Текст книги "Запоздалый приговор"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Гордеев невесело усмехнулся.

Воронова отреагировала мгновенно:

– Это вы по поводу Ольги Реутовой сейчас? Ее маленьких пристрастий?

– Как вы… догадались? – изумился Гордеев.

– Опыт – сын ошибок трудных…

– Какой еще опыт?! Какие ваши годы!

– Ну ладно, – сжалилась Воронова. – Скажу, так и быть. Я на самом деле специально манок этот забросила – про казино. Чтобы понять, что вам известно. Может, вы и хороший адвокат, но шпион из вас – никакой. Все на лице сразу же нарисовано. Какая эмоция вас посещает, вы ее тут же своей мимикой и проигрываете.

– Что, так заметно? – расстроился Гордеев.

– Не переживайте, людей, которые могут так это читать, один на миллион, это не тренинг, это – талант.

– От скромности вы не умрете, – заметил Гордеев.

– А зачем? Жизнь коротка. Поэтому, чтобы не терять времени даром, предлагаю вам сейчас, не раздумывая, перепихнуться на этом вот, – она показала пальцем с внушительным перстнем, – столе.

– Что?!

– Вот, – удовлетворенно сказала Воронова. – Опять собой не владеете. Как вы свои процессы выигрываете, я вообще не понимаю. Наверно, готовитесь очень тщательно. Шутка это была, – объяснила она. – Мальчика в приемной видели?

– Ну, – сказал Гордеев, вытирая лоб.

– Мой, – коротко объяснила Воронова. – А вы – не в моем вкусе. Вообще. Ну ладно, давайте спрашивайте, зачем пришли, и попрощаемся. Мое время денег стоит, знаете ли.

– Я уже понял, – вздохнул Гордеев. – Ира, что вы думаете об Ольге Реутовой?

– Честно?

– Разумеется.

– Ничего не думаю.

– Но вы же с ней знакомы? Вы можете как-то объяснить ее смерть?

Воронова помолчала. Потом вздохнула:

– Многовато совпадений, правда? Три смерти. И все примерно рядом. Нет, господин адвокат, нет у меня никаких версий. Единственно, что могу сказать, я эту суку терпеть не могла. Думаю, она мне взаимностью отвечала.

Гордеев подумал, что если, зная такое отношение жены к его помощнице, Реутов никак не реагировал, значит, Воронова в его профессиональной жизни играла значительную роль.

– Ира, а как давно вы были знакомы с Реутовым?

– Сколько себя помню.

– Что это значит? Вы ходили в один детский сад?

– Примерно. Я была пресс-атташе нашей лыжной сборной, когда он выступал. Мне тогда было двадцать с хвостиком, я еще на журфаке училась.

– Ах, вот как! – обрадовался Гордеев. – А я как раз хотел подробней узнать о его спортивном прошлом. Я слышал, что он прекратил выступать в двадцать восемь лет из-за травмы колена. Это так?

– И да и нет.

– Поясните.

– Витя всегда был себе на уме. Он, говорят, подавал некоторые надежды, но суперзвездой никогда не был. И не мог стать. Максимум, чего он достиг, – стал чемпионом мира в эстафете. Он, конечно, все про себя хорошо знал. Травма дала ему легальную возможность завязать с большим спортом и перейти в бизнес.

– Я думал, он работал в Спорткомитете, после того как…

– Так это же бизнес и был! – перебила Воронова. – Тогда спортивный бизнес такие льготы получил – только успевай деньги зарабатывать. Табак, алкоголь…

– И ваш Виктор успел?

– Не особенно. Он, видите ли, надумал политикой заняться. И меня в какой-то момент уговорил… После того как он из биатлона ушел, мы же не общались пару лет, я продолжала работать пресс-секретарем, только это уже совершенный отстой был. В девяносто третьем после октябрьской пальбы мы с ним пересеклись на каком-то отмечалове «победы демократии», и он мне говорит: старуха, бросай свое болото и переходи ко мне, ты же здорово умеешь с людьми работать, ты мне пригодишься! Ну, я и бросила.

– Еще я слышал, – сказал Гордеев, – что вашего шефа приглашали на работу в какое-то министерство, но он отказался.

– Хм, – отозвалась Воронова. – А где вы это слышали?

– Это имеет значение?

Воронова немного подумала, как оказалось, его вопрос она проигнорировала. Сказала:

– Наверно, родственники нажужжали. Жена?

– Его жена утонула, – напомнил Гордеев. – Но вообще-то, близко к тому.

– Ладно, я скажу. Его приглашали в Министерство обороны. В девяносто пятом, кажется. Тогда еще штатские там не работали, и это выглядело экстравагантно. Хотели, чтобы он конверсионный отдел возглавил. У них там не было человека, который умел бы профессионально торговаться. Витя чуть было не согласился.

Тут у Гордеева в голове что-то щелкнуло, и он ляпнул:

– Не генерал Хондяков, случайно, его звал?

– Нет, вы определенно знаете больше, чем говорите, – с беспокойством отметила Воронова.

– Не волнуйтесь, я просто угадал. Давайте заключим джентльменское соглашение?

– Ну, дает! – абстрактно пожаловалась Воронова. – Я ему битый час рассказываю, как учу людей обходить всякие дурацкие джентльменские соглашения, а он… Чего вы еще хотите от бедной женщины?

– Сначала скажите, вы верите, что Реутов погиб случайно?

– Я допускаю, что он мог кому-то здорово мешать. И верю, что он мог погибнуть случайно.

– Что он делал в аэропорту?

– Понятия не имею.

– Это правда, что он без вас никуда не ездил?

– Что касается работы – да.

– Значит, это была не деловая поездка?

– Откуда мне знать? Возможно, сверхделовая, сверхсекретная!

– У вас в последнее время испортились отношения? – наступал Гордеев.

– Ничего подобного… Эй, эй! – опомнилась Воронова. – Подождите с вашими вопросами! В чем соглашение-то джентльменское?

– Ага, – обрадовался Гордеев, – видите, мы тоже не лыком шиты.

Воронова посмотрела на него с интересом.

– Да… Любопытно. Как это вы меня увлекли? Ну и?

– Я готов держать вас в курсе моего частного расследования. Но вы в любой момент– должны быть готовы мне помочь соответствующей справкой. В этом деле может оказаться больше политики, чем я привык переваривать. Без вас мне не справиться.

– Ну что же, – задумалась Воронова. – Кажется, действительно вам моя методика без надобности.

– Какие у него были отношения с Шерстяком?

– Последнее время – сугубо деловые.

– То есть раньше – душевные?

– Я этого не говорила. Просто раньше они много времени вместе проводили. А в последнее время, мне кажется, Виктор Шерстяка просто терпел. Он его воспринимал как трамплин для собственной карьеры.

– А Шерстяк разве этого не понимал?

– О, вы скажете тоже! Это был тот еще жук. Он только с виду производил такое впечатление… советское, знаете ли. Вообще-то он бывший кагэбэшник.

– Как кагэбэшник? А я думал – партийный работник.

– Начинал он в сочинском КГБ. Это потом его в партаппарат засунули.

– Вот тебе на! А его приятель, этот генерал Хондяков?

– Тоже туманная личность. Мне кажется, Виктор про него что-то такое знал, от чего этот Хондяков спал плохо. Но это на уровне ощущений, никаких фактов, понимаете?

– Да. Ирина, а вы общались с Шерстяком после того, как Реутов разбился? Как он отреагировал?

– Не знаю. Я просто послала ему телеграмму, и все. Он мне ответил, что взял билет в Москву – на похороны.

– Куда он, разумеется, так и не попал, – добавил Гордеев. – Последний вопрос. Скажите, вы не собираетесь в депутаты?

– Зачем это? – удивилась Воронова.

– Например, продолжить дело вашего друга, так сказать. И потом – свято место пусто быть не должно, верно?

– Какое дело? – Воронова недоуменно смотрела на Гордеева.

– Откуда я знаю? Вам виднее, чем вы тут занимаетесь.

– Ну, вы даете. Хотите, расскажу самый популярный у нас в Думе анекдот? Сидит ворона на суку, во рту сыр. Внизу лиса бежит: «Ворона, ты на выборы пойдешь?» – «Нет!» Сыр, конечно, выпадает. Ворона сидит и думает: «Если бы я сказала «да», что-нибудь изменилось бы?» Так зачем мне в депутаты?

Часть шестая ЦВЕТОК ПОД ЛОЗАННОЙ

1

Женевское озеро напомнило Римме родные места, где разлив Волги был так же широк и живописен. Противоположного берега почти не было видно, он намечался едва видимой узкой темной полосой. А когда утром наползал туман, зеркальная гладь казалась уходящей в неведомый фантастический мир, в котором не существовало конца и царили вечная тишина и покой, нарушаемые лишь слабым всплеском набегающих на берег волн.

Они с Виктором поселились в небольшом отеле в сотне метров от озера. Скромный, всего в два этажа, он тем не менее соответствовал всем европейским нормам. В конце сентября здесь было не много туристов, что оказалось им только на руку: спокойное место, где можно уединиться и не привлекать к себе лишнего внимания.

Сперва они совершили маленький вояж на арендованном автобусе по Швейцарии, потом поднимались в Альпы и катались на лыжах. Римма кататься не умела, но за три дня инструктор научил ее более-менее управляться с ними, и она даже пробовала одолевать несложные спуски. У нее получалось, а Виктор радовался ее успехам.

– На следующий год и не вспомнишь, что когда-то не умела на лыжах стоять, – говорил он посмеиваясь.

– На следующий год? – переспрашивала она.

– А почему бы и нет! Тебе ведь здесь нравится?

– Очень! – искренне восхищалась Римма.

– Тогда пусть это будет нашей первой традицией – осенняя поездка в Швейцарию.

– Витя, я так тебя люблю! – Она приподнималась на цыпочках и, обхватив его шею, целовала в губы.

– И я тебя, малышка, – отвечал он.

Особенно нравились Римме водные прогулки.

Можно было нестись, ловя лицом ветер и ощущая внутри приятный, щекочущий холодок. А можно было просто заплыть подальше от берега и, выключив мотор, вдыхать полной грудью этот диковинно чистый воздух и слушать тишину. В такие минуты казалось, что вокруг не существует никого, кроме них двоих. И кроме плещущейся о борт воды. Виктор научил ее управлять катером. Римма нашла, что это довольно легко: ни тебе сумасшедшего городского движения, ни светофоров – три кнопки и руль, вот и вся премудрость.

Вечера они проводили в уютном ресторанчике отеля. Танцевали, а потом шли в бар или бильярдную. День неизменно заканчивался на просторной лоджии, с которой открывался сказочный вид на озеро и выраставшие на другом его берегу горы. Их заснеженные вершины, подсвеченные уходящим солнцем, полыхали на фоне густо синеющего неба. Виктор объяснил, что это Западные Альпы и там уже Франция. Римма чувствовала себя наисчастливейшим человеком в мире. Она за границей и в таком красивом месте! Рядом горячо любимый ею человек. И двадцать четыре часа в сутки они вместе.

Иногда, правда, выплывали мысли об Ольге. Виктор так о ней и не рассказал, и у Риммы вскрывалась старая, уже было затянувшаяся боль. Мелочи в их отношениях, в его поступках и словах превращались в очень значимые и важные, за которыми таилось нечто нехорошее, скрытое пока от нее. Да, Виктор, бросив все дела в Москве, повез ее отдыхать. Да, в течение трех последних недель он практически каждую ночь оставался ночевать в ее квартире. Да, он недвусмысленно дал понять, что собирается изменить их отношения, придав им официальную форму. Но! Он не сказал об этом прямо, не сделал предложения, пусть пока еще не выйти за него замуж, а хотя бы жить постоянно вместе, в гражданском браке. Он даже не заикнулся, что женат, не то чтобы сообщить, что решил наконец развестись.

Все это Римму несколько угнетало, но она гнала от себя подобные мысли, чтобы не отравлять счастливые мгновения счастья. «Потом, все потом. Когда вернемся в Москву. Вот тогда и поговорим откровенно…»

Однажды, гуляя по Лозанне, они зашли в ювелирный магазинчик. Римме приглянулось колечко с крохотным изумрудом, и она долго не могла оторвать от него глаз. А за ужином Виктор протянул ей коробочку и попросил тут же открыть. Она ахнула: на бордовой подушечке лежало то самое колечко, искрясь и помигивая ей изумрудным глазом.

– Это же ужасно дорого!

Он улыбнулся и надел колечко на ее палец.

– Это лишь маленькая толика того, чего ты заслуживаешь.

2

Утро выдалось ясным и солнечным, с неспешно плывущими в голубом небе редкими размытыми облачками. Погода словно подыгрывала, даря погожие дни и давая возможность сполна насладиться отдыхом.

В девять часов они, как обычно, вышли после завтрака из отеля и направились к лодочной пристани. Последние пять дней утренняя прогулка по озеру стала чем-то вроде приятного для обоих ритуала. Уже у самой пристани их догнал запыхавшийся портье и передал, что Виктору звонят из Москвы.

– И тут достали! – недовольно тряхнул он головой. – Это, скорее всего, по работе, так что разговор может затянуться… Малыш, ты пока покатайся где-нибудь недалеко. Сама ведь справишься? – И, когда она кивнула, добавил: – А чуть позже подберешь меня.

– Нет проблем! – отозвалась она весело и чмокнула его в щеку. – Тогда я пойду?

– Смотри, не лихачь только! – шутливо погрозил он.

– Так не на Садовом же кольце, – в тон ответила она.

Римма уже спешила к катеру, который они зафрахтовали до конца отпуска. Белый, с красной полосой по обоим бортам и выступающим над палубой капитанским мостиком, он был точной копией киношных, на которых предавались развлечениям далеко не бедные люди. Катер был двухмоторный, но послушный, как ягненок; при самом малом навыке управлять им смог бы и подросток. Римма же прошла курс обучения под непосредственным руководством Виктора и имела уже достаточный опыт обращения с этим покладистым зверем.

Она включила два синих тумблера, что означало запуск обоих двигателей, передвинула ручки мощности чуть от себя. Катер ожил, как проснувшееся вдруг морское чудище, моторы стали набирать обороты. Римма помахала Виктору рукой – он как раз оглянулся посмотреть, как она выруливает с места швартовки, – и, добавив мощности, направила свое маленькое судно к центру озера.

Еще влажный утренний воздух наполнял легкие, создавал ощущение небывалой легкости, будто она стремительно парит над зеркальной гладью озера, слившись воедино с несущим ее покорным морским зверем. Настолько чудесным было это чувство, что она позабыла, как еще минуту назад с грустью думала о предстоящем завтра расставании и с этими прогулками, и со Швейцарией. Они с Виктором возвращались в Москву, к их новой жизни. Но какой она будет, эта жизнь? Римма надеялась, что лучше, чем была до того. Так, во всяком случае, он обещал. И она ему по-прежнему верила.

Вот только серьезный разговор, которого они пока избегали, она решила не откладывать, а поговорить с Виктором сегодня же. Как он все себе представляет и насколько официальной будет ее, Риммы, роль. Быть любовницей ей уже порядком надоело, хотя чувства вины перед Ольгой она не испытывала. Это их внутрисемейные дела, которые давно дали серьезную течь. И если уж мужчина решился уйти к другой, значит, у него на то должны быть причины. А судя по холеной и изнеженной Оленьке, они были. И основательные. Так что в этом плане Римма для себя поставила жирную точку. Причиной ее желания ускорить их с Виктором основательную беседу послужило возникшее два дня назад подозрение, что она снова беременна. Все старые симптомы, через которые она уже однажды прошла, были налицо. Римма, конечно, хотела убедиться наверняка, но сгорала от нетерпения побыстрее определиться с дальнейшим положением вещей…

Моторы негромко гудели, вспенивая за кормой воду.

Она не стала уплывать далеко, рассчитывая, что Виктор все же не задержится у телефона долго, и стала разворачивать катер. На полуразвороте штурвал неожиданно заклинило, но Римма знала, как надлежит поступать в подобной ситуации, – провернуть штурвал в обратном направлении, чтобы затем вновь повторить маневр. Но он не двинулся с места. Как прирос.

– Боже… – вырвалось у нее.

Естественным порывом было остановить двигатели: рычаги до упора назад, нажать красную кнопку. Она проделала все с молниеносной скоростью.

Никакого эффекта. Оба двигателя продолжали работать на полную мощность, и не собираясь глохнуть.

Она судорожно сжимала уже совершенно бесполезный штурвал, вновь и вновь пробуя сдвинуть его с мертвой точки, но тот не поддавался. А катер с неослабевающей скоростью мчался вдоль прибрежной полосы. Римма прикинула на глаз расстояние: не больше полукилометра. Не так уж и мало! Заметили ее с берега?! Видит ли Виктор, в какое положение она попала?! Но если даже допустить, что за ней наблюдают, то со стороны, да еще с такого расстояния, однозначно решат, что девушка, как выразился Виктор, «лихачит».

Ладони вспотели от напряжения. В горле сделалось сухо до колик. К глазам покатились со лба первые капли пота. Римма смахнула их рукой.

Нос катера подпрыгивал, разрезая воду, поднимая тучи прозрачных в взошедшем солнце брызг. В другое время такая картина привела бы ее в дикий восторг. Но сейчас она с ужасом обнаружила, что почти ровный до этого берег стал закругляться, наползая, вырастая у нее на пути. Точнее, у вышедшего из-под контроля, взбесившегося судна. Она в надежде оглянулась: их отель превратился в крохотную, еле различимую точку.

– Да остановись же ты! Чертова железяка!!! – Римма заколотила кулаками по умершему штурвалу, зачем-то ударила носком по обшивке.

Ничего не помогало. Катер упорно рвался вперед. И так же упорно й неотвратимо приближался беспощадно изогнувшийся берег. Уже стали видны крупные камни, выступающие на мелководье, и беспризорные стволы рухнувших когда-то сосен.

Она снова закричала, уже понимая, что ничего не сможет сделать и никто не успеет помочь. Слишком поздно. Сейчас она разобьется об эти камни и эти стволы. Об этот чужой берег. Мелькнула последняя, слабая надежда. Но тотчас погасла, едва Римма взглянула на показатель топлива: бензина было еще предостаточно.

Камни и берег и стволы на нем увеличивались в размерах.

Она зажмурила глаза, первый раз в жизни жалея, что не знает ни одной молитвы.

И вот нос катера утробно ухнул, на что-то наскочив. Но, издавая скрежет и стон, кренясь набок, продолжал двигаться, почти не замедлив свою сумасшедшую скорость.

Римма не решалась открыть глаза. Ждала. Ждала, когда ЭТО произойдет.

Новый, намного сильнее удар лишил ее равновесия и опоры под ногами, оторвал от палубы. Буквально вздернул вверх и в сторону, взорвав барабанные перепонки ужасающим грохотом.

3

На террасе отеля, попивая за белым пластиковым столиком кофе и просматривая свежую газету, сидел уже не молодой, но спортивного типа мужчина. Он поселился в отеле десять дней назад, редко посещал ресторан, предпочитая заказывать обеды в номер, и ни с кем не общался. Такое поведение клиента не явилось для обслуживающего персонала чем-то из ряда вон выходящим. Напротив, в их отеле часто искали уединения многие деловые люди, уставшие от каждодневной городской суеты и психологических нагрузок.

В это утро он не нарушил своей привычки: вышел на открытую террасу, примыкающую к бару, и заказал чашку капуччино и свежий номер местной «желтой» газетенки, освещавшей в основном последние европейские сплетни. Если бы принесший заказ официант немного задержался и оказался полюбопытнее, он несомненно заметил бы, что господин в спортивном костюме то и дело поглядывает на озеро.

Когда катер, отчаливший не так давно от пристани, начал разворот, господин опустил руку в карман. Маленькая, похожая на дистанционный пульт коробочка, которая покоилась в нем, имела всего две кнопки. Господин по очереди нажал их.

Катер прекратил маневр и, как сорвавшийся с цепи, понесся вдоль береговой линии. Внимания на это никто из находившихся на пристани и у отеля не обратил. Но когда он не стал уходить вправо от изгиба берега, лодочный смотритель громко выругался, а вышедший из отеля высокий темноволосый мужчина бросился к пирсу.

Немолодой господин наблюдал, чуть отставив в сторону газету. Катер-камикадзе превратился в стремительно несущуюся по озеру точку. Он не останавливался и не сворачивал, упрямо пер в одном направлении. На пирсе уже собралась толпа, махали руками, кричали. Наконец катер на полной скорости налетел на прибрежные камни, скользнул по ним, как по трамплину, и, пролетев по воздуху, врезался в валуны и бурелом. Красное с желтыми языками пламя взметнулось вверх. До отеля донесся грохот. И почти сразу к небу потянулись черные щупальца дыма…

Мужчина за столиком, сделав глоток кофе, вернулся к газете.

4

Бабка Прасковья, беззвучно двигая тонкими, высохшими губами, раскладывала карты. И всякий раз, когда выпадал король пик, сокрушенно качала головой. Наконец она собрала карты в колоду, отложила их в сторону. Посидела какое-то время не двигаясь, глядя перед собой. И вдруг резко повернула свое старушечье, изъеденное морщинами лицо. Глаза полыхали недобрым желтым огнем, рот растянулся в жуткой усмешке, обнажая редкие острые зубы.

«Я ведь предупреждала тебя, деточка! Черный человек! Берегись его!» – полушептала-полукаркала она, вставая из-за стола и приближаясь к Римме.

Движения ее были бесшумны.

«Не послушалась меня? Не поверила, значит?»

Римма похватала ртом воздух, намереваясь сказать хоть слово в свою защиту, но голос куда-то пропал. А бабка Прасковья ткнула в нее свой скрюченный палец и продолжала: «Это тебе наказание, деточка. За глупость твою и неверие. Теперь выпутывайся, как сама знаешь. А я тебе больше не советчица…»

Римма резко, одним толчком вернулась в сознание. Будто вынырнула из вязкого, как трясина, мрака. С трудом разлепила веки.

Ночь сменилась днем, ослепительно белым и ярким. Настолько ярким, что она опять прикрыла глаза. И опять открыла. Все вокруг было незнакомым… и действительно белым. И стены, и потолок, и одеяло, укрывавшее ее. Лишь шторы на окнах имели нежно-голубую окраску.

Где она? Как сюда попала? И что вообще произошло?

Медленно возвращалась память. Из разбитых осколков складывалась пока еще не совсем цельная и ясная картина. Она помнила только, как мчалась на потерявшем управление катере прямо на берег. Вспомнила охвативший ее ужас. Потом был сильный толчок, подбросивший ее… Куда? На берег? В воду? Этого она уже не могла вспомнить… А затем, кажется, сильный взрыв. Или то взорвалось ее сознание?

Она еще раз огляделась. Маленькая светлая комната, где она лежала, имела дверь. У кровати стояла тумбочка. С другой стороны длинный штатив с пластиковым или стеклянным (она не могла разобрать) баллоном, от которого к ее правой руке тянулась зеленая гибкая трубка, оканчивавшаяся иглой. Игла крепилась к руке круглым пластырем, но боли от укола Римма не чувствовала. Как не чувствовала и поступления в ее вытянувшееся на кровати тело прозрачной жидкости, наполовину заполнявшей баллон. Она вообще ничего не чувствовала. На прибор, стоявший рядом со штативом, она обратила внимание не сразу. На зеленом экране высвечивались шкала и горизонтально движущаяся кривая. Слышалось тихое попискивание. Не сразу она заметила и два тонких проводка, отходящих от незнакомого прибора. Они тоже, как ни странно, тянулись к ней. А точнее, к ее голове.

Римма сделала усилие, чтобы пошевелить руками. И ей это удалось. Постепенно, чуть-чуть, но она начинала чувствовать свое тело, управлять им. Она поднесла руки к вискам. Так и есть – проводки крепились к ним. И таким же круглым пластырем, что и к руке. Что это? Зачем? Первой мелькнула испугавшая ее мысль об опытах над людьми. Может, и над ней сейчас проводят какой-нибудь эксперимент. Но она отбросила эту версию как маловероятную. Ведь была катастрофа на озере – она это хорошо помнила, – а она являлась в ней пострадавшей. Скорее всего, она в обычной больнице, а не в каком-то закрытом научном центре. И обычные врачи ставят ее на ноги.

Да, именно так все и обстоит!

Убедив себя в этом, Римма ощутила навалившуюся на нее усталость. Сделала всего-то одно-два движения руками, а силы уже на исходе…

Напоминание о памяти вернуло к сну. Или к кошмарному видению. Чем бы это ни было, оно вызвало мелкую судорогу по всему оживающему телу. Перед глазами отчетливо возникли образы шепчущей бабки Прасковьи и еще… перекошенного гримасой боли лица матери. Они стали накладываться один на другой, вытягиваться, увеличиваться в размерах, заполняя собой все свободное пространство маленькой палаты… Римма закричала, совершенно не понимая, явь это или продолжение кошмарного сна. Но вместо крика вырвался лишь слабый стон, тут же отозвавшийся в голове острой болью.

Попискивание странного прибора перешло в сильный непрерывный зумер. И почти сразу распахнулась дверь палаты…

– Вот и хорошо, вот и умница, – ласково говорила склонившаяся над кроватью молодая женщина. На ней были белые халат и шапочка. Лицо улыбалось, и от улыбки этой повеяло теплом. – Пришла наконец-то в себя. Сильная девочка!

Римма продолжала всхлипывать и тяжело дышать.

– Ну же, что ты, что? Перестань… – Рука вошедшей женщины нежно гладила ее по щеке. – Успокойся, милая. Все уже позади.

Римма не понимала, что позади и почему ей нужно из-за этого успокоиться.

– Где я? – с трудом выговорила она.

– В больнице, конечно. В очень хорошей больнице, – так же ласково ответила женщина в белом.

– До-олго? – на большее у Риммы не хватало сил.

– Около месяца.

– М-ме-сяца?!

– Да. И это просто чудо, что ты вернулась к нам.

– К-к-кому?!

– На этот свет, конечно, глупенькая! – Женщина вытерла салфеткой выступившие на Риммином лице капельки влаги. – Тебе нельзя волноваться и много говорить. Отдыхай пока, набирайся сил. Они тебе скоро понадобятся.