Текст книги "Убийство ворон (ЛП)"

Автор книги: Флуд Эвелин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Глава двадцать четвертая. Данте

Кто-то рычит.

Но когда Кэт уходит, бледная, с гордо поднятой головой, я вдруг понимаю – в комнате царит тишина.

Полная тишина, если не считать хрипов Сальваторе Азанте.

Рычу – это я. Звук нарастает в моей голове.

Я делаю шаг вперед, и чья-то рука обхватывает мою руку, крепко удерживая. Голос шипит мне в ухо. – Ты не поможешь ей, вмешавшись, В'Ареццо.

Голос Лучиано ледяной, но он прорывается сквозь шум. Отец оглядывается на меня и слегка качает головой.

Будь они прокляты. Прокляты оба к чертовой матери за то, что они правы.

Я хочу убить его. Оторвать его гребаную голову от тела, закончить работу, которую начала Кэт, и самому оторвать его гребаные руки.

Он, блядь, прикасался к ней.

Мое сердце бешено колотится в груди, резкий звук отдается в ушах, когда Джозеф Корво встает, его взгляд скользит по гребаной грязи, он скулит, пытаясь высвободить руку. Даже Стефано смотрит на него с отвращением.

Отец Катарины наклоняется вперед и выхватывает кинжал. Пока Сальваторе воет, Джозеф вертит лезвие в руках с задумчивым выражением лица.

Безразлично.

Затем он предлагает ему эту гребаную рукоятку. – Я надеюсь, вопрос исчерпан?

Пизда.

Я рад, что Кэт здесь нет, поскольку Сальваторе скрипит зубами, беря лезвие другой рукой. – Так и есть.

– Хорошо. – Джозеф обводит всех нас взглядом. А затем выходит.

Просто уходит, как будто ему наплевать, что на его дочь только что напал его так называемый друг. Желчь снова подступает к моему горлу от такого небрежного пренебрежения.

Джио исчезает вместе со своим отцом, и Люк бросает на меня последний взгляд, прежде чем последовать за Полом Морелли из комнаты. Мой собственный отец возвращается ко мне. – Поехали.

Медленно кивнув, я начинаю следовать за ним к выходу, но затем останавливаюсь.

Повернувшись, я иду обратно туда, где Сальваторе стаскивает галстук и обматывает им кровоточащую руку. Когда он начинает оборачиваться, я протягиваю руку.

Звук, с которым его лицо соприкасается с тяжелым столом впереди, чертовски приятен, даже когда мой отец стонет. Азанте падает на бок, потеряв сознание.

Когда я встречаюсь взглядом со Стефано, я готов. Но он только кивает.

И я уже не в первый раз задаюсь вопросом о его отношениях с отцом.

Мой собственный раздраженно отчитывает меня, пока мы идем к нашим машинам, но мне насрать.

Прямо сейчас меня волнует только одно.

И я нарушаю все гребаные ограничения скорости на территории Трех штатов, возвращаясь к ней.

Глава двадцать пятая. Катарина

За сегодняшний вечер последует расплата.

Дэнни молчит в машине, но я чувствую на себе его взгляд. Натянув юбку до упора, я сворачиваюсь калачиком на сиденье, дрожа. Когда жар пробивается насквозь, несмотря на теплый вечер, я смаргиваю слезы. – Спасибо.

– Конечно, Кэт. – Его голос тих. – Ты в порядке?

– В полном.

Мой голос срывается, и я сдерживаюсь. Я подавляю каждую частичку обуревающих меня эмоций, запихиваю их в переполненный ящик в своей голове и запираю это дерьмо подальше.

Мне просто нужно попасть домой. Домой, за стены моих апартаментов.

Когда мы останавливаемся, я не жду, пока Дэнни откроет дверцу машины. Не жду, пока Вороны осмотрят окрестности. Вслепую я выбираюсь наружу, почти спотыкаясь на каблуках. Я направляюсь прямо к входной двери, а позади меня эхом разносятся проклятия. Звук заставляет меня вздрагивать, и я прикусываю губу до вкуса крови, открываю замки и проскальзываю внутрь.

В кои-то веки я проверяю каждый замок без предупреждения.

Затем я проверяю это снова.

И когда я наконец-то остаюсь одна, я закрываю лицо руками и даю волю чувствам.

Всего на час. Один-единственный, гребаный час, чтобы ослабить бдительность, прежде чем мне придется восстанавливать ее снова.

Я не знаю, сколько времени проходит, прежде чем раздается стук в мою дверь.

Три сильных удара. Знакомых удара.

И облегчение угрожает подкосить мне колени, когда я поднимаюсь на ноги, я пытаются открыть замки, прежде чем он распахивает дверь, его руки на моем лице.

– Я здесь, – настойчиво говорит он, вглядываясь в мое лицо. – Ты в порядке. Расскажи мне, что случилось, детка.

Слова вырываются дрожащей дрожью. Его руки потирают мои руки вверх и вниз, сгибаясь, когда я приближаюсь к моменту, когда Сальваторе Азанте подумал, что может дотронуться до меня и это сойдет ему с рук.

Но я не могу этого сказать.

Дом изучает мое лицо. – Хорошо, – шепчет он. – Все в порядке, Кэт. Ты не обязана.

Вместо этого он осторожно обнимает меня, и я прижимаюсь к нему, зарываясь лицом в его шею и делая глубокие, прерывистые вдохи, как будто его запах может прогнать холод в моей груди.

Когда в дверь стучат, я не могу сдержать вздрагивания. Дом смотрит на меня сверху вниз, его брови хмурятся, прежде чем он переводит взгляд на дверь. – Это Данте. Он не войдет, если ты сама этого не захочешь.

– Нет. – У меня болит горло. – Мне нужно знать, что произошло после того, как я ушла. Впусти его. Просто... дай мне минутку.

Когда я смотрю в зеркало, меня встречает размазанный макияж, и я тянусь за средством для снятия макияжа. Он остается густыми темными пятнами на ватных дисках, пока на меня не смотрит мое отражение, бледное и изможденное. Я перехожу от макияжа к зубам, дважды чищу их.

Я все еще не чувствую себя чистой.

Поэтому я включаю душ, стаскиваю блейзер и вытаскиваю подол своей облегающей черной рубашки из-за пояса, снимая ее вместе с лифчиком. Но когда моя рука тянется к молнии сбоку на юбке, я останавливаюсь.

– Катарина.

Я поворачиваюсь, поднимая руки, чтобы прикрыть живот и грудь, услышав низкий голос. – Гребаный Христос, Данте. Дыши громче.

Тон кажется нормальным, но выражение его лица… Я никогда раньше такого не видела.

Он медленно приближается ко мне. – Ты в порядке?

Я вглядываюсь в его лицо.

– Нет, – говорю я наконец. – Но я буду. Могло быть и хуже.

Гнев вспыхивает на его лице, глаза темнеют. – Этого вообще не должно было случиться.

Нет. Не должно.

Я вздрагиваю, когда Данте опускается на одно колено. Его рука тянется к моей молнии. – Хочешь это снять?

Когда я киваю, он осторожно расстегивает на мне молнию. Юбка скользит по моим бедрам, собираясь вокруг лодыжек.

Затем он осторожно раздвигает мою ногу, его глаза изучают мое лицо в поисках одобрения, прежде чем он опускает взгляд.

Его веки закрываются, дыхание сбивается.

– Я должен был его убить.

Я поворачиваю ногу. Кожа уже покрывается пятнами – предвестниками внушительных синяков, а несколько глубоких царапин от ногтей оставили на коже тонкие кровавые следы.

– Он не скоро это забудет, – тихо говорю я. Он больше никогда не сможет полноценно пользоваться рукой, и я рада этому.

Данте прижимается лбом к моей ноге. – Прими душ, – хрипло говорит он. – Не торопись. Росси пошел за аптечкой первой помощи.

– Это всего лишь несколько царапин. Мне это не нужно.

Я борюсь не с физическими повреждениями.

Данте поднимается на ноги. – Я буду снаружи, если тебе что-нибудь понадобится.

Мой рот открывается, когда он уходит. – Ты можешь остаться. Я имею в виду, в квартире.

Он смотрит на меня через плечо. Я не знаю, что он видит в моем лице, но его собственное смягчается. – Хорошо.

Когда я выхожу некоторое время спустя, он сидит в гостиной напротив Доменико. Их низкие голоса замолкают, когда они оба смотрят на меня. Мои мокрые волосы струятся по спине, и я дважды проверяю узел на халате, прежде чем сесть на диван рядом с Домом.

– Что случилось? – Спрашиваю я Данте. – Когда я... когда я ушла.

Я не должна удивляться. Мой отец… он перестал защищать меня давным-давно. Но боль все еще закрадывается, когда он рассказывает мне. – Я понимаю.

Когда он прочищает горло, мои глаза устремляются на него. – Что еще?

– Я... ударил его лицом об стол. Я имею в виду Азанте. Вырубил его.

Рядом со мной Дом шевелится, в его голосе слышится неохотное одобрение. – Хорошо.

Но мои губы сжимаются. – Тебе не следовало этого делать, Данте.

Я и так по уши в дерьме со своим отцом, и без попыток объяснений, почему наследник взял на себя смелость защищать меня каким-либо образом. Губы Данте кривятся. – Я знаю.

Он больше ничего не говорит, не извиняется. А может, я и не хочу, чтобы он извинялся. Потому что, по крайней мере, он что-то сделал.

Но это все усложняет.

Откидывая голову на кожаную обивку, я поворачиваю ее, чтобы посмотреть на Дома. Он хмуро смотрит в пол, и я протягиваю руку, чтобы подтолкнуть его. – У тебя будет больше морщин, чем у слона, если ты будешь продолжать так хмуриться, Доменико.

Его губы растягиваются в подобии улыбки, но она чертовски натянутая. Нам следовало бы поговорить о его поездке домой, но присутствие Данте все усложняет.

Прикусив губу, я размышляю о странности присутствия их обоих здесь, в одном пространстве. Ведут себя спокойно. – Может, нам... обменяться какими-нибудь мемами или что-то в этом роде?

Дом смотрит на меня так, словно у меня выросла третья голова, но глаза Данте прищуриваются. Пожимая плечами, я тянусь за пультом.

– Или нет. Тогда будет фильм.

Я просматриваю варианты, останавливаясь на высокобюджетном боевике с большим количеством оружия. Дом ерзает, подтаскивая подушку к себе на колени. – Ложись.

Я заплетаю свои влажные волосы в косу, прежде чем лечь. Пальцы Дома проводят по моему лбу мягкими, нежными поглаживаниями, и я сонно моргаю.

Я тоже сомневаюсь, что сегодня ночью мне удастся много поспать, но, может быть, сейчас у меня получится выкроить часок. Мой взгляд останавливается на лице Данте, и всего на секунду я вижу зависть, когда он смотрит на Дома. Страстное желание.

Когда я просыпаюсь несколько часов спустя, Дом спит, его рука запуталась в моих волосах. Но мои ноги покоятся на коленях Данте, его рука обвилась вокруг моей лодыжки. На заднем плане на низкой громкости играет старое комедийное шоу, но он не смотрит его. Он смотрит на мою дверь. Настороже. Наблюдает.

Мне не требуется много времени, чтобы снова закрыть глаза.

И на этот раз я не просыпаюсь до утра.

Глава двадцать шестая. Катарина

Сегодняшний день не обещает быть хорошим.

Я чувствую это по тому, как пульсирует моя голова, когда я выхожу из спальни, Дом протягивает мне кофе. Я оглядываюсь по сторонам, но в остальном комната пуста.

– Ему пришлось уйти. – Дом наблюдает за мной из-под опущенных бровей. – Сказал, что зайдет позже.

– В этом нет необходимости. Я в порядке.

Прислонившись к стойке, я встречаю его взгляд своим. Моя нога болит, синяк превратился в фиолетовое, почти черное пятно. Но у меня бывало и похуже. – Перестань так на меня смотреть, Доменико. Скажи мне, что происходит.

Ощущение рук Азанте на моей коже не исчезнет в ближайшее время. Это было… вторжение. Насилие. Но у меня просто нет ни времени, ни душевных сил, чтобы тратить их на эту мразь.

А когда Дом начинает говорить, сил становится ещё меньше. Всё в голове сужается до гулкого звона.

Этот ублюдок.

– Figlio di puttana, (итл. сукин сын) – шиплю я. Итальянский слетает с моего языка, пока я расхаживаю взад-вперед. – Я так и знала. Злобный, ебучий кусок дерьма.

Я знала, что что-то не так. Знала, что мой отец был более замкнутым, чем обычно, даже после того, что произошло в этом году. И это потому, что этот мудак шепчет ему на ухо, заставляя меня выглядеть слабой при каждой возможности.

И благодаря моему собственному гребаному выбору мой отец начинает ему верить.

– Вороны не достанутся ему, – огрызаюсь я. У меня перехватывает горло при этой мысли. Потерять свое положение наследницы Корво… Я потратила всю свою жизнь, работая ради этого. Я пожертвовала всем чтобы быть там, где я есть.

Без Ворон я не знаю, кем бы я была. Но я не была бы собой, не была бы Катариной Корво. Из всех людей это Маттео. Мой желудок бунтует при одной мысли о том, что этот человек возьмет власть в свои руки.

Никто из нас не был бы в безопасности, никогда не смог бы спокойно спать по ночам, если бы он вел нас. Он не стабилен, не нормальный.

– О чем, черт возьми, думает мой отец? Он психопат. – Я дико смотрю на Доменико. – Посмотри, что он сделал с Николеттой!

В любой другой семье за это последовало бы суровое наказание. Но мой отец не просто допустил это – он вознаградил его.

– Он всегда был таким? – Тихо спрашиваю я, опускаясь на стул. – Я имею в виду моего отца. Неужели я только сейчас это вижу?

Когда Дом колеблется, я тру глаза. – Итак... это означает – да.

Он устраивается рядом со мной. – Может, это ты изменилась, Кэт.

Когда я вопросительно смотрю на него, он опирается локтями на стол. – Ты всегда была так сосредоточена на Воронах. Никто никогда не усомнится в твоей преданности. Твоему отцу никогда не нужно было беспокоиться о тебе, потому что ты никогда не оглядывалась, никогда не ставила под сомнение ни одно из его решений. Ты делала то, что ему было нужно от тебя.

Боль эхом отдается в моей груди. – Так что ты хочешь сказать?

– Я говорю, – он тычет меня в руку. – Что ты сняла шоры, Кэт. Ты была слепа к недостаткам своего отца, потому что он – твой отец, и ты его любишь. Ты знала, что с ним трудно, но он никогда не бросал тебе вызов, потому что не видел в этом нужды. А теперь… теперь ты начинаешь видеть яснее. Чёрт возьми, мы ведь в этом году заканчиваем учёбу. Ты начала вставать на ноги, и, кажется, тебе совсем не нравится то, что ты теперь видишь. И он это чувствует.

Сидя рядом с ним, я обдумываю его слова. И в них есть смысл.

Я изменилась.

– Ты прав, – наконец говорю я хриплым голосом.

И, возможно,… возможно, это означает, что я не лучший кандидат на роль лидера Ворон.

Однако, когда я озвучиваю свои мысли Дому, он напрягается. – Это то, что ты вынесла из этого разговора? Черт возьми, Кэт. Ты думаешь, кто-нибудь из нас пошел бы за кем-нибудь другим? За Маттео?

Он выплевывает имя моего кузена, как яд. Мой телефон вибрирует на стойке, и когда я беру его, мои губы плотно сжимаются. – Ну, что ж, пожалуй я смогу немного поболтать с ним сегодня.

Потому что мой отец зовет меня домой.

Несмотря на яростные протесты Дома, он быстро уменьшается в зеркале заднего вида, оставаясь позади.

Дыхание вырывается у меня со вздохом облегчения, когда я выезжаю за ворота кампуса, гладкий красный Corvette мягко урчит на холостом ходу под моими руками, прежде чем я нажимаю на газ.

До поместья Корво больше часа езды, а минуты тянутся слишком быстро. С сожалением я подъезжаю к нашим богато украшенным, но надежным внешним воротам. Они бесшумно открываются, сотрудники службы безопасности узнают мою машину, и я петляю по территории.

Я всегда любила это место. Любила пышную зелень на открытом воздухе, бесконечные просторы, на которых можно забыться в детских играх. Мне нравился маленький ручей, который протекает через реку, где Альдо научил меня ловить форель заостренными палочками, острые камни под ногами, когда я часами терпеливо ждала подходящего момента для поклевки.

Но когда я вижу дом в величественном колониальном стиле, похожий на место встречи Cosa Nostra, но с невероятно более изысканным декором, ностальгия исчезает. Мои последние воспоминания об этом месте... Нет. Я не буду думать о них сегодня.

В моей позе нет и следа дискомфорта, никому не на что обратить внимание, когда я выхожу, бросаю ключи парковщику и захожу внутрь, как будто каждая частичка меня не находится в состоянии боевой готовности.

Нет, я вхожу такой, какая я есть. Наследница Корво возвращается домой.

Меня встречают знакомые лица. Мой отец любит рутину, ему нелегко доверять. Многих сотрудников здесь я знаю всю свою жизнь. Проходя мимо, они опускают головы, некоторые кивают и бормочут приветствие, прежде чем продолжить выполнение своих обязанностей.

Атмосфера здесь изменилась. Персонал скорее суетится, чем ходит. Как будто они не поднимают головы.

– Мисс Катарина. – Поворачиваясь, я улыбаюсь невысокому дородному мужчине. Наш дворецкий работает здесь дольше, чем я живу. По общему мнению, он был предан моей матери до ее смерти. Преданный человек, но не слишком дружелюбный. Низкий поклон. – С возвращением. Ваш отец ждет в кабинете.

– Спасибо, Фернандес. Мне, пожалуйста, кофе.

Честно говоря, я бы предпочла алкоголь, но сейчас только время обеда. Фернандес исчезает, когда я прохожу по дому. Тихо. Я привыкла видеть, как мужчины входят и выходят, некоторые собираются во многих комнатах, которые у нас здесь есть. Но сегодня в доме тихо.

Дверь темно-орехового цвета закрыта, когда я подхожу к ней. Постучав, я встречаю тишину.

Нет. Не тишина. Кто-то шевелится внутри, раздается легкий скрип потертого кожаного кресла моего отца, когда он откидывается на спинку. Я вижу это в своем воображении, такое знакомое зрелище, что я, вероятно, могла бы зарисовать его по памяти, хотя мои навыки рисования в лучшем случае невелики.

Я жду. Тишина. И я жду.

Итак, вот как это будет.

Мой отец всегда играл в эти игры. Ему нравилось заставлять людей ждать, нервировать их, пока они гадали, почему. Он научил меня этому трюку много лет назад.

Он никогда раньше не применял это ко мне.

Наконец, до меня доносится его голос. – Войди.

Я жду несколько секунд, прежде чем сразу открыть дверь. Когда я толкаю ее, Джозеф Корво оказывается именно там, где я и предполагала. Он не поднимает глаз, его ручка царапает по бумагам, разбросанным по его дубовому столу.

Когда в дверь стучат, я подхожу и открываю ее, не дожидаясь разрешения, беру поднос у явно удивленного Фернандеса и несу его к боковому столику. – Кофе, отец?

Стул снова скрипит. Я чувствую, что он наблюдает за мной, но продолжаю стоять к нему спиной, наливая свежесваренный кофе и добавляя немного молока. Поворачиваясь, я ставлю чашку на его стол, прежде чем сесть в темно-зеленое кожаное кресло Chesterfield напротив. Широкое эркерное окно позади него открывает прекрасный вид на сады, в то же время отбрасывая тень на его лицо, из-за чего трудно разглядеть нюансы его выражения.

Несомненно, намеренно.

Он смотрит на чашку. – Я предпочитаю пить его с сахаром.

– Прекрати. Это вредно для твоего сердца. – Я жду, потягивая напиток.

Наконец, он фыркает от смеха, поднимая чашку. – Я, должно быть, старею, раз позволяю своей дочери диктовать мне как пить мой кофе.

– Только потому, что ты знаешь, что я права.

Чашка звякает, когда он ставит ее на стол. – Я хочу обсудить вчерашний вечер.

И вот, отца как не бывало. На его месте – дон. С лица исчезает всякая теплота, он просто ждёт моего ответа.

– Разумеется. Какой именно момент ты бы хотел обсудить?

Он сцепляет пальцы в замок. – Начнём с твоего поведения. Оно было недопустимым.

Моя спина выпрямляется, позвоночник вытягивается, словно по линейке.

– Необычным – возможно. Но недопустимым? Позволю себе не согласиться. Категорически.

Он с силой хлопает ладонью по столу.

– Ты всадила нож в руку нашего главного союзника. Не говоря уже о твоей грубости – ты прервала встречу ради мальчишки из семьи Фаско.

Осторожно, очень осторожно я подбираю слова. – Союз в нашем мире не даёт права на неподобающее поведение. Я отреагировала соответственно. Азанте следовало напомнить, что союз – это не синоним слабости. Если бы я не ответила на его действия, он воспринял бы это именно так.

Я наблюдаю, как мой отец обдумывает эти слова. Здесь не упоминается ни о чем более эмоциональном, чем чувства. Никаких упоминаний о насилии, которое я почувствовала, когда его рука скользнула вверх по моей коже с твердым намерением прикоснуться к моим самым интимным частям.

В этой комнате есть место только для политики. Чувства не имеют значения.

– Это заставило нас выглядеть разобщенными, – возражает он. – Это то, чего мы не можем себе позволить. Cosa Nostra и так достаточно расколота. Наши враги больше не только снаружи.

– Это показало, что мы примем меры против любой угрозы. Неважно, откуда она исходит, – возражаю я твердым голосом. – Мы не подчиняемся прихотям других. Мой приоритет – имя Корво, и я не позволю нам проявить слабость. Перед кем бы то ни было. Союзник или нет.

Мой голос остается ровным, на лице не отражается ни малейшего волнения, выворачивающего мой желудок наизнанку.

– Его рука уже никогда не будет прежней. – Отец тянется за своим кофе и делает глоток. – Он не доволен этим.

– Я тоже, – спокойно отвечаю я. – И все же ты об этом не упоминаешь.

Я не могу остановить это, краткое предостережение. Устное подтверждение того, что я вижу его реакцию и нахожу ее недостаточной.

Он вздыхает. – Катарина. За эти годы у нас было много дискуссий. Ты первая наследница женского пола. Это сопряжено с рядом проблем, с которыми мне никогда не приходилось сталкиваться. Ты на каждом шагу уверяла меня, что это никогда не будет проблемой. И все же мы здесь.

Жар заливает мои щеки. – Это не проблема, – выдавливаю я. – Я отреагировала на угрозу. Если бы Азанте напал на тебя физически, ты бы отреагировал в том же духе. И, предполагая, что Азанте принимает мое предупреждение всерьез, это больше никогда не будет проблемой.

– А что насчет следующего мужчины? – он спрашивает напрямую. – Тогда это будет проблемой, нет?

Приходит осознание.

Мне нечего ему сказать. Он исказит мои слова, швырнет их мне обратно, использует прошлую ночь, чтобы выставить меня гребаной истеричкой женского пола.

– Ты не ищешь ответов, – тихо говорю я. – Что бы я ни сказала, это ничего не изменит. Ты ищешь оправдание. Почему?

Я вижу подтверждение на его лице, даже когда он пытается скрыть это от меня. – Я просто пытаюсь выяснить, как ты планируешь действовать дальше, Катарина. Возможно, это в первый раз, но я сомневаюсь, что в последний. Ты порежешь каждому мужчине руку?

– Не каждый мужчина – потенциальный насильник, – холодно говорю я. – Хотя, похоже, в данный момент у нас их еще больше. Как поживает Маттео?

– Мы говорим не о Маттео. Мы говорим о тебе.

– Как долго ты собираешься меня наказывать?

Моя резкая смена темы, застает его врасплох, и в его глаза мелькает растерянность. – Я не понимаю.

Наклоняясь вперед, я смотрю ему в глаза. – Ты научил меня этим играм, Джозеф. Давай не будем тратить на них время. Ты наказываешь меня за то, что произошло. Что сделано, то сделано. Эта часть моей жизни закончена. Это не имеет никакого отношения к прошлой ночи.

Он смотрит только на меня. – Я тебя не наказываю.

Смех резкий, недоверчивый. – Скажи мне. Я все еще наследница Корво?

Тишина. Звенящая, глубокая пустота, которая посылает ледяной клинок в мой живот.

Наконец, он заговорил. – Я не наказываю тебя, Катарина. То, во что ты веришь, говорит мне, что, несмотря на всю твою подготовку, на все усилия, которые я вложил в тебя, ты все еще не готова. Ты спрашиваешь, являешься ли ты по-прежнему наследницей Корво? Да. На данный момент. Но я не допущу слабости в наших рядах. И это все, что я вижу. Отвлекающий маневр за отвлекающим маневром, все это уводит от того, на чем нам нужно сосредоточиться. Рост. Сила. Вот что важно. А не эти чертовы мелкие дрязги.

Лекторский тон его слов раздражает меня. Стиснув зубы, я заставляю себя медленно кивнуть. – Я полностью согласна. Как я уже сказала, что сделано, то сделано. Прошлая ночь была неудачной.

– Не только из-за Азанте. Наши традиции важны. Ты заговорила не в свою очередь.

Я откидываюсь на спинку кресла, уверенная в своем ответе. – Потому что не было необходимости мучить и без того сломленного человека. Пустая трата времени и энергии каждого. Где в этом сила? Пусть парень Фаско возьмет инициативу в свои руки. Это может отвлечь его от... других мыслей.

Мой отец признает правдивость моих слов взмахом руки. – Возможно. И все же il bacio della morte висит у тебя на шее, и я вижу, что ты не предпринимаешь никаких действий, чтобы ее устранить. Сколько попыток уже было?

– Только три. Ни один из них не увенчался успехом.

– Это не имеет значения, – огрызается он. – Уже три. Прошло всего несколько дней. В предстоящие недели, месяцы, годы они будут только расти. Фаско ведет долгую игру, в которой ему нечего терять, по крайней мере, он так думает. Он знает, что в конце концов ты устанешь.

– Попытки истощат тебя. Ты либо будешь вынуждена скрываться, либо будешь мертва. И ты удивляешься, почему у меня есть сомнения относительно твоего будущего? Почему мне, возможно, потребуется принять другие меры?

Мой кулак сжимается на подлокотнике кресла. – Как ты и сказал, прошло всего несколько дней. Не насмехайся над тем небольшим количеством времени, которое прошло, и на одном дыхании не ругай меня за то, что я не остановила это. Il bacio della morte убрать не так-то просто. Его никогда не снимали после того, как дали. Чтобы убедить Джованни, потребуется время. А пока я не позволю им изматывать меня. И я, конечно же, не стану облегчать им задачу.

– Ты воспользуешься для этого другой сестрой.

Его слова камнем падают в пространство между нами.

Роза Фаско. В моем сознании возникает ее лицо, скорбящее, сердитое и молодое. Такая чертовски юная, но уже не такая невинная, как ее сестра.

Отказ вертится у меня на языке, и отец указывает на меня. – Никаких гребаных споров, Катарина. Ты воспользуешься сестрой Фаско, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. Если ты хочешь считать это проверкой, то это гребаная проверка. Маттео сделал то, что нужно было сделать, чтобы сломить отца.

Он опускает руку. – Ты сделаешь все необходимое, чтобы сломить сына.

Потому что это сломило бы Джио, если бы он потерял еще одну сестру. Он и так едва держит себя в руках, рваные, злые осколки горя. Если он потеряет и Розу...

Линия Фаско была бы закончена. Созрела для того, чтобы прилетели стервятники и поклевали остатки.

– Сделай это, и твое место наследницы будет обеспечено. – Мой отец встает и открывает мне дверь, чтобы я могла уйти. – Потерпи неудачу, и я рассмотрю альтернативу, дочь моя.

Я встаю, проходя мимо него. Я не отвечаю.

– Я скоро навещу тебя, – говорит он у меня за спиной. – Мне любопытно посмотреть, как изменился кампус с тех пор, как я был там в последний раз.

Это не прощание, потому что дверь за мной закрывается.

Угроза.