Текст книги "Сон или явь?"

Автор книги: Фрэнк Патрик Герберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

– Эти мозги находились в системе дольше всех прочих, когда-либо исследовавшихся, – возразил Тимберлейк. – В литературе упоминается только четыре случая гибели ОИРов от естественных причин.

– От естественных причин? – удивился Бикель. – Интересно, какие же естественные причины являются смертельными для ОИРов?

– Ты знаешь это не хуже меня, – сказал Флэттери. – Несчастные случаи. Ядовитые вещества в питательной жидкости. Отказ радиационной защиты. Но обратите внимание, последние слова всех ОИРов свидетельствовали об умственном расстройстве, крайне похожем на шизо…

– Похожем! – фыркнул Бикель. – Да во всех этих отчетах только и встречаешь «нечто вроде…», «состояние, напоминающее…», «крайне похожее…» – он перевел взгляд с Флэттери на Тимберлейка, – а суть-то в том, что мы и понятия не имеем, какого черта творится в сером веществе ОИРов.

С пульта возле Флэттери донесся сигнал. Бикель ждал, пока Флэттери вручную отрегулирует температуру в трюме. Наконец Флэттери утер пот со лба и еще раз изучил показания приборов, чтобы убедиться в устойчивости температуры.

– Да, эти пульты – сущее наказание, – пробормотал Тимберлейк. – Неудивительно, что у наших ОИРов поехала крыша.

Флэттери наконец рискнул отвести глаза от пульта:

– Ты бы помолчал, Тим. Для нормально функционирующего ОИРа эта часть работы – детские игрушки. Ведь с большинством проблем корабельного гомеостаза они могли справиться на уровне рефлексов.

– Вроде того, – заметил Бикель.

– Довольно! – взорвался Флэттери. – Я просто хотел сказать…

Он не успел договорить, поскольку на пульте управления вдруг замигали три желтые диагональные полосы. Руки Флэттери метнулись к кнопкам, но тут Бикель рявкнул:

– Колебания гравитации! – И метнулся к своей койке.

Коконы тут же закрылись, и астронавты почувствовали рывки и тошнотворные перемены силы тяжести, вызванные нарушением системы централизации гравитации, – те самые, что убили Мэйду.

Бикель следил за тем, как руки Флэттери с уверенностью хирурга отчаянно пытаются вернуть систему в равновесие. Толчки и рывки стали затихать. Наконец Флэттери окончательно отрегулировал центровку и продолжал, как будто ничего не случилось:

– Если помните, Миртл как-то заметила: «У меня нет воплощения». Среди той чуши, которую она несла, только это и можно было разобрать. Кроме того, ведь кроме серого вещества мозга, у нее не было плоти. А потом, помните, после долгого молчания, она заявила: «Я считаю пальцы». У нее не было ни пальцев, ни сознательных воспоминаний о пальцах. А потом этот ее последний вопрос: «Почему вы все такие мертвые?» Хочется надеяться, что эти заявления и вопросы были сформулированы чисто случайно.

– По-моему, она обращалась к нам. К экипажу, – вздохнул Бикель. – Да, конечно, это чистое безумие, но все же это был прямой вопрос через вокодер, а единственными слушателями могли быть только мы.

– Если только она не обращалась к колонистам в гибертанках, – заметил Флэттери. – При некоторых обстоятельствах они могут показаться совершенно мертвыми.

– У Миртл была прямая связь с сенсорами гибертанков, – возразил Тимберлейк. – И она прекрасно знала, что колонисты живы.

Бикель кивнул.

– А как насчет Малыша Джо, который вопил из каждого корабельного вокодера: «Я проснулся! Господи, я проснулся!»

– Возможно, призыв о помощи, – сказал Флэттери. – Большинство безумцев так или иначе взывает о помощи.

– Остается Харви, – сказал Бикель. – Харви заявил: «Вы заставляете меня болеть!»

– Ну, это-то легче легкого, – сказал Флэттери. – Обычный бред сумасшедшего.

– Тем не менее нам всем известно, что он имел в виду, – возразил Бикель. – Я, честно говоря, не заметил, чтобы кто-нибудь удивился, когда Харви произнес: «Все потеряно!» и отключился… – навсегда. Мы все этого ожидали, сами знаете. После этого мы остались с тремя мертвыми ОИРами на руках.

От откровенности и жесткости, с которыми это было сказано, Тимберлейка почему-то охватила печаль, причины которой он не смог бы объяснить. Он никогда не питал привязанности к ОИРам. Скорее, общаясь с «корабельными существами», он испытывал какое-то смутное чувство вины. Раджа Флэттери всегда уверял его, что это чисто субъективное отношение. Радж был убежден, что сложный организм, состоящий из ОИРа, корабля и компьютера, вполне удовлетворен своим образом существования, поскольку имеет при этом ряд преимуществ.

«Интересно, каких таких преимуществ? – удивился про себя Тимберлейк. – Продолжительность жизни? Но что такое три-четыре тысячи лет жизни, если каждый день для тебя сущий ад?»

Внезапно резкий скачок перегрузки прижал его к койке. Никакого предупредительного сигнала не прозвучало – ни звонка, ни сигнальных вспышек. Кокон резко закрылся, и только тут на пульте управления загорелась красная лампочка, а на экране зазмеились желтые линии.

Флэттери тыльной стороной ладони резко хлопнул по кнопке отключения гравитации. Перегрузка стала ослабевать. Желтые линии исчезли. Зато красный индикатор продолжал полыхать.

– Повреждение в третьем корпусе, секция шесть-четырнадцать, – констатировал Флэттери. Он начал активировать датчики дистанционного контроля, чтобы обследовать указанное место.

Совершенно инстинктивно, никого не спрашивая, Бикель взял управление на себя и приказал:

– Тим, займись гравитационными повторителями. Пока проверяешь характер повреждений, держи гравитацию отключенной и постарайся снова сбалансировать систему.

Тимберлейк, повинуясь приказу, придвинул пульт поближе.

Бикель подтянул к себе пульт ППУ, перевел на себя управление компьютерными системами и начал вводить в компьютер команды. С чем, интересно, мог столкнуться корабль, что объясняло бы столь резкое отклонение? Что зарегистрировали автоматические датчики?

Компьютер почти сразу начал выдавать данные – даже чересчур быстро.

– Ошибка, – объявил Флэттери, глядя на появляющуюся на экране информацию.

Во внезапном припадке ярости Бикель нажал кнопку отключения компьютера и вошел в систему для стандартной проверки функционирования.

– Ты вошел в компьютер! – дрогнувшим от страха голосом пробормотал Флэттери. – Но ведь у тебя нет ни схем, ни описаний. Ты можешь нарушить всё программное обеспечение.

– Прекрати! – крикнул Тимберлейк, приподнимая голову и глядя на Бикеля.

– А ну заткнитесь, вы, оба! – рявкнул Бикель. – Да, компьютер – тонкая штука, но что-то в нем явно не в порядке – причем настолько, что мы можем погибнуть!

– Думаешь, у тебя есть время провести восемьсот тысяч тестов? – спросил Тимберлейк. – Не сходи с ума!

– То, что ты собираешься делать, строжайше запрещено, – заметил Флэттери, стараясь говорить спокойно. – И сам знаешь почему.

– Только не надо меня учить, – отозвался Бикель.

Говоря это, Бикель подключился к памяти компьютера, вошел с ней в прямой контакт, стараясь при этом действовать как можно аккуратнее.

– Ты совершаешь ошибку, – уговаривал Тимберлейк. – Для устранения неисправности требуется шесть или семь тысяч техников со вторым подобным компьютером. Ты готов…

– Не отвлекай меня, – буркнул Бикель.

– А что, собственно, ты ищешь? – спросил Флэттери. Несмотря на страх, ему стало интересно. Он понял, что Бикель, который практически никогда не шел на попятную, не рискнул бы оставить их без такого жизненно важного устройства, как бортовой компьютер.

– Проверяю доступность периферийных участков памяти, – ответил Бикель. – По-моему, неполадки где-то в контурах. Они должны будут проявиться при вводе и выводе данных. – Он кивнул на шкалу диагностического устройства на пульте. – Ага, вот оно!

Стрелка прибора метнулась до предела вправо, а потом вернулась на ноль. Бикель медленно ввел программу общей диагностики, проверил каналы выдачи данных.

На экране стали появляться сведения о неправильно функционирующих участках памяти. По мере появления на экране цифр, Бикель вслух комментировал их.

– Область виртуальной компьютерной памяти не функционирует. Протонная масса и уровень рассеяния по отношению к курсу и массе корабля не совпадают с прогнозами. Мы столкнулись с чем-то иным, нежели водород, причем это образование имеет куда более высокую концентрацию – отчасти из-за значения отношения нашей массы к скорости.

– Солнечный ветер, – прошептал Тимберлейк. – Говорили, что мы…

– Как же, солнечный ветер! – фыркнул Бикель. – Да вы сами посмотрите. – Он кивнул на группы цифр, проползающие по экрану.

– Двадцать шесть протонов, – констатировал Тимберлейк.

– Железо, – продолжал Бикель. – Мы встретились со свободными атомами железа. Таким образом, мы имеем самое обычное магнитное отклонение гравитационного поля.

– Придется тормозить, – вздохнул Тимберлейк.

– Чушь! – взорвался Бикель. – Мы попросту введем в систему контроля гравитации прерыватель отключения при перегрузке. Не понимаю, какого дьявола об этом не позаботились конструкторы.

– Возможно, они попросту не предполагали возможности существования силы, способной нарушить функционирование системы, – предположил Флэттери.

– Это уж точно, – с отвращением в голосе согласился Бикель. – Но как подумаешь о том, что элементарное устройство могло бы сохранить Мэйде жизнь…

– Кроме того, они полагались на рефлексы ОИРа, – продолжал Флэттери. – Сам знаешь.

– Я знаю только то, что они размышляли исключительно примитивно, в то время как нужно было предусмотреть все возможное и невозможное, – отозвался Бикель.

Он раскрыл свой кокон, поднялся с койки и по диагонали через весь Центральный Пульт отправился к люку, ведущему в мастерскую. Перемещение в условиях невесомости напомнило ему, что на возвращение нормальной гравитации у них не так уж много времени. Слишком долгое пребывание в невесомости нанесло бы непоправимый вред здоровью экипажа. А в распоряжении у них, возможно, всего часа полтора.

Бикель взялся за рукоятку люка, открыл его, вошел и вскоре нашел необходимое устройство. Он открыл щиток кабельного канала и начал крепить прерыватель. Бикель работал молча, движения его были быстры и точны. Наконец прерыватель был закреплен рядом с главным кабелем питания генератора гравитации. Бикель подключил прерыватель, проверил его и вернул щиток на место.

– Только каждый раз его придется перенастраивать вручную, – проворчал он. Оттолкнувшись ногой от переборки, Бикель подлетел к своей койке, улегся в кокон и взглянул на Тимберлейка.

– Система сбалансирована?

– Насколько возможно, – отозвался Тимберлейк. – Попробуй-ка, Радж.

Флэттери убедился, что и Тимберлейк, и Бикель находятся в коконах, и щелкнул выключателем генератора гравитации. Раздался негромкий гул набирающих мощность генераторов. Когда система стабилизировалась, гул постепенно стих. Флэттери почувствовал, как невидимая сила прижимает его к койке, потянулся к пульту и медленно подстроил характеристики, заданные Тимберлейком.

– Тим, – вновь зашевелился Бикель. – Мне нужны схемы помещения ОИРа – описания всех сенсорных связей, причем от самых крупных до самых мелких. И то же самое по сервоконтролю, полный…

– Зачем? – удивился Тимберлейк.

– Уж не думаешь ли ты воспользоваться мозгом одного из колонистов? – сердито спросил Флэттери, безуспешно пытаясь скрыть ярость, которую вызывала у него эта идея.

– Мозг взрослого человека, скорее всего, этого не перенесет, – вмешался Тимберлейк. И тут же почувствовал стыд оттого, насколько по душе ему эта идея. Все в нем буквально кричало, что это недопустимо. Но если бы система ОИРа была восстановлена, никому из них больше не пришлось бы брать на себя ответственность, дежурить за пультом управления корабля.

– Какого черта! – огрызнулся Бикель. – С чего вы это взяли? По-моему, я ни словом не обмолвился об этом.

Тут он замолчал, поскольку комнату наполнили звуки сигналов, возвещающих о том, что на ППУ пришло сообщение, которое сейчас обрабатывается.

Наконец прозвучал сигнал готовности. Бикель включил вокодер. Из динамиков послышался голос Моргана Хэмпстеда, директора Объединенной Лунной базы. Голос его был вполне узнаваем и даже сохранил присущую Хэмпстеду ледяную холодность.

– Кораблю ОЛБ «Землянин» от руководства Проекта. Это Морган Хэмпстед. Надеюсь, вы понимаете, насколько мы огорчены и озабочены происшедшим. Отныне при любом принимаемом решении приоритет отдается плану, при котором и мы и колонисты останемся живы.

«Официальная часть закончена, – подумал Флэттери. – Какое лицемерие: на корабле в гибертанках – представители семи наций и четырех рас, но всеми ими готовы рискнуть, так же как и теми, кто отправился раньше нас».

– Упас несколько первоочередных вопросов, продолжал Хэмпстед.

«А у меня несколько своих», – подумал Бикель.

– Почему руководство Проекта не было извещено сразу же после отказа первого ОИРа? – спросил Хэмпстед.

Бикель тут же мысленно взял этот вопрос на заметку. Ответ был ему известен, но о таком он никогда сообщать бы не стал. Хэмпстед знал это не хуже. Жестяное Яйцо было скорее не кораблем, а идеей, которая должна была компенсировать шесть предыдущих неудач. И остановить его не могло ничего, кроме окончательного провала проекта. И только самое отчаянное положение могло заставить астронавтов рискнуть судьбой экспедиции, послав призыв о помощи.

– Данные говорят о том, что при нынешней стабильной скорости вы выйдете за пределы Солнечной системы приблизительно через триста шестнадцать дней, – сказал Хэмпстед. – Срок полета до Тау Кита – четыреста с небольшим лет.

Слушая бесплотный голос, Бикель вспомнил этого человека: суровое лицо, седые волосы и серо-голубые глаза, и еще эта аура решительности, заметная даже в самом незначительном жесте. Ребята-психологи за глаза называли его «Большой Папочка», однако при его появлении сразу вытягивались по стойке «смирно». «Да, – подумал Бикель, – мы никогда больше не рассчитывали увидеть Хэмпстеда, но этот человек и здесь смог достать нас».

– Первый анализ указывает на три возможности, – продолжал Хэмпстед. – Вы можете вернуться, лечь на орбиту вокруг Луны и оставаться там до тех пор, пока проблема не будет решена и не будет установлен новый Органический Искусственный Разум. Это вернет нас к прежней проблеме контроля стерильности при далеко не идеальных условиях. Кроме того, нам не удастся справиться с проблемой отказа ОИРов.

– Он всегда был болтливым занудой, – пробормотал Тимберлейк.

– Вторая возможность, – продолжал Хэмпстед, – это перейти на замкнутый экологический цикл и продолжать полет с нынешней скоростью, пополняя экипаж гибернированными астронавтами или выращивая и воспитывая новых членов экипажа из эмбрионов. Однако в этом случае возникнет одна проблема – продукты питания. Конечно, если вы не перейдете на более высокоинтегрированную систему рециркуляции.

– Высокоинтегрированная система рециркуляции, – хмыкнул Флэттери. – Он имеет в виду каннибализм. Такая возможность обсуждалась.

Бикель обернулся и уставился на Флэттери. Идея каннибализма выглядела отталкивающей, но не это привлекло внимание Бикеля. «Такая возможность обсуждалась». С виду простая фраза таила в себе множество оставшихся без ответа вопросов и глубокий подтекст.

– Третья возможность, – чеканным голосом вещал Хэмпстед, – это переделать вашего робопилота, используя в качестве основы бортовой компьютер. По нашим заключениям, у вас на складах есть для этого все необходимые материалы, включая нейронные комплекты, предназначенные для вспомогательных роботов будущей колонии. Теоретически это вполне возможно.

– Теоретически возможно? – хмыкнул Тимберлейк. – Наверное, он думает, мы никогда не слышали о провалах в…

– Тшшш… – прошипел Флэттери.

– Совет Проекта предлагает вам сохранять прежние курс и скорость, – продолжал Хэмпстед. – По крайней мере, до тех пор, пока вы не выйдете за пределы Солнечной системы. Если к тому времени решение не будет принято, вы получите приказ возвращаться. – Последовало долгое молчание, а затем: —…если у вас не появится альтернативных предложений.

«Нам прикажут повернуть», – подумал Флэттери. Он обернулся, желая посмотреть, как эти слова подействовали на Бикеля. Они явно были адресованы Бикелю, придуманы специально для него, разработаны с тем, чтобы задействовать самые глубинные мотивы его поведения.

Бикель лежал в задумчивом молчании, уставясь на монитор, расположенный над вокодером, и прикидывая, правильно ли расшифровано послание.

– В данный момент, – все еще вещал Хэмпстед, – дирекция Проекта хотела бы получить подробный отчет о состоянии всех корабельных систем, в особенности с учетом состояния гибернированных колонистов. Мы пришли к выводу, что увеличение продолжительности полета повышает вероятность сбоя систем гибернации. По нашему мнению, вы должны восполнить потери экипажа гибернированными дублерами. Если пожелаете, мы можем представить свои предложения по конкретным кандидатурам. Мы вместе с вами скорбим по поводу гибели ваших товарищей, но Проект должен продолжаться во что бы то ни стало.

– Подробный отчет о состоянии всех корабельных систем, – фыркнул Тимберлейк. – Да он просто спятил!

«Какими же лицемерными выглядят соболезнования Хэмпстеда, – подумал Флэттери. – Даже сам подбор слов выдаст тщательность, с которой они составляли его речь. Сочувствия ровно столько, сколько необходимо, и ни каплей больше».

Из вокодера послышался треск, слегка приглушенный фильтрами, затем заговорил другой человек:

– Это Морган Хэмпстед. Передача закончена. Подтвердите прием, и немедленно ответьте на наши вопросы. Лунная база передачу закончила.

– Они слишком многое оставили недосказанным, – заметил Бикель. Он чувствовал, что вся передача буквально пронизана «пробелами по политическим причинам». Ту тонкую политическую грань, по которой пробирался Хэмпстед, выдавало именно то, что не было высказано вслух.

– Наделить наш компьютер сознанием, – проворчал Тимберлейк. – Они что, совсем там с ума посходили?

Он взглянул на Бикеля.

– Ты же был участником одной из подобных попыток на Лунной базе, Джон. Поэтому честь сообщить, куда Большой Палочка может засунуть эту идею, наверное, должна принадлежать тебе.

– Да, та попытка провалилась, причем с треском, – согласился Бикель. – И тем не менее для нас это – единственный реальный шанс.

Тимберлейк продолжал, будто и не слышал:

– В том эксперименте на Лунной базе участвовали специалисты, по сравнению с которыми мы – просто сборище жалких любителей.

Зато Флэттери не пропустил слова Бикеля мимо ушей. Он отвернулся, понимающе улыбнулся и миролюбиво заметил:

– Но ведь мы все слышали передачу.

– Да там и слушать-то было нечего, кроме последней части, – взвился Тимберлейк. И тонким голосом издевательски спародировал: – Неосуществимо при нынешнем уровне развития науки.

– Это было оправданием, своего рода подведением итогов, – возразил Бикель. Он вспомнил безуспешные попытки ученых Лунной базы обнаружить искусственный Фактор Разума. Между его собственной частью группы и персоналом базы всегда стояла та стерильная стена. Но даже трехслойное стекло было не в состоянии скрыть от них запаха провала. Впрочем, проект попахивал с самого начала. Астронавты давно запутались в петлях псевдонейронных волокон, в мигании индикаторов и щелканье реле, в шуме крутящихся катушек с лентами и едким запахом озона от сгоревшей изоляции перегруженных цепей. Они пытались обнаружить механический способ воспроизвести то, чем каждый из них обладал от природы – разум.

И они потерпели поражение.

Все они испытывали безотчетный страх, в их памяти было живо воспоминание о том, чем закончился единственный проект, который, по слухам, оказался успешным… но обрек себя на гибель… там, на поверхности Земли.

Тимберлейк прочистил горло, высунул руку из кокона, некоторое время внимательно разглядывал свои ногти, обдумывая предыдущий разговор. «Никаких физических причин провала проекта не было. Системы жизнеобеспечения были просто идеальны. Складывалось впечатление, что ОИРы попросту покончили с собой… не выдержав какого-то непонятного напряжения».

3

Она вошла в помещение Центрального Пульта, все еще чувствуя некоторую слабость и неуверенность в движениях. Однако она ясно сознавала, что лидер сменился быстрее, чем она думала, поэтому ей пришлось преодолеть физическую слабость, стараясь выглядеть вполне оправившейся и довольной. На самом деле она вовсе не чувствовала ни того, ни другого.

Яйцевидное помещение Центрального Пульта по идее было ей хорошо знакомо – сколько часов за время учебы она провела среди всех этих приборов, кабелей и пультов перед стартом, но чувство, будто она оказалась в совершенно незнакомом месте, не исчезало. Затем, как следует осмотревшись, она заметила небольшие изменения в подключениях и приборах управления и поняла, что это дело рук Бикеля.

Она поняла – эти изменения необходимы для того, чтобы перевести корабль на ручное управление. Но как примитивно все это сделано!

Только теперь она поняла, как близки они были к гибели, и перевела взгляд на Флэттери, который как раз сдавал вахту. В его движениях буквально сквозила усталость – хотя они были по-прежнему точны и уверенны, как у хирурга. Явное облегчение после каждого движения руки, производящей очередную подстройку аппаратуры, выдавало утомление.

«Его нужно сменить», – подумала она, но тут же спохватилась: сама она еще явно не в состоянии взять на себя управление, а о состоянии Бикеля и Тимберлейка она понятия не имела.

Тимберлейк угрюмо молчал.

– На сей раз Лунной базе на ответ потребовалось гораздо больше времени, чем в прошлый раз… – начала она.

– Просто им понадобилось слишком много времени, чтобы понять значение происходящего, – отозвался Бикель. – А я к тому же подсунул им несколько собственных вопросов.

– А может, они решают, как сказать нам помягче, что мы откусили больше, чем сможем прожевать, – предположил Тимберлейк.

Она почувствовала в его голосе страх.

– Радж находится за пультом уже более четырех часов. Может, пора кому-нибудь его заменить?

Флэттери понимал, зачем она так поступает, и тем не менее не мог избавиться от неприятного ощущения. Всегда оставалась возможность, что Тимберлейк этого не перенесет.

У Тимберлейка внезапно пересохло во рту. Само собой, она считает, что главный здесь – он. Ведь именно он обеспечивал работоспособность систем обеспечения жизнедеятельности. Кроме того, она ведь так и не изъявила желания встать на вахту… сучка. Впрочем, может, она просто еще не оправилась после дегибернации. Обмен веществ все еще слишком замедлен. Наверняка она прекрасно осознает, в каком она состоянии. Кроме того, по плану на вахте она должна менять Бикеля.

Он окинул взглядом помещение Пульта и еще раз убедился, что вахта согласно инструкции переходит от Бикеля к Прю, потом к Флэттери, а он заступает на вахту самым последним.

«Сейчас моя вахта», – сказал сам себе Тимберлейк.

Он почувствовал, как у него вспотели ладони.

«Чего он тянет?» – подумал Флэттери и приказал:

– Тим, возьмешь пульт на себя, когда закончится отчет. А то я уже как выжатый лимон.

И, прежде чем Тимберлейк успел возразить, начался отсчет, и его рука машинально потянулась к большой красной кнопке. Разум полностью отключился. Почти треть приборов, управляющих температурой обшивки, требовала подстройки, чтобы привести ее в должное равновесие.

«Мы должны отследить, как ОИРы управляли температурой, и передать этот контроль автоматике, – подумал он. – Нужно поручить большую часть работы автоматике».

Наконец привычная обстановка целиком захватила его, и он понял, что сможет отдежурить положенные четыре часа… по крайней мере.

Пруденс тем временем изучала информацию на дисплеях Бикеля и стопки схем. Она примерно понимала, что именно он делает, и этого, в сочетании с программами, которые он ей дал, было вполне достаточно для того, чтобы понять одну важную вещь. Устройство, которое он предлагает, будет функционировать на основе эрмайчовских полиномов и лагерровских коэффициентов, обрабатывая с их помощью входящую информацию. Они в Очередной раз возвращались все к той же извечной проблеме – что собой представляет разум?

– Может, я бы и справилась, – сказала она. – Если бы ты дал мне определение разума.

– Это мы оставим умникам с Лунной базы, – отозвался Бикель.

– Мы не будем трогать внутренние линии связи компьютера. Связь с ним лучше поддерживать извне, с помощью вспомогательного блока, по одностороннему каналу, защищенному от перегрузки.

– А этот вспомогательный блок не подведет? – спросил Флэттери.

– Один из нас будет постоянно контролировать его, – ответил Бикель, стараясь скрыть раздражение. – Один из нас всегда будет за пультом. Мы будем управлять им… как быком, тянущим воз.

– А вдруг у этого быка появятся собственные идеи? – спросил Флэттери.

– Нет, если только мы не совершим роковую ошибку, – откликнулся Бикель.

– Ндааа! – Восклицание Флэттери прозвучало неожиданно громко. – А когда эта штука обретет разум – тогда что? – осведомился он.

Бикель бросил на него быстрый взгляд, переваривая вопрос. Наконец он произнес:

– Думаю… это будет нечто вроде новорожденного… в каком-то смысле.

– Разве ребенок когда-нибудь рождался со всей информацией и опытом, накопленным главным компьютером корабля? – настаивал Флэттери.

«Для Бикеля это может оказаться чересчур, – подумала Пруденс. – Если вывести его из равновесия, он может взорваться или начать искать не там, где надо. Он ни о чем не должен догадываться».

– Ну… младенец рождается с уже заложенными в него инстинктами, – продолжал Бикель. – А уже потом мы воспитываем из ребенка… настоящего человека.

– А лично мне и религиозные, и моральные аспекты этой затеи кажутся совершенно отталкивающими, – возразил Флэттери. – По-моему, все это грех. Если даже и не грех гордыни, то нечто не менее злое.

Пруденс уставилась на него. Флэттери проявлял признаки крайнего возбуждения: щеки его покраснели, пальцы дрожали, а глаза негодующе сверкали.

«Этого в программе не было, – подумала она. – Должно быть, он просто устал».

Флэттери переводил взгляд с Бикеля на Пруденс и обратно. Ему все труднее было скрывать свою неприязнь к Бикелю.

«Врач, исцелись сам, – подумал он. – Бикелю все равно предстоит возглавить экипаж. А я – просто своего рода предохранитель».

Флэттери бросил взгляд на щиток на своем личном пульте, скрывающий выключатель, а потом подумал о втором таком же потаенном выключателе на переборке у себя в каюте.

«Команда на аварийный разворот и возвращение», – напомнил себе Флэттери. Он должен был получить приказ с Лунной базы. И этому приказу он должен был подчиниться – если только не решит, что корабль необходимо уничтожить еще до получения сигнала.

Простое нажатие на одну из скрытых кнопок активирует программу в корабельном компьютере, воздушные шлюзы откроются, взорвутся тщательно спрятанные заряды взрывчатки. Смерть экипажа, корабля, всех колонистов и их запасов.

«Колонистов и их запасов!» – подумал Флэттери.

Он был слишком хорошим психиатром, чтобы не заметить потаенного чувства вины тех, кто экипировал корабль. А еще он был слишком хорошим теологом, чтобы не распознать за религиозной риторикой изначальной сомнительности своей роли в проекте.

Предохранитель был просто необходим.

Первые неуклюжие попытки создать искусственный разум были предприняты на острове в заливе Пьюджет-Саунд. Острова больше не существовало. «Мошенничество!» – кричали тогда едва ли не все. И это было почти правдой. Нечто, презрев законы природы, уничтожило весь персонал, уничтожило датчики, залило всю территорию острова смертоносными лучами.

В конце концов, оно забрало с собой остров – Бог знает куда. Пуфф! И острова не стало. Не стало сотрудников лаборатории. Осталась лишь серая водная гладь, северный холодный ветер, поднимающий на том месте, где еще недавно находился остров, волны с белыми гребнями. А вскоре дно в том месте, где некогда была суша, люди и оборудование, заросло водорослями, среди которых изредка мелькали косяки рыбы.

При одной мысли об этом Флэттери передернуло. Он попытался перенестись мыслями в свою каюту, где на переборке висели лики святых, попытался проникнуться их спокойствием и умиротворенностью.

Теперь даже Лунная база не осмеливалась вернуться к тому проекту. Все это было обманом с целью обучить экипаж корабля, привести в отчаяние молодых мужчин и женщин…

«На каждом корабле Проекта должен поддерживаться определенный коэффициент отчаяния, – внушали ему. – Причиной отчаяния должны стать как человеческий, так и механический факторы».

Создатели проекта рассматривали отчаяние как некий порог, фактор, способствующий повышению информированности.

В каком-то извращенном смысле это было вполне логично. Именно поэтому на кораблях имелись люди вроде Флэттери… и Пруденс Вейганд, и приборы, которые все время выходили из строя, автоматические ремонтные агрегаты, за работой которых нужно было постоянно следить – и запрограммированные аварийные ситуации, усложняющие положение при настоящих авариях.

Флэттери страшно хотелось вернуться в свою каюту, принять Душ, изучить состояние компьютерного комплекса и удостовериться, что тот, лишенный своего Органического Искусственного Разума, вновь стал обычной машиной.

Но пока уйти он не мог, не мог сделать ничего подозрительного.

– Если ты начнешь восстанавливать системы, – тем временем говорила Пруденс, – то сколько времени понадобится, чтобы восстановить связи?

– От пятнадцати до двадцати часов, – ответил Бикель. – За это время можно успеть подключить все на скорую руку.

Флэттери вопросительно взглянул на Тимберлейка.

– Да, примерно так, – подтвердил Тимберлейк.

– В качестве основы для нашей модели мы используем главный пульт, – объяснил Бикель. – А из запасов для колонистов позаимствуем нейронное волокно, энговские умножители и другие основные компоненты. Мы должны получить систему, моделирующую функции человеческой нервной системы.

– А она будет разумной? – спросил Флэттери.

– Мы можем лишь создать эту систему и посмотреть, что из этого выйдет.

– Наш компьютер и даже главный пульт действуют на аналогичных принципах сложения, – продолжал вещать Бикель. – Мы же собираемся создать систему, которая. Наша система будет оперировать блоками информации, являющимися результатом многочисленных операций умножения.

– У тебя все так просто, – заметила Пруденс. – Соединяем цепь А с цепью Б в точках Д и Д-1, и тут же возникает Фактор Разума – сокращенно ФР.

Бикель поджал губы.

– А у тебя есть план получше?

«Может, я давлю на него слишком сильно?» – прикинула Пруденс. И поспешно заговорила:

– Нет, нет, Бикель, я с тобой. Похоже, ты знаешь ответы на все вопросы.

– Всех ответов я не знаю, – буркнул Бикель. – Просто я не намерен сидеть и жаловаться на судьбу… да и возвращаться я не собираюсь.