Текст книги "Книжник"
Автор книги: Франсин Риверс
Жанры:
Прочая религиозная литература
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
Эти сообщения весьма воодушевили Иерусалимскую церковь.
Однако не обошлось без неприятностей. В среду учеников вкралось лжеучение. По
возвращении в Антиохию Павел с Варнавой обнаружили, что вере и язычников, и иудеев
грозит опасность. Они отправились в Иерусалим, чтобы обсудить вопрос, успевший уже
внести разлад в отношения между братьями.
– Некоторые христиане из Иудеев учат, что язычники должны обрезаться, чтобы
спастись.
Все члены церковного совета в Иерусалиме были иудеи по рождению и соблюдали
Закон всю свою жизнь. Каждый был обрезан на восьмой день после появления на свет.
Каждый следовал установленной Богом системе жертвоприношений. Даже в свете распятия и
вознесения Христа нелегко было отринуть законы, на которых мы выросли.
– Это же печать завета!
– Ветхого завета! – возражал Павел. – Мы спасены благодатью. Если мы требуем от
этих язычников обрезываться, то возвращаемся к Закону, который сами никогда не могли
исполнить. Христос освободил нас от этого бремени!
Никто из нас в совете не мог бы похвалиться таким наследием, как у Павла.
Чистокровный иудей, из колена Вениаминова, фарисей и один из лучших учеников
Гамалиила, он жил, строжайшим образом исполняя закон отцов, будучи горячим его
ревнителем, что доказывало рвение, с которым он преследовал нас, пока Иисус не преградил
ему путь на дороге в Дамаск. И вот этот самый Павел теперь стоит и яростно выступает
против того, чтобы наложить иго Закона на христиан, обращенных из язычников!
– Братья, это ложное учение! Дух Святой уже явил себя через веру этих язычников.
Вспомните Корнилия! – Глаза всех обратились на Петра, тот задумчиво кивал.
Павел и Варнава рассказали о чудесах и знамениях, происходивших среди греков в
Листре, Дервии и Иконии.
– Истинно, эти события – достаточное доказательство, что Бог почитает их Своими
детьми. – Павел распалялся все сильнее. – Бог их принимает. Как же можно хотя бы
помыслить о том, чтобы вернуться назад к Закону, от которого освободил нас Христос?
Никак!
Мы попросили Павла и Варнаву удалиться, чтобы помолиться и дальше обсудить это
дело. Павел сверкнул глазами, но промолчал. Позже он признавался мне, что ему хотелось
продолжать спор, но он понял, что Господь желает, чтобы он возрастал в терпении. Меня это
сильно насмешило тогда.
Решение далось нам нелегко. Все мы были иудеи, и Закон Моисеев впитали с молоком
матери. И все же Петр высказался за всех нас: «Мы все – без различия – спасаемся
благодатью Господа Иисуса: и мы, и они». Однако оставались и другие опасения. Надо было
дать новообращенным из язычников указания, чтобы они не позволили снова увлечь себя ко
всякого рода распутству, присущему их культуре. Мне довелось путешествовать более, чем
многим членам совета, так что я знал, о чем веду речь. Я насмотрелся языческих обрядов не
меньше, чем мой отец, побывавший в Асии, Фракии, Македонии и Ахайе, и рассказывавший
40
мне об увиденном. Нельзя было просто утверждать, что мы спасены благодатью, и на этом
остановиться!
Иаков предложил компромисс.
Пока шло обсуждение, я исполнял роль секретаря и записал самые важные пункты, по
которым было достигнуто соглашение. Необходимо было уверить христиан из язычников, что спасение дается по благодати Господа нашего Иисуса, и предостеречь их от употребления
пиши, посвященной идолам, мяса удавленных животных и крови. А также от блуда. Все это
могло быть их обычаем, когда они поклонялись ложным богам. Все согласились, что
составить письмо надлежит нам с Иаковом.
– Кто-то должен доставить его на север, в Антиохию. чтобы никто не смел сказать, что
его написали сами Павел пли Варнава.
Паков нужен был в Иерусалиме. Вызвался Иуда (также прозванный Варсавой) и
предложил, чтобы я присоединился к нему.
– Раз письмо будет написано твоей рукой, Сила, тебе и идти – засвидетельствовать
это. Тогда никто не усомнится в его происхождении. – согласился Петр.
О, как возбужденно забилось мое сердце! И в то же время затрепетало. Десять лет уж
минуло с тех пор, как я в последний раз отваживался покинуть пределы Иудеи.
Пришло время сделать это снова.
*
Когда я готовился к путешествию с Иудой, Павлом и Варнавой, ко мне пришел Иоанн
Марк. Он сделал большие успехи в греческом, стал более уверен в себе и твердо веровал, что
Бог снова призывает его в Сирию и Памфилию. Молодой человек просил меня замолвить за
него словечко перед Павлом, и я согласился.
Не ждал я столь резкого отказа от рьяного защитника благодати!
– Пусть остается в Иерусалиме и служит там! Он уже однажды был призван и убежал
от Божьего призвания.
– Призван, но не готов.
– Сила, у нас нет времени нянчиться с ним.
– Он и не просит, чтобы с ним нянчились.
– И на сколько его хватит, прежде чем он опять соскучится по матери?
Сарказм его действовал мне на нервы.
– У него были и другие причины, Павел. Не только тоска по родным.
– Ни одна из этих причин не убедит меня, что это надежный человек.
Я оставил его в покое, решив вернуться к этому разговору завтра, чтобы у него было
время поразмыслить. Варнава пытался меня предостеречь.
– Но таить обиду – это же грех, Варнава! – Мы быстро подмечаем чужие
недостатки, не видя их в себе самих.
– Да, но дело в том, что Павел, более чем кто-либо, кого я знаю, руководим
решимостью нести повсюду слово о Христе. Поэтому, он не всегда понимает людей, не столь
к этому устремленных.
Пропустив мимо ушей его мудрый совет, я сделал новую попытку. Я решил не ходить
вокруг да около.
– Ты так красноречиво говорил о благодати, Павел. А для Иоанна Марка у тебя ее нет?
– Я простил его.
Тон его вызвал у меня раздражение.
– Очень мило с твоей стороны!
Как легко забыть, что едкие слова только разжигают пламя гнева.
Павел посмотрел на меня. Взгляд у него был мрачный, щеки пылали.
– Он бросил нас в Пергии! Я могу простить, но не могу позволить себе забыть его
трусость.
– Иоанн Марк – не трус!
41
– Я бы больше уважал его, если бы он сам говорил за себя!
Что бы я ни делал, все становилось только хуже.
*
Сразу же по прибытии в Сирийскую Антиохию я зачитал письмо Церкви. Христиане из
язычников вздохнули свободно, узнав о постановлениях Иерусалимского совета. Некоторые
же христиане из иудеев принялись спорить. Когда семя гордости уже пустило корень, вырвать его непросто. Мы с Иудой остались проповедовать учение о благодати Христовой
всем, уверовавшим в распятие, погребение и воскресение Иисуса. Некоторые иудеи не
желали слушать и ушли. Мы же продолжали наставлять тех, кто не обманывался
человеческой гордыней, внушаемой добрыми делами. Мы надеялись утвердить их в вере, чтобы им устоять перед лицом гонений: мы ведь знали, что они приближаются.
Я часто слышал проповеди Павла. Он был великолепным оратором, подкреплявшим
свою речь доказательствами из Писания. С какой легкостью он переходил с греческого на
арамейский. В спорах никогда не уступал, но с помощью своего выдающегося ума
завоевывал новые души – или же возбуждал ярость толпы! Не существовало вопроса, который поставил бы его в тупик.
Я начал понимать затруднения Иоанна Марка. Рядом с человеком, пережившим столь
драматичное обращение, обладающим таким могучим умом и образованием, даже самый
ревностный христианин мог почувствовать себя совершенно не приспособленным к
служению. Если бы не преимущества, полученные мною в юные годы, возможно, это
смутило бы и меня. Я не боялся Павла, но его пылкость нрава и всегдашняя уверенность в
собственной правоте нередко раздражали и меня. То, что он на самом деле всегда оказывался
прав, вызывало у меня уважение, но не способствовало привязанности. Только позже, ближе
познакомившись с ним, я полюбил его, как брата.
*
Из Иерусалима пришло письмо.
Павел наблюдал, как я читаю свиток.
– Что случилось?
– Ничего. – Я скатал его, внутренне удивляясь, почему известие о том, что пора
домой, так расстроило меня. – Нас с Иудой вызывают назад в Иерусалим.
– Когда уладишь там свои дела, возвращайся в Антиохию.
Его приказ меня озадачил. Мы мало разговаривали после спора, касавшегося Иоанна
Марка. Хотя оба мы относились друг к другу с уважением и были едины в вере в Иисуса
Христа, между нами всегда оставалась преграда. К тому же, чтобы разрушить ее, ни один из
нас не прилагал больших усилий.
– Ты хороший учитель, Сила.
В ответ на эту похвалу я приподнял брови и наклонил голову.
– Ты тоже, Павел. – Я не льстил ему. – Никогда не слышал, чтобы кто-либо так
продуманно и убедительно защищал дело Христово. Если бы вера шла от разума, весь мир
бы уже уверовал, что Иисус – Господь.
– Нужно делать то, что Иисус повелел! Мы должны идти и научить все народы!
– И научите – вы с Варнавой. – Я слабо улыбнулся. – И другие, – добавил я, имея
в виду Иоанна Марка.
– Ты хорошо подходишь для этого, Сила. В совете двенадцать членов, и они могут
избрать еще кого-нибудь из знавших Иисуса и сопровождавших Его три года, когда Он
проповедовал. Пусть совет бросит жребий, кто будет вместо тебя.
Всякому нравится считать себя незаменимым…
– Я не думаю…
– Не думаешь, что можно решать, не спросив Божьей воли? Я прочел ее на твоем лице, когда ты читал письмо, которое держишь в руках. Тебе больше по душе учить, чем управлять.
42
– Но об управлении я знаю больше.
– Когда мы утешаемся Богом, Он исполняет желание нашего сердца. Так говорит
Писание. А твое желание – идти в мир и проповедовать. Ты что, будешь это отрицать?
– У каждого из нас свое место в теле Христовом, Павел. Я должен служить там, где во
мне нуждаются.
Он хотел сказать что-то еще, но сжал губы. Покачал головой, развел руками и удалился.
Мы с Иудой вернулись в Иерусалим и в Совет. Я беседовал с Иоанном Марком и видел
его разочарование.
– Я сам пойду в Антиохию и поговорю с Павлом. Может, тогда он увидит, что я уже не
боюсь.
Я подумал, что это мудро. Молодой человек приходился родственником Варнаве.
Возможно, Варнава уговорит Павла дать ему еще одну возможность. Что до моего
собственного желания вернуться в Антиохию, я предоставил это Господу. Я знал, что
найдутся и другие, кто может сопровождать Павла, люди с большей мудростью, чем у меня, способные сносить его крутой нрав. Но мне этого хотелось. Он будоражил мою веру. В его
обществе невозможно было закоснеть в самодовольстве.
Через некоторое время, после того как Иоанн Марк покинул Иерусалим, из Антиохии
пришло письмо для Петра и Иакова.
– Сила, Павел просит освободить тебя от обязанностей в Совете, чтобы ты мог
отправиться с ним в Сирию и Киликию. Он хочет посетить основанные им церкви и
посмотреть, как там дела.
Такая просьба удивила меня.
– А Варнава? Он что, заболел?
– Они с Иоанном Марком отплыли на Кипр.
Можно было себе представить, что произошло между Павлом и Варнавой. Павел так и
не смягчился, а Варнава не мог позволить юному родственнику окончательно упасть духом.
И правильно сделал.
Петр посмотрел на меня:
– Павел говорил с тобой об этом в Антиохии?
– Да. – Я почувствовал на себе пристальные взгляды. – Я сказал Павлу, что буду
служить там, где во мне больше нуждаются.
Иаков изучал мое лицо.
– Ты ведь молился об этом, верно?
– Не переставая.
Члены совета начали обсуждение. Некоторые не хотели отпускать меня из Иерусалима.
Мои способности к управлению приносили пользу Церкви. Но я знал: Павел прав. Мое место
могут занять и другие – люди, проявившие силу характера и веры, выстоявшие в гонениях.
– Ты провел много времени в путешествиях, больше других, Сила. Ты будешь Павлу
хорошим спутником. Чувствуешь ли ты призвание от Бога на этот труд?
– Да. – Я просил Господа, если это Его воля, дать мне явную возможность, – письмо
Павла и решение Совета лишали меня последних сомнений.
Другие вопросы подождут, пока мы не встретимся с Павлом в Антиохии.
Мы помолились и прибегли к жребию. На мое место был избран Варсава. Это был
честный трудолюбивый брат, многократно доказавший свою любовь к Иисусу и Церкви.
На следующее утро я отправился в Антиохию.
*
Павел приветствовал меня холодно:
– Это ты его прислал, так ведь?
Можно было не спрашивать, что он имеет ввиду. Все читалось на его лице. Неужели
гнев его так велик, что помешает нам трудиться вместе?
– Иоанн Марк сказал мне, что намерен поговорить с тобой. Он думал, что тогда ты
43
увидишь: он уже не так робок, как раньше. Однако, я так понимаю, что у нас все сложилось
плохо.
– Неплохо. Для других. Но брать его с собой я не хотел.
Под другими он, конечно, разумел Варнаву.
– Почему?
– Я не знаю заранее, на сколько мы уходим, Сила. По меньшей мере, на год, может
быть, и больше. Я не уверен, достанет ли ему посвященности.
– А Варнава с этим не согласился.
– Я в первый раз в жизни увидел, как он рассердился. Он настаивал, чтобы мы взяли
Марка. Я отказался рисковать.
Я криво улыбнулся:
– Откуда ты знаешь, что у меня хватит храбрости идти до конца?
Под правым глазом у него дернулась жилка.
– В ту ночь, когда я вломился к тебе домой, и по моему наущению тебя избили и
переломали в твоем доме все, что попалось под руку, ты ни разу не обругал меня – и не
закатил истерику, пытаясь меня остановить. – Он встретился со мной глазами. – Я шел с
намерением тебя убить, но то, как ты себя вел, остановило меня.
– Это Бог тебя остановил.
– Жаль, что Он не остановил меня раньше…
Я знал – он говорит о Стефане.
– Наше прошлое – груз, который мы оставили у Креста. – Чтобы между нами не
было секретов, я рассказал ему о том, что сделал я.
– Ты хотя бы… никого не убил.
Я не смог сдержать улыбки:
– Павел, твое здоровое честолюбие видно невооруженным глазом, но давай не будем
состязаться, кто из нас больше нагрешил!
Он как будто удивился, потом побледнел.
– Да! Мы все согрешили и лишены славы Божьей. Это истина, которую люди должны
знать, чтобы понять, насколько нуждаются в Спасителе нашем Иисусе Христе.
То, с какой мукой он выговорил эти слова, сказало мне, что его фарисейское прошлое до
сих пор оставалось для него испытанием веры. Ему было о чем сожалеть. Но разве все мы не
испытываем порой угрызений совести о том, что оставили за спиной – о своей слепоте, о
потерянных днях и годах, которые могли быть прожиты для Христа? Мы должны постоянно
напоминать друг другу: мы спасены благодатью, не по делам. «Нет осуждения тем, кто во
Христе Иисусе». Павлу нужно будет приводить на память его же собственные слова – часто.
«Благодатью мы спасены через веру. И это не наша заслуга, это Божий дар». Бог избрал этого
человека нести свидетельство, и его бурное прошлое, когда он был так уверен в собственной
праведности, служило доказательством того, что Богу под силу преобразить всякого в новое
творение и направить на новый путь.
Глаза его заблестели от слез.
– Мы омыты Его кровью.
– И облеклись в Его праведность!
– Аминь! – произнесли мы в один голос. И рассмеялись счастливым смехом
свободных людей, связанных одной целью.
Павел схватил меня за руку.
– Мы с тобой поладим, друг мой.
И мы, правда, поладим. Но в этот момент ни один из нас еще не знал, какие нелегкие
дни ожидают впереди нас обоих.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Прежде, чем отправиться в совместное путешествие, мы с Павлом решили выработать
44
стратегию.
– Греки не знают Писания, – сказал он, – поэтому надо обращаться к ним так, чтобы
им было понятно.
Я вспомнил, что мой отец говорил о том же в свое время и сказал об этом Павлу: – Отец заставлял меня изучать логику и греческую поэзию. – Чтобы торговать лучше, чем греки, мне надо было научиться думать, как они.
Важным вопросом было то, что мы не хотели обременять едва вставшие на ноги церкви
заботой о нас. У меня были кое-какие сбережения, которые могли нас выручить, но Павел
настаивал, что надо самим зарабатывать на жизнь.
– И чем мы займемся?
– Я могу делать палатки – это наше семейное ремесло. А ты что умеешь?
– Переводить и писать письма.
Мы решили придерживаться главных торговых путей и центральных городов, – так
больше шансов, что Слово быстрее распространится по империи. Начинать будем с синагог.
Мы ожидали, что там нам окажут гостеприимство, как странникам, дадут кров и
возможность проповедовать. Договорились поддерживать связь с Иерусалимским советом с
помощью писем и гонцов.
– Даже если иудеи примут Благую весть, не будем забывать и проповедовать
язычникам на площадях.
Агора – рыночная площадь – средоточие всей общественной, политической и
деловой жизни во всяком городе – от Иерусалима до Рима. Где еще можно встретить в таком
количестве людей, никогда не слышавших вести, которую мы несем?
Выработав такой план, мы отправились на север, по пути останавливаясь в сирийских
церквях. Идти было тяжело. Я не привык странствовать пешим ходом. Каждая мышца в теле
причиняла мне боль, и с каждым днем боль становилась все сильнее, но Павла что-то гнало
вперед, и он гнал меня. Я не противился: мы оба понимали, что время коротко, и Христос
может вернуться в любое время. Я знал, что еще достаточно молод, и тело мое успеет
приспособиться к тяготам путешествия. Мы несли в сердцах самое важное слово на свете: путь спасения для всего человечества. Никакие неудобства не могли остановить нас.
Зато остановили грабители.
Это было по пути на север, в Таврских горах. На нас напали шестеро. Когда нас взяли в
кольцо, я засомневался, доберемся ли мы с Павлом до Исса или Тарса. Один прижимал мне к
горлу нож, а другой и это время обыскивал. Еще двое копались в вещах Павла в надежде
найти что-нибудь ценное. Мне не следовало удивляться, когда ничего подобного там не
обнаружилось. Он с первого дня говорил, что уповает лишь на промысел Божий. Я был не
таким зрелым в вере, хоть и уверовал раньше Павла, и носил за поясом набитый деньгами
кошелек, который разбойник сразу же приметил. В остальном, – кроме плаща и подаренного
отцом пояса, а также чернильницы, футляра с тростниковыми перьями, да маленького
ножичка, которым я пользовался, чтобы подчищать написанное и резать папирус, – взять с
меня было нечего.
– Смотри-ка! – Негодяй схватил мой кошелек и потряс им. Он перебросил его своему
предводителю, тот развязал и высыпал на ладонь динарии. Ухмыльнулся при виде
немаленькой суммы, которой хватило бы нам на много недель.
Другой обыскал Павла.
– Ничего! – он с отвращением оттолкнул свою жертву.
– Может, у меня и нет денег, – дерзко заявил Павел, – но есть что-то гораздо более
ценное!
– И что же это за ценность?
– Путь вашего спасения!
Разбойники загоготали. Один, выступив вперед, схватил Павла за горло, приставив к
нему острый клинок.
– А как насчет твоего спасения, недоумок?
45
Краска бросилась Павлу в лицо.
– Даже воры и разбойники будут желанными гостями на пиру Господнем, если
покаются.
Я видел, как мало им понравилось это утверждение, и мысленно взмолился, чтобы нам
не закончить свое странствие с перерезанным горлом на пыльной дороге в горах. Но если уж
так суждено, я решил не сходить в могилу безгласно: – Иисус умер за все наши грехи: и за ваши, и за мои.
– Это еще кто такой – Иисус?
Я вкратце рассказал им обо всем, молясь, чтобы мои слова оказались подобны семенам, упавшим на добрую землю. Возможно, суровая жизнь так перепахала их, что почва готова
принять семя.
– Я видел Его распятым – и встретил снова через четыре дня. Он говорил со мной.
Преломил хлеб. Я видел его руки со шрамами от гвоздей.
– Через несколько месяцев он встал передо мной на дороге в Дамаск, – продолжил
Павел, не страшась кинжала у горла. Он схватил бродягу за запястье и пристально взглянул
ему в глаза. – Если ты оставишь меня лежать мертвым на этой дороге, знай, что я тебя
прощаю.
Это прозвучало с такой искренностью, что тот так и уставился на него. Павел разжал
руку.
– Я молю, чтобы Господь не вменил тебе греха.
– Отпусти его! – прорычал главарь.
Разбойник отпрянул в замешательстве.
– Держи! – предводитель шайки швырнул кошель с деньгами. Я поймал его, прижав к
груди.
– Что ты делаешь? – зашумели остальные. – Нам нужны эти деньги!
– Чтобы их Бог потом гнался за нами? Нет уж! Тут пройдут и другие.
Так верю ли я в Божий промысел?
– Лови! – Я кинул кошелек обратно. – Считай, что это подарок от Господа, Которому
мы служим. Лучше возьми это, чем ограбишь кого-нибудь еще и навлечешь на себя больший
грех.
– Поосторожнее выражайся! – Грабитель взмахнул ножом.
– Господь видит твои поступки. – Павел шагнул вперед, вперив взгляд во всадника.
– Эти люди идут по твоим стопам.
Тот беспокойно заерзал на лошади, держа мой кошель, будто ядовитую змею и сказал: – Тем, кто вас встретит в следующий раз, не очень-то понравится состояние ваших
карманов.
Неожиданная озабоченность головореза нашим благополучием несколько ободрила
меня. Страх Господень – начало всякой мудрости. Однако последующие его слова
предвещали мало хорошего:
– Уведите их!
Нас отвели в горы. Лагерь их напомнил мне пустыню Ен-гадди, где Давид скрывался от
Саула и его армии. Обильные источники, стоянка под защитой скал, женщины и дети, высыпавшие навстречу. Я совсем обессилел. Павел же проговорил с ними ночь напролет и на
третий день нашего пленения крестил двоих.
Они проводили нас до прохода в горах, именуемого Киликийскими воротами.
– Иувал велел передать тебе это, – разбойник бросил мне кошель.
Бог благополучно перевел нас через горы. Перед нами расстилалась Киликийская
равнина, покрытая изобильной зеленью, питаемой водами Кидна.
*
В Гарсе мы гостили у родных Павла и проповедовали в синагогах. Павел пришел сюда
после встречи с Господом на дороге в Дамаск и провел какое-то время в уединении, прежде
46
чем начать проповедовать о Христе. Семена, посеянные им, дали добрые всходы. Евреи
приняли нас с радостью.
Дальше мы отправились в Дервию, город в Ликаонии, названный так из-за
можжевельников, во множестве росших в его окрестностях. И там мы проповедовали в
синагогах и встретились с Гаем, который стал хорошим другом, а позже и спутником Павла в
путешествиях. Гай хорошо знал Писание и принял Благую весть раньше других.
Листра будила во мне трепет. В прошлый раз, когда Павел проповедовал в этой римской
колонии, расположившейся вблизи безлюдного южного хребта, его побили камнями.
– Бог воскресил меня, – рассказывал Павел. – Я своими ногами вернулся в город.
Друзья омыли мои раны и помогли нам с Варнавой бежать. – Он рассмеялся. – Думаю, боялись, что если останусь, мои враги убьют меня еще раз.
Это вовсе не казалось мне забавным. Однако вызывало любопытство. Много ли
найдется людей, которые умерли и воскресли… – и могут рассказать об этом? Я спросил, что он помнит, – если помнит хоть что-нибудь.
– Не могу сказать, что я видел. Вышла ли моя душа из тела или оставалась в нем – не
знаю. Одному Богу известно, как там оно на самом деле – только я каким-то образом
оказался на третьем небе.
– И видел Иисуса?
– Видел небеса и землю, и все, что под ними.
Взволнованный, я продолжал донимать его вопросами.
– Господь говорил с тобой?
– Он сказал мне то, что уже говорил раньше. У меня нет слов, чтобы описать
увиденное, Сила, но что я могу точно сказать: я был не рад, что вернулся. Это я точно помню.
– Он задумчиво улыбнулся. – Единственный, кто мог бы понять мои ощущения, – это
Лазарь. – Он сжал мою руку, на лице его застыло напряженное выражение. – Лучше не
будем говорить об этом, Сила. В Листре кое-что знают об этом, но я не смею добавить
ничего.
– Почему? – Мне казалось, что пережитое им подтверждает, что после упокоения
тела жизнь продолжается.
– Людей скорее больше заинтересуют небеса и ангелы, чем решение пребывать с
Христом в этой жизни.
Как я уже упоминал, Павел был мудрее меня.
Мне хотелось расспросить его еще, вытянуть из него все, что ему запомнилось, но я
уважал его соображения. И не хотел даже гадать, что он станет делать в Листре.
– Искавшие твоей смерти будут чрезвычайно озадачены, если опять столкнутся с
тобой лицом к лицу. – Пройдет он через Листру просто так или останется проповедовать – это ему решать. Я знал, что Бог откроет Павлу свою волю. Этот человек непрестанно
молился о Божьем водительстве.
– Они будут озадачены. Послушают ли и поверят на этот раз – посмотрим.
Листра – это римская колония в объединенной провинции Галатия. Захолустье, пропитанное предрассудками, оказалось твердой почвой. Однако в результате нашего
пребывания посеянные семена и там дали несколько нежных ростков. И нам встретился тот, кому предстояло вырасти, укрепиться и стать истинным столпом веры – отрок по имени
Тимофей. Его мать Евника и бабушка Лоида были верующими. Отец же, язычник из греков, оставался ярым идолопоклонником.
Евника пришла ко мне и попросила с ней поговорить.
– Я боюсь подойти к Павлу, – призналась она. – Он такой суровый.
– Что тебя беспокоит?
– Моего сына здесь любят, Сила, но, как ты, наверное, догадываешься, он не может
называться истинным евреем. – Она опустила глаза. – Когда ему исполнилось восемь дней, я отнесла его к раввину, но тот отказался его обрезать, потому что кровь нечистая. И его не
пускают в синагогу. – Она теребила платок. – Я была молода и упряма. Вышла за Юлия
47
против воли отца. Я сожалею о многом, Сила, – Евника подняла голову, в глазах ее стояли
слезы. – Только не о том, что родила Тимофея. Он – самое большое благословение в нашей
с мамой жизни.
– Чудесный мальчик.
– Мы видели Павла в прошлый раз. Когда его побили камнями… – Она напряженно
сжала руки. – Сын только об этом и говорил после ухода Павла. Тимофей сказал, что если
Павел когда-нибудь вернется сюда, он пойдет за ним хоть на край света. И вот Павел
вернулся – и Тимофей так надеется! – Глаза ее опять увлажнились. – Павел – фарисей, ученик великого Гамалиила. Что он скажет, если Тимофей подойдет к нему? Я не вынесу, если моего сына опять оттолкнут, Сила. Просто не смогу.
Я положил руку ей на плечо. – Такого не будет.
Павел, у которого не было ни жены, ни детей, полюбил этого юношу, как собственного
сына.
– Мать и бабка хорошо его наставили. У него смышленый ум и сердце, открытое для
Господа. Смотри, как жадно он впитывает Слово Божье, Сила. Богу он пригодится.
Я соглашался, но кое-что заботило меня.
– В свое время, Павел. Но пока ему всего тринадцать лет, и он от природы молчалив.
– Я боялся, что Тимофей, подобно Иоанну Марку, окажется слишком юн, чтобы оторваться
от семьи. – Он думает, прежде чем говорить.
– При людях он немного стесняется.
– Разве можно придумать лучший способ перерасти эти черты, чем пойти с нами по
другим городам проповедовать Евангелие? Он научится смело разговаривать с незнакомцами.
Жаль, что Павел не поддержал таким же образом Иоанна Марка – но я не стал
напоминать ему об этом. Оба юноши были чем-то похожи по складу, но Павел, казалось, упорно решил этого не замечать.
– Столкнувшись с преследованиями, он может смутиться еще больше. – И еще у меня
не выходило из головы то, что рассказала Евника, но я не знал, насколько можно открыть это
Павлу, не рискнув поставить ее в неудобное положение.
Павел твердо взглянул на меня. – Он моложе Иоанна Марка, зато покрепче в вере.
Опять этот сарказм. Я ощутил, как кровь бросилась мне в лицо, и с трудом удержал
язык. Всякий раз, когда кто-нибудь вступал с Павлом в спор, это было обречено на заведомое
поражение, в полемике ему не было равных. В нашем же случае это означало бы лишь
сыпать соль на старые раны. В споре об Иоанне Марке пострадали бы мы оба.
Спустя несколько часов Павел заметил:
– Возможно, я несправедлив.
Возможно?
– Иоанн Марк с пользой употребил время, которое провел в Иерусалиме.
Какое-то время Павел хранил молчание, но я видел: его терзает наше несходство
мнений.
– Пойдет ли Тимофей с нами или останется – в любом случае ему придется
столкнуться с преследованиями, – наконец вымолвил он. – Может, с нами он будет в
большей безопасности, чем дома. Кроме того, тут уже есть кому пасти церковь, Сила. От
Тимофея будет куда больше пользы где-нибудь в другом месте.
Я понял, что мне все же придется высказать все свои опасения.
– Хоть он и замечательный юноша, Павел, у нас будут с ним одни неприятности. Ты
же сам бывший фарисей. Ты так же прекрасно понимаешь, как и я, что ни один еврей его
слушать не будет. Какая бы у него ни была здесь распрекрасная репутация, в любом другом
месте они будут видеть в нем язычника – из-за отца. Тимофей не обрезан, поэтому нечист в
их глазах. Мы с тобой оба согласились, что с людьми надо говорить понятным им способом.
Как же можно брать его с нами? Его не пустят ни в одну синагогу! Ты не хуже меня знаешь, что если мы попытаемся провести его с собой, начнутся беспорядки. Если мы будем с
Тимофеем, Благую Весть никто не услышит. Пусть он пообтешется здесь, уча язычников.
48
Павел прикусил губу, задумчиво прищурился:
– По-моему, надо напрямую выложить все Тимофею. Посмотрим, что он на это
скажет.
Тимофей сам предложил решение.
– Так обрежьте меня. Тогда никто не сможет запретить мне ходить в синагогу.
Храбрость мальчика и его готовность преодолеть любое препятствие целиком и
полностью склонили меня на его сторону. Павел все устроил, и через неделю, когда Тимофей
выздоровел и был готов пуститься в путь, мы созвали церковных старейшин из Листры и
Иконии. Все возложили руки на Тимофея и молились, чтобы Дух Святой наделил его дарами
пророчества и руководителя. Его мать и бабушка плакали.
Я видел, как тяжело далось расставание обеим женщинам. Вместе они вырастили
Тимофея в страхе Божьем, а теперь отдавали его Господу: это была их жертва благодарения
Иисусу Христу. Тимофей служил им отрадой и утешением. Их любовь к Господу и Закону
подготовила путь для того, чтобы все они с верой приняли Благую Весть.
– Бог пошлет тебя туда, куда Ему будет угодно, сын мой.
Тимофей выпрямился.
– Скажите отцу, что я буду продолжать молиться о нем,– голос его сорвался под
напором чувств.
– Мы тоже, – Евника коснулась рукой его щеки. – Может быть, благодаря любви к
тебе в один прекрасный день откроется его сердце.
Мы все надеялись. И молились.
*
Втроем мы путешествовали из города в город. Много часов провели у походных
костров за разговорами об Иисусе. Я рассказывал Тимофею все, что знал сам, удивляясь, как
ясно сохранилось в памяти учение Христа – это доказывало, что Святой Дух обновляет мой
разум. Мы с Павлом проповедовали всегда и везде, при всякой возможности. Проповедовал и
Тимофей, хотя порой так волновался, что при приближении к синагоге у него случалась рвота
от нервного напряжения. Когда мы вместе трудились в Коринфе, я не раз замечал, что ему
плохо, и позже слыхал от Павла, что даже после многих лет служения Тимофей все еще
страдал желудком. Я уверен, что во многом такое недомогание было обусловлено его великой
любовью к Ефесской пастве. Тимофей всегда до боли переживал за людей, вверенных его
