Текст книги "Золотой адмирал (Пират Ее Величества)"

Автор книги: Френсис ван Викк Мэсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 35 страниц)

Глава 8
ЗАЛИВ РОАНОК

«Надежда», благодаря очень малому водоизмещению, смогла подойти так близко к острову Роанок, что всплеск от ее якоря поднял в воздух плотные стаи перепуганных желтоногих птиц, обитающих на берегу. Генри Уайэтту было приятно смотреть, как ловко и слаженно управляется экипаж, выполняя свои обязанности. Португальцы и генуэзцы, растянувшись на реях, брали грот и марсель на гитовы так же ловко и аккуратно, как марсовые на «Подспорье»и «Бонавентуре».

Уилл Томпкинс и его канониры уже извлекали заряды из пушек. Корабельный кок принялся разжигать огонь в песчаном ящике у основания грот-мачты, распекая двух негритят капитана, отчего те съежились и согнулись, напоминая собой рыболовные крючки.

С юта «Надежды» Уайэтт разглядывал ветхий частокол, окружающий пестрое собрание хижин и построенных кое-как, на скорую руку, бараков. Стало быть, вот она, эта земля обетованная, с ее белыми песками и темно-зелеными лесами, о которой так восторженно отзывался Питер Хоптон в Англии? Во всяком случае, в одном отношении его кузен не врал: Америка действительно огромна. Покинув Флориду, армада почти две недели шла параллельным берегу курсом, следуя вдоль постоянно изменяющейся но непрерывной береговой линии.

Усмирение Сент-Августина стоило бравому старшему сержанту Пауэллу жизни, которую ему удавалось сохранить и в кругосветном плавании, и чуть ли не в сотне горячих сражений. Теперь его кости медленно истлевали в зловонном флоридском болоте.

Пока срывали форты Сент-Августина, снимая с них артиллерию, Уайэтт воспользовался предоставившимся ему случаем исследовать материк в поисках Золотых городов Сиболы.

Разумеется, такой страны или местности он не нашел, как и самих городов, подвергшись по возвращении безжалостным насмешкам других капитанов армады. Однако, как и утверждал Питер, эта земля оказалась невероятно плодородной. Покрытая частыми лесными массивами, она могла обеспечить кораблестроение прекраснейшей древесиной. Дичь и птица водились там в таком изобилии, что даже самый неопытный охотник мог без всякого труда обеспечить себе хорошее пропитание. В общем, Питер сказал правду – для серьезных слушателей.

Капитан «Надежды» заботливо убрал свои навигационные инструменты в футляры. Значит, этот унылый остров и есть тот самый рай, в котором побывал Питер года три назад – или это был Уоккокан? Уайэтт критически пригляделся к острову Роанок. Да, смотрелась эта земелька неказисто: чахлые сосны да унылые дюны с торчащими кое-где травяными кочками.

Напротив через пролив и значительно ниже того места в заливе, где бросила якорь армада, видны были целые стаи пирог, уплывающих к материку. Видимо, прибытие Золотого адмирала обратило в бегство весьма значительную армию туземцев.

Переведя свое внимание на форт, Уайэтт заметил, что его ворота приоткрылись. Из них выходили люди и в беспорядке устремлялись к воде, что-то крича. Приложив руку к ушной раковине, он расслышал: «Еды! Ради Бога, принесите нам еды!»

Следуя примеру молодого Томаса Дрейка с «Френсиса», Уайэтт распорядился, чтобы выделили короб морских сухарей, немного батата и ящик копченой говядины. В порыве щедрости он даже пожертвовал кувшин «Амонтилладо» из личных своих припасов.

Шлюпки десятками стали отчаливать от кораблей эскадры, направляясь к жалкой кучке людей на берегу у самой воды, пытавшейся радостно пританцовывать на ослабевших ногах.

Широкая улыбка расползлась по румяному лицу Томпкинса, как только шлюпка «Надежды» подошла достаточно близко к отлогому серебристо-серому берегу острова

– Боже! Да у этих чертей есть бабы. Гляньте, капитан. Или это туземки, или я обезьяна.

Уайэтт, покачиваясь в ритме ударов весел, прищурился на солнечный свет. То, что сказал Томпкинс, было правдой. У воды их поджидало почти столько же полунагих темнокожих созданий, сколько было оборванных пугал.

Колонисты, не дожидаясь, пока лодки подойдут к берегу, шатаясь, входили в море и встречали их по пояс в воде. Вскоре берег кишел англичанами, хлопающими друг друга по спине, хохочущими и с жадностью заглатывающими вино или пиво. Пленницы робко сбились в стороне в отдельную кучку, хихикая, указывая пальцами и с удивлением разглядывая этих крепких краснолицых парней, столь мало похожих на их истощенных и бледных хозяев. Воздух наполнился новостями, вопросами о родной Англии и похвальбой новоприбывших. Была ли война с Испанией уже свершившимся фактом?

Как только киль его шлюпки зашуршал по песку, Уайэтт выпрыгнул и с недоверчивым изумлением уставился на эти худые вороньи пугала. Уж этим-то людям Виргиния никак не могла бы стать раем, расписанным Питером Хоптоном. Вдруг он замер. Эта высокая крупная фигура, эта рыжая, цвета дубленой кожи, грива волос, эта желтая борода! Его кузен так отощал, что Генри не был уверен, что там действительно стоит Питер Хоптон, пока тот не издал восторженный крик и не бросился к нему со всех ног. И вот уже эти двое крепко обнимали друг друга и засыпали вопросами, не ожидая на них ответов.

Позже, когда Джейн и Джилл, явно под сильным впечатлением от красновато-медного лица Уайэтта, его темно-рыжих волос и короткой бороды того же цвета, хихикали над кастрюлей, на этот раз полной до краев, Питер выдавил из себя печальную усмешку.

– Ей-богу, Генри, ты родился под счастливой звездой, – заявил он. – После всего, что ты перенес на родине, тебе вполне подобает иметь такой прекрасный маленький

– Им удобно управлять, – признался Уайэтт, – и я бы не променял его, даже если бы мне предложили судно на двадцать тонн больше. Но для моей цели он все же чересчур маловат. – И он стал рассказывать о своем грузе пушек, торговых товаров и мебели. Еще чуть позже, когда «Амонтилладо» развязало ему язык, он даже упомянул о маленьком коффре драгоценных камней и золотых монет, спрятанном у него под койкой.

– Несмотря ни на что, не буду я проникаться к тебе полной завистью, – засмеялся Питер. – Не буду, пока со мной мои маленькие партнерши по играм в постели. – Он шлепнул Джейн, потом Джилл по ягодицам и подмигнул, – Генри, готов поделиться либо с тобой, либо с любым хорошим другом. Тебе еще предстоит долгое воздержание, я думаю.

Уайэтт бросил быстрый взгляд на «Бонавентур», зеркально отраженный безмятежными водами пролива.

– Хотелось бы мне, чтобы мой хороший друг Хьюберт Коффин, сквайр из Девоншира, мог сойти на берег. Тебе, Питер, он бы понравился.

– А что у него? Получил бубон в Картахене?

Рыжеголовый капитан «Надежды» отрицательно покачал головой.

– Нет. Беднягу снова одолела лихорадка, которая здорово нас потрепала с тех пор, как мы сделали остановку на островах Зеленого Мыса. Странная это болезнь: вроде бы оставит тебя в покое, а потом снова возвращается. Многие из наших, кто ею переболел, лишились рассудка, но Хьюберт, слава Богу, остался в здравом уме.

– Какая досада, – засмеялся Питер, – ведь он бы, возможно, с удовольствием повеселился в компании моих темных служаночек.

Уайэтт колебался в нерешительности. Во время осад и после захвата городов было слишком трудно не поступать в согласии с почти универсальной практикой и не переспать с одной-двумя хорошенькими бабенками. Но он не поддавался искушениям, несмотря на то, что доводы рассудка грубо играли его воображением. У него была Кэт – Кэт, к которой он хотел вернуться без испанского сифилиса или, возможно, побочного брата или сестры для уже родившегося малыша. Если все сложилось благополучно, их ребенку сейчас, подсчитал Уайэтт, уже где-то месяца три.

Его охватило неистовое нетерпение, ведь теперь уже стало точно известно, что, осуществив свое обещание навестить колонию сэра Уолтера Ралея, сэр Френсис Дрейк намерен взять курс на Англию.

С пинассами и шлюпками на привязи за кормой кораблей (даже в открытом море их редко поднимали на борт) эскадра три дня стояла на рейде в бухте Роанок. Ни эта якорная стоянка, ни место, выбранное Гренвиллем, чтобы основать для Ралея колонию, не нравились Дрейку. Слишком много илистых и песчаных отмелей преграждало путь для входа в узкий залив, и если бы на них обрушился штормовой ветер с юга, его кораблям пришлось бы или садиться на прибрежные мели, или через очень узкий проход выбираться в открытое море – совсем не простая задача для судов, оснащенных таким такелажем, как у него.

Погода, однако, продолжала оставаться хорошей, колонисты набирали жирок, а их предводители снова накопили достаточно сил, чтобы вести горячие споры о двух путях, предложенных им Дрейком. Золотой адмирал заявил, что обеспечит людей губернатора Лейна всевозможными припасами, амуницией и достаточным количеством пушек, чтобы построить подходящий форт. Далее, он выделит для них пару небольших судов, в которых колонисты Лейна могли бы вести дальнейшее исследование побережья. С другой стороны, колонистам было предложено покинуть это неудачное поселение на кораблях эскадры. Лучше начать все заново в каком-нибудь более подходящем месте, заметил Дрейк.

В Совете снова стали разыгрываться обычные бурные сцены, но на этот раз доминировало мнение губернатора Лейна – возможно, потому, что на Совете часто присутствовал и Дрейк, готовый употребить свою власть, дарованную ему королевой. В конце концов колонисты проголосовали и приняли решение остаться на прежнем месте, если они получат подкрепление из добровольцев.

Поэтому до появления в бухте обещанного Гренвиллем судна снабжения колонистам передали «Френсиса»и «Надежду» Уайэтта. Пушки, хранящиеся в носовом трюме «Надежды», заметил Дрейк, должны послужить для обороны острова. Он также согласился оставить для их обслуживания несколько обученных канониров.

С тяжелым сердцем подчинился Генри Уайэтт приказу, отдающему его вместе с кораблем в распоряжение этого сварливого губернатора, который пока что проявил себя не с лучшей стороны. Теперь вряд ли он мог надеяться снова увидеть Кэт до середины осени.

Последнее время он все переживал, чем она там живет. Уж конечно, те скудные деньги, что он оставил ей, давно истощились. А вдруг его кредиторам надоело ждать? И наверняка они встревожатся, когда Дрейк вернется в Англию без него. А если Ник Спенсер потребует вернуть свои деньги – что тогда будет? В ответ мурашки пробежали у него по спине – долговая тюрьма. Ничего, однако, не оставалось, как только подчиниться приказу Дрейка, поэтому «Надежду»и «Френсиса» подвели на буксире поближе к берегу с отдраенными люками, чтобы утром можно было начать их разгрузку.

Чтобы отпраздновать решение колонистов, в Доме Совета адмиралу флотилии закатили почти настоящий пир. Вкусив многочисленных даров Флориды, англичане загорланили одну балладу за другой и опрокинули в глотки такое количество жидкой добычи из Сантьяго и городов побережья Карибского моря, что многие капитаны на берег шли, качаясь, поддерживаемые и просто несомые на руках.

Капитан Роберт Кросс с «Новогоднего подарка» поклялся, что проведет ночь на берегу, а капитан Джоунас с «Первоцвета» по ошибке отослал собственную лодку на судно, так и не сев в нее. Потом он в ярости реквизировал шлюпку Уайэтта, пока тот все еще обменивался сплетнями со своим кузеном.

Какие приказы этот Джоунас, очень высокопоставленный капитан армады, отдал экипажу его судовой шлюпки, Уайэтт мог только предполагать, но когда по истечении битого часа шлюпка так и не вернулась, он уступил Питеру Хоптону, уговаривающему его с пьяной настойчивостью переночевать у него в хижине. Правда, согласился он на это с большой неохотой, слишком хорошо понимая, какие искушения его ожидают со стороны этих шустрых медно-коричневых тел, находящихся в такой тесной близости – особенно при том, что в его животе тепло и уютно покоилась вся эта выпитая «Малага»и «Амонтилладо».

К рассвету внезапно поднялся сильный ветер, он рвал горбыли на крышах хижин, свистел в щелях между бревнами, и поднятый им мелкий песок вихрями кружился по берегу. Скорость ветра быстро возрастала. Дуя порывами с материка, он с визгом проносился над водами пролива, и корабли армады, стоящие незащищенными на открытом рейде, стали раскачиваться, как свиньи, неохотно пробуждающиеся после спячки.

Спустя минут двадцать после того, как эти первые налетавшие шквалы погнали низко летящие облака над топами мачт, ветер достиг полной силы и грозил перерасти в ураган. На сигнальном фале «Бонавентура» появился приказ «поднять якоря». В неистовом беспокойстве Генри Уайэтт босиком заметался по берегу, крича и махая руками «Надежде», но при этом понимая, что не сможет докричаться до экипажа на ее борту.

На всех кораблях эскадры со страшной поспешностью поднимались штормовые паруса, и практически каждый матрос понимал, что бабушка надвое сказала, удастся ли их высокобортным судам выйти теперь из этого узенького пролива.

С замирающим сердцем стоял Генри Уайэтт в пене прибоя и сквозь летящие брызги смотрел, как его матросы распластались на реях барка. Он различал худую треплемую ветром фигуру Хендерсона, цепляющегося за ванты бизани, пытающегося уравновесить барк. Поскольку «Надежда» стояла слишком близко к берегу, Уайэтт надеялся, что его помощник сообразит, что некогда поднимать якорь. Хендерсон это понял и, к огромному облегчению Генри, поставил буй и вытравил канат. В диком беспокойстве следил капитан «Надежды» за тем, как с треском раскрылся латинский парус и как, постепенно набирая скорость, барк пошел параллельно береговой линии. Прибежал Питер с развевающимися на ветру желтыми волосами, застегивая на ходу куртку.

– Боже Всевышний! – заорал он, стараясь перекричать шум ветра и волн и заслоняя глаза от летящего в них песка. – Раньше мы такого никогда не видели.

– Боже, что-то будет, что-то будет. – Почти ослепленный вызванными ветром слезами, Уайэтт напрягал зрение, чтобы оценить, какой снос под ветер делает его судно. Сможет ли оно преодолеть ту предательскую намывную песчаную косу, лежащую, как он знал, всего лишь в четверти мили. Если «Надежда» сядет на мель, то, считай, что ей каюк.

Теперь уже все корабли, малые и большие, с жестко трепещущимися, словно накрахмаленными флагами и туго налившимися ветром парусами, пробирались по заливу. Высоко над их поручнями взлетали морские брызги, когда мелкие воды пролива взбивались порывистым ветром в короткие мутные волны с пенистыми гребешками.

Сквозь брызги и вздымавшуюся пену малые суда уже едва различались, а когда вдруг хлынул сплошным водопадом слепящий дождь, эта стена и вовсе почти поглотила английскую эскадру. Уайэтт и Питер лишь смогли разглядеть, что большинство кораблей армады преодолело песчаную отмель и теперь, кренясь, уносилось в Атлантику.

С ушедшим в пятки сердцем Уайэтт носился по берегу, приставив ладонь ко лбу и следя за тем, как его маленький барк борется изо всех сил, чтобы остаться на плаву и уйти от бушующих, плюющихся пеной отмелей. Генри издал звонкий крик радости, когда «Надежда» преодолела грязно-серую сумятицу волн, отмечающую последнюю опасную преграду, и под туго надувшимися марселями вышла в открытое море. От судьбы корабля зависело, вернется ли он к покорной бедности или заложит фундамент скромного состояния. Жалким, ужасно маленьким выглядит его барк в этой бушующей ярости ветра и волн, думал Уайэтт, но конечно же Хендерсон, как только утихнет шторм, доставит его благополучно назад.

Глава 9
ЧЕЛОВЕК ПРЕДПОЛАГАЕТ…

Колонисты и те из армады, кто остался на берегу, поставили наблюдателей, которые три полных дня и ночи напряженно вглядывались в морскую даль. Только к закату 13 июня над океаном, снова улыбающимся и ярко-голубым, над сероватой полоской горизонта засиял вдалеке марсель.

Один за другим потрепанные корабли возвращались назад: у «Тигра» не было фок-мачты, у галиона «Лестер» над фальшбортами виднелся только зазубренный обломок бизани. Не осталось ни одного судна в эскадре, которое так или иначе не пострадало бы от перенесенных испытаний.

На пятый день все корабли были в сборе, за исключением «Френсиса», «Белого льва» капитана Джеймса Эрайзо и «Надежды». Словно невидимая повязка стянула Уайэтту грудную клетку и с прохождением долгих тяжких часов затягивалась все туже и туже.

Вместе с кузеном Генри терпеливо патрулировал берег, подгребал ко всем вновь прибывшим на лодке в надежде узнать, что случилось с пропавшим барком. Никто ничего не знал, и это было неудивительно, поскольку поднявшийся сильный ветер разметал корабли эскадры далеко по всему побережью этой земли, названной в честь королевы-девственницы.

– Она обязательно вернется, – утешал его Питер. – Скажи, а этот твой Хендерсон – парень умелый?

– Лучше не сыщешь. Он командовал собственным судном перед тем, как корабль отобрали испанцы.

– Тогда не теряй надежды, Генри. «Надежда» вернется. Теперь давай-ка посмотрим, что там сварганили нам на ужин Джейн и Джилл. Сегодня вечером я настроен весело покувыркаться.

Как только он умолк, с наблюдательной башни раздался крик: «Парус!»И точно, в лучах заходящего солнца появилась крохотная белая точка, приближающаяся к заливу Роанок. Немного погодя выяснилось, что это не «Надежда», а «Белый лев». Маленький галион шел с трудом под временно установленными мачтами и управлялся длинным веслом, потому что напрочь лишился руля.

Капитан Эрайзо, хоть и держал сломанную руку на перевязи, сам спустился в шлюпку и направился к флагманскому кораблю, на борту которого Дрейк вышагивал, как разъяренный терьер. Совсем немаловажен был для него тот факт, что «Френсис» – его личное судно, управляемое родным братом, – все еще отсутствовал.

Мучимый неизвестностью, Уайэтт постоял у трапа, наблюдая, как капитана Эрайзо поднимают в боцманской люльке на борт: из-за поврежденной руки тот не мог пользоваться, как обычно, веревочной лестницей «Бонавентура». Когда он ступил на корму, каждый заметил, какие у него запавшие и покрасневшие глаза и что на лбу капитана красовался большущий синяк. Уайэтт шагнул к нему и дернул его за рукав, капитан «Белого льва» повернулся к нему изможденным лицом.

– Ради Бога, что с моим барком?

– Новость плохая, Уайэтт, – отвечал тот. – «Надежда» шла курсом на север и сопротивлялась изо всех сил, когда на нее обрушилась огромнейшая волна. Она опрокинулась, черпнула воды и камнем пошла на дно.

Хотя другие капитаны столпились вокруг, бормоча слова утешения и ободрения, Уайэтт мог только стоять, ошеломленно схватившись за ванты и слепо глядя на залив Роанок.

– «Надежда» погибла, – процедил он сквозь зубы. – Большие пушки, все мои товары. О Питер, что я сделал, чтобы заслужить такое?! Бедная Кэт! Бедняжка ребенок! Что мне теперь делать?

Он позволил Питеру сесть за весла и отвезти себя на берег, оставаясь при этом мрачно молчаливым. Его синие отчаявшиеся глаза тупо смотрели на грязную воду, бьющуюся о борт их гички.

Потеря судов снабжения «Надежды»и «Френсиса» оказалась даже для самых решительных поселенцев испытанием чересчур тяжелым. Поэтому в должный срок Ральф Лейн сжал зубы и подписал указ, обязывающий колонистов Ралея разрушить огнем поселение и с кораблями Золотого адмирала отплыть на родину.

Книга четвертая
ПРЕДПРИЯТИЕ

Глава 1
ПОРТСМУТ

Хотя флаги Святого Георгия, вымпелы и личные знамена браво развевались со всех топов мачт армады Дрейка, а его пушка гремела салютами крепости Портсмут, хотя множество небольших судов выплыло навстречу, чтобы приветствовать победителей, продубленное лицо адмирала не выказывало никаких признаков приподнятого настроения. Собственно говоря, этот храбрец не имел ни малейшего предположения о том, что неизбежно должна состояться некая встреча с лордом Беркли и сэром Френсисом Уолсингемом.

Разумеется, он более чем в лучшем виде выполнил свои инструкции «побеспокоить короля Испании», временно разрушил колониальную экономику католического королевства и навеки покончил с мифом о ее непобедимости. Но все же оставался один неприятный факт: с финансовой точки зрения, это плавание оказалось самым разочаровывающим из всех, что предпринимались Дрейком с самых первых дней его морской карьеры.

Дрейк подсчитал, что он и его компаньоны в снаряжении кораблей теряют по меньшей мере три шиллинга на каждый вложенный фунт, несмотря на те тщательно охраняемые золотые слитки, какие он вез на борту кораблей ее королевского величества «Подспорье»и «Бонавентур».

Сегодня Дрейк облачился в свой излюбленный сине-золотой дублет и защелкнул вокруг толстой короткой шеи великолепный воротник, украшенный рубинами, бриллиантами и изумрудами; в ушах сверкали рубины в форме слезы, а на рукоятке эфеса рапиры горели живые зеленые огоньки массивного изумруда.

Да, он должен взять себя в руки и подготовиться к бурным обсуждениям и едким комментариям в Уайтхолле. Например, почему это он не завершил свое предприятие захватом города Панама и его баснословных богатств? Еще более вероятный вопрос: почему не напали на Гавану, эту крепость казначейского флота Испании, лежащую прямо на пути домой? И разве Номбре-де-Дьос все еще не принимает эти денежно-звонкие караваны мулов с сокровищами, которые дважды в году, пересекая перешеек, прибывают из Панамы? По каким таким причинам не удержали или хотя бы не укрепили Картахену?

Возможно ли объяснить королеве и ее советникам, что острие его оружия безнадежно затупила лихорадка, подхваченная на островах Зеленого Мыса? Он обязан вдолбить им, что к тому времени, когда армада завоевала Картахену, в живых оставалось менее половины солдат Карлейля и его собственных моряков, и многие из них не годились ни для работ с парусами, ни для сражений с противником.

Дрейк машинально следил за тем, как украшенная флагами пинасса мэра Портсмута отчалила от мола и направилась к «Бонавентуру», свертывающему паруса и становящемуся на якорь.

В справедливости Уолсингема Дрейк не сомневался. Наверняка этот проницательный политик поймет, что в некоммерческом отношении его экспедиция вовсе не является неудачной. В конце концов, разве он не захватил и не разграбил четыре испанских города и, что еще важней, разве не лишил два главных города Новой Испании всех средств обороны? Разве не победил он регулярную испанскую пехоту, посмеявшись над королем Испании в его собственной державе?

Несмотря на потерю барка «Надежда», он везет в Англию двести сорок тяжелых пушек, и большинство из них – из латуни. Эта трофейная артиллерия должна оказаться самой полезной при вооружении тех быстрых военных галионов, сконструированных сэром Джоном Хоукинсом, которые теперь строятся на верфях таких мастеров кораблестроения, как Питер Петт из Дептфорда, Джон Эпслин, Ричард Меррит и другие.

Он не знал, что удар, нанесенный им Испании, обсуждается далеко за ее пределами, от ледовых просторов Белого моря до дышащих влажными испарениями джунглей Африки и островов Пряностей, и что теперь имя Френсиса Дрейка звучит как зов трубы по всему известному миру.

Дрейк не мог даже оценить в полной мере тот ужас, который наводило одно лишь упоминание его имени на моряков Филиппа. Поступали сообщения такого рода: когда становилось известно, что где-то поблизости находится «эль Драго», с кораблей его католического величества дезертировали целые экипажи. Заносчивые доны всерьез утверждали, что, поскольку испанские военные силы не может одолеть ни один истинный христианин, значит, «эль Драго», несомненно, запродал свою душу дьяволу. Поговаривали, что в каюте у него хранится магическое зеркало, выявляющее местонахождение испанских кораблей, численность их экипажей и все, что на них происходит; помимо этого он получил власть выпускать на волю шторма и заказывать штили, когда это отвечает его интересам.

Как справедливо писал лорд Беркли: «Поистине страшным человеком является сэр Френсис Дрейк для короля Испании». И тем не менее в каком свете предстанет он сейчас перед этими беспристрастно холодными купцами в Лондонском Сити и перед чиновниками казначейства ее величества? Разумеется, то обстоятельство, что он и другие предводители экспедиции не взяли ничего из общего фонда, должно говорить в их пользу и склонить ее величество к меньшему выражению недовольства по поводу сравнительно скудных трофеев, привезенных им в этом году, но нет никаких гарантий, что его постоянно капризная королева не прикажет тотчас заточить его в Тауэр.

Поэтому, предчувствуя недоброе, молча и с натянутой улыбкой на лице приветствовал Золотой адмирал его милость лорд-мэра Портсмута. Этот достопочтенный сановник предстал перед ним вспотевшим, с красным лицом; на шее его висела тяжелая золотая цепь, соответствующая его должности, а на плечах красовался отороченный соболем черный плащ.

Внезапно лицо Дрейка осветилось неподдельной улыбкой. В его проворном мозгу возник новый чудесный – и при этом вполне созревший – план, который, он был уверен, на этот раз поможет пролиться обильным богатствам в вечно зияющую казну ее милостивого величества. Этот план был куда смелее, чем тот, что он только что провернул. Но при этом он казался вполне осуществимым. Вопрос заключался в том, дадут ли Дрейку его осуществить.