Текст книги "Золотой адмирал (Пират Ее Величества)"

Автор книги: Френсис ван Викк Мэсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 35 страниц)

Глава 2
СУДЬБА ОСТАВШИХСЯ В ЖИВЫХ

На следующий день после созыва общего совета сэр Френсис Дрейк, приободренный, настроился на то, чтобы поскорее уйти из Англии, ибо пороховые суда оказались не в таком уж плачевном состоянии, как сообщалось, и при везении и попутном ветре должны были войти в забитую кораблями гавань Плимута в течение следующих сорока восьми часов.

Благодаря обещаниям, премиальным и угрозам, горы довольствия, скопившегося на рыбопромысловых молах маленького порта, становились все выше и выше. Повсюду баржи, вельботы и всевозможные маленькие суда подходили к кораблям, на которых матросы крепили новые тали, прорезали орудийные порты или трудились над парусиной.

Отслужив вечерню на своем флагмане, адмирал удобно расположился за столом, установленным на шканцах, и стал щедро угощаться прохладным Канарским вином из фляги, в то время как его секретарь трудился, чтобы успеть управиться с подготовкой доклада своего хозяина. Вверх по лестнице юта затопали ноги, и, снимая шляпу, появился вахтенный командир.

– Сэр Френсис, у борта стоит наемное судно, на нем какой-то дерзкий нахал настаивает на личном свидании с вами, ваше превосходительство.

Дрейк глянул вверх из-под кустистых светлых бровей.

– Он назвался по имени?

– Нет, сэр, но он претендует на вашу дружбу и расположение.

Дрейк, повеселевший от выпитого вина, согласно кивнул головой.

– Неужели? Ладно, приведите сюда мерзавца, но учтите – только на минуту.

– Слушаюсь, сэр. Тут же доставлю его сюда.

– Разрази меня гром! – вырвалось у адмирала, когда перед ним появилась темно-рыжая голова с бронзовым лицом и дюжая фигура Генри Уайэтта. – Это не наш ли молодой петушок с «Первоцвета»?

– Так точно, сэр Френсис, и нижайше вам благодарен за прием.

Дрейк оглядел посетителя и решил, что трудные, должно быть, у того настали времена, поскольку он стоял перед ним босой, в одной только выгоревшей рубахе и рваных штанах. И кроме того, в его синих глазах был заметен какой-то обеспокоенный, почти загнанный взгляд, которого прежде не было.

– Ну, мой друг, и что же тебе от меня надо?

– Сэр, – он смотрел адмиралу прямо в глаза, но слова с трудом сходили с его языка, – я явился узнать, можете: ли вы пристроить меня у себя.

– Вот как? Стало быть, наш юный петушок изменил свои взгляды насчет поступления на службу ее величества? Как это лестно. Небось растранжирил подаренные королевой деньги и должен теперь зарабатывать себе на хлеб?

Уайэтт мучительно покраснел.

– Нет, сэр Френсис. Тут дело посерьезней.

– Посерьезней?

– Да, сэр. Я купил старое береговое судно в Лондоне, лучшее, какое я мог себе позволить, и возил довольствие для вашего флота, но на прошлой неделе разразилась большая буря и… ну, и дно у «Катрины» оказалось непрочным… У меня не хватило денег на ее кренгование… и она вдруг стала вся протекать, как рыночная корзина.

– Она затонула?

– Да, сэр, и утащила с собой на дно трех членов моей команды, – с горечью признался Уайэтт. – Остальные уцепились за обломки и были подобраны вон тем большим тихоходом.

Выражение лица адмирала смягчилось, и эта его необычайно обворожительная улыбка согрела Уайэтту сердце.

– Скверное дело терять корабль, особенно если это твой первый. Знаю. Я тоже терял корабли, приходилось даже и самому их топить, как я однажды сделал у Сан-Бернардино. – Он задумался, вспоминая тот критический день у Номбре-де-Дьос почти пятнадцать лет назад. Его пальцы стали теребить блестящую жемчужину грушевидной формы, висящую у него в ухе. – Значит, ты разорился.

– Хуже того, сэр, – горько признался Уайэтт. – У меня остался долг и… и мне теперь приходится содержать жену.

– Жену? Боже правый, малыш, ты не тратил времени даром с тех пор, как мы расстались. Гай! – позвал он слугу. – Принеси поскорее чашу вина и тарелку еды. Спорю, что мой друг уже давно не питался ни регулярно, ни в должном количестве. Достаточно, Фульк, – обратился он к секретарю. – Возобновим попозже. А ну-ка расскажи мне, мастер Уайэтт, обо всем, что случилось с тобой со времени нашей последней встречи.

Между глотками вина с Канарских островов и вниманием к ножке холодного каплуна, прекрасно гарнированного трюфелями, Уайэтт описал, как мог, трагическую судьбу ведьм из Сент-Неотса, свое бегство из тюрьмы и, наконец, воздал должное мужеству и постоянству славной своей Кэт.

– Так что видите, сэр, трудно мне, сидя в луже, описывать свои удачи. – Он выпрямил плечи и заставил себя улыбнуться. – Поскольку спасшее меня судно шло в Плимут, я вспомнил о ваших прощальных словах.

Дрейк задумчиво потрогал пальцами подвеску из бриллианта и жемчуга, свисающую на роскошной золотой цепи, и спросил:

– Сколько вместе с тобой спаслось матросов?

– Три крепких парня, сэр. И они не в лучшем положении, чем я.

– Скажи им, чтобы поднимались на борт «Белого льва». – Унизанные драгоценными камнями пальцы Дрейка немного поласкали его золотистую бороду. – Что же касается тебя, мастер Уайэтт, хм, видишь ли, два дня назад с помощником штурмана моего флагмана случилась беда. Поэтому отправляйся к моему флаг-капитану, Томасу Феннеру. Твое жалованье будет десять шиллингов в месяц. Если докажешь, что ты тот самый ловкий моряк, за которого я тебя принимаю, тогда, возможно, я достану тебе новое судно – за счет испанцев.

Глава 3
ЛЮБИМЕЦ КОРОЛЕВЫ

Несмотря на то что вдоль берегов Корнуолла и Девона сновали адъютанты и быстрые пинассы с приказом ускорить поставку существенно важных предметов довольствия, день за днем небольшая эскадра сэра Френсиса Дрейка вынуждена была простаивать в очаровательной гавани Плимута, все это время засоряя ее воды всевозможным мусором и отходами. Хуже того, среди моряков началось дезертирство: их сманивали обещанием высоких заработков на борту купеческих судов, занятых перевозкой товаров вдоль побережья.

Похоже, бесплодными оказались и обращения адмирала Дрейка к Тайному совету и особенно к Торговой корпорации Лондонского Сити, подписавшей полис морского страхования в отношении большинства военных кораблей, находящихся под его командованием. Все больше выводила адмирала из себя та ужасающая медлительность, с которой устанавливались некоторые новые орудия, полупушки, кулеврины и камнеметные орудия. Каждый день задержки обходился страшно дорого, а все расходы, связанные с этой экспедицией, ложились на него самого и других частных инвесторов. Казна королевы не участвовала в этом мероприятии – до сих пор она не выделила ни пенни. Ее величество с большой неохотой позволила кораблям «Бонавентур»и «Подспорье» отправиться в это плавание, и даже их экипажи оплачивались из частных кошельков инвесторов.

Для Генри Уайэтта задержка оборачивалась еще большей мукой. Он представлял себе Кэт пораженной как громом, озадаченной и расстроенной тем письмом, которое он с болью нацарапал по прибытии в Плимут. Разумеется, она могла и не получить его послания, поскольку ему не оставалось иного выбора, как только препоручить его трезвому на вид лоцману посыльной пинассы. Уайэтт прекрасно понимал, что этот малый мог выбросить его письмо и налакаться на тот шиллинг, что он дал ему, надеясь гарантировать доставку. Горько было ему от сознания, что Кэт так сравнительно близко и все же так от него далеко. Возможно, теперь подошло уже к концу первое плавание капитана Фостера в Нидерланды на новом кромстере, купленном им на деньги, вырученные от продажи доблестного «Первоцвета».

Бедная Кэт! Прочитав о потере «Катрины», она, видимо, страшно расстроилась. К тому же там находилась большая часть отобранного ею самой приданого. Ах, как легко быть сильным задним умом! Сколько бы это ни стоило, ему нужно было выкроить время для кренгования «Катрины», чтобы тщательно, фут за футом и доска за доской, осмотреть ее днище.

А теперь срочная необходимость возвратить Николасу Спенсеру те занятые им 15 золотых фунтов висела на нем как жернов на шее. Боже правый! Неужели не выступит Дрейк никогда из этой гавани и не возьмет курс на Бискайский залив? Сколько ему еще придется ждать возможности показать себя в деле и тем самым заслужить право на владение новым судном?

Адмирала Уайэтт видел очень редко, однако, когда это случалось, желтоволосый герой Англии неизменно одаривал его дружеским кивком и той обаятельнейшей улыбкой, которая магически превращала обычно жестоких врагов в надежных и верных друзей. Много бурных дебатов велось тогда в капитанском совете, во время которого разгоряченные капитаны осыпали друг друга проклятиями и оскорблениями, пока не появлялся сэр Френсис Дрейк, готовый выслушать и понять каждого капитана с его проблемой, но все же при этом настаивая, чтобы он отказался от пары своих претензий ради одной выигрышной. В том веке, когда короткие ссоры быстро доходили до длинных кинжалов, его терпение казалось чем-то невероятным.

Ничто не изумляло так Генри Уайэтта, как дисциплина, которой Дрейк добивался на флагмане и на всех других своих кораблях. До него, как известно, экипажи, когда им это было удобно, то и дело не подчинялись командам своих капитанов, и во время продолжительных плаваний мятежи скорее являлись правилом, чем исключением, и поэтому многие экспедиции постигала беда.

Во время своего знаменательного плавания вокруг света Дрейк оказался на волосок от трагедии на неласковых берегах Тьерра-дель-Фуэго[49]49
  …на неласковых берегах Тьерра-дель-Фуэго. – Ныне Огненная земля, южная оконечность американского континента.


[Закрыть]. Там он судил, накормил обедом, а потом действительно очень вежливо предал казни Томаса Доути как зачинщика беспорядков.

Верно, что некоторые старые морские волки, такие, как Фробишер, Бароу и Бромли, непрестанно ворчали, выражая недовольство этим новым порядком, и, насколько могли, освобождали служащих под их командованием дворян от их обязанностей моряков.

Наконец прибыла отсутствующая артиллерия и ее по частям втащили на борт. Группа оружейников из военно-морской верфи в Дептфорде позаботилась о том, чтобы пушки как следует установили и отладили для стрельбы. Они завидовали тому времени, когда занимались вооружением кораблей, которые строил сэр Джон Хоукинс на тот случай, если английскому военному флоту придется выйти в море для защиты своей державы.

Почти каждый день в порт входили суда и следовали впечатляющие описания приготовлений, предпринимаемых адмиралами Филиппа, особенно искусного и любящего сражения маркиза де Санта-Крус. Во всех испанских и португальских колониях, крупных и мелких городах был объявлен набор рекрутов. Кроме того, закипела бурная деятельность на верфях Лиссабона, Кадиса и Барселоны. Там у воды вырастали кили, шпангоуты и остовы гигантских каракк, галионов и галеасов.

Уайэтту дел хватало по горло. Штурман «Бонавентура» Хамфрис, способный, умный и энергичный, страдал ревматизмом, и нередко у него случались странные приступы лихорадки, которую он подцепил, побывав в рабстве на восточном побережье Африки.

Вскоре после поступления на королевскую службу Уайэтт подружился с капитаном Томом Муном. Грубоватый, славящийся своим сквернословием, он сопровождал Дрейка в его историческом кругосветном плавании на «Пеликане», переименованном в ходе этого события в «Золотую лань».

Теперь он командовал личным капером[50]50
  …командовал личным капером… – Капер – морской разбойник. Частное судно, ведущее боевые действия с разрешения государства (каперское свидетельство) против кораблей противостоящего противника.


[Закрыть] Дрейка и по вечерам ублажал таращившихся от изумления завсегдатаев портовых таверн фантастическими байками об антропофагах – расе безголовых людей, видящих посредством глаз, расположенных в виде сосков на груди, а питающихся через пупки Далее он описывал здоровенных ревущих морских слонов и злонравных морских коней, которые при случае раскусывали человека пополам. Он говорил и о тех по характеру добрых и мягких, но ленивых аборигенах, которых мореплаватели обнаружили в месте их обитания – в огромном закрытом заливе на западном побережье Северной Америки.

Слушая его, Уайэтт думал о Питере Хоптоне и о встрече их в «Красном рыцаре». Что случилось с сильным и беззаботным его кузеном?

– Да. Когда мы завидели острова Пряностей[51]51
  …завидели острова Пряностей. – Сейчас острова Пряностей называются Молуккскими островами (архипелаг Индонезии).


[Закрыть], – рассказывал Мун, – их можно было почуять носом за пять лье[52]52
  …почуять носом за пять лье… – Один лье – около пяти километров.


[Закрыть], так они сильно пахнут своими рощами деревьев гвоздики, перцем и сахаром. – Травя свои байки, Мун брызгал слюной, как маленький водопад, и она разлеталась во все стороны, особенно когда он воодушевлялся, хватив крепкого эля, предложенного ему его восхищенными слушателями.

– Капитан, а на тех островах Пряностей женщины есть? – вопрошали горячие его поклонники.

– А как же, деревня ты неотесанная, – фыркал Мун. – Хоть жители Ост-Индии и чудные, дети у них все же рождаются бабами – точно так же, как здесь, – а не вылупляются из яиц, как, я слышал, болтают некоторые путешественники.

– А они симпатичные?

– Лопни мои глаза, да. Они кроткие, зрачки у них как ягоды терновника, а кожа коричневая, как цыганская задница. Видели бы вы нашего адмирала на острове Моко в тот день, когда туземцы замыслили предательство. Именно там местные дикари зарезали, а потом и совсем сожрали бедняг Тома Флуда и Тома Брюера. Да, напоролись тогда. Самому адмиралу попали стрелой в лицо. Если приглядеться как следует, можно заметить шрам прямо под правым глазом возле ноздри. Около двух тысяч их было, – продолжал Мун, – завывали, как оборотни. Из-за противного ветра и отлива нам пришлось стоять у берега и наблюдать, как наших бедных товарищей раздели догола и связали по рукам и ногам. Потом дикари распевали, выплясывая вокруг них; и наконец эти чудовища склонились над пленниками и стали отрезать куски мяса прямо от живого тела. Они подбрасывали куски плоти в воздух, а те, что плясали, хватали и съедали.

– Надо же! Но вы, наверное, могли что-нибудь сделать? – допытывался капрал.

– Конечно, мы стреляли бортовыми залпами, но расстояние было чересчур велико, а когда мы попытались высадиться, они нас встретили ливнем стрел, плотным, как при грозе. Поэтому в ярости адмирал приказал поднять якорь, и мы ушли, не наполнив ни бочки из-под воды, ни желудки.

– Действительно ли существуют такие чудеса на свете, как русалки? – поинтересовался запачканный дегтем такелажник.

– Да, дорогой, существуют. Собственными глазами видел таких, большей частью в устьях великих рек Южной Америки, впадающих в море. По правде говоря, эти твари не так уж красивы, как будут уверять тебя некоторые, они почти безволосые, с серовато-коричневым цветом кожи. Но все равно своих детишек они носят с собой под мышками и, даже плавая, кормят их грудью.

– Расскажите нам о том корабле с сокровищами, который вы захватили у берегов Перу.

Блеснули серьги из чистого золота, когда Мун задрал косматую голову, чтобы удобней было принять в свою глотку щедрый глоток эля.

– Сказать по правде, друзья, дело это – не такой уж геройский подвиг, как писал бы об этом в балладе поэт. Испанские суда в Тихом океане плавают почти невооруженные: мы нашли на борту только семь аркебуз, когда взяли на абордаж «Nuestra Senora de la Concepcion», известный нам, англичанам, под именем «Касафуэго». Мы перелезли через борт этого здоровенного судна с сокровищами, визжа как демоны, которых испугали ливнем святой воды, и пришлось лишь несколько раз помахать туда-сюда палашами, после чего испанцы бухнулись на колени и запросили пощады.

– Вы их, конечно, всех закололи?

Томас Мун окинул говорившего взглядом, исполненным сожаления.

– Неотесанный ты невежда. Того и не знаешь, олух, что наш адмирал – джентльмен, отличающийся редким милосердием. Он ни разу не продал пленника в рабство, не подверг его пыткам и истязаниям. Когда мы грабили захваченное судно, он обычно устраивал для его офицеров пир у себя в каюте, а потом, сделав им подарки из их же собственного добра, вежливо возвращал на судно.

– Но, скажите, ради Бога, почему? – спросил чей-то голос сзади. – Разве проклятые испанцы не сжигают и не мучают наших, захваченных ими в плен? Разве бедняга Джон Оксенхэм не страдал от ужасных пыток, прежде чем наместник Перу повесил его в Лиме?

– Твоя правда, – прорычал Мун. – Что до меня, никогда не пойму, почему сэр Френсис так мягок с папистами.

Это и много чего еще слушал Генри Уайэтт, опечаленный воспоминаниями о Питере, но, как и у всех остальных, глаза у него сузились и участилось дыхание, когда капитан Мун рассказывал, как трюмы «Касафуэго» слиток за слитком отдавали чистейшее золото и серебро, как в сундуках «Золотой лани» исчезали в великом множестве маленькие мешочки жемчуга, изумрудов и тех больших желтоватых алмазов, которыми славились прииски Южной Америки.

Что именно в тот момент заставило Уайэтта поднять глаза над головами сидящих, он бы не мог объяснить, но, как бы то ни было, он заметил группу из трех человек, спокойно входящих с конюшенного двора. Один, одетый в темно-зеленое платье, отделанное алыми полосами, казался довольно высокопоставленной персоной, а двое других были рангом пониже, хотя и не принадлежали к классу служивых.

В поведении этого энергичного темноволосого молодого дворянина замечалась какая-то отчужденность и что-то было знакомое в том, как выглядела его светло-коричневая борода, подстриженная на итальянский манер. И вдруг он вспомнил тот день во дворце королевы в Хэмптон-Корте, как Дрейк говорит ему приглушенным голосом: «А вон там стоит образец совершенства сэр Филипп Сидней – солдат, поэт и в данное время любимец королевы».

Но был еще один факт, который врезался в сознание Уайэтта: королевский любимчик был также главным над артиллерией и потому в военных вопросах стоял наверху. Почему это начальник артиллерии королевы вот так, чуть ли не тайно, появляется в Плимуте? Быстро и не привлекая к себе внимания, сэр Филипп прошел через заднюю часть пивной, направляясь в приватную комнату в сопровождении хозяина заведения, который весь рассыпался в поклонах и восторженно улыбался.

Не сформулировав в уме никакого определенного плана, Уайэтт натянул на голову свою круглую кожаную шляпу, потихоньку выбрался из толпы и вышел во двор, где стояло с полдюжины разгоряченных верховых лошадей, от которых шел пар, и тройка слуг, видимо, из той же компании сэра Филиппа охлаждала их пыл. Уайэтту с его наметанным глазом стало совершенно ясно, что этих животных гнали сюда очень быстро и издалека.

На ум пришла мысль, которая показалась ему очень важной. Как и все другие, служащие на «Бонавентуре», он понимал, что сэр Френсис Дрейк смертельно боится, как бы присутствие на корабле какого-нибудь любимчика королевы, подобного этому бойкому, бросающемуся в глаза сэру Филиппу Сиднею, не смутило бы его и не лишило бы авторитета в глазах всей команды.

На берегу Уайэтт, подчиняясь внутреннему побуждению, заплатил лодочнику два фартинга за то, чтобы он отвез его на флагманский галион, который великолепно смотрелся ярко окрашенным корпусом и снастями, четко выделявшимися на желтоватой мути воды и на фиолетово-синем темнеющем небе.

Адмирал играл в шашки со своим флагманским капитаном Феннером, когда адъютант доложил ему, что некий член экипажа настоятельно просит переговорить с сэром Френсисом. Дрейк, гордящийся тем, что всегда доступен офицерам и людям низшего ранга, кивнул, выражая согласие.

– Так это снова вы, мастер Уайэтт? – отрывисто проговорил он. – Похоже, всегда, когда мы встречаемся, в воздухе пахнет грозой.

Уайэтт стоял перед ним и нервно мял шляпу.

– Точно, сэр, но на этот раз, может, я и напрасно вас беспокою.

Взгляд синих холодных глаз посуровел.

– Помогай вам Бог, если это действительно так. Ну, говорите, что там такое стряслось?

– Помните, сэр, когда мы были во дворце, вы показали мне одного дворянина?

– Там их было навалом.

– Но этот был очень красивый молодой человек с раздвоенной каштановой бородой. – Генри бросил взгляд в сторону, на капитана Феннера. – Вы еще назвали его любимчиком королевы.

Челюсти Дрейка так резко сомкнулись, что клацнули зубы.

– Сэр Филипп Сидней! Он в Плимуте? – Слова прозвучали как удары палочек по туго натянутой коже барабана.

– Так точно, сэр. Я только что видел, как он приехал. Он остановился в таверне «Трезубец».

Феннер разразился крепким проклятием:

– Горящие глаза Иисуса! Это как раз то, чего мы боялись!

Дрейк окинул Уайэтта проницательным взглядом.

– Сэр Филипп прибыл с помпой? Много с ним сопровождающих?

– Нет, сэр. Он, должно быть, гнал изо всех сил, это видно по лошадям. И с ним только двое джентльменов.

Нетрудно было заметить, что Дрейк напряженно думает. Он вскочил на ноги и сделал несколько быстрых шагов взад и вперед, тогда как Феннер ворчал себе в бороду и жаловался, что эскадра все еще торчит у мыса Рейм Хед.

Вдруг адмирал щелкнул пальцами.

– Я уверен, что эта жаждущая романтики горячая голова выскочила из шелковых пут королевы и примчалась сюда, чтобы участвовать в экспедиции. – Он дернул себя за остроконечную бороду. – Подождите здесь, – приказал он Уайэтту и, проорав команду вверх по сходному трапу, позвал своего секретаря.

Когда Фульк Гревиль спустился к нему в каюту, Дрейк продиктовал расчетливое, но в скромных выражениях, письмо сэру Френсису Уолсингему, настаивая на том, чтобы немедленно отозвали во дворец этого человека, представляющего собою вызов его личному авторитету.

«Я просто не могу потерпеть, чтобы сэр Филипп Сидней стал одним из членов моей компании, – писал он в заключение, – особенно в изложенных мною обстоятельствах. Ее милостивое величество ни за что не поверит, если только вы не убедите ее как можно скорее, что я не уговаривал ее любимца принять участие в своей экспедиции».

– Вы, мастер Уайэтт, будете нашим посыльным. Отвезите это Гренвиллю в Гринвичский дворец и не жалейте никаких расходов. Гоните туда во всю мочь. Я не испытываю никакого желания смотреть на белый свет из темницы Тауэра.