Текст книги "Сон или явь?"

Автор книги: Фрэнк Патрик Герберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

11

Сработали датчики, и на пульте начали перемигиваться сигнальные огоньки. Их свет – желтый, зеленый, красный – отражался на вогнутой переборке.

Свет сигнальных огней расцвечивал схему, которую просматривал Тимберлейк и сравнивал с выводящимися на экран данными.

На экране над его головой виднелись Пруденс, которой предстояло отстоять еще половину вахты на Центральном Пульте, и Флэттери, отдыхающий на своей койке.

«Странно, почему он не уходит в каюту?» – подумал Тимберлейк.

Из мешанины аппаратуры и проводов появился Бикель, освещаемый зеленым светом сигнальных огней.

– Мы что-то упустили, – буркнул он.

Тимберлейк с удивлением отметил нотки страха в голосе Бикеля и то, как он, подобно загнанному в угол животному, затравленно озирается.

– Если эта штука начнет действовать самостоятельно, то управлять ею нам не удастся, – продолжал Бикель. – Радж совершенно прав.

– Да просто Радж помешан на всякой чепухе насчет големов и разных чудовищ! – фыркнул Тимберлейк.

– Нет, – ответил Бикель. – У этого создания особенная память. И она лишь отдаленно напоминает нашу, человеческую. Но понимаешь. Тим, именно память – нервные цепи, составляющие Психопространство – лежат в основе того, что мы называем поведением. Что будет делать эта штука, когда мы включим ее… если мы не снабдим ее опытом, благодаря которому сумела выжить человеческая раса?

– Просто ты не знаешь, что такое расовые различия, и именно в этом твое несчастье.

Голос принадлежал Флэттери. Они подняли головы и увидели его на экране. Он сидел на койке, протирая глаза. Пруденс сосредоточилась на большом пульте, как будто ничто ее больше не интересовало.

Бикель подавил раздражение и спросил Флэттери:

– Ты же психиатр. Разве представление о травме не является одним из твоих орудий?

– Ты спрашиваешь о расовых различиях, – сказал Флэттери. – Мы можем только догадываться об их влиянии.

Флэттери с экрана уставился на Бикеля.

«Джон паникует. Почему? Может, потому, что „Бык“ стал действовать самостоятельно?»

– Мы должны дать жизнь этой штуке, – продолжал Бикель, глядя на «Быка». – Но мы точно не знаем, что она из себя представляет. Она абсолютно чужда для нас. Она не похожа ни на кого из нас. А если она отличается… И в то же время живая и сознает это.

– Значит, ты уже сейчас прикидываешь, как бы сделать ее похожей на нас? – спросил Флэттери.

Бикель утвердительно кивнул.

– И ты думаешь, что все мы являемся жертвами расовых предрассудков и личных травм? – продолжал Флэттери. – По-твоему, разум не является естественным результатом влияния органов чувств?

– Черт возьми, Радж! – взорвался Бикель. – Мы вот-вот окончательно решим проблему! Как ты не понимаешь!

– Однако ты и сам не знаешь ответа на один вопрос, – возразил Флэттери. – Не создаем ли мы существо, которое окажется неуязвимым… по меньшей мере неуязвимым для нас?

Бикель нервно сглотнул.

– Ты считаешь, – продолжал Флэттери, – что существо, которое мы создаем, не обладает сексуальным влечением, что оно в принципе не может быть похожим на нас. Оно бесплотно. Оно по определению не может знать, чего плоть боится и что она любит. И теперь ты спрашиваешь, как бы это нам состряпать плоть и пол, а заодно и все расовые страдания, которые пережило человечество? Ответ очевиден: нам это не под силу. Мы и в своих-то инстинктах разбираемся очень плохо. Мы не в состоянии правильно оценить все темные и непонятные страницы собственной истории.

– Скорее, некоторые из них, – стоял на своем Бикель. – Мы обладаем инстинктом побеждать… выживать… – он облизнул губы и бросил взгляд на компьютер.

– Возможно, все это лишь гордыня, – вздохнул Флэттери. – Может, это просто обезьянье любопытство, и мы не удовлетворимся до тех пор, пока не станем творцами, подобно самому Господу. Но тогда, возможно, будет уже поздно поворачивать назад.

Бикель, будто не слыша его последних слов, продолжал:

– А еще есть инстинкт убийцы, уходящий корнями в дикое прошлое, когда вопрос стоял конкретно – убить или быть убитым. Обратная сторона этого инстинкта в том, чтобы поменьше рисковать… «быть практичным».

«Он явно сделал что-то тайком, – возразил Флэттери. – Интересно, что? Похоже, он совершил нечто, чего и сам боится».

– А чувство вины накладывается на этот инстинкт убийцы, – продолжал Бикель. – Некий буфер… именно так мы удерживаем себя в определенных рамках. Если мы встроим…

– Чувство вины предполагает наличие совершенного греха, – сказал Флэттери. – А где же, скажи на милость, в какой религии или в психиатрии предполагается необходимость греха?

– Инстинкт – это всего-навсего слово, – сказал Бикель. – А мы слишком далеко от его источника. Но почему? Мы способны вырастить пятьдесят поколений кур – от эмбрионов до цыплят в колбах. Они так никогда и не увидят скорлупы яйца. Но пятьдесят первое поколение, выведенное нормальным образом, высиженное курицей, все равно будет знать, как из этого яйца вылупляться.

– Генетический импринтинг, – заявил Флэттери.

– Верно, – согласился Бикель. – Нечто, впечатанное в наше сознание. Впечатанное навсегда. Да, конечно, мы знаем! Нам прекрасно знакомы эти инстинкты, пусть и на бессознательном уровне. Именно они понижают уровень нашей восприимчивости, вводят нас в гнев, побуждают к насилию, повышают чувственность…

Он снова кивнул, как бы в подтверждение собственных мыслей.

«Что же он сделал? – спросил себя Флэттери, глядя на экран. – Да ведь он паникует. Нет, это нужно обязательно выяснить!»

– Синдром Каина и Авеля, – продолжал Бикель. – Убийство и чувство вины. Они тоже где-то в нас… впечатаны в нас. Клетки все помнят.

Они уставились друг на друга, Бикель – в отчаянии от собственной нерешительности, а Флэттери – теперь совершенно уверенный в том, что не ошибся.

«Он наделил „Быка“ способностью убивать, – подумал Флэттери. – Его доводы и раздражение недвусмысленно свидетельствуют об этом. Но кого именно убивать? Уж конечно, не кого-то из нас. Колонистов в гибертанках? Нет. Кого-то из гибернированных животных? Наверняка ему сначала придется каким-то образом проверить, способен ли „Бык“ на убийство в принципе… Но вряд ли он уже успел произвести замену черного ящика на белый».

Пруденс, которой приходилось одновременно следить и за пультом и за ходом дискуссии, чувствовала, как обостряется ее восприимчивость. Она замечала малейшие колебания температуры, отмечаемые приборами, краем уха слышала металлическое поскрипывание палубы и переборок; она ощущала, как усиливается подозрительность Флэттери по отношению к Бикелю, и то, как последний отчаянно обороняется, чувствовала биение собственного сердца и мельчайшие изменения химических процессов в своем организме.

Больше всего ее поражала невидимая игра органической и неорганической материи, которую она привыкла считать собой.

Компьютер с его колоссальной базой данных, составленных трудом миллионов и миллионов умов, позволял ей разобраться в поставленном Бикелем вопросе, и она не могла противиться желанию получить ответ. Куда и как инстинкты несут человека?

Пока продолжался яростный спор между Бикелем и Флэттери, она запрограммировала вопрос, ввела его в компьютер со своего пульта и нажала кнопку обработки информации.

Всё это выходило далеко за рамки химического обмена веществ – она прекрасно понимала это – и уходило глубоко в ту область науки, где представление о строении белковых структур являлось лишь теоретическим. Но если компьютер не сможет дать ей ответ, который возможно будет перевести на язык физиологических функций, То она была уверена, что сможет получить нужный ответ благодаря новым экспериментам с собственным организмом.

– Бикель, что ты наделал? – рявкнул Флэттери.

Пруденс подняла голову и увидела, что Флэттери напряженно уставился на экран и весь подобрался, будто в любой момент готов броситься на Бикеля. На экране Бикель и Тимберлейк, повернувшись спиной к камере, напряженно разглядывали мешанину блоков и проводов, представлявших собой «Быка».

Мощный компьютер гудел так громко, что звук был слышен не только в мастерской, но и в помещении Центрального Пульта. Бешеное перемигивание индикаторов буквально гипнотизировало.

Пруденс, поняв, что происходит, в ужасе невольно прикрыла рот тыльной стороной ладони. Да ведь он подключил компьютер через «Быка»!

– Что ты наделал? – повторил Флэттери.

– Ничего! – не оборачиваясь, огрызнулся Бикель.

Тимберлейк заметил:

– Может, нам стоит…

– Отстань! – оборвал его Бикель.

Пруденс негромко заметила:

– Я уже сделала это. Я ввела в компьютер вопрос.

– И какой же? – поинтересовался Бикель. Потом указал на большой циферблат счетчика энергии у себя над головой.

– Посмотрите, какой расход энергии! В жизни ничего подобного не видел.

– Я отследила шестьдесят восемь шагов спирали четвертого порядка, – объяснила Пруденс. – Я настроила компаратор оптических изомеров, чтобы попытаться определить, где и каким образом задаются импринты наших инстинктов.

– Программа отправилась в банки памяти, – объявил Бикель, кивком головы указывая на перемигивающиеся индикаторы на пульте. – Видите усиление…

– Похоже, будто человек задумался над какой-то сложной проблемой, – заметил Тимберлейк. Бикель утвердительно кивнул.

На экране возле Пруденс стали появляться цифры.

Бикель резко обернулся.

– Что у тебя там?

Она взглянула на экран, стараясь сохранять спокойствие.

– Пирамидальный ответ, – наконец ответила она. – Я запросила только первые четыре варианта. А он сейчас дошел до десятого! Это нуклеиновые кислоты, точно… со всей генетической информацией. Но, кроме того, идет анализ и всего прочего… молекулярные веса и…

– Он пытается обсудить это с тобой, – продолжал Бикель. – Спрашивает твое мнение. Давай подключайся и постарайся отрубить всё то, что ты считаешь маловажным.

Пруденс пробежала глазами по экрану, стараясь отметить всю ненужную информацию. Катализ водорода… скорее всего, нет. Слишком большая вероятность заражения. Она занялась выделением и удалением всего ненужного.

Экран неожиданно померк, зато индикаторные огоньки замигали с новой силой. Потребление энергии снова подскочило, причем теперь обрело какой-то странный ритм.

– Слушай, ты что – вводишь в систему резонансный цикл? – спросила Пруденс и сама удивилась, насколько ей трудно оказалось сохранять спокойствие.

– Ритм синхронизирован со временем реагирования цепей «Быка», – отозвался Бикель.

В этот момент на экране перед Пруденс снова стали появляться данные.

Пруденс молча уставилась на экран.

– Ну что там? – спросил Бикель.

Поступление информации приостановилось.

– Это связано с кислой фосфатазой… с катализом аминокислот, – едва слышно проговорила Пруденс.

– Неужели он… мыслит? – прошептал Флэттери.

Бикель взглянул на панель компьютера, где один за другим гасли индикаторы. Теперь оставались подсвеченными лишь циферблаты – зеленые… розовые… золотистые.

– Нет, – сказал Бикель. – У нас просто получился компьютер, который способен сам себя программировать. Он может бросить все имеющиеся у него данные на решение конкретной проблемы… вести поиск необходимых данных, даже сели они хранятся вне его собственных баз данных.

– А разве это не разум? – спросил Тимберлейк.

– Во всяком случае, не такой, как наш, – ответил Бикель. – Сначала нужно задать ему вопрос, и только после этого он пробуждается к жизни.

– Кислая фосфатаза, – пробормотала Пруденс. – Кстати, а что нам известно о кислой фосфатазе?

– Она очень широко представлена в человеческом организме, – ответил Флэттери. Он обернулся и взглянул на Пруденс так, будто видел ее в первый раз. Конечно же, она поймет, что он имеет в виду – наверняка поймет почти сразу. Он взглянул на экран, на Тимберлейка и Бикеля. Может быть, нелишним будет все объяснить и им. Он снова бросил взгляд на Пруденс. Она явно выбилась из сил!

Погруженная в собственные мысли Пруденс наконец кивнула, глаза ее блеснули.

– Да, конечно, это химические процессы организма, – сказала она. – Больше всего кислой фосфатазы в мужской простате. У мужчин ее вообще гораздо больше, чем у женщин.

Флэттери с опаской спросил:

– Но ведь ткани организма нуждаются в ее минимальном уровне содержания.

Она выпрямилась, встретилась с ним взглядом и заявила:

– Просто это один из энзимов, связанных с половой функцией и пробуждением к жизни. – После этого отвернулась, и подумала: «Секс и пробуждение!»

– Так, значит, это именно то, что подавляет антисекс? – спросил Бикель.

– Косвенным образом, – ответил Тимберлейк. – Антисекс в основном влияет на распознавание сывороточной фенолсульфатазы, задерживает ее обмен и воздействие на организм.

«Тимберлейк, как специалист по системам жизнеобеспечения и биофизик, тоже должен осознавать это», – подумал Флэттери.

Он взглянул на экран, увидел стоящего в мастерской Бикеля, такого молчаливого и задумчивого, и вдруг почувствовал искреннюю жалость к этому человеку. А ведь как все просто: пробуждение к жизни и секс напрямую связаны между собой.

Пруденс, вспоминая то, что делали с ее собственным организмом, неотрывно смотрела на большой пульт, хотя в сущности не видела его. В эти мгновения с большим кораблем могло твориться что угодно, а она, скорее всего, ничего бы и не заметила. Взглянув наконец на Флэттери, она сразу догадалась, о чем он думает – так, будто мысли были написаны у него на лбу.

Сознание связано с инстинктом продолжения рода.

Никаких сомнений больше не оставалось: и то, и другое имело одну и ту же генетическую природу. История выполоскала их в одной и той же купели, и с тех пор одно было неразрывно сопряжено с другим.

12

Бикель медленно обернулся, взглянул на видимый на экране большой лазерный хронограф Центрального Пульта, отмечающий время, текущее на Земле. Хронограф отсчитал восемнадцать недель, двадцать один час и двадцать девять секунд. Пока Бикель смотрел на табло, прибор добавил еще минуту.

«Большую часть всех этих отсчитанных лазером минут, – думал Бикель, – экипаж Жестяного Яйца пребывал в состоянии непрерывной опасности. Причем она была реальной, независимо от того, что являлось ее источником или причиной. Чтобы убедиться в этом, вполне достаточно было просмотреть данные бортового компьютера. Но основная тяжесть легла на плечи экипажа после гибели Органических Искусственных Разумов. Именно после того, как астронавты лишились защиты ОИРов, положение стало просто катастрофическим».

В первый раз Бикель задумался о разуме как о возможности защиты от опасности – способе защиты его обладателя от неизвестных потрясений. Это было чем-то сродни ответу «Я всё могу!», брошенному Вселенной, которая угрожает всем, чем только может.

Он взглянул на Флэттери, по-прежнему лежащего в коконе на своей койке, и по его растерянному виду и поникшим плечам понял, что тот совершенно подавлен происходящим.

«Интересно, почему он так легко сдается? – подумал Бикель. – Такое впечатление, будто он только и ждет поражения».

Вслед за вопросом последовал и ответ: если ты запрограммирован на уничтожение, оно становится для тебя насущной необходимостью. С чувством растущей тревоги Бикель оглянулся на «Быка», окинув взглядом его электронные блоки и путаницу нейроволокон.

«Но ведь я сам запрограммировал его на насилие!»

Стараясь сохранять внешнее спокойствие и уверенность, Бикель перенастроил пульт на диагностическую проверку программы, ввел последовательность операций. Когда на экран стала поступать информация, в горле у него пересохло.

Эмбрион, который он отдал на милость «Быка», был мертв. Нет… Слово «мертв» просто не передавало того, что произошло с этим эмбрионом. Он был попросту уничтожен, истреблен, расщеплен на составляющие молекулы. Все это было записано на дисках и лентах, и причина уничтожения эмбриона вырисовывалась абсолютно ясно. Компьютер подверг эмбрион жестокому эксперименту ради того, чтобы добыть информацию.

Жестокий и бессмысленный эксперимент. В результате его вряд ли можно было получить хоть мало-мальски полезную информацию – кроме, разве что, самых и без того совершенно очевидных характеристик кислой фосфатазы, да еще, возможно, отрицательные данные по поводу ее биохимии.

«Если он способен убить ради получения информации, – подумал Бикель, – то он наверняка должен».

– Мы только что лишились еще одного сенсора, – заметила Пруденс, глядя на пульт.

– Второй отсек, четвертое кольцо за защитным слоем номер пять, – уточнил Тимберлейк. – Чертовски близко к гибертанкам.

– Я проверю, – объявил Флэттери, поднимаясь с койки. Он надел шлем, но не стал герметизировать его.

– Интересно, а там есть робоксы? – спросил Бикель.

– Какая разница? – спросил Флэттери. – К тому времени, как удастся найти хоть одного из них…

– Так мы будем проверять этот сенсор или нет? – перебил их Тимберлейк.

– Уже иду, – отозвался Флэттери. «Я не должен позволить Тиму перехватить это дело. Мне просто необходим предлог, чтобы проверить, что там сотворил Бикель. Это явно нечто жестокое и опасное. Да он и сам уже с трудом контролирует свое создание».

– Радж! – окликнула Пруденс.

Он взялся за рукоять люка.

– Эта… штука, там в мастерской, обладает способностью к самовоспроизводству, и паша помощь ей для этого не требуется. Любые инструменты, любой робокс и сенсор программируются через компьютер. И как только будет завершено последнее соединение…

Флэттери нервно облизнул губы и нырнул в люк, так ничего ей и не ответив.

– Чертов копуша, – вздохнул Тимберлейк. – Надо было самому пойти.

Пруденс включила обзорный экран на пульте, чтобы иметь возможность следить за Флэттери. Взглянув на экран, она увидела, что Бикель смотрит вслед исчезнувшему в проходе Флэттери.

– Прю, ты следишь за ним? – спросил Бикель.

– Да, у него с собой набор аварийных инструментов. Он будет на месте через минуту или около того, – ответила она.

– Неисправность замечена в районе установок кондиционирования, немного не доходя до отсеков с гибертанками, – пробормотал Тимберлейк. – Чертовски близко от них. А другие приборы регистрируют изменение температуры?

– Нет, ничего особенного, – ответила она.

Пруденс щелкнула переключателем, проверяя, не возникло ли серьезных отклонений температурного режима. Флэттери все время был на виду.

– Радж, ты скоро? – спросила она.

Из вокодера донесся голос Флэттери:

– Через минуту или около того.

Они молча принялись ждать, слушая по вокодеру звуки шагов Флэттери.

Когда Флэттери почти дошел до места аварии, Пруденс активировала направляющий луч.

– Испарители в порядке? – спросила она.

– Да, – ответил Флэттери.

Он прошел последний люк, зная, что приборы Центрального Пульта непременно сообщат об этом Пруденс. Тем не менее он испытал нечто вроде приступа страха. Сейчас он как бы символически отрезал себя от остальных астронавтов.

«Я отремонтирую сенсор и тут же вернусь обратно, – сказал он себе. – Надеюсь, что небольшая задержка при возвращении не вызовет подозрений. Я просто обязан выяснить, что именно сотворил Бикель, но в то же время не должен вызвать у него никаких подозрений».

Флэттери оглянулся, изучая помещение, в котором оказался. Сейчас он находился в шлюзе, из которого можно было попасть в отсеки с коммуникациями внешнего корпуса этого отсека. Для усиления конструкции шлюз по форме напоминал овал шести метров в ширину и семи в высоту. Флэттери сориентировался по направлению гравитации и двинулся вперед.

Отказавший сенсор представлял собой трубку, находившуюся сейчас справа от него. Трубка восемь, кольцо «К». Обозначения совпадали. Неполадки возникли именно здесь. Он уставился на тускло-серую трубку, освещенную холодным светом. Зеленое пятнышко направляющего луча остановилось именно на ней. «Да, Прю не забыла включить направляющий луч», – подумал он.

Из-за низкой гравитации он плавным прыжком преодолел расстояние, отделяющее его от сенсора, включил датчики ремонтной аппаратуры и занялся делом.

Внезапно сфинктер шлюза за его спиной сомкнулся, и ему тут же вспомнился Андерсон, задавленный вышедшим из-под контроля люком… но, разумеется, сейчас такой опасности больше не существовало… ведь все ОИРы мертвы. То, что один из членов экипажа был вынужден отправиться сюда для устранения неисправности, означало лишь одно – единственной опасностью сейчас оставался вышедший из-под контроля искусственный разум – ИР, а не ОИР.

– Что-то не так? – спросила Пруденс. От её голоса загудело в ушах.

«Она заметила, что я остановился здесь», – подумал Флэттери.

Внимание с ее стороны придало ему некоторое чувство уверенности – пусть даже она фиксировала не его передвижения, а его остановки.

– Нет-нет, просто осматриваюсь, – сказал Флэттери.

– Может, имеет смысл послать тебе на подмогу Тима? – спросила Пруденс.

– Вот еще! Только его мне и не хватало! – огрызнулся Флэттери, сам удивившись внезапной вспышке гнева.

– Ты сейчас на Втором посту, – объявила Пруденс. – Я включаю видео на Второй. Проверь.

Флэттери взглянул на сенсоры, увидел среди них один, обведенный желтым кружочком, и помахал рукой.

Путь Флэттери лежал дальше через еще один автоматический шлюз, он прошел через него, оглянулся на прозрачный люк. Он внезапно испытал чувство полной оторванности от товарищей, абсолютное одиночество. Взглянув вперед, он вспомнил, что, будь хоть дин из ОИРов в порядке, сюда вообще ходить не потребовалось бы. Мобильность, вот в чем заключалась проблема. Ведь на корабле практически во всех уязвимых местах имелись автоматические ремонтные устройства – и на внешнем корпусе, и на большинстве переборок, в шлюзах – корабль сам мог позаботиться о себе, и помощь экипажа требовалась ему лишь в минимальной степени. Но как только возникли проблемы с ОИРами, мобильность стала решающим фактором. И в том случае рисковать жизнью приходилось одному из членов экипажа.

Флэттери помянул недобрым словом конструкторов Жестяного Яйца. Он просто кипел от ярости. Он понимал, почему они создали корабль именно таким – это называлось «заранее запланированным наращиванием уровня отчаяния». Жаль, что им самим этого отчаяния испытать не удалось.

Теперь он был на Четвертом посту и приближался к Пятому.

– Подхожу к Пятому посту, – сообщил он.

Он остановился и поднял голову, осматривая закрепленные здесь сенсоры.

На том месте, где должен был находиться мультисенсор, теперь виднелось затянутое иеной отверстие. Нанесенные на металлическую поверхность опознавательные желто-зелено-красные кольца, повреждены не были. Он окинул взглядом остальные приборы. Все они как будто были в полном порядке.

Тогда Флэттери вспомнил об острове в Пыоджет-Саунд – там тоже таинственно исчезали сенсоры… исчезали и люди. Он почувствовал, как между лопатками стекают капли холодного пота. В шлеме снова раздался голос Пруденс:

– Что там у тебя?

Убавив звук, он ответил:

– Похоже, один из мультисенсоров просто исчез. А отверстие затянуто пеной.

– Но в этом отсеке, кажется, нет автоматики, герметизирующей отверстия пеной, – сказала Пруденс.

– И тем не менее отверстие загерметизировано! – настаивал Флэттери, с трудом скрывая раздражение.

Пруденс сказала:

– Джон, компьютер требует дополнительное количество энергии. Это твоя работа?

– Нет, я сейчас ничего не делаю.

Флэттери повернул голову. Голос Бикеля был едва слышен. Компьютер предъявляет требования! Флэттери постарался успокоиться, достал запасной сенсор, проверил его. Эта штука была около трех дюймов в диаметре, внутри находился термодетектор и стандартный набор микрокамер, похожих на крошечные бриллиантики.

Уголком глаза Флэттери заметил в коридоре какое-то движение. Он вскинул голову, ударился затылком о тыльную сторону шлема и бросил взгляд в сторону Шестого поста.

К нему двигался один из робоксов, плотно прижав к бокам крепления для инструментов. Механизм вел себя как-то ненормально – то ускоряя, то замедляя движение.

Первой мыслью Флэттери было, что Пруденс перевела на себя контроль за робоксами в этой части корабля и управляет ими со своего пульта. В этом случае странную манеру поведения робокса можно было объяснить недостатками органов управления Центрального Пульта.

– Прю, это ты его сюда послала? – спросил Флэттери.

– Нет, – ответила она. – А в чем дело?

– Сюда направляется один из робоксов.

Пока он наблюдал за автоматом, тот закрутился на месте, словно сбился с пути, потом снова обрел цель.

– Там ничего не должно быть! – сказала она. – На пульте никакого движения не отмечается.

Робокс остановился неподалеку от Флэттери. Манипулятор приподнялся, двинулся к затянутому иеной отверстию потом рывком метнулся назад.

– Так кто же управляет этой штукой? – спросил Флэттери.

– Во всяком случае, не я, – отозвалась Пруденс. – Кроме того, я вижу и Джона, и Тима. Они тоже ей не управляют.

– А компьютер по-прежнему настаивает на своих требованиях? – прошептал Флэттери.

– Да.

– А ИР сейчас… включен? – спросил Флэттери.

– Только базовые цепи, – ответил Бикель. – Через ППУ. Новые сдвоенные цепи я еще не подключал.

– В этом районе не может быть робокса, – объявила Пруденс. – Мы ни одного из них не переключали на автоматический режим. И на пульте ничего не зарегистрировано. Чтобы наладить дистанционное управление, потребовался бы день или…

– Но ведь он прямо передо мной, – возразил Флэттери.

Он с изумлением уставился на автомат. Манипулятор снова коснулся герметизированного пеной отверстия, опять метнулся назад. Другой манипулятор ухватил край клещами застывшей пены, как бы попробовав ее на прочность, и с изумившей Флэттери проворностью втянулся обратно.

– Что он делает? – спросила Пруденс.

– Я не совсем понимаю. Впечатление такое, будто он оценивает степень повреждений. Во всяком случае, его камеры направлены на отверстие. Кажется, он не может решить, какими инструментами воспользоваться.

– Кто не может решить? – Голос принадлежал Тимберлейку и доносился из мастерской через Центральный Пульт.

– Попробуй заменить этот сенсор сам, – предложил Бикель.

Флэттери нервно сглотнул и поднес руку к отверстию, где раньше находился сенсор, пытаясь на ощупь найти выходы проводов питания.

В тот же миг робокс выкинул гибкий манипулятор, обхватил им руку Флэттери и отвел ее в сторону. Запястье пронзила острая сильная боль. Флэттери даже вскрикнул.

– Что случилось? – спросила Пруденс.

Манипулятор освободил Флэттери и отодвинулся.

– Эта штука схватила меня, – отозвался Флэттери. Голос его дрожал от боли и недоумения. – Он воспользовался гибким манипулятором… схватил меня за руку.

– Он помешал тебе произвести ремонт? – Это спросил Бикель, голос которого едва не оглушил Флэттери. Это означало, что Бикель напрямую подключен к переговорной системе корабля.

– Похоже, что ему не нравится мое присутствие, – сказал Флэттери, а сам подумал: «Почему ни один из нас не хочет признаться в очевидном? Почему мы избегаем говорить о том, что и так всем ясно?»

В этот момент робокс вытянул манипулятор, аккуратно отобрал у Флэттери сменный сенсор, примерил, подходит ли тот к гнезду. Второй манипулятор приложил новый сенсор к источнику питания на корпусе и убедился, что прибор соответствует характеристикам.

– И что он делает теперь? – спросил Бикель.

– Пытается произвести ремонт самостоятельно, – ответил Флэттери.

Манипулятор вытащил провода из гнезда.

– Джон, а что у тебя на приборах? – спросила Пруденс.

– Небольшие импульсы от сервобаз, – сказал Бикель. – Совсем слабые. Очень похожи на эхо тестовых импульсов. Слушай, а он по-прежнему требует дополнительной энергии? Мои приборы ничего такого не регистрируют.

– Приток энергии из корабельной системы в компьютер, – сказала она. – Не может быть, чтобы ты этого не заметил.

– Тем не менее… – протянул Бикель.

– Эта штука только что смонтировала новое гнездо и вставила в него сенсор, – перебил их Флэттери.

– Значит, она принесла с собой необходимые запчасти? – спросил Бикель.

– Нет, она отняла у меня тот сенсор, который я прихватил с собой, – объяснил Флэттери.

– Просто отобрала его у тебя? – переспросила Пруденс.

– Именно.

– Прю, тестовые импульсы становятся сильнее, – настороженно проговорил Бикель. – Ты уверена, что это никак не связано с работой каких-либо корабельных систем?

Она взглянула на пульт.

– Да, уверена.

– Работа закончена, – сказал Флэттери. – Что там у тебя на большом пульте, Прю?

– Сенсор в порядке, – ответила она. – Теперь я вижу и тебя… и его!

– Попробуй коснуться нового сенсора, Радж, – предложил Бикель.

– Слушай, когда я попытался это сделать в последний раз, проклятая машина едва не отхватила мне руку, – возмутился Флэттери.

– Воспользуйся каким-нибудь инструментом, – посоветовал Бикель. – Чем-нибудь длинным. У тебя с собой должен быть телескопический радиационный щуп.

Флэттери порылся в инструментах и вскоре нашел то, о чем говорил Бикель. Он вытянул щуп до предела, протянул к новоустановленному сенсору и коснулся его. Манипулятор робокса тут же метнулся вперед, и Флэттери с изумлением уставился на обрубок щупа, который по-прежнему сжимал в руке. Перерубленный конец щупа медленно плыл по коридору.

– Вот это да! – воскликнул Тимберлейк. Значит, они уже подключили экран в мастерской к общекорабельной сети и теперь наблюдали за происходящим.

Флэттери сглотнул и глухо заметил:

– Хорошо, что это была не моя рука…

Он уставился на робокса. Тот неподвижно стоял перед ним, лишь видеокамеры поблескивали в неярком свете.

«Кажется, мы играем с огнем, – подумал Флэттери. – Ведь мы не знаем, что управляет этим робоксом. Может, это просто ремонтная программа, которую мы случайно задействовали. А может, – неведомый враг, которого встроили в Жестяное Яйцо его создатели.

– Слушай, Радж, по-моему тебе лучше побыстрее убраться оттуда, – заметила Пруденс.

– Нет, погоди, – воскликнул Бикель. – Замри. Ты меня слышишь?

– Да, слышу, – кивнул Флэттери. Он уставился на робокса, только теперь осознав, что эта штука может запросто перерезать его пополам легким движением гибкого манипулятора.

– Здесь у меня должны регистрироваться все операции компьютера, но на пульте никакой деятельности этого чертова робокса не обмечается, – продолжал удивляться Бикель. – Вообще никаких даже самых слабых импульсов, по которым можно бы было определить место, откуда им управляют.

– Не могу же я вечно оставаться здесь, – хрипло произнес Флэттери. В горле у него пересохло.

– А что говорят нам приборы, Прю? – спросил Бикель.

– По-прежнему повышенное потребление энергии… Да еще эти импульсы.

– Радж находится за пределами действия защиты уже шестнадцать минут, – заметил Тимберлейк. – Прю, а сколько человек может выдержать в таких условиях?

Она сверила показания датчиков радиационной опасности на пульте с показаниями хронометра, на мгновение задумалась и сказала: