Текст книги "Шёлковая тишина (ЛП)"

Автор книги: Франсуаза о'Лик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Глава 10

Макс отстраняется от меня некоторое время спустя и достаёт из кармана пачку сигарет с зажигалкой. Он затягивается и прислоняется спиной к машине рядом со мной. Мы оба смотрим на Т-образный перекрёсток около ледового дворца, когда Макс начинает хрипло:

– Помнишь, я рассказал тебе свою историю там, на каменистом пляже? – я киваю, но он не замечает это движение и продолжает. – Я рассказал тебе и вдруг сам понял, что между мной и Майей… что это какая-то… неправильная любовь. Слишком болезненная, слишком несчастная. Вывернутая наизнанку, что ли… У меня глаза будто впервые открылись в тот момент. Ты тогда убежала, – Макс усмехается. – А я ещё долго там сидел и думал-думал. Решил, что пора завязывать. Хотел бросить Майю в тот же вечер, но она начала ругаться и кричать. Плакать. Всё превратилось в какой-то дешевый фарс, и я уехал из дома. Ночевал в пикапе и… и у тебя потом, помнишь?

Он шумно затягивается, вспоминая:

– Проснулся, всё тело болит. Долбанное кресло не предназначено для сна, но я быстро забыл о неудобствах, увидев тебя. Ты спала за столом, как птичка на жёрдочке. Как зайчонок, как невиданный зверёк – такая вся пушистая, нежная, беззащитная, – голос Макса становится ниже, и я провожу ладонями по своим плечам, сглаживая мурашки. – Хотел остаться с тобой тогда… Но пришлось уехать. И снова Майя и ее сцены. В пиццерии ее вообще ревность накрыла. Впервые за пять лет такое видел. Я даже не понимал, как ее остудить, обычно-то это я с ума сходил, а тут… Она как репейник, понимаешь? – Макс повернулся ко мне. – Прицепилась ко мне и вросла под кожу. И выдираю я ее сейчас с мясом.

Я качаю головой и легко провожу ладонью по его чуть колючей щеке.

– Так может и не надо выдирать? – тихо вру я, совсем так не думая. – Если это больно для вас обоих, то стоит ли игра свеч? И может нужно просто попробовать заново?

Макс успевает вскользь поцеловать мою руку прежде, чем я ее убираю. Взгляд его такой нежный, что мне хочется утонуть в нем. Он напоминает мне сладкие взбитые сливки, которые так умопомрачительно тают во рту.

– Откуда ты такая взялась? – тихо спрашивает Макс. – Почему так легко сдаёшься?

– Это не легко, – горько усмехаюсь я и отвожу глаза. – Но я не хочу рушить то, что у вас уже есть.

– Не ты это рушишь, – глухо замечает Макс. – Ты спасаешь меня, вытягивая из этой зловонной трясины.

Я поворачиваюсь к нему и вижу усталость на лице Макса. Вижу, что сейчас этот мужчина, казавшийся мне сильным атлантом, стоит передо мной с распахнутой настеж душой, измученной и обессиленной. Вижу, что он не притворяется, не лукавит, не врет. Вижу по нему, что он черпает силы во мне, и я готова отдать ему всё до последней капли. Я готова также открыть перед ним своё сердце. Да что там, в эту минуту я готова всучить ему своё сердце, свою душу, всю себя! И ничего не требовать взамен. Я знаю, что так нельзя, знаю, что потом может быть больно, очень больно. Но я знаю так же, что по-другому – тоже никак нельзя. Не с ним. И не мне.

И я делаю шаг к нему, а он, отбрасывая недокуренную сигарету в сторону, следит за мной тяжелым взглядом. Я прижимаюсь к нему, вставая между его ног, и теперь уже Макс оказывается придавлен к пикапу. Его руки заключают меня в кольцо, и я запрокидываю своё лицо, поймав его взгляд – теперь уже темный и затягивающий – и шепчу то, о чем кричат мои глаза:

– Хочу быть твоей.

Его рука скользит по моей спине вверх и, зарываясь в волосы, обхватывает мой затылок. Он притягивает мою голову к своей так близко, что мы почти соприкасаемся носами, и уверенно шепчет мне прямо в губы:

– Ты уже моя.

Его губы сминают мои, его язык врывается в мой рот, его руки сжимают мое тело, и я с наслаждением и пылом отвечаю ему тем же. Я не понимаю, что за безумное притяжение между нами. Не понимаю, почему мы постоянно перескакиваем со злости на нежность и обратно. Не понимаю, как мы стали так душевно близки буквально в одночасье. Но черта с два, если я хочу сейчас сесть и разобраться в этом. Нет и нет. Всё, что я хочу сейчас, это сильнее впиваться в его плечи ногтями – и я впиваюсь. Крепче вдавливаться в него своим телом – и я вдавливаюсь. Забыть о дыхании в яростном поцелуе – и я забываю.

Макс ласкает мое тело, скользя по шёлку платья. Его ладони бесстыдно сжимают мою попу, и я чуть прикусываю его губу в ответ. Он стаскивает рукав платья ниже и припадает с поцелуем к оголенной коже плеча. Я со стоном прижимаюсь к нему ещё крепче, чем раньше, давая понять, чего хочу в этот момент, и Макс с силой сжимает мои бёдра руками, соглашаясь с моим желанием.

– О Господи, постыдились бы, что ли… День на дворе… – слышим мы ворчание какой-то женщины и мягко отрываемся друг от друга.

На наших лицах блуждают улыбки – такие чувственные и пошлые, что не остаётся никаких сомнений о направлении наших мыслей. Я одёргиваю приспущенный рукав платья на место и провожу рукой по взлахмоченным волосам. Макс поправляет мое платье сзади, хотя я чувствую, что не столько поправляет, сколько гладит – и вовсе не платье.

Я отхожу от мужчины и встаю рядом с ним, опираясь спиной на его машину и откидывая на неё голову. Мои глаза сами собой прикрываются под яркими лучами солнца, а тело наконец расслабляется, слегка недовольное прерванной страстью. Я чувствую на себе взгляд Макса и позволяю ему разглядывать себя, не имея сил пошевелиться.

– Будешь айс-кофе? – спрашивает он меня вдруг, и я открываю глаза.

– С удовольствием.

Макс с улыбкой кивает и уходит в сторону кафешки, виднеющейся неподалеку. Пока его нет, я успеваю проверить почту на телефоне и написать пару сообщений Кире, которая сообщает, что хочет ночевать у подружки.

Макс возвращается с двумя бумажными стаканчиками, и мы в полной тишине пьём холодный кофе, который остужает и заставляет голову работать чётче. Мы вновь смотрим на тот Т-образный перекрёсток, и в этот раз наше молчание иного рода. Оно отдаёт удовольствием и даже некоторой сытостью. Эта тишина приятная, комфортная, ласковая. В словах нет нужды, и для меня, как для писателя, этот миг удивителен. Вероника молчит, молчат и другие сюжеты, и я вздрагиваю, чуть не разливая остатки кофе, когда Макс разрезает тишину:

– Я хочу подать в суд на Майю.

Я с изумлением поворачиваюсь к нему. В моих глазах вопрос и недоумение, и Макс, виновато улыбаясь, сначала реагирует на второе:

– Мысли у меня очень быстро работают. Ты права насчёт того, что нужно сначала разобраться с одним домом. Я расстанусь с ней окончательно. Но мне нужно ещё и разобраться со своим прежним издателем. Я хочу, чтобы Майя официально признала, что без моего ведома изменила файлы по второй книге. Попробую сделать это мирно, но вряд ли выйдет. Поэтому придётся скорее всего действовать через суд.

– Но зачем тебе это? Такая потеря времени, – удивляюсь я.

– Слава писателя, крадущего книги у подружек, будет идти впереди меня, пока я не докажу обратное, понимаешь? – Макс ждёт мой ответ, и я киваю. – Проблема в том, что если мы с тобой будем вместе… открыто вместе, я имею ввиду, то ситуация зацепит и тебя. Она и так-то тебя зацепит, раз ты мой соавтор, а если мы ещё и будем при этом парой…

Он замолкает, сминая в руке пустой стаканчик, и не замечает, как поникают мои плечи, и взгляд опускается вниз. Я чувствую холодок огорчения в душе и поджимаю губы. Слова Макса полны смысла и логики, он рассуждает разумно, но я уже заранее предчувствую, как затягивается судебное дело, как проходит месяц за месяцем, как ожидание гасит весь наш пыл и как спустя год мы уже чужие друг другу. Я верю, что Максу удастся отстоять свою книгу, верю, что он победит Майю, но в то же время мне страшно, что это дело изменит всё то, что сейчас между нами.

Я поднимаю глаза на Макса и говорю:

– Что ж. Это правильный план.

Я знаю, чувствую по его внимательному взгляду, что он слышит всё недосказанное мной. Что мне хочется забрать его себе уже сейчас, присвоить в единоличное пользование, как сказала однажды Вероника. Но жизнь – как и мой литературный роман – не подразумевает такой вольности. Всё, что мне остаётся – это отпустить Макса, чтобы он сделал, что должен, и ждать, когда он станет по-настоящему моим.

Именно эту минуту выбрал Тимур, чтобы выйти после тренировки из ледового дворца.

– Мам, я научился так круто тормозить! Боком так, вщух! – Тим подбегает к нам и изображает руками коньки. – Круто, да, Макс?

– Очень, – с улыбкой отвечает мужчина. – Ну что, может опять в пиццерию?

Я отвечаю быстро – быстрее, чем Тимур даже успевает открыть рот:

– Нет, спасибо. Мы домой.

Тим разочарованно тянет:

– Ну, ма-ам, – но я качаю головой.

Оказаться вновь в пиццерии было бы слишком неприятно. К тому же после нашего разговора с Максом я не знаю, как себя вести, как себя чувствовать. Он открыто высказался о своих мыслях обо мне, но какой в этом толк, если между нами ещё долго будет стоять Майя и судебное дело.

Мне хочется собраться с мыслями, хочется обрести хоть какую-то уверенность в нас, и мне хочется, чтобы Макс меня обнял, чтобы шепнул, что мы вместе, что он меня не отпустит, что он быстро всё разрешит. Но он только подмигивает Тимуру в знак поддержки и поворачивается ко мне.

– Давай отвезу вас? – предлагает Макс, и я нехотя киваю.

Заодно и автокресло забрать смогу. Эти слова я мысленно выделяю красным цветом в голове – как будто это самое главное в данный момент. Всю поездку я с преувеличенным вниманием выпытываю у Тимура подробности тренировки, и сын охотно рассказывает обо всем. Макс периодически вставляет реплики в наш разговор, но по большей части он следит за дорогой и за мной. Дороге достаётся сосредоточенный взгляд, а мне – задумчивый. Я не знаю, о чем он думает, и даже не пытаюсь догадаться. Я только надеюсь, что мы скорее доберёмся до дома, и я наконец скроюсь в спасительной бухте своей книги.

Макс подъезжает к дому и по моей просьбе переставляет автокресло в мою машину. Тим забирает свою сумку и тянет меня за руку домой.

– Зайдёшь на чай? – предлагаю я Максу, притормозив немного сына.

Я хочу, чтобы он отказался, потому что пока не совсем понимаю, о чем нам теперь разговаривать и как. Мне кажется, что он и сам ещё не знает, как лучше выстроить всё то, что между нами, с учётом его дальнейших планов.

– Нет, спасибо, – отвечает Макс, глядя мне прямо в глаза и будто читая мысли.

– Тогда пока, – киваю я ему.

– Пока, Макс! – Тим машет ему рукой.

Мы дружно шагаем к подъезду, и я слышу слова за своей спиной:

– До скорого.

Макс провожает нас взглядом и стоит на месте до тех пор, пока за нами не закрывается подъездная дверь.

Глава 11

Я иду по сонной утренней улице, самым возмутительным образом отлынивая от своих писательских обязанностей. Муза меня покинула ровно в тот момент, когда я дочитала новую главу от Макса. Это случилось вчера в полдень, и с тех пор моя голова была не в состоянии сотворить что-то новое.

И дело даже не в зависти к Веронике, которая легко покоряла Джеда, дело даже не в тех словах, которые он ей говорил и за которыми я слышала голос самого Макса. Дело совсем не в том, что сложно писать о любви, когда у самой сердце опутано липкими нитями паутины неизвестности и неуверенности.

Я пинаю камешек, лежащий на пути, и он улетает с моего пути, как мне кажется, с облегчением. Руки беспокойно одергивают край длинной футболки, а глаза скачут туда-сюда по улице – от дома к кафе, от дерева к мусорному ящику, от машины к цветку. Что угодно, и даже всё что угодно, лишь бы не думать о той сцене. Лишь бы не признаться себе, что, когда Джед на мотоцикле врезался в скамейку, на которой сидела Вероника, Макс за плечами Джеда превратился в Антона.

Я ускоряю шаг в надежде сбежать от воспоминаний, но они догоняют меня, настигают, рокоча мощным двигателем, блестя хромом, дурманя запахом горячей резины колёс. А ещё тогда как раз повсюду пахли цветущие яблони…

Я сижу под одной из них – раскидистые ветви дают отличную тень и немного прохлады. В моих руках увесистый томик детективов о комиссаре Мегрэ. Я читаю книгу взахлёб, не останавливаясь, не прерываясь, не отвлекаясь на посторонние звуки. Комиссар в шаге от разгадки очередного преступления, когда скамейка подо мной вздрагивает от удара.

– Крантец! Это полный блэкаут, бойцы! – слышу я мужской смеющийся голос и поднимаю глаза.

На меня из-за приподнятого визора мотоциклетного шлема смотрят ярко-голубые глаза. Их обладатель сидит верхом на байке, переднее колесо которого упирается в скамейку, на которой я и сижу. Мотоциклист затянут в мотоциклетный костюм и ботинки, один из которых стоит на земле, а второй – тоже упирается в скамейку. Байк отражает солнце каждой хромированной деталью, отчего на него даже больно смотреть, и я возвращаюсь к глазам, которые на загорелой коже лица кажутся небесными.

– Как тебя зовут, цветочек? – мотоциклист снимает шлем, и я вижу короткие светлые волосы, обветренную кожу и открытую улыбку.

Мужчина старше меня лет на пять, и я глазею на него, забыв про комиссара.

– Лиля, – мой голос слишком тихий, потому что я чувствую робость перед этим мотоциклистом, будто сошедшим с картинок рекламы Харли-Дэвидсона.

Он отточенным движением перебрасывает ногу через байк и ставит своего железного коня на подножку.

– Я знал, что в увольнении будет хорошо, но даже и подумать не мог, что на столько, – сообщает он между делом и садится рядом. – Пришвартуюсь к тебе, не против?

От него пахнет бензином, железом и морем, и я с удовольствием втягиваю в себя этот странный запах, не понимая, как это может нравится. Запахи слишком мужские, и видимо именно это делает их такими приятными для меня.

По его речи, загару и обветренному лицу я понимаю, что он моряк. Ничего необычного для нашего южного портового городка, но я все равно испытываю волнение от этого мужчины, который покоряет моря и океаны, а сейчас сидит совсем близко и задевает мотоциклетной курткой мой локоть. Он смотрит на меня с восхищением, как на русалку, и я невольно начинаю дышать грудью глубже и прикрываю глаза, поглядывая на него из-под ресниц.

– Тебя бы да ко мне в люльку… – мечтательно шепчет мужчина, и я глупо улыбаюсь в ответ, переспрашивая:

– Куда?

Он мотает головой, как будто сказал что-то неважное, и берет мою ладонь в свою – широкую и шершавую.

– Разрешите представиться, – его голос мёдом льётся прямо мне в сердце. – Старпом Антон Зотов.

– Старпом? – повторяю я, утопая в его глазах.

Мне на самом деле не важно, что это значит, но я говорю, чтобы просто говорить.

– Старший помощник командира, – поясняет Антон, приосаниваясь. – Лайба на приколе, личный состав в увольнении.

– Лайба? – я чувствую себя попугайчиком и начинаю смеяться, смущенно прикрывая рот свободной рукой.

– Корабль, – мужчина улыбается ещё шире, наблюдая за мной.

Я поворачиваюсь к нему всем телом, и томик детективных историй падает на землю. Антон легко наклоняется и поднимает его.

– Комиссар Мегрэ, – читает он на обложке. – Так вот кто был моим соперником за твоё внимание.

Мужчина прячет книгу за своей спиной, тем самым заставляя комиссара признать своё полное поражение. Я кокетливо заправляю прядь за ухо и с улыбкой замечаю:

– Книге довольно сложно соперничать с человеком… на мотоцикле.

Он смеётся – громко и задорно – откидывая голову назад, и я замечаю кусочек татуировки, выглядывающий из-за ворота куртки. Я смотрю на его загорелую шею, на темный завиток рисунка, на широкие плечи и чувствую, как меня заполняет восторженность. Мне хочется стать такой же, как он, – легкой, веселой, спонтанной. На секунду я задумываюсь о том, что присваиваю Антону качества характера всего лишь по одной короткой встрече, но я быстро забываю об этом, когда он снова смотрит на меня искрящимися от смеха голубыми глазами. И я, как бледный мотылёк, старательно спешу на встречу его яркости, беззаботности и ребячливости.

И, как тот самый мотылёк, изрядно опаляю свои крылья.

Я по-прежнему иду по утренней улочке, глядя себе под ноги и в то же время глядя в своё прошлое. Мне не удаётся скрыться от своих воспоминаний, и мне даже чудится вновь тот странный запах моряка. Бензин, железо, море. Я качаю головой, растревоженная роем мыслей. Я знаю, что мне нужно успокоиться, нужно пустить своё сознание в более мирное русло, нужно оседлать свои эмоции. Но я не знаю, как.

Отчасти мне даже хочется плавать в этом буйстве чувств и воспоминаний, перескакивая от восторга к отчаянию, от радости к печали, от любви к ненависти. Мое сердце бьется, как сумасшедшее, разгоняясь от картинок прошлого – тех голубых глаз, нашего удовольствия, моих надежд. В этот момент я существую одновременно в прошлом и настоящем и поэтому не замечаю неровность тротуара. Носок босоножек цепляется за него, и я лечу вперёд, врезаясь в чьё-то тело. Чьи-то руки ловят меня и ставят на ноги. Я опираюсь ладонями на чей-то сгиб локтя и поднимаю глаза вверх.

– И снова блэкаут, цветочек.

Глава 12

Он смотрит на меня сверху вниз всё теми же ярко-голубыми глазами. Я вижу белые линии морщинок на его загорелом лице. Я вижу легкую щетину и усталость во взгляде. Замечаю кусочек татуировки, выглядывающий из ворота футболки – и я знаю, что там изображена летящая птица, альбатрос. И мне не нужно переспрашивать «Блэкаут?», потому что я знаю, что это полное обесточивание корабля и что это – метафора впечатления, которое я произвожу на Антона.

Я смотрю на него во все глаза и не верю в происходящее. Конечно, я миллион раз представляла себе нашу встречу. В моих фантазиях на мне было сногсшибательное платье, безупречный мейкап и причёска. Возможно, я бы шла под руку со своим мужем. Может я была бы в положении? О да. Красивая, цветущая, заставляющая других оборачиваться себе в след. Антон бы наверное не рискнул подойти. Или рискнул бы? Я бы сказала пару остроумных, но хлестких фраз – таких, чтобы он понял, что навеки потерял меня, чтобы он испытал тоску и разочарование в собственной жизни. Чтобы осознал весь масштаб своей ошибки.

Но вместо этого на мне старая футболка с растянутым воротом и джинсы не первой свежести. Ни мейкапа, ни причёски, ни мужа, ни хлестких фраз наготове. Зато Антон…

Конечно, он уже не тот парень, что вскружил мне голову за минуту. Нет, теперь он возмужал, стал крепче даже на вид. Стал увереннее, независимее, насмешливее – так мне кажется из-за его позы и выражения лица. На нем футболка и летние штаны без единой складки. И от него пахнет свежестью. Никакого бензина, железа и моря. Этот его новый запах вызывает во мне чувство недоумения – от него пахнет так, будто он не с корабля, а… А из дома. Из квартиры, где у него живёт кто-то, кто стирает его вещи с кондиционером для белья, придающим свежесть, и кто потом все это гладит.

Догадки проносятся в моей голове одна за одной, пока я смотрю в его все ещё небесные глаза и с силой сжимаю его предплечье.

– Ты в порядке, цветочек? – его глаза насмешливо смотрят на меня, как будто считывая все мои мысли.

– Ты изменился, – сообщаю я, игнорируя его вопрос.

Я разжимаю ладонь и отпускаю его руку. Делаю необходимый мне сейчас шаг назад, но продолжаю рассматривать Антона. Он в ответ на мои слова недовольно морщится.

– Я на гражданке, – говорит он, отводя глаза в сторону. – Теперь море для меня на замке.

В его голосе мне слышится обреченность неизлечимо больного, и я осторожно спрашиваю:

– Что-то случилось?

Антон прошивает меня взглядом, в котором боль и насмешка смешаны в одно неприятное целое, и отвечает:

– Случилось.

Он смотрит на меня с вызовом, ожидая других вопросов, но я не чувствую в себе достаточно смелости для них и спрашиваю совершенно другое.

– А что ты делаешь здесь? В такую рань.

– Вышел за хлебом, – лицо Антона на секунду искажается презрением к такому земному событию, не существующему на кораблях.

Я киваю, не зная, что ещё сказать. Близость и легкость наших отношений уплыли уже давно, пять лет назад. Но осталась тревожная недосказанность – кривая запятая, не дающая чувства завершенности. Мы оба все ещё стоим, не уходим. Оба понимаем, что для твёрдой точки нужно что-то… какое-то действие, какая-то фраза. Но ни Антон, ни я не можем найти это «что-то».

Я переношу вес тела с одной ноги на другую, покачиваясь, будто собираюсь идти, и решаю, что надо выбросить глупости из головы. Недосказанность между нами – что ж, может, она и есть, но так же между нами лежат наши поступки, и вот о них-то я и вспоминаю. Антон ведь бросил меня, уплыл. Предал? Долгое время я именно так и считала. Сейчас же я знаю, что он другой, он не для этой «гражданской» жизни. Не для меня. И лучше всего сейчас нам распрощаться и пойти по своим делам.

Определившись, я чуть улыбаюсь и говорю:

– Ладно, мне пора идти, – я делаю паузу и предоставляю Антону возможность что-то сказать, но он молчит. – Пока.

Я киваю ему на прощанье и обхожу его по полукругу. Он следит взглядом за моими передвижениями и, как только я оказываюсь у него за спиной, разворачивается за мной.

– Лиля?

Я резко оборачиваюсь и останавливаюсь. Сердце бьется сильнее, потому что мне кажется, что сейчас он скажет что-то важное.

– Да?

– Как… Как Тимур?

Мои глаза удивленно распахиваются. Я и не предполагала, что Антон помнит имя сына, не предполагала, что он может спросить о нем. «Он ведь нас бросил, уплыл», – повторяю я про себя. Мне хочется сказать что-то обидное и грубое, хочется задеть его. «Какое ты имеешь право спрашивать о нем?», «С чего это ты вдруг о нем вспомнил, впервые за пять лет?», «Какая тебе разница, как там Тимур? Ты ему никто!». Слова почти вырываются из моего рта, когда я замечаю затаенную надежду в глазах Антона. Он правда хочет знать, хочет, чтобы я ответила нормально.

Меня прошибает холодный пот, когда я складываю дважды два – Антон на гражданке и интересуется сыном. Он хочет наладить с ним контакт? Хочет стать частью его жизни? Частью моей жизни?

Я складываю руки на груди, отгораживаясь от мужчины единственным доступным мне сейчас способом, и заодно внушаю себе, что я бегу впереди паровоза и придумываю то, чего нет. «Ну, так я же писатель» – оправдываюсь я перед самой собой и решаю не делать из мухи слона.

– С Тимуром всё хорошо, – ровным голосом отвечаю я и добавляю. – На хоккей начал ходить.

Антон улыбается широко и счастливо впервые за этот разговор. Его лицо преображается так явно, что я невольно любуюсь им – таким он и был тогда, в нашу первую встречу, таким и покорил мое сердце. Отголосок прошлого звучит в моей душе давно забытой мелодией, и на сотую долю секунды мне хочется, чтобы Антон обнял меня, прижал к себе крепко-крепко и сказал, что это был просто сон, что он со мной, что он с нами, что мы вместе будем растить сына. И я неосознанно улыбаюсь ему в ответ такой же открытой улыбкой.

– Вы всё там же живёте?

Этот вопрос разрушает мою иллюзию так же легко, как молоток – стеклянную лампу. Улыбка сползает с моих губ, я непроизвольно делаю шаг назад. Теперь уже точно его любопытство имеет определенную цель, и я сбивчиво спрашиваю, чтобы знать наверняка:

– Зачем?.. Что ты?..

Антон громко вздыхает и потирает переносицу. Этот жест я вижу у него впервые и не знаю точно, как его интерпретировать.

– Понимаешь, – начинает он глухо. – Я так накосячил… с вами обоими.

Я мотаю головой, не желая слышать продолжение. Антон говорит то, что я и предполагала, и мои ноги начинают гореть от желания сбежать подальше отсюда.

– Я бы хотел всё исправить. Извиниться. Начать заново, – он напряжённо смотрит на меня, считывая мои эмоции, которые я не в состоянии скрыть от него.

– Ты хочешь… что? – потрясённо переспрашиваю я.

Пусть я и предполагала это, но, услышав о его намерениях из его же собственных уст, сбиваюсь с ритма дыхания, сбиваюсь с мыслей, сбиваюсь с курса. Мне хочется убежать и – совершенно иррационально – хочется остаться. Не для того, чтобы послушать, как Антон заливается соловьем, а для того, чтобы осознать весь масштаб катастрофы. И я намеренно вновь напоминаю себе «он нас бросил!», чтобы удивление сменилось злостью, которая поможет мне выстоять в этом раунде против него.

– Начать всё заново, – вновь произносит это Антон. – Послушай, цветочек, я повторюсь. Да, я накосячил…

Последнее слово бензином заливает мой внутренний огонёк злости, и я с силой сжимаю руки в кулаки, чувствуя, как эмоции разгораются и требуют выхода.

– Накосячил? – мой вопрос сочится сарказмом. – То, что ты сделал, называется «предательство».

Антон молча кивает, принимая мое обвинение, и делает шаг ближе.

– Но я изменился, ты сама это сказала, – говорит он чуть тише.

– Я имела ввиду, что ты постарел, – презрительно фыркаю я и отворачиваюсь, не умея врать в лицо.

Конечно, он изменился! Все моряки так меняются – становятся крепче, увереннее, мужественнее. От его былой ребячливости и легкости, которые вскружили мне голову пять лет назад, мало что осталось. Теперь Антон превратился в настоящего мужчину, от которого веет силой и выдержанностью, чем-то таким, что заставляет первобытные женские инстинкты встать в стойку, потому что на радаре – идеальный ОН. Тот самый, кто защитит и согреет, кто завоюет и подчинит, кто добудет шкуру мамонта и даст потомство.

Проблема заключается только в том, что своим инстинктам я верить не могу. Они сбоят, откликаясь на его внешний вид, вместо того, чтобы почуять гнилую сердевинку, которую отчетливо вижу я. Он бросил меня, точнее даже нас – меня и сына – потому что море в его душе всегда на первом месте. Или потому что отвечать за свои поступки для него – слишком скучное занятие? Так или иначе Антон может смело отправляться к сиренам или медузам горгонам. Пусть перед ними он красуется, как павлин, пусть с ними он начинает «все сначала». А меня пусть оставит в покое. Я теперь с Максом.

– Почему ты упираешься? – напрямую задаёт мне вопрос Антон и окатывает всю меня своим напряженным взглядом. – Ты же помнишь, как хорошо нам было.

Он делает резкий шаг ко мне, сжимает рукой мой подбородок и дергает его вверх, чтобы я смотрела ему прямо в глаза. В те самые глаза, в которых когда-то сладострастно тонула. Сейчас они уже не так действуют на меня, напоминая не только удовольствие, но и боль.

Оба моих кулака врезаются в его грудь. Я хочу попасть в его солнечное сплетение, но бью мимо, и он ничего не замечает.

– Ты же помнишь? – голос Антона становится чуть ниже, пытаясь подчинить меня себе, прогнуть, продавить.

Он ещё раз резко шагает ко мне, впечатывая мою спину в стену здания и прижимаясь всем своим крепким телом ко мне, не давая места для манёвра моих кулаков.

С моих губ срывается еле слышный вздох – конечно, от неожиданности его движений, а не от растёкшегося по телу жара. Совсем не от его близости, не от желания покориться ему и уж точно не от желания ответить, что я помню.

– Помнишь, – через мгновение отвечает он сам и склоняется ближе к моему лицу. – Так почему ты упираешься?

Я зажата в его стальных объятьях, мои глаза прикованы к его, я вдыхаю воздух, который выдыхает он, и всё это вместе меня и пугает, и раздражает.

– Отвали, – шиплю ему в лицо и резко сгибаю колено.

Изо рта Антона вылетает грубое ругательство, и он отшатывается от меня, сгибаясь пополам.

Я со странным удовольствием нечестного победителя смотрю на него сверху вниз и отлипаю от стены здания.

– Пошёл ты, – ядовито добавляю я и пячусь от мужчины назад. – Не нужно никаких «заново». Забудь. Выбрось это из головы. Откуда вообще эта бредовая идея, мы же просто столкнулись на улице! – в сердцах восклицаю я.

– Не просто, – тихо возражает Антон, медленно выпрямляясь, но не делая ни шага в мою сторону.

Я замираю на месте, вспоминая, как уже видела пару раз проносящийся мимо хромированный мотоцикл. Он говорит об этом? Он… он следил за мной?

– Полный блэкаут, – шепчу себе под нос я и, круто развернувшись на пятках, уношусь прочь так быстро, как только могу.

Ветер бросает мне в спину легкий смешок, но я заставляю себя поверить, что это обман слуха.