Текст книги "Книжник"
Автор книги: Франсин Риверс
Жанры:
Прочая религиозная литература
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)
Когда люди побежали по берегу, я подобрал одежды, стряхнул остатки собственного
достоинства и пустился бегом вместе со всеми. Лодка повернула и устремилась к дальнему
берегу. Остальные ринулись дальше, в надежде оказаться на другой стороне озера прежде
Него.
А я, выбившись из сил и задыхаясь, сидел, уронив руки на колени, и смотрел, как
уплывает прочь Иисус, и с ним – мои надежды.
21
*
Иисус переходил из города в город. Он говорил в синагогах. Проповедовал растущим
толпам на горах. Он учил притчами, историями, которые простой народ разумел лучше меня: о почве, о семенах, о пшенице и плевелах, о сокровище, зарытом на поле, о рыбацких сетях, о
вещах, незнакомых тому, кто вырос в Иерусалиме. Назарянин был постоянным предметом
споров. Одни говорили, что Он пришел с небес, другие – отказывались даже признать его
пророком. Книжники и фарисеи требовали чудесного знамения, а Он отказывался его дать: – Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения, и знамение не дастся ему, кроме
знамения Ионы пророка.
Но что все это значило?
Многие ученики отошли от Иисуса: одни разочаровались, другие не понимали или не
верили.
Я – потому что боялся, что сделают старейшины, если увидят меня среди
последователей Иисуса. Я должен был оберегать свою репутацию.
– Ну что, нашел Мессию? – насмехался мой учитель.
– Нет, – отвечал я – и вскоре оставил его.
Иисус пришел в Иерусалим и учил в Храме, к вящему негодованию книжников и
фарисеев. Они спрашивали – Его ответы загоняли их в тупик. Они расставляли сети – Он
поворачивал все так, что они сами запутывались в них. Они задавали каверзные вопросы о
Законе – а Он выводил на свет их неправду, озадачивал их знанием Торы и утверждал, что
они служат не Богу, а отцу своему, дьяволу.
Город бурлил. Все только и говорили об Иисусе.
А потом Он снова ушел – в сельские края, в деревни, в народ. Он добрался до самой
Кесарии Филипповой с ее идолами и Вратами ада, через которые, по языческому поверью, попадают в наш мир злые духи. Он ходил по Десятиградию, останавливался в Самарии. И
хотя я не следовал за Ним, но постоянно размышлял об Его словах: «Царство Небесное
подобно купцу, ищущему хороших жемчужин, который, найдя одну драгоценную
жемчужину, пошел и продал все, что имел, и купил ее!» Что это за жемчужина? И что мне
нужно продать, чтобы ее приобрести?
Трижды в год Иисус бывал в Иерусалиме: на праздник опресноков, праздник жатвы и
праздник кущей – как предписывает Закон. И с каждым разом, когда Он появлялся со
Своими приношениями Богу, возрастала враждебность священников, их решимость
настроить народ против Него. Они даже взяли в союзники презираемых ими иродиан, вопросы которых неминуемо должны были втянуть Его в конфликт с законами римлян.
– Скажи нам, позволительно ли платить подать кесарю или нет?
В ответ Иисус попросил монету. Когда Ему дали динарий, Он спросил книжников
иродиан, чье на ней изображение и надпись. Конечно же, кесаревы.
– Так отдавайте кесарево – кесарю, а Божье Богу.
Саддукеи расспрашивали о воскресении мертвых, и Иисус указал им на ошибочное
понимание Писания.
– Бог сказал Моисею «Я есмь Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова». Бог не есть
Бог мертвых, но живых.
Слова Его повергли меня в изумление. Всякий иудей знает, что кости праотцов
патриархов покоятся в пещере в Махпеле подле Хеврона. А они при этом живы? Его речения
рождали больше недоумения, чем проливали света. Чем усерднее я пытался разобраться в
том, что слышал, тем более запутывался.
В народе ходили разные толки. Одни утверждали, что Он праведник, другие – что Он
вводит людей в заблуждение. Священники хотели схватить Его, но никто не смел поднять на
Него руку. Он был со Своими учениками на Масличной горе, но я не пошел туда из опасения, что скажут люди, если меня заметят. Поэтому я ждал, уверенный, что Иисус появится в
Храме рано утром.
Я был там, когда несколько книжников и фарисеев приволокли к Нему полуодетую
22
женщину.
– Учитель, – сказали они, хотя, я знал, у них язык не поворачивался звать Его так, – эта женщина взята в прелюбодеянии, а Моисей в Законе заповедал нам побивать таких
камнями. Что скажешь?
Дрожащая женщина пыталась хоть как-то прикрыться. Она поджала под себя ноги и
закрыла голову руками. Мужчины смотрели на нее, перешептываясь, – она была красива.
Некоторые усмехались. Я зашел за колонну и с отвращением наблюдал оттуда. Утром я видел
ее с одним из книжников.
Иисус, низко наклонившись, писал что-то на земле. Писал ли, что согласно Закону
должен быть побит и мужчина, деливший с ней ложе? Я не мог разглядеть. Когда Он
выпрямился, я затаил дыхание, ибо Закон говорил недвусмысленно. Женщина должна
умереть. Если Он велит отпустить ее, то нарушит Закон Моисея, подав повод к обвинениям.
Велев же побить камнями – пойдет против римской власти, ибо только римский наместник
имеет право осудить на смерть.
– Кто из вас никогда не грешил, пусть первый бросит в нее камень, – и Он снова, склонившись, принялся писать.
Никто не посмел поднять камня, ибо безгрешен один только Бог. Я притаился за
колонной, чтобы увидеть, что Иисус будет делать дальше. Он посмотрел на женщину.
– Где твои обвинители? Никто не осудил тебя?
– Никто, господин мой, – по лицу ее заструились слезы.
– И я не осуждаю тебя. Иди и больше не греши.
Хотя его милосердие и тронуло меня, я был озадачен. А как же Закон?
В то время я не последовал Ему, хотя и ловил каждое Его слово. Даже когда многие
начальствующие над священниками провозгласили Его лжепророком, презрев и отвергнув, Его учение притягивало меня к Нему.
– Какой-то плотник из Назарета – Мессия, помазанник Божий! Даже предположить
такое – кощунство!
Никто из нас – включая Его ближайших друзей – не догадывался, что имел в виду
Иисус, говоря: «Когда вознесете Сына Человеческого, тогда узнаете, что ЭТО Я».
*
В конце недели, полный тревог и надежд, я подошел к Иисусу. Я встречался уже с
Петром, Андреем и Матфеем. Свел знакомство с Иоанном, и тот побуждал меня: «Поговори с
Учителем». Я не смел поделиться с Иоанном своей самой сокровенной надеждой: сделаться
учеником, быть признанным достойным сопровождать Иисуса в Его странствиях.
Несомненно, вся моя учеба, упорный труд и самопожертвование подготовили меня к
тому, чтобы быть допущенным в число учеников. Я думал, что могу оказаться Ему полезен. В
конце концов, у меня были связи. Мне хотелось, чтобы Иисус узнал, как усердно я старался
блюсти Закон всю свою жизнь. Я ждал, что, узнав обо всем, Он даст мне ту уверенностъ, в
которой я так нуждался. У меня было, что предложить Ему. Он примет меня с
распростертыми объятиями. Так я думал.
Глупец!
Никогда не забуду глаза Иисуса, когда Он отвечал на мои вопросы.
Я искал Его одобрения – Он же показал мне, что я нахожусь во власти гордыни и
самообмана. Я лелеял надежду стать одним из Его учеников. Но Он сказал мне, что я
должен сделать, чтобы восполнить то, чего мне недостает. Я получил неоспоримое
подтверждение, что Он Мессия. Он заглянул мне в самое сердце, обнажив такие глубоко
запрятанные тайны, о которых я и сам не подозревал.
А потом Иисус сказал то, что так жаждал я услышать: – Приходи и следуй за мною.
И я не мог Ему ответить.
Иисус ждал. В Его глазах светилась любовь.
23
Он ждал.
Бог ждал – а я молчал!
О, я верил в Него. Я не разумел всего, что Он творил, но твердо знал: Иисус – Мессия!
И все-таки я ушел. И вернулся к тому, что было мне так хорошо знакомо – к жизни, которая была пуста.
*
Шли месяцы. Как страдал я, терзаясь мыслями о Шеоле! Когда я поднимался по
ступеням Храма, раздавая монеты нищим, внутри у меня все сжималось. Я знал правду. Не
ради них то была жертва, а ради меня самого. Благословение – вот что мне было надобно!
Чтобы было еще одно очко в мою пользу, поступок, который поможет укрепиться в
уверенности, что можно надеяться на лучшее. Для меня.
То, что прежде я почитал за благословение и расположение Господа, превратилось в
проклятие, в испытание для души моей. И я не прошел это испытание: моей веры
недоставало, чтобы отречься от того, что обеспечивало почет, положение в обществе и
приятную жизнь. Я снова и снова терпел поражение. День за днем, неделю за неделей, месяц
за месяцем.
Лучше бы я никогда не слышал имени Иисуса! Слова Его не принесли покоя моей
растревоженной душе, напротив, огнем жгли мне совесть и разрывали сердце. Основания
моей жизни Он превратил в руины.
Приближалась Пасха. Евреи стекались в Иерусалим. Я слышал, что Иисус въехал в
город на молодом осле, а люди устилали Ему путь пальмовыми ветвями и пели: «Осанна
сыну Давидову! Благословен грядущий во имя Господне! Осанна Богу в вышних!»
Иисус, Мессия, явился.
Я не пошел Его встречать.
Войдя в Храм, Он взял бич и изгнал оттуда меновщиков и торговцев, заполонивших
двор, предназначенный для язычников, ищущих Бога. Он негодовал на тех, кто превратил
дом Отца Его, дом молитвы, в разбойничий вертеп. Люди бежали от Его гнева.
Я не был там. Я узнал об этом позже.
Каждый день Он учил в Храме. Его притчи обличали лицемерие религиозных вождей, разжигая их ненависть, но те притворялись, что ничего не понимают. Они извращали Его
слова, пытаясь обратить их против Него. Притесняли тех, кто Его любил, и даже пригрозили
вышвырнуть из Храма бедного калеку за то, что он, исцеленный Иисусом в субботу, взял и
понес свою постель.
– Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры!
Я дрожал при звуке Его голоса. Прятался при Его приближении.
– Все дела свои делаете с тем, чтобы видели их люди! Потому-то, когда молитесь, надеваете на лоб и на руку коробочки шире, чем у других, и кисти на одежде делаете
длиннее. Любите на пиру сидеть на почетных местах и в первом ряду в синагогах! Горе вам!
– Голос Его гремел, многократно усиленный эхом в коридорах Храма. – Пожираете
имущество вдов и потом напоказ долго молитесь!
Книжники возмущались, но не в силах были заглушить поток истины, изливавшийся из
Его уст. Он осуждал и священников, которые должны были пасти Божий народ, как пастыри, а вместо этого уподоблялись хищным волкам, не щадящим стада.
– Вы обходите море и сушу, дабы обратить хотя бы одного; и когда это случится, делаете его сыном геенны, вдвое худшим вас! Вожди слепые! Глупцы! Дотошно
отсчитываете десятину с мяты, аниса и тмина со своего огорода, но оставили важнейшее в
законе: суд, милость и веру.
Стены храма дрожали от раскатов Его голоса. Голоса противников обращались в ничто
перед Его гневом. Меня трясло от ужаса.
– Вы не увидите Меня отныне, доколе не воскликнете: благословен Грядущий во имя
Господне!
24
Он ушел из Храма. Ученики следовали за Ним, как овцы за пастухом. Одни
оглядывались назад с опасением, другие – с горделивым торжеством. Раздались злые
голоса. Книжники, фарисеи, священники – все как один подняли крик. Выльется ли на
улицы эта неприкрытая ненависть? Лица, искаженные яростью. Рты, изрыгающие проклятия
в адрес Назарянина. Иные раздирали одежды.
Я бежал.
Я мало помню о своих переживаниях того дня – только то, что бежал от гнева, бушевавшего в Храме. Иисус удалялся прочь со своими учениками. Какая-то часть меня
неудержимо влеклась к ним, в то же время практическая сторона моей натуры меня
останавливала. Я сказал себе, что у меня нет выбора. То, что попросил меня сделать Иисус, обесчестило бы имя моего отца. Я знал, что к другим Он не предъявлял таких требований.
Почему же хочет так много от меня?
Слова Его, как обоюдоострый меч, отсекали любой самообман. Я не был тем мужем
Божьим, каким привык себя считать.
И тогда Иисус обернулся и посмотрел на меня. На какое-то мгновение я встретился с
Ним глазами: Он не отвел взгляда, в нем читалось приглашение. Чего же я хотел? Вернуться
в Храм – к моим молитвам и тихому созерцанию, не обращая внимания на то, что
происходит вокруг? Или последовать за Человеком, который видел всю мою внутренность и
все тайны сердца? Первое не требовало от меня ничего; второе – все.
Я потряс головой. Он ждал. Я отступил назад. Я видел, как в глазах Его мелькнула
скорбь, и Он двинулся дальше.
Ныне я испытываю эту скорбь. Сегодня она мне понятнее, чем когда-либо раньше.
И еще раз я увидел Иисуса, когда Он висел на кресте меж двух разбойников на Голгофе.
Над головой Его была прибита табличка с надписью по-еврейски, по-гречески и по-латыни: «Иисус Назарянин, Царь Иудейский».
Не могу описать, что пережил я при виде Иисуса, прибитого к римскому кресту за
воротами города. Мои знакомцы швыряли Ему в лицо проклятия. Даже в час Его смертных
мук они не знали милосердия. Я испытал гнев, разочарование, облегчение, стыд. Я пытался
оправдать себя. Получалось, что я все-таки не отвернулся от Бога. Я лишь отверг очередного
лжепророка. Ведь так?
Что же это говорило обо мне? Я почитал себя праведным человеком, всегда
стремящимся служить и угождать Богу. А Иисус показал, что я не тот, за кого себя выдаю.
Даже теперь, годы спустя, во мне живет то ощущение стыда. Как высокомерен я был! Как
упорно закрывал глаза на истину! Мне было стыдно и за религиозных начальников. Люди, к
которым я относился с почтением и трепетом, стоя у подножия креста, выкрикивали
оскорбления, насмехались, издевались над умирающим. Они не ведали жалости, не
выказывали милости. И даже рыдания матери Иисуса и женщин, которые плакали вместе с
ней, бессильны были пробудить в них сострадание.
Среди них был и учитель, у ног которого я провел столько времени. Они напоминали
мне стервятников, терзающих полумертвую жертву.
И мне было суждено стать таким же?
А где же были ученики Иисуса? Те, что провели с Ним последние три года жизни, оставив дом и ремесло ради того, чтобы последовать за Ним? Где были те, что, стоя вдоль
дороги, махали пальмовыми ветвями и пели хвалу, когда Иисус въезжал в Иерусалим?
Неужели все это происходило лишь неделю тому назад?
Помню, я подумал: Разве вина этого бедного плотника, что мы возлагали на него
слишком большие надежды? Когда был дан выбор между мятежником Варравой и человеком, проповедавшим мир с Богом, народ просил свободы тому, кто убивал римлян.
В воротах стоял Никодим, по лицу его стекали слезы, теряясь в прядях бороды.
Запрятав глубоко в рукава ладони скрещенных рук, он раскачивался взад и вперед в молитве.
Я приблизился к давнему другу моего отца, встревоженный при виде такого горя.
– Могу ли я чем-нибудь помочь?
25
– Скажи спасибо, Сила, что отец твой не дожил до этого дня. Они не слушали! Были
готовы на все, чтобы осуществить свой замысел. Беззаконное судилище среди ночи, ложные
обвинения, лжесвидетели – приговорили невинного. Прости нас, Боже!
– Ты честный человек, Никодим, – Я думал его оправдать. – Назарянина
распяли римляне.
– Все мы Его распяли, Сила, – Никодим глядел на Иисуса. – Даже сейчас – в
этот самый миг, когда мы смотрим, как Он умирает, – сбываются Писания.
Я оставил его наедине с его горем. Слова его напугали меня.
Я отметил Пасху, как того требовал Закон, но не испытал никакой радости, заново
переживая избавление Израиля из Египетского рабства. Из головы не выходили слова
Иисуса: «Блаженны нищие духом…». Те, кто осознает, как нуждается в Боге. « …ибо их есть
Царствие Небесное».
В Египте, покарав Египтян, Бог сделал так, что смерть миновала жилища Его народа.
Если Иисус и в самом деле был Мессией, как думал я какое-то время, и как до сих пор верил
Никодим, какой же будет Божья кара? И какая остается для нас надежда, что Бог вмешается?
Ночью мне приснился Иисус. Я снова видел Его глаза. Он смотрел на меня и ждал, как
в день, когда уходил из Храма. Когда я проснулся, город был тих и темен. Сердце мое тяжело
стучало. Я чувствовал: что-то носится в воздухе.
– Я есмъ путь и истина и жизнь, – говорил Иисус. Утверждение Бога или слова
безумца? Теперь я не знал.
Путь был потерян, истина – заглушена, надежда на жизнь, которую нес Иисус, умерла
вместе с ним.
Казалось, все кончено.
*
– Ты давно не даешь себе отдыха, Сила, – в дверях стоял Епенет. – Когда мы
попросили тебя записать свою историю, вовсе не подразумевалось, что ты должен
превратиться в ее раба.
Сила вложил перо в футляр и подул на последние написанные им буквы.
– Я заблудился в прошлом.
– Это путешествие тебя утешило?
– Не особенно. – Он аккуратно скатал свиток. Мышцы затекли, болела спина. Он
встал, потянулся. – Я был глух и слеп.
– И Христос отверз тебе уши и очи. Идем, друг мой. Прогуляемся вместе в саду.
Под солнечным теплом скованные напряжением плечи Силы расслабились. Он полной
грудью вдыхал морской воздух. По саду порхали птицы, с шумным шорохом крыльев взлетая
вдруг из укромных насиженных мест. Здесь он чувствовал себя в безопасности, будто за
тысячу миль от Рима, от арены, от обезумевшей орущей толпы, – и все же недостаточно
далеко, чтобы убежать от воспоминаний о случившемся там.
– О чем ты писал сейчас?
– О смерти Христа.
– Все отдал бы за то, чтобы увидеть Его лицо – хоть на миг.
Сила внутренне содрогнулся, подумав о потерянных годах, которые мог бы провести
подле Иисуса.
– Что в Нем запомнилось тебе больше всего?
– Глаза. Когда Он смотрел на меня, я знал, что Он видит все.
Епенет ждал продолжения, но Сила вовсе не собирался удовлетворять любопытство
римлянина, – что же такое это «все».
– Ты тоскуешь по Иерусалиму, Сила?
На этот вопрос ответить было довольно несложно.
– Иногда. Но не по нынешнему Иерусалиму. По тому, каким он был когда-то. – Да
правда ли и это? Разве он тосковал по тем далеким дням, еще до пришествия Христа? Нет.
26
Он тоскует по новому Иерусалиму, который будет в конце времен, когда вернется Иисус.
– У тебя там родные?
– Кровных нет. Но, возможно, есть братья и сестры. Христиане. – Может быть, кто-то все еще живет там, накрепко врос корнями, как иссоп между камнями городской
стены. Он надеялся, что это так, и не переставал молиться, чтобы народ его покаялся и
признал своего Мессию. – Не знаю, остался ли кто. Только надеюсь. Прошли годы с тех пор, как я покинул Иудею.
Пусть Господь всегда призывает туда проповедующего, чтобы дверь овчарни не
затворилась перед Его народом.
– Может, ты вернешься.
Сила хмуро улыбнулся.
– Я бы предпочел, чтобы Бог призвал меня в небесный Иерусалим.
– Призовет. Когда-нибудь. Мы все молимся, чтобы твое время не настало так скоро.
Есть молитвы, которыми лучше не молиться, – подумал Сила.
– Останься я в Риме… Может, я уже был бы там. – Пожалуй, ему надо было остаться.
– Божья воля была, чтобы ты оказался здесь, Сила.
– Эти свитки драгоценны. Их необходимо сохранить. – Он остановился у фонтана, плеск воды действовал на него успокаивающе. – Мне бы сидеть и делать их копии, а не
расписывать свои злоключения.
– Нам нужны свидетельства таких, как ты – тех, кто ходил с Иисусом, слышал Его
учение, видел чудеса.
– Это не про меня. Я же говорил. Я уверовал слишком поздно.
– Но ты был при этом.
– В Иудее. В Иерусалиме. Однажды в Галилее. В Храме.
– Напиши, что помнишь.
– Помню скорбь. Помню радость при виде воскресшего Иисуса. Помню, как
изгладились мой стыд и чувство вины. Помню сошествие Святого Духа. Помню тех, кто
служил Христу и за это принял смерть. Их было столько, что я потерял им счет. Мои лучшие
друзья уже с Господом, и я чувствую… – он стиснул и разжал кулаки.
– Зависть?
Он резко выдохнул воздух.
– У тебя слишком зоркий глаз, Епенет. – Он жалел, что сам не в состоянии сохранить
подобную ясность взгляда, ощущая, как барахтается в тине собственных переживаний. – Меня переполняют чувства, и боюсь, ни одно из них не является отражением Духа Божьего.
– Ты не Бог, ты человек.
– Готовенькое оправдание, которое я, увы, не могу принять. Петр висел на кресте вниз
головой, испытывая смертные муки, и все же молился за тех, кто пригвоздил его к этому
кресту! Молился за всех, кто был там, на арене. Теми же словами, что наш Господь: «Отче, прости им». Прости – все это жалкое человеческое отребье. А я о чем молился? О суде!
Чтобы они исчезли без следа! Я бы с великим удовольствием посмотрел, как Божий огонь
испепелит каждого римлянина в отдельности и сам Рим со всеми ими вместе взятыми!
Епенет молчал, и Сила подумал, что понимает его.
– Ты все еще хочешь, чтоб я оставался под твоей крышей?
– В моих жилах течет римская кровь. Ты сейчас призываешь Божий суд на меня?
Сила закрыл глаза.
– Не знаю.
– Честный ответ, и за него я не выгоню тебя вон. Сила, я испытывал такую же горечь, когда несколько моих друзей погибло от рук зилотов в Иерусалиме. Я ненавидел всякого
еврея, попадавшегося мне на глаза, и мстил, когда только представлялась возможность. Не
знаю, сколько ваших я убил или арестовал. А потом встретил мальчика. По возрасту, примерно, как Куриат. И у него было мудрости побольше, чем у любого взрослого мужчины.
– Епенет тихо рассмеялся. – Он сказал, что знает Бога всего творения, и что этот самый Бог
27
тоже хочет познакомиться со мной. Так я в первый раз услышал о Христе. Чудо, что я
послушал.
– Ты был мудрее меня.
– Ну, ты же пришел к вере, в конце концов. Это главное.
– Когда ты был в Иудее?
Что-то промелькнуло в глазах римлянина.
– Много лет назад. Ну и страна! Коварство и жестокость обитают не только в стенах
Рима, друг мой. Люди везде одинаковы.
– И некоторые не меняются никогда. После стольких лет я нахожу, что вера моя не
крепче, чем в первые недели по вознесении Христа.
– Ты страдаешь, потому что любишь Его, Сила. Любишь Его народ. Любовь приносит
страдания. Бог направит тебя на путь.
К ним вышел Макомбо.
– Братья и сестры уже собираются.
Сила присоединился к общей молитве и пел хвалу Иисусу вместе со всеми. Когда
Патробас стал читать письмо Петра, он закрыл глаза и спрятал лицо в ладонях. Никто не
просил его ничего сказать. Молчал даже Куриат, хотя и сидел рядом с Силой. Была там и
Диана. Сила подумал о Петре и его жене. Они всегда подтрунивали друг над другом, как
делают это люди, много-много лет прожившие бок о бок в любви.
Диана улыбнулась ему, и сердце его подпрыгнуло.
Ему случалось раньше переживать ощущение безграничного счастья. И всякий раз это
было связано с Иисусом.
Он смотрел, как Епенет беседует с Макомбо, как Урбан пересмеивается с Патробасом.
Эти люди пронзительно напоминали встретившихся ему в Иерусалимской горнице много лет
тому назад – мужчины, женщины, рабы, свободные, богатые, бедные. Иисус объединил их в
одну семью. Одно во Христе, одно Тело, один Дух.
Тьма, сгустившаяся вокруг него, немного отступила, появился какой-то проблеск
уверенности. Уверенности не в себе, а в Том, кому он был обязан своим спасением.
*
Сейчас я не могу думать об этом без смеха. Как описать ту радость, что ощутил я в
день, когда снова увидел Иисуса живым? Он смотрел на меня с любовью, а не с осуждением!
Мой друг знал, где скрываются ученики, и мы поспешили туда – сообщить им радостную
весть. Дрожа от усталости и возбуждения, мы постучали в дверь горницы.
Внутри послышались испуганные голоса, отзвуки спора. Твердый голос Петра
скомандовал:
– Впустите!
Мой приятель громко зашептал:
– Впустите нас!
– Кто там с тобой?
– Сила! Мой друг. У нас есть вести об Иисусе!
Петр отворил дверь. Я увидел, что он не помнит меня, и порадовался этому.
– Иисус жив! – выпалил мой друг.
– Он только что был здесь.
Мы переступили порог, и сердце мое заколотилось. Я оглядел комнату. Я хотел, чтобы
Иисус знал: я передумал. Теперь я исполню все, что только Он ни попросит.
– Где Он?
– Понятия не имеем. Он был здесь – и исчез.
– Мы все сидели в комнате, и вдруг – откуда ни возьмись – появился Он!
– Это был не призрак, – сказал я. – Это Иисус. Надо пойти в Храм.
Матфей усмехнулся:
– Чтобы нас взяли?
28
– Я пойду, – на мгновение я расхрабрился.
Петр положил руку мне на плечо:
– Каиафа и его приспешники не дадут тебе и слова сказать.
– Оставайся с нами, – предложил Иоанн.
– Мы здесь долго не задержимся. Идем с нами в Галилею.
Долгие месяцы я лелеял желание присоединиться к этой группе избранных, но теперь
совесть не позволяла мне покинуть Иерусалим.
– Не могу! – Как я мог уйти, зная, что Иисус жив? – Другие тоже должны услышать
эту радостную весть. Надо рассказать Никодиму.
Я знал, где найти старого друга моего отца. Завидев меня, Никодим вышел на галерею.
Прижав палец к губам, он увлек меня в сторону.
– Вижу по твоему лицу, что за новость ты принес. Слухи множатся.
– Это не слухи, Никодим!
– Тело Иисуса пропало. Но это не означает, что Он вернулся к жизни.
Я наклонился к нему.
– Я видел его собственными глазами, Никодим. Он жив!
Глаза его засветились, но он опасливо огляделся по сторонам.
– Если Иисус сам не придет в Храм и не объявит о себе, все останется, как прежде.
– Как можно говорить так? Все уже никогда не будет, как прежде.
Пальцы его впились мне в руку, он вел меня к храмовой лестнице. Никодим зашептал, опустив голову:
– Каиафа и еще кое-кто разговаривали с римскими стражниками, которые караулили
гробницу. И хорошо заплатили им, чтобы те говорили, будто ночью, когда они заснули, ученики Иисуса выкрали тело.
– Как только об этом услышит Понтий Пилат, их казнят за нарушение дисциплины!
– Тише, сын мой… За стражников, согласившихся участвовать в сговоре, вступятся
священники. Возвращайся к ученикам Иисуса. Передай им, что сделали Каиафа и его
сообщники. Они намерены распространить этот слух как можно скорее и как можно дальше, чтобы никто не поверил никаким заверениям, что Иисус жив. Иди же! Поспеши! Пусть
убедят Иисуса объявиться в Храме.
Я поведал Петру о рассказанном мне Никодимом, но тот только покачал головой.
– Никто из вас не должен повторять моей ошибки. Однажды я пытался указать Иисусу, что Ему делать. Он назвал меня сатаной и велел отойти от Него.
– Но ведь правда: если бы Он пришел в Храм, Каиафа и Синедрион все бы поняли.
Тут поднялся Симон-зилот.
– Я слышал, как Иисус говорил, что если бы даже кто воскрес из мертвых, эти бы не
поверили. Встань сам Иисус перед ними и покажи руки и ноги со шрамами от гвоздей – и
тогда они не признают, что Он – Христос, Сын Бога живого!
Семеро из учеников Иисуса отправились в Галилею.
Позже Петр рассказывал мне, как Иисус развел костер, нажарил рыбы и встретил тех
семерых на берегу моря Галилейского. Он явился еще пятистам – и я был среди них – а
позже брату своему Иакову. Сорок дней Иисус ходил по земле и беседовал с нами. Мне
недостает слов, чтобы повествовать о множестве дел Его, коих я был свидетелем, и о том, что
Он говорил. Он благословил нас – а после ушел домой – туда, откуда пришел – на небеса.
Я видел, как Господь вознесся ввысь в облаке. Ученики и мы все с ними так и
пребывали бы на той горе, если бы не предстали перед нами два ангела: «Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, однажды придет таким же образом, как вы видели Его
восходящим на небо!»
О, как я ожидаю этого дня!
Их больше нет, друзей, некогда столь дорогих моему сердцу. Никого не осталось. Из тех
ста двадцати, что собрались в горнице молиться и славить Бога, ста двадцати, первыми
принявших Духа Святого, который зажег нас огнем веры и послал возвещать о Нем, ныне
29
живы только двое: Иоанн, последний из двенадцати, чья вера подобно маяку сияет с острова
Патмос, и я, самый недостойный из всех.
Каждый день я поднимаю взор к небу в надежде однажды увидеть Иисуса, сходящего
сквозь облака.
Каждый день я молюсь, чтобы «однажды» было сегодня.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
После того, как Иисус вознесся к Отцу своему, те из нас, кто последовал Ему, остались
в Иерусалиме. Двенадцать – за исключением предателя Иуды, лишившего себя жизни – пребывали в горнице с прочими выходцами из Галилеи, в числе их был и мой друг Клеопа.
Находились там и Мария, мать Иисуса, и братья Его – Иаков, Иосиф, Иуда и Симон, сестры
Господа со своими семействами и сестры самой Марии. Заходили и Никодим, и Иосиф из
Аримафеи. Мы молились за них, ибо Каиафа проведал о том, что они, взявши тело Иисуса, помазали его и положили в гробницу Иосифа, и теперь угрожал им изгнанием из Храма.
Были с нами и Мария Магдалина, Иоанна, Мария, мать Иакова меньшего, Саломея и Матфий
с Варсавой, следовавшие за Господом с того самого дня, как Иоанн крестил Его в реке
Иордан. Матфия Господь избрал занять место Иуды в числе Двенадцати.
По прошествии пятидесяти дней по распятии Иисуса, сорока семи дней по воскресении
и семи дней по вознесении Его к Небесному Отцу, в день Пятидесятницы, когда иудеи со
всех концов империи стеклись в Иерусалим, в доме раздался шум, как от чрезвычайно
сильного и стремительного ветра, подобного какому мне ни ранее, ни позднее не доводилось
слышать. Он разнесся по дому, и на каждом из нас явились языки пламени. Дух Святой
наполнил меня, и я ощутил сильное побуждение выбежать на улицу, как и все остальные.
Страх перед гонителями нашими исчез без следа! Мы ринулись прямо в толпу, открыто
возвещая Благую весть!
С нами произошло чудо. Мы говорили на языках, которых не ведали. Петр
проповедовал великому множеству народа, изумляя книжников красноречием и познаниями в
Писании. Где набрался такой мудрости простой рыбак? Мы знали: она исходит от Иисуса, и
Дух Святой излил ее на Петра!
Я всегда был способен к языкам, но в тот день…! Я обращался к парфянам, мидянам, эламитам, жителям Месопотамии на языках, мне дотоле неизвестных. В сей день чудес
Христос через нас говорил всем людям. Господь возвестил о Себе жителям Каппадокии, Понта, Асии и Фригии. Благая весть достигла семейств, пришедших из Памфилии, Египта, Киринеи, даже из далекой Лидии и самого Рима! Даже критяне и аравитяне услышали, что
Иисус – Спаситель и Господь для всех!
Конечно же, многие ничего не поняли. Они насмехались, слыша лишь бессмысленный
набор звуков. Разум их был закрыт и темен, сердца – ожесточены против истины. Но тысячи
– услышали, и три тысячи исповедали Иисуса Господом и Спасителем. В один день к нашей
маленькой общине из ста двадцати верующих присоединились более трех тысяч! С тех пор я
все задаюсь вопросом: не на одном ли языке мы все говорили? Может ли быть, что мы все
говорили на языке, который был некогда общим для всех людей – еще до Вавилонской
башни? На языке, на котором будут говорить на небесах все верующие? Того я не знаю.
Когда праздник Пятидесятницы закончился, нам не хотелось расставаться, но
большинство все же отправились по домам, неся с собой познание о том, что Иисус Христос
есть воскресение и жизнь, Господь над миром всех своих творений. Позже, странствуя с
Петром и Павлом, я встречал тех, в кого семена веры запали тогда в день Пятидесятницы, пустив побеги в сотнях различных мест.
Те же из нас, кто жил в Иудее, оставались в Иерусалиме. Мы были как одна семья, собирались слушать апостолов, и те передавали все, чему учил их Иисус. Вместе
