Текст книги "Золотой адмирал (Пират Ее Величества)"

Автор книги: Френсис ван Викк Мэсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)

Глава 21
ДОНЕСЕНИЕ ЕЕ МИЛОСТИВОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ

Теперь, когда в сини Карибского моря показалась береговая линия Тьерра Фирме, сэр Френсис Дрейк удалился в тень навеса, сооруженного на палубе юта «Бонавентура», и бросил критический взгляд на эскадру, быстро идущую под благоприятным ветром. Крупные или малые, все его суда демонстрировали «кость в своих зубах».

Улыбка мрачного удовлетворения искривила исхудалое лицо адмирала. После захвата им Картахены его зацепила лихорадка, истощившая даже его поразительно крепкие силы.

С некоторой долей усталости он распорядился позвать к себе Фулька Гревиля, этого способного и исполнительного джентльмена, с такой легкостью владеющего пером. Когда прибыл секретарь, таща под рукой портативный письменный столик, адмирал расслабился на своем сиденье и с беспокойством задержал взгляд на сине-красно-желтом флаге королевы, трепещущем на крюйс-марсе.

Прежде чем начать диктовать, Дрейк угрюмо посмотрел на «новогодний подарок», отметил, сколь ярким кажется большой латинский крест, написанный краской на его парусе, на фоне этого ультрамаринового океана.

Фульк Гревиль устроился поудобней с пеналом на колене и выбрал оттуда ряд хорошо заточенных перьев. Наверху листа бумаги он написал дату: 13 марта 1586 года, затем перевел взгляд на сидящую в вялой позе маленькую фигурку.

Дрейк задумчиво провел рукой по волосам: давно уже не стриглись они так коротко; из-за жары в Картахене и лихорадки ношение длинных волос стало невыносимым. Наконец он отвлекся от грустных размышлений и приступил к диктовке:

– «Покинув остров Эспаньола и крупный столичный город Санто-Доминго, я взял курс через Карибское море на Тьерра Фирме, или материк. Прежде всего я намеревался разрушить Санта-Марту, а затем совершить набег на те пункты ловли жемчуга, что находятся на острове Маргарита, но, увы, Бог послал мне противные ветры, поэтому я решил идти в Картахену, город в испанской провинции Венесуэла.

Хотя я и располагаю превосходными точными картами как Картахены, так и существующих к ней подходов, я желал, чтобы на флагмане у меня был лоцман. Однако где бы я ни искал, такого человека найти не мог, а рисковать своими судами среди предательских скал и проливов, ведущих в бухту Картахены, мне было совсем не желательно».

Дрейк задумчиво пощипал свою бородку, настолько теперь сожженную солнцем, что она казалось почти что белой, и, старательно подбирая слова, продолжал:

– «Поэтому, не имея лоцмана, я решил сам вести корабли. Я прибыл к берегам Картахены, столице „испанского Мэйна“, 3 февраля примерно в четыре часа пополудни. Картахена, как вашему величеству должно быть известно, второй по важности город после Санто-Доминго, который я захватил и наполовину разрушил во имя вашей чести и славы. Но Картахена намного превосходит тот город в коммерческом отношении, так как ведет большую торговлю с Испанией и новой колонией, имеющей название Новая Гранада. Кроме того, Картахена имеет торговые связи со всей Вест-Индией, а также с Перу и со всем побережьем материковой земли, и даже с теми местами, где занимаются ловлей жемчуга, а именно, с Рио-де-ла-Ача.

Чтобы вашему величеству были понятны стоящие передо мной препятствия, я должен заявить, что Картахена прекрасно защищена мощными фортами и силами самой природы. Та артиллерия, что способны нести мои корабли, могла бы дать лишь очень слабенький результат. Одна сторона этого города выходит на запад к открытому морю, и отсюда подхода к нему нет никакого. С севера к высоким городским валам подступает обширное болото. Для удобства вашего милостивого величества я прилагаю план сего очень большого и богатого города «.

Дрейк прервался и сделал долгий глоток из кружки с разведенным водой ромом с лимонным соком.

– Фульк, позаботьтесь о том, чтобы к отчету была приложена хорошая копия этой карты, сделанная сеньором Геварой.

– Слушаюсь, сэр Френсис. Я уже заказал ее миниатюрную копию.

– «В озеро или лагуну Картахены ведут два прохода. Один называется Ла-Бока-Гранде, это обычный вход в лагуну. Другой носит имя Ла-Бока-Чика, то есть „Маленький ротик“. В южной оконечности озера Картахены находится гавань в собственном смысле слова, отделенная от лагуны длинной песчаной косой, на которой воздвигнут сильно укрепленный форт, имеющий множество пушек. Кроме того, доступ в собственно гавань преграждает огромная цепь, крепящаяся к сваям на материке.

Разведчики сообщили, что за этими преградами стоят две большие военные галеры и мощный галеас, принадлежащий военно-морскому флоту испанского короля. Из гавани ведет морской рукав, который отступает и кружным путем уходит назад в то болото, которое, как я уже говорил, непосредственно примыкает к морю.

Картахена, таким образом, надежно стоит на острове, и единственный доступ к ней – по широкой дамбе длиной свыше трехсот ярдов, на городском конце которой находится укрепление, обороняющее подъемный мост, и само дополнительно защищенное тяжелыми пушками форта «. Как думаете, Фульк, я выражаюсь достаточно ясно?

– Да, сэр Френсис, я бы сказал, просто восхитительно. – Фульк воспользовался этой возможностью, чтобы сменить перо, и обмакнул новое в свинцовый пузырек для чернил.

– «Днем 9 февраля я произвел демонстрацию под стенами города, в которой участвовало 25 кораблей всех размеров. Я подошел достаточно близко, чтобы вызвать их орудийный огонь с укреплений, но на их пустую пальбу даже не соизволил ответить».

Дрейк сделал паузу, отпил из оловянной кружки и вытер растрескавшиеся от солнца губы тыльной стороной ладони.

– «Сделав вид, что мы сильно расстроены мощью их укреплений, я отошел назад в море до тех пор, пока не достиг входа в тот самый коварный фарватер, что называется Ла-Бока-Чика.

Благодаря Божьей милости и моему опыту навигатора мне удалось провести свои корабли по этому маленькому проходу – и вот я оказался в водах лагуны Картахены. Развернув свои корабли, я стал на якорь примерно на середине этого тихого водоема, лицом к внутренней гавани.

Сразу же с наступлением темноты я посадил во все пинассы и шлюпки вооруженных людей, которые под командованием генерала Карлейля без малейших потерь высадились на песчаной косе в точке около моря. Этот песчаный полуостров зарос джунглями и кустарником и, по-моему, представлял собой самое слабое место в оборонительной цепи Картахены: эта цепь тянется прямо, в горизонтальной плоскости, примерно три мили и ведет в самые улицы.

Однако с приближением к городу полуостров этот сужается до 140 ярдов и поперек него в этом месте выкопаны полевые укрепления, вооруженные шестью тяжелыми пушками».

Адмирал снова помедлил, проследил за полетом летучих рыб: серебристо-голубые, они выскакивали из длинной сапфирового оттенка волны и, с плеском проносясь по воде, исчезали с таинственной неожиданностью.

– «Об этих защитных сооружениях я узнал из допроса пленных, взятых мною в Санто-Доминго. Тогда мы с превосходным и доблестным генералом Карлейлем решили немного выждать, пока не спадет вода, чтобы ваши солдаты смогли обогнуть эту грозную оборону. В глубокой тьме ваш храбрый генерал, – заметь, Фульк, Карлейль действительно храбр, храбрее его я не встречал никого, – повел своих солдат вдоль вышеупомянутой песчаной косы.

Полевой капрал Симпсон командовал лучниками и пикинерами, а полевой капрал Горинг – еретиками, с которыми шел генерал Карлейль. Позади старший сержант Пауэлл вел четыре роты с пиками – мою главную атакующую силу. Капитан Морган командовал моим арьергардом.

Как только ваша армия обогнула фортификации и пропитанные ядом палки ныряльщиков, генерал Карлейль просигналил мне, что готов штурмовать фортификации, выходящие на песчаную отмель. Тогда я приказал вице-адмиралу Фробишеру плыть вперед и вступить в сражение с фортами, охраняющими плавучее заграждение в виде цепи между двумя гаванями. Это, полагал я, в достаточной степени отвлечет гарнизон от генерала Карлейля, который успешно вел свои войска по низкой воде, при этом земляная насыпь защищала их не только от перекрестного огня двух галер, стоявших в лагуне, но также и от пушек, установленных в траншеях. Наши аркебузиры прокричали «ура!»в честь вашего величества, после чего дали залп и дружно пошли в атаку.

Тут все проходило иначе, чем у стен Санто-Доминго, так как враг с исключительным упорством отстаивал свои позиции, и если бы его солдаты носили стальные кирасы, как наши бойцы, а не простые куртки на вате, наша атака могла бы захлебнуться. Затем последовала очень милая потасовка, закончившаяся повальным бегством испанцев, во время которого полевой капрал Горинг захватил в плен некоего Алонсо Браво, испанского генерала, командующего в Картахене. Капитан Уильям Винтер с лихвой поучаствовал в рукопашной схватке рядом с вашим отличнейшим генералом Карлейлем. Увы, в этом бою полевой капрал Симпсон получил очень тяжелое ранение.

Каждый солдат как одного, так и другого подразделения нес свою службу с такой охотой, что противник не вынес яростного напора.

Ваши войска, всемилостивейшая из всех монархов, следуя моим указаниям, не дали врагу ни малейшей передышки и в тот же момент обрушились сзади на его земляные укрепления. Но лишь тогда сражение стихло, а вскоре и вовсе прекратилось, когда они пробились к центральной рыночной площади Картахены и генерал Карлейль сразил своей собственной шпагой испанского знаменосца. Итак, моя дорогая леди, победа и слава снова увенчали ваше оружие «.

Дрейк вздохнул, повторно глотнул горячего напитка из молока, вина, пряностей и протертой хинной коры, затем снова повернулся, чтобы внимательно оглядеть эскадру, идущую в кильватер за своим флагманом курсом на север. Улыбка воспоминаний тронула его губы, когда он узнал грубоватые очертания «Первоцвета». «Если бы не та попытка его захвата, – подумал вдруг Дрейк, – мне бы здесь век не бывать».

– «Но город, однако, достался нам нелегкой ценой. Не считая раненых, пало свыше двадцати восьми отважных солдат». Бог знает, их было немало, – добавил он. – Сколько, по-вашему, выжило после ранений?

Фульк Гревиль, нахмурившись, почесал ухо.

– Возможно, каждый четвертый, сэр Френсис. Но, уж точно, не больше – ведь такая была жара. – Он макнул перо в чернильницу, ожидая следующих слов адмирала.

– «Наутро я повел свой флот в атаку на форты, охраняющие плавучее заграждение и дамбу. К моей великой радости, они подняли белый флаг и сдались мне без единого выстрела. Вот так была захвачена Картахена, крупный столичный город Филиппа II на Испанском континенте».

Адмирал прервался, встал на ноги и прошагал по залитой солнцем палубе юта туда, где капитан Феннер с буссолью, астролябией и секстантом занимался определением градуса широты. Точному вычислению долготы предстояло еще подождать лет сто. Заметив рядом с собой адмирала, капитан Феннер сунул секстант под мышку и, кланяясь, снял с головы свою низкую широкополую фетровую шляпу, которую он неизменно носил на море.

– И как мы идем, Уилл?

– Идем полным ходом на северо-запад, сэр, но я сомневаюсь, встретим ли мы какие-нибудь суда. С тех пор как мы разграбили Санто-Доминго, достаточно было времени, чтобы встревожилось все Карибское море.

Дрейк приложил ладонь козырьком ко лбу и оглядел небеса.

– Что думаете о погоде на завтра?

Феннер метнул на своего командира хоть и слегка насмешливый, но восхищенный взгляд. Невероятно, как точно Дрейк, похоже, способен почуять назревающий шторм. Недаром он славился на весь мир как совершеннейший штурман и превосходный моряк.

– Ей-богу, сэр Френсис, по мне, она будет вполне приличной.

– Возможно, возможно. Но все равно просигнальте капитанам, чтоб явились ко мне на борт нынче днем, а не завтра.

– Слушаюсь, сэр. Тотчас же просигналю.

Вернувшись на скамью, Дрейк только присел на краешек и наклонился вперед, сомкнув руки и поставив локти на колени. Его явно мало радовало то, что он теперь должен был занести в свое донесение.

– «Когда возник вопрос о выкупе за избавление Картахены от пожара, я настаивал на миллионе дукатов, но, увы, епископ религиозных орденов, предупрежденный о нашем прибытии, сбежал вместе с главными негоциантами и лучшей частью их собственности так далеко в глубь материка, что я не мог их догнать. Поэтому я снизил свои требования до ста тысяч золотых фунтов, но зато забрал у них много хороших товаров: красильное дерево, изысканные одеяния, полотна и шелка.

Чтобы убедить врага в том, что я ревностно служу вашим интересам, моя дорогая леди, я велел спалить несколько богатых районов на окраине города; когда до конца месяца мне не предложили никакого выкупа и поскольку на мои экипажи снова напала сильная лихорадка, я принял в качестве выкупа (и, надеюсь, вы не станете посему обвинять меня в слабости), – Дрейк сделал гримасу, – сумму в сто десять тысяч дукатов, которая в наших деньгах примерно равна тридцати семи тысячам двумстам пятидесяти фунтам. К этому, однако, надо присовокупить тысячу флорентийских крон, приобретенных благодаря тому, что мы пощадили церковное имущество, находящееся за стенами Картахены».

Адмирал вскочил на ноги и, приноравливаясь к заметной килевой качке галиона, заходил взад-вперед по палубе все время поглаживая пальцами украшенный драгоценными камнями кинжал, без которого он никогда не выходил из каюты.

– «Когда мой флот снова был готов к плаванию, я собрал военный совет, так как требовалось обсудить очень серьезные вещи. Во-первых, мои солдаты и моряки выражали резкое недовольство тем, что должны получить столь малую компенсацию за все свои тяготы и труды, при этом как добровольцы не получая никакого жалованья из казны вашего величества. Поэтому я прошу ваше величество оценить то, как обрадовались эти честные воины, узнав, что генерал-лейтенант и главные его офицеры решили отказаться от своей доли выкупа за город, который они так доблестно захватили.

Следуя их примеру, ради наших бедных матросов, точно так же поступили мои капитаны; по правде говоря, мы от всего сердца желали, чтобы поделенные таким образом деньги явились бы достаточным вознаграждением за их преданные труды.

Мы также обсудили целесообразность размещения на стенах Картахены тяжелых орудий и обеспечения города постоянным гарнизоном как для защиты его от врага, так и для выполнения колонизаторских функций с выгодой для вашего величества. Но, увы, наше войско так поредело и снова на моих кораблях свирепствовала лихорадка, что мне показалось, что будет негоже основывать здесь колонию именно в данное время».

Дрейк закусил нижнюю губу немного неровными и пожелтевшими зубами.

– «Это решение оказалось для меня самым болезненным за всю мою службу у вашего величества».

Адмирал перестал диктовать, подошел к поручню и стоял там, казалось, поглощенный ужимками стаи морских свинок, но на самом деле борясь с тем, что просилось к нему на язык. А в памяти его с совершенной отчетливостью всплыл один разговор с Уолсингемом, предупреждавшим его о политической непоследовательности королевы, о неспособности ее предвидеть неизбежность жестокой и решающей войны с Филиппом. Елизавета, объяснял он, все еще верит, что она может тянуть неизвестно как долго, отказываясь взимать налоги на обеспечение своего королевства надежной защитой от врагов. Нет, решил Дрейк, правильно ему посоветовали отказаться от колонизации Картахены; не бывать этому, пока Елизавета, все еще кокетничая с «призраком мира» – католическим королем, способна целиком пожертвовать своими офицерами и рядовыми солдатами, которые будут ради нее удерживать этот город.

Вернувшись на скамейку под тентом, Дрейк закончил диктовать свой отчет:

– «И потому на тридцатый день марта, после шестинедельной стоянки на Тьерра Фирме, я вывел свою армаду из Ла-Бока-Гранде и взял курс на север, к проливу Юкатан».

Фульк Гревиль размял одеревеневшие, испачканные чернилами пальцы, когда стало очевидно, что адмирал закончил диктовку.

– Не желаете ли перечитать донесение в том виде, в каком я записал его, сэр? – небрежно спросил он, прекрасно понимая, что Дрейк испытывал дьявольское отвращение ко всякого рода канцелярской работе.

– Нет, но после того, как я приложу к нему свою печать, сделайте мне с него хорошую копию, которую нужно будет отправить на «Подспорье»и поместить вместе с остальными.

Ближе к закату солнца ветер, поколебавшись, стих. И в то же время над краем моря пополз нездоровый желтовато-зеленый оттенок, который распространился на небо, испортив его привычную голубизну. Дурные предчувствия в отношении погоды наполняли сердца капитанов, взбиравшихся по коварному веревочному трапу, установленному на шкафуте «Бонавентура». Генри Уайэтт, строго одетый, с серьезным выражением на лице, стоял вместе с другими, образовавшими неплотный полукруг перед жилистой гибкой фигурой адмирала, и внимательно слушал его инструкции – так называемые военные советы Дрейка ничем подобным и не были: редко интересуясь мнением других, он просто заявлял о своих собственных решениях.

– Джентльмены, – бодро заговорил Дрейк, – вы возьмете курс на Кабо-Сан-Антонио, что на западной оконечности Кубы. Там мы запасемся свежей провизией и водой. Оттуда, – он окинул взглядом продубленные красно-коричневые лица окруживших его офицеров, – мы пойдем во Флориду в Северной Америке и там вынудим к сдаче испанские форты в Сент-Августине и Святой Елене.

Я ничего сейчас не знаю ни об их силе, ни об их значимости; знаю только, что по своему местоположению они держат под обстрелом пролив Флориды, по которому обычно проходят суда короля Филиппа, груженные деньгами и сокровищами, по пути в Испанию.

Ярко-синие глаза адмирала быстро пробежали по лицам собравшихся, заметили, как загорелись взоры при словах «суда… груженные деньгами и сокровищами».

– А позже, даст Бог, я нанесу визит колонии, основанной сэром Уолтером Ралеем на острове Роанок. В ответ на кое-какую информацию, чрезвычайно полезную для нашей нынешней экспедиции, я дал сэру Уолтеру обещание, что дойду туда, чтобы узнать, как там поживают его люди, и помочь им в чем можно.

В памяти Уайэтта промелькнуло видение той неряшливой таверны в Лондоне, где Питер Хоптон так ярко расписывал ему обширную землю, становящуюся теперь известной англичанам как «Виргиния». Бедный Питер! Что с ним стало?

Возвращаясь к себе на «Надежду», которая, как и остальные суда эскадры, угрюмо, монотонно переваливалась с бока на бок над наплывающими одна за другой маслянистыми волнами, Уайэтт бросил тревожный взгляд на тошнотворный оттенок неба и твердо решил, что, ступив на борт, он позаботится о том, чтобы все пушки и весь такелаж были крепко привязаны: возможно, придется выдержать еще одну бурю из тех грозных штормов, что испанцы называют «tornados» – торнадо.

Книга третья
ИНДЕЙЦЫ

Глава 1
НАСТАВНИЦА ГОСПОЖИ ДЕКСТЕР

Миссис Кэт Уайэтт казалось, что никогда в своей жизни она не чувствовала себя более слабой, изможденной и павшей духом, чем в тот момент, когда, поднявшись на вершину холма, она увидела башни и каминные трубы Лондона. Она опустилась на заросший травой камень, лежавший возле дороги, и попыталась найти утешение в мысли, что ей не придется шагать до города в собственном смысле этого слова. После длительного тяжелого испытания, сопровождающего рождение маленькой Генриетты одной очень холодной ночью месяца два назад, ей так и не удалось восстановить свои силы. И это ее тревожило.

Первый ребенок, кудахтала повивальная бабка, всегда бывает самым тяжелым. И Кэт убедилась в этом на деле, ведь до сих пор ее передергивало при воспоминании о тех ужасных, жгучих, разрывающих тело болях, о миссис Фостер и ее очень старой и грязной подруге-акушерке, снующей вокруг и бормочущей бесполезные слова ободрения.. В конце концов последовал ряд кровотечений, едва не унесших ее навсегда из этого мира – и от Генри Уайэтта.

Кэт глубоко вздохнула, с усилием поднялась на ноги и снова взялась за узел, в котором несла остатки со стола веселой и взбалмошной леди Декстер. Вскоре показалась соломенная крыша маленького дома, в котором она жила вместе с вдовой мастера Фостера. Выстроенный много лет назад, еще перед тем, как Лондон стал расширяться, поглощая поле за полем и рощу за рощей, этот старинный коттедж осел своими стенами, и в его замшелой соломенной крыше роились целые колонии мышей столь плодовитых, что даже длинношерстный турецкий кот не мог с ними справиться.

«Господи! – задала она себе вопрос. – Неужели мне уже больше никогда не насладиться тишиной?»

Всю неделю она трудилась, уча искусству игры на лютне и виолончели высокомерных и шумливых потомков лорда Энтони и леди Гвиневры Декстер. Казалось, они никогда не перестанут визжать, реветь или мучить друг друга. А теперь ей для разнообразия предстояло снова выносить шум уже новых детей – пяти сирот Джона Фостера, старшей из которых, девочке, еще не исполнилось и восьми лет.

В этом двухкомнатном, продуваемом сквозняками дряхлом домишке негде было укрыться, чтобы обрести личный покой. Кэт со своей малюткой и двое самых младших Фостеров должны были жить в одной комнате, в то время как Полли Фостер со своей крохой и двое старших детей спали в разных углах той комнаты, что служила одновременно гостиной, столовой и кухней. Боже, как пронизывающе холодно было в этом коттедже, несмотря на то, что старшие дети терпеливо обшаривали берега Темзы и всевозможные запруды в поисках плавника.

Пока не пришло известие, что могучий, энергичный Джон Фостер сражен в столкновении с французскими каперами у берегов Кале, Кэт и представления не имела, какой это страшный удар для женщины, когда у нее отнимают кормильца семьи.

Всего за несколько недель скромное, но беззаботное житье Полли Фостер превратилось в жалкое существование, средства на которое она добывала стиркой и ремонтом одежды кое-кого из товарищей Джона по плаванию, которые, прослышав о ее бедственном положении, тащились за полторы мили из Биллингсгейта, чтобы дать ей работу.

На этот раз, в виде чудесного исключения, дети Фостеров не носились вокруг, хоть во второй половине дня прояснилось после чуть ли не целой недели туманов и холодных гнетущих дождей. Кэт повеселела при мысли, что скоро ее малютка Генриетта, такая вся приятно розовая, ляжет ей на руки, нежно воркуя или похныкивая. Подарком судьбы явилось ей то, что вдова Джона Фостера все еще кормила грудью маленького Тимоти, в то время как собственные ее груди почти сразу же отказали: акушерка объясняла это чрезмерной потерей крови во время родов.

Увы, и на Генриетте остался отпечаток их совместных родильных мук: на одной из ее ручонок краснело пятно, которое никак не хотело исчезать; а образовалось оно оттого, что повитуха слишком сильно тянула за крошечную ручку. К тому же у Кэт появился еще один страх: ей стало казаться – и она надеялась, что это только ее воображение, – будто одна из ножек малышки слегка повернута носочком внутрь. Когда бы она ни купала ребенка, она все надеялась, что ножка станет прямее, но правая ступня все так же упрямо, под тревожным углом смотрела носочком внутрь.

«И только подумать, что я вся так ослабла и дрожу, хотя прошла всего-то четыре мили, – упрекала она себя, с трудом волоча ноги, зачастую по щиколотку в грязи. – Господи, а ведь раньше мне ничего не стоило за один день сходить пешком в Хантингдон и вернуться назад».

Кэт остановилась, чтобы передохнуть и сорвать цветущую веточку яблони, которую она хотела было воткнуть в свои светлые волосы, но веточка оказалась слишком мокрой, и она сунула ее в узелок вместе с колокольчиками, кивавшими ей головками над семейством фиалок. После дождя они казались удивительно свежими и пахучими.

Вздохнув, она в который уже раз просунула пальцы под узел, скрепляющий ее ношу. На этой неделе ей необычайно повезло: она приобрела большой кусок сахара, полкуска соленого бекона и две целых чуть залежалых булки ржаного хлеба, помимо обычных яиц и овощей, преподнесенных ей добрым садовником из поместья Декстеров. Маленькие Фостеры, несомненно, быстро разделаются с ними.

Над заплесневелой, поросшей травой соломенной крышей коттеджа в небо поднималась извилистая струйка серовато-голубого дыма, а за домом смутно вырисовывались отталкивающие очертания Тауэра и менее суровые – башни обители Святой Катерины. По желтоватым водам Темзы два высокобортных военных галиона упорно продвигались против течения к своей якорной стоянке у Лайон-Ки – Львиной отмели. Разбирающаяся теперь в таких делах, Кэт узнала в них низкобортные удобные в управлении суда из тех, что сэр Джон Хоукинс проектировал специально для военных действий против испанцев и прочих врагов ее милостивейшего величества королевы Елизаветы.

«Должно быть, что-то случилось, – забеспокоилась Кэт и заставила свои ноги идти быстрее. – Иначе бы ребятишки возились и играли во дворе, как двуногие щенята».

Слегка вспотев, молодая женщина преодолела невысокий подъем по расползшейся от грязи коровьей тропе, ведущей к коттеджу. И тут ее сердце подскочило, как у оленя, раненного стрелой: она услышала низкий и плотный голос мужчины и сразу же узнала его.

«Генри, Генри! – ударила в голову мысль. – Мой Генри вернулся!»

Бросив узел, она пустилась бежать, все время выкрикивая его имя и сдерживая слезы охватившей ее радости.

При звуке ее голоса появились одетые в лохмотья чумазые юные Фостеры, а с ними мужчина – темнобородый парень, нисколько не похожий на ее мужа. Кэт остановилась, закрыла лицо руками и от горького разочарования зарыдала. Она бы этого не сделала, не будь она такой измученной и расстроенной. Распрямясь, Кэт овладела собой, помахала детям рукой и, повернувшись, пошла назад, чтобы забрать свой узел. Вторично приближаясь к коттеджу, она уже почти не плакала.

Сияя от гордости, к ней выскочила Полли, шлепками прогоняя со своего пути путающихся под ногами малышей.

– Ой, голубушка, это мой брат, Гарольд. Вчера только прибыл в порт.

Кэт попыталась прореагировать соответствующим образом на дородного черноглазого парня с чересчур большой черной бородой, внешность которого из-за отсутствия левого уха казалась несколько перекошенной. К ее удивлению, Гарольд Мэтсон ухмыльнулся, подошел и дружелюбно, словно тисками, сдавил ее пальцы, после чего освободил ее от узла.

– Дядя Хэл был в Новом Свете, в Новом Свете, – пропел старший из мальчиков.

– …в Новом Свете, в Новом Свете, – хором подхватил выводок миссис Фостер. – Он нам рассказывал о туземцах. Дядя Хэл говорит, что там, в Америке, все дети, даже девочки, ходят голые, голые, голые.

– В Америке? – Кэт вызвала улыбку на губах, уже утративших свой темно-вишневый цвет, который так нравился Генри Уайэтту. – В испанских колониях, хотите вы сказать?

– Нет, – вступил в разговор Мэтсон, ведя за собой стайку племянников и племянниц, – я говорю об острове Уоккокан, который я посетил, когда служил у сэра Ричарда Гренвилля. – Он пожал плечами и шлепнул сестру по обширному заду. – Уоккокан, в моем представлении, – всего лишь бедная земля, поэтому, поскольку мы не встретили ни одного испанского судна, Пол, я привез тебе только парочку маленьких жемчужин. Правда, блеск у них что надо. Эх, как бы хотелось привезти тебе их целый мешок, теперь, когда бедняги Джона уже нет с нами.

– Жемчужины! – ахнула Полли Фостер. – Ты сказал «жемчужины»?

– Ну да. Вот они.

Обе женщины и четверо малышей с восхищением уставились на эти радужные кремового цвета шарики, одиноко лежащие на широкой мозолистой просмоленной ладони.

– Как же красиво! – выдохнула Кэт, в то же самое время воображая себе, что, может, и ее Генри раздобыл теперь что-нибудь подобное, где бы он ни был. Похоже, никто не слыхал, куда направился Дрейк после того, как покинул острова Зеленого Мыса.

По всему Лондону и по Гринвичу ходили слухи, и было их много. Вот Золотой адмирал нападает на богатые португальские колонии в Индийском океане. А вот он идет курсом на Молуккские острова, где лежат обширные богатства Португальской Ост-Индии. С такой же торжественностью распространялись слухи, что Дрейк идет к Магелланову проливу с намерением повторно добиться ослепительного успеха, сопутствовавшего ему при нападении на владения короля Филиппа в Западном океане. Многие уверенно провозглашали, что армада сэра Френсиса пошла в Карибское море. Определенно никто ничего не знал, заключил свой рассказ Гарольд Мэтсон.

– Дай Бог тебе счастья, Хэл, – вздохнула Полли. – Эти жемчужины дадут мне огонь и еду на много недель вперед. Ты очень добр к своей бедной сестре. – Поцеловав смущенного брата в загорелую обветренную щеку, она заплакала слезами благодарности. Но, заметив удрученное лицо Кэт, засияла улыбкой.

– Голубушка, гляди веселей. Скоро вернется твой Генри, до отказа нагруженный богатствами и украшениями.

– Почему ты так уверена? – поневоле спросила Кэт.

– Да что ты! Никто еще из плававших с сэром Френсисом не возвращался с пустыми руками, коль служил ему верно и хорошо.

– Ей-богу, я бы лучше пошел с Дрейком вместо этого скряги сэра Ричарда Гренвилля, – проворчал Мэтсон, усаживаясь перед крошечным очагом, в котором горел сырой плавник, давая мало тепла, зато наполняя комнату едким голубоватым дымом.

Моряк пошарил в кошельке, прикрепленном к поясу отрезком просмоленной веревки, и извлек крошечную серебряную монетку. Он жестом подозвал к себе самого старшего паренька, Джона, сопливого мальчугана лет семи.

– А ну-ка сбегай вместе с Хелен на перекресток и купи мне на эти шесть пенсов нежную и сочную курочку. Погоди-ка! – придержал он мальчишку рукой. – И пусть трактирщик наполнит до краев – запомни, до краев – вон тот кувшин лучшим что ни на есть элем.