Текст книги "Прощай генерал… прости!"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

– Да! – смешно крякнул прокурор. – Поехали работать! Иван Иванович, ты про этот «Аргус»-то не забудь.

– Уж будь спокоен… Александр Борисович, – прощаясь, сказал Чистяков, – если у вас имеется закрытый телефон для связи, оставьте номерок.

Турецкий понимающе кивнул.

5

Как и договорились, в операциях он не участвовал. Но знал, что все детали были отработаны грамотно, каждый шаг задокументирован, чему очень поспособствовали представленные им материалы.

В середине следующего дня прилетел Филипп, и они вдвоем уселись, чтобы проработать новые материалы.

Агеев рассказал о посещении Шушенской больницы, где находились на излечении пострадавший в аварии экипаж вертолета и Романовский, глава тимофеевской администрации. У этих тяжелые ранения – серьезные переломы, которые за неделю-другую, естественно, не лечатся. Ну а тех из пассажиров, которые пострадали поменьше, уже выписали для дальнейшего амбулаторного лечения.

Разумеется, никаких допросов Филя не производил, поскольку не имел на то официальных санкций, но поговорил и, что мог, даже записал на магнитофон. Поклявшись при этом, что не использует сказанного им же во вред.

Оба летчика – и инструктор, и стажер – указывали на внезапно появившееся перед ними сплошное снежное облако. И при этом ощутили удар, какой нередко случался и во время неожиданно свалившегося заряда пурги. Ничего поэтому нет странного в их прежних показаниях.

Между прочим, человек, не знающий, как работает «снежная пушка», – а им-то откуда было знать? – не отличит каких-то особенностей ее действия от того же естественного снежного заряда. А если еще к тому же Бурят успел произвести взрыв? Все ж потом тучей снега накрыло, и кто конкретно занимался именно этим вопросом? Сам, получается, Нестеров, а больше и некому. Про то, что Бурят владеет взрывной техникой, Геннадий и сам рассказывал: тот короткое время проработал с ним на базе. И взрыв ведь мог быть направленным, так что никаких камнепадов, лавин там и прочего, что искали специалисты, вполне могло и не быть.

Так что и пилоты не виноваты.

Но в одном они, конечно, прокололись. Это в утверждении, что губернатор заставлял их лететь, когда они всячески отказывались. Вот этого не было. Филя устроил им, так сказать, заочную «очную ставку» с Толей Романовским, и те были вынуждены сознаться, что невольно ввели следствие в заблуждение. Хотя это признание, по их убеждению, ровным счетом не имело ни малейшего значения. Просто во время предыдущих допросов один из следователей «прозрачно» им намекнул, что, если они станут утверждать, будто выполняли указание губернатора, это может оказать решающее воздействие на суд. Всем ведь известно, что Орлов не терпел противоречий. Вот и решили, что так будет логичнее, потому что в противном случае окажутся куда более виноватыми и они сами, и наземные метеорологические службы, и даже их собственное начальство, не обеспечившее подготовку полета.

А как звали того следователя, какая теперь разница? Уж и забыли про него. Кажется, он и руководил той бригадой, которая прилетела позже, когда местные следователи, оказавшиеся первыми на месте катастрофы, свою работу закончили и все материалы передали этим, новым. Ну, поневоле пришлось исправлять некоторые свои показания, ссылаясь на плохое состояние здоровья. Да никто за это их и не ругал, все и так понятно. Считай, с того света вернулись…

Филя, естественно, эти объяснения записал, но, как сказано, обещал без крайней необходимости на них не ссылаться.

А еще ему удалось выяснить, кто конкретно занимался спасением людей из-под обломков. Хотел найти того человека, которому якобы что-то говорил Орлов, прежде чем его уложили в вертолет и отправили в Абаканский военный госпиталь – он был, по идее, ближе всех других лечебных заведений. А в общем, даже и тут, у смертного одра, проявилось наше извечное неискоренимое российское подобострастие. Это, мол, сам губернатор, а эти – кто?

Впрочем, может быть, врачи МЧС решили, что положение Орлова было гораздо хуже, чем у остальных.

Хотя, с другой стороны, вон и Катерина впала в кому. Поди теперь разберись, что справедливо, а что нет…

Короче говоря, узнать, кто участвовал в спасении, ему удалось. Но это же все не местный народ, а отсюда, из краевого центра, сотрудники Управления министерства по чрезвычайным обстоятельствам. Значит, здесь их и искать.

В самый разгар обсуждения зазвонил «секретный мобильник». Чистяков сам пригласил Турецкого подъехать в Главное управление, прямо к нему, по одному неотложному вопросу. Что делать, пришлось прерваться и ехать.

А дело оказалось до смешного простым. Генерал торжественно вручил Александру Борисовичу его бумажник, денег в котором, правда, не оказалось, но и черт с ними, зато все документы были на месте. Ну и в придачу – «Макарова» вместе с наплечной кобурой, которую мерзавцы сорвали-таки с него. А кобура была знатная, американские копы подарили!

Турецкий поблагодарил, улыбнулся и спросил, как движутся дела. На что генерал хитро ухмыльнулся и ответил лаконично:

– Колем…

Вернувшись к Агееву, Турецкий снова засел за материалы. Отправили Грязнову в МУР запрос на бурята Мишу, подробно описав его внешность и приметы. Скорый ответ просто поразил. Оказывается, этот тип, по паспорту Михаил Санжиевич Балданов, семидесятого года рождения, мастер спорта по восточным единоборствам, трижды судимый по сто седьмой и сто одиннадцатой статьям Уголовного кодекса, уже два года находится в федеральном розыске. Знаем мы эти дела – неосторожное убийство, причинение тяжкого вреда здоровью… Гораздо важнее оказалось другое: именно этот самый тип проходил в качестве «исполнителя» по делу об убийстве генерального директора металлургического комбината Андрея Ващенко. Это он, на что указывали ссылки на следственные материалы из досье Бугаева, заложил бомбу в самолет, в котором летел Ващенко. И был он хорошо известным в уголовных кругах Екатеринбурга киллером по кличке Бурят. Вот где и сошлись все концы. Его, понимаешь, усиленно разыскивают по всей стране, «ищут пожарные, ищет милиция», а он спокойно себе проживает рядом с Николаем Степановичем Бугаевым, летает, куда хочет, и творит, что пожелает его хозяин и «заказчик» Колян Бугай.

Это ли не жизнь? Да, и еще низкопробным фотомонтажом не брезгует. Впрочем, этим вполне мог заниматься и сам хозяин, готовя – ишь ты! – такую хитроумную операцию по устранению губернатора…

Между прочим, как подсказывала Александру Борисовичу его память, уголовное дело по убийству Ващенко до сих пор не закрыто. Значит, задержание «исполнителя» позволит краевой прокуратуре избавиться и от весьма неприятного для себя «висяка». А там, глядишь, и еще что-нибудь откроется. Поэтому и времени терять нельзя. Тем более что этот Бурят, вполне возможно, не выпускает из поля своего зрения градобоя-неудачника Генку Нестерова и, если, не дай бог, узнает о том, что тот прилетает сюда, чтобы дать следствию свои показания, немедленно уберет слишком серьезную для себя опасность. Ведь и в деле Ващенко в свое время тоже исчез единственный свидетель, видевший в аэропорту, возле взорвавшегося затем самолета, постороннего, которого и опознал по фотографии.

Значит, теперь надо обеспечить еще и безопасность Нестерова. А сделать это можно, лишь точно зная, когда тот собирается прилететь в город. Вот это поручение и взвалил снова Филипп на свою могучую шею. Но сперва он попросил все-таки дать ему хоть коротенькую передышку. Да и Александр Борисович тоже в душе понимал, что в принципе лучше всего, конечно, ковать железо, пока оно горячо, хотя горничная Оленька, ну, честно говоря, никак не походила на «железную» женщину… И он отпустил Филю. До утра. А сам продолжил работу.

Но не прошло и часа, как ему позвонил Фадеев и тоже, подобно генералу Чистякову, попросил подъехать. Этот звонок оказался очень кстати.

Турецкий немедленно отправился к Борису Сергеевичу, прихватив с собой материалы по Буряту. Тут уж за санкцией на задержание дело, как он понимал, не станет. И на фоне всех прочих зачисток, которые теперь проводит милицейское ведомство, может особых волнений, к примеру у того же Бугаева и его окружения, поначалу и не вызвать. Ведь если разыскиваемый преступник свободно передвигается, где он хочет, значит, уверен, что имеет на то полное право. А кто ему такое право дает? Обычно тот, кому он хорошо платит, чего ж непонятного?..

Борис Сергеевич, как скоро увидел Турецкий, не удержался-таки от некоего психологического эксперимента. А что в этом нужда уже сама по себе отпала, Александр Борисович сразу убедился, едва они завершили с прокурором необходимые формальности относительно задержания Балданова М. С. и Фадеев велел ввести Серова.

Юрия Матвеевича доставили в кабинет в наручниках – осунувшегося, растерявшего без остатка всю свою представительность, важность, внешнюю значительность. Был сутулый, почему-то худой и рано полысевший, этакий гриб-заморыш. А ведь каким крутым боровиком выглядел! Вот что значит забыть известный житейский принцип, особенно если тянешься к сомнительным предприятиям, – от сумы да от тюрьмы не зарекайся! А тут даже и не «сомнительное», а чистая уголовщина. Думал, пронесет?

Конвоир снял с него, по жесту прокурора, наручники. Серов неловко, как-то бочком пристроился на самый край указанного ему опять-таки жестом стула. Съежился, будто потолок сильно давил на него.

Турецкому не было его жалко. Он предупредил Серова, а умный человек, если у него рыльце в пушку, обязательно сделал бы вывод. Этот – не стал. И даже напротив – решил лично поучаствовать в преступлении. Мог ведь и не ехать с Александром Борисовичем, сославшись на любую причину. Но – поехал. И уж, во всяком случае, вовсе не для того, чтобы не дать бандитам окончательно расправиться с Турецким. Не мог им дать такого категорического указания Бугай, иначе Белкин прокололся бы. А этот, Серов, хорошо себе представлял, с кем он вместе проводит операцию по устрашению «важняка». Значит, все-таки мерзавец, а не оступившийся однажды человек, вынужденный потом жестоко расплачиваться за свои давние ошибки.

Все это как бы промелькнуло в голове Турецкого, но на лице его совершенно не отразилось. Он смотрел на Серова, будто на пустое место. Нейтрально, без выражения, никак. Без жалости и внутреннего торжества, которое в таких случаях все же бывает видно. И это обстоятельство, кажется, заметил Серов. Он еще больше ссутулился, хотя, подумалось, что дальше уже и некуда. А оказалось, что острое желание человека стать почти невидимым иногда близко к исполнению. Это ж как самого себя презирать! Или снова – мимикрия? Да черт с ним! Только вот из-за этого мерзавца теперь придется расформировать всю оперативно-следственную группу. Если руководитель оказался преступником, как можно с ним работать? Вот так: найдется одна сволочь, а позору на всю Россию…

Подумал и усмехнулся – одна! Это ж додуматься… А чем они все сейчас тут занимаются?..

Он без всякого интереса слушал вопросы Фадеева и ответы Серова, но их смысл совсем не занимал Александра Борисовича. Даже пугливое и робкое заявление Юрия Матвеевича о том, что он уже – за одну ночь, надо понимать! – успел глубоко раскаяться и теперь буквально клянется искренно сотрудничать со следствием. Говорил торопливым и просительным тоном, а сам все-таки нет-нет, а искоса, этак затравленно, «зыркал» на Турецкого, будто ожидал от него какого-то неожиданно опасного для себя выпада.

Александру Борисовичу надоела эта демонстрация, и он решительно поднялся.

– Я, пожалуй, поеду, Борис Сергеевич? – Он ладонью похлопал себя по нагрудному карману, куда положил постановление об обыске и задержании Балданова. – Да? Не буду терять времени?

– Разумеется, – словно спохватился прокурор. – Я тоже сейчас закончу, – он небрежно кивнул на Серова, – и переговорю с Иваном Ивановичем. Вам же потребуется?

– Да уж, своими силами вряд ли на этот раз обойдусь! – Он выразительно посмотрел на Фадеева.

– С Богом! – улыбнулся ему прокурор и сразу стер улыбку с лица, повернувшись к арестованному…

Глава девятая
БЕЗ СНИСХОЖДЕНИЯ…

1

Бурята брали с боем…

Едва перед арестованными сотрудниками частного охранного предприятия «Аргус», которых легко опознали при задержании сами омоновцы, даже без участия Александра Борисовича, возникла дилемма – сдавать или не сдавать Бурята, как проблема немедленно разрешилась в сторону – «сдавать». Видно, его здесь хорошо знали, терпеть не могли, боялись и никакого почтения к его киллерским талантам не испытывали. Но одновременно и полагали, что лучшим вариантом был бы тот, когда разыскиваемый оказался бы уже трупом.

Сотрудники Оперативно-розыскного бюро Службы криминальной милиции установили наблюдение за теми объектами, где, по соображениям Турецкого, мог бы объявиться фигурант. Собственно, таких было два – шикарный особняк Николая Степановича Бугаева в элитном поселке на берегу Енисея и «резиденция», которую сибирский олигарх уже также считал своей собственностью и где проводил немало времени.

Там однажды Александр Борисович и видел Балданова. И хорошо запомнил его, в общем, неординарную внешность.

Не прошло и двух дней, как ему доложили: есть! Бурята засекли именно возле «резиденции», когда там же находился и Бугаев. А затем уже за ним установили плотное наблюдение и наконец выяснили, где он проживает. Брать решили по возможности бесшумно, желательно, без посторонних свидетелей и лучше всего там, где нет вообще народу. Подозревали, что Бурят вооружен и без боя не сдастся, значит, могли появиться и ненужные жертвы.

Балданов был, конечно, потрясен, когда увидел, что ОМОН обложил неприметный частный дом на окраине города, в котором он предпочитал отсиживаться. Нору его, так сказать. Правда, в последнее время Миша не боялся себя обнаружить. Он чувствовал, что после блестящей операции с устранением губернатора на него снова снизошло благоволение Бугая. А вместе с этим – и гарантии безопасности.

А ведь было дело, когда сильно покачнулось. С Ващенко у него не совсем ладно получилось. Засветился, да так ярко, что едва не пришлось лыжи смазывать. В розыск даже объявили! Но – обошлось. Деньги всегда были силой, а большие – почти законом. Зато теперь – без проблем.

Нынче никому уже не надо объяснять, кто в крае настоящий хозяин. А все те, бывшие горячие сподвижники, которые после похорон на Новодевичьем, в Москве, стали проявлять небывалую активность, включаясь в новую выборную кампанию и надеясь подвинуть опустевшее губернаторское кресло исключительно под собственную задницу, – эти никакого уважения не заслуживали. Ну пошумят, может, даже постреляют друг в дружку, для создания имиджа, а потом все равно падут в ноги хозяину. Куда им без него, когда весь огромный край в руках?

И вдруг вот такая досадная оплошность! Но кто навел?

Нет, сдаваться Бурят и не собирался. Напротив, он был абсолютно уверен, что и хозяин его не сдаст. И он, спешно набрав нужный номер, почти паническим голосом сообщил Николаю Степановичу, что его обложили, словно волка, со всех сторон, и выхода нет, остается ждать помощи. Впрочем, последнего он мог и не говорить, поскольку знал, что его не оставят.

А хозяин просто поразил его встречным вопросом:

– Что, совсем никакого? – И голос его был спокоен и даже равнодушен… до ужаса. – Нет, говоришь, выхода?

– Не вижу…

– Ну так ты сам хорошо знаешь, что делают «шерстяные», когда у них нет выхода. Зачем же я буду тебе подсказывать? Только смотри, Бурят, не прогадай! – сказал, как отрезал, и отключил свой телефон.

Бурят в ярости отшвырнул трубку и схватился за пистолет. Жизнь свою задаром он отдавать не желал. И, игнорируя приказание с улицы прекратить сопротивление, немедленно сдаться, открыл пальбу.

Только все это было никому не нужной бравадой. Одна из автоматных очередей, прошив дверь насквозь, зацепила и Бурята. Он с воем рухнул на пол, а тут словно взорвались в доме все окна сразу, и на него навалилась целая куча бойцов, которые вмиг погребли его под собой. И на том короткий бой закончился.

Старший группы, слышавший из-за двери громкие крики Бурята по телефону, отыскал трубку, включил, посмотрел номер абонента и сунул ее в карман.

А Бурята, взял и в наручники, перевязали– раны, кстати, были не опасные, две пули засели в мякоти правой руки, не задев кости, – гораздо крепче досталось от навалившихся сверху омоновцев. После чего стали обыскивать помещение и во дворе, в погребе, под толстым слоем прошлогоднего сена, покрытого утоптанным снегом, в котором, словно в холодильнике, хранились всякие соленья и молочные крынки, обнаружили завернутый в брезент, небольшой, но впечатляющий арсенал. «Калашников», пара пистолетов «ТТ» китайского производства с дополнительными обоймами и с десяток толовых шашек со всеми необходимыми для подготовки бомбы причиндалами. Перепуганные соседи – понятые, слышавшие стрельбу, всячески открещиваясь от знакомства с этим иродом, подписали протокол. А пожилые хозяева, проживавшие в другой половине дома, те вообще были в полуобморочном состоянии и ничего путного о своем постояльце рассказать так и не смогли.

Приезжал редко, но деньги платил исправно. Никого к себе не водил, жил нелюдимо, с соседями не знакомился, водки не пил и не буянил, а сидел тихо, иногда по нескольку дней подряд не выходя на улицу, потом снова пропадал на какое-то время. Вот и вся информация.

Бурят мог только гадать, за что на этот раз его взяли. Да еще с боем. А когда привезли в управление, кажется, что-то стало наконец проясняться. И в том направлении, которое было в настоящий момент наиболее приемлемым из всех плохих вариантов. То есть вопросы касались лишь взрыва самолета и убийства Ващенко.

Балданов на какой-то момент даже поверил, что никто из своих его не сдавал, а просто он сам виноват, что засветился, находясь в федеральном розыске. Вот поэтому он и мог отвечать на отдельные вопросы следователя, помня, что свидетеля, который его тогда опознал, уже давно нет в живых. Михаил сам и постарался в свое время устранить его.

Вопросы ему быстро наскучили, а подписывать признание, что это именно он подложил бомбу в самолет, он и не собирался. Пускай сами доказывают.

Но Бурята почему-то очень настораживали последние слова Бугая насчет того, чтобы не прогадать. Что тот хотел этим сказать? Чтобы Бурят не смел сдавать хозяина? Так ведь он и сам этого делать не хотел. Это ж с ходу подписать себе смертный приговор! Он был профессиональным «исполнителем» и прекрасно знал, что ни одна камера, никакое СИЗО, какой бы толщины стены там ни имелись, не спасут от мести хозяина. Так зачем же себя подставлять?

Он чувствовал, что следователь ничего от него так и не добился, зато устал и уже сам не знает, как от него отделаться. Сказал: читай, подписывай и вали в камеру, к чертовой матери.

Только на шконке, в одиночной камере, куда его определили, Михаил наконец пришел в себя и успокоился окончательно. Подумывал даже, как бы половчее кинуть «маляву» на волю, чтоб быстрее дошла до хозяина и сообщила ему крайне важную весть – тянут за старые дела. И еще на всякий случай – чтоб там, у него, не решили, что он мог ссучиться, и не приговорили раньше срока…

2

Несколько дней, по просьбе Турецкого, Бурята не трогали. Не вызывали на допросы. Не реагировали на его требования представить ему адвоката, без которого он никому теперь и слова не скажет. Контролеры молча смотрели на него и как-то недобро усмехались. Все с ним словно играли в «молчанку». И Бурят поневоле начинал нервничать.

Передавать на волю его «маляву» никто не собирался, этот вопрос с ним даже и не обсуждался, когда он заикнулся о своей просьбе, которая будет щедро оплачена. Однажды пришел врач, здоровенный, краснолицый мужик, и под пристальным присмотром контролера, стоявшего в дверях, переменил повязку, смазав раны какой-то вонючей дрянью. Тюремную баланду еще приносили и небрежно, как собаке, плескали в миску.

И вот под вечер – он понял это по меркнущему небу за переплетом окошка, расположенного почти у самого потолка, тюрьма-то старая, темная, сырая, – в камере появился гость. Балданов узнал его почти сразу. Это был тот «важняк» из Москвы, с которым хозяин вел базар. Ну когда уделали тех двоих из «Аргуса».

Хозяин, бывало, определял некоторых из них в помощники к Михаилу, но Бурят, как правило, отказывался, предпочитая работать в одиночку. Может, поэтому и тот случай не вызвал в его памяти ничего, кроме злорадства. Крутые они! Вот и уделались, как последние сопляки…

А гость присел на край шконки, оглядел убогое и тесное помещение, покивал задумчиво, будто убедился именно в том, в чем был уверен заранее, и сказал:

– Ну вот и снова довелось встретиться, Михаил Санжиевич.

Бурят, сидевший у стола, равнодушно пожал плечами, словно ему было все равно.

– Вы догадываетесь, зачем я пришел?

– Не знаю и знать не хочу. А мы и незнакомы.

– Ну да, ручки не жали. Но в этом и нужды не было. Да и не будет. Дело Ващенко, скажу вам сразу, меня не интересует. Там все предельно ясно. Есть свидетельские показания, всякие сомнения развеяла экспертиза. Зря вы мужика убрали, ориентировку-то на вас прислали из Екатеринбурга, где вас отлично и давно знают и помнят, Михаил Санжиевич, Еще по тем временам, когда вы блистали на татами… А ведь недавно было, а?

Вам ведь всего тридцать три? Как Христу;.. А уже три ходки… И последнее дело… – Турецкий как бы принужденно вздохнул. – А у нас отменили смертную казнь, хотя черт его знает, куда время повернет… Но пожизненное вы себе обеспечили.

– Красиво лепишь, следак! – заметно пересилив себя, хмыкнул Бурят. – Да только нам – без разницы. Адвоката зови, да не любого, а на кого я пальцем покажу. Иначе слова от меня не дождетесь.

– А зачем мне ваши слова, вы подумали, Балданов? Мне ваши чистосердечные раскаянья не нужны. Во-первых, у вас на то духа не хватит, а во-вторых, Белкин, на которого вы, вероятно, рассчитываете, пошлет вас подальше. Гонорары ваши ему не нужны, у него, сами знаете, другой клиент, покруче. А потом, я разговаривал недавно с ним – ни боже мой! – Турецкий непринужденно рассмеялся. – Да ему и Кол ян запретит так-то уж откровенно светиться.

Вот такой легкий вроде, даже непринужденный, но чувствительный укол попал в цель. Заметил Александр Борисович, как напрягся Бурят, взгляд в стол упер.

– Видите ли, Михаил Санжиевич, я подозреваю, что никто с вами никаких отношений больше иметь не захочет. Дело-то ясное. Но несколько вопросов, если позволите, у меня к вам имеются. Честное слово, из чистого интереса. Могу?

– Валяй, – несколько отрешенно отреагировал Бурят, – если тебе не спится спокойно…

– Да у меня-то сон нормальный… Вот скажите – не для протокола, а просто самому хотелось бы знать, из чисто спортивного интереса… Вы заряд-то успели рвануть – там, возле козырька? Или это «пушка» сработала? Объясню вопрос, – заторопился Турецкий, заметив, как Бурят вмиг напрягся. – Эксперты, которых я вызвал из Москвы, все, что нам требуется для обвинительного заключения, уже выяснили. Но вот имеется там одна совсем незначительная деталь. Которая может все повернуть на сто восемьдесят градусов. Я не буду вдаваться в тонкости криминалистики, физических проявлений некоторых законов баллистики, но ведь по логике вещей, если произошло так называемое наложение ударных волн, вы понимаете?..

Бурят напряженно молчал. И Турецкий видел, что самое главное сейчас не подставиться нечаянно, а продолжать уверенно, как говорят уголовники, «лепить горбатого».

– То есть при подобном наложении основной, первоначальный, эффект волны, с одной стороны, как бы гасится, да?.. Но с другой – усиливается эффект наложения вторичного, так сказать, удара. Вы, я знаю, хорошо разбираетесь в этих делах. Так вот, выводы экспертов, которые, по подсказке Нестерова, вы знакомы с ним, тщательно исследовали склон и обрыв, откуда, по идее, шла первая волна, и высказали свои достаточно убедительные заключения. Сам взрыв мог роли не играть, ну рвануло – и рвануло, никакой беды бы и не было, если бы не сработало это проклятое наложение. Отсюда и такой трагический итог.

– Вы чего хотите сказать? – словно очнулся Бурят и даже на «вы» заговорил. – Что если бы там чего-то такое и взорвалось, про то мне неизвестно, то ничего бы и не случилось?

– Абсолютно ничего, – твердо заявил Турецкий. – А катастрофу вызвала ударная волна от выстрела «снежной пушки». Только вот зачем Нестеров произвел этот выстрел, мне до сих пор не понятно. И он ничего объяснить не может. Ну есть там… – Турецкий поморщился, будто вспомнил что-то неприятное. – Но это – не факт.

– А чего ж вы тогда сказали?… – Бурят не закончил фразы, но было понятно, что он имел в виду, конечно, слова следователя насчет «ясного дела».

– Так ведь то – эксперты, а криминалистика – наука хоть и точная, оперирующая исключительно достоверными фактами, но в некоторых экстремальных случаях может высказывать двоякие толкования. И уже от следователя зависит, какое из них выбрать в качестве доказательной базы. И никакой адвокат, даже самый крутой, – Александр Борисович непринужденно рассмеялся, – не сможет сдвинуть его с этой позиции. Опыт, Михаил Санжиевич, многолетняя практика. Вот так… Ладно, кое-что я все-таки понял.

Турецкий поднялся, а Балданов забеспокоился:

– А чего вы поняли, я ж вам ничего не говорил?

– Михаил Санжиевич, – Турецкий с легким упреком посмотрел на него, – ну вы, ей-богу, как ребенок! Я ведь и по глазам читать умею. И многие это хорошо знают. Чего вы думаете, зря, что ли, меня стали с ходу обхаживать Бугаев с Белкиным? Вопрос о моем назначении возглавить расследование гибели Орлова еще только рассматривался в президентской администрации, а ваш адвокат уже не слезал с моего телефона. Думаете, я по своей инициативе в эту вашу «резиденцию» поехал? Как же! Плешь проели, приглашая! Но это все мелочи жизни. А вот допрос Нестерова поставил, как говорится, все точки над «и». Так что можете мне не отвечать.

Турецкий пошел к двери и уже поднял руку, чтобы постучать в створку «очка», когда сзади раздался голос Балданова:

– Вы не спросили… А спросили б, я бы ответил…

– О чем спрашивать? – Турецкий обернулся.

– Ну… – растерялся Бурят. – Сами сказали… Взрывал или нет? Ничего я не мог взрывать… Этот козел виноват… он стрелял, я видел.

– Значит, подтверждаете, что были там? Ну в тот момент, когда садился вертолет губернатора?

Бурят не ожидал ловушки и задумался. Но ведь сам же только что говорил… А от разговора со следаком, как ему казалось, могло зависеть дальнейшее пребывание его на нарах – временно, как бывало не раз, либо – навсегда.

– Ну скажу, скажу, можете даже записать…

Турецкий неохотно вернулся к столу. Сел, почесал макушку в раздумье, потом достал из кармана сложенный лист протокола, авторучку и сказал:

– Давайте, задам вам несколько вопросов и занесу ваши ответы… Итак, вы были на месте падения вертолета в те минуты, когда произошла катастрофа?

– Не на самом месте, рядом.

– Хорошо, уточните, где конкретно…

Бурят, немного успокоившись, стал рассказывать. Про то, как они выпивали в балке у Нестерова, которого он знал, работая некоторое время назад под его началом. Ну так сложились обстоятельства. Чем занимался? Помогал производить взрывные работы на склоне хребта, выпрямляя будущую лыжную трассу. Из рассказов самого Генки знал о его «несчастной любви». История задела за живое. Вот и все. Потом, будучи уже здесь, поинтересовался, кто она да что. И ему такого порассказали, что ему стало просто жалко хорошего мужика, которого обманывает распутная баба. Ну вот, выпал случай, он и открыл Генке глаза, не думая даже, что информация вызовет жесткую реакцию у Нестерова. Ну драться не стали, но Балданов хлопнул дверью и ушел. Ну а дальнейшее получилось как бы само собой. Только ни о каких взрывах он ничего не знает. «Пушка» стреляла – это точно. И снегом все сразу закрыло. Может, поэтому пилоты и растерялись, врезались в провода, ну и… все остальное.

– А что за фотографии вы ему показывали?

– Какие фотографии? – насторожился Бурят. – Не помню я никаких фотографий.

– Вот эти. – Турецкий веером выложил перед ним «картинки», которые забрал у Нестерова и привез сюда Филя.

– Ах эти? А мне их кто-то дал… Ну и я…

– Ладно, – равнодушным тоном сказал Турецкий, ставя точку и придвигая записи к Балданову. – Прочитайте, подпишите, что все с ваших слов записано верно…

И когда формальность была соблюдена, он сложил лист и спрятал в карман, а затем добавил:

– Конечно, вы наверняка не сами эту туфту готовили. А фотомонтаж, прямо скажу, хреновый. Безграмотный. Мои специалисты смотрели – масса погрешностей, только дурак их сразу не обнаружит. Но если их ткнуть в определенный момент в лицо человеку, который находится в состоянии аффекта, результат может быть именно таким, на который вы и рассчитывали. Грамотно сделано. А на вас уже и без того целый букет статей висит: незаконное хранение оружия, вооруженное сопротивление при задержании. К тому же экспертиза произведет идентификацию найденной у вас взрывчатки и деталей взрывных устройств с теми, что были задействованы у Ващенко. Вернулись мы и к делу об убийстве Умгалеева. Помните взорванный автомобиль? Но это не ваша работа. Там был другой «исполнитель», который в последний момент отказался от своих показаний, мотивируя тем, что их из него попросту выбили на следствии. Но «заказчиком» в обоих случаях выступал Бугаев, ваш хозяин. Ему удалось в прошлый раз отмотаться, а теперь уже не удастся.

– Это почему же? – насмешливо спросил Балданов.

– В ваших интересах, Михаил Санжиевич, чтобы не отмотался. Он и так все на вас повесит. Я ж его, как свидетеля, достану и буду трясти, пока с него все груши не осыпятся. И никакой Белкин его больше не спасет, если почует, что жареным запахло. А оно все к тому и идет. Бугая, кстати, и примененная по отношению к вам пятьдесят седьмая статья, то есть пожизненное заключение, категорически не устроит, его спасение в исчезновении живого свидетеля, поэтому вы и до суда не доживете. Как это было проделано, если помните, и с «исполнителем» в деле Умгалеева. А вот когда он окажется здесь, сохранить вашу жизнь мы будем просто обязаны. И, должен сказать, мы умеем держать слово. Такой расклад. Понимаете, что получается? С одной стороны – Кремль и президент, а с другой – какой-то Бугай! Смешно ведь… Ну, поговорили…

– Я подумать могу? – спросил вдруг Бурят.

– Советую, – с улыбкой ответил Турецкий. – Все умные люди, перед тем как принимают важнейшее для себя решение, думают. А вы мне вовсе не показались дураком.