Текст книги "Исчезнувший"

Автор книги: Флетчер Нибел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

Ингрем оглядел стол.

– Очевидно, в голосовании нет необходимости, – сказал он ледяным тоном. – Совещание закрыто.

Дескович подошел к нему и протянул руку.

– Мне очень жаль, Артур. Я не хотел вас обидеть. Надеюсь, вы понимаете.

Ингрем холодно ответил на рукопожатие.

– Напрасно надеетесь. Я не понимаю.

Участники совещания безмолвно покинули зал, оставив Артура Ингрема одного во главе длинного стола. Выждав с минуту, он вышел в коридор и направился к желтой двери своего кабинета. Черная табличка рядом с этой дверью была таких же скромных размеров, как все остальные. На ней был только номер и код: «7Д60. ДРУ»[11]11
  Директор разведывательного управления.


[Закрыть].

Он обменялся несколькими словами с секретаршей, прошел в кабинет и закрыл за собою дверь. Командный пункт Ингрема остался почти таким же, как при его предшественниках. Мебель была тяжелая, строгая, с обивкой из коричневой кожи. Спокойные тона картин гармонировали со шторами и коричневым ковром, закрывавшим весь пол. Единственное, что он сам добавил, была здесь цитата из Дуайта Эйзенхауэра в рамке на стене. Выступая на торжественной закладке здания ЦРУ в ноябре 1959 года, президент сказал: «Об успехах нельзя кричать, неудачи нельзя объяснять. В разведывательной работе герои остаются ненагражденными и невоспетыми, и зачастую они неизвестны даже своим собратьям по оружию». Ингрем гордился тысячами невоспетых героев, которыми он командовал здесь и за границей.

Он постоял у широкого трехстворчатого окна, глядя на холм, поросший кизилом, вязами, буками, дубами и кленами, которые отгораживали его лиственным барьером от реки Потомак. Листва была серой от пыли из-за долгого отсутствия дождей, и солнце мутно просвечивало сквозь белую завесу облаков. Внизу, на открытой стоянке для посетителей, сотни автомашин напоминали разноцветную мозаику. Его владения притягивали, как магнитом, чиновников и официальных представителей Вашингтона.

Наконец он повернулся к стойке из черного дерева позади его стола, где выстроилась батарея из пяти телефонов. Здесь был его пост для немедленной связи со своими агентами и со всем остальным миром. Серый телефон соединял его с группой экспертов-шифровальщиков, работавших в том же здании; они превращали его приказы в набор идиотских слов или, наоборот, из кажущейся бессмыслицы чудом вновь извлекали четкие сообщения. Кремовый телефон с кнопками служил для обычных переговоров, правда, две красные кнопки включали особые линии внутри самого управления. Черный аппарат соединял Ингрема с коммутатором Белого дома и через него – со всем миром. Зеленый телефон служил для связи с Пентагоном. С самого края стоял маленький синий аппарат прямой связи с кабинетом президента. Ингрем поднял синюю трубку. На столе у Грейс Лаллей зажужжал зуммер. Спустя несколько секунд раздался сердечный голос президента:

– Доброе утро, Артур.

– Господин президент, – сказал Ингрем. – Я беспокою вас только потому, что дело касается лично вас. Это по поводу Стивена Грира.

– Да, слушаю.

– Мы в штабе только что закончили обсуждение обзора А—4, ксерографию отчета вам доставят через несколько минут. Но перед самым совещанием мне сообщили, что мистер Грир в прошлый четверг ночью тайно вылетел с двумя пересадками в Рио-де-Жанейро. Я решил, что должен немедленно сообщить вам об этом.

– Понятно, – сказал президент. – Из какого источника эти сведения?

– Я получил их по обычным каналам управления. Донесение вручил мне мой помощник. Подробности мы выясним позднее, но я подумал, что вам следует сразу ознакомиться с этой новостью. Значение ее трудно переоценить.

– Да, – сказал президент. – Вы поступили разумно.

Этот короткий ответ на миг обескуражил Ингрема.

– Учитывая положение дел, – заторопился он, – то, что Грир теперь за границей, вы, наверное, пожелаете, чтобы с этого момента наше управление непосредственно занялось Гриром.

С минуту Роудбуш молчал, затем ответил:

– Нет, Артур. Не думаю, чтобы это понадобилось. ФБР уже ведет расследование полным ходом. Все это весьма неприятно и для семьи Грира, и для меня, и не стоит пока бить тревогу, – это вряд ли принесет пользу. Если мы привлечем все наши управления, это придаст излишнюю официальность исчезновению Грира, а ведь это, в сущности, сугубо частное дело.

– Можно поручить его двум-трем нашим лучшим агентам, и тогда не будет ни шума, ни огласки, – предложил Ингрем.

– Нет, Артур, – твердо сказал Роудбуш. – Оставим это дело ФБР.

– Значит, помощь нашего управления не нужна?

– Пока не нужна. Если что-нибудь изменится, я вам тотчас сообщу… Кстати, дело Грира обсуждалось на вашем совещании?

– Да, сэр, – ответил Ингрем, придав своему голосу чуть виноватый оттенок. – Я сообщил о полученном донесении и спросил Десковича, подтверждается ли оно его сведениями. Он ответил, что вы запретили ему обсуждать дело Грира.

– Да, – подтвердил Роудбуш. – Я полагаю, что Штабу разведывательных служб США незачем заниматься этим вопросом. В данный момент, по-моему, вполне достаточно одного ФБР. Даже если я ошибаюсь, у меня нет морального права бросать все наши федеральные силы на раскрытие одного сугубо личного дела. Со своей стороны, я верю, что Стив сам вернется, когда сможет, и все объяснится наилучшим образом.

– Слушаюсь, сэр.

– Благодарю вас, Артур. Надеюсь, вы понимаете.

Только когда Ингрем повесил трубку, он сообразил, что президент повторил ту же самую фразу, которую несколько минут назад сказал ему Дескович, – и что он, директор ЦРУ, по-прежнему ничего не понимает.

Особенно сбивало с толку донесение, которое вручил ему начальник разведки Ник перед началом утреннего совещания. В нем было два отдельных параграфа. Ингрем собирался огласить на совещании и тот и другой, но передумал, когда Дескович решительно отказался отвечать. Поэтому он не стал обсуждать второй параграф и с президентом. Роудбуш не терпел соперничества между разведками, а второй параграф донесения ясно указывал, что одно из феодальных княжеств «братства разведчиков» ведет слежку за другим. Пожав плечами, Ингрем отпер верхний ящик стола, достал донесение и перечел его заново.

«От Ника – Вику.

1. По достоверным данным, Стивен Б.Грир находится в Рио-де-Жанейро, куда тайно прилетел ночью в четверг с тремя пересадками – через Гейтерсбург, Атлантик-Сити и международный аэропорт Кеннеди, откуда вылетел в Рио один на реактивном транспортном самолете компании «Оверсиз Квик-Фрайт».

2. Сестричка, в связи с делом Грира, занимается Филипом Дж.Любиным, профессором математики в университете Джонса Хопкинса. Любин не появлялся на своей балтиморской квартире с прошлого воскресенья».

Ингрем несколько минут изучал донесение, затем позвонил в приемную своей секретарше:

– Алиса, дайте мне краткое досье на Филипа Любина из университета Джонса Хопкинса.

Через пять минут на стол Ингрема легла сжатая характеристика, выданная компьютером, – лента в четыре фута длиной с перфорированными полями. Он прошел через внутренний проход по мягкому ковру в свою личную столовую, волоча за собой длинную ленту, как шлейф невесты. На синий вельветин стульев у обеденного стола и на серо-синие тисненые обои струился солнечный свет, и от этого столовая казалась гораздо веселее. По комнате гулял легкий прохладный ветерок от центрального кондиционера. На столе уже стояли тарелки: суп с моллюсками и овощами по-манхэттенски, сандвич с грудинкой и, как всегда, стакан снятого молока.

За едой Ингрем просмотрел характеристику Филипа Дж.Любина, четыре фута человеческой жизни, 5000 слов об ученых степенях, должностях, наградах и привычках. Любин значился в электронной картотеке ЦРУ в разделе ученых специалистов под номером 10874, – проверенный и занесенный в резерв первой очереди на случай войны или какого-либо срочного дела управления. В характеристике отмечалось участие Любина в проекте «Кубок», в специальном исследовании ЦРУ для сравнительной оценки прогресса науки в коммунистических странах я на Западе. Смутный образ Любина всплыл в памяти Ингрема: эдакий склонный к самоанализу коротышка и, кажется, довольно раздражительный. Они встречались в конференц-зале один или два раза. Во всяком случае, Любин прошел все проверки. Ингрем узнал также, что в управлении Любина считают одним из двадцати ведущих математиков мира и что он знает пять иностранных языков.

Взгляд Ингрема остановился на последнем разделе с заголовком: «Личная жизнь». «Холост. Никогда не был женат. Никаких романов, кроме юношеского с Элен Волленстейн (умерла в 1958), когда оба были студентами. Изредка ужинает с женщинами, но, видимо, предпочитает компанию мужчин, обычно своих коллег. Самоуглублен. Известен на факультете как замкнутый, вспыльчивый и нелюдимый. Чувствителен и обидчив. Не курит. Пьет мало…» Далее шли подробности о пристрастиях и вкусах Любина, о его костюмах, автомашинах и т.д. Ингрем потерял интерес.

Директор ЦРУ сидел и думал о Филипе Любине и Стивене Грире. И еще о Поле Роудбуше. Тут ему пришлось закурить. Гнев его разгорался, и трудно было успокоиться. Две такие оплеухи за одну неделю! Сначала за «Мухоловку», в сущности скромную, но исключительно перспективную операцию, которую он сам задумал и которой немало гордился. А затем – этот запрет вмешиваться в дело Грира. Странно, что оба раза он пострадал из-за Стивена Грира, а ведь не бог весть какая персона – случайный приятель президента, и все! Ингрем не знал, чем все это кончится и что делать дальше.

Прежде всего долг. Он возглавлял многочисленную тайную армию, которая должна была собирать информацию обо всех иностранных государствах, больших и малых, могущественных и безнадежно слабых. ЦРУ было его цитаделью, почти его домом, в нем была его жизнь. Он провел немало бессонных ночей, чтобы создать самую мощную, как он считал, самую компетентную и самую непогрешимую разведку в мире. Он любил свое управление, никто из правительственных чиновников не мог этого понять. Управление было тесной семьей, связанной узами тайны и общими целями и совершенно изолированной от забот и треволнений остальной Америки. Здесь царила дисциплина, порядок, собранность и целесообразность. Но был также азарт охоты и поиска. Была страсть к раскрытию сложнейших интриг, радость разгадывания запутанных тайн, от которых зависели международные отношения и власть. Это был особый, захватывающий мир, замкнутый в самом себе.

Ингрем всегда наслаждался проявлениями единства в своей «империи». Когда он приезжал каждое утро ровно в десять минут девятого, вахтер в униформе встречал его в узкой железобетонной проходной, улыбаясь как старому знакомому. В огромном колонном холле с увеличенной мозаичной эмблемой ЦРУ на металлическом полу он часто останавливался, чтобы еще раз прочесть слова евангелия от Иоанна, глава VIII, стих 32-й: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными». Трое часовых у барьера почтительно приветствовали его. Дальше начинался его мир: непрекращающаяся суета людей в веселых коридорах, где каждый носил опознавательный значок, где каждая дверь своим цветом что-то означала, где каждый сейф стоял со знаком «открыто» и в каждом кабинете был пластмассовый контейнер с красной надписью: «Сжечь». Содержимое этих контейнеров ежедневно отправлялось в мусоросжигатель, где исчезали в огне тысячи секретных донесений, писем и шифрованных сообщений.

Ингрем гордился бесценной аппаратурой ЦРУ: гигантскими компьютерами и шифровальными машинами, которые с бешеной скоростью бесстрастно зашифровывали и дешифрировали донесения; радиоцентрами, через которые ЦРУ круглосуточно получало из всех стран по сто пятьдесят сообщений в час; внутренними транспортерами и пневмопочтой для мгновенной передачи документов из отделения в отделение; и, наконец, ксерографическим аппаратом, благодаря которому можно было тотчас передавать важнейшие доклады в Белый дом или Пентагон.

Идеей фикс, основной целью Ингрема было, чтобы ЦРУ знало обо всем, что происходит в мире, обо всем, что может повредить Соединенным Штатам и их шатким бастионам за границей. Неполная информация была для него просто информацией, а не точным знанием. Одна недостающая деталь грозила провалом, и каждая из таких деталей могла оказаться роковой. Например, исчезновение Стивена Грира, близкого друга президента, могло иметь такое же значение, как последняя речь премьер-министра Кубы или инструкция Кремля советскому послу в Бангкоке.

Ингрем начал составлять указания для своего штаба, сегодня по возможности точнее и полнее. Такие приказы обычно задерживали в машбюро до половины пятого после полудня на случай возможных исправлений и дополнений.

Любая попытка лишить Артура Ингрема его законного права искать, находить и узнавать, – что угодно и о ком угодно, – была бы равносильна приказу об отставке. Даже мысль об этом убивала его. Вся жизнь Ингрема была сосредоточена здесь, в этой цитадели над лесистым холмом Лэнгли, и он не собирался кончать ее безвольной пешкой в чужих руках.

Решение было принято, Ингрем вернулся в свой кабинет и позвонил сенатору Оуэну Моффату из Небраски, главе молчаливой оппозиции в сенатском подкомитете из шести человек, той оппозиции, которая всегда поддерживала ЦРУ. Моффат был одним из привилегированного десятка людей, которые знали все, что стоило знать о ЦРУ.

Моффата отыскали в приемной сената. Ингрем завуалированно, но настойчиво попросил свидания. Моффат пообещал приехать как только сможет.

И часу не прошло, как сенатор Моффат уже сидел в кожаном кресле, глядя на загроможденный стол Ингрема и ряд телефонных аппаратов под эмблемой ЦРУ с бдительным орлом на синем фоне.

Моффат при всем его достоинстве и представительности походил на херувима. У него было розовое гладкое лицо, на котором время каким-то чудом не оставило следов. Несмотря на свои шестьдесят лет, он все еще обращал внимание на женщин и их походку. Если бы не женщины, можно было бы сказать, что первая его любовь – политиканство.

– Оуэн, – сказал Ингрем, – у меня кое-какие неприятности, и мне нужна ваша помощь.

Моффат улыбнулся, появилась длинная складка на розовом воздушном шаре.

– Вам нужна помощь, Артур? В первый раз слышу, чтобы вы в этом признались.

Лицо Ингрема окаменело.

– Может быть, потому, что вы всегда помогали мне, Моффат, ни о чем не спрашивая.

– Что вас беспокоит, Артур?

– Стивен Грир.

– О! – Моффат удивился, но это было заметно только по легкому движению бровей. – А что с Гриром?

– Разговор строго между нами?

– Как всегда, разумеется.

Ингрем быстро обрисовал все, что случилось, – донесения Ника, совещание штаба, железную непреклонность Десковича и отказ президента Роудбуша от помощи ЦРУ.

– Значит, он сейчас в Рио? – глазки Моффата блеснули, словно при воспоминании о чем-то приятном. – Знаю этот городок. А где он там, в Рио, спрятался?

– Не знаю, – ответил Ингрем. – Нам известно только, что он прилетел туда на реактивном транспортном самолете.

– И это все? – взгляд Моффата не вязался с равнодушным тоном его голоса.

– Оуэн, – сказал Ингрем, – в донесении есть второй пункт, о котором я не сообщил ни на совещании, ни президенту. Мы узнали, что ФБР занимается неким Филипом Дж.Любиным в связи с делом Грира. Любин, по-видимому, тоже исчез.

Он описал профессора Хопкинского университета, зачитал выдержки из характеристики компьютера, которые привлекли его внимание.

– Весьма любопытно, – заметил Моффат. Сдержанность его как бы подчеркивала равенство в их отношениях. Следующий ход должен был сделать Ингрем.

– Вернемся к фактам, Оуэн, – сказал Ингрем. – Близкий друг президента и его политический союзник испаряется с поля для гольфа. Затем он улетает за границу с несколькими пересадками на маленьких аэродромах. Президент приказывает начать расследование, но только Федеральному бюро. Одновременно он приказывает Десковичу ни с кем не говорить об этом. Президент запрещает ЦРУ заниматься этим делом. Тем временем ФБР тайком от всех других разведслужб начинает односторонне наводить справки об одном математике, который тоже исчез. Вам не кажется это странным?

– Пожалуй, – сказал Моффат после некоторого раздумья. – Если бы не более важные причины.

– Вы имеете в виду выборы?

Моффат закивал головой.

– Второй закон политики гласит, что претендент при переизбрании идет на все, чтобы обеспечить себе победу.

– А первый закон?

Моффат ухмыльнулся.

– Закон № 2 важнее всех остальных.

– Значит, вы считаете?..

– Артур, – сказал Моффат, – я думаю, довольно нам вилять. Для этого мы слишком давно знаем друг друга.

Он помолчал. Спокойная улыбка Ингрема выражала согласие.

– Я думаю точно так же, как думаете вы. Исчезновение Стивена Грира – это скандал. Тут могут быть и женщины, и деньги, и шантаж, и сексуальные извращения, и бог знает что еще. Но я также думаю, что Пол Роудбуш о чем-то знает или догадывается. У нас нет оснований утверждать, что сам Роудбуш замешан в этой истории. Если что-нибудь всплывет против него до ноября, президентом будет избран Уолкотт, как бы невероятно это сейчас ни казалось. Вывод: Роудбуш сделает все, чтобы скрыть неблагоприятные для него факты до выборов.

– Однако это не очень-то вяжется с характером президента, – заметил Ингрем, явно играя в великодушие.

– В другое время я бы с вами согласился, – ответил Моффат. – Но вы забываете второй закон политики. До выборов осталось всего два месяца.

– Значит, вы уверены, что президент что-то утаивает?

– В моем возрасте я уже ни в чем не уверен, Артур. Это просто догадка, предположение. Оно возникло, когда вы мне сообщили эти новости.

– Ваши предположения обычно оправдываются, Оуэн.

– Особенно, когда они совпадают с вашими? – Моффат улыбнулся.

– Я думаю, мы понимаем друг друга, – Ингрем улыбнулся ему в ответ.

– Вы сказали, что нуждаетесь в помощи…

– Да, – Ингрем посмотрел в окно. Когда он заговорил, каждое слово его было веским и значительным. – Представьте себе, Оуэн, что ЦРУ проследит весь путь Стивена Грира за границей. Представьте, что президент узнает об этом. И представьте, что вследствие этого, может быть после выборов, директора Центрального разведывательного управления попросят подать в отставку. Что в таком случае предпримете вы и ваши друзья в сенате?

Моффат скрестил ноги и сложил руки на животе. Улыбка мелькнула на его лице.

– Вы действительно так любите свою работу, Артур?

– Я слишком много вложил в нее.

– Да, я знаю, Артур. Но вернемся к фактам. – Моффат помолчал. – Не могу ответить прямо на ваш вопрос, но скажу, если всем известный гражданин Америки улетучивается – если можно так выразиться – за границу, директор ЦРУ, выполняя свой патриотический долг, обязан выяснить, куда и зачем он отправился. Это обычная предосторожность во имя безопасности родины, и она будет одобрена как таковая сенатом и членами правительства, которым доверено контролировать операции вашего управления.

Помолчав, Ингрем сказал:

– Благодарю вас, Оуэн.

– Благодарность не впишешь в приказ, – ответил Моффат. – Я с вами говорю не как агитатор Уолкотта, а как американец, которому выпала честь быть старейшиной сенатского комитета бдительности.

– Это все, что мне нужно было знать.

Моффат встал, с преувеличенной твердостью пожал руку Ингрема и вдруг рассмеялся.

– Артур, – сказал он, – почему это у вас я дважды думаю, прежде чем сказать хоть слово? В чем дело? У вас здесь всюду подслушивающие устройства?

Ингрем покачал головой.

– Это старая шутка. В действительности же здесь единственное место, где можно говорить свободно, не опасаясь никого, если не считать меня.

Уже держась за дверную ручку, Моффат обернулся:

– Надеюсь, вы будете держать меня в курсе дел вашего управления, как обычно?

– Да, как обычно, – ответил Ингрем.

Когда дверь закрылась, Ингрем нажал кнопку интерфона:

– Алиса, вызовите Ника.

Секунду спустя раздался мужской голос:

– Слушаю вас, сэр.

– Ник, из каких источников поступило донесение о Грире, которое вы мне передали утром?

– От леди «Игрек».

– Леди «Игрек»? – брови Ингрема взлетели. – Оба сообщения?

– Да, сэр.

– С места никаких сведений о Грире?

– Нет, сэр.

– Данные «Игрек», я полагаю, достоверные?

– Считаю, что да, – ответил Ник. – Но она говорила из телефона-автомата, и мы не решились ее расспрашивать. Но сообщение ее первостепенной важности.

– Ясно. Благодарю вас.

Пальцы Ингрема задержались на кнопках кремового аппарата. Затем он решился:

– Алиса, дайте мне личный код Джона в городе Бразилиа.

Ингрему понадобилось с полчаса, чтобы составить шифрованную телеграмму, которая будет, в свою очередь, зашифрована – код в коде, способ, лишь изредка используемый для прямой связи с особыми агентами за границей. Ингрем запечатал конверт и отослал его в шифровальный центр управления для обычной зашифровки. Когда в посольстве США в городе Бразилиа эта телеграмма будет расшифрована, некий «Джон», бразильский резидент ЦРУ, узнает, что ему поручено собрать данные об экспорте кофе. Но, только когда Джон возьмет свою личную таблицу для дешифровки, он прочтет то, что ему написал директор ЦРУ Ингрем:

«Джону, город Бразилиа.

Стивен Б.Грир прилетел в прошлый четверг ночью в Рио-де-Жанейро на транспортном реактивном самолете компании «Оверсиз Квик-Фрайт». Необходимо установить тщательное наблюдение, отмечать все передвижения. Поручается вам. Оставить все прочие дела до нового распоряжения. Работать одному. Если понадобится помощь, запросить. Доносить только Вику. Повторяю: только Вику. Вик. 2.9, 20:37».

Сенатор Оуэн Моффат уже полчаса сидел в просторном прохладном зале заседаний старого здания сената, поглядывая через площадь на купол Капитолия. Капитолий напоминал одряхлевшего льва: лапы вытянуты, плечи опущены, большая голова неподвижна. Моффат думал о Грире, Любине и Роудбуше, но его все время отвлекало воспоминание об уик-энде в Рио много лет назад. И еще он думал об Артуре Ингреме. Шеф ЦРУ, думал он, внутренне усмехаясь, вечный рыцарь, рвущийся в бой, как на старых гобеленах. Рыцарь без страха и… без мозгов. Он-то его знал!

Отсидев заседание, Моффат быстро прошел в кабинет, смежный с главной приемной сената. Заперев дверь, он подошел к телефону и набрал номер подстанции конгресса.

– Говорит сенатор Моффат, – сказал он. – Личный разговор, прошу вас. Соедините меня с мистером Мэтью Силкуортом в Спрингфилде, штат Иллинойс…