Текст книги "Сон или явь?"

Автор книги: Фрэнк Патрик Герберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Фрэнк Герберт
«Сон или явь?»

Они были страшно одиноки в своем полете к незнакомой им Земле, звезде, достичь которой им не было суждено.

1

– Он мертв, – объявил Бикель.

Он поднял перерезанный шланг питания и взглянул на панель, от которой тот отрезали. Сердце его билось учащенно, руки дрожали.

На экране перед ним полыхали восьмисантиметровые алые буквы, складывающиеся в предупреждающую надпись. После того, что он сейчас сделал, предупреждение казалось просто издевкой.

ОРГАНИЧЕСКИЙ ИСКУССТВЕННЫЙ РАЗУМ – ОТКЛЮЧАЕТСЯ ТОЛЬКО ИНЖЕНЕРОМ СИСТЕМ ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЯ.

Бикель с особенной остротой ощутил, насколько тихо на корабле. «Чего-то вдруг не стало», – подумал он. Будто молекулярная пустота космического пространства вдруг проникла под концентрический корпус «Землянина» и насквозь пропитала этот яйцевидный кусок металла, несущийся к Тау Кита.

Воцарившаяся тишина окутывала и двух его товарищей по полету. Бикель чувствовал это. Они боялись нарушить эту тишину, исполненную стыда и гнева… и в то же время облегчения.

– Что еще он мог натворить? – наконец спросил Бикель. Он по-прежнему смотрел на шланг, который сжимал в руке.

Раджа Флэттери, их психиатр и по совместительству священник, наконец откашлялся и заговорил:

– Спокойно, Джон. Мы все несем за это равную ответственность.

Бикель перевел взгляд на Флэттери. Казалось происходящее забавляет его. К тому же пристальный высокомерный взгляд холодных карих глаз из-под густых черных бровей создавал у окружающих ощущение непреодолимого превосходства Флэттери.

– Засунь эту ответственность знаешь куда!.. – огрызнулся Бикель, но слова Флэттери успокоили его и теперь он чувствовал, что потерпел поражение.

Бикель перевел взгляд на Тимберлейка – Геррила Тимберлейка, инженера по системам жизнеобеспечения, человека, который в принципе и должен был выполнить это грязное дело.

Тимберлейк, порывистый нервный худощавый человечек, цвет кожи которого почти не сливался с цветом его каштановых волос, сидел, уставившись на пустую поверхность своего рабочего стола и явно избегал встречаться с Бикелем взглядом.

Слабость Тимберлейка – его неспособность прикончить ОИР даже в ситуации, когда это оказалось необходимо для спасения корабля с тысячами беспомощных пассажиров – едва их всех не сгубила. И теперь этот человек не испытывал ничего, кроме чувства стыда… и страха.

В необходимости подобного деяния никаких сомнений не было. ОИР определенно спятил, вышел из подчинения. Представлял он собой тускло-серый шар, превративший буквально все сервоустройства корабля в смертоносное оружие, с ненавистью взирающий на людей с каждого экрана, с яростью бессвязно проклинающий их из каждого динамика.

Нет, сомневаться не приходилось – тем более после того, как погибли трое астронавтов. Единственное, что удивляло – это почему чудовище позволило прикончить себя.

«А может, ему и хотелось умереть? – подумал Бикель. – Интересно, какова же судьба шести остальных кораблей Проекта, бесследно исчезнувших в бескрайних космических просторах? Может, их ОИРы тоже свихнулись? А экипажи, когда речь шла о жизни к смерти, не смогли сделать правильный выбор?»

По левой щеке Тимберлейка поползла слеза. Для Бикеля это стало последней каплей. Его снова охватила ярость. Он уставился на Тимберлейка и злобно спросил:

– Ну, что будем теперь делать, кэп?

Ирония, вложенная в обращение, не ускользнула от обоих его товарищей. Флэттери хотел было ответить, но потом передумал и промолчал. Если на звездолете «Землянин» и был капитан (не принимая в расчет выведенный из строя Органический Искусственный Разум), то по молчаливому уговору между членами экипажа это звание отводилось инженеру по системам жизнеобеспечения. Впрочем, официально так его никто никогда не называл.

Наконец Тимберлейк взглянул на Бикеля.

– Ты же знаешь, почему я не смог этого сделать.

Бикель продолжал внимательно разглядывать Тимберлейка, думая о том, какая ирония судьбы в том, что в качестве инженера по системам жизнеобеспечения им достался этот жалкий человечишка. Когда-то экипаж состоял из шести человек: трое оставшихся плюс корабельный врач Мэйда Блейн, инженер Оскар Андерсон и биохимик Сэм Шелер. Теперь Блейн, Андерсон и Шелер были мертвы – изуродованный труп Шелера преграждал доступ к кормовому периметру, Андерсона задушила диафрагма одного из переходных люков, а крошку Мэйду задавило сорвавшимся грузом. Во всем это Бикель винил в основном Тимберлейка. Если бы этот идиот несчастный сделал безжалостный, но необходимый шаг при первых признаках беды! И ведь были налицо все признаки надвигающейся беды: первые два из трех корабельных ОИРов впали в кататоническое состояние. Причина была совершенно очевидна. И симптомы – те же самые симптомы, которые предшествовали краху первоначальной попытки создания Искусственного Разума еще на Земле – яростное истребление людей и всего с ними связанного. Но Тим ничего и знать не хотел, лишь все время нес какой-то вздор насчет того, что любая жизнь священна.

«Тоже мне жизнь!» – подумал Бикель. Все они – включая и колонистов в гибертанках, в трюмах корабля – представляли собой не что иное, как расходный материал для биопсии: двойники живых людей, выращенные в гнотобиотической стерильности Лунной базы. «Не тронуто человеческими руками». Так они шутили между собой. Они знали своих наставников с Земли по изображениям на экранах системы связи базы – и только изредка видели их сквозь тройные стекла, отделяющие их обитель от жилых помещений. Все астронавты появлялись из аксолотлевых баков и тут же попадали в нежные металлические лапы «сестричек», – сервоприводов, управляемых персоналом Лунной базы, не позволявших наставникам вступить в более тесный контакт со своими подопечными.

Тимберлейк обвел взглядом знакомое помещение в самом сердце корабля – Центральный Пульт – помещение двадцать семь метров в длину и двенадцать в ширину. Как и сам корабль, Пульт был яйцеобразной формы. Четыре похожие на коконы койки управления с практически одинаковыми пультами располагались параллельно в более широком конце Пульта. Вдоль серых металлических стен тянулись разноцветные трубы и кабели, приборы и панели управления приборами, блоки переключателей и сигнальная аппаратура. Здесь располагалось все необходимое для наблюдения за надлежащим функционированием всех систем корабля и его автономный разум – Органический Искусственный Разум.

«Органический Искусственный Разум, – подумал Тимберлейк, и на него тут же с новой силой обрушились чувство вины и скорби. – Нет, конечно. Не человеческий мозг, о, нет! Органический Искусственный Разум. А еще лучше – ОИР». Использование этого сокращения помогало забыть, что Разум когда-то являлся человеческим мозгом ребенка-урода, обреченного на верную смерть. «Мы используем исключительно безнадежные случаи, поскольку это как бы освобождает нас от моральной ответственности… И мы убили его».

– Я вам скажу, что собираюсь сделать, – наконец продолжал Бикель. Он бросил взгляд на пульт приемо-передающего устройства или, как его сокращенно называли ППУ, на своем личном пульте управления, – я собираюсь связаться с Лунной базой и сообщить им о случившемся, – он отвернулся от искалеченного пульта и, не глядя, бросил отрезанную трубку питания на пол.

При силе притяжения, равной лишь четверти земной, трубка медленно спланировала вниз.

– Но у нас просто нет специального кода для… для такой ситуации, – заметил Тимберлейк. Он развернулся и теперь сердито пялился на Бикеля. В этом человеке ему было неприятно буквально все: и коротко стриженые светлые волосы, большой рот и массивная нижняя челюсть.

– Знаю, – отозвался Бикель, обходя Тимберлейка. – Я собираюсь послать сообщение открытым текстом.

– Мы не имеем права! – запротестовал Тимберлейк, разглядывая широкую спину Бикеля.

– С каждой упущенной секундой увеличивается расстояние, – начал объяснять Бикель. – Даже сейчас сигналу предстоит пройти через четверть Солнечной системы. – Он опустился на койку, позволил кокону наполовину окутать его и приготовился включить ППУ.

– Но ведь тогда об этом узнают буквально все, включая сам знаешь кого! – воскликнул Тимберлейк.

Флэттери, который в принципе был согласен с Тимберлейком и собирался потянуть время, развернулся так, чтобы видеть Бикеля и спросил:

– А что именно ты собираешься им сообщить?

– Выложу все начистоту, – отозвался Бикель. Он щелкнул выключателем нагрева ППУ. – Я собираюсь рассказать, что нам пришлось отключить последний Разум… в результате чего тот погиб.

– Они прикажут нам прервать полет, – заметил Тимберлейк.

Он заметил, как неуверенно застыли пальцы Бикеля над пультом, и понял, что тот не пропустил его слова мимо ушей.

– А что ты сообщишь по поводу случившегося с остальными ОИРами? – спросил Флэттери.

– Скажу, что они спятили, – ответил Бикель. – И заодно сообщу о наших потерях.

– Но ведь все было не совсем так, – заметил Флэттери.

– По-моему, нам лучше все как следует обсудить, – вмешался Тимберлейк, почувствовав, как его охватывает отчаяние.

Но Бикель уже нажал кнопку включения самого ППУ. Помещение заполнил гул лазерных усилителей, накапливающих энергию.

«Я должен остановить его, – подумал Флэттери, видя, как Бикель вставляет в передатчик ленту. – Но что это даст? Ведь нам просто необходимо послать сообщение, а единственный способ послать его – открытый текст».

Послышалось «клик-клик-клик»: системы передатчика сжимали сообщение, перед тем как лазерные лучи понесут его через космическое пространство.

Резким движением, выдававшим его собственную неуверенность, Бикель нажал оранжевую кнопку передачи. После этого он откинулся на койке и стал ждать. Овальное помещение Пульта заполнило щелканье реле.

«Нужно что-то сделать, пусть даже это и будет неправильно, – напомнил себе Флэттери. – Здесь не помогут никакие инструкции. А теперь Бикеля уже не остановить».

Тут Флэттери сообразил, что Бикеля было поздно останавливать уже с того самого момента, когда их корабль покинул лунную орбиту. Ведь именно этот прямолинейный, властный, сильный человек (или одна из его копий в гибертанках) и являлся ключом к истинной цели экспедиции. А остальные – так, просто сопровождали его.

– Как по-твоему, когда до нас дойдет ответ Базы? – спросил Бикель у Тимберлейка.

Флэттери застыл, уставившись в затылок Бикеля. Этот вопрос… какая великолепно взвешенная смесь дружелюбия и заискивания… «Наверняка он сделал это нарочно», – догадался Флэттери. Выходит, Бикель куда проницательнее, чем они считали. Впрочем, следовало догадаться об этом раньше. Ведь как-никак он ключевая фигура на «Землянине».

– Ну, думаю, им потребуется некоторое время на осмысление услышанного, – ответил Тимберлейк. – Все равно, мне кажется, нам следовало повременить.

«Это он зря, – подумал Флэттери. – Следовало бы поддержать попытку к примирению». Он провел пальцем по кустистой брови, нарочито неуклюже подался вперед – так, чтобы привлечь их внимание.

– Первым их вопросом будет, почему отказали ОИРы, – продолжал Тимберлейк.

– Во всяком случае никаких медицинских причин тому не было, – ответил Флэттери, тут же сообразив, что ответ слишком поспешный, как будто он пытался оправдаться, и добавил: – По крайней мере, на мой взгляд.

– Вот подождите и увидите – источник неприятностей наверняка окажется чем-то новым и непредвиденным, – заметил Тимберлейк.

«Чем-то непредвиденным?» – удивился про себя Бикель.

Тем не менее молчали и шесть других кораблей – шесть кораблей, практически таких же, как их «Землянин».

Тимберлейк подкрутил на своем пульте верньер автоматического регулятора температуры второго корпуса корабля.

– Надо было просто забраться в гибертанки и спокойно лететь отсюда прочь к Тау Кита, – пробормотал он.

– Тим, выведи на экран корабельный журнал, – попросил Флэттери.

Тимберлейк нажал зеленую кнопку в правом верхнем углу своего пульта и взглянул на настенный экран монитора.

Десять месяцев.

Неопределенный ответ как будто свидетельствовал о том, что и компьютерный мозг «Землянина» разделяет их сомнения.

– А сколько лететь до Тау Кита? – спросил Флэттери.

– При такой скорости? – переспросил Тимберлейк. Он повернул голову и некоторое время пристально изучал Флэттери. Этот взгляд говорил о том, что он не подумал о подобной возможности, организовав полет не самым лучшим образом. Сделав его долгим и вынудив экипаж постоянно бодрствовать.

– Ну, скажем, лет этак четыреста, – ответил Бикель. – Это первый вопрос, который я задал компьютеру, когда мы прекратили ускорение.

«Уж слишком он прямолинейный, – подумал Флэттери. – Или молчаливо наблюдает со стороны, или взрывается». И тут Флэттери напомнил себе: ведь возложенная на Бикеля ответственность требует, чтобы человек имел неуравновешенный характер.

– В первую очередь нам, наверное, нужно разморозить одного из дублеров, – предложил Бикель.

Флэттери взглянул налево, где стояли еще три койки с распахнутыми коконами, пустые и ждущие своих хозяев.

– Только одного дублера? – удивился Флэттери. – И он будет жить здесь же?

– Время от времени нам придется отдыхать и спать в каютах, – объяснил Бикель и кивнул в сторону люка, ведущего в их спартанские жилые помещения. – Но Центральный Пульт – самое безопасное место на корабле.

– А вдруг руководители Проекта прикажут нам прекратить полет? – спросил Тимберлейк.

– Вряд ли они пойдут на это, – ответил Бикель. – Ведь в это предприятие целых семь наций вложили чертову уйму денег, усилий и надежд. Одна нация еще могла бы решиться сразу… семь – никогда. Чтобы прийти к единому решению, им потребуются месяцы.

«Слишком прямолинейно», – подумал Флэттери и спросил:

– И кого именно вы собираетесь разморозить?

– Доктора Пруденс Вейганд, – ответил Бикель.

– По-вашему, нам требуется еще один врач? – удивился Флэттери.

– Просто я считаю, что нам нужна Пруденс Вейганд, вот и все, – объявил Бикель. – Да, верно, она врач, но, кроме того, она может выступать и в качестве медсестры и заменить Мэйду. Кроме того, она женщина, а нам время от времени совсем не помешает…

– А если полет обещает быть продолжительным… – согласился Флэттери. Потом кивнул. Да, им придется выращивать замену экипажу. Бикель все продумывал и планировал заранее.

– А ты что-то имеешь против Вейганд, Тим? – поинтересовался Бикель.

– А разве мое мнение чего-то стоит? – пробурчал Тимберлейк. – Ведь ты уже заранее все решил, верно?

Бикель уже повернулся к своей койке. Услышав нотки раздражения в голосе Тимберлейка, он на мгновение заколебался, потом подошел к койке, снял висящий возле нее скафандр и принялся натягивать его. Не оборачиваясь, он сказал:

– Пока вы с Раджем будете готовить ее, я останусь здесь. Кстати, советую вам тоже надеть скафандры и пока оставаться в них. Ведь ОИР больше не управляет системами корабля… поэтому… – Он пожал плечами, застегнул скафандр и растянулся на койке. – Начинаю следить за показаниями приборов.

Тимберлейка все это застало врасплох. Главный пульт скользнул по направляющим и остановился у койки Бикеля, подключившись к его персональному пульту.

Бикель с удовлетворением отметил, что без гомеостатического контроля ОИРа корабль функционирует удовлетворительно. Пока он следил за показаниями приборов, Флэттери с Тимберлейком вышли из помещения Центрального Пульта. Послышалось шипение, люк открылся, а потом снова герметически закрылся.

Теперь Бикель ощущал себя единым целым с кораблем, как будто его нервная система связана со всеми имеющимися на борту датчиками. «Землянин» распростерся перед ним… чудовищный Джаггернаут… и тем не менее хрупкий, как яйцо. Жестяное Яйцо.

Между собой астронавты стали называть корабль Жестяным Яйцом с тех пор, как кто-то заметил созвучие этого словосочетания с именем главного конструктора тайско-голландского происхождения, которого звали Жастин Яц.

Кое-что в Яйце ему не нравилось. Страшно не нравилось. Бикелю казалось бессмысленным, что человек вынужден находиться здесь на Пульте, чувствуя как с каждым ударом сердца возрастает ответственность, оставаться в тревожном ожидании и, сознавая, что какой-то механизм корабля вот-вот откажет, – и не будучи в состоянии решить проблему, кроме как принять какие-нибудь грубые временные меры.

С ОИРом этот баланс корабельных систем был тончайше отлаженным нейросерворефлексом, почти автоматическим – столь же гомеостатичным, что и здоровый человеческий организм. Бикель добавил к длинному списку накопившихся у него в голове вопросов еще один: почему все яйца положили в одну корзинку?

2

Проснувшись, она подумала:

«Удалось! Две сотни лет полета, и мы у цели!»

Потом пришла мысль о том, как она ступит на землю девственного мира с неизвестными доселе проблемами. Шесть неудач стоили того. Седьмая попытка оказалась успешной. «Удалось! Или…»

Затем ее затянула трясина вялых размышлений. «Или» было концепцией с несколькими возможными выводами.

По мышцам рук и ног прокатилась волна покалывания, всегда сопровождающего процесс дегибернации. Несколько раз она испытала острые уколы боли. Будучи врачом, она знала причины боли и осознавала, что та неизбежна: гибернация человека коренным образом отличалась от гибернации животных. В теле не должно было оставаться ни капли воды. Вы настолько приближались к состоянию смерти, что некоторые ученые считали это промежуточным состоянием между жизнью и смертью. Боли, возникающие при дегибернации, можно было легко объяснить, но практически невозможно описать. Понять, что это такое можно было только испытав их.

Она попыталась сесть. И только тут заметила Тимберлейка и Флэттери. Потом она разглядела и остальное: провода и трубки со стимуляторами, только что отключенные от ее тела.

Флэттери придержал ее.

– Осторожнее, доктор Вейганд, – пробормотал он.

«Доктор Вейганд, – подумала она. – Не Пруденс. Не Прю».

Настроение у нее начало портиться.

Потом Флэттери начал негромким спокойным голосом объяснять, что произошло, и она поняла, что ее радость совершенно неуместна. Возникла непредвиденная ситуация. И разбудили ее из-за этого.

– Ладно, скажите мне, скольких мы потеряли, – поинтересовалась она, чувствуя как плохо еще слушаются голосовые связки после столь длительного бездействия. Тимберлейк назвал число погибших.

– Трое? – переспросила она.

Как именно они погибли она спрашивать не стала. Любопытство уступило место мыслям о ситуации, к которой она не была готова.

– Из гибернации вас решил вывести Бикель.

– А он знает почему? – спросила она, не обращая внимания на странные взгляды, которыми обменялись Тимберлейк и Флэттери.

– Он решил, что так будет правильно, – ответил Флэттери, которому страшно хотелось, чтобы она оставила все эти вопросы до тех пор, пока они не останутся с глазу на глаз.

– Само собой, – согласилась она. – Но почему…

– Он еще не решил, что делать дальше, – объяснил Флэттери.

– Не стоит его торопить, – сказала она и взглянула на Тимберлейка. – Забудьте все, что сейчас слышали, Тимберлейк.

Тимберлейк нахмурился, и взгляд его стал настороженным.

Флэттери нагнулся над ней, держа в руке инъектор.

– А нужно ли? – засомневалась она. Потом добавила: – Хотя да, конечно.

– Сейчас вам остается только восстанавливать силы, – пояснил он и прижал инъектор к ее руке.

Она почувствовала укол, а через некоторое время сладкие объятия наркоза. Флэттери и Тимберлейк постепенно превратились в расплывчатые силуэты.

«По крайней мере, хоть Бикель жив, – подумала она. – Значит, не придется заменять его копией. Это было бы нежелательно».

И уже, перед тем как окончательно погрузиться в пуховое облако сна, она подумала: «Интересно, а как погибла Мэйда? Малышка Мэйда, которая…»

Тимберлейк заметил, как, наконец, закрылись ее светло-голубые глаза. Дыхание стало глубоким и размеренным.

Как специалист по системам жизнеобеспечения, Тимберлейк в свое время изучал хранящиеся в памяти компьютера данные о всех находящихся на борту Жестяного Яйца. Сейчас он вспомнил, что Пруденс Вейганд характеризовалась как первоклассный хирург – «специалист 9-го класса». А самой высшей категорией был 10-й. Он вспомнил ее странный разговор с Флэттери и решил, что данные неполны. Очевидно, на корабле для нее предусматривались функции не только врача-эколога… и, но крайней мере, одна из этих функций каким-то образом касалась Бикеля. «Забудьте все, что сейчас слышали, Тимберлейк».

В ушах Тимберлейка до сих пор стояла это отданное ледяным тоном распоряжение, и он сознавал, что эта фраза никак не соответствовала эмоциональным характеристикам Пруденс Вейганд, хранящимся в памяти компьютера. Там ее охарактеризовали как «9-д-зеленую» с сильной склонностью к состраданию. В условиях жизни в тесном мирке экипажа корабля подобные качества могли представлять проблему, поскольку свидетельствовали о повышенной сексуальности. Тимберлейк внимательно изучил показания приборов, регистрирующих поступающие в ее организм медикаменты, и с удивлением обнаружил, что ей даже в состоянии гибернации вводились вещества, подавляющие половое влечение. Следовательно, она постоянно находилась в полной готовности.

«Готовности к чему?» – спросил он себя.

Флэттери закрыл ее кокон и объявил:

– Пусть спит до тех нор, пока полностью не восстановит силы. А сейчас, думаю, нужно обмерить ее и подобрать на складе скафандр. Когда она проснется, он ей понадобится.

Тимберлейк кивнул, напоследок проверил в порядке ли питающие системы ее кокона. Флэттери вел себя довольно странно. Просто-таки загадочно.

– Да забудь ты этот разговор, – посоветовал Флэттери. – Обычное частичное затемнение сознание после дегибернации. Сам ведь знаешь, как это бывает.

«И тем не менее ей во время гибернации вводился антисекс», – подумал Тимберлейк.

Флэттери кивнул на люк, ведущий на Центральный Пульт, и заметил:

– Джон дежурит уже почти четыре часа. Пора его сменить.

Тимберлейк закончил проверку систем кокона, повернулся и направился к люку.

Заметив настороженное, задумчивое выражение лица Тимберлейка, Флэттери подумал: «Черт бы побрал эту бабу. Совсем не умеет держать язык за зубами. Если Тим сейчас ляпнет Бикелю что-нибудь лишнее, то запросто может погубить весь проект».

Бикель услышал, как возвращаются Флэттери и Тимберлейк, но продолжал следить за пультом. В первичных контурах навигационных аналоговых базах данных компьютера появилась какая-то странная пульсация. Она появлялась, а потом без каких-либо видимых причин исчезала.

Тимберлейк подошел к Бикелю и изучил показания прибора, регистрирующего пульсацию в навигационных базах данных.

– Похоже на пульсацию, вызванную доплеровским эффектом, – сказал он. – Кстати, ты не проверял наше положение?

– Нет, – отозвался Бикель, и при этих словах вдруг понял причину возникновения нерегулярной пульсации. Он дал компьютеру задание разбудить его, когда какие-либо неполадки в системах корабля достигнут критического уровня. Неполадки в навигационных системах как раз и могли стать наиболее критическими – особенно внутренние неполадки. Но, в отличие от неполадок в железе, эти внутренние неполадки могли выдать себя только в случае ошибок в определении положения корабля. Его команда привела в действие одну из управляющих программ бортового компьютера. Их положение уточнили на основе доплеровского эффекта.

Бикель снова склонился над пультом управления компьютером, провел серию навигационных тестов, сравнил результаты с резонансной частотой пульсаций. Все сходилось.

Он объяснил остальным, что происходит.

– Компьютер ведет себя… как человек, – заметил Флэттери.

Бикель и Тимберлейк обменялись понимающими улыбками. Скажет же тоже! Как человек! Да чертова машина просто делала то, для чего была создана. Бикель просто упустил из виду, что это заложено в программе.

– Думаю, нам лучше внимательно изучить схемы компьютера и его техническое описание, а потом вместе подумать, как на него могло повлиять отсутствие ОИРа, – задумчиво пояснил Тимберлейк. Бикель согласно кивнул.

Он был рад тому, что Тимберлейк – электронщик во многих отношениях ничуть не худший, чем остальные члены команды корабля. Хотя использовать знания в полную силу ему почти не приходилось. Работа с системами жизнеобеспечения переводила человека в разряд специалистов «общего профиля». Все они неплохо разбирались в биофизике, но не были врачами. Они знали электронику, но не владели тонкостями, которые выделяют узкого специалиста.

– Давай я тебя сменю, Джон, – предложил Флэттери.

– С удовольствием. Как там Прю?

– Доктор Вейганд сейчас спит, – ответил Флэттери. – На восстановление сил ей потребуется еще несколько часов.

«Интересно, почему это он ведет себя так официально? – удивился Бикель. – Ведь Радж не может не знать, что мы с ней вместе учились. И тогда она всегда была просто Прю. Так почему же она внезапно стала доктором Вейганд?»

– Я забираю пульт, – объявил Флэттери, и они начали процедуру передачи вахты.

Тимберлейк, чувствуя, какие вопросы крутятся у Бикеля в голове, понял, что упор Флэттери на «доктора Вейганд» был адресован не инженеру-электронщику.

«Радж пытался что-то сказать мне, – решил Тимберлейк. – Он хотел дать мне понять, что, возможно, странное поведение доктора Вейганд вызвано какими-то медицинскими причинами. Радж просит меня держать язык за зубами». И Тимберлейк вдруг понял, как ему неприятен сам факт того, что Флэттери счел нужным предупреждать его.

Бикель отключился от пульта, поднялся с койки и принялся разминать затекшие мышцы. Вспоминая учебу с Прю Вейганд – компьютерную математику, ремонт серво-сенсоров, устройство и функционирование корабля он вспомнил и ее саму. Она оказалась весьма женственным созданием, исключительно чувственным, и не пыталась скрыть этого. Бикель представил себе Прю Вейганд: довольно скромная с виду с правильными чертами лица и довольно хорошей, но ничем не примечательной фигурой. Однако она всегда привлекала взгляды мужчин. Видимо, она излучала некий женский гормон.

«Не поэтому ли я выбрал именно ее?» – подумал Бикель. Он попытался как следует обдумать эту мысль. В чисто мужском экипаже женщина типа Прю могла представлять серьезную проблему – если только все не начнут принимать антисекс. Но подобное лекарство притупляло умственные способности, а этого астронавты себе позволить не могли.

Бикель постарался выбросить из головы эти мысли и обвел взглядом помещение Центрального Пульта, представляя себе корабль – «Жестяное Яйцо» Жастина Яца. Сам корабль, плюс компьютер, плюс колонисты в гибернации – целый комплекс возможностей, которые, как чувствовал сейчас Бикель, астронавты могут разложить по полочкам, оценить, взвесить и использовать так, как им нужно.

Он представил себе корабль с его шестнадцатью концентрическими оболочками: огромный яйцевидный корпус почти в милю длиной. За водяным барьером и экранами, защищающими центральную часть корабля, тянулись мили и мили коридоров и трубопроводов, самогерметизирующиеся отсеки. Кроме того, тут хранился огромный запас всего необходимого для жизни людей на другой планете.

В гибертанках находилось две тысячи взрослых людей, тысяча эмбрионов и более шести тысяч эмбрионов животных – «полный экологический спектр».

Бикель повернулся и взглянул на пульт. Логика подсказывала ему, что их шанс на спасение заключался в компьютере. Его план выглядел рискованным, но это был необходимый риск. Остальные, возможно, будут спорить, но в конце концов им придется принять его точку зрения.

– А когда проснется Прю? – спросил он.

– Примерно через три часа, – ответил Тимберлейк.

– Я бы хотел узнать ее мнение о причинах гибели ОИРов. Меня не удовлетворяют наши догадки.

Тимберлейк отключил массажное устройство кокона и испытующе взглянул на Бикеля.

– Когда погиб первый мозг, я провел все необходимые исследования, – сказал он. – Хочешь – проверь сам.

– Я уже проверял, – кивнул Бикель. – Меня насторожила пара вещей. Первый мозг предпочитал, чтобы его называли Миртл. Почему? Я не нашел в наших данных никаких объяснений – разве что первый мозг изначально принадлежал генетическому уродцу женского пола.

– Обследование Миртл на базе Андерс показало, что она всего на 0002 отклоняется от гомеостатической нормы, – возразил Тимберлейк. – Ее резервные системы жизнеобеспечения пребывали на базе в полном стасисе.

– Да не обращай ты внимание на самоидентификацию, – вмешался Флэттери. – Они это делали ради нас, поскольку позволяло хоть как-то очеловечить корабельный ОИР.

– Верно, – ответил Бикель. – Они все так утверждали, но в этом ли причина?

– ОИР были столь же совершенными, что и все остальные искусственные интеллекты, когда-либо родившиеся на свет, – сказал Флэттери, подумав при этом, почему его так раздражают вопросы Бикеля. – Их с детства воспитывали как неотъемлемую часть обшей серво-сенсорной системы корабля. И что с того? Никакой другой жизни они все равно не знали и не могли…

– Ты говорил, что тебя беспокоят две вещи, – перебил его Тимберлейк. – Какая же вторая?

– Твой отчет о системе жизнеобеспечения, – объяснил Бикель. – Пункт 91007 в отчете по Миртл. Там говорится: «Ни одна из систем как будто не выходила из строя». Почему ты употребил словосочетание «как будто», Тим? Может, у тебя оставались какие-то сомнения, которые ты решил не включать в отчет?

– Ничего подобного! – возмущенно ответил Тимберлейк. – Системы были в идеальном состоянии!

– Почему же ты так прямо не написал?

– Из осторожности, – пояснил Флэттери. – Просмотри мой медицинский отчет и сам убедишься, что он полностью подтверждает его заключения.

– Все, кроме одного, – возразил Бикель.

– Интересно, какого же? – прошипел Тимберлейк. Он уставился на Бикеля, лицо его побагровело, на скулах играли желваки.

Бикель, игнорируя эти признаки гнева, продолжал:

– Отсутствует объяснение появления внутренних ожогов мозгов, которые обнаружил Радж. У тебя написано: «Внутренние ожоги мозга, особенно вдоль необычно крупных коллатеральных аксонов на афферентной стороне». Что ты, черт возьми, подразумевал под «необычно крупными»? Необычно крупными по сравнению с чем?

– Основной канал, ведущий в высшие центры мозга, был почти в четыре раза крупнее, чем все те, которые мне когда-либо приходилось видеть, – ответил Флэттери. – Истинной причины этого я не знаю, могу лишь предположить, что это результат компенсаторного роста. Этим ОИРам приходилось иметь дело с куда большим объемом входящих данных от куда большего количества датчиков, чем когда-либо приходится иметь человеку. Кстати, заметьте, лобные доли тоже немного крупнее, но…

– В описаниях ОИРов об этом говорится, – отмахнулся Бикель. – Да, верно, компенсаторный рост, но что-то я не встречал там ни слова насчет укрупнения коллатеральных аксонов. Ни единого слова.