Текст книги "Сон или явь?"

Автор книги: Фрэнк Патрик Герберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Повреждение было вызвано какой-то силой извне. Жестяное Яйцо немного тряхнуло, но это произошло уже после случившегося. Аварийные сигналы – красные и желтые – к тому времени уже мигали вовсю. Толчок был связан с утечкой энергии и началом работы систем, занимающихся устранением повреждений.

«Нулевая сила столкновения. Нечто снаружи корабля отсекло от него кусок будто ножом, режущим масло. Впрочем, нет – это было нечто куда более острое… Нечто снаружи».

Она коснулась ладонью щеки. Это означало, что они столкнулись еще с одной опасностью помимо тех, с которыми встретились на корабле.

Они столкнулись с чем-то, явившимся из бескрайнего, темного неизвестного. Пруденс внезапно подумала о морских чудовищах, которых обычно рисовали на древних земных картах, о двенадцатилапых драконах и человекоподобных фигурках с клыкастыми пастями посреди груди.

Она постаралась успокоиться, напомнив себе, что все эти чудовища остались лишь легендами благодаря извечному неуемному человеческому любопытству.

И тем не менее что-то ведь зацепило жестяное Яйцо!

Пруденс еще раз окинула взглядом пульт, но к этому времени аварийные системы уже почти полностью изолировали Четвертый Отсек пеной. Люки, ведущие в соседние секции, были наглухо задраены.

Что бы там ни ударило, на сей раз оно отрезало лишь тоненький ломтик… на сей раз.

– Кажется, мне пора заступать на вахту, – заметил Флэттери. – Да?

Слова Флэттери вернули ее к действительности, и только теперь она ощутила, насколько вымоталась. Спина ныла, а руки дрожали. Да, сейчас самое время как следует отдохнуть.

– Когда отдохнешь, можешь помочь мне в мастерской, – предложил Бикель.

– А разве мы уже что-то решили? – удивилась Пруденс, щелкнув пальцами. – Разве ты можешь творить с компьютером все, чего пожелаешь?

– Ради Бога! – взмолился Бикель. – Неужели никто из вас так до сих пор и не понял, что мы просто должны использовать компьютер в качестве основного элемента?

Бикель обвел взглядом товарищей. Флэттери склонился над пультом. Тимберлейк дремал в своей койке, а Пруденс пристально разглядывала его.

– Это не обычный компьютер, – сказал Бикель. – В нем содержатся элементы, о наличии которых мы даже не подозревали. Он почти шесть лет был связан с Органическим Искусственным Разумом во время постройки и программирования корабля. В нем имеются буферные устройства, провода и перекрестные связи, о которых, возможно, понятия не имели даже его создатели!

– Хочешь сказать, что он уже разумен? – спросила Пруденс.

– Нет. Я вовсе не считаю, что он разумен. Я считаю, что мы достаточно далеко продвинулись, используя компьютер и симулятор лобных долей нашего «Быка». Мы продвинулись гораздо дальше, чем проект Лунной базы за двадцать лет! И нам следует двигаться дальше.

«Помню, я только раз настолько уставала – после почти пятичасовой операции», – подумала Пруденс.

– Передаю вахту, – объявила она.

Они поменялись местами у главного пульта, и Флэттери обвел взглядом приборы, готовясь провести наедине с кораблем следующие четыре часа.

«А ведь Жестяное Яйцо может и закапризничать», – мелькнула у него мысль.

Порой ему казалось, что по кораблю разгуливают призраки шестнадцати человек, погибших еще на Луне при строительстве звездолета, тех членов экипажа, что при различных обстоятельствах погибли во время полета… и даже ОИРов, принесенных в жертву на этом алтаре.

«Интересно, а есть ли у этих бестелесных мозгов душа, – подумал Флэттери. – Если нам удастся вдохнуть разум в эту машину, будет ли наше создание обладать душой?»

– Слушай, а автоматика уже закончила латать пробоину? – спросил Бикель.

– Все изолировано, – отозвался Флэттери и подумал: «Интересно, когда же дикий разум снова нанесет удар?»

– А что находилось в Четвертом Отсеке? – спросила Пруденс. – Чего мы лишились?

– Пищевые концентраты, – ответил Бикель. – Я проверил это в первую очередь.

Он заявил это таким тоном, что сразу становилось ясно: «Сделал то, что должна была сделать ты, поскольку вахта была твоя».

– Радж, если хочешь, могу за тебя отдежурить, – предложил Тимберлейк.

– Нет, нет, вот немного отдохну…

– Разрез представляет собой абсолютно прямую линию, проходящую через все…

– В природе не бывает абсолютно прямых линий, – заметил Флэттери.

Бикель вздохнул.

«Интересно, что дальше?» – подумал он.

– Если у тебя появились какие-то соображения, выкладывай, – предложил он.

– Сознание – это своего рода вид поведения, – начал Флэттери. – Согласны?

– Согласны.

– Но корни нашего поведения уходят так глубоко в прошлое, что нам до них ни за что не докопаться.

– Опять ты об эмоциях, да? – спросил Бикель.

– Нет, – возразил Флэттери.

– Он об инстинктах, – пояснила Пруденс.

Флэттери кивнул:

– Некая генетическая память, подсказывающая цыпленку, как вылупиться из скорлупы.

– Эмоции, или инстинкт, какая в сущности разница? – удивился Бикель. – Эмоции – суть производное инстинкта. Значит, ты по-прежнему настаиваешь, что нам не удастся наделить «Быка» разумом до тех пор, пока мы не снабдим его инстинктами и эмоциями?

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я, – ответил Флэттери.

– Он должен любить нас, – заявил Бикель. Он задумчиво пожевал верхнюю губу, захваченный простотой мысли. Флэттери, конечно же, прав. Именно это могло стать уздой, обеспечивающей необходимую степень контроля.

– У него должна быть собственная система эмоциональных реакций, – продолжал Флэттери. – Система должна отзываться целым рядом физических реакций, которые «Быку» известны. Что-то вроде характерных для человека мышечных реакций и тона голоса. Всё то, чем мы откликаемся на эмоции.

«Эмоции, – подумал Бикель. – Характеристика, позволяющая нам оценивать личность со стороны. То, что определяет личностные суждения. Закрытый процесс, возникающий естественным образом».

Это позволяло взглянуть на механическую концепцию Время – Эмоции совершенно иначе. Исключительно дерзкий взгляд на само понятие Времени.

– Мы попросту не можем быть хоть мало-мальски объективными в отношении самих себя кроме наших физических реакций, – пояснил Бикель. – Помните? Именно это неустанно повторял доктор Эллерс.

Флэттери вспомнился Эллерс, главный психиатр Лунной базы. «Бикель – истинное воплощение „цели“, он – сила, которая задаст направление вашим поискам, – сказал как-то Эллерс. – Конечно же, у вас есть альтернативы. Вы встретитесь с непредвиденными ситуациями. Но другого, столь же отточенного, как Бикель, инструмента у вас не будет. Он истинно творческий исследователь».

«Эмоции, – подумал Бикель. – Как мы обозначаем их и программируем их? Что делает для этого наше тело? Ведь мы внутри, в непосредственном контакте с тем, что делает наше тело. Да, это единственное, по поводу чего мы можем оставаться совершенно объективными. Что именно делает наше тело…»

– У него должно быть полностью функционирующее тело, – вздохнул Бикель, которому вдруг открылась и вся проблема в целом, и пути ее решения. – У него должно быть тело, которое пережило и травму и кризис.

Он уставился на Флэттери.

– И чувство вины тоже, Радж. Оно должно осознавать, что такое чувство вины.

– Чувство вины? – переспросил Флэттери, недоумевая, отчего слова Бикеля вызвали у него гнев и едва ли не страх. Он хотел возразить, но тут до его слуха донеслись какие-то ритмичные глухие звуки. Сначала он решил, что это сработала неисправная сигнализация, и только через несколько мгновений понял, что эти звуки исходят от Тимберлейка. Инженер по системам жизнеобеспечения свернулся калачиком в коконе и крепко спал, сладко похрапывая во сне.

– Да, именно чувство вины, – подтвердил Бикель, не сводя взгляда с Флэттери. – Хочешь, чтобы он любил нас? Хорошо. Ведь любовь есть не что иное, как разновидность нужды, верно? У него будут эмоции, но это означает неограниченный спектр эмоций, Радж. И этот спектр включает страх.

«Вина и страх, – подумала Пруденс. – Раджу придется смириться с этим. Он обучен так, что не в состоянии будет отрицать это».

Она взглянула на Бикеля. Тот смотрел куда-то в пространство, глаза его затуманились от каких-то потаенных мыслей.

– Удовольствие и боль, – наконец пробормотал Бикель. Он перевел взгляд на Пруденс, потом на похрапывающего Тимберлейка, потом – на Флэттери, ненадолго задерживаясь на каждом. Интересно, понимают ли они, что ИР, кроме всего прочего, должен обладать еще и способностью к воспроизводству?

Пруденс почувствовала, как ускоряется ее пульс, и наконец сумела оторвать взгляд от Бикеля. Она коснулась пальцами виска, почувствовала, как сильно бьется жилка, и решила, что это – следствие учащенного дыхания, высокой температуры, недоедания, усталости и тревоги. Смесь серотонина и адреналина, которую она получала в гибертанкс, позволяла ей держать себя в руках. Она отчетливо представляла все происходящее в ее организме, и сейчас она ясно понимала, что ей необходимо подкрепить себя инъекциями необходимых препаратов.

– Итак, Радж? – спросил Бикель.

«Я должен собраться, – подумал Флэттери, возвращаясь на свою койку. – Я должен вести себя естественно и спокойно». Он старался не смотреть на вспомогательную панель на пульте повторителя. Бикель становился все более подозрительным и теперь замечал даже самые ничтожные мелочи. Флэттери отметил зеленые спокойные огоньки на пульте, мерное пощелкивание реле. Все системы корабля функционировали совершенно нормально.

И всё же глубоко в душе Флэттери испытывал какой-то безотчетный страх – как животное, чувствующее приближение охотника.

Бикель испытывал душевный подъем, какой-то внутренний прорыв, близость решения проблемы, до сих пор никак не дававшейся ему. Корабль – все живое на борту – был подобен марионетке. Теперь выход стал очевиден. До сих пор он только отдаленно представлял его себе. Теперь же все стало кристально ясным. В голове у него послушно громоздились необходимые схемы, будто чья-то заботливая рука аккуратно сложила в стопку кальки.

«Четырехмерная конструкция, – напомнил он себе. – Мы должны создать объемную сеть из сложных мировых линий. Она должна поглощать несинхронные передачи. Она должна извлекать дискретные закономерности из получаемых импульсов. Самое важное – это конструкция, а вовсе не материал. Самое главное – топология. Именно в этом ключ ко всей этой чертовой проблеме!»

– Прю, приготовь чего-нибудь поесть и свари кофе, – попросил Бикель. Он взглянул на хронометр рядом с центральным пультом, бросил взгляд на Тимберлейка. Пускай спит.

Размышления в подобном направлении, понял Бикель, привели его на самый порог решения проблемы. Небольшое давление здесь, небольшое приложение энергии там, и он получит разум, с которым еще никому не приходилось сталкиваться.

От этой мысли он испытал безотчетный страх, более того, нечто вроде благоговейного ужаса. Бикель повернулся к Флэттери.

– Радж, – сказал он. – А ведь мы еще не очнулись.

– Что? Как это? – Это спросил Тимберлейк, который только что проснулся и теперь, протирая глаза, недоуменно смотрел на Бикеля.

– Мы еще не проснулись, – объявил Бикель.

10

«Мы еще не проснулись». Все четыре часа вахты эти слова Бикеля не давали Флэттери покоя.

Тимберлейк пробурчал что-то вроде: «Ну и шутки у тебя!» и снова завалился спать.

Но Флэттери, которому нужно было одновременно следить и за показаниями приборов на пульте, и за экраном над головой, на котором были видны Бикель и Пруденс, колдующие над аппаратурой в мастерской, чувствовал, что в его восприятии корабль постепенно обретает какие-то личностные черты.

Флэттери чувствовал, будто он и трое других членов экипажа являются просто клетками какого-то огромного организма. Шкалы приборов, циферблаты, датчики и сенсоры, вездесущий видеоинтерком – все это представляло собой органы чувств, нервы и органы чего-то, что никак не связано с ним.

«Мы еще не проснулись».

«Мы упорно стараемся не думать об этом», – пришел наконец к выводу Флэттери.

Послышался голос Бикеля, обращающегося к Пруденс в мастерской:

– Вот с помощью этого мы избавимся от ненужной обратной связи. Следи за цветом провода и присоедини его вот сюда. А вот это – цепь глушителя сигналов. Мы должны следить за тем, чтобы случайно не ввести в нейронные цепи случайные циклы сигналов.

Потом Пруденс забормотала себе под нос:

– В человеческом черепе около пятнадцати миллиардов нейронов. Я сделала экстраполяцию. Мы ведь располагаем нейронными блоками и компьютером. В этом нашем… чудище нейронов почти вдвое больше.

Их голоса отдавались в мозгу Флэттери каким-то эхом. Он представлял себе весь корабль целиком, огромный механизм, чья жизнедеятельность требовала некоей оптимальной организации – процесса отдачи приказов. Сюда, само собой, входила и энтропия, поскольку система, которую представлял собой корабль, постоянно стремилась к равномерному распределению энергии.

«Что касается корабля, то порядок для него куда более характерен, чем хаос, – подумал Флэттери. – Тем не менее мы обращаемся с кораблем, как с большим оркестром, дирижирует которым Бикель. Только Бикель знает, как заставить его исполнять нужную нам музыку».

Личности, которую представляет собой корабль – их Жестяное Яйцо, – пока не хватает какой-то целостности. Вместо того чтобы саморегулироваться, корабль довольствовался малоэффективной системой обратной связи, обеспечиваемой четырьмя людьми, приметанными к его «нервной системе» на живую нитку. Это с одной стороны.

Но в будущем может настать момент, когда степень повреждений окажется слишком высокой и они не смогут помочь кораблю. Люди и так уже доказали, что не могут сделать корабль живой, динамичной, согласованной системой, которой он, по идее, должен был бы быть.

Флэттери вдруг испытал приступ неприязни к обществу, которое отправило своего хрупкого посланца буквально в никуда. Он знал, какими соображениями при этом руководствовались люди, однако это не умаляло его горечи.

«Представьте себе общество как состоящий из людей механизм, исключительно сложный защитный механизм, – твердил Хэмпстед – Общественные ограничения в результате естественного отбора проникли в плоть и кровь. И эти ограничения постепенно стали частью саморегулирующейся обратной связи в системе управления обществом. Проблема в том, способны ли люди вырваться за рамки этой саморегулирующейся системы. Ведь существование за ее пределами требует от человека исключительной отваги».

Закон, как было известно Флэттери, формулировался следующим образом: «Опыт отдельного человека не является фактором, абсолютно определяющим его поведение. Доминируют общественные устои на клеточном уровне».

Флэттери в сердцах стукнул костяшками пальцев по краю койки, чтобы избавиться от печальных раздумий. Он сосредоточился на пульте и понял, что нужно немного подрегулировать температуру. Автоматике никогда не удавалось точно выдержать режим.

А Бикель в это время поучал Пруденс:

– Следи за интервалами в цепях задержки времени. А то у «Быка» будет искаженное представление о настоящем.

– О чем, о чем? – удивилась Пруденс.

– О его настоящем – его «специфическом настоящем». Это то, что ты ощущаешь в любой отдельный момент времени, тот кратчайший отрезок времени, который принято называть «сейчас». Профессор Феррел – помнишь старика Феррела?

– Разве забудешь зятя самого Хэмпстеда!

– Точно, хотя дураком он никогда не был. Как-то раз мы были с ним на станции слежения за спутниками – он по свою сторону стерильной стены, я – по свою. И вдруг он говорит: «Смотри, эта штука движется!» Это был космический челнок с Земли. Потом Феррел продолжил: «На самом деле ты знаешь, что он движется с неимоверной скоростью. Но тебе кажется, будто ты видишь, как он меняет местоположение сейчас… в настоящем. Никаких острых углов – просто плавное движение. Так вот, это и есть „специфическое настоящее“, дружок. Всегда помни об этом!» С тех пор я это помню.

– Значит… ИР на самом деле будет ощущать время? – вновь удивилась Пруденс.

– Наверняка. Наши цепи задержки времени должны дать ему возможность ощущать внутреннее время. Он просто не сможет его не чувствовать. В противном случае, все наши усилия пойдут насмарку.

Флэттери взглянул на экран и увидел, как Бикель подключает к «Быку» осциллограф.

– Слушай, а ты не перегрузишь компьютер? – неожиданно заволновалась Пруденс. – Вдруг он не выдержит?

– Ради Бога, не надо, Прю! Ты же, например, постоянно получаешь информацию. Разве твой мозг не сортирует ее, не выстраивает в порядке очередности, не программирует и не оценивает потом данные?

– Но ведь само существование Жестяного Яйца полностью зависит от компьютера. Если мы…

– Иного пути нет, – заявил Бикель. – Ты должна была понять это еще в тот момент, когда поняла, что весь этот корабль – декорация.

– То есть как это? Почему? – рассердилась Пруденс.

– Потому, что компьютер – единственное место, где может храниться такое количество информации. Понимаешь, у нас просто нет времени обучать совершенно необразованное дитя.

Не успела она ответить, как прозвучал сигнал передатчика.

ППУ был переключен на ручное управление, чтобы его системы не мешали работе в мастерской. Сигнал мгновенно заставил действовать и Бикеля, и Флэттери. Бикель нажал соответствующую кнопку в мастерской, а Флэттери щелкнул переключателем у себя на пульте, бесстрастно отмстив про себя, что послание Лунной базы, прежде чем попасть к ним, пройдет через цепи «Быка».

Бикель обвел взглядом приборы в мастерской, увидел, как резко дернулись, а потом вернулись в исходное положение стрелки. Мастерскую наполнило характерное гудение работающего ППУ, поскольку теперь ИР являлся частью его схемы. От этого звука у Бикеля аж мурашки по коже побежали.

Приборы отметили характерную для ППУ паузу. Отдельные элементы послания сейчас сортировались, сравнивались, дешифровались и передавались на выводящее устройство.

Бикель взглянул на экран и понял, что Флэттери переключил систему на аудиовоспроизведение.

Из вокодеров послышался голос Хэмпстеда:

– Проект вызывает корабль «Землянин». Вас вызывает Проект. Мы не можем дать точное определение силы, повредившей корабль. Предполагаем ошибку передачи или недостаточные данные. Одна из версий допускает вероятность встречи с нейтринным полем теоретического типа – Почему вы не последовали нашей директиве по процедуре возвращения?

Бикель следил за приборами. Послание прозвучало совершенно четко, никаких искажений.

Было слышно, как Хэмпстед откашливается.

Услышав этот столь обыденный звук, Пруденс испытала какое-то странное чувство. Такая мелочь, а передается за миллионы миль, и все лишь ради того, чтобы они узнали о легкой простуде Хэмпстеда.

И снова из вокодеров послышался голос Хэмпстеда:

– Лунная база подвергается сильному политическому давлению. Немедленно известите о получении этого сообщения. Корабль должен вернуться на окололунную орбиту и ожидать решения по поводу дальнейшей судьбы экипажа и груза.

– Какое ужасное слово – судьба! – заметила Пруденс. Она взглянула на Бикеля. Но тот, кажется, отнесся к сказанному довольно спокойно.

Флэттери почувствовал, как тяжело бьется его сердце. Интересно, мелькнет ли в следующих словах Хэмпстеда кодовый сигнал «уничтожить корабль»?

Бикель недоуменно уставился на вокодер. Как отчетливо был слышен голос Хэмпстеда – даже то, как он откашливается, хотя, по идее, ППУ должен был отфильтровать все посторонние звуки. Бикель перевел взгляд на сюрреалистическую мешанину аппаратуры, составляющей «Быка».

И снова послышался голос Хэмпстеда:

– Необходим более полный анализ повреждений. Самое важное определить их природу и объем. Подтвердите получение сообщения. Проект передачу закончил.

Бикель негромко и по возможности как можно более равнодушно спросил:

– Прю, и как тебе показался наш Большой Папочка?

– По-моему, он здорово обеспокоен, – ответила Пруденс. «Интересно, – подумала она, – почему это Бикель, который всегда был против возвращения, так спокойно отнесся к услышанному?»

– Слушай, Прю, а вот если бы ты захотела передать в своем сообщении какие-то эмоции, как бы ты поступила? – спросил Бикель.

Она озадаченно уставилась на него.

– Наверное, я бы просто сообщила о своих чувствах или постаралась передать их интонацией. А что?

– По идее, ППУ на такое не способен, – задумался Бикель. Он поднял голову и встретился взглядом с Флэттери, смотрящим на него с экрана. – Не подтверждай приема этого сообщения, Радж.

Флэттери кивнул.

– Хочешь сказать, что ППУ стало работать лучше, чем раньше? – неуверенно спросила Пруденс.

– Нет, – ответил Бикель. – Оно работает вообще не так, как должно. Лазерное послание оголено до предела. Исходные модуляции голоса, теоретически, сохранены и зачастую достаточно сильны, чтобы узнать характерные особенности голоса говорящего. Передача была очень высокого качества.

– По-видимому, электроника «Быка» делает систему более чувствительной, – предположила Пруденс.

– Возможно, – согласился Бикель.

– А во время приема послания наблюдалось усиление нервной активности? – спросил Флэттери.

– У рыбы тоже может быть нервная активность, – отозвался Бикель. – Нервная активность вовсе не означает наличия разума.

– Однако это нечто довольно близкое, – начал Флэттери.

Бикель кивнул.

– Выборочное повышение и понижение порогов, – продолжал Флэттери. – Пороговый контроль.

Бикель снова кивнул.

– Что это? – спросила Пруденс.

– Эта штука… – Бикель указал на «Быка» —…только что продемонстрировала пороговый контроль… примерно так же, как мы, когда узнаем что-либо. – Он взглянул на нее. – Когда ты понижаешь порог восприятия, ты распространяешь пространственно-временное сообщение и проецируешь его на внутреннюю «ауру узнавания» своей ментальной системы сравнения. Сообщение является пространственно-временной конструкцией, которую ты накладываешь на зону узнавания. Эта зона узнавания может довольно точно определять характер полученной информации в диапазоне от «точно такой же», что является максимальной степенью соответствия, до «похожей на что-то». И такого рода сравнения производятся как раз с помощью порогового контроля.

Бикель снова взялся за дело, от которого его оторвало сообщение Лунной базы. Он взял пучок нейроволокон, сверился со схемой и с помощью микроманипулятора принялся подключать их к соответствующим гнездам.

В помещении Центрального Пульта Флэттери вытянул левую руку и стиснул высящуюся возле койки металлическую стойку, да так крепко, что даже костяшки пальцев побелели.

«Кто может мне сказать, где именно находится моя душа?» – подумал он.

В памяти всплыли строки 138-го псалма: «Славлю Тебя, потому что я дивно устроен».

«Интересно, предали ли мы Господа, создав нечто не менее дивное?» – подумал Флэттери.

– Отец наш небесный! – прошептал он.

«Но ведь и я сейчас на небесах, – мелькнула мысль. – И какому духовному риску я тут подвергаюсь!»

До его слуха донеслись голоса переговаривающихся за работой Бикеля и Пруденс. Эти звуки будто подтолкнули поток его мыслей.

Снова ощутил всплеск, исходящий от вечного поединка между Знанием и Верой, ареной которого оказалось избрано его тело. Флэттери почувствовал, как его захлестывает волна эмоций, которые, по идее, должна была гасить его Вера.

«Я легко мог бы покончить со всей этой чепухой, – думал он. – Но все мы в одной связке, и насилие лишь погубит нас всех. Религия и психиатрия не что иное, как две ветви одного и того же древа: искусства исцеления». Он ясно помнил эти слова. Так говорил их преподаватель по практической религии. Это было на втором курсе. «Религия и психиатрия – побеги одного и того же ствола… Однако сначала нужно самому исцелиться», – подумал он.

Флэттери отвернулся от нависающего над ним пульта, закрыл глаза и крепко ухватился за стойку.

– Отче наш, – прошептал он. – Иже еси на…

Но эти слова вдруг как-то утратили свою силу…

«Яко на небесах, так и на земле…» – подумал он.

Но ни того, ни другого для него никогда не существовало – впрочем, как и для других выходцев из аксолотлевых танков и стерильных яслей Лунной базы. Для всех них оставалась лишь надпись:

НЕ ОТКРЫВАТЬ ЛЮК, НЕ ПРОВЕРИВ ДАВЛЕНИЕ В СЛЕДУЮЩЕМ ОТСЕКЕ.

Каждое утро по пути на занятия – целых одиннадцать лет – он проходил через люк, над которым красовалось это предупреждение.

ВЫХОД НАРУЖУ БЕЗ КОСМИЧЕСКОГО СКАФАНДРА СТРОГО ВОСПРЕЩЕН.

Вездесущая надпись устанавливала границы их строго ограниченного мира. И до сих пор он чувствовал ее власть над собой.

Скафандр был еще одним фактором, регулирующим спектр их поведения. Он ограничивал возможности общения с другими людьми, низводил голос до механического хрипа динамиков, превращал собеседников в механические куклы, пляшущие на экране осциллографа.

Вездесущим врагом считался внешний мир – полное отсутствие чего-либо, способного поддерживать жизнь, пустота, называемая пространством. Оно было злом, и они боялись его – всегда. Конечно, всегда можно мечтать о покорении пространства, но на самом деле они всегда мечтали об очищенном воздухе и родной каюте, в которой можно снять с себя опостылевший скафандр. Именно это всегда являлось сокровенной мечтой. Пусть даже она и исходила от самого дьявола.

Единственным, на что можно было твердо полагаться в присутствии врага, – закрепленная на стойке пластиковая бутылочка с водой. Жирные волосы могли испачкать забрало шлема. Волосы следовало стричь коротко и как можно чаще мыть шампунем.

– Вся вселенная является воплощением химии и механики, материи и энергии, – прошептал он.

Но только Бог был способен управляться с материей и энергией.

«Да, мы не боги, – подумал Флэттери. – Мы совершаем святотатство, пытаясь построить машину, которая способна думать сама о себе. Вот почему мне было поручено следить за происходящим в этом полете. Мы богохульствуем, пытаясь наделить машину душой. В принципе сейчас я должен бы был отправиться в мастерскую и разнести дьявольское создание на куски!»

– Радж! – донесся голос Бикеля из интеркома.

Флэттери бросил взгляд на экран. Во рту у него неожиданно пересохло.

– Я заметил независимую активность фотосенсорных цепей компьютера, – проговорил Бикель. – Прю, проверь расход энергии.

– В норме, – ответила она. – Замыкания нет.

– Но ведь… это не разум, – пробормотал Флэттери. Язык его едва шевелился.

– Согласен, – ответил Бикель. – Но что же тогда это такое? Компьютер сам программирует себя во всех…

Последовало недолгое молчание.

– Проклятье!

– Что случилось? – спросила Прю.

– Он отключился, – ответил Бикель.

– И что же… так на него подействовало? – удивился Флэттери.

– Я подключил блок замедления в симулятор одинарного нерва и пропустил через схему тестовую программу. По-видимому, программа вызвала информационный резонанс, воздействовавший на «Быка» и одновременно на компьютер через каналы монитора. Именно тогда я получил реакцию самопрограммирования.

Пруденс пальцем провела по толстому проводу, подключенному ко входу «Быка».

– Монитор подключен только к памяти компьютера, – сказала она. – А вот здесь установлен буфер.

Бикель дернул за указанный ей провод.

– Что ты делаешь? – спросила она.

– Отключаю его, – ответил он. – Хочу провести проверку независимо от памяти и, прежде чем продолжать, проанализировать результаты.

Молчание.

Флэттери с ужасом уставился на экран.

«Если я сейчас уничтожу все это, убью я кого-нибудь или нет?» – подумал он.