Текст книги "Дар Андромеды"

Автор книги: Фред Хойл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Она оглянулась на машину и вдруг заметила солдата.

– Что он тут делает? – прошептала она, хватая мужа за руку. – Тебя арестовали?

– Он сопровождает доктора Флеминга, – объяснил Абу, но Лемка продолжала тревожиться.

– В городе большие беспорядки? – спросила она. – По радио ничего не передают. Сообщили только, что переворот не удался и теперь все спокойно. Это верно?

– Да, – ответил Абу. – Все нормально. А теперь принеси нам чего-нибудь выпить и займись обедом. Я предупредил моего английского друга, что ему, как говорится, надо будет довольствоваться, чем бог послал.

Лемка ушла через занавешенную дверь в маленькую кухоньку.

– Послушайте, Абу, – сказал Флеминг, усевшись на низкой тахте, – вы не поверили тому, что я рассказывал вам про эту счетную машину, ведь так? Но поверьте тому, что я сейчас скажу.

Лемка вернулась с кувшином вина и стаканами. Наполнив стакан, она протянула его Флемингу. Вино было сладким и слабым, но зато холодным.

– Все это, в сущности, очень просто, – продолжал Флеминг, не обращая внимания на то, что его слушает Лемка. – «Интель» построил счетную машину и нанял вас для работы с ней. Как вы знаете, после бегства Нилсона она перестала действовать, поэтому они похитили меня, а со мной и эту девушку, Андромеду. Целью «Интеля» было обеспечить себе техническое превосходство над всеми соперниками, а также безопасную базу для дальнейших операций. Это устраивало интеллект, чьим орудием является счетная машина. Но это не устраивало Салима. Он был умен и честолюбив и намеревался взять контроль в свои руки. Андромеда это знала – вернее, узнала от счетной машины, которая могла предусмотреть такую вероятность, и решила передать всю власть "Интелю".

– У вас нет доказательств! – упрямо возразил Абу.

Тут вмешалась Лемка.

– Ты ведь знаешь, что он прав, – сказала она. – И ты должен помочь ему.

Абу сердито посмотрел на жену, но она не опустила глаз, и он вдруг улыбнулся.

– Я попробую, – сказал он тихо, неловко взяв ее за руку, и добавил: – В понедельник, доктор Флеминг, я попробую поговорить с мадемуазель Гамбуль.

Флеминг поблагодарил его, хотя и не верил, что из этой попытки может выйти что-нибудь путное.

– Отлично! – сказал он. – Мы придумаем, что ей сказать, как воззвать к ее совести… впрочем, вряд ли у нее есть хоть какое-то подобие совести. Но мы ведем себя нечестно по отношению к вашей супруге. Сегодня все-таки день отдыха!

За несколько часов, проведенных вне напряженной атмосферы интелевского поселка, дружба между Абу Зеки и Флемингом окрепла. Утром в воскресенье Абу повел англичанина осматривать храм, но они были принуждены скоро вернуться, так как ветер дул еще сильнее, чем накануне, и с обрыва над храмом то и дело срывались камни. Флеминг объяснил, чем, по мнению его и Дауни, вызвано изменение погоды. Абу поверил этому тем легче, что он уже видел выводы, которые сделала машина относительно бактерий, найденных в морской воде.

Как только Абу заступил на дежурство, он попросил мадемуазель Гамбуль принять его.

Француженка, казалось, была очень, рада его видеть.

– Ну что же, доктор Зеки, – начала она. – Вы первый здесь узнаете, что сегодня утром мы провели испытаниe ракеты-перехватчика. Все прошло блестяще. Теперь в этой области мы догнали Англию. – Она улыбнулась и вопросительно посмотрела на него. – У вас тоже есть для нас какая-нибудь хорошая новость?

– Да, мадемуазель, – ответил он. – Но сначала я хотел бы поговорить с вами о другом.

– Так что же вам нужно? – спросила Гамбуль подозрительно.

– Я пришел по поручению доктора Флеминга. Он считает, что изменения погоды в Америке, Европе и отчасти здесь как-то связаны с машиной. С задачей, которую она выполняет… – он замолчал, увидев, что француженка смотрит на него с нескрываемой злобой. – Доктор Флеминг просит, чтобы профессору Дауни было разрешено связаться с Международной метеорологической службой.

– Ни в коем случае! – отрезала Гамбуль, стукнув кулаком по столу. – Все это глупости!

– Но если машина…

– Я знаю, что делает машина. Указания, которые она нам дает, совершенно ясны. Погода не имеет ни малейшего отношения к миссии, возложенной на нас машиной.

Абу переменил тактику.

– Быть может, вы выслушаете доктора Флеминга… – начал он.

– Он меня не интересует! – крикнула она. – Он не может сказать мне ничего дельного! Вам ясно?

Абу попятился к двери.

– Благодарю вас, мадемуазель, – пробормотал он. Когда дверь за ним закрылась, Гамбуль нагнулась к микрофону селектора, который был уже давно включен.

– Герр Кауфман, – сказала она. – Вы слышали, что говорил доктор Абу Зеки? Прекрасно. Обеспечьте постоянное наблюдение за ним.

Глава 9 Депрессия

Осборн смотрел из окна вагона на бесконечные кварталы южного Лондона. Его левая рука все еще была в лубке, чтобы обеспечить покой грудным мышцам, пробитым пулей кауфманского наемника. Однако он чувствовал себя почти здоровым, а рана быстро затягивалась.

Если он спасся чудом, то же можно было сказать и о Лондоне. Город сравнительно мало пострадал от урагана, бушевавшего накануне, – во всяком случае, насколько можно было судить, глядя в окно поезда. Только телевизионные антенны наклонялись под самыми фантастическими углами, и во многих крышах на месте сорванных труб зияли черные дыры. В проходе стояло так много пассажиров, что Осборн не мог бы отойти от окна, даже если бы хотел. От Орнингтона, где он жил, до Лондона поезд шел около двух часов. И нельзя было сказать, что поезд опаздывает: просто он шел без расписания. Контактные провода были сорваны, электропоезда не ходили, и оставалось только радоваться, что дизельные поезда дальнего следования останавливается на всех пригородных станциях. Впрочем, поезд полз так медленно еще и потому, что автоматика не работала и все стрелки переводились вручную.

Осборн всегда был предусмотрительным человеком и отправился в Лондон загодя, понимая, что после подобной бури транспортные неполадки неизбежны. Но теперь он начал беспокоиться: заседание в министерстве было назначено на 10.30, а те, кто живет вблизи Уайтхолла, конечно, не опоздают.

На южном берегу Темзы поезд простоял десять минут. Осборн смотрел на электростанцию в Баттерси, такую же огромную и массивную, как всегда, но дым над ее трубой не уходил в небо, а стлался по земле, потому что ветер был еще очень силен. Поезд еле заметно тронулся, но постепенно набрал скорость. Тут электрическая сигнализация была в порядке, и, покачиваясь на стрелках, поезд, наконец, подошел к перрону Чаринг-Кросса. Пассажиры ринулись к выходам, не обращая внимания на написанные от руки призывы остерегаться битого стекла.

Стренд был почти таким же, как всегда. Правда, ураган сорвал леса со строящегося дома, но машины двигались свободно, хотя и медленно. Центр Трафальгарской площади был огорожен канатами. Нилсон все еще смотрел на Лондон со своей колонны, но власти, по-видимому, сочли нужным принять меры предосторожности.

Осборн свернул в Уайтхолл. Кое-где выбитые окна были загорожены ставнями, но и только. Биг-Бен не пострадал, и его стрелки показывали двадцать одну минуту одиннадцатого. Осборн ускорил шаги – кажется, он все-таки не опоздает.

Министр был уже у себя в кабинете. Нилсон вошел две-три минуты спустя. Он выглядел постаревшим – смерть сына была для него тяжким ударом.

Министр сразу перешел к делу.

– Сейчас не время для церемоний, – сказал он. – Профессору Нилсону нужна ваша помощь, Осборн. Профессор Нилсон возглавляет международную комиссию, и им требуется секретарь.

– Ваша кандидатура нам подходит больше всего, – сказал Нилсон хрипло, неестественно громким голосом. Осборн внимательно поглядел на него.

– И у вас тоже? – спросил он. – Затруднено дыхание?

Нилсон кивнул.

– Это чувствуется повсюду, но особенно в горах.

– Началась эвакуация горных районов Шотландии, – сказал министр. – Мы еще не объявляли об этом официально, но это повсеместное явление. Воздух становится слишком разреженным.

Нилсон подошел к столу, к которому была прикреплена кнопками метеорологическая карта.

– Альпы и Пиренеи полностью эвакуированы, – сказал он. – Может быть, вы подойдете сюда, господин министр, и вы, Осборн. Я хотел бы показать вам, что мы пока сумели установить.

Они послушно подошли и стали рядом с американцем.

– Атмосферное давление стремительно падает здесь повсюду, – начал он, проводя широкую дугу от Шетландских островов до Бретани. – А также повсюду, где у нас есть корабли Службы погоды или военные суда, производящие необходимые наблюдения. Другими словами, область наиболее низкого давления находится в северной части Атлантики и в Средиземном море. В Индийском и Тихом океанах падение давления не столь значительно, но оно падает и там. Естественно, что в результате началось стремительное перемещение воздушных масс с суши – вот чем объясняются эти ураганы и разреженность воздуха.

– Чем же я могу вам помочь? – спросил Осборн.

– Разумеется, если вы хорошо себя чувствуете, – перебил его министр. – Рана вас не тревожит?

– Я вполне здоров.

– Отлично, – сказал Нилсон. – Вы, конечно, понимаете, что материал, который мне удалось собрать, довольно случаен и хаотичен. Его необходимо систематизировать, а затем провести подробный анализ. Это требует значительной организационной подготовки. Нам необходимо изучить все сводки погоды по крайней мере за последние полтора месяца. У вашего министерства военно-воздушных сил есть кое-какие предварительные данные. Я лично убежден, что это ненормально низкое давление возникло вначале в одной строго определенной точке.

Министр снова взглянул на карту.

– Вероятно, Осборн, вы догадываетесь, в какой именно, – сказал он. – Это началось здесь.

Его палец уперся в центр сложных завитушек. Там веером расходились на запад пунктирные линии, означавшие закрытый район – ракетный полигон Торнесса. Осборн даже не удивился. Во всем этом была какая-то фатальная предопределенность.

На здание внезапно обрушился яростный удар ветра, но современные стальные рамы не задребезжали, а только протестующе загудели. Ветер стих так же неожиданно, как и налетел. С улицы донесся звон бьющегося стекла.

– Сейчас важнее всего быстрота, – сказал министр.

До позднего вечера Осборн с Нилсоном занимались организационными вопросами. Необходимо было создать и проинструктировать аппарат и наладить связь. Информацию должна была поставлять метеорологическая станция в Бракнелле. Связываться с ней приходилось по радио. На телефон и телеграф полагаться было нельзя.

Весенняя ночь еще не наступила, а ветер вновь усилился. Судя по всему, следовало ожидать урагана еще более страшного, чем накануне. Осборн решил не возвращаться домой.

Нилсон ушел к себе в отель пообедать, и Осборн остался один. Он воспользовался этой передышкой, чтобы спокойно обдумать положение. Все страны, большие и малые, наперебой предлагали комиссии свою помощь и сотрудничество – когда Осборн вспоминал об этом, ему становилось легче на душе. Но в длинном списке этих стран был крохотный пробел. И Осборну показалось странным, что, несмотря на угрозу всемирного стихийного бедствия, Азаран так ревниво придерживается своей новой изоляционистской политики.

Он снял телефонную трубку и попросил соединить его с дежурным по связи с Ближним и Средним Востоком в министерстве иностранных дел. Тот немедленно подошел к телефону, но они практически не слышали друг друга, так как ветер выбрал именно эту минуту, чтобы разбушеваться не на шутку. Осборну пришлось кричать, и он совсем задохнулся от этого усилия.

В трубке раздался ответный крик и тяжелое дыхание:

– Попробуем, сэр, но не знаю, получится ли что-нибудь. Телеграфные и телефонные линии пошли ко всем чертям, да и на радио полагаться нельзя. Нам повезет, если мы сумеем хоть что-нибудь передать отсюда. Кроме того, вам, вероятно, известно, сэр, что там были беспорядки. Азаран официально прервал связь с внешним миром… – Страшный грохот заглушил конец фразы. – Выбило все окна, – пробормотал голос. – Ну и ночка!

Было уже далеко за полдень, когда Флеминг заставил себя встать с постели и пошел в душ. Им все больше овладевала апатия, и он несколько часов провалялся на кровати, ничего не делая и почти не думая. Он не верил, что Абу сумеет уговорить Гамбуль принять его, а кроме того, не очень представлял, что он ей скажет, даже если она согласится встретиться с ним.

Но как бы то ни было, Гамбуль его не вызвала. Душ освежил его тело, если не мозг, и Флеминг направился в машинный зал. Андре сидела возле стержней. Рядом стоял Кауфман. Андре выглядела так плохо, что Флеминг в нерешительности остановился, но она не обратила на него никакого внимания, и он пошел дальше.

Печатающее устройство работало, и Абу изучал поступающие из него цифры.

– У меня ничего не вышло, – пробормотал Абу, не отводя глаз от бумажной ленты. – Теперь за мной следят.

Флеминг нагнулся, словно его заинтересовали цифры.

– По-моему, никто из нас ничего не может сделать. Разве только предупредить остальной мир.

Абу оторвал ленту и выпрямился.

– Вечером побывайте у меня дома, – шепнул он. – Только без охранника. Мне ускользнуть не удастся, но Лемка вам все объяснит.

И Абу быстро ушел в соседнюю комнату. Флеминг задумчиво смотрел ему вслед.

В коридор вышла Дауни.

– Я увидела, что вы с Абу Зеки шепчетесь, как заговорщики, и не хотела вам мешать, – сказала она. – В чем все-таки дело?

– Я и сам не знаю, – ответил Флеминг. – Возможно, это ловушка: он сегодня утром был у Гамбуль. А может быть, мыльный пузырь надежды. Но если уж погибать, так с музыкой. А какими приятными новостями порадуете нас вы?

– Я знаю теперь, что это за бактерия.

– А именно?

– Синтезированная искусственно. Если бы мы знали, как она действует, картина прояснилась бы еще больше.

– А если бы Андре?..

Дауни грустно улыбнулась.

– Я уже пробовала. Она говорит, что машина тут бессильна. Ей об этой бактерии ничего не известно.

Они пошли к двери, так как поблизости от них остановился охранник.

– Я уже хватаюсь за соломинки, – сказал Флеминг. – А потому, если наш друг Абу действительно расставил мне ловушку, я в нее попадусь.

Дауни схватила его за локоть.

– Будьте осторожны, Джон! Без вас…

– Я всегда выхожу сухим из воды, – усмехнулся он.

Выбраться из поселка незаметно было не так-то просто. Флемингу пришлось ждать, пока совсем не стемнеет, а он не совсем ясно понял, где именно Абу оставил свою машину. Но ему на помощь пришла погода. Ветер, буйствовавший весь день, теперь превратился в настоящий ураган, и часовые попрятались за столбами и стенами, стараясь укрыться от жалящего песка.

Когда Флеминг добрался до автомобильной стоянки, его глаза уже привыкли к темноте и он без труда узнал машину Абу. Как и обещал Абу, ключ был вставлен в замок зажигания. Флеминг выехал из ворот довольно медленно, чтобы не возбудить подозрений какого-нибудь часового, спрятавшегося поблизости.

Вести машину было трудно, к тому же он не очень хорошо запомнил дорогу. Дважды, когда на машину обрушивался песчаный смерч, он съезжал в канаву. Но итальянский автомобильчик с задними ведущими колесами был прекрасно приспособлен для подобных условий, и часа через два Флеминг все же добрался до дома Абу.

Он постучал, дверь чуть-чуть приоткрылась. Он назвал себя, и Лемка впустила его в дом, поспешно заперев за ним дверь.

В углу сидела старуха в национальном арабском костюме. Нижнюю часть лица она закрыла покрывалом, но темные глаза смотрели на него дружелюбно. На коленях она покачивала ребенка.

– Это ваш сын? – спросил Флеминг у Лемки, поглядев на младенца.

– Да, это Йен, – ответила она с гордостью. – Мы назвали его в честь доктора Нилсона. А у вас есть дети?

– Нет.

Флеминг не знал, как держаться с этой прямолинейной молодой женщиной.

– Хотите кофе? – спросила Лежа и что-то сказала матери по-арабски. Старуха положила младенца в колыбель и вышла на кухню.

– Что, собственно, все это означает? – спросил Флеминг, когда они сели и Лемка начала тихонько покачивать колыбель. – Абу ничего мне не объяснил.

– Я попросила его позвать вас, – спокойно ответила Лемка. – Мой двоюродный брат – радист на одном из самолетов «Интеля». Он летает в Европу.

– Разве полеты еще продолжаются?

Лемка кивнула.

– Это трудно, но еще возможно. Может быть, вам нужно связаться с английскими учеными? Экипажу запрещено брать какие бы то ни было письма. Их перед вылетом обыскивают. Но мой брат сказал, что он сумеет провезти письмо.

Флеминг задумался. Все это очень походило на ловушку

– Но с какой стати он станет рисковать? – спросил он.

Мать Лемки вернулась с кофе, налила им по чашке и тихо опустилась на пол в дальнем углу. Лемка посмотрела на нее, потом на сына.

– Он сделает это для меня. Для своих родных, для нашего маленького Йена.

В ее словах была простая и теплая человечность, настолько не похожая на окружающие кошмары, что Флеминг сразу поверил ей.

– Он летит в Лондон? Чудесно. А что он может передать? Записку?

Лемка кивнула.

– Вы ведь понимаете, что это опасно. За это сажают в тюрьму и даже расстреливают.

– Спасибо, – Флеминг не сумел найти нужных слов. – Я поговорю с профессором Дауни, что именно следует написать.

Он встал.

Лемка подошла к нему.

– Что же будет дальше? – прошептала она.

Флеминг откинул занавеску, закрывающую крохотное оконце. Здесь, под прикрытием крутого горного склона, воздух был чист от песка и мириады звезд мерцали на темном куполе неба.

– Следует учитывать две вещи, – сказал он наполовину сам себе. – Во-первых, где-то в туманности Андромеды существует разум, который пытается войти в соприкосновение с любыми формами жизни, имеющимися в галактике. Когда он находит такую жизнь, он подчиняет ее, овладевает ею. Эти попытки продолжаются, возможно, несколько миллионов лет и в каких-то мирах они, возможно, увенчались успехом. А теперь речь идет о нашей Земле – для ее же пользы, утверждает эта девушка, Андромеда. Это одно.

– А второе?

– Там, где этот разум встречает другой разум, враждебный себе, он его уничтожает, быть может заменяя на что-то другое. Вот это и происходит теперь, потому что мы сопротивлялись. Вернее, потому что я пытался сопротивляться. И потерпел неудачу. – Его голос дрогнул. – Вот почему, Лемка, можно сказать, что я обрек на гибель человечество.

– Но пока еще не все потеряно, – прошептала она.

– Да, – согласился он. – Пока еще есть надежда, что у профессора Дауни будут какие-нибудь новости для вашего двоюродного брата.

Флеминг вернулся в поселок на рассвете. Он, не скрываясь, въехал прямо в ворота, освещенные прожекторами, и весело помахал часовому. Тот ухмыльнулся в ответ. Очевидно, часовым было приказано не выпускать европейцев из поселка и беспрепятственно впускать их туда.

Флеминг дождался начала рабочего дня и только тогда пошел к Дауни. Он знал, что их записка должна быть краткой, конкретной и содержать не только просьбу о помощи.

В лаборатории кроме Дауни был и Абу Зеки. При виде Флеминга он облегченно вздохнул, но ничего не сказал.

Дауни наклонилась над большим танком, который она приказала установить под длинным окном. Танк был герметически закрыт стеклянной крышкой, через которую проходило несколько резиновых трубок и проводов. Они были подсоединены к различным приборам с самописцами. В одном из приборов Флеминг узнал барограф. На дне танка была мутная морская вода.

Дауни рассеянно поздоровалась с ним.

– Андре ничем не может нам помочь, – сказала она. – По-моему, она искренне хотела что-нибудь сделать, но у нее просто нет сил. И все же с помощью Абу мне удалось получить кое-какие данные.

– Вы что-нибудь узнали? – спросил Флеминг.

– Довольно мало. Теперь мне известно, что делает эта бактерия, – с этими словами Дауни сняла пробирку, установленную вертикально отверстием вниз над одной из резиновых трубок, вмонтированных в крышку танка. – Она поглощает азот. В этой пробе воздуха, взятой над самой поверхностью воды, содержится менее трех процентов азота. Она, кроме того, поглощает кислород, но в незначительном количестве. Впрочем, взгляните сами.

Дауни повернулась к шкафу и достала растрепанную пачку бумажных лент.

– Ознакомьтесь с этими формулами, Джон. И скажите, что они вам напоминают.

Флеминг молча изучал ряды цифр.

– Я уже говорил, что это что-то знакомое.

Он отдал ей записи.

– Еще один синтез, – пробормотала Дауни.

На лице Флеминга отразилась глубокая тревога.

– Новый? – воскликнул он.

– Нет-нет, – успокоила его Дауни. – Чтобы получить это, нам пришлось обратиться к прошлому. Вчера вечером я добралась до знакомого материала. Мы получили его от счетной машины в Торнессе больше года назад, когда я начала работать над синтезом ДНК.

– Это оттуда? – спросил он тихо. – Часть программы, создавшей Андромеду?

– Нет. Этот материал был получен независимо, – в тоне Дауни была непоколебимая уверенность. – Я поставила на нем опыт – это было еще на той стадии, когда мы, в сущности, действовали вслепую.

Она отошла к танку и с отчаянием посмотрела на серую мутную жидкость на его дне.

– Я синтезировала несколько таких бактерий.

– А что с ними было дальше?

Дауни ответила с видимым усилием.

– Они показались мне безвредными и совершенно ни к чему не пригодными. Очередная неудача – так я тогда подумала. Я продержала их в разных питательных средах неделю. Они не погибли, но и никак не развивались. Просто размножались. Потом пробирки были вымыты и простерилизованы.

Флеминг шагнул к ней.

– Как вы не понимаете…

– Я все понимаю! – резко перебила Дауни. – Бактерии попали в раковину, в канализационную трубу, в коллектор, а оттуда – в море.

– На что и рассчитывала проклятая машина! Но ведь этой дряни была унция, не больше. Они не могли так размножиться.

– Могли, – ответила Дауни. – Я пыталась точно установить дату прекращения этого эксперимента. Больше из чисто академического интереса. Но во всяком случае, с тех пор прошло больше года. С помощью этого танка я смогла установить быстроту их размножения. Это нечто фантастическое. Ни один известный вирус, ни одна бактерия не размножается с такой быстротой. А теперь, когда заражены океаны, вы можете представить себе, в какой прогрессии идет увеличение их количества.

– Сколько времени потребуется, чтобы… – начал Флеминг.

Дауни посмотрела ему в глаза.

– Примерно год. Или меньше. К этому сроку будет достигнута максимальная насыщенность всей морской воды на земном шаре.

Флеминг посмотрел на прибор, чертивший кривую содержания азота в воздухе танка.

– Они поглощают только азот и немного кислорода? И больше ничего? – спросил он.

– Насколько я могу судить, да. Однако в нормальных условиях море поглощает азот чрезвычайно медленно. Планктон и прочее. Любая фабрика искусственных удобрений связывает азота за неделю больше, чем море поглощает его за год. Это не имело ни малейшего значения. Ведь азота очень много. Но эти бактерии без труда могут поглотить весь атмосферный азот. Вот это и происходит теперь. Атмосферное давление падает. В конце концов азот исчезнет вовсе, а с ним и растения. Когда давление понизится всерьез, наш организм перестанет усваивать кислород и исчезнут все животные.

– Если только… – начал Флеминг.

– Никаких «если» не существует.

Флеминг посмотрел на Абу Зеки, который тихо стоял р стороне и внимательно следил за их разговором.

– Мадлен, – сказал он. – С помощью Абу мы можем послать в Лондон письмо.

Дауни осталась равнодушной.

– О чем? – осведомилась она.

– О том, что происходит.

– Какой смысл! – она пожала плечами. – Но пожалуйста, если вам так хочется. Почему бы и не сделать благородный жест, даже когда уже поздно. – Она снова нагнулась над танком, вглядываясь в жидкость на его дне. – Андре была права. Машина создавала жизнь. Теперь она создала смерть. Для нас, человечества, это КОНЕЦ – вот в этой водичке.

– И все-таки написать надо! – настаивал Флеминг. – Родственник Лемки готов рискнуть. Пишите покороче, но изложите все, что вам удалось установить.

Его решительный тон подействовал на Дауни.

– Хорошо, Джон, – обещала она.

Абу улыбнулся.

– Я подожду записки, профессор, – сказал он Дауни. – Я обычно обедаю в городе. А мой родственник обедает в том же кафе.

Флеминг направился к двери.

– Желаю вам обоим удачи, – сказал он с наигранной бодростью. – Встретимся здесь попозже вечером?

Снаружи дул горячий ветер. Флеминг пошел к себе. Он был рад остаться один. Роль оптимиста требовала от него слишком больших усилий. А кроме того, ему нужно было о многом подумать. Лучше же всего ему думалось, когда он оставался наедине с бутылкой шотландского виски.

Флеминг послал служителя за виски. Тот вернулся через пять минут. «Интель» позаботился окружить своих пленников комфортом и не скупился на всевозможные одурманивающие средства – как физические, так и духовные.

Флеминг не стал обедать и поэтому был немного навеселе, когда вернулся в лабораторию. Ветер не стихал и темнота уже сгустилась без обычных недолгих сумерек.

Абу и Дауни ждали его.

– Я видел моего родственника, – сказал Абу. – Он взял записку. Конечно, я не знаю, удалось ли ему пронести ее на летное поле. Но, во всяком случае, я слышал, как их самолет взлетел – точно по расписанию. Это было час назад.

Флеминг поблагодарил его.

– Возможно, вашему родственнику не удалось пронести записку благополучно; возможно, в Лондоне на нее не обратят внимания… Но даже если они все поймут и всему поверят, не знаю, какие меры смогут они принять. И при всех обстоятельствах нам придется действовать самим. Следовательно, нам нужна Андре. Абу, сходите в лазарет и скажите сиделке, чтобы она привезла ее сюда.

– Теперь? – неуверенно спросил Абу.

– Да. Кауфман таскает ее в машинный зал, когда им заблагорассудится. И сиделка, бедняжка, должна подчиняться.

– Зачем она вам понадобилась? – неодобрительно спросила Дауни.

– Как союзница.

– Она откажется. Да и вообще она слишком слаба.

– Значит, ей придется превозмочь слабость. Она – наша единственная надежда. Если торнесская машина соорудила бактерию, значит должна существовать соответствующая антибактерия. Я не специалист в вашей области, Мадлен, но ведь это, кажется, одна из основ биологии?

– А вам, случайно, не известен микроорганизм, который будет любезно действовать в обратном направлении? – осведомилась Дауни.

– Машине он должен быть известен, – ответил Флеминг, не обращая внимания на ее саркастический тон. – Я знаю, что это не та машина, но она сумела воссоздать формулу первой бактерии – во всяком случае, мы с Андре добились от нее этого. И можем повторить ту же операцию, чтобы получить противоядие.

Прежде чем Дауни успела ответить, вернулся Абу. Он придержал дверь, и сиделка вкатила в лабораторию кресло Андре. Флеминг уже привык, что девушка каждый раз, когда он видит ее вновь, кажется все более слабой, все более прозрачной. Но он так и не сумел привыкнуть к ненависти, которая вспыхивала в ее глазах, когда она смотрела на него.

– Спасибо, – сказал он сиделке, не глядя на Андре. – А сейчас оставьте ее здесь. Когда будет нужно отвезти ее назад, мы вас позовем.

Сиделка заупрямилась.

– Ее нельзя было привозить сюда, сэр. Она только что заснула.

– Не беспокойтесь. Это необходимо, – вмешался Абу. Сиделка укутала ноги Андре пледом и медленно вышла. Когда дверь закрылась, Андре спросила, чего они от нее хотят. Говорила она еле внятным прерывистым шепотом.

– Нам нужна еще одна формула, – объяснил Флеминг. – Какой-нибудь бактерии или вируса, которые бы уничтожали первую бактерию и высвобождали поглощенный ею азот.

– И надо, чтобы новая бактерия размножалась быстрее первой, – добавила Дауни. – Это будет еще один рискованный опыт с биосинтезом, еще один процесс, создающий жизнь. И для этого мне нужна формула.

Андре слушала их с напряжением, в котором было чтото пугающее. Теперь она слабо покачала головой.

– Не знаю… Это потребует слишком много времени.

Флеминг взглянул на Дауни.

– Разве? – пробормотал он.

Дауни невольно посмотрела на девушку.

– Не знаю, – сказала она. – С ней… – тут она спохватилась и продолжала другим тоном: – Если вы спрашиваете, сколько времени мне потребуется на лабораторные опыты, то это другой вопрос. В сутках, даже если их осталось у нас немного, по-прежнему двадцать четыре часа, а я умею обходиться без сна.

Теперь они оба смотрели на Андре. Они мысленно приказывали ей подчиниться, совершить невозможное. По ее губам скользнуло что-то вроде улыбки, и она кивнула. Флеминг повернулся к Абу.

– Сходите за сиделкой. Скажите, что завтра в девять утра Андре должна быть готова для работы в машинном зале. Ведь она – единственный шанс, который нам остается. Объясните сиделке, что мы не бессердечные злодеи. Растолкуйте ей, что это необходимо. Если понадобится, напугайте ее – намекните, что и она погибнет, если не поможет нам.

Уговоры (или угрозы) Абу подействовали. На следующее утро в девять часов сиделка послушно вкатила Андре в машинный зал. Она объяснила, что больная очень слаба и встать с кресла не сможет.

В зале был только Флеминг. Дауни не верила в возможность успеха, а Абу остался снаружи, чтобы вовремя предупредить о появлении Кауфмана или Гамбуль, попрежнему хранившей таинственное молчание. Если бы Флеминг не был всецело поглощен главной задачей, он, конечно, встревожился бы, заметив, что «Интель» как будто совсем не контролирует, чем они занимаются.

Андре с трудом приложила ладони к стержням. Машина ожила, едва только девушка появилась в зале, однако экран светился очень слабо. Изображение осталось туманным даже после того, как Флеминг задернул занавески на окнах. Он увидел, что Андре повернулась к экрану. Теперь ее руки сжимали стержни так, словно из них в ее тело поступала живительная энергия. В ее усилии сосредоточиться было что-то трагическое. Потом ее пальцы разжались, она вся поникла, ее голова бессильно упала на грудь. Сотрясаясь от рыданий, Андре что-то невнятно шептала.

Флеминг нагнулся к ней.

– Я не успеваю понять… Возьмите меня отсюда.

Потом она добавила, точно говоря сама с собой:

– Я не хочу умирать.

Сиделка оттолкнула Флеминга.

– Она перенапряглась. У нее нет сил… Вы не имеете права требовать…

Она решительным движением откатила Андре от экрана. Но Флеминг преградил ей дорогу.

– Андре! – сказал он негромко. – Никто из нас не хочет умирать, но мы все умрем, если каким-то чудом азот не будет возвращен из моря в атмосферу.

Андре с усилием приподняла голову.

– Вы умрете все вместе, а я умираю одна.

Флеминг ласково погладил ее по руке. Андре отодвинула руку.

– Не трогайте меня, – прошептала она. – Я кажусь вам отвратительной.

– Нет! – резко перебил он. – Не отвратительной, а очень красивой. С того самого времени… с того самого времени, когда мы сбежали из Торнесса. Но попробуй собраться с мыслями! Только ты можешь прмочь нам теперь. Я ведь даже не знаю, чем занимается сейчас машина. Власть все еще принадлежит Гамбуль?