Текст книги "Запоздалый приговор"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

9

Они поженились через два месяца, в канун Рождества. А спустя полгода Римма родила девочку. Она Назвала ее Светланой, в честь лучшей подруги и в надежде, что судьба у дочери будет такой же светлой, как и ее имя. Изольда почти не удивилась происшедшему, выразившись по данному случаю так:

– Я с первого дня чувствовала, что в нашей тихой обители поселился ангел.

Теперь Римма жила на окраине Лозанны, в двухэтажном особняке Клауса. Из окон открывался все тот же завораживающий пейзаж: Женевское озеро и громоздящиеся за ним Альпы. Небольшой сад, в котором она гуляла с дочерью, имел лишь один недостаток – в нем не было цветов. Клаус объяснял это тем, что за ними просто некому ухаживать. Оно и понятно: постоянная занятость на работе и вообще затянувшаяся холостяцкая жизнь не способствовали подобного рода занятиям. И Римма решила ближайшей весной обязательно исправить это.

Бабка Прасковья перестала являться по ночам и трясти перед лицом пальцем, напоминая о черном человеке. Кошмарные видения исчезли и больше не беспокоили, они словно отступили перед тем новым и светлым, что появилось в ее жизни.

Клаус оказался внимательным и заботливым мужем и любящим отцом. Смеясь, говорил, что сам не подозревал, что способен на такой «подвиг». Римма все больше привязывалась к нему, обнаруживая, что к чувству благодарности и уважения к этому человеку присоединяется и другое, которое она не назвала бы страстью, но нежностью и, наверное, любовью. Сердце подсказывало ей, что именно такой и должна быть настоящая любовь, открытой и нежной, без бурных всплесков эмоций, которые чаще всего так же быстро, как и всколыхнулись, откатывают назад.

Свободное время, пока дочь спала, она проводила за книгами, учась читать немецких классиков в оригинале. И довольно скоро с немецким уже не возникало проблем ни в чтении, ни в разговоре. Она поставила перед собой задачу овладеть французским и с упорством налегла на учебники.

Как-то в августе Клаус вернулся из клиники озадаченный.

– Сегодня звонили из Москвы, – сказал он, опускаясь в кресло у детской кроватки, – спрашивали о тебе, разумеется.

Римма вздрогнула, как будто получила между лопаток удар плетью. Отложила детскую игрушку, которую хотела подвесить над малышкой, повернула к нему побелевшее лицо.

– И что ты?..

– Велел секретарю передать, что ни меня, ни других врачей в клинике уже нет и чтобы перезвонили завтра утром.

– Зачем?

– Хотел сперва посоветоваться с тобой. Так что завтра сказать?

Римма смотрела в его измученное лицо и внезапно ощутила закипающую внутри злость. Вспомнил (она не сомневалась, кто мог звонить), не прошло и полгода! И теперь заставляет страдать не только ее, а и человека, который стал ей не просто мужем, а самым близким и верным другом, который, наконец, подарил ей вторую жизнь.

И тут ее осенило!

– А как есть, так и скажи, Клаус. Все, как есть!

Он взглянул на нее непонимающе. Римма присела рядом с креслом, опустила подбородок на его колени, посмотрела в затуманенные сомнениями глаза. Сказала спокойно, чеканя слова:

– Я для всех умерла. Кроме родителей, конечно. И пусть больше не звонят.

– Но как я объясню? – Он развел руками. – Это уже не шутки.

– Да никто проверять не будет, уверяю тебя, – успокоила его она. – Сообщи, что скончалась, не приходя в себя… – Подумала и уточнила: – Не мучилась. Тело сожгли в крематории, чтоб дешевле было, а пепел развеяли над озером.

Последняя подробность Римме особенно понравилась. Может, у Виктора все же взыграет совесть. Хотя вряд ли.

Клаус улыбнулся, оценив, наконец, ее тактический и остроумный ход. Коснулся губами лба.

– А ты иногда бываешь маленькой фурией! – проговорил беззлобно, уже потеплевшим голосом.

– Нет, просто иногда вынуждают, – поправила она.

Клаус сделал так, как она попросила, и звонков больше не было. Но все равно несколько недель Римма жила в тревожном ожидании, что их опять начнут беспокоить или, что еще хуже, кто-нибудь появится здесь, начнет наводить справки.

Ничего такого не происходило. А в первых числах октября в Москве опять были баррикады и противостояние, как тогда, в августе девяносто первого. Но теперь шла настоящая кровавая бойня, со стрельбой и разрывами гранат, со слезоточивым газом и уличными потасовками. Теперь уже штурмовали Останкинский телецентр, а Белый дом расстреливали танки. И опять были жертвы. Но на этот раз гораздо большие…

Римма узнавала обо всем из теленовостей, ужасаясь тем кадрам, которые показывали по швейцарскому телевидению. Но странное дело, она не рвалась на родину, не жалела, что в такое время находится не в Москве. Наоборот, поглядывая на играющую в кроватке дочь, вздыхала с облегчением, что она далеко от всего этого хаоса и неразберихи, от этой псевдонародной борьбы за «Великую Идею».

Клаус с интересом наблюдал за ее реакцией, спрашивал мнение по поводу всего происходящего. Римма рассказала ему о тех знаменитых трех августовских днях, которые пережила в столице.

Три года пролетели, как один наполненный ароматами весны день. Римма вновь стала матерью, подарив Клаусу сына. Он радовался, как мальчишка, сразу помолодев лет на десять.

– Братик. – Маленькая Света указала пальчиком на завернутого в пеленки крошку.

– Правильно! – Клаус присел перед ней на корточки. – И ты должна помогать, маме заботиться о нем.

– Бра-атик! – повторила Света и растянула ротик в радостной и глубоко понимающей папу улыбке.

Мальчика назвали Генрихом. Так захотел Клаус, и Римма не возражала. Единственное, что омрачило ей рождение сына, это смерть отца. Когда он умер, она как раз была в больнице. Вылететь на похороны она не могла.

Маленькая Света была точной ее копией, и Римма только радовалась, даже глаза у девочки были нежноголубыми, как у нее.

Прошло еще два года. Римма все больше задумывалась над тем, чтобы занять себя каким-нибудь делом вне дома. Дети подрастали, и у нее появлялось больше свободного времени, которое она хотела реализовывать для блага семьи. Она поделилась своими мыслями с Клаусом.

– Тебе так это необходимо или просто надоело сидеть дома? – поинтересовался он.

– И то и другое. Я всегда хотела приложить где-то свои силы, а не только быть домохозяйкой. Клаус, я ведь далеко не дура.

– Ну, в этом я никогда не сомневался, дорогая. У тебя есть конкретные предложения?

– Сперва я хотела узнать твое мнение.

Он отнесся к ее желанию с пониманием. В тот вечер они долго обсуждали возможные варианты, где бы Римма могла попробовать себя. Но подходящий так и не нашли.

Помог случай.

С Хельги Строуме, норвежским коммерсантом, она случайно познакомилась в клинике мужа, когда заезжала повидать Изольду. Он занимался импортом в Норвегию швейцарских медикаментов, но в клинику попал по банальной случайности: острый аппендицит прихватил во время очередной деловой поездки. Ложиться под хирургический нож в госпитале Лозанны Строуме не захотел и, будучи человеком небедным, изъявил желание прооперироваться в «Хаузер». Его как раз выписали и он беседовал с Клаусом, когда Римма вошла в кабинет мужа. Клаус их познакомил, и маленький подвижный норвежец долго осыпал ее комплиментами.

Деятельная натура Строуме была далека от сложившегося стереотипа скандинава. Предложив Римме прогуляться по саду, он подсказал дельную мысль: заняться туристическим бизнесом. Швейцария – страна в этом плане уникальная. И пусть таких фирм на нынешний день предостаточно, он, Хельги Строуме, может ей посодействовать с выходом на скандинавские турагентства, где у него имеются хорошие знакомые.

– Вы живете в уникальном месте! – восхищался маленький норвежец. – Озеро! Лозанна! Да сам Бог велел заманивать сюда наших европейских бродяг.

Римме идея понравилась, и они обменялись телефонами. Прощайсь и галантно целуя ей ручку, Строуме сказал:

– Зовите меня просто Хельги. И помните, Римма, Хельги слов на ветер не бросает. Я вам помогу. Нет, я просто обязан вам помочь!

Расстались они друзьями, хотя были знакомы не больше двух часов. Но Римма почему-то не удивилась, когда неделей позже он позвонил ей из Осло.

– Я уже переговорил по вашему вопросу с нужными людьми, – бодро кричал норвежец в трубку. – Интерес есть. Завтра по делам выезжаю в Стокгольм. Замолвлю словечко и там…

Через год агентство «Хаузертур» заявило о себе в туристическом бизнесе Европы. А еще через год успешно конкурировало с подобными себе фирмами.

Клаус помог супруге с раскруткой: вложил собственные деньги и познакомил с нужными людьми… Дальше она уже действовала сама, не обременяя его своими проблемами. Дела с подачи Хельги шли хорошо, агентство процветало, но Римма не останавливалась на достигнутом, постоянно расширяя круг сотрудничавших с ней фирм в других странах. Немаловажную роль играла и клиника мужа, которая постоянно присутствовала на рекламных буклетах, приглашая не только отдохнуть, но при желании и получить высококвалифицированную медицинскую помощь. Недостатка в клиентах не было.

Все эти семь с половиной лет, которые она прожила в Швейцарии, Римма незаметно для себя самой изменилась. Особенно в последние два года, когда открыла собственное дело. Работа, где она постоянно была на людях, требовала соответственной внешности. Она изменила прическу. Отросшие до прежней длины волосы подстригла – теперь они доходили только до плеч – и несколько осветлила их, придав платиновый оттенок.

Клаус смотрел на происходящие с ней перемены с любящей улыбкой, и она читала в его глазах не только не проходящий все эти годы восторг, но и появившуюся в них гордость за нее. Римма превращалась в совершенно другого человека и в деловой двойке выглядела настоящей бизнес-леди. Но только не для него. Для него она всегда оставалась той прелестной, похожей на распускающийся цветок девушкой, с которой он встретился однажды под Лозанной» в собственной клинике.

Все это время Римма поддерживала тесную связь с матерью, присылала ей семейные фотографии, помогала деньгами, но так ни разу и не съездила домой. Она все откладывала и откладывала поездку, постоянно находя для этого причины: пусть подрастут дети, нужно поставить на ноги бизнес. Но истинная причина, как признавалась она самой себе, крылась совсем в другом. Она не хотела будоражить прошлое, боясь, что тени из него загадят ее новую жизнь.

И все же желание побывать на родине не отпускало. С каждым месяцем, с каждым днем оно становилось все сильнее и невыносимее. Однажды в телевизионных новостях она увидела сюжет из России. Показывали какой-то прием в Кремле. И среди множества лиц, допущенных на него, Римма с удивлением и неприятной болью узнала два. Грузный субъект растягивал в приторной улыбке толстые губы. Это был не кто иной, как Алексей Романович Шерстяк, или просто грязное животное. Он полностью облысел, но продолжал раздаваться вширь и, по всей видимости, радоваться жизни. Последнее определение задело Римму за живое. А рядом с ним стоял высокий молодой мужчина. Она не могла не узнать Виктора. Он тоже улыбался, но как-то свысока, равнодушно, словно все это собрание и вся эта процедура были ему совершенно до лампочки.

Римма выключила телевизор. Слава богу, что дома не было Клауса. Она бы не смогла унять дрожь в руках.

– Клаус, я хочу побывать дома, – сказала она ему вечером. – Я даже на могиле у отца ни разу не была.

– Давно пора съездить, – поддержал он ее желание. – Но, родная, я с тобой поехать не смогу.

– Ничего. Я тогда заодно прозондирую в Москве почву для бизнеса. У них там толстые кошельки.

– Детей возьмешь?

– Нет.

А про себя она сказала: «Это и к лучшему. Поедем вместе в следующий раз. А сейчас мне лучше одной».

То, что она задумала, действительно предполагало одиночную поездку. За прошедшие годы Римма мучительно искала ответы на несколько вопросов: почему Виктор так поступил, что удержало его в Москве, не позволило вернуться и забрать ее? И теперь она намерена была получить на них ответы. Ей неприятно, мерзко было видеть его рядом с Шерстяком. Неужели и он стал таким же? А может, он и был таким всегда, просто она этого не разглядела?

Утром из своего офиса она позвонила Изольде.

– Мне нужна твоя помощь, так, сущий пустяк, – сказала, когда та подняла трубку.

– Для тебя все, что угодно, дорогая, – откликнулась подруга.

– Ты не можешь мне порекомендовать хорошего частного сыщика?

Какое-то время трубка молчала, наконец Изольда поинтересовалась:

– Это, конечно, не мое дело, но…

– С Клаусом это никак не связано, – поспешила уверить ее Римма. – Мне нужно навести справки о некоторых моих соотечественниках. И все.

– Есть такой. Записывай телефон.

Пьер Мулен, сорокапятилетний мужчина с брюшком и вторым подбородком, последние пять лет зарабатывал на жизнь, открыв частное сыскное бюро. Имея опыт полицейского сыщика, он после выхода по инвалидности на пенсию (во время своего последнего задержания он получил травму ноги и теперь слегка прихрамывал) перебрался из Женевы в Лозанну, к престарелой матери, и открыл детективное бюро. С разрешением помогли старые друзья из полиции. Не последнюю роль сыграла и его репутация безупречного служаки. Нельзя сказать, что дело его процветало, но для Пьера финансовый вопрос играл второстепенную роль. Он не мог себя представить без сыска, которому отдал добрую половину своей жизни. Когда ему позвонила клиентка и попросила о встрече, Пьер сидел без работы, пролистывая подшивку старых газет. Через два часа дамочка была уже у него.

Он сразу оценил ее молодость и красоту. И легкий акцент, который лишь прибавлял шарма ее облику. Она сразу перешла к делу.

– Господин Мулен, у меня очень деликатный вопрос, который я бы хотела разрешить как можно скорее. Думаю, что моя просьба не будет для вас сложной. – Она протянула ему листок, на котором были написаны два мужских имени. – Я бы хотела получить информацию об этих людях, по возможности полную.

– Они, как я понял, иностранцы.

– Да, проживают в Москве. Но фигуры достаточно заметные, чтобы оставаться в тени. Вы возьметесь?

Пьер убрал листок в карман пиджака.

– Не думаю, что это действительно будет сложно. У меня есть друзья и в Интерполе, и в министерствах. Пять дней вас устроит?

– Вполне. Вот аванс. – Она протянула ему конверт и визитную карточку. – Звоните, если возникнут трудности. – Поднялась, собираясь уходить. – И… я вам заранее благодарна.

– Поблагодарите, когда я выполню свою работу.

Он позвонил ей спустя четыре дня.

Алексей Романович Шерстяк стал-таки народным депутатом и не так давно притянул туда и Виктора. Теперь они сражались на трибунах Госдумы бок о бок, радели о народном благе и благе государства, поддерживали или разносили в пух и прах новые законы. Но самым занятным оказалось другое: супруга Виктора, само собой Ольга, имела собственный бизнес – турфирму «Интертур». Выходило, что они с ней коллеги.

Часть седьмая ЮЖНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ 1

1

В самолете Гордеев достал газету трехнедельной давности, которую ему вручил Генрих Розанов.

«В АНАПЕ ПОЙМАН «ПИЩЕВОЙ ТЕРРОРИСТ»

Сотрудники Краснодарского УВД арестовали «пищевого террориста», угрожавшего отравить цианидом продукты в ресторанах и больницах Большого Сочи, если ему не будет выплачен выкуп в размере полутора миллионов долларов.

По словам пресс-секретаря Краснодарского УВД, милиция провела блестящую операцию и арестовала шантажиста в окрестностях Анапы. Начальник УВД в интервью центральному телевидению уточнил, что задержанный террорист был дважды судим».

Гордеев знал об этом деле больше, чем было написано в газете.

Шантажист выходил на связь с милицией дважды. Сначала неизвестный сообщил по телефону, что он разместил две ампулы с цианидом в сочинском ресторане «Астория». Оперативные сотрудники их обнаружили, специалисты провели экспертизу и подтвердили наличие в ампулах цианида.

После этого по местному телевидению передали, что неизвестный вымогатель готовится отравить продукты в роддомах. Это была утечка информации, которую сотрудники телевидения сумели получить от своих журналистов местных газет, куда террорист присылал письма, подробно описывающие его «одиссею».

По телевидению передали, что террорист, возможно, оставил ампулу с цианидом в одном из роддомов Большого Сочи, в который входят Макопсе, Аше, Лазаревское, Хоста, Адлер, Красная Поляна и еще бог знает сколько курортных городков и поселков. В УВД началась настоящая паника. Приехали столичные специалисты с собаками и сложной аппаратурой.

Тем временем преступник сообщил, что хочет снимать наличные деньги в банкоматах с помощью пластиковой карты. Милиция должна вложить пятьдесят тысяч пластиковых карт с одним и тем же ПИН-кодом в бесплатную газету «Большой Сочи», которая распространяется во всех крупных магазинах Сочи и Адлера.

Преступник планировал позвонить в пресс-службу милиции, где ему должны были сообщить ПИН-код для пользования пластиковой карточкой, которую он возьмет в одном из номеров газеты. С помощью такой карточки из банкомата шантажист хотел ежедневно снимать 50 тысяч долларов.

Милиция не смогла выполнить его требование.

Предложенный способ передачи денег, о котором консультировались с экспертами в области банковского дела, оказался технически невозможен.

Как потом стало известно, пока шли эти переговоры, злоумышленник отнюдь не метался по всему побережью, как первоначально предполагалось. Он спокойно купался в Анапе. На пляже его и сцапали – в кабинке для переодевания. Гениальный шантажист обнаглел настолько, что писал свои письма прямо на пляже и ушел переодеваться, забыв на лежаке черновик. Любопытные курортники в него тут же заглянули, сообразили, что к чему, позвонили в милицию и в ожидании ее заблокировали кабинку со злоумышленником, оказавшимся местным провизором.

В общем, заслуга милиции в поимке преступника была невелика.

Всей этой информацией снабдил Гордеева Генрих Розанов, в юридическую консультацию которого обратился за помощью руководитель русского Пен-центра, обеспокоенный судьбой журналиста Бунича. Против Бунича, редактора газеты «Анапский полдень», было возбуждено уголовное дело. Именно он передал на Сочинское телевидение сведения о том, что террорист собирается отравить роддома. Ну а когда оказалось, что он (террорист) и сам родом из Анапы, тут уж за Бунича взялись всерьез. Его обвиняли едва ли не в пособничестве террористу. Руководство Краснодарского УВД было в ярости и требовало «немедленного заключения писаки под стражу» (дословная цитата, вырвавшаяся у замначальника УВД во время телевизионного интервью). Президент российского Пен-центра – известный правозащитник и близкий друг Генриха Розанова, они были знакомы без малого полвека, а в 70—80-е годы Розанов был одним из немногих юристов, которые не боялись выступать защитниками на процессах против диссидентов. Разумеется, он принял случившееся близко к сердцу.

Гордеев вполне мог позволить себе заказать машину или взять ее напрокат, но решил, что ни к чему выделяться из основной массы курортников, и поехал на автобусе. Садам и виноградникам, казалось, не было конца, и он заснул, чего никак удавалось в самолете…

– Приехали, – сказал радостный детский голосок, и прежде чем Гордеев открыл глаза, другой голос, женский и сварливый, добавил:

– А чего это он не выпускает?

Действительно, водитель двери открывать не торопился. Он оглянулся на своих пассажиров, во взгляде была снисходительность аборигенов. Водитель сказал:

– Да будет вам известно, Анапа – это бывшая столица государства племени синдов, известна также как поселение Синдакская Гавань, или Синдика. В IV веке до нашей эры Синдика была присоединена к Боспорскому царству и называлась Горгиппией. В 1475 году поселение захвачено Турцией. В 1829 году присоединено к России…

– А может, он такой террорист? – пошутил Гордеев. – Пока не расскажет все про историю родного города, из салона нас не выпустит?!

Шутка понимания не нашла. На Гордеева посмотрели, как на врага народа.

В Анапе проживали 5 тысяч жителей. Разумеется, в сезон население многократно увеличивалось. Такая популярность объяснялась крайне просто – тут был отменный климатический и бальнеологический курорт.

Великолепные пляжи с нежным мелкозернистым песком Гордеев оценил первым делом – плюнул на все и пошел купаться.

Он созвонился с журналистом и сказал, что он московский адвокат, приехал его выручать.

– Все ясно. Встретимся через полчаса в Горгиппии, – сказал Бунич.

– А где это?

– Найдете.

Найти действительно оказалось несложно. Первая же тетка, у которой Гордеев спросил дорогу, выпучила глаза и долго удивлялась, как можно не знать такое замечательное место.

Горгиппия оказалась музеем под открытым небом, это были остатки античного города. Гордеев бродил среди развалин минут двадцать, когда явился Бунич. Был он лыс, а немногочисленные седые волосы свисали с висков до плеч. Он беспрестанно оглядывался и курил.

Гордеев подумал: «Сейчас он спросит меня, не привел ли я хвост».

– Как долетели? – спросил журналист. – Как вам вообще вся эта заварушка?

– Да, для вашей дыры это должно быть историческое событие, – уважительно покивал Гордеев.

– Наш город известен с пятого века до нашей эры, – назидательно выговорил ему Бунич.

– Понятно, понятно, – вздохнул Гордеев. – Я уже знаю, что вы все тут большие патриоты. Ну а от дремучего московского адвоката-то что требуется?

В Анапе Гордеев, к собственному удивлению, не задержался. Для начала он попросил Бунича составить ему досье на руководящих работников УВД. Тот снисходительно усмехнулся, но просьбу выполнил, на следующий день у Гордеева были соответствующие материалы.

Все оказалось доступно, как детский конструктор. Жена заместителя начальника УВД была директором частного роддома в Сочи. Когда Гордеев это обнаружил, он даже засмеялся: в его практике таких легких раскладов давно не встречалось. Сам по себе этот факт, конечно, ничего криминального не таил. Но для защиты он был очень удобным оружием – становилась очевидной личная неприязнь милицейского начальника к журналисту, предавшему огласке требования террориста, после чего роддом вынужден был закрыться на неделю. За судьбу Бунича можно больше не опасаться. Мало-мальски квалифицированный адвокат мигом возведет вокруг него такой защитный бастион, атаковать который себе будет дороже.

Гордеев позвонил в Москву и сообщил обо всем Розанову. Обрадованный шеф разрешил ему побить баклуши на море еще несколько дней. И Гордеев поехал в Сочи, где для него был забронирован номер в гостинице… «Московская».

Торопиться теперь (тем более после того как тело Ольги Реутовой найдено) ему было вообще некуда. И, говоря по совести, он был рад удрать из Москвы, где сохранялся хоть один шанс из десяти миллионов встретить ее отца, профессора Портнянского.