355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Френсис ван Викк Мэсон » Золотой адмирал (Пират Ее Величества) » Текст книги (страница 6)
Золотой адмирал (Пират Ее Величества)
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 12:16

Текст книги "Золотой адмирал (Пират Ее Величества)"


Автор книги: Френсис ван Викк Мэсон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)

Глава 7
В УСТЬЕ РЕКИ

От берега в глубь материка медленно уплывали призрачные клубы пахнущего солью и словно подкрашенного серебром тумана, все больше ограничивая путнику дальность видения. Солнце, хоть и стояло уже высоко, создавало лишь странное бледное сияние, превращавшее в темные нереальные силуэты те изогнутые ивы и камышовые заросли, что были видны со скверной проезжей дороги, убегавшей на юг от Саттон-Бридж в сторону деревни Уизбек.

По дороге, потея под толстыми флотскими шерстяными плащами, в тяжелых матросских башмаках, не разбирая луж воды и грязи, шагали двое высоких мужчин. Между ними под тяжелой поклажей плелась тощая жалкая лошаденка с тонкой, как у овцы, шеей и низко опущенной головой с уныло свисающими ушами.

Время от времени, по мере того как дорога, петляя, проходила по обширному болоту, простирающемуся в глубь материка от широкого устья реки Уз, края дороги лизали языки воды, пробивающейся сквозь тростниковую преграду. Из болота доносились слабые звуки: то кряканье кормящихся диких гусей, то довольное клохтанье дикого селезня, дремлющего поблизости с туго набитым зобом. В окружающем мраке и холоде тяжело вился гнилостный запах обнаженных отливом илистых берегов и бесчисленных стоячих заводей.

Тот из спутников, что был покрупнее, шлепнул лошадь посохом по заду.

– Дай Бог, чтобы эта проклятая дорога не раздвоилась, – проворчал Питер Хоптон и стряхнул капли влаги с короткой светлой бороды, подстриженной «под кинжал». Fro глубоко посаженные ярко-синие глаза глянули направо, потом налево.

– Черт побери, Питер, – отвечал Уайэтт, вглядываясь в плывущий туман, – могу только сказать, что мы, наверное, последние смертные, кто остался на белом свете. – И увидел, как Хоптон довольно невесело кивнул ему по другую сторону от запачканного сажей брезента, наброшенного на поклажу, что везла на себе их лошадь.

– Гиблое место это болото. Наверняка здесь леших и колдунов до черта.

– Да, Питер, действительно кругом одна хмарь. Будет повеселее, когда зашагаем по более высокой местности. Лучше смотреть в оба: этот туман – лучший друг бездомных бродяг и разбойников.

Пальцы Уайэтта сомкнулись на эфесе той самой испанской шпаги, что была им добыта в бою на борту «Первоцвета», и, ощутив ее рукоять, моряку стало гораздо спокойней. Пусть Питер красуется эффектной испанской рапирой, добытой бог знает где и как. Когда дело примет дурной оборот, он, Генри Уайэтт, просто обернет своим матросским плащом левую руку, чтобы ею защищаться, и отобьет любого нападающего, снабженного подобным оружием.

Кузен его, заметил Уайэтт, в этом призрачном свете выглядел более широкоплечим и могучим. В них обоих проявлялись определенные характерные черты Хоптонов: например, у них были крупные головы, широкие брови и высокие мощные скулы.

С тех пор как Питер в последний раз расстался со своим кузеном, чей-то клинок задел переносицу его короткого толстого носа и оставил на нем бледно-красный шрам, идущий по диагонали.

В мочке правого уха у Питера ритмично, в такт его шагам, покачивалась изящная золотая серьга с вправленной в нее жемчужиной.

Когда Уайэтт неожиданно поднял руку, усталая лошадь тут же остановилась и еще ниже опустила голову средь свивающихся в кольца полосок тумана.

Питер, надежно защищенный от непогоды низкой короткополой кожаной шляпой, приложил ладонь к уху, чтобы послушать, о чем же хочет предупредить его Генри.

– Э? – прошептал он. – Что-то не так?

– Мне послышались голоса, – пояснил Уайэтт, в то же самое время пробуя в ножнах свою испанскую шпагу.

Братья замерли и не двигались долгое время, напряженно прислушиваясь к тишине, а вокруг них завихрялись колечками холодные, кисло пахнущие миазмы болот. Наконец туман немного рассеялся, и проступил черный искривленный силуэт ивы. Ветки ее издавна обрубали и наверху образовалась раскидистая свежая крона.

Уайэтт улыбнулся слегка глуповатой улыбкой, снова берясь за недоуздок.

– Скорее всего, какие-нибудь гуси. Черт его побери, этот мерзкий и липкий туман! Проникает сквозь шерсть и кожу, как через траву.

Оба в молчании возобновили свой путь, и снова зачавкали по грязи их тяжелые башмаки.

– Как думаешь найти своего отца? – наконец поинтересовался Питер.

В голос рыжеволосого путника прокралась горькая нотка самоупрека.

– Бог милостив, если он не в богадельне. Вместе с бедной моей матерью. Мне бы следовало написать им хотя бы одно письмо несколько месяцев назад, но, черт побери, Питер, я всегда был скверным писакой, и им это хорошо известно.

– А как насчет Мэг? – спросил Хоптон, таща лошадь через заболоченную ямину. – Она еще жива?

– Да, насколько я знаю. Больше всего я беспокоюсь о бедной сестренке Мэг. С тех пор как кипяток испортил ей лицо, она стала несчастней лисицы, у которой отняли лисят. Только недавно я лишь начал догадываться, что это значит для миловидной девчонки – вдруг обнаружить, что лицо ее изуродовано.

Питер кивнул и рывком натянул свой темно-зеленый плащ повыше на массивные плечи.

– Бедняжка Мэг.

Уайэтт похлопал по тяжелой кожаной сумке, надежно привязанной к его поясу.

– Того, что у меня здесь благодаря щедрости ее милосердного величества, должно хватить на добротную новую юбку для нашей бедняжки Мэг, чтобы снова заставить ее улыбаться. Верно, братишка?

Его спутник вдруг дернул за недоуздок и, остановив лошадь, обнажил длинную рапиру с эфесом корзинкой: в плывущем тумане с пугающей неожиданностью возникли две человеческие фигуры. Уайэтт тоже услышал тревожные звуки. Клинок его шпаги с мягким шуршанием вышел из ножен.

При виде путников с лошадью один из двух призраков выхватил из-за пояса тяжелый топор, а другой угрожающе поднял увесистую дубину, головка которой поблескивала железными остриями.

– Кто вы такие и куда путь держите? – спросил стоящий ближе высокий мужчина.

– А по какому праву осмеливаетесь вы это спрашивать, – отпарировал Уайэтт. – Стойте, где стоите, и рассказывайте о себе.

Оба незнакомца опустили свое оружие и попытались улыбнуться.

– Мы всего лишь бедные странники, заблудившиеся в этом проклятом тумане. Люди добрые, дайте нам корочку хлеба и позвольте пойти вместе с вами, в компании безопасней.

В то время как Уайэтт вглядывался в двух скверно одетых, исхудалых и вызывающих жалость встречных, неясно виднеющихся в медленно тающем тумане, Питер уже добродушно заметил:

– В самом деле, братишка, этим ребятам, похоже, действительно туговато как с оружием, так и с провиантом. Может, дадим им перекусить и пусть идут вместе с нами?

Уайэтт ответил не сразу. Может, там, за пеленой тумана, затаились еще такие же? Он посмотрел во все стороны, но за двумя жилистыми незнакомцами разглядел лишь верхушки рогоза и ряд тускло мерцающих луж.

– Дадим им полбуханки хлеба да кусок сыра – и пусть идут своей дорогой. Путь этот опасен: помнишь, в Саттон-Бридже констебль нас предупреждал, что эти болота так и кишат всевозможным жульем и бродягами?

– Клянусь, мил человек, что мы не из их числа. – Более рослый приблизился, засовывая топор с широким лезвием за широкий кожаный пояс.

– Ради Бога, джентльмены, – канючил другой, – поверьте, что мы никакие не убийцы-разбойники, а всего лишь бедные фермеры, которых разорило огораживание общинных земель и которые идут теперь искать работу в город Хантингдон. Мы почти валимся с ног от голода – и Дик и я.

Нотка искренности, ясно проскользнувшая в голосе говорящего, убедила Уайэтта. Он слишком хорошо сознавал, что многие мелкие фермеры по всей Англии вынуждены были стать бродягами из-за огораживания того, что раньше было общинными хозяйскими землями, с целью превращения их в частную собственность.

– Ну, тогда вам позволяется присоединиться к нам, – решил Уайэтт. – И все же шагайте впереди нас и ради вашего же собственного блага не поднимайте ни малейшего шума и не делайте неожиданных резких движений.

– Благослови вас Господь, добрые люди, – щербато заулыбались и одетый в лохмотья, и его босоногий спутник. – Давно уже с нами никто не разговаривал по-человечески.

После того как были извлечены обещанные хлеб и сыр, четверо мужчин зашагали в молчании, нарушаемом лишь чавканьем ног и копыт по скверной, изрезанной глубокими колеями дороге. Наконец они ступили на чуть более высокую местность, заросшую ивами, березами и ольховником, часто подступающими прямо к дороге.

Уайэтт почувствовал в кончиках пальцев покалывание и напряженность. Где-то там, в тумане, ему послышались тихие голоса. И еще один мягкий сосущий звук, словно кто-то вытаскивал ногу из грязи. Но, может быть, это всего лишь олень со своей оленихой – и больше ничего?

– Эй вы, идите ровнее, – предупредил Уайэтт, рассчитывая, что громкий его голос приникнет в самую чащу окружающего леса. – Одно неверное движение – и двое бродяг лягут трупами в эту трясину.

– Мы же поклялись всем святым, что мы бедные, но честные люди, – недовольно проворчал тот, что был пониже, с дубиной. – Нас вам бояться нечего. – Эту успокаивающую» фразу он прокричал так же громко, как и Уайэтт свое предостережение. А не подчеркнул ли он малость слово «нечего»? Так или иначе, но из подлеска не исходило больше ни звука.

Их медленное продвижение продолжалось около часа, и вот наконец отвратительная дорога постепенно пошла на подъем. В то же время и туман поредел настолько, что стали видны небольшие пастбища, и группы деревьев, и даже домик из серого камня, заброшенный, с провалившейся крышей. Развалюха стояла, окруженная молодым сосняком, проросшим на месте, должно быть, когда-то колосившегося хлебного поля.

Всем четверым путникам картина эта оказалась до боли знакома. По всей Англии можно было увидеть сотни подобных брошенных на волю судьбы крошечных наделов, владельцев которых довели до голодной смерти или выгнали прочь после огораживания их общинной земли каким-нибудь богатеем во время кровавого и несчастливого царствования Филиппа и Марии.

Все эти беды произошли из-за того, что цена на шерстяную ткань, идущую на экспорт в Германию и Скандинавию, поднялась на такую неимоверную высоту, что владельцы щедрых зерновых полей перестали выращивать жито и начали разводить овец. В результате такого перехода от земледелия к овцеводству появились, с одной стороны, совершенно новый денежный класс, а с другой – огромная армия честных мужчин и женщин, лишенных своих наделов и доведенных до отчаяния безработицей.

По мере того как солнечный свет прогонял этот серебристо-серый мрак, окутавший болота, настроение у Уайэтта поднималось. Как славно было сознавать, что с каждым шагом он все ближе к Сент-Неотсу, к родному дому и к милой Кэт Ибботт. Но в то же время сомнение не давало ему покоя: а вдруг сквайр Эдвард Ибботт[36]36
  …а вдруг сквайр Эдвард Ибботт… – Сквайр, сокращенная форма от эсквайр: в Англии свободный землевладелец; позднее дворянский титул землевладельца.


[Закрыть]
осуществил свое намерение и помолвил свою старшую дочь с человеком более подходящим, более прочно стоящим на ногах, более близким к нему по общественному положению, чем безземельный моряк? Ведь у Генри Уайэтта нет за душой ни шиллинга лишних денег и за последние два года о нем не было ни слуху ни духу.

Надо же быть таким круглым идиотом, чтоб не писать домой почаще! Нахмурившись, он поспешал за двумя бродягами в обносках, торчащих из-под козьих кафтанов, бредущих уныло повесив безобразно косматые головы. При полном свете дня они выглядели еще более покинутыми и одинокими, чем сквозь недавнюю дымку тумана.

Когда дорога наконец стала посуше, Питер остановил вьючную лошадь.

– Теперь, мужики, бояться вам нечего и дорогу свою вы найдете, так что ступайте своим путем – и да сопутствует вам более удачливая судьба.

– Вы были так добры к нам, несчастным оборванцам, – ухмыльнулся вдруг тот, что был покрупнее. – Вот вам моя рука, буду всегда рад услужить вам. – И он протянул грязную пятерню с узловатыми пальцами.

Уайэтт, улыбаясь, пожал ее и вдруг обнаружил, что кисть его стиснута, словно капканом. Питер, однако, отскочил в сторону и резко пригнулся под дубиной второго разбойника, внезапно описавшей круг над его головой. С хриплым торжествующим мычанием первый сильно рванул Уайэтта к себе, но левой рукой моряк успел схватиться за кинжал, что висел у него на поясе.

Одна лишь лошадь, опустившая словно молью изъеденную голову, оставалась безучастной свидетельницей происшедшей затем молчаливой, но отчаянной схватки. Напавший на Уайэтта, похоже, еще не был знаком с новыми приемами борьбы, завезенными недавно из Италии, когда фехтование шпагой дополнялось применением кинжала. Захватив и обезвредив правую руку Уайэтта, предназначенную для шпаги, разбойник уже мнил себя победителем и только тогда распознал свою гибельную ошибку, когда кинжал моряка пронзил ему предплечье правой руки.

Питер тем временем схватился с другим злодеем, меньшего роста, и, в основном благодаря своей силе вырвав у него дубинку, с глухим стуком опустил ее на засаленную шапчонку из грубой коричневой шерсти. Издав хриплый звук, похожий на кашель, тот рухнул без движения на утоптанную грязь дороги. Все происшедшее не заняло и полминуты.

Глава 8
ПОДСУДНОЕ ДЕЛО

Таверна, что стояла на распутье в глубине Рамсейского леса, не могла претендовать на какую-то исключительность. Кажущиеся карликами по сравнению с разросшимися вокруг гигантами дубами четыре фронтона «Пестрого быка»с подернутой зеленью мха соломенной крышей говорили о том, что это скорее бедный постоялый двор, нежели гостиница. Однако из старой кирпичной трубы ободряюще густыми клубами поднимался грязновато-сиреневый дым. Вокруг в хаотичном беспорядке были разбросаны наружные постройки, такие, как амбары, овчарни и уборные. Один из сараев стоял, сильно накренившись вперед к широченной луже, разлившейся прямо перед главным входом в гостиницу. В ней, утопая по бабки в воде, застыла троица тощих белых с красными пятнами коров, с любопытством взирающих на пришельцев, а также несколько перепачканных грязью свиней и дюжина серых и белых гусей.

От изучения с более близкого расстояния гостиница нисколько не выигрывала. На ее штукатурке и деревянных стенах налип не один слой грязи, разбрызгиваемой копытами копошащихся в жиже животных, а в маленьких окнах уцелевших стекол в свинцовой оправе уже оставалось меньше, чем было отсутствующих.

– Нечего сказать, привлекательное местечко, – кисло сморщился Уайэтт. – И к тому же поблизости, похоже, нет ни одной деревни.

Он отвесил своему связанному унылому пленнику хороший удар ногой по «корме».

– Постыдись, Питер! Даст Бог, мы найдем констебля и подарим ему эту ходячую падаль.

Из таверны во двор, все еще сжимая в руках кружки с пивом, высыпали, чтобы получше разглядеть новоприбывших, несколько человек: завсегдатаев, странствующих торговцев, гуртовщиков и тому подобного люда. Солнечный свет, слишком яркий для этого раннего июньского вечера, придавал теплоту этой сцене.

Уайэтт, петляя средь ям с жидкой грязью, пробрался к железной двери.

– Мы привели с собой парочку заслуживающих виселицы негодяев. Нет ли тут поблизости констебля?

Вперед, шаркая ногами и опираясь на вырезанную из боярышника палку, вышел сутулый старик в запачканном пищей холщовом рабочем халате, бегло взглянул на двух загорелых юношей и костяшками пальцев поправил на лбу свой чуб.

– К вашим услугам, юные господа. Итак, вы поймали этих разбойников – и уж конечно в болотах? – Он озорно хихикнул. – Боже! Ну и здоровенных же мерзавцев вы привели мне сюда. Долго и весело будут плясать они на виселице.

– Но как насчет главного магистрата графства или констебля?

– Увы, по эту сторону от Уорбойса вы не найдете ни одного констебля.

– Типун тебе на язык, старый хрыч! – прорычал один из пленников по имени Дик, зло сощурив красноватые глаза. – Вот увидишь, лопнут твои старые гнилые ребра, когда ты будешь смотреть, как пара бедных олухов болтается на перекладине только потому, что их фермы огородили и им нигде не нашлось честной работы.

С ожесточением смотрели двое бродяг на все возрастающее число неопрятных детей, гостиничных слуг и проезжих.

Питер отвесил высокому хорошего тумака, и тот едва устоял на ногах.

– Прибереги свои слюни. Лучше расскажи народу, как вы со своим гнусным дружком пытались обмануть и укокошить пару честных моряков, только что вернувшихся из-за морей на родину.

– Моряки? – Интерес толпы моментально возрос. – Вы были на островах испанского короля в Южном море? Верно, что богатств там столько, что стоит только нагнуться и подбирать?

– Вы видели морских коньков-людоедов… или… или циклопов?

Уайэтт чуть устало начал соскабливать иссиня-черную грязь со своих башмаков и позволил лошадке обглодать травянистую кочку.

– Все в свое время. Мастер Хоптон за несколько кружек эля расскажет вам о своих поистине чудесных приключениях в Америке. – Он ухмыльнулся. – Я ручаюсь, что они утолят ваше любопытство.

– Верно. – Питер добродушно потащил за собой своих пленников. – И если вы хорошо меня накормите, я расскажу вам о жемчуге Виргинии, крупном, как яйца малиновки.

Держа загрубелые красные руки сцепленными на своем нечистом кожаном фартуке, вышел трактирщик, сухопарый желтолицый человек. Он опытным проницательным глазом оглядел этих крепких молодых парней и совершенно точно отнес их не к низкому или благородному люду, а к представителям того нового класса моряков-торговцев, который за последние годы становился все более зажиточным и влиятельным.

– Добро пожаловать, юные господа, – заверещал он. – Рады угостить вас всем самым лучшим, что имеется в «Пестром быке». Надеюсь, вы почтите меня своим посещением?

Уайэтт сделал вид, что еще раздумывает.

– Ладно, мы останемся у вас, если, конечно, вы подыщете местечко, куда можно надежно упрятать этих голубчиков до прибытия констебля.

Хозяин повернулся, подозвал здоровенного детину и сказал:

– Есть у меня помещение, откуда и горностаю не ускользнуть. Диккон, проводи-ка этих юных джентльменов в каменную кладовую для молока. Ручаюсь, что она прекрасно сохранит этих шаромыжников. Эй, Стивен, – окликнул он долговязого красноносого малого, – седлай мою караковую кобылу, скачи в Уорбойс и приведи сюда эсквайра Эндрю Тарстона. Уж мы позаботимся о том, чтобы шеи у этих негодяев вытянулись как следует.

Неуклюже из-за туго связанных рук рослый разбойник бухнулся на колени перед Уайэттом, вращая глазами в безумном отчаянии.

– Вы же не отдадите нас палачу? Богом молю вас! Два года назад я, Джим Тернер, был честным фермером и не покладая рук работал на собственной земле рядом с Олкмундбери. – И он потащился вперед по грязи и коровьему навозу. – Ради Бога, пошлите туда человека и убедитесь, что я говорю правду. Вы пошлете? Пошлете?

Исхудалое его лицо с глубокими морщинами задрожало, затем, видимо заметив в выражении лица Генри Уайэтта сострадание, он подтащился еще ближе. – Добрый человек, великодушный человек, разве вам удача никогда не изменяла? Вас не гоняли пинками от поместья к поместью, от фермы к ферме, от одной лавки к другой, как какого-нибудь жалкого шелудивого пса? Послушайте, молодые люди, мы с Диком вовсе не настоящие разбойники с большой дороги – а иначе мы бы так глупо не провалили это дело.

Его заросшее лицо с запекшейся на нем грязью дернулось от избытка ужаса.

– Не передавайте нас палачу – ведь и вам когда-нибудь придется взывать к милосердию.

Уайэтт заколебался в нерешительности. В этом задыхающемся от страха голосе он, кажется, узнал речь многих запыхавшихся парней, которые перелезали через борт «Первоцвета», едва успев спастись от почти уже схватившего их за пятки закона. Впоследствии многие из этих преследуемых законом показали, чего они стоят на самом деле. Но как бы там ни было, от моря было сейчас далеко. И разве этот Джим Тернер и его косматый товарищ не пытались ограбить их и убить – предательски, зверски?

– Припаси свое красноречие. Счастье для вас, что это Англия, где вам, можете не беспокоиться, даруют справедливый суд, – напомнил Питер не без доли мрачного юмора, – и наказание, в соответствии с законами милосердного ее величества.

Слуги таверны с помощью ругани, вил и дубинок загнали незадачливых разбойников в молокохранилище – прочное каменное строение без окон и с массивной дубовой дверью, окованной железом.

– Это хорошо, что вы добрались до крова еще засветло, друзья мои, – заметил дюжего вида странствующий торговец с дальнего конца конского двора. Там он руководил подмастерьями, разгружающими ряд тяжело нагруженных ломовых лошадей. Его обоз, должно быть, ездил далеко, поскольку покрывающий его брезент был заляпан подсыхающей серо-голубой глиной.

Подмастерья, голодные с виду юноши, облаченные в бесформенные бумазейные куртки и обтрепавшиеся снизу байковые штаны, составляли тяжелые корзины на сухую землю. Несмотря на усталость, они все же посматривали на молоденьких разносчиц пива. Уайэтт заметил, что у них наготове припасены дубинки и палки.

– Верно, как говорит наш друг-коробейник, благоразумно еще до темноты найти убежище – такое, как у меня, – заверил красноносый трактирщик своих новых гостей. – По этим болотам разгуливают опасные банды разбойников и старых солдат; им перерезать кому-либо глотку все равно что помочиться.

– А что у вас за товар? – обращаясь к странствующему торговцу; поинтересовался Питер. – Есть ли у вас какие-нибудь симпатичные вещицы, чтобы порадовать парочку знакомых мне близняшек?

– Молодой человек, я тот, кто вам нужен, – заявил торговец, сбивая ногами грязь с очень высоких, выше колен, сапог. – В тех корзинах у меня есть отрезы очень хорошей шерстяной ткани голубого, алого и пурпурного цветов и полотно, воздушное, словно вы видите эту сторону рая. То что нужно для воскресного или для свадебного женского платья. Куда путь держите, можно полюбопытствовать?

– В Сент-Неотс, тот что в Хантингдоншире.

– Сент-Неотс? – Странствующий торговец поджал толстые губы и сдвинул на затылок засаленную черную габардиновую кепку. – Сент-Неотс? Вот те на! Я что-то слышал об этом местечке, и притом не так давно.

Расстегивая ремни, которыми поклажа крепилась к лошадиной спине, Уайэтт поинтересовался:

– И что же такое вы слышали? Ну, говорите, смелее.

– Сейчас, хоть убей, не могу вспомнить, но, может, хороший глоток пива освежит мою голову.

Питер Хоптон легко перекинул тяжелый тюк со спины лошаденки себе на плечо и направился к двери таверны. В это время во двор ее въехал крепкого телосложения седоволосый мужчина в выцветшем на солнце темно-зеленом дублете, красных, плотно обтягивающих ногу штанах и тяжелых верховых сапогах. У него под седлом была хоть и нечистокровная, но хорошо ухоженная бурая кобыла. Уайэтт заметил, что сюртук незнакомца из рыжевато-бурой простой деревенской кожи, что ворот и рукава украшены фестонами; стальные с серебряной отделкой шпоры придавали ему вид довольно потрепанной элегантности.

По наличию пары миниатюрных перекрещенных серебряных жезлов, подвешенных на тяжелой цепи из того же металла, Уайэтт сделал для себя вывод, что этот жилистый, с ястребиным лицом джентльмен не просто какой-то констебль, а, безусловно, шериф этой части графства. Вслед за ним ехали двое лучников в остроконечных стальных шлемах, полукирасах, в кожаных куртках и штанах.

Не спеша тот, кто оказался эсквайром Эндрю Тарстоном и кто действительно был шерифом Хантингдоншира, спешился, несколько раз присел, разминая длинные ноги, затем, сняв рукавицы, важно прошествовал туда, где перед входом в таверну стояли двое кузнецов.

Пока он приближался, Уайэтт заметил, какие у него необыкновенно проницательные черные глаза со странным металлическим блеском; еще он отметил узкую прорезь рта и каштановую с сединой раздвоенную бородку, в которой было что-то воинственное.

Уайэтт поклонился и снял свою низкую зеленую шляпу; Питер неловко последовал его примеру.

– Ваше занятие и положение? – сухо спросил Эндрю Тарстон.

– Мы моряки, возвращаемся домой после долгого отсутствия, – без всякой заминки объяснил Питер. – Я лодочник-канонир, а вот Генри – он помощник капитана торгового судна и скоро будет капитаном своего собственного.

Затем шерифу вкратце сообщили о нападении разбойников.

– Хорошо, дело ясное: попытка ограбления и убийства. Где сейчас эти молодчики?

– Хозяин таверны упрятал их в каменное молокохранилище.

– Ну-ну. Утром я их допрошу – я ведь к тому же и мировой судья, – небрежно прибавил он, – а потом мои люди повесят их аккурат на том самом дубе, что позади перекрестка. – Шериф тяжело вздохнул и стряхнул с ярко-синих французских бриджей прилипшую грязь. – Боже, эта страна перестала бояться законов! Вчера я приказал Длинному Уильяму, вон тому самому, повесить шайку воров, которые украли и съели одну из призовых овец сэра Роберта Кинсмена.

– Скольких же повесили, ваша честь? – поинтересовался хозяин таверны, смахивая пену с пива, которым он угощал эту очень важную персону.

– Спасибо, Эгберт, жуткая жажда. – Эсквайр вытер тонкие губы и только тогда, издав короткий смешок, отвечал: – Мы вздернули целую дюжину. Признаюсь, дело это не очень-то приятное, но моральное, очень моральное. Кражам овец нужно положить конец. Но все равно мне не нравится вешать мальчишек и женщин, да в общем-то и Длинному Уильяму тоже. Они так горько рыдают, что трогают его нежное сердце. Верно, Уилл? – С этими словами он почесал жесткую седеющую бородку и одновременно подмигнул дюжему черноволосому лучнику, занятому расседлыванием лошади шерифа. На спине Уильяма висел длинный лук в красивом футляре вместе с колчаном, полным стрел длиной в ярд.[37]37
  …длиной в ярд. – Ярд равен – 0, 91 метра.


[Закрыть]

– Скажите, пожалуйста, ваша честь, что нового насчет суда над ведьмами в Хантингдоне? – спросил фермер в синем холщовом халате.

– Видишь ли, мой добрый друг, – с печальным видом отвечал эсквайр Эндрю, – их признали виновными. Всех трех приговорили к повешению, чтоб серьезно предупредить всех тех, кто желал бы продать свою душу дьяволу.

– Вот бы посмотреть, как их казнят! – вздохнула служанка, которую послали наполнить кружки. – Я от этого просто балдею. Бог ты мой, вот будет зрелище так зрелище.

– Это дело, похоже, всех взбудоражило, – заметил Уайэтт.

– Еще бы. Об этом суде над ведьмами уже девять дней в деревнях только и говорят.

При упоминании о ведьмах сидящие в пивном баре почувствовали беспокойство и тревогу и заговорили громче, чем было нужно, как если бы успокаивали и убеждали себя, что среди них нет никаких ведьм или же иначе они бы сами могли подпасть под подозрение.

Питер медленно покачал своей крупной желтоволосой головой:

– Не нравится мне это. А были ли представлены убедительные доказательства их колдовства?

– Спокойно, молодой человек, – посоветовал шериф, вытирая бороду тыльной стороной руки. – Да, было убедительно доказано, что эти поклонницы дьявола заколдовали насмерть бедную леди Эддисон и обеих ее внучек.

– Спаси нас Бог! – воскликнул Уайэтт. – Они же наши соседи!

Пока Уайэтт пристраивал поудобнее свою тяжелую испанскую шпагу в кожаных ножнах, эсквайр Эндрю убрал бесполую зеленую шляпу и подался вперед, держа локти на столе.

– В самом деле? Тогда я расскажу, что знаю сам, а знаю я много, поскольку присутствовал на мирском суде над этими колдуньями: со мной еще были сэр Генри Кромвель, мастер Бакбэрроу и сэр Уильям Джекмен – главный констебль Хантингдонского графства. – Он в упор посмотрел на Питера. – Никто в моем присутствии не будет отрицать, что более справедливых людей еще не носила земля.

К слушателям шерифа присоединилась группа плотников, приехавших, чтобы построить еще один из тех многочисленных барских особняков, которые возникали в этих окрестностях благодаря процветающей торговле Хантингдоншира шерстяными тканями со Скандинавией и Ганзейскими портами на Балтике.

Поварята, судомойки, конюхи и горничные тоже сгрудились вокруг эсквайра Тарстона, прямо сидящего в деревянном кресле, установленном перед большим камином. На противоположном от каминного наличника конце толстый вспотевший повар тоже пытался слушать, ощипывая жирного гуся.

Разнообразные тощие дворняжки разгуливали по таверне и обнюхивали башмаки приезжих, перед тем как обескураженно улечься у стены и заняться вылавливанием блох.

– Дело это нечистое, – стал рассказывать шериф, – началось оно около года назад. Началось с того, что леди Эддисон, муж которой – крупный в графстве землевладелец, стала мучиться странными припадками. Во время этих припадков она обвиняла свою соседку, некую матушку Энн, в том, что у нее имеется дьявольский домовой в виде коричневатого цыпленка. Вскоре после того, как начались эти припадки, леди Эддисон поехала навестить свою дочь, госпожу Хендерсон, живущую в Партоне. – Вскинув бровь, он посмотрел на Уайэтта. – Знаете, где находится это местечко?

– Да. Партон – это деревушка примерно в двух милях от Сент-Неотса.

– Так вот, было установлено под присягой, что вскоре после прибытия леди Эддисон к Хендерсонам у внуков ее начались такие же припадки – к большому огорчению госпожи Хендерсон, которая не могла удержаться от слез.

По таверне пробежал тихий ропот. Взоры, сосредоточенные на ястребином лице говорящего, по-разному выражали недоверие, благоговение и ужас.

– Поэтому госпожа Хендерсон послала за этой старухой Энн, о которой ей было известно, что она искусна в делах медицины. Поскольку муж ее был арендатором сэра Джона Эддисона, старая ведьма не посмела отказать, но, как только она явилась к госпоже Хендерсон, детям стало намного хуже. Тогда леди Эддисон отвела матушку Энн в сторону и резко обвинила ее в колдовстве. Та упрямо это отрицала, заявляя, что госпожа Хендерсон и леди Эддисон очень ее оскорбили, обвинив без всякой причины.

Один из лучников шерифа, устроив лошадей на отдых, вошел в таверну и наступил на хвост дремавшей собаки. Пронзительный визг несчастной твари заставил всех присутствующих вздрогнуть от неожиданности, словно это сам нечистый дух внезапно заговорил среди почерневших от дыма балок. Как только потревоженное животное пинками заставили замолчать и лучник неуклюже пробрался на место рядом с камином, Эндрю Тарстон снова продолжил рассказ своим ровным, степенным голосом:

– Леди Эддисон отвечала, что ни она, ни ее дочь не обвиняют матушку Энн, но одна из внучек, девочка по имени Эллен, когда у нее начался припадок, закричала, что все это из-за старухи. Девочка – и это было клятвенно подтверждено – пролепетала: «Даже теперь я слышу, как что-то громко пищит у меня в ушах. Это мне так надоедает. Разве вы не слышите?»

– Храни нас Господь! – пробормотал один из плотников с круглыми от страха глазами. – Вот уж и впрямь нечистое дело.

Шериф рассеянно погладил по голове глазастого карапуза, который приковылял к нему, совершенно не смущенный тем обстоятельством, что на нем из всей одежды была лишь ветхая рубашонка, настолько рваная, что насчет его пола не оставалось никаких сомнений.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю