Текст книги "Отложенное убийство"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Как только «прослушка» была установлена, Денис метнулся в свое укрытие. И вовремя: примерно через полминуты он имел удовольствие видеть, как Галю Романову провожает до калитки человек, очень похожий на тренера Михайлова.

21 февраля, 22.29. Филипп Агеев

– Я думаю, – набрав в грудь побольше воздуха, начала Ритуля, – что его прячет двоюродный брат, Сергей Логинов по кличке Зубр…

Лишь многолетняя закалка позволила Филиппу Кузьмичу сохранить все то же бесстрастное и участливое выражение, ничем не проявив изумления и радости. Смутные догадки обрели плоть и кровь: Зубр и Логинов – действительно один и тот же человек! А Ритуля уже, не останавливаясь, на всех парах давала показания против двоюродного брата Логинова, Антона Сапина, фактически обвиняя его во всех громких убийствах, которые числились на совести «Хостинского комплекса».

Ритуле давно было не с кем побеседовать по душам, и теперь, глядя в доброе, исполненное сочувствия лицо, она торопилась выложить, как ей было трудно, до какой степени ее удручала пародия на семейную жизнь, которую они с Антоном создали для себя. Если в обычной семье муж, приходя с работы, рассказывает жене о том, что на носу квартальный отчет, о том, что сам Иван Иванович предложил ему повышение, а там недалеко до поста начальника отдела, то Антон Сапин приносил в мирный Ритулин дом другие новости. О том, кого Сапин ликвиднул на этой неделе. Как удалось заманить его в ловушку. С охраной он был или нет, сопротивлялся или нет. И прочие прозаизмы киллерского быта.

Антон не упускал случая похвастаться перед своей женщиной, которой полагалось восхищаться его доблестью. Ритулю особенно поразил скупой, но выразительный рассказ Антона, как он кончил Гришу Музаева – лидера чеченской группировки. До поры до времени Музаева не трогали, но он стал больно борзый: на одной из попоек во всеуслышание хвастался, что скоро весь Сочи будет под ним, и обещал разделаться с «зубрами». Такого наезда люди Сергея Логинова стерпеть не смогли… Гриша собирался жениться. На свадьбе полагается красоваться в новом шикарном костюме, и, чтобы костюм удовлетворял требованиям, Музаев не раз посещал пошивочное ателье. Оставив машину возле арки, он пересекал двор, спеша на примерку… Сапин разрядил в него полную обойму. Новый костюм пригодился все-таки: в нем Музаева уложили в гроб.

Спустя год Антон убил крутого авторитета – лидера группировки из города Кудепста Артема Артемова. Он, выйдя из тюрьмы, намеревался вернуть себе контроль над рядом коммерческих предприятий, к тому времени надежно закрепленных за «Хостин-ским комплексом». Но на свободе прожил недолго – Антон выследил его и расстрелял машину из автомата прямо на ходу. Спустя месяц настала очередь преемника Артемова – Ермишкина. Как в гангстерской саге, Сапин назначил Ермишкину встречу для решения проблем и хладнокровно убил выстрелом в затылок.

Но самым удачным своим делом Антон Сапин считал убийство контролировавшего сочинский мясокомбинат Валерия Демченко. Уж очень удачно обставлено оно было, уж очень хороши были декорации! Неоднократно получавший предупреждения от Зубра Демченко не желал сдаться и, зная, что угрозы такого человека надо воспринимать всерьез, нигде не появлялся без охранников. Прямо-таки в сортир не ходил без того, чтобы охранник не держал на мушке киллера, который может непредвиденно вынырнуть из-за сливного бачка. Ну киллер возник совсем в другом месте, само название которого вдохновляло, а именно на бойне. Там, где коров подготавливают к изготовлению из их копытных тел любимой населением колбасы, Сапин с помощниками подкараулил Демченко. Сначала автоматные очереди разрезали пополам охранников, затем пришла очередь самого Демченко, который долю минуты все до пронзительности отчетливо видел и понимал, вот только поделать ничего не мог. Одним словом, бойня превратилась в бойню. Шутка профессионала.

– Знаешь, Белла, – признавалась подруге Риту-ля, – когда он мне такие вещи рассказывает, я под него неохотно ложусь. Страшно как-то…

– Чего ты боишься, глупенькая? – резонно возражала Белла. – Антон же не на работе, а тебя никто пока не заказал. Так что давай, как в том анекдоте, расслабься и получай удовольствие.

Но, несмотря на эти трезвые соображения, после рассказов Антона удовольствие Ритуля получать не могла. Ее робкий небольшой ум запутанно блуждал то во дворе пошивочного ателье, возле стеклянной двери которого на мгновение задержался жених, лелеющий мысли о близком счастье; то на бойне, где кишки неудачливого Демченко, перешедшего дорогу всесильному Зубру, беззастенчиво выпятились из разорванного живота розовыми пузырями, словно предлагая изготовить из них кровяную колбасу. А пальцы, что теребили ее соски, касались груди так технично… наверное, так же деловито они собирали и разбирали пистолет…

Красноречие Ритули Вендицкой не иссякало в течение полутора часов.

19 февраля, 13.18. Андрей Масленников

– Обедать будешь? – равнодушно спросил у Масленникова охранник.

Андрей Николаевич Масленников частенько отказывался от пресной и безвкусной тюремной еды, вспоминая изреченную Омаром Хайямом истину: «Ты лучше голодай, чем что попало ешь, и лучше будь один, чем вместе с кем попало». Но сегодня у него разгулялся аппетит. В конце концов, не исполнив вторую часть хайямовской рекомендации, было бы слишком неосмотрительно следовать первой.

– Вот так, молодец, – одобрительно сказал охранник, глядя, как строптивый заключенный вычищает хлебной коркой жестяную миску. В том, что Масленников начал есть, как все нормальные зэки, охранник увидел благоприятный признак, подумав, что строптивость пошла на спад. Давно пора! А то надоело уже… Масленников не то чтобы относился к злостным нарушителям режима, но чувствовалось, что даже в СИЗО он старается установить свой порядок. А этого не будет! Никогда не будет, чтобы их порядок установился! Охранник был преисполнен молодости и энтузиазма. В отличие от Никифорова и Бойко предложение сделать что-то незаконное в помощь преступникам он воспринял бы как личное оскорбление, и деньги здесь роли не играли. Он считал, что хорошие люди должны покончить с преступностью, и не сомневался, что рано или поздно так и получится.

«Дурак», – подумал о похвалившем его охраннике Андрей Николаевич, заканчивая питаться невкусным тюремным варевом. Варево настолько походило на замазку, что есть его было невозможно: только питаться.

«Ничего, – успокоил себя Масленников, – японская кухня тоже безвкусная. У них основное повседневное блюдо – рис без соли, без сахара, безо всяких приправ. Тоже вроде замазки. И ничего, японцы будь здоров как вкалывают, заправясь этим рисом! Надо питаться, чтобы поддерживать в себе нормальную жизнедеятельность. Передачки с воли мне никто не пришлет…»

Нормальная жизнедеятельность понадобилась Андрею Николаевичу, когда окольными путями ему удалось разузнать, что побег Законника оказался удачен. Правда, легавых, которые ему помогли, кажется, заловили, но от них много не добьются. Тем временем Законник сумеет действовать оперативно, выполнить задание. При одной мысли об этом на щеках Кремня расцветал здоровый юношеский румянец, потерянный, думалось, много лет назад, кровь сильнее билась в стенки сосудов. Если бы лучшие врачи, наблюдавшие за его здоровьем много лет за крупные деньги, увидели своего пациента – как пить дать решили бы, что Андрей Николаевич находится не в тюрьме, а в санатории. К нему возвращались силы, возвращалась та самая нормальная жизнедеятельность, на которую он уповал.

«Зачем вам это нужно, Андрей Николаевич? – мог бы с удивлением спросить посторонний человек, чудом проникнув в хитросплетения шахматной игры Масленникова, которую он постоянно вел с самим собой. – Неужели вы действительно рассчитываете, что гибель пусть даже очень влиятельных людей, занимающихся делом «Хостинского комплекса», что-нибудь изменит в вашей участи? Дело ушло на самый верх: своим нежеланием считаться с новыми реалиями, своей, извините, напористой глупостью Зубр поставил под удар всех своих подчиненных, в том числе и вас. Если речь идет о мести, вам нужно было бы мстить за крах всех ваших грандиозных начинаний именно Зубру, а не этим служакам, которые, с какой точки зрения ни посмотри, являются не вашими личными врагами и виновниками ваших несчастий, а нейтрально-равнодушными исполнителями. А если речь идет о том, чтобы уничтожить всех людей, которые способствуют вашему обвинению, на это сил одного Законника не хватит. На это, если начистоту, не хватило бы сил всех «хостинцев», вместе взятых, если бы они еще оставались на свободе…»

Доводы были бы логичны. Но никакая логика не в силах была бы изменить мнение Масленникова о том, что воровская сходка приняла правильное решение, и Законник действует не зря. В этом мнении присутствовала сила поважнее логики: Масленникову сумасбродно льстила мысль, что, даже находясь в заключении, он способен влиять на то, что творится на воле.

Удивительно! Масленников никогда не считал себя склонным к мании величия, он даже, казалось ему, не стремился к власти как к таковой. Превыше всего он ценил удовольствия. Да, он пошел на службу к Зубру, но лишь затем, чтобы сохранить образ жизни, к которому успел привыкнуть и который не собирался менять на тот, из которого чрезвычайными усилиями выбраться. Уголовная романтика, жизнь «по понятиям» – все это оставалось ему чуждо, и если он следовал определенным правилам, принятым в этой среде, то никогда не проникался ими. Так представлялось Андрею Николаевичу… Но, оказывается, не всякая истина очевидна, и не все очевидное – истина.

Посторонний человек (а этим посторонним мог оказаться и сам Андрей Николаевич, приди ему в голову мужественная идея беспристрастно заглянуть в свою душу) выявил бы, что матерый уголовник Кремень пронизал экономиста Масленникова насквозь. Кремень подсказывал Масленникову, что замочить ментов – правильное дело, и Масленников отзывался на это всем своим существом. Бездумно отзывался, неразумно. А может быть, он поглупел?

А может быть, права была глупышка жена, погрязшая в обустройстве небогатого быта и бросившая мужа, когда богатство зашкалило все вообразимые ею пределы? Она делила горе и радость с Андрюшей Масленниковым. С Кремнем делить свою жизнь не смогла. Не перенесла.

22 февраля, 20.03. Максим Кузнецов

Встречу Зое Макс назначил в ресторане: отчасти для того, чтобы поддержать образ столичного бизнесмена, у которого денег куры не клюют, отчасти чтобы укорить ее за голодный прием в барсуковском доме. Естественно, рестораном была выбрана все та же «Морская свинка»: по крайней мере, можно было не опасаться «жучков». Правда, меню, в котором преобладала рыба и морепродукты, Максу не слишком нравилось – от всех этих морских прелестей у него барахлила печень, и без того страдающая от поглощения жирного и сладкого в обычных неумеренных количествах; однако Пафнутьев, с которым договаривались заранее, движением бровей дал понять, что в его заведении найдутся кушанья на любой вкус.

– Отдельный кабинет?

– Да, пожалуй.

Отдельные кабинеты в «Морской свинке» были отдельной песней: имелись среди них отделанные в морском стиле, были – в поросячьем. Макс заказал единственный кабинет, который тривиально соответствовал названию: стены и потолок здесь были разрисованы под джунгли Южной Америки, в просвете между лианами вырисовывалась ацтекская пирамида, а из зеленых зарослей высовывали туповатые мордочки черно-белые морские свинки. Это удовольствие стоило дороже остальных, но Денис отстегнул деньги из кассы «Глории» без малейших возражений. Чтобы Зоя Барсукова не сорвалась с крючка, все должно быть продумано до последней мелочи.

Зою долго ждать не пришлось: они с Максом одновременно приблизились с разных сторон к входу, над которым красовалась знаменитая свинья в спасательном круге. Зоя надела синее платье – то ли для того, чтобы напомнить об их первом сексуальном эпизоде, то ли для того, чтобы не выпадать из морского стиля. Если последняя догадка верна, сейчас ее ждет удивление: надо было надевать зеленое… Она даже не поздоровалась с Максом, она держалась так холодно, что никто из посторонних не заподозрил бы между ними и тени интимности, и он усомнился: уж не выдумал ли он то, что этот первый контакт имел важное значение для Зои? Может быть, Зоя не испытывает к нему никаких чувств, а садомазохистская сцена всего лишь мимолетный каприз для женщины, стремящейся все испытать, перепробовать все виды секса? А согласие прийти в ресторан – ну очень немногие женщины откажутся от ресторана! Если Макс заговорит с ней о том, что было, она выставит его идиотом, насмеется над ним…

Плохо же он знал Зою, оказывается! Как только за ними закрылась на задвижку дверь кабинета (на ней тоже сплетались зеленые мясистые заросли), она бросилась к нему на шею.

– Максим, наконец-то! Я столько думала… я постоянно вспоминала тебя и то, как ты…

Сейчас Макс обязан приложить все усилия, чтобы не оттолкнуть ее: время жесткости еще не настало. Он слегка обнял ее твердые прямые плечи, погладил по светлым волосам. От Зои чем-то пахло: духами, наверное… Вот не понимает Макс этих женщин, хоть ты тресни! С какой стати душиться, если идешь в ресторан? В ресторан приходят затем, чтобы есть, а есть приятнее, когда вокруг пахнет едой, а не, скажем, цветами. Он, между прочим, не травоядный – цветы жевать.

– Я знал, что ты придешь, – ответил Макс, не кривя душой. – Такие люди, как мы, редко встречаются. А потому мы должны держаться вместе.

Зоя каким-то нырятельным движением прижалась к его груди. Ростом она была ничуть не ниже Макса, но по сравнению с огромной Максовой массой выглядела хрупкой и маленькой.

– Зоя, – проникновенно приговаривал он, поглаживая ее по голове, – Зоя моя, бедная Зоя. Как я тебя понимаю – только я один и способен понять тебя. Всем прочим людям это безразлично. Они отвергают нас, смеются над нами. Им кажется, что мы опасны для общества…

Совсем близко раздалось настойчивое тирликанье примитивной версии полонеза Огинского, и Зоя, встряхнувшись, моментально превратясь из маленькой обиженной девочки в бизнесвумен, полезла в свою бархатную, изукрашенную бисером сумочку. Макс опустил на ее плечо тяжелую ладонь.

– Нет. – Это ему удалось сказать без восклицательного знака, но так категорично, что Зоя замерла, не успев нашарить телефон, который продолжал впустую вызванивать полонез Огинского где-то в бархатных складках.

– Чего «нет»? Максим, мне ж звонят! – Она вывернулась из-под его руки, но он ухватил ее за запястье:

– Давай договоримся раз и навсегда: когда мы вдвоем, телефонные звонки для нас не существуют. Если тебя это не устраивает, уходи. Тому, кто тебе звонит, можешь ответить в коридоре.

Макс намеренно шел ва-банк. Если ему удастся выиграть этот раунд, значит, и все, что он наметил следующими этапами, сойдет благополучно. Если же нет… вступает в действие план номер два, который они с Денисом тоже оговорили: Зою просто, тупо, без изысков и затей, хватают, похищают и отвозят на ту же самую виллу в Дагомысе. Конечно, не хотелось бы… Макс вообще человек мягкий… но вот чтобы этого не произошло, сейчас он должен вести себя как отпетый садист. Его беспокоило, что он не слишком похож на садиста с этими своими хипповскими патлами и полнотой, но, с другой стороны, маркиз де Сад с годами тоже раздался в талии, и никому это не мешало.

«Даю установку, – на манер отставной козы Кашпировского, думал Макс, вперяя в Зою непреклонный взгляд, – ты должна мне подчиниться. Ты меня уже слушаешься…»

Пока Макс мысленно боролся с Зоей, Зоя боролась с собой. Точнее, в ней боролись два стремления. Одно было правильное, дневное, отчетливое, взращенное всем предшествующим опытом. Второе – скрытое, ночное, до поры до времени подавляемое, но тем более сильное, накопившее силу там, в темноте. Ответить сейчас на звонок, а после спрятать телефон в сумочку, повернуться и гордо уйти значило поступить дневным образом, в очередной раз не дав ходу ночным стремлениям… И потерять мужчину, который – единственный за долгие годы – разгадал ее? И смириться с тем, что ее ночные мечтания никогда не будут реализованы? Но, с другой стороны, Зоя сознавала, что ее ночная сторона полна непроглядного мрака, и что ждет ее, если она решится пойти по этой дороге?

Телефон перестал наконец тирликать. С трубкой в одной руке, с сумочкой, болтающейся на уровне колена, в другой, Зоя стояла между столом и дверью, все еще не зная, на что решиться.

– Ты сделала правильный выбор, – наконец ответил за нее Макс. – Ты не такая, как все, я это понял с первого взгляда. А значит, ты достойна лучшего… Знаешь, зачем я тебя сюда пригласил?

Заторможенно, с широко раскрытыми глазами, Зоя начала расстегивать верхние пуговицы платья.

– Нет, это потом. Успеем. У нас много времени впереди… Садись поближе, Зоя, мне надо с тобой поговорить. Но сначала, может быть, выпьем? И… закусим?

Пафнутьев не ударил лицом в грязь! Макс весьма приблизительно помнил сложные названия, которые он выбрал в меню, но выглядело это все привлекательно, а пахло и того лучше. Макс почувствовал, что голод стиснул его внутренности, вызывая слабость, ввергая в состояние диабетика, испытывающего резкие колебания сахара в крови. Из Галиного опыта, которым старший лейтенант Романова поделилась с собратом по полноте, ему было известно, что это ложные ощущения, порожденные привычкой постоянно набивать себе желудок, а в данном случае еще и стрессом… но, какова бы ни была природа этих ощущений, Макс не собирался их игнорировать. Вино, качество которого он не сумел оценить, проскочило незаметно. Выпив, Зоя смягчилась, но ее внутреннее напряжение никуда не исчезло. Опорожнив свой бокал, Макс подтащил к себе по скатерти овальное блюдо, содержимое которого приглянулось ему больше всего; насадил на вилку самый крупный разлапистый гриб, а уже грибом поддел неслабую порцию тушеной капусты, в которой попадались кусочки мелко нарезанного мяса.

– Да ты ешь, – кивнул он Зое. – Ешь, ешь, не стесняйся.

Зоя, кажется, совсем потеряла аппетит, но, повинуясь приказу, она зачерпнула ложку чего-то морского, сдобренного майонезом, и, не сводя глаз с Макса, принялась жевать. Казалось, вместе с неопределенного вида морепродуктами она жует свои столь же неопределенные опасения и надежды.

– Вот что, Зоя, – в промежутках между чавканьями излагал Макс, – по-моему, такие особенные люди, как мы, способны подарить друг другу самое сильное наслаждение. Не бойся! В прошлый раз ты была такая смелая, а сейчас чего-то испугалась…

– Не «чего-то», – объяснила Зоя тихим, прилежным голоском, – а того, что ты меня выслеживаешь и обрабатываешь по чьему-то приказу. Извини, но при моей должности я должна быть осторожна…

«Прямо в точку!» – мысленно восхитился Макс, но отступать было некуда, за ним была Москва, ну и Сочи, разумеется, тоже, и, чтобы не выдать себя, он продолжал гнуть ту же линию:

– А что мне твоя должность, Зоя? Наплевать мне, что ты директор рынка, тем более ты меня даже не накормила рыночными продуктами, так что наплевать тем более. В Москве моя должность побольше твоей. Не буду выдавать все секреты фирмы, но дела идут, тьфу-тьфу, не так чтоб худо. Можешь судить об этом по красноречивому фактику, что у меня в Дагомысе собственная двуэхтажная вилла с видом на море. И на эту виллу, Зоя, – чтобы подчеркнуть торжественности момента, Макс произнес это не с набитым ртом, – туда, к морю, я приглашаю тебя.

– Но я…

– Не перебивай. Если хочешь, можешь отказаться сейчас, но сначала выслушай. Мои условия: переступив порог этой виллы, ты можешь получить удовлетворение всех твоих фантазий. Без исключения. Требуй – я твой. Но при этом и ты должна подчиняться установленным мною правилам. Потому что я тоже заслуживаю удовлетворения своих фантазий.

Зоя молчала. Макс усмехнулся. Так усмехаются в вестернах бесстрашные мужчины, уверенные в себе.

– Не бойся, Зоя. Я безопасен, как презерватив. Все в рамках дозволенного, без членовредительства. Это, знаешь ли, популярные страшилки, что, дескать, садомазохисты – все маньяки. Мужчина, который любит шлепать женщину, ни за что не захочет ее убить: понимаешь, это ему не нужно. Лично для меня доставить удовольствие партнерше так же важно, как получить его. Все будет так, что тебе понравится.

– Нет, я хотела сказать, – Зоя как будто бы сдавалась, – что моя работа… Ну проклятущая моя работа не позволяет надолго ее бросать.

– Опять ты о своей работе! Ты слишком много работаешь. Трудоголица какая! Так и надорваться недолго. Я тоже работаю, и у меня в запасе три дня. Конечно, если бы я знал, что встречу в Сочи тебя, я рассчитывал бы на более долгий срок, но, к сожалению, все мы несвободны, ты знаешь. Три дня, надеюсь, твой Хостинский рынок может обойтись без тебя?

Зоя молчала. Макс, продолжая методично добирать с блюда ошметки селянки с белыми грибочками, насадив на вилку мякиш; посмотрел сначала на Зою, потом – на желтый циферблат наручных часов, вдавленный в его широкое запястье.

– Решай скорее, – предупредил он, – время идет. Наше с тобой время, имей в виду. Если ты не хочешь больше его тратить попусту, поедем на виллу. Если нет, я не держу тебя: доешь свой этот суп из ракушек – и свободна. Но, Зоя, – Макс постарался быть в высшей степени проникновенным, несмотря на то что с маслеными губами и застрявшим в бороде грибом для этого имелись определенные препятствия, – мне ужасно хочется, чтобы ты осталась. Такой женщины, как ты, я никогда не встречал.

Зоя смяла бархатную сумочку, и в этом жесте Макс уловил согласие. Облегченно вздохнув, он отпраздновал победу, захватив с соседнего, покуда непочатого, блюда кусок буженины.

– Ну что? – словно бы равнодушно спросил Макс, когда буженина отправилась в необъятный мешок его желудка.

– Да, – тихо, словно пытаясь скрыть от себя самой ответ, прошелестела Зоя.

– Согласна?

– Да!

Во второй раз «да» оказалось произнесено слегка растянуто и более уверенно.

Ни Макс, ни Зоя не имели представления, какой фактор сыграл решающую роль в том, что она все-таки согласилась. Если бы им сказать, Зоя была бы шокирована, Макс расхохотался бы. Только мать Зои могла бы подметить, насколько Макс за столом ресторана «Морская свинка» был похож на Матвея Логинова, когда он, в разгар летней страды вернувшись с работы, мог навернуть полкастрюли борща – и тушеной капустой тоже не побрезговал бы.

22–24 февраля. Антон Сапин

Поставленный в телефон «жучок» действовал отменно, и переговоры кузенов-бандитов моментально становились достоянием как глориевцев, так и милиции. Слушать весь этот материал было очень трудно из-за вязкости, инертности мышления Логинова и, наоборот, скачки ассоциаций, свойственной Сапину. Иногда двоюродные братья переговаривались кодом, который что-либо говорил им одним: не потому, что догадывались о прослушке – в таком случае они воспользовались бы другим видом связи или уничтожили бы «жучок», – а всего лишь потому, что разговаривали так всегда. Кое-что в этом коде требовало расшифровки. Однако кое-какие выводы можно было сделать без выяснения дополнительных обстоятельств.

Во-первых, вопреки тому что формально из двоих братьев Логинов был старше и значительнее, Сапин веЛ себя с ним нагло и развязно, частенько ставил под вопрос его приказания. Иногда Логинов кричал на братца так, что в трубке звон стоял, пытался приструнить его, а иногда обреченно вздыхал что-то наподобие: «Ох, давно я, Антоша, твоей головой двери не выбивал» – и переводил разговор на другое. Очевидно, Логинов больше нуждался в Сапине, чем наоборот. Неуправляемый Сапин стремился показать, что ни в ком и ни в чем не нуждается.

Во-вторых, речь между ними часто шла о какой-то «машинке». По первым впечатлениям можно было заподозрить, что Логинов имеет в виду автомобиль, на котором Сапин совершил убийство Липатова, но вскоре стало ясно, что «машинка» – нечто другое. О ней говорили, как о живом существе:

– Антон, ну как у тебя машинка поживает?

– Скоро родится. Корпус я ей соорудил, теперь вот нутро налаживаю. Пришли еще пшена.

– Понял. Передам с Беллой.

Или:

– Машинка себя нехорошо чувствует.

– А что с ней?

– Да прихворнула малость. Из-за того, что я маслеными руками куда не надо полез. Вот теперь сижу, как лапоть, перетираю все спиртом.

Или Сапин сурово спрашивал с Логинова:

– Где усы? Сколько ты уже мне их обещаешь?

– Ладно, ладно, будут тебе усы. Пружинные?

– Какие тебе, на фиг, пружинные? Притащишь еще дрянь какую-то… Проволоку давай, понял?

– А чего ты на меня наезжаешь, я не понял?

– Тебя что, я не понял, в детстве мама уронила? Я тебе сколько талдычу, чтоб была медная проволока, а ты мне «наезжаешь». Я тебе так наеду… Для машинки же, не для себя. Медная проволока – это законно, а все остальное – фуфло.

В-третьих, крайне любопытной представлялась география мест, о которых они говорили. Чаще всего поминалась улица Докучаева, где, как уже было известно, проживала Белла Садовник. На втором месте – Целинная улица, это на западе центрального Сочи, вблизи от Мамайки. Судя по диалогам вроде «Где я тебе денег возьму?» – «Где и раньше, на Целинной», именно там и скрывалась определенная доля общака, которую сохранили от обысков. Однако на Целинной размещалась часть преступно нажитого добра, которая не пользовалась особым уважением: из нее свободно можно было брать деньги. Зато, когда

Законник попытался намекнуть, что, если потребуется, можно и залезть в схрон охотничьего домика, Зубр его оборвал безапелляционно и резко, так, что он не посмел возобновить разговор на эту тему.

Так, стало быть, охотничий домик – не легенда, не досужая выдумка? Значит, он существует? Вот только где?

В-четвертых, не избегли внимания милиционеров лица, которые в разговоре братьев поминались чаще других. Первые места в рейтинге занимали, само собой разумеется, Белла Садовник и Степа Шнурок. Некоторой неожиданностью стало возникновение в этом списке лиц, в безупречности которых не было оснований сомневаться. В том числе – какой позор – работники высшего звена милиции…

– Резеда? – хватался за голову Турецкий. – Да мы ж с ним чуть ли не под руку ходим! Он же знает обо всех наших с Грязновым перемещениях!

Да, немало сюрпризов принесла прослушка защитникам правопорядка. Для тех же, кто противостоял им, сюрпризы были впереди…

23 февраля, 19.06. Белла Садовник

Галя Романова, влекомая стремлением раскрыть загадку Сапина-Михайлова, была не единственной женщиной, которая посещала навеки покинутый истинным владельцем дом. Вторая женщина приходила обычно под покровом темноты, не желая афишировать свою примелькавшуюся в городе колоритную внешность. Ее звали Белла Садовник. Утешая вынужденного скрываться Сапина, она изобретала различные способы подбодрить его – различные шутки… Одна из них – скорее розыгрыш – родилась в ответ на жалобу Сапина, которому досаждали заложники, постоянно стучащие в стену подвала и по трубе. Белла согласилась с тем, что от этих дурных привычек Ворониных надо отучить раз и навсегда. С этой целью она предложила разыграть сценку. Когда, уловив присутствие женщины в доме, дедушка и внук Воронины принялись стучать и кричать, Белла дождалась тишины, а потом они с Антоном опрокинули свернутый ковер, который у Михайлова зачем-то сохранялся стоймя на первом этаже за кроватью, причем Белле удалось очень натурально вскрикнуть, будто ее ударили. Потом Антон слегка потаскал ее за ноги по полу; изображая мертвое тело, Белла насилу удерживалась, чтобы не прыснуть со смеху, и это было самое трудное. Намного легче получилось потом выйти из дому босиком по прохладной земле, чтобы стуком каблуков не нарушить впечатление убийства; однако Белла – бывшая спортсменка, человек закаленный, после этого даже не кашлянула. Ну да если бы даже она простудилась, игра стоила того.

Белла Садовник любила рискованные розыгрыши, в результате которых объект шутки пугался до потери сознания, любила соревноваться не на жизнь, а на смерть. Спортивные сражения выматывали ее,но не давали удовлетворения всех чувств и вместе с тем не приносили столько денег, сколько требовали ее молодость и красота. Случайно она сошлась с Сергеем Логиновым, ничего еще не зная о его криминальных связях, лишь безошибочно ощутив влияние, которое он оказывал на людей. Когда со временем, приучившись доверять подруге, Зубр начал понемногу раскрывать перед ней свой бизнес, она не отшатнулась, не стала изображать преувеличенного восхищения – короче, повела себя как надо: со спокойствием и твердым желанием помочь. Зубр неоднократно ее использовал в своих делах – в основном финансовых – и каждый раз убеждался, что доверять ей стоит. Белла для него стала незаменимым предметом, совмещавшим разнообразные функции: при необходимости она могла изобразить классное оружие, а в минуты отдыха превратиться в суперсовременный постельный удовлетворитель. Она была кристально прозрачна и надежна, как алмаз. Постепенно она сумела привязать Зубра к себе до такой степени, что виллу, которая составляла немалую часть логиновского имущества, он записал на ее имя. Подразумевая, что в случае чего легко вернет славный домик себе.

Белла любила бродить по этой вилле, чувствуя себя точно в музее или театре, дивясь то безвкусию Сергея, то силе его фантазии. Мраморные лестницы, свисающие на цепях двухсотрожковые люстры. Мозаики на стенах, точно в провинциальном советском санатории, изображающие луга, бабочек и сцены счастливого детства. Холлы, каждый из которых был способен вместить делегацию дружественного государства, двадцать комнат, шесть туалетов, причем в самом большом, площадью пятьдесят квадратных метров, стояли пять унитазов подряд, не отгороженные, для приличия, хотя бы фанерными перегородками. Напольные часы с маятником в человеческий рост, которые дважды в сутки гулким боем вспугивали тишину. Бассейн, сауна, зимний сад, спрыснутый папоротниками и оплетенный лианами. Кому удастся толкнуть все это великолепие, когда понадобятся деньги? Не иначе какому-нибудь заграничному чудиле. Своих олигархов российская власть поприжала…

В последнее время Белле приходили в голову крайне практичные мысли. Стареет она, что ли? Хотя нет, ведь она всегда была практична, ее всегда увлекала игра, соединенная с выгодой.

Сергей Логинов напрасно был так уж уверен в ней: Белла его не любила. Правда, никакой другой мужчина также не мог похвалиться ее пылкой привязанностью. Она любила только себя, и любовь эта была горькой, связанной с надеждами и разочарованиями. Белла постоянно ощущала хрупкость и уязвимость своего человеческого естества. Началось это еще в годы напряженных занятий спортом, когда травма плечевого сустава надолго выбила ее из колеи тренировок и побед. Хирурги не сулили ничего определенного, но на их серьезных лицах читалось, что, возможно, эта красивая одаренная девушка не только не вернется в большой спорт, но и вообще не сможет ничем зарабатывать себе на хлеб, потому что правая рука – основа трудовой деятельности, и от этого никуда не деться. Все тогда обошлось: две сложнейшие операции окончились успешно, путем изнурительных занятий лечебной физкультурой удалось вернуть пострадавшей конечности подвижность. Тем не менее период страхов, неуверенности и отчаяния даром не прошел. У Беллы зародилось четкое осознание, из скольких превратностей состоит судьба и как важно заранее расстелить соломку на ухабистом жизненном пути.