала о несчастье в нескольких словах, затем побежала к окну, стала выбираться на козырек здания. Козырек покатый, но если хорошенько схватиться за воздух, то можно и не упасть. Она легла на него, поползла. Вспыхнула ругань за спиной – в спальне объявился кто-то из бандитов! Провозись она еще немного – и все труды насмарку… Она ползла на угол крыши, как-то изловчилась развернуться на животе, сползла в бездну, ухватилась за держащуюся на честном слове водосточную трубу, обняла ее, заскользила вниз, обдирая кожу на пальцах. Свалилась в бак, предназначенный для дождевой воды (дождей, слава богу, не было несколько дней), вывалилась из него, побежала в кусты. А в доме уже кричали, по крыльцу топали. Она едва не умерла от страха. Рвалась сквозь колючки в ночной сорочке, падала, плакала. Вместо того чтобы бежать к воротам, бежала в другую сторону. Уперлась в забор, рыдала в отчаянии, бежала вдоль него, не зная, как перелезть на другую сторону. А бандиты уже светили фонарями, перекликались, сжимали кольцо. Она упала на землю за беседкой, постаралась не дышать. Хорошо, сорочка у нее была темная. Кто-то протопал буквально в метре от ее руки. А потом раздались тревожные крики: патруль, сваливаем! Бандиты бросились к воротам, завелась машина, уехала. Нарастала сирена – машина патруля подкатила к воротам. За ней подъехала еще одна. Алена Игоревна побежала в объятия милиционеров, вооруженных автоматами, а потом уже плохо что-либо соображала…

Мужа замучили в подвале до смерти – похоже, на самом интересном месте у него случился сердечный приступ. Но его в любом случае не оставили бы в живых. И Алену Игоревну бы не оставили… Она кричала, требовала, чтобы ее пустили к мужу, а когда на ее глазах вынесли из подвала тело, ей сделалось совсем дурно. Погоревать не дали, в ту же ночь, разрешив взять с собой минимальный набор вещей, увезли из дома, поселили на какой-то квартире, где всего два окна и оба выходят на кирпичную стену. Несколько раз к ней приходили для беседы, показывали фотографии, прокручивали какие-то аудиозаписи с мужскими голосами. Она узнала нескольких человек – одного по фото, двух по голосам. Как сказал Махонин, тот, кого называли Евгением Михайловичем, – большой человек в милицейском руководстве Дубовска. Показали его фото – она опознала его: этот тип однажды приезжал к мужу на джипе, они о чем-то долго болтали в беседке, а потом ее муж был хмурым и неразговорчивым…

Она выговорилась, замкнулась в себе, уставилась на свои сжатые руки. Слез уже не было в глазах, все выплакала. Турецкий сочувственно кивал по мере рассказа, а теперь внимательно исследовал ее лицо. Женщина не врала, ей действительно было тяжко в ту ночь. Все произошло именно так, как она рассказывала. Она опознала голоса бандитов, она опознала голос Поличного, который настолько уверовал в свою безнаказанность, что лично явился разбираться с ненадежным «партнером». А теперь был важен каждый нюанс в ее поведении.

– Мне очень жаль, Алена Игоревна, что приходится возвращать вашу память к событиям той ужасной ночи, – проникновенно и тихо вымолвил Турецкий, – но вы уверены, что опознали голос именно Поличного?

То, что она вздрогнула, могло означать все, что угодно. Ужасные воспоминания, страх за будущее. Вздрогнув, она машинально покосилась в сторону – туда, где через столик в темноте сидел человек. А вот такая реакция уже могла предоставить пищу для размышлений. И слова вдовы уже не играли существенной роли.

– Да, это был он, в этом нет сомнений. Я собираюсь подтвердить эту информацию в суде…

«А будет ли суд? – машинально подумал Турецкий. – Или то, что местные органы припасли вдову, – это так, подстраховка на всякий пожарный?»

– Скажите, Алена Игоревна… – он помешкал, не решаясь задать вопрос. Но все-таки решился: – Вы сами опознали этого человека, или господа из органов… как бы это выразиться… ну, словом, подвели вас к этой мысли?

– Что вы хотите сказать? – она приподняла брови, и получилось почти натурально. До абсолютной натуральности не хватило самой малости. Она не была актрисой – могла искренне верить в то, что говорила. «А почему я в это не должен верить? – поразился он. Интуиция – продажная девка, и на кого она сейчас работает – вопрос достаточно интересный. Еще вчера она благоразумно помалкивала, а сегодня вдруг проснулась…»

– А разве я недостаточно ясно выразился? – тихо проговорил Турецкий. – Простите, Алена Игоревна, вопрос, наверное, получился не совсем тактичным.

– Не понимаю, о чем вы, – она пожала плечами. – Не имею оснований жаловаться на зрение, слух и память. На меня никто не давил, милиционеры проявили тактичность, отзывчивость, так им не свойственные, – женщина усмехнулась бледной усмешкой. – Они просили меня вспомнить обо всем по порядку, просили не волноваться, не бояться, уверяли, что предоставят мне федеральную защиту, а если в дальнейшем понадобится, сделают Новые документы, поменяют биографию, место жительства, причем я не потеряю своих денег… вернее, денег Саши… Неприятно об этом упоминать, но ведь деньги в стране пока не отменили, нет?

Какой Голливуд, мама дорогая… Краем глаза он заметил, как поднялся человек, сидящий в глубине зала, приблизился, склонился и сделался очень похожим на начальника отдела собственной безопасности Махонина.

– С вами все в порядке, Алена Игоревна?

– Да, конечно, Дмитрий Сергеевич, – она с усилием подняла глаза, моргнула. – А что со мной может быть не в порядке? Просто я немного устала.

– Вы все выяснили, что хотели, Александр Борисович? – Махонин повернул голову. – Мне кажется, вам дали достаточно времени. Есть ли смысл нагружать без пользы Алену Игоревну?

– Вы правы, Дмитрий Сергеевич, смысла нет. – Склонившийся над ним человек вносил еще больший дискомфорт. – Алена Игоревна все рассказала, вопросы кончились. Спасибо вам большое, Алена Игоревна. Мне очень жаль, что с вами такое случилось.

Ему казалось, что она хочет ему еще что-то сказать, добавить «от себя», но не было ни смелости, ни возможности. Женщина поднялась, взяла сумочку.

– Ко мне у вас тоже нет вопросов? – осведомился Махонин.

– Пока нет.

– Тогда всего доброго. – Махонин манерно поклонился, Взял даму под локоток. Уходя, она бросила на Турецкого прощальный взгляд. Что-то жалобное мелькнуло в больших глазах…