Текст книги "Скажи ее имя"

Автор книги: Франсиско Голдман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

В маленьком мексиканском городишке, где все всех знают и крайне важно быть мачо, один политик уводит у другого жену, возразил я, так не думаешь ли ты, что это навредило его политической карьере?

Да брось ты, ответила она, ради бога, верни назад свою жену и ребенка, и, если очень нужно, пойди да соблазни жену какого-нибудь другого политика. У каждой медали две стороны. Как обычно. Но нет оправданий тому, кто отказался от такой дочери, как Аура, прокричала в трубку Гус.

Потом я сидел с закрытыми глазами, прислонившись к решетчатой шторке автобусного окна, пока не задремал, впав в состояние полусна, когда кажется, что ты едешь в долгое путешествие на поезде из кинофильма «Доктор Живаго», через глухую, опасную сибирскую тайгу, кишащую воющими от голода волками, жутко напугавшими меня, когда я впервые смотрел этот фильм в детстве с родителями. Хуанита похожа на темный дремучий лес, подумал я, или мне это приснилось; но мысль была настолько ясной, словно кто-то произнес ее по буквам. Она лес, но она еще и мать леса, его королева, его великий охотник, волшебник, который его заколдовал. Она и волки, и медведи, и рыба в реках. Но она и дятел, обитающий в этом лесу, разбивающий черепа и поедающий воспоминания, будто личинки. Я в ловушке внутри этого леса, чем больше времени я здесь провожу, тем хуже помню, кем был раньше, очень скоро дятлу нечего будет клевать. А Аура? Она тоже заключена в этой чаще? Я никогда не узнаю, это еще один закон леса.

Я был в автобусе, примерно в часе езды от Мехико, когда Джонни переслал мне еще одно письмо, только что пришедшее ему от Хуаниты:

Достопочтенный адвокат Сильверман,

в ответ на ваш, заблаговременный запрос, сообщаю вам, что у меня нет возражений против присутствия Фрэнка в квартире в течение еще одной недели, вплоть до той даты, что вы указали, однако крайне важно, чтобы он осознал, что после этой даты я полностью и безусловно вступлю в права владения моим домом.

Только спустя почти два года, копаясь в старой почте, я нашел это письмо и еще одно, отправленное в те же дни. Должно быть, я тогда попросил Джонни послать Хуаните еще и это сообщение, и он поставил меня в копию:

Дорогая Хуанита,

внимательно перечитав ваше предыдущее письмо о Фрэнке, я обнаружил, что упустил кое-что очень важное. Фрэнк попросил меня узнать у вас, не могли ли бы вы дать ему немного пепла Ауры, чтобы он смог забрать его с собой в Бруклин. Простите меня за прямоту, но я просто не представляю, как еще можно попросить о такой вещи.

Позже мне рассказали, что через два дня после похорон, когда я позвонил Хуаните и сообщил, что собираюсь заехать, она сказала всем, кто в тот момент был с ней, что нужно спрятать прах Ауры, потому что я собираюсь забрать его. Обезумевшая от горя мать – жалость пронзила мое негодующее сердце, чего бы эта жалость ни стоила.

* * *

Старик-портной сказал мне, что Ауре не понравилось бы, облачи я свою тоску в плотный черный шерстяной костюм, и предложил взамен темно-серый. Когда Чучо, наш самый любимый охранник в доме в Эскандоне, пятидесятилетний коренастый мужчина с добрыми, почти женскими глазами, впервые увидел меня после смерти Ауры, то вышел из охранной будки и сказал:

Смирение, сеньор, смирение.

В первый понедельник после нашего отпуска, как мы и договаривались, приехал плотник, чтобы установить новые красивые книжные полки. Со смерти Ауры прошло двенадцать дней. Плотник жил на окраине города и, несмотря на пролетарское происхождение, обладал рыжеватыми волосами и яркими голубыми глазами на грубом лице. Как-то раз, приехав утром замерять стены, он застал нас с Аурой в тяжелейшем похмелье после ночи, проведенной в барах, и прочел нам назидательную родительскую лекцию о собственном подростковом алкоголизме и о том, как он раз и навсегда бросил пить, едва став отцом. Теперь я рассказал ему об Ауре. После продолжительного молчания он положил на стол газету, которую держал в руках – один из таблоидов с большим разделом о преступности, – и открыл ее на статье о женщине из Поланко, сбитой насмерть машиной. В газете была ее фотография: женщина в голубом платье лежала лицом вниз на асфальте, раскинув руки в стороны, а из разбитого затылка сочилась кровь.

Плотник сказал: посмотри на эту женщину – машина сбила ее и она умерла, мать двух маленьких детей. Такое может случиться с кем угодно, Франсиско. И такие вещи происходят каждый день.

Три мудрых мужа: портной, плотник и охранник. В эти первые дни и недели после смерти Ауры их слова, обращенные ко мне, казались самыми здравыми.

Темно-серый вместо черного.

Смирение, сеньор. Смирение.

Такое случается каждый день.

Ну что ж, по крайней мере портного я послушался.

* * *

17 января 2009 года в Бруклине, штат Нью-Йорк, не родилась наша дочь Наталия. Как я провел этот день? Я даже не вспомнил, что это за день, до позднего вечера. Я перевязал ухо, которое, заживая, все сильнее напоминало разодранное ухо профессионального боксера. Немного поработал. Вышел на прогулку. Хотел было зайти в церковь, посидеть и в тишине подумать о Наталии и Ауре, но не стал.

Вскоре, возвращаясь из ресторана одним холодным, туманным вечером, я увидел, как улыбка Ауры засияла мне в свете уличных фонарей сквозь голые мокрые ветки дерева в конце нашего квартала. Она улыбалась мне так, как улыбалась спустя несколько ночей после смерти, плывя в шаре лунного света над Сокало. Мое неверие растворилось в счастье и восхищении, и я стоял на тротуаре, широко улыбаясь ей в ответ, согреваемый изнутри любовью. Я подошел к дереву, положил руки на ствол и поцеловал его.

Мне показалось вполне естественным, что Аура выбрала соседнее дерево, самое большое в нашем квартале – раскидистый серебристый клен, щеголявший летом пышной кроной, длинные, замысловато переплетенные сучья и ветки которого были сейчас обнажены, – чтобы поселиться в нем. Весной Аура ходила по улицам и фотографировала распустившимися цветы и молодые салатовые листики; она даже купила справочник деревьев северо-восточного региона, чтобы распознать все встречающиеся виды и выучить их названия. Следующие несколько дней, проходя по кварталу, я заставал Ауру в этом клене, ее улыбка и сияющие глаза светились сквозь его ветви, я чувствовал, как она счастлива видеть меня, и каждый раз останавливался, чтобы поцеловать ствол. Но однажды вечером я шел домой, голова была занята чем-то другим, я забыл посмотреть вверх, в ветки, и просто прошел мимо; в тот момент будто какая-то сила схватила меня за волосы и дернула назад. В полном замешательстве, получив по заслугам, я развернулся, подошел к дереву, извинился и поцеловал его. Интересно, что про мое странное поведение подумали соседи? Случилось так, что это дерево росло прямо перед особняком, в подвале которого жил дородный стареющий байкер с внушительными бицепсами и густой черной с проседью бородой. Интересно, что он подумает, если заметит, как я каждый день останавливаюсь у входа в его квартиру, чтобы поцеловаться с деревом? Я не боялся насилия, но представлял себе, как он выйдет и спросит: какого хрена ты тут делаешь? – и я задумался, что мне ему ответить. Словом, спустя примерно неделю после первого появления Ауры, если вокруг были люди, в окнах байкера горел свет или шторы были незадернуты, проходя мимо, я позволял себе лишь протянуть руку, погладить ствол, и прошептать: привет, mi amor. Как ты? Я люблю тебя. В те дни я чувствовал непривычную эмоциональную раскрепощенность, что-то сродни счастью. Может, я начал сходить с ума? На самом деле Ауры нет в этом дереве, говорил я себе. Тем не менее однажды холодной ночью я проснулся в три часа и вспомнил, что сегодня ни разу не поприветствовал дерево. Я выпрыгнул из постели, натянул куртку прямо поверх пижамы, надел шлепанцы и выскочил на улицу. Лил ледяной дождь. Тротуар был покрыт скользкой коркой, и я вспомнил, что Аура так и не научилась ходить по обледеневшим мостовым, ее ноги разъезжались и скользили, а я дразнил ее, говоря, что она похожа на Бемби на замерзшей глади пруда. Клен Ауры никогда не выглядел более красивым, чем в ту ночь, он переливался и сверкал, словно какой-то чародей окатил его алмазной пылью и светом звезд.

Франсиско, сказала она, я выходила замуж не для того, чтобы скучать одной внутри дерева.

Конечно нет, mi amor! – я обхватил ствол руками и прижал губы к грубой, замерзшей коре.

Мое ухо зажило; казалось, Аура спустилась с дерева в середине той ночи, чтобы излечить меня волшебным поцелуем, или мне помог ее лечебный шампунь. Во всяком случае, ухо выглядело даже более гладким и молодым, чем неповрежденное, словно покрытое новым слоем нежной детской кожи, за исключением зарубцевавшихся, еле заметных мелких шрамов по краю ушной раковины. Мне сразу вспомнились большие красивые уши Ауры, и я подумал, что к этому моменту уже родилась бы Наталия, тоже с большими красивыми детскими ушками.

Спустя пару дней из страховой компании девочки-подростка, сбившей меня на машине, пришел чек на семнадцать тысяч шестьсот двенадцать долларов.

29 января я проснулся перед рассветом и обнаружил рядом с собой Ауру: растянувшись на нашей кровати, она была почти невидима, чуть светлее окружавшей меня темноты, но это был ее силуэт. Я сплю? Это тоска? Или это из-за книги, которую я читал весь предыдущий вечер, написанной психиатром, изучавшим выживших в смертельно опасных ситуациях. То, что я испытал после аварии, соответствовало рассказам других очевидцев, некоторые детали многократно повторялись в их показаниях, некоторые пересекались с моим собственным опытом, все это делало довольно убедительным предположение психиатра о существовании мира духов, параллельного нашему миру. Возможно, книжка и была вздором, но наводила на размышления.

Ты пришла из того дерева? – спросил я Ауру.

Нет, сказала она. Mi amor, это игра воображения. Бедняжка. Она засмеялась. Зачем мне жить в дереве в разгар зимы?

Значит, это тоже мое воображение?

Нет, это действительно я. Конечно нет.

Аура, ты клянешься?

Да, mi amor, это я.

Я не понимаю. Если ты можешь приходить ко мне, как сейчас, то почему не приходишь? Мне так одиноко без тебя.

Нам нельзя приходить так часто, сказала она. Если я все время буду рядом, то превращусь в привидение, а я не хочу становиться привидением. Они страдают.

Разумно, сказал я. И действительно подумал, что это разумно.

Мне столько всего нужно было у нее спросить. Только представьте себе. Но прежде чем я успел что-либо произнести, Аура сказала: Фрэнк, я пришла сегодня, потому что мне нужно, чтобы ты кое-что сделал для меня. Я хочу, чтобы ты полетел в Париж и нашел мою маму.

Твоя мама в Париже?

Но Аура исчезла, растворилась в воздухе, растаяла в свете прохладного раннего утра.

Я немедленно написал Браси и попросил его выяснить, не в Париже ли мать Ауры. Он ответил мне в тот же самый день, уверив меня, что мать Ауры в Мехико. Этим утром он видел ее в Национальном университете.

22

В недели после несчастного случая я читал один новый роман: он был представлен как книга об и сентября, ужас тех событий и их катастрофические последствия становятся причиной расставания главного героя и его потрясенной жены, которая, оставив мужа в Нью-Йорке, уезжает с ребенком в Европу. Это книга об одиночестве, она повествует о депрессии героя, но ближе к концу, когда ему удается вернуть жену и ребенка, в его жизни появляется просвет. Они едут в отпуск на тропическое побережье, где герой увлекается бодисерфингом и пытается уговорить жену последовать его примеру. Он уверяет, что это несложно. Когда грозная волна надвигается на него, он говорит: «Вот так… просто оттолкнись», – поднимает руки, опускает голову и ловит волну, выныривая далеко от берега в абсолютном восторге. Но жена не двигается с места. Ей совершенно наплевать на бодисерфинг. Когда он уговаривает ее поймать следующую волну, она отвечает, что предпочитает просто купаться, и преспокойно уплывает от него на спине.

Какое жуткое, кошмарное совпадение. Догадывался ли автор? Когда он написал, что жена отказалась от предложения мужа и уплыла, понимал ли он, что спас героине жизнь?

Невыносимо думать, что ответ на этот вопрос «да».

23

Во время свадьбы мы положили на каждый столик одноразовую фотокамеру, но затем оставили все собранные мыльницы в нашей квартире в Эскандоне, они хранились в пластиковом мусорном мешке. Только спустя несколько недель после смерти Ауры я наконец-то сподобился донести их, всего около пятнадцати штук, до фотоателье в Мехико. Я был удивлен, сколько личных и трогательных наших с Аурой портретов оказалось среди почти двух сотен фотографий. Вот мы целуемся, шепчемся за столиком, вот стоим в тени в стороне от всех, прижавшись друг к другу. Казалось, в компанию гостей затесались частные детективы, следившие за нами и собиравшие улики. Каким-то образом эти снимки оказались более интимными, чем сделанные профессиональным свадебным фотографом. Среди этих карточек, отснятых шпионами с одноразовыми камерами, не было ни одной, на которой мне не понравилось бы выражение наших лиц. Меня заворожил снимок, сделанный ближе к концу праздника: Аура стоит спиной к объективу, в ее руках белые свадебные туфли на платформе, она напоминает спортсмена, покидающего поле, обнаженные ступни видны из-под подола, после стольких часов в танце на ее стертых до волдырей ногах видна краска со стелек и даже кровь. Оказалось, что зоркий глаз и быстрая рука, которым довелось поймать мелькнувшую обнаженную ступню Ауры, принадлежали не какому-то везучему любителю, а нашей приятельнице Пии, фотографу, чьи работы выставляются по всему миру. Черно-белая фотография с обложки нашего приглашения на свадьбу – тоже ее работа: приглашения были подарком Пии и ее мужа Гонсало, они сделали этот кадр неподалеку от своего дома на Монмартре. На нем запечатлена Аура от пояса и ниже в зимнем пальто и сапогах, моя нога слева и нежное соприкосновение рук посередине, но соль фотографии в нашей взявшейся за руки яркой тени, падающей на залитые солнцем булыжники мостовой.

Мы начали поиски католического священника, который мог бы провести свадебный обряд, всего за три месяца до свадьбы. Матери Ауры этого очень хотелось, и я думал, что моя мама тоже была бы рада. Прежде всего я стремился умилостивить Хуаниту. Подготовка к свадьбе постепенно вышла из-под контроля. Было много напряженных разговоров о деньгах, разногласий, особенно между Аурой и матерью, которая представляла себе все иначе. Эта свадьба бетонной плитой легла в основание моего долга банку. В той или иной степени мы с Хуанитой разделили расходы. Она пригласила около ста гостей, членов семьи, знакомых и коллег со всей Мексики, мы с Аурой позвали около шестидесяти друзей. В результате набралось более двух сотен человек. Наши организаторы, команда из Сан-Мигель-де-Альенде, устраивавшая свадьбы для иностранцев, заваливали нас идеями, которые, несомненно, подошли бы для обычных праздников и которые мы вынуждены были безжалостно отклонять, стараясь при этом не навести их и Хуаниту на мысль, что я просто не могу себе этого позволить. Нет, мы не хотим, чтобы на нашей свадьбе играли музыканты, которых они всегда нанимают; мы хотим нанять знакомого диджея из Мехико. Мы не хотим фонтаны огня, мексиканский танец с сомбреро или фейерверки. Да, мы хотим живого ослика с бутылями текилы, пристегнутыми к седлу. Да мы хотим, чтобы внутри тента висели вырезанные из бумаги плакаты «Аура и Фрэнк». Это была идея Хуаниты – заказать еще один плакат «Да здравствуют „Ред Сокс“», в память о моем отце. Да, мы хотим мариачи^[42] после церемонии и в конце вечеринки. Мы хотим, чтобы текилы хватило до рассвета. Я сказал Ауре, что хочу, чтобы наша свадьба была похожа на кульминационную сцену сельского праздника из «Дикой банды»^[43], за вычетом резни. Я дразнил ее, что мы с моими шаферами Саки и Гонсало приедем на свадебную церемонию на лошадях, одетые в традиционные мексиканские наряды, как Стив Мартин, Чеви Чейз и Мартин Шорт в фильме «Три амиго».

Найти священника, готового и желающего нас обвенчать, оказалось намного сложнее, чем мы ожидали. Обычно мексиканские пары договариваются со священником как минимум за год до свадьбы: предполагается, что они должны прослушать подготовительный курс, а уже потом священник проведет обряд бракосочетания в церкви. Ничто из этого не входило в наши планы. Неужели мы не сможем найти покладистого священника-левака? Аура знала, что на юге города есть монастырь и католическая школа Доминиканского ордена, который активно помогал беднякам из окрестностей и штата Чьяпас и поэтому неофициально сотрудничал с университетом, что позволило ей назначить встречу. Администрация школы располагалась в открытой галерее, окружавшей зацементированный внутренний дворик. Священник, пришедший на встречу с нами, был больше похож на тренера школьной футбольной команды: широкоплечий мужчина в ветровке и джинсах, аккуратно причесанные седые волосы, очки в серебристой оправе. Он оказался французом, его звали падре Жак. Он сидел на краю регистрационной стойки со скрещенными на груди руками, в то время как мы, будто школьники, устроились напротив на пластиковых стульях. Мы объяснили, зачем пришли: мы просили его приехать в Атотонилько, деревню с древним католическим храмом недалеко от Сан-Мигель-де-Альенде, 20 августа и обвенчать нас. Но обряд должен был состояться не в церкви, а в парке старинной отреставрированной гасиенды, которую мы сняли специально для этого; если в данных обстоятельствах он не готов провести всю мессу – вообще-то, нам не хотелось брачной мессы, – то мы будем признательны, если он просто благословит нас. Разумеется, мы оплатим все транспортные расходы и его услуги.

Аура получила традиционное католическое воспитание: воскресная школа, уроки катехизиса, первое причастие; в младенчестве меня покрестили и конфирмовали. Мы признались, что делаем это в основном для матерей. Казалось, падре Жак нас понял и не стал расспрашивать подробнее. Но у него самого было что нам сказать. Его испанский, хоть он и владел им в совершенстве, звучал как французский, его напряженный рот выдавал в нем возбужденного франкофона, подбородок воинственно торчал вперед. Он потребовал от нас шесть недель подготовительных занятий. У нас еще было время. Господь показывает свое единство с нами через таинство брака – так начался урок. Святое таинство до самой смерти, я отчетливо помню эти слова. Брак, как и все прочие таинства, понимается как подготовка к последнему таинству – таинству смерти – и последующей жизни вечной; это было главным смыслом его речи. Он говорил о подготовке наших детей и детей наших детей к спасению и жизни вечной. Он говорил и говорил, многократно повторяя слова «Господь», «смерть» и «спасение» во всех мыслимых сочетаниях, все сильнее возбуждаясь. Почему-то его пламенная речь заставила меня почувствовать себя Вуди Алленом в «Энни Холл»: он сидит за ужином в День благодарения в семье протестантов и, когда они произносят молитву, превращается в хасида. Я кусал себя за щеки, чтобы не расхохотаться. Аура делала все возможное, чтобы выглядеть серьезной и внимательной, но я-то видел, как расширились ее глаза и поджались губы, а значит, и она еле сдерживала смех. Смерть, Господь, Смерть, Брак, Спасение, Святой Дух, Троица, говорил и говорил он. Благодарим вас, падре, да, мы понимаем, наш брак – это подготовка к спасению души. Но падре Жак все равно не мог обвенчать нас, он был занят в конце августа. Это невозможно. Но вам все равно нужно посетить подготовительные занятия! Выйдя на улицу, мы с Аурой привалились к беленым стенам и чуть не лопнули от смеха, ха-ха-ха. Невероятный священник! О mi amor, я так старалась не захохотать, я тоже, как уморительно он все время говорил о смерти! Хо-хо-хо.

Думаю, мы не сможем найти священника, который нас обвенчает, сказал я. Я готов сдаться. Аура ответила: да, я вообще уже не хочу никакого священника. Она даже не была уверена, что хочет свадьбу, не говоря уж о таком пышном празднике. Она по-прежнему утверждала, что была бы куда счастливее, если бы мы зарегистрировали брак в мэрии Нью-Йорка.

Как же вышло, что все мы, в том числе и Аура, так увлеклись? В итоге свадьба соответствовала представлениям и мечтам Хуаниты о свадьбе дочери, хотя некоторые ее ожидания, начиная с жениха, все же не оправдались. Праздник такого размаха она никогда не смогла бы себе позволить без моего участия, поэтому свадьба была еще одним способом доказать Хуаните мою любовь к Ауре. Однажды Хуанита схватила со стола мой смартфон, внимательно изучила и, подняв его высоко над головой, провозгласила, что на самом деле я не люблю Ауру так, как утверждаю, потому что тут нет ни одной ее фотографии. У этой модели смартфона не было фотокамеры, и мне не пришло в голову отправить на него фотографии с компьютера. Я помню, что даже восхитился тогда дедуктивными способностями Хуаниты, умудрившейся найти изъян в моей любви, которую я всегда с такой гордостью всем демонстрировал, ей словно удалось найти маленькую оплошность, допущенную преступником в идеально продуманном преступлении. Планирование свадьбы пагубно влияло на нервную систему Ауры, но отступать было некуда, и она часами сидела за ноутбуком, обновляя и заполняя наш свадебный сайт. Она записывала диски с музыкой, которая, как ей казалось, могла играть перед церемонией; это были преимущественно испанские сладкоголосые поп-исполнительницы ее юности, вроде Jeanette и Месапо, способные пробудить детские мечты о свадьбе и замужестве. Планирование посадочных мест, рисование одной схемы за другой, обсуждение, почему этот человек или пара должны или, наоборот, не могут оказаться за одним столом, превратили обычный сбор сплетен в настольную игру.

Мы с Аурой прекрасно понимали, для чего заключаем брак; это не было романтическим порывом, как в случае моей первой женитьбы – тогда мне было чуть за двадцать. Мы прекрасно понимали, что можно чувствовать себя семьей и без официальных церемоний. Будь мы с Аурой радикально настроенной богемой, соберись мы создать семью в Берлине или в другом подобном месте, мы вообще отказались бы от свадьбы. Но у нас были совершенно прагматичные мотивы. Во-первых, получение американского гражданства для Ауры. Во-вторых, свадьба стала для нас актом демонстрации-признания-празднования с семьей и друзьями. Я нашел свою вторую половину. Мы нашли себя друг в друге. Так давай соединимся всеми возможными способами, в том числе сочетаемся браком. Давай родим детей.

Наш толстый кожаный альбом со свадебными фотографиями. Наталия будет с такой любовью листать его в детстве, в отрочестве, в мятежной юности: ты только посмотри на маму рядом с этим маленьким осликом в соломенном сомбреро, смеющуюся, ветер кидает волосы ей в лицо – да, она очень красива, – бутылка текилы в руках, бретелька свадебного платья соскользнула с плеча, обнажив ее позорную татуировку, с которой она щеголяла вплоть до моего рождения, пока не свела ее, чтобы не показывать всему свету каждый раз, когда нужно было приложить меня к груди. А вот мама с открытым от удивления ртом взирает на папочку, разрезающего мачете свадебный торт! Тетя Фабис и тетя Лида бросают в маму лепестки роз, а мама смеется и прыгает, раскинув руки так, что кажется, будто она летит. А это что? Фу-у-у, папочка выкрасил волосы! Точно вам говорю, они темнее, чем на других фотографиях тех времен. Мама его заставила. Она сказала: да-а-а, я заставила папочку покраситься. Видишь, отец был на все готов ради меня! Бедный, старый папуся. Мама хотела, чтобы он выглядел моложе, особенно в глазах друзей, коллег и дальних родственников Мамы Хуаниты. Это было еще до того, как мама вынудила Хуаниту вступить в общество Анонимных Алкоголиков, припугнув, что иначе не допустит ее до внуков. Мама Хуанита не берет в рот спиртного уже пятнадцать лет! Но она все равно издевается над моим папочкой, обращается с ним как с гигантским страусом-недоумком, правда, она высмеивает абсолютно всех, она веселая, я ее очень люблю; я обожаю уезжать к ней в Такско на каникулы! После того как мама написала свой знаменитый роман про мексиканку, вышедшую замуж за мозгоправа из французской психиатрической больницы, и изобрела «роботинки», они с папой выкупили у служанки Мамы Виолеты дом – эту историю я тоже слышала миллион раз.

Фото– и видеосъемка свадьбы были подарком от кузины Хуаниты. Но я не могу смотреть этот свадебный фильм. Вы, наверное, думаете, что мне хочется смотреть его снова и снова, поскольку это единственное имеющееся у меня видео с Аурой. Меня передергивало от стыда при виде этого фильма еще тогда, когда Аура была жива. Почему меня снимали гораздо больше, чем ее? Почему этот чертов оператор словно приклеился ко мне? Да потому что я выглядел так, будто только что волшебным образом прозрел и теперь дарил свою дурацкую растянутую улыбку всему миру. У меня не было ощущения, что я этого не заслужил, что случайно ухватил самый лакомый кусок – я искрился чистым восторгом. Но я был тем, кто задолго до встречи с Аурой потерял всякую надежду, что день подобный этому когда-нибудь придет, и на пленке это отлично видно. В моем брожении среди гостей, подобно неприкаянной собаке, с приклеенной широченной улыбкой было что-то неправильное, несуразное, даже унизительное.

На свадьбе не было никого из моей семьи. Примерно за девять дней до свадьбы мама упала и сломала бедро, и сестры остались ухаживать за ней. Но я испытал облегчение, что не нужно будет с ними общаться. Церемония проходила на маленьком островке посреди пруда в центре гасиенды, гости наблюдали за всем с лужайки. Проводивший бракосочетание судья был двадцатишестилетним юношей с детским личиком, гражданские церемонии он вел всего год. Пиа сделала фотографию одиноко шагающей Ауры – до того, как та подошла к ожидавшему ее отчиму, чтобы проделать остальной путь с ним под руку; она шла по лужайке к островку, лицо закрыто фатой, в руках сжат букет; клубящиеся черные облака над головой еще залиты светом солнца, они отбрасывают причудливые тени на тополя вокруг. Этот кадр, полный тревоги и одиночества, – самый последний в отснятой Пией пленке, блестящие струи, словно слезы или грозные следы когтей, рассекают правый дальний угол фотографии. Пошел дождь, морось с несильным ветром, и гости спрятались под навесом гасиенды, но к концу церемонии дождь перестал. Я произносил клятвы, улыбаясь и кивая как неваляшка. Аура же выглядела собранной, серьезной и слегка озадаченной. Мексиканская брачная церемония такая же длинная, как в былые времена, разве что не столь поэтичная. В ней нет ни одной западающей в душу фразы вроде «любить-уважать-хранить-и-защищать», хотя клятва номер четыре гласит, что мужчина, как главный источник мужества и силы, должен даровать женщине наряду с пропитанием и наставлением свою защиту. Женщина восхваляется за красоту, самопожертвование, сострадание и интуицию; она должна относиться к мужу, как говорится в клятве номер пять, с нежностью и уважением. После Аура пошутила: они могли бы свети эти клятвы до одной строчки и сэкономить массу времени, – и пропела низким голосом: истина господина в рабе его, а истина раба в господине.

Когда все закончилось, заиграли мариачи, и два паренька вывели на мокрый газон маленького, груженного текилой ослика. Мексиканцы бросились в натянутый на лужайке большой белый тент и сели, как захотели, проигнорировав выстраданный нами план рассадки. А когда наш модный диджей из Мехико поставил первый сет с Пересом Прадо и мелодиями в стиле техно-кумбия, то спровоцировал панический бег взрослого поколения, гостей со стороны Хуаниты, к своим автомобилям; обратно они примчались с дисками «Битлз» и «АББА». Сперва диджей пытался протестовать: тогда не говорите, что у вас на свадьбе играл ОКСО! – но в итоге ему пришлось весь вечер вставлять эти песни в свой плейлист. Танцы продолжались почти до самого рассвета. У мексиканских официантов есть традиция – напоить невесту и жениха до беспамятства, что, вероятнее всего, спасало в стране, где невеста была обязана хранить девственность до первой брачной ночи. Стоило отвернуться, как официант подливал мне текилы. У меня возникло ощущение, что меня преследуют. Когда мы с Аурой забирались в один из автобусов, отвозивших гостей назад в Сан-Мигель-де-Альенде, я с хохотом я упал навзничь прямо в грязь.

Один богатый приятель Хуаниты из Гвадалахары пожертвовал нам изрядное количество текилы. Мой друг, владеющий рестораном в Кондесе, помог купить вино по оптовой цене. И так далее. Так нам и удалось организовать шикарную свадьбу. Этот успех способствовал внешнему сплочению семьи, возникновению взаимного доверия и в какой-то степени, полагаю, усмирил материнскую тревогу Хуаниты. Пусть Аура и продолжала настаивать, что была бы счастлива не меньше, поженись мы в мэрии.

Какими мы должны стать после свадьбы? Должны ли как-то измениться? Мы были в некотором замешательстве, чувствовали скованность первые полтора дня нашего медового месяца, проведенного на уединенном эко-курорте в Наярите, где на побережье Тихого океана разводят морских черепах. Какое чудесное солнечное утро! Самое время заняться серьезными делами медового месяца – полежать в гамаках и почитать серьезную литературу! На второй день мы поехали кататься на лошадях. Моя лошадь понеслась галопом по берегу, не обращая никакого внимания на то, что я кричал и дергал за поводья. Так в нашу жизнь вернулось былое веселье: Аура развлекалась, изображая, как я беспомощно болтаюсь в седле, а конюх смотрел на нее и смеялся. Наша хижина стояла на берегу океана, вечерами она освещалась свечами или масляной лампой; на курорте не было электричества. Окрестности кишели голубыми крабами, и мы фотографировали их, приподнимая за гигантские, самурайские клешни. Чтобы поужинать, нужно было переплыть небольшую лагуну на маленькой весельной лодке. В столовой мы пили Маргариту и играли в скрэббл, используя как английские, так и испанские слова. Аура одновременно играла и читала книжку, лежавшую у нее на коленях. Остальные гости тоже старались не докучать друг другу, они производили впечатление рок-звезд или финансовых махинаторов средней руки на долгожданном отдыхе. Они никогда не снимали солнечные очки и бейсболки с надвинутыми на глаза козырьками, береглись от солнца. Морской прибой был мощным и коварным; вдоль отельного пляжа стояли знаки, запрещающие купание в океане. Но был бассейн, сконструированный так, что он казался естественной частью пляжа. Однако я все равно купался в океане, если это можно так назвать; я забегал достаточно далеко, чтобы поднырнуть под волну, затем разворачивался и мчался назад под натиском тяжелых, несущих мелкие камни волн. Служащий отеля наблюдал, как я выбираюсь из воды, с выражением крайнего неодобрения на лице. Он ткнул пальцем в запрещающий знак и закричал: здесь запрещено плавать, сеньор!