Текст книги "Прощай генерал… прости!"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

3

Филипп Агеев, разумеется, бесценный человек, а специалист своего дела такой, что подобного поискать еще… Так думал Турецкий, поднимаясь по больничной лестнице на второй этаж длинного корпуса и двигаясь по коридору. На нем был накрахмаленный халат, который Александр Борисович надел, еще находясь в машине – где его добыл Филя, остается загадкой. Но халат был на пуговицах, как у медицинского какого-нибудь «светила», а не обыкновенный посетительский – с завязками на спине. Сам Филипп обошелся именно таким, обычным.

И, вот Турецкий важно шествовал в самый конец коридора реанимационного отделения, где в крайней палате находилась под всяческими капельницами Катерина Ивановна Пшеничная. Вероятно, он выглядел слишком солидно и вальяжно, как какой-нибудь заезжий академик, чтобы медсестры, смотревшие на него с удивлением, решались задавать свои, несомненно глупые, вопросы. Ну да, дисциплинка тут та еще!

У дверей палаты его встретила пожилая, сутулая женщина, та самая заведующая отделением, и Александр Борисович понял, что был категорически не прав в отношении Фили. Уговорить такую женщину, объяснив ситуацию, еще как-то было можно, но охмурить – никогда. Одна бородавка на подбородке, из которой торчало несколько седых волосков, чего стоила!

– Здравствуйте, – хриплым, словно прокуренным, голосом сказала она, – ваш коллега из Московского уголовного розыска мне кое-что рассказав. Я своей властью разрешаю вам не дольше десяти минут, причем сама буду находиться рядом, за дверью. Пожалуйста, не злоупотребляйте моим к вам доверием, Александр Борисович.

Ему осталось лишь развести руками…

Катя, как он стал называть женщину в дальнейшем, лежала без движения навзничь, с открытыми глазами, уставившимися в какую-то точку на потолке, и вытянутыми вдоль тела руками. Лицо ее словно обтекло, заострились нос и скулы. Но все равно осталась та, видно, неувядающая красота, которая, если верить слухам, так нравилась покойному губернатору. Хотя, по другим слухам, о чем, в частности, как-то обмолвился и Рейман, к женщинам генерал вообще относился всегда с уважением, но не больше. Вот и верь кому хочешь… Но не об этом же вести разговор с этой женщиной!

Памятуя о краткости визита, Турецкий уложил преамбулу своей миссии в минуту. Сразу же «обговорил» и возможность получения ответов от нее – в смысле да и нет. Пообещал быть максимально конкретным и спросил, поняла ли она его. В ответ Катя, не сводя глаз с потолка, закрыла их на миг и открыла снова. Ну вот, слава богу, контакт и установился, а что будет дальше, покажет время.

Для первого раза Александра Борисовича интересовало немногое из того, на что он мог бы получить, соответственно, и однозначные ответы.

– Скажите, Катя, вот практически все, оставшиеся в живых после катастрофы, утверждают, будто Алексей Александрович приказывал летчикам лететь, вопреки их желанию. Мол, они не хотели, а он велел своей властью. Это так?

Она дважды закрыла глаза, показав – «нет».

– Я понял, спасибо. А во время полета он вообще давал им какие-либо указания?

Все то же – «нет».

– Утверждают, что у летчиков были устаревшие полетные карты. Это так?

«Да».

– Но они тем не менее летели. Им что, помогали посторонние? Кто-то из пассажиров?

«Да».

– Я не стану вас спрашивать сейчас, кто конкретно, потому что это заняло бы слишком много времени, а его у нас сегодня очень мало. Скажите, Катя, что, по-вашему, могло произойти в полете? Это был взрыв?

Она показала глазами сперва «да» и сразу – «нет».

– Ага, я понял: вы и сами не знаете?

Вот теперь – твердое «да».

– Вы думаете, что в аварии виноваты пилоты?

«Нет».

– М-да-а… – Турецкий задумался, но только на миг: время его поджимало, неумолимое время! И ему совсем не хотелось конфликтовать с врачами. – А скажите мне, пожалуйста, Катя, может быть, вам известно хоть что-то, что способно пролить свет на причину этой трагедии?

Он спросил, собственно, ни на что не надеясь, понимая, что она покажет «нет». И каково же было его изумление, когда она закрыла глаза лишь один раз!

Александр Борисович подскочил так, словно его снизу пронзило током. Наклонившись над Катиным лицом, он поймал ее остановившийся взгляд, который теперь уперся в его глаза, и тихо, почти неслышно, спросил:

– Вы показали, что знаете причину?

«Да».

– Значит, Катя, – еще ниже наклоняясь над ней, сказал совсем уже шепотом Турецкий, – вы так слышите меня?

«Да».

– Если кто-то после моего ухода или завтра, послезавтра станет спрашивать у вас, зачем я приходил, и предложит вам аналогичный способ общения, вы можете показать лишь то, что никакого разговора у нас с вами не получилось. Я пытался что-то узнать по поводу катастрофы, но вы ничего не вспомнили, ясно?

«Да».

– А о конкретных причинах гибели вертолета и людей речи вообще не заходило…

«Да».

– Я навещу вас, когда вам станет легче. Но пока мне надо искать. Где это следует делать, здесь, в городе?

«Нет».

– Лететь на площадку?

«Да». И через паузу еще раз, настойчиво – «да, да!»

Из левого глаза Кати выкатилась слезинка и скользнула по щеке. Александр Борисович взял чистое полотенце с тумбочки и уголком его промокнул мокрый след на щеке женщины. Но она уже закрыла глаза. И не ответила на его слова: «До свидания, Катя, я скоро к вам снова приду…»

И как раз в этот момент в палату заглянула заведующая отделением. Она выразительно посмотрела на посетителя и глазами сделала ему знак удалиться. Он немедленно подчинился и вышел, не закрыв за собой дверь. Остановился, оглянулся.

Заведующая внимательно осмотрела лицо и руки больной, проверила показания приборов, стоящих возле ее кровати, поправила одеяло и вышла, вопросительно взглянув на Турецкого.

– Вам что-нибудь еще? – Голос у нее был, во всяком случае, недовольный.

– Вы не могли бы уделить и мне несколько минут вашего драгоценного времени, доктор? – со всей учтивостью, на которую только был способен, спросил Александр Борисович.

Она пожала плечами, будто не понимая, зачем это ему, но потом кивнула в сторону:

– Что ж, пройдемте… Ну так что вас интересует? – сухо спросила, когда уселась за свой рабочий стол сама и пригласила Турецкого устраиваться напротив.

– У меня к вам вопрос и просьба… Ангелина Петровна. – Турецкий вспомнил, как назвал ее Филя, еще и ухмыльнулся по этому поводу, а теперь понятно почему: уж на ангела она абсолютно не походила, скорее наоборот. Но как же все-таки Филе удалось ее уломать, этакую-то?

– Излагайте, – она умудрилась «прокаркать» слово, в котором не было ни одного «р». И полезла в карман за папиросами.

Турецкий немедленно предложил ей свои сигареты, но она отрицательно помотала головой и достала мятую «беломорину». А чтоб прикурить, вот тут уж, так и быть, снизошла до огонька его зажигалки.

– У больной уже были посетители?

– Разумеется, но только мы никого не пропускали. Вы стали первым. И что, много получили информации, я спрашиваю?

– Практически никакой. Жива хоть, и то слава богу! А что были за люди? Это, надеюсь, не секрет?

– Ну почему же? Сестра приходила. Со службы навещали. Ее же у нас знают многие. Интеллигентная женщина, умница… Умела сдерживать губернаторский «ндрав», возможно, вам знакомо такое слово?

– Еще бы! – Турецкий улыбнулся. – А что, случалась острая нужда?

– У нас Сибирь, – многозначительно ответила Ангелина Петровна, курившая переломленную папиросу будто какая-нибудь бомжиха, в кулаке. – Халатик-то можете снять, вон туда, на плечики, повесьте, – кивком указала она на стенной шкаф. – Это у нас для высоких гостей предназначено.

Турецкий жестом изобразил полное понимание и разоблачился. Вот оно как, оказывается.

– А что, Ангелина Петровна, мой коллега из МУРа кровушки вам тут своей настырностью не попортил? Так я готов за него принести…

– А нет нужды, – небрежно отмахнулась заведующая отделением. – Мы ж с ним, с Филиппом-то, давно знакомы, еще с Афгана.

– Да быть того не может! – воскликнул Турецкий и испуганно зажал себе рот.

– Может, может… – снисходительно и успокаивающе «прокаркала» Ангелина, а в глазах ее блеснули веселые огоньки. – Да разве ж я б кого пустила сюда, мальчик вы мой милый? Вы меня не стесняйтесь, Филипп рассказал мне уже, что мог, я же понимаю… Так какие у вас теперь трудности?

– Ну, Филя!.. – все не мог успокоиться Александр Борисович.

– Я слушаю, слушаю, – напомнила она.

– Я боюсь за нее.

– Так поставьте свою охрану, – она пожала плечами и раздавила окурок в пепельнице, – если она у вас есть. Но я не вижу смысла. В мое отделение и мышь не проскользнет.

– Но я-то шел…

– Ах, бросьте! Если вам Филипп ничего не объяснил, так это совсем не значит, что у меня здесь проходной двор.

– И желательно, чтобы о моем посещении тоже знало как можно меньше народу.

– А кто вас видел? Я думаю, что вам, наверное, будет важно переговорить с сестрой нашей Катеньки, да? Вот я вам дам ее телефон, позвоните, она женщина простая, без претензий, но достаточно умная.

– Еще один вопрос могу?

– Если последний на сегодня. Вы меня извините, но у каждого из нас есть и свои обязанности. Слушаю.

– Вы говорили, что Катерину Ивановну навещали тут. Ну, пытались. Со службы – это, вероятно, из администрации края, да? А по телефону интересовались, например, состоянием больной, при этом не представляясь ее родственником либо знакомым? Мне надо вам объяснять, чем продиктован мой вопрос?

– Не знаю, возможно, такие звонки тоже были, мы – больница, обязаны давать справки о состоянии здоровья своих пациентов. Но попыток несанкционированного проникновения в ее палату – так у вас это, кажется, называется, да? – таких попыток пока не было. Надеюсь, и не будет. Мы всем сообщаем, что Пшеничная, по сути, находится в коме. И диагноз неутешительный. А правду знают всего двое-трое лиц. Теперь и вы с Филиппом. Поэтому и смысла в охране не вижу, наоборот, сразу возникнет подозрение. А в том, что девочка, возможно, знает правду, я почти уверена. Все! Больше я вам ничего не скажу. Идемте, я вам покажу, где у нас служебный.

– Ну, Филя, ты – великий артист! – со значением сказал Александр Борисович, садясь в «Жигули». – И чего, спрашивается, темнил?

– Мелочи жизни, Сан Борисыч, – подмигнул тот. – Все мы там, в разной степени, проходили через их руки, понимаете? Но мы их потом забываем, а вот они нас – никогда… И узнают при встрече первыми. И ведь странная несправедливость! Ну сколько их было вообще в моей жизни, этих живодеров? Трое, пятеро? А нас у них? Тысячи. Однако же они помнят каждого, кого вернули с того света, а мы, неблагодарные скоты, даже свое спасибо толком выразить не умеем… Куда теперь?

– Вот телефон. Надо позвонить и узнать адрес. Это сестра Катерины.

– Откуда взял-то? – удивился Филипп.

– Ангелина твоя дала!

– Ну, ё-о-о! Охмурил-таки девушку, да?

– Ох, Филя, креста на тебе нету!..

Через несколько минут городская телефонная справочная выдала необходимый адрес. Филя посмотрел и сказал:

– Я знаю, где этот поселок. По той же трассе, куда тебя возили. За «резиденцией». Но время уже не рабочее, поэтому лучше не звонить, а сразу ехать туда.

– Но один звоночек я все же выдам, – сказал Турецкий. – Если братва решила, что я ее элементарно «наколол», то пусть это будет им утешением. Уж теле-фон-то Серова они наверняка слушают. – И он набрал номер прокуратуры. – Юрий Матвеевич? Еще на службе? Ох, извините, ради бога, это Турецкий беспокоит. Совсем уж было дошел до вас, да неожиданно встретил старинного приятеля, ну, разговорились, то-се, сто лет не виделись… Словом, если вы не против, я уж сегодня не стану вас беспокоить, а завтра, с вашего разрешения, прямо с утречка и загляну, не возражаете?

Тот помолчал явно озадаченно, а потом сказал:

– Да делайте, как это вам удобно, Александр Борисович. Вы же знаете, и я, и все материалы к вашим услугам.

– Ну, спасибо еще раз, всех вам благ! – и отключил свой мобильник. Сказал: – Теперь ни у кого нет ко мне претензий…

4

Людмила Ивановна оказалась старшей сестрой Катерины. Была она женщиной статной, видной – из той сибирской породы, которая, может, и сохранилась в тех краях, где неохотно усваивались и европейская, и азиатская цивилизации. На семейной фотографии, что делалась, видно, не так уж и давно, сестры сидели рядышком, очень похожие друг на дружку, но Катя почему-то казалась много моложе и нежнее Люды, хотя разделяли их только три года.

Александр Борисович на минутку представил Орлова и рядом с ним Катерину и подумал, что у крепко сбитого, рослого генерала губа была совсем не дура. Если слухи стоят того…

Не коттедж, нет, обычный, но добротный крестьянский дом с усадьбой, принадлежавший еще родителям сестер, стоял в ряду таких же крепких изб, но ближе других к лесу.

Встретил приехавших москвичей муж старшей сестры – сразу было понятно, мужик простой и бесхитростный. Узнав, кто есть гости, не раздумывая, позвал в дом, где, собственно, – и познакомил с женой и двумя детьми. Скромная, вовсе не городская обстановка в доме, спокойная атмосфера тепла и уюта настроили на такой же мирный лад. Ничего спиртного Андрей, так он, просто по имени, и представился, им не предлагал, зато чай был просто чудесный, а пирожки, варенье – это оказалось выше всякой похвалы.

Маленько почаевничали, как было положено по неписаному сибирскому уставу, и только потом перешли к важному разговору. И вот теперь Александр Борисович смог бы сказать, что ему открылось действительно неожиданно интересное – такое, что и в голову не пришло бы, кабы, опять-таки, не череда случайностей. Не встреть Филя в больнице докторшу, которая в Афгане спасла ему жизнь, не проникнись она, пожилая женщина, доверием к московскому следователю и так далее – не, не, не… Случай, из которого все решительно и проистекает!..

Но прежде чем новые факты открылись Турецкому, ему пришлось поклясться всеми святынями, о коих имел представление, что не использует сведения, почерпнутые из рассказов Людмилы и Андрея, во вред их Катеньке. О ней тут говорили как о младшей и самой любимой в семье, у которой, к сожалению, все как-то жизнь не устраивалась. То одно не так, то другое, а годы-то бегут. Вот и добежали…

Итак, банальная, по сути, история, если смотреть с точки зрения обыденности вообще всей нашей жизни. А если копнуть?

Жили сестры, пока были живы родители, ощущали себя будто у Христа за пазухой. Старшая после окончания школы пошла учиться на врача, закончила в городе медицинский институт и вернулась в свое родное село, в ту больницу, в которой когда-то сама на свет появилась. А младшая, Катенька, способная к иностранным языкам, укатила в Москву и с первого раза, без чьей-либо помощи и поддержки, поступила в Институт международных отношений. Вот так, запросто, сибирская девочка, а скольким абитуриентам нос натянула! И училась хорошо, и устроилась после на престижную работу в один из банков, которые тогда, в конце перестроечных лет, возникали словно грибы после теплого дождя, но так же скоро и исчезали с горизонта. Нередко и воровским образом.

Вот оттого, наверное, и не сложилась жизнь младшей сестры, что неспособна она оказалась участвовать в глобальных обманах; коими в ту пору разве что и могла похвастаться Россия. Не потерявшая совести, а следовательно, и не нашедшая своей профессиональной удачи, она правильно, в общем-то, восприняла обрушившуюся на людей свободу в единственно понятном народу ее качестве – как свободу развязанных бандитских рук. Свободу воровства, лжи, откровенного грабежа страны, позже кокетливо названного обожравшимися жуликами приватизацией.

А тут добавились и домашние неприятности. Умерли родители. Не сложилась собственная семейная жизнь – разрыв с любимым человеком, в недавнем прошлом однокурсником, но, в отличие от нее, легко вписавшимся в новейшие рамки существования, усугубил личные неприятности. И Катерина, бросив в Москве все, вернулась в родные края, устроившись в обычной сельской школе учительницей французского и английского языков.

Вот за этим занятием и застал ее явившийся из столицы, чтобы без всякого для себя сомнения занять здесь губернаторский пост, генерал Орлов.

Этот момент показался Александру Борисовичу особо любопытным именно в интерпретации Людмилы Ивановны, поскольку он скоро понял, что все без исключения сведения, которыми та располагала, были определенно почерпнуты из информации младшей сестры. То есть, другими словами, никакими слухами и домыслами в этой семье не пользовались, предпочитая опираться в своих убеждениях исключительно на факты. А факты эти, в свою очередь, поставлялись прямо от первоисточника. Жизнь сестер для каждой из них тайны не представляла. Чистые и искренние отношения…

Но какое же место, интересно, занимал во всех этих откровениях генерал Орлов? И занимал ли вообще?

Как бы случайно заброшенный Турецким «крючок» Людмила, однако, не «проглотила», но посмотрела на него внимательно, словно проверяя себя, можно ли ему довериться, после чего уклончиво ответила, что об этом ей не известно. Известно было, это уже по ее изучающему взгляду и короткому молчанию понял Александр Борисович. Понял, но решил не торопить события, дойдет и до них очередь.

Итак, в городе появился новый человек, на которого сразу все обратили внимание. И будущие сторонники, и яростные конкуренты. Да и нельзя было не обратить. Слишком уж известная и по-своему яркая личность! А поступки, которыми он, собственно, и прославился – и в положительно, и, по правде говоря, нередко в отрицательном смыслах, – у многих были на слуху. К тому же и сам претендент на губернаторское кресло не пытался как-то приукрашивать свою жизнь и выпячивать и без того видимые достоинства, в то же время не скрывая от общественного мнения и некоторые отрицательные качества своего характера – чрезмерную жесткость иной раз, «упертость» в отдельных вопросах; приказной стиль руководства, присущий большинству профессиональных военных, и так далее. А если разобраться, то этих самых отрицательных качеств, о которых он открыто заявлял, у него на поверку оказывалось куда больше, нежели положительных – у его соперников.

И еще имелось одно обстоятельство, от которого генерал не хотел отказываться ни раньше, в местах его прежней службы, ни здесь, в Сибири.

За долгие годы у Орлова сложилась в принципе своя команда, с отдельными членами которой он расставался редко и по причинам, что называется, чрезвычайным. Иначе говоря, тут у него срабатывал железный принцип: абсолютное доверие к своим и долгое, придирчивое изучение чужих, желавших примкнуть к его кругу. С одной стороны, это было хорошо, ибо настоящая команда и должна являться как бы единым организмом. А с другой – плохо, потому что некритичное отношение руководителя к лицам приближенным уже само по себе порождало у тех чувство вседозволенности, что, в свою очередь, невольно толкало отдельных из них на совершение поступков не просто некрасивых, но и, как со временем выяснялось, даже преступных. Ничего не поделаешь, люди есть люди, некоторые способны немедленно делать выводы из совершенной ошибки, а другим необходимо для этого много времени. Да, собственно говоря, известно же – пока иной раз сам в дерьмо не вляпаешься, ничего вокруг себя не замечаешь и ничьих предупреждений не слушаешь. Разве что злишься на своих «советчиков». И вот в этом плане Алексей Александрович Орлов не составлял, к сожалению, счастливого исключения.

А между прочим, выдан был сей «пассаж» тоном твердым и уверенным. И, значит, исходил, вероятно, не столько из личных соображений Людмилы, сколько из твердых убеждений ее сестры, проработавшей рядом с новым губернатором практически полтора его срока, вплоть до странной и такой нелепой гибели. Причем служба эта ее началась буквально в те дни, когда генерал Орлов впервые появился здесь, на земле Восточной Сибири. И случилось это так.

Как было хорошо известно, о чем много писали газеты, сюда прибыл Орлов после целого ряда, мягко выражаясь, взлетов и падений. А чего было больше, это как еще посмотреть. Во всяком случае, его относительно недавняя громкая дружба, а затем и не менее громкий разрыв с кремлевской командой, после чего он начал уже единолично, если можно так выразиться, набирать себе политические очки на резкой критике того, что буквально накануне решительно поддерживал, сверхвысокой популярности в народных массах ему не принес. Да, несправедливо обиженных у нас привыкли жалеть. И пока Орлов «ходил» в «обиженных», он вроде и достоин был повсеместного сочувствия. Ибо заметного уважения к власти в середине девяностых годов основное население России уже не проявляло. В прессе, на митингах – другое дело, но ведь там и не весь народ вовсе. А в массе своей люди ощущали себя ограбленными и обманутыми пустыми обещаниями: вот, мол, придем, вот, мол, возьмем… Ну пришли, взяли. И чем вы лучше тех же большевиков, которые тоже обещали и обманули? Но тем не менее сочувствие к тому, кого эта же власть попросту «употребила и кинула», пользуясь бандитской терминологией, в России как бы врожденное. Но даже и к такого рода сочувствию в данном случае примешивалась изрядная доля гражданского скептицизма, а то и откровенного неприятия к претенденту на должность хозяина местного Белого дома, по причине той самой государственной политики, которая проводилась, опять же, при активном участии Орлова, особенно со стороны тех, кто воевал в Чечне. А это десятки тысяч изломанных судеб, это бесконечные семьи, потерявшие родных и близких. Так что, явившись в «не пуганные еще им края», первым делом отставной генерал должен был бы заниматься стремительным укреплением своего личного имиджа. Собственная команда, составленная из так называемых единомышленников, – это, конечно, для начала немало. Но только на первых шагах. Да и конкуренты его тихим нравом совсем не отличались. Значит, и борьба имела все шансы стать жестокой, бескомпромиссной и даже, в определенном смысле, показательной.

Орлов правильно рассчитал, что без поддержки избирателей, без активной агитации со стороны представителей местной интеллигенции, без конкретной финансовой помощи бизнесменов и промышленников богатейшего края ему просто не обойтись. А примеры массового использования такого мощного оружия, как пиар, были у всех на виду и в пояснениях не нуждались. Просто требовались грамотные исполнители, включая обязательно и местные кадры. Чем команда немедленно и занялась.

Вот так однажды и обратил кто-то из окружения генерала – кажется, это был сослуживец Орлова, полковник Рейман, – внимание на экономиста-международника, превосходно владеющего иностранными языками и вынужденного заниматься преподаванием в обычной сельской школе. А после короткого собеседования между генералом и Катериной Пшеничной последняя и стала едва ли не самой ближайшей его помощницей.

Выборы, как известно, Орлов выиграл с блеском, что называется, по-чистому, оставив далеко позади всех своих соперников. И стоило эта победа ему немало. Другими словами – дорого. Ведь каждый спонсор, а таковых было, стараниями агитирующих за кандидатуру генерала, более чем достаточно, отныне считал себя вправе рассчитывать на ответную благодарность со стороны новоявленного губернатора. Долги, известно, необходимо отдавать в любом случае. А средства, добытые, ну, скажем так, не совсем честным путем и вложенные затем в твою избирательную кампанию, нуждаются в возвращении их законному хозяину в первую очередь. Не обязательно, разумеется, в тех же рублях или долларах, еще лучше можно отблагодарить и соответствующей экономической поддержкой. Снисходительным, а то и покровительственным отношением, например, к тем бесчинствам, которые творят бывшие уголовники, а ныне крупнейшие в крае, да и не только в нем, новейшие российские предприниматели, выкупая ими же обанкроченные государственные предприятия за бесценок, а практически захватывая их все теми же старыми, бандитскими методами. И ведь генерал не мог не знать или не догадываться, откуда взялись деньги на его «хождение во власть» – и первое, и, спустя четыре года, второе…

В первый срок от него ждали многого.

При его-то строптивом и непредсказуемом характере, да разве смогут ужиться с ним в одной берлоге другие медведи, чувствовавшие себя еще до его появления здесь подлинными хозяевами края? Ждали люди, но, кроме громких слов и обещаний, так ничего и не дождались. Губернатор твердо и решительно повсюду обещал навести порядок своей «железной», генеральской рукой. Грозил, стращал, но… все оставалось, как было прежде. Что, видимо, в первую очередь и устраивало его щедрых спонсоров.

Нет, конечно, случались и конфликты. Известен в городе случай, когда крупнейший местный уголовный авторитет Николай Бугаев – «Может статься, слышал о нем, Александр Борисович?» – «Ну а как же, конечно, слышал!», – тот, с которым у губернатора было заключено нечто вроде тайного союза (в смысле ты – мне, а я за это щедрой рукой – тебе), попробовал было однажды продиктовать Орлову свои условия. Так он потом с таким грохотом вылетел из губернаторского кабинета, будто им самим же из пушки и выстрелили. Многое болтают, преувеличивают, естественно, на то она и молва… А как все было на самом деле, про то разве что Катерина знает. Свидетельницей тому событию была. Но вот тут от нее ни одного лишнего слова не добьешься. Она четко для себя усвоила, о чем можно говорить в кругу родных, а о чем нельзя, поскольку здоровье дороже.

Интересный факт, отметил себе Турецкий. И порасспросить о нем надо будет адвоката Белкина, старик наверняка об этом слышал. Если, конечно, захочет вспомнить… В чем, однако, нет пока никакой уверенности.

– А что, Людмила Ивановна, из вашего рассказа следует то, что у Орлова с Бугаевым было нечто вроде дружбы? Тут, по-вашему, нет противоречий? Что на этот счет могла бы сказать Катерина Ивановна?

– То, о чем она посчитает нужным, Катя сама вам позже расскажет. Когда сможет вообще что-нибудь рассказывать.

– Ну хорошо; оставим, как говорится, на потом, а пока продолжим… Итак, подходил к концу первый срок губернаторства, а народ – что? Доволен был? Или не очень?

Выяснилось, что особо-то радоваться народу было не от чего. Правда, в крае, особенно в городе, попритихли бандиты, прижал их маленько губернатор. Правоохранители стали действовать посмелее. Честно пытаясь навести в крае «обещанный порядок», Орлов не жаловал руководителей любых уровней, которые не справлялись с поставленными перед ними задачами. Одни, видно, просто не могли, в силу ряда причин, и не только объективных, другие не хотели, поскольку, вполне возможно, были и сами завязаны в преступных деяниях, до сих пор сходивших им с рук. Ну, в общем, вроде движение какое-то происходило, но чтобы говорить о глобальных переменах, растиражированных в предвыборных речах генерала, этого, конечно, не было.

А люди? Да они, в общем-то, давно уже привыкли, что их всякий раз обманывают. На этот случай даже известная летучая фраза одного из бывших российских премьеров припасена: мол, «хотели как лучше, а вышло как всегда». Так о чем тогда и рассуждать?

Громких конфликтов, ну, как с тем же Бугаевым, тоже не наблюдалось. Возбужденные было во время той выборной кампании местные умы, не видя крупных реальных перемен, притихли, успокоились. Провинция не расположена К долгим эмоциональным напряжениям. Пошумели и замолчали, каждый занялся своим личным делом, другими словами, исключительно тем, что способствовало его собственному выживанию в достаточно враждебной для хорошей жизни среде.

Что думала по этому поводу Катерина? Разное… Ну, во-первых, само появление в ее жизни генерала было, естественно, событием из ряда вон. Практически, может быть, действительно по настоящему были наконец задействованы все ее способности и умения. Ведь не зря же училась, не зря осваивала проблемы мировой экономики! Вот теперь, так она поняла, все это и пригодилось. Казалось, что и возможности открылись просто блестящие. У нее светились энергией глаза, ей некогда было отдыхать, потому что жаль было потраченного бесцельно времени. Генерал мотался по всему краю, лично разрешал старые и сотни новых конфликтов, представительствовал в Совете Федерации, часто вылетал за границу, и повсюду рядом с ним была очаровательная его помощница, превосходно владевшая иностранными языками и державшая в голове сотни фактов, которые помогали губернатору отвечать практически на любые, даже самые острые и болезненные, вопросы. Да, это была та самая жизнь, о которой она могла только мечтать.

И при этом – решительно ничего личного. Никакой личной жизни. Только работа, только общее дело и постоянное напряжение физических и нравственных сил. Но, как всегда, все – до поры до времени.

И вот однажды появился в ее жизни мужчина. Появился несколько странно. Было это не так уж и давно, в начале второго срока орловского губернаторства. В те дни, когда возникла идея строительства олимпийской лыжной трассы со всеми сопутствующими ей прибамбасами.

Вообще говоря, было, прямо надо сказать, странно видеть рядом с громкоголосым, могучим даже внешне губернатором эту статную красавицу, обладающую завидными талантами, знать, что между нею и им нет абсолютно никаких интимных отношений, при этом постоянно выслушивать всяческие, нередко скабрезные сплетни об их «связях» и не обращать на них ни малейшего внимания. И тут несомненно надо отдать должное как им обоим, так и, возможно в первую голову, жене генерала – Анне Васильевне, которая, к великому сожалению, все это слышала и искренно называла грязной ложью. А с Катериной у нее были, можно сказать, идеальные дружеские отношения.

Итак, появился мужчина. Не герой с яркой внешностью, не удачливый бизнесмен, как первый ее муж. Просто хороший парень и вполне приличный специалист по взрывным работам, а в армии был сапером широкого профиля. Служил под началом Орлова в Афганистане. После, в первой половине девяностых, их пути пересеклись уже в Приднестровье, где за отсутствием нужды в его специальности он командовал одним из отрядов артиллеристов-градобоев, и такая профессия на свете тоже есть. Из пушек они стреляют по тучам, несущим на виноградные плантации убийственный град, особыми снарядами с начинкой из определенных химических элементов, после чего этот град превращается в неопасный урожаям дождь. Вот о нем-то и вспомнил Орлов, когда замыслил грандиозное строительство в Саянах.

Катерина сама, если пожелает, расскажет об их отношениях. А суть вопроса в том, что за два года их знакомства младшая сестра ни разу не пригласила этого Геннадия Вадимовича, Нестеров его фамилия, к себе домой. Где они встречались, неизвестно, а расспрашивать, если человек явно не желает отвечать, у них в семье как-то не принято. Да, они ничего не скрывают друг от друга, но есть же вещи и интимного порядка, значит, если захочет, скажет сама.