Текст книги "Ящик Пандоры"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

– Так что, договорились? Только пока Гончаренке ни слова о нашем разговоре, как приказ подпишут, сразу ко мне.

– Слушаюсь, товарищ майор!

Не успела за лейтенантом закрыться, дверь, Грязное уже крутил телефонный диск.

– Александра Ивановна, если у тебя кто есть, гони к едрене фене. Экстренное сообщение.

* * *

– Они говорят – ваша диссертация нуждается в доработке. Я им – вы не правы. Они мне – вы понимаете преступность упрощенно, а это – большое социальное явление, на которое воздействуют по крайней мере двести пятьдесят факторов. Я им – но юстиция может влиять лишь на полсотни из них. Одним словом...

В кабинете криминалистики важняк Гарольд Чуркин в лицах рассказывал, как ученый совет института криминологии зарубил его диссертацию. Старый криминалист Семен Семенович Моисеев терпеливо вслушивался в эту муть, лишь в антрацитовых глазах его отражалась вековая скорбь еврейского народа.

– Чуркин, там для тебя правительственная телеграмма,– сходу сочинил Турецкий.

– Я побежал. Доскажу в следующий раз.

– Правда, телеграмма? – спросил Моисеев, когда они остались вдвоем.

– Не исключено.

В кабинете криминалистики пахло денатуратом, на столике у окна была разложена чья-то одежда: Моисеев расследовал убийства известного московского рэкетира. Турецкий сел на стул рядом с криминалистом. Тот неожиданно встал из-за стола, взял в руку свою палку и стал ходить по кабинету. Его фигура напоминала вопросительный знак.

– Семен Семеныч, я знаю, вы заняты. Я постараюсь покороче. Бабаянц меня подвел, уехал неожиданно в отпуск. Мне нужна помощь.

Турецкий остановился, подумал, что Моисеев его не слушает.

– Продолжайте, Александр Борисович... Саша. Я просто очень устал. Нет, нет, я не имею в виду – сегодня. От жизни устал... Да о чем это я, слушаю вас, Саша, извините.

«Значит, опять у старика что-то стряслось. Может, с детьми что случилось? Да какие уж они дети – близнецам сейчас лет по двадцать. Или Мухомор прицепился, гонит на пенсию? Остался один приличный человек в прокуратуре, и его скоро не будет», думал Турецкий, вслух произнося совсем иное:

– Когда-то Бабаянц вел одно дело. Он его так и не раскрутил. Не захотел или не смог, не знаю. А может, не позволили раскрутить. Десять дней тому назад дело передали мне. Я установил, что это было убийство. Потерпевшая – директор торговой фирмы «Детский мир». Супружник – председатель Госкомспорта, правда, теперь уже бывший. Убил ее человек, которого на днях прикончили. Бабаянц собирался мне сообщить какие-то сведения по делу, но исчез. Оказалось, уехал в отпуск.

Моисеев молчал. Турецкий чувствовал себя очень неловко, сидя за столом, в то время как Моисеев ковылял у него за спиной.

– Муж потерпевшей говорит, что следователем была изъята записная книжка убитой. Записная книжка пропала. А она могла бы дать ключ к разгадке.

– Вы хотите поискать ее в этом кабинете?

– Ну вот, Семен Семенович, теперь я вижу, что вы действительно устали от рутины жизни и вам хочется развлечься. Давайте, я не гордый.

Моисеев засмеялся:

– Да мне Чуркин так действовал на нервы, что я решил на вас отыграться. Маленький человечек в общем-то, а воображает о себе черт знает что. У него сильная рука в лице Амелина. Что-то я каламбурами вдруг заговорил. Не к добру это. Стоит пигмею завести сильного заступника, как он мнит о себе невообразимое. Смотрите, он вам припомнит правительственную телеграмму. Так я слушаю вас, Саша, простите, ради Бога.

– Дело в том, что наш Мухомор – друг Бардина. По его указке Бабаянц прекратил дело два года назад, еще в Москворецком районе. Теперь Зимарин вдруг передает дело на новое расследование. Но при этом из дела, исчезает важный документ.

– Не хотите ли вы сказать, Саша, что прокурор города замешан в убийствах?

– Я ничего подобного не имел в виду. Но что он то ли кого-то прикрывал или прикрывает сейчас, у меня подозрение есть. Но, по правде говоря, я и сам некоторым образом запутался.

– Саша, у вас плохая память. Разве вам Эдуард Антонович лично передал дело Бардиной?

Турецкий насторожился: так уважительно – по имени-отчеству – прокурора Москвы сотрудники прокуратуры за глаза не называли, обходились прозвищами вроде «Мухомора» и «Городничего» или в крайнем случае фамилией.

– Нет, конечно, не лично. Мне принесла его Клава, когда я вернулся из отпуска, в позапрошлую пятницу. К делу была присобачена препроводительная за подписью... Семен Семенович!

– Вот то-то и оно, великий сыщик Турецкий,– за подписью первого заместителя прокурора по кадрам Амелина, исполнявшего обязанности прокурора Москвы. Зимарин вернулся из отпуска в прошлый понедельник... Но это не значит, что Амелин изъял из дела документы. Так что не советую приставлять пистолет к его виску и требовать признаний. Надо все-таки дождаться приезда Бабаянца, тогда многое может проясниться.

– Вот, видите, Семен Семенович!

Я все-таки правильно сделал, что пришел поискать в вашей епархии записную книжку. А то у меня никак в голове не укладывалось: сначала Мухомор прикрывает дело, а потом снова открывает!.. Но все-таки, что вас тревожит? Вы какой-то не такой, как всегда.

Моисеев наконец сел на стул рядом с Турецким и неожиданно выпалил:

– Ребята мои уезжают в Израиль.

– Ну и молодцы!

– Эдуард Антонович сказал, что я должен буду положить партбилет на стол.

– Если бы я по дикой случайности оказался в партии, то давно бы уже-выбросил билет в помойку! Для чего он вам нужен? Все порядочные люди уходят из этой заплесневелой конторы: Окуджава, Тихонов, Афанасьев... Я слышал, что за последний год это болото покинуло больше двух миллионов.

– Саша, так нельзя. Я сорок шесть лет в партии, я убежденный коммунист. Я прошел фронт, потерял ногу... Впрочем, это не имеет отношения... Для меня это трагедия. Позор. Мальчики пусть едут, они уже давно решили, всё боялись мне сказать.

– Семен Семенович, но ведь времена-то сейчас другие, вы же можете протестовать, я не знаю – подать жалобу, написать в газету.

– Ни в коем случае, мальчикам станет известно, они меня в беде не бросят, я себе не прощу... Так что прислушайтесь к моему совету – подождите Бабаянца, не лезьте на рожон.

Турецкий вышел из криминалистического кабинета в полном расстройстве чувств. Если уж у такого честного и доброго человека совершенно зацементированы мозги, то чего же ожидать от других? «Убежденный коммунист»! За свои сорок шесть лет партийного столбняка он так и не понял, в чем он был убежден... Уже не думая о совете Моисеева – подождать возвращения Бабаянца, и скорее даже из духа противоречия, чтобы доказать самому себе самостоятельность своего мышления, он открыл дверь кабинета зампрокурора Амелина. Знал бы он, чем обернется – и очень скоро – такая самостоятельность, пройти бы ему мимо этой двери, ну, просто забыть на время о ее существовании.

Амелин, разложив на столе графленые простыни бумаг, переписывал какие-то данные. Турецкий начал с места в карьер прямо от двери:

– Вы мне передали дело по факту смерти Бардиной. В деле должна быть записная книжка убитой. Отсутствует также опись приобщенных к делу документов.

Короткие ножки Амелина поджались под столом, так что стали видны только давно не чищенные ботинки.

– Вы разве не видите, что я занят? Надзор за следствием осуществляет сам товарищ Зимарин. Прошу обращаться к нему,– сказал Амелин и уткнулся в простыню.

– Кто копался в деле, прежде чем вы его передали мне? – решил упорствовать Турецкий, но кадровик явно не желал разговаривать. Тогда Турецкий решил зайти с другого конца: – У вас есть ереванский адрес Бабаянца? Мне надо срочно с ним связаться. Мне не нравится, когда люди ни с того, ни с сего уходят в отпуск.

Амелин оторвался от бумаг, глаза его бегали за толстыми стеклами очков. Но в это время распахнулась дверь, и секретарша Клава устрашающе прошептала:

– Александр Борисович, срочно, к телефону...

На этот раз Грязнов звонит из вполне исправного уличного автомата и сообщает, что на девяносто девять процентов он установил убийц Била, и одному из них, Гончаренко, Шура Романова организовала «служебный арест» – посадила на дежурство, чтобы был на виду и никуда не отлучался, до тех пор, пока Грязнов не установит личность Била, а теперь это раз плюнуть, и что Ника Славина может спокойно со своим пацаном ехать домой уже сегодня, в крайнем случае завтра.

Турецкий настолько ошарашен, что не реагирует должным образом на появление в кабинете Амелина, который, сменив гнев на милость, лично, сам пожаловал к подчиненному, чтобы лично принести ему на подпись какую-то ведомость, кажется, статотчет по законченным следственной частью за квартал уголовным делам; он расписывается в нескольких местах, отмеченных Амелиным, и продолжает слушать Грязнова, наблюдая, как семенит к, двери короткими ножками Амелин.

– Почему ты сказал – «раз плюнуть»?

– Потому что я еду к Кларе, моей старой знакомой. Ты же сам мне дал наводку насчет подружки Татьяны Бардиной. Только это не подружка, а гадалка... старая клизма. Так что жди вечером вестей. Где тебя искать?

16

«Старая клизма» Клара Бальцевич жила на старом Арбате, превращенном ныне в немыслимый вертеп, где жители испуганно прячутся от этого пира во время чумы за наглухо задрапированными окнами. Вход в знакомый Грязнову с давних пор подъезд перегораживала толпа: два «афганца» бренчали на гитарах и голосили о незавершенной борьбе с душманами. Майор пробился сквозь толпу зевак, поднялся на второй этаж. «Клара Бальцевич. Экстрасенс» – гласила позолоченная табличка на двери. «Легализовалась, маруха»,– почти вслух произнес Грязнов и нажал кнопку музыкального звонка. Десять лет назад на этой двери были штук пять кнопок, теперь квартира принадлежала одной Бальцевич. Грязнов слышал, как она подкрадывалась к двери и, вероятно, рассматривала его в «глазок», а когда открыла дверь, то защебетала сходу:

– Вячеслав Иванович! Какими судьбами?! Сколько лет, сколько зим... Да проходите, дорогой, садитесь!

Грязнов не узнавал квартиры: вместо сундуков и старомодных буфетов, вывезенных предками Фиры Бальцевич с киевского Подола, в большой комнате стояла ультрасовременная мебель, в углу жужжал компьютер, на экране телевизора марки «Сони» другой экстрасенс, Кашпировский давал сеанс парапсихологии, записанный на видеомагнитофон. Но табаком и лекарствами пахло по-прежнему. «Охреновели что ли все – на каждом шагу компьютер»,– разозлился Грязнов: он второй год безрезультатно выбивал у начальства компьютер для своего отдела, а тут сидит эта курица и тюкает пальчиком...

Клара перехватила взгляд Грязнова:

– Анатолий Михайлович извращает метод психотерапии, использует в своих сеансах гипноз. Меня беспокоит, не управляет ли он всей нашей перестройкой? Я сейчас пишу работу...

– Вот что, Клара Романовна, она же Фира Рувимовна и временами Клавдия Петровна, меня меньше всего интересует Кашпировский, с ним все ясно, он делает политически важное дело, успокаивает толпу: не режьте друг другу глотки.– Грязнов заметил, как напряглась огромная Кларина грудь и закосили в стороны когда-то зеленые, а теперь цвета болотной трясины ее глаза.– Так же, между прочим, как меня не интересует сегодня твоя психотерапия.

Не будь Грязнов в цейтноте, он бы с удовольствием поддержал светский разговор на модную тему, тем более, что в агентурно-оперативном деле МУРа значится, что дважды судимая Бальцевич, в прошлом недоучившийся врач, а ныне экстрасенс-гадалка, наряду с занятиями астрологией и гомеопатией балуется психотерапией: тайно готовит дельцов из теневой экономики к перекрестным допросам и очным ставкам в следственных органах. Некоторых из своих клиентов Клара время от времени сдает или МУРу, или ОБХ СС, или КГБ (в зависимости от жанра преступления и поступающих от этих организаций заявок) – так она откупается от правосудия.

– Меня интересуют данные на Татьяну Бардину и ее любовника Била. Только не делай мне удивленное лицо, Кларетта, и не вздумай сетовать на плохую память...– И тут у Грязнова мелькает весьма своевременная мысль и он продолжает, как ни в чем не бывало: – Тем более, что у компьютера память жуть какая вместительная. Где у тебя на них данные – на твердом диске или на припрятанной где-нибудь дискетке? А ну, давай, подружка, вызывай на экран нужный файл.

Грязнов не очень силен в компьютерной терминологии, но оперирует словами бойко. Клара, однако, быстро не сдается. Вытаскивает сигарету из коробки «Герцеговина флор», закуривает и предлагает Грязнову:

– Закуривай, майор. Зачем тебе компьютер? Я тебе продам Таньку с потрохом, мне жмурики как до п... дверцы.

– В «свою» решила поиграть, Кларисса? Так вот, гражданка Бальцевич, мне твоя «феня» по одному месту, понятно? И матерных слов я все равно больше тебя знаю раз в восемь. Давай, орудуй с умной машинкой. Ведь я сейчас вызову муровского программиста, и он быстро твою программку расшифрует. И весь твой экстрасенс вместе с компьютером испарится. А кстати, через кого все это сооружение достала?

– Законная сделка, товарищ милиционер,– зло говорит Клара.

– Ну, а все-таки, через кого персонально?

– Ничего не персонально, а через кооператив.

– «Рога и копыта»?

– Банально острите, товарищ милиционер. Кооператив «Логика».

– Через кого вышла на эту «Логику»?

– Через одного очень приличного человека. Его сейчас в Москве нет.

– Отдыхает?

– Да. Поехал к морю на пару месяцев.

– Ага, к морю. К Белому. И не на пару месяцев, а лет на восемь... Вот видишь, Клэйр, я тоже могу читать чужие мысли. Вот только как мне воздействовать на твои парапсихологические точки, чтобы ты поняла, что песенка твоя спета, если не захочешь сделать со мной гешефт. Догонишь в пути своего очень приличного человека, а потом будешь варить в лагерной столовой баланду для своих бывших подельников. Усекаешь, о чем идет речь?

Кончиком языка Клара слизывает кровавую помаду с губ, фиолетовые веки со страху подрагивают. Она знает, о чем идет речь: спекуляция компьютерами с иностранными фирмами пахнет керосином, и ее влиятельные покровители из органов не станут на ее защиту. Ей лишь неизвестно, что Грязнов по ходу разговора блефует, что он только краем уха слышал о посреднике кооператива «Логика», недавно загремевшем со своими миллионами в лагерь.

– На Бардину я сейчас распечатку сделаю,– говорит наконец Бальцевич и решительно подходит к компьютеру,– а никакого Била я не знаю.

Но Грязнов видит, как дрожат на клавишах Кларины короткие пальцы, слышит, как предупреждающе свиристит компьютер – Клара ошибается в командах. Но вот застрекотало печатающее устройство, и из него медленно полезли страницы убористого текста. Майор брал листы один за другим, прочитывал по диагонали. Упоминания о Биле или намека на него там не было.

– Ну, вот и ладненько. С Татьяной нам все ясно. Мужик у нее никудышный, значит, был. Это как же по-научному – онанист, фетишист, мазохист? Славные у нас министры, по ним психушки скучают, а они страной правят. А как же его чемпионка, Нинель эта, такую жизнь переносит, а?

– За миллион можно и потерпеть,– прошипела Бальцевич.

– За миллион?

– Слухи имеются. Она с него миллион за любовь потребовала.

– Это интересно, давай подробности.

– Приходит, значит, министр спорта Бардин к спортсменке Галушко, приземляется на колено и говорит: «Люблю тебя крепко, моя конфетка!» Так, мол, и сяк, прошу вашей руки. А в ответ слышит слова не девочки, а валютной бляди: «Все эти ваши сентиментальности, министр, мне до фонаря. Бросьте сначала жену, а потом к моим ногам – миллион, тогда отдамся!».

– И что? Получила?

– Получила.

– Откуда сведения?

– Друзья сказали.

– Может вспомнишь, где взял Бардин «лимон»?

– Ну, это беспредел, начальник. Методику его операций я не разрабатывала. Это уж простите, не мой бизнес, а ваш. За эти все ваши дела-делишки наше советское государство денежки у меня, налогоплательщицы, выдирает из зарплаты.

– Вот что, гражданка Бальцевич, ты мне нравоучения не читай. Я тебя сейчас заложу со всем твоим расфаканным бизнесом. В ОБХСС сообщу, как ты им показатели портишь, готовишь их людишек к допросам, а на своих клиентов даешь наводку мафиозникам. А людишкам шепну: сдает вас, горемычных, Клара чекистам, ох, как сдает. Вот смеху-то будет!

Нет времени у Грязнова заниматься с Бальцевич трепотней. И ему не нужны сейчас никакие сведения, за исключением одного: кто такой Бил. Он видит, что Клара приуныла после его угрозы, и добавляет:

– Так что – или мы имеем разговор о Биле, или...

– Ну уж ладно. Только, Слава, уговор. Я тебе – сдаю Била, а ты оставляешь меня в покое.

– Зависит, Клара, как дело доложишь,– смиренно произносит Грязнов.

Клара жмурит глазки, делает глубокую затяжку.

– Гадала на него Танька. По уши была в него втресканная. Мужик он был настоящий, размеры у него были – понятно, о чем говорю? – необыкновенные. Она говорила, что он большой сотрудник, привозил из-за границы шмотья всякого, мне тоже кое-что перепадало. Все хотела узнать, есть ли у него блядь какая. Вот я ей по картам всю правду и рассказывала.

– Как его фамилия? Где работал?

– Да ты что, Славочка, я его никогда не видела, и как его фамилия, не знаю. А уж работой и вовсе не интересовалась.

– Та-ак... Та-ак... Придуриваться решила, гражданка Бальцевич? Что ты тут мне детский лепет выдаешь: «большой сотрудник», «настоящий мужик»!

Грязнов вытащил из Клариной пачки дефицитную сигарету, закурил.

– А кто его в гостинице «Белград» выслеживал? А потом звонил Бардиной с информацией, а? Тоже карты нагадали, а? – И добавил наугад: – Наркотиками кто Бардину снабжал?

Майор достал из внутреннего кармана фотографии, одна из них – отпечаток с портрета Била.

– Узнаешь мальчика?

Клара за несколько секунд стала выглядеть гораздо старше своих пятидесяти пяти. Грязнов разозлился сам на себя: вместо того, чтобы сразу при– хватить Бальцевич на данных, минут двадцать распространялся черт знает о чем.

– Да. Узнаю. Он из КГБ. Майор госбезопасности Биляш, Анатолий Петрович.

Грязнов обжег пальцы сигаретой, но виду не подал, продолжал спокойно:

– Вот спасибо, Клара Романовна. А теперь – его связи, адреса и все такое прочее...

Нельзя сказать, что Грязнов очень уж удивился Клариному сообщению. И даже все каким-то образом стало на свои места, хотя дело катастрофически усложнилось и, следовательно, опасность для Ники Славиной чудовищно возросла. Прежде всего надо было сообщить Турецкому и Романовой, что Бил идентифицирован, и потом продолжить беседу с Бальцевич. Он протянул было руку к телефону, как аппарат мелодично запиликал. Клара дернулась на звонок, испуганно-вопросительно взглянула на майора.

– Возьми, Клара, трубочку, возьми.

Грязнов услышал, как кто-то прокричал в трубке:

– А ну-ка, давай мне майора Грязнова, срочно!... Товарищ майор, тут вашу машину вместе с шофером подожгли!

Грязнов кубарем скатился с лестницы и помчался к переулку Аксакова, где стояла милицейская «Волга». Уже на полпути он понял, что это был розыгрыш. «Волга» была на месте, и шофер, старшина милиции, тоже. Грязнов рванул обратно со скоростью звука и за триста метров своего спринта успел произнести в свой адрес триста эпитетов, самыми мягкими из которых были «маразматичный мудак» и «мудяный маразматик». Он взлетел на второй этаж, нажал кнопку звонка и, не дожидаясь реакции, пальнул из пистолета по замку...

Клара сидела в том же кресле, как будто задремала чуток – голова со встрепанными волосами склонилась набок, и тело обмякло. Грязнов осторожно взял ее руку, – и голова, неестественно переломившись в шее, уперлась подбородком в грудь. От затылка к вырезу ворота шла багровая полоса. Ника Славина говорила: «Горло у него было перерезано, нет, не перерезано – перетянуто кровавой полосой, голова разбита и как будто отделилась от туловища».

Modus operandi.

Только с Билом им было не так легко справиться, еще и ударили чем-то тяжелым по затылку. Специалисты по удавке и перелому шейных позвонков. За Гончаренко таких способностей вроде не числилось. Бобовский, комитетчик, на вид сопля гаилая. Да и вообще у обоих полное алиби по убийству Бальцевич: один находится под надзором самой Романовой, другой в больнице загорает. Так что с модусом все не так просто. И еще: кто знал, кроме Шуры Романовой и Турецкого, о его, Грязнова, свидании с Бальцевич? Ну, во-первых, тетки из «Детского Мира» дали ему наводку – Клара не подруга Бардиной, а гадалка. Бабы вполне приличные, одеты вшиво, на зарплату, значит. Во-вторых, дежурный из спецотдела мог видеть, что Грязнов читал разработку на Бальцевич. Тогда почему не убили Клару сразу, как только узнали о предстоящем визите? Значит, узнали позже, через третьих лиц.

Экран компьютера был разбит, из самого компьютера торчали сломанные грубой рукой части. На полу валялась пустая коробка из-под компьютерных-дискет.

Грязнов отпустил Кларину руку и снял телефонную трубку.

17

Среда, 14 августа

В небольшой «оперативке» с зарешеченным окном, предназначенной для оперативных целей и примыкающей к кабинету начальницы МУРа Романовой, где Шура обычно принимала платных агентов, сидел Грязнов. Шура попросила подождать ее здесь, вдали от посторонних глаз. Сама толковала с известным писателем. Пришел жаловаться на всё сразу: на неоперативность милиции, хамство депутатов-демократов, проделки секретарей Союза писателей, а заодно на жену и сына. Феномен перестроечной эры.

Романова не пустила Грязнова на Арбат, на место убийства Бальцевич, где уже четвертый час работала бригада во главе с заместителем Романовой подполковником Артуром Красниковским и дежурным следователем прокуратуры. Понимает мать-начальница, что к чему. Важнее было разобраться с этим Билом-Биляшом, чем заниматься осмотром и описью хрустальных ваз, парчевых халатов, кружевных панталонов и прочего в квартире убиенной гадалки. Он просидел в этой говенной комнатенке почти полчаса, ему хотелось курить, но у него кончились сигареты, и от этого курить хотелось очень сильно.

Наконец пришла Романова с пачкой сигарет и чашкой кофе. Вначале она Выматерила Грязнова по всем правилам уркаганской науки.

– Скажу откровенно,– сказала она наконец по-человечески,– ты меня разочаровал, Слава. Разве можно было реагировать на звонок, бежать сломя голову к машине? Тут, думаю, без наших не обошлось. Кто-то дал бандюгам наводку. Ну ладно, с этим после разберемся.

Романова отпила кофе, придвинула чашку ближе к Грязнову и спросила будто мать родная:

– Устал, Слава, намаялся?

Потом откинулась в кресле, махнула Грязнову поощрительно рукой: надо дать подчиненному накуриться перед серьезной беседой.

– А выпить у тебя нету, Александра Ивановна?

– Найду,– послушно сказала Романова и выставила из сейфа на тумбочку начатую бутылку коньяка, апельсин и кекс «Столичный».– Мой НЗ.

– А помнишь, как мы воровали нежинские огурцы из НЗ у твоего предшественника Котова? А водку закусывали ириской. Хорошие были времена. Свойские.

– Это я закусывала ириской, я помню. Сашке Турецкому плохо было с непривычки, он тогда целый стакан хлопнул.

– Да, мать, что-то в мире изменилось. И люди кругом какие-то не те.

– Хочешь, я тебе секрет этой штуки открою, Слава? Стареем мы. Вот что.

– Ну, ты на грустный лад начала настраиваться, давай к делу.

– Налей и мне маленько. Дай Бог, не последняя... Так что там, в Комитете?

– Майор госбезопасности Биляш Анатолий Петрович работает, тьфу ты, работал в ведомстве генерала Шебаршина. В ПГУ, в Первом главном управлении. В разведке, значит. Числился в отпуске, поэтому они и не отреагировали на его исчезновение. Я им выдал залепуху, что по сведениям, полученным от Бальцевич, Биляш исчез. Проверить сейчас это им будет трудновато.

– А вообще-то чем он занимался, этот Биляш?

– Как я понял из разговора с кадровиком, Бил работал в подразделении оперативной работы за рубежом. Оно занято информационно-аналитической службой. Представляет, так сказать, интересы военно-промышленного комплекса на Западе.

Забыв, что кофе предназначалось для Грязнова, Романова допила чашку до дна.

– М-да, не густо. Нам знать надо не только, чем этот чекист занимался у себя на работе. Ну, я имею в виду не только его информационно-аналитическую службу...

– Ничего о его делах с Бардиной и другими мафиози пока выяснить не удалось. Одно ясно: надо копать возле его основной деятельности... Александра Ивановна, Шура! Как хочешь, Шура, надо колоть Гончаренко. Хотя он, падла, хитрый, работу нашу знает хорошо.

– А мы его перехитрим, Славик. Я сама это проделаю.

И Романова достала из ящика черные лакированные босоножки на высоченном каблуке со стеклянными висюльками на пряжках.

– Кроме того, я вытащила из машинки катушку с лентой, вот...

Романова достала из ящика целлофановый пакет.

– Дай надежному человеку в лаборатории, пусть что могут прочтут. Лента-то по нескольку раз прокручена, невооруженным глазом не разберешь. Но вот одну фразу могу разобрать: «Разыскать бабу Пирога, она взяла порт-пресс». Пусть срочно, просто сию минуту сделают. Меня писатель своими воплями-соплями задержал, надо раньше было, через час у Гончаренко заканчивается дежурство, надо успеть. Туфельки я отнесу обратно в сейф, до поры до времени... Ну, что скажешь?

– Знатно...

– Надо же спасать Нику Славину. Ты вот ей Горелика приставил в ангелы-хранители, значит, понимаешь, что ей реально грозит опасность. А из этой бумажки ясно, что они ее действительно приняли за знакомую Била. То есть она и есть его знакомая, но только не по ихней части. И охотятся за ней, вроде она взяла «порт-пресс». Это ведь может быть что угодно: деньги, ценности, документы. Из-за этого и Биляша прикончили, наверно. Мне Старков из Гагаринского прислал рапорт: Гончаренко разыскивает молодую женщину в Матвеевском, всех в воскресенье поднял на ноги. Я ее отдала Красниковскому на рассмотрение, он говорит – Роман ищет наводчицу. Наверняка даже не подумал потрясти Гончаренко, а он это хорошо умеет.

Грязнов долго смотрел в пустую чашечку из-под кофе, потом сказал:

– Нельзя с ним церемониться, Шура. Надо сразу, вот так и мол и так, прикончили вы Биляша, теперь ищете его подругу и так далее. Полный блеф. И вопросы: кто еще с тобой был? где труп Биляша? Только так, Шура, иначе он ускользнет, как гадюка в девственном лесу.

* *

«Совершенно секретно.

Начальнику Инспекции по личному составу

ГУВД Мосгорисполкома

полковнику внутренней службы Каленову И. Н.

Спецдонесение

В связи с секретным приказом по МВД СССР № 19 «с» 1990, которым предписано возбуждать внутрикадровую проверку на наших работников, уличенных в связях с организованной преступностью, довожу до Вашего сведения, что мой сотрудник Гончаренко изобличен в контактах с преступным миром...

1. Оперативными мероприятиями, проведенными начальником отдела МУРа Грязновым, установлено, что Гончаренко находился в квартире тренера Капитонова (в Матвеевском), во время убийства Биляша, невольной свидетельницей которого оказалась Славина.

2. В сейфе Гончаренко обнаружено вещественное доказательство босоножки, принадлежащие Славиной. В своей докладной на мое имя начальник паспортного стола 42 отд. милиции Старков сообщил, что Гончаренко разыскивал в Матвеевском женщину, по приметам похожую на Славину.

3. Мною изъята лента с пишущей машинки, используемой Гончаренко, которая подтверждает связи начальника отделения МУРа Гончаренко с мафией: фигурируют условные обозначения, такие, как «Пирог», уголовный жаргон – «порт-пресс» (портфель), «чернуха»... Кличка «Пирог» принадлежит вероятно Биляшу (беляш – открытый пирожок с начинкой). Преступная группа использовала для сокрытия трупа Биляша место, обозначенное условно «сцена».

4. Учитывая, что машинку Гончаренко использовал в основном в служебных целях, трудно отделить тексты служебных доку– ментов от его преступной переписки. Однако можно сделать следующее заключение:

а) с Биляшом расправились за измену своим (употреблен жаргон «рантик»);

г) гражданке Славиной грозит непосредственная опасность (прочитана фраза: «дать маяк на бабу Пирога»).

5. В настоящее время органы госбезопасности параллельно с нами занимаются выяснением обстоятельств исчезновения майора Биляша (труп его до сих пор не обнаружен).

6. Майору Грязнову не удалось завершить начатую им оперативную работу с важным источником информации: неизвестными была убита гражданка Бальцевич, знавшая сотрудника КГБ Биляша.

Майор Гончаренко, допрошенный нами, вел себя странно: сначала он дерзил, давал явно ложные показания, просил передать дело в КГБ; но потом, когда мы объявили ему, что хотим навести порядок в собственном доме и сами будем расследовать его поступки, неожиданно впал в реактивное состояние: для контакта стал недоступен, заторможен, перестал отвечать на вопросы.

Вызванный в МУР дежурный психиатр подтвердил, что Гончаренко срочно нуждается в госпитализации, поэтому в санитарной машине он был отправлен врачом в Московский научно-исследовательский институт им. проф. Ганнушкина...

Начальник МУРа ГУВД Мосгорисполкома

полковник милиции

А. Романова.»

Шура Романова долго рассматривала свое произведение, потом шумно вздохнула и положила спецдонесение себе в стол.

18

Елена Петровна обошлась на этот раз без деликатесов, но зеленые щи и мясной рулет были великолепны. Турецкий съел по две порции каждого блюда и не отказался бы от третьей, если бы не боялся прослыть обжорой перед Ириной. Ирка тоже уплетала за обе щеки, но в более деликатных размерах. Однако остальная компания явно страдала отсутствием аппетита. Павел Петрович Сатин много пил, почти ничего не ел и вообще выглядел ужасно: постарел за год лет на десять, потерял в весе не меньше пуда, когда-то мощная шевелюра мокрыми седыми прядями свисала на уши. Елена Петровна под предлогом занятости на кухне за столом почти не сидела. Дочь Сатина от первого брака, Эльвира, лениво ковыряла в тарелке вилкой.

– Пойду посмотрю футбол,– извиняющимся тоном сказал Сатин и, захватив с собой фужер водки, удалился в спальню. Турецкий точно знал, что никакого футбола сегодня по телику не показывают. Он видел, что отчим тяготится его компанией.

Как только Сатин скрылся за дверью, Эльвира бросила вилку на скатерть и заявила:

– Мама Лена, ты как хочешь, а я молчать не собираюсь. Он все-таки мой отец.

Но «мама Лена» испуганно замахала руками:

– Эля, папа же просил... Ему только хуже будет. И Сашу не надо впутывать во все эти дела.

– Если он будет трупом, то после ничего страшного с ним уже не случится. А Сашка не похудеет, если послушает. Никто и не просит его впутываться. Может, даст совет на свежую голову. Эльвира была избалованной, но неглупой бабой. Турецкий легко находил с ней общий язык.