Текст книги "Исчезнувший"

Автор книги: Флетчер Нибел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

– Клайд, это Ларри. Снова «Аякс». – Он говорил сухим официальным тоном, скрывая свое торжество, расчетливо выжидая подходящего момента для взрыва бомбы.

– Из Принстона?

– Ага. Снова беседовал с миссис К. И еще кое с кем. Хорошего мало.

– Так чего же ты не даешь мне спать? Может, ты привык шляться по ночам, а мне надо быть в нашей лавочке без четверти восемь.

– Послушай, Мурхэд, – сказал Ларри. – Кое-что есть, и, может быть, важное. Мне кажется, я догадался.

– Слушаю.

– Клайд, – медленно сказал Ларри, – здесь, в городе Д.П., тот самый, который занимается «Аяксом» на свой страх и риск. Понял меня?

– Конечно. Продолжай.

– Ну, ты его знаешь, черт, а не человек… Так вот, сегодня, когда я обедал в гостинице «Нассау», он вдруг подходит ко мне и усаживается рядом. Мы никогда не встречались, но он меня знает.

– На это мне наплевать, – сказал Мурхэд.

– Что мне было делать? Во всяком случае, говорил он, а я только слушал. Он знает все насчет К., и он тоже беседовал с миссис К… Но, Клайд, этот парень знает кое-что, чего я не знал.

– Да?

– Он утверждает, – Сторм заговорил еще медленнее. – Он утверждает, что К. улетел в большой город в республику ЮА… Ты понял?

– Нет, боюсь, что нет.

– Черный континент, ну, такой, как я… ЮА… Но живут там белые, такие, как ты… во всяком случае, у власти только белые… Большой город на К.

– Ясно, ясно, – перебил Мурхэд. – Продолжай.

– Хорошо. Он утверждает также, будто мистер К. поплыл из города К. по соленой воде на чем-то под названием «Мэри Л.»

– Все понял. Очень интересно.

– Слушай, Клайд. Мне кажется, я напал на что-то очень важное, как я уже сказал, но мне нужна помощь.

– Всегда рад служить, Ларри. Чего ты хочешь? Повышения в чине?

– Заткнись… Я знаю, ты давно проверяешь К. по другим каналам. Скажи мне, сведения Д.П. достоверны? Они сходятся с нашими?

Некоторое время Мурхэд молчал, затем промямлил:

– Прошу тебя, Ларри, не спрашивай об этом. Ты знаешь установку по «Аяксу». Никаких подтверждений.

– Но сейчас совсем другое дело. Если я буду уверен, я, наверное, смогу добить все до конца.

– Извини меня, дружище, – Мурхэд изо всех сил пытался смягчить отказ. – Самый главный так распорядился. Ты же знаешь.

– Но, Клайд, – взмолился Ларри, – если бы ты мне сказал, мы разделались бы с этим делом в два счета!

– Прошу тебя, Ларри! – в свою очередь, взмолился Мурхэд. – Не заставляй меня повторять все сначала. Мы уже говорили об этом десятки раз.

– А, чтоб вам!.. – Сторм задохнулся от ярости.

– Поспи, и все пройдет, – добродушно посоветовал Клайд. – У нас тут тоже нервишки сдают.

– Сон не поможет, – Сторм от злости уже не сдерживался. – Это самое поганое дело, в какое меня втравливали за все годы работы в нашем собачнике. Господи, да что я тебе, сопливый новичок? Как, черт побери, я могу работать впотьмах да еще с мешком на голове?.. Хотел бы я видеть великого Клайда Мурхэда на моем месте! Попробуй хоть раз, приятель, один только раз!

– Потише, Ларри. Не я устанавливаю правила. Не забывай, не один ты в таком положении. Мы все жаримся на одной сковородке. Скажи, что ты там учуял?

– Черта я тебе скажу! – рявкнул Сторм. Он вспомнил испуганную, загнанную миссис Киссич, вспомнил ее слова, что порой она ненавидит все правительства. – Раз ты мне не помогаешь, буду действовать сам. Но, если сведения Д.П. не подтвердятся, я окажусь в дураках. Я уже не говорю о потере времени. Можешь не благодарить. Не за что.

– Ложись-ка ты лучше спать, – ответил Мурхэд. – Позвони мне утром, когда язва не будет тебя мучить. А затем пришли мне отчет о миссис К. Чем раньше, тем лучше. Договорились, любовь моя?

– Ладно.

Ларри машинально повесил трубку, открыл дверь кабины и только тогда вспомнил, что забыл взять свой десятипенсовик, поскольку разговор по спецномеру не оплачивался.

Он медленно возвращался в гостиницу, глубоко засунув руки в карманы брюк. Радость открытия умерла, раздавленная бульдозером ФБР. Он сразу почувствовал усталость, ссутулился, появилась ноющая боль в спине. Теплая ночь была сплошным обманом. Лето прошло, и с ним ушла окрыленность, которую он испытывал в былые времена. Пора взглянуть правде в глаза. Он всего лишь рядовой детектив, занятый обыденной слежкой, человек, которому не доверяют и который, может быть, никому не нужен.

В номере было жарко. Он разделся догола, не стал даже вынимать из чемодана чистую пижаму, а растянулся в постели под одной простыней.

Снова и снова мысленно он возвращался к одному: почему? Почему? Почему его заставляют работать над «Аяксом» вслепую, впервые за все годы службы? Правда ли, что главный отдал такой приказ? Возможно. Пол Роудбуш прежде всего политик, он наверняка опасается за исход выборов, а потому решил заморозить это дело до второго ноября. Но предположим, Мурхэд ему соврал. Предположим, все эти указания исходят от Десковича. Нет, маловероятно. Питер осторожный человек и не стал бы самовольничать. Но что, если Дескович по каким-либо известным лишь ему одному причинам задумал провалить Роудбуша? В таком случае он постарается навредить главному, скрывая от него истину. Что, если разгадка проста и отвратительна, и Дескович собирается в нужный момент открыть все карты перед людьми Уолкотта?

И как все-таки быть с его собственной догадкой? Что ему делать?

Так, беспокойно ворочаясь с боку на бок, Ларри вдруг вспомнил, как однажды утром месяц назад он разговаривал с Юджином Каллиганом о Любине. Пресс-секретарь держал себя по-дружески, пригласил его заходить, чтобы поболтать на досуге. Каллиган был единственным, кого он знал в Белом доме. Может быть, в таком важном деле стоит обратиться к этому человеку, близкому к президенту?

Разумеется, тут же подумал он, за это его вышибут из ФБР. Почти ничто не выходило за стены Бюро. Поступить так – все равно что самому сунуть голову в петлю. Сунуть в петлю… голову… голову «Аякса». Наконец он начал засыпать.

Но, прежде чем заснуть, Ларри Сторм принял решение. Завтра, вместо того чтобы писать отчет в Бюро, он отправится со всем, что знает, – включая свою версию, – в Белый дом. Что касается петли, то поживем – увидим.

В другом номере гостиницы «Нассау», этажом выше, в тот же час принимал свое решение Дэйв Полик.

Время поджимало его. Судя по вчерашней статье в «Пост-Диспетч», вскоре вся пресса свяжет «доктора X» с Филом Любиным, – это вопрос дней. Разумеется, Полик все еще был далеко впереди других журналистов. Он знал о Киссиче, знал, что встречались и исчезли три человека, а не два. Он полагал, что ни один репортер не знает того, что знает он: Грир и Киссич оба уплыли в океан на маленьких судах. След Любина, если говорить честно, потерялся в Мадриде, но Полик считал, что, если бы у него было время проследить за ним, математик привел бы его к Киссичу и Гриру. Все трое, в этом он был твердо убежден, находились где-то вместе.

Почему?

Хотя ключ к разгадке все еще ускользал от него, Полик пришел к достаточно твердому убеждению. Сексуальная версия исключалась. С самого начала она была весьма шаткой, а теперь рухнула окончательно. Если предположить, будто Грир сбежал с какой-то дамой, опять-таки – зачем ему тогда эти ученые? Чепуха! Финансовый скандал? Нет, еще невероятнее. Предположим, запутался Грир. Возможно. Но Любин и Киссич? Ни тот, ни другой никогда не интересовались деньгами, а ведь в дело впутаны все трое.

Нет, его догадка была куда сенсационнее! Впервые она мелькнула у него в Кейптауне всего несколько дней назад. Молодой матрос, который не раз плавал на «Мэри Л.», рассказал ему, что в прошлом году «Мэри Л.» снабжала водой и топливом русский траулер, который промышлял омаров на отмелях в Южной Атлантике. Это замечание заставило Полика насторожиться. Он сразу вспомнил, что, судя по портовым записям, сделанным в начале месяца, другой краболов, «Каза Алегре» из Рио, дважды доставлял свежее мясо и овощи на русский траулер, облавливавший те же отмели. И родилась версия: Грир, Киссич и Любин, все трое, имели доступ к секретным сведениям, касающимся безопасности страны, и теперь все трое находятся на борту советского корабля где-то в Южной Атлантике.

Конечно, это было всего лишь смутной догадкой, но картина вырисовывалась захватывающая. В одном Полик был совершенно уверен: ФБР знало все, что знал он, и гораздо больше. Это означало, что дело Грира может в любой день взорваться, как бомба, разумеется, если Роудбуш не сумеет замять его из политических соображений. Учитывая конкуренцию, Полик, отчаянный игрок и борец, должен был опубликовать свою сенсацию раньше других газет. А его «Досье» выйдет самое раннее во вторник. Полик уже решил на следующей неделя вместо обычных восьми страниц выпустить шестнадцать и все их посвятить Гриру.

Но прежде надо было сдержать обещание, данное Каллигану. Во вторник после его возвращения из Кейптауна пресс-секретарь наконец дозвонился до Полина и передал просьбу президента: поговорить с ним, прежде чем Полик что-либо напечатает. Согласен ли он? Господи, он ухватился обеими руками за такую возможность выложить Роудбушу все свои сведения и выводы. Хотя бы ради того, чтобы посмотреть, какая у него при этом будет физиономия! И что бы Роудбуш ни сказал и ни сделал, это будет материалом для статьи, ибо ни один президент не посмеет указывать Полику, что ему печатать, а что не печатать в его «Досье».

Таково было его решение. Он не мог больше замораживать материал. Прав ли он или не прав в своих заключениях, собранных им фактов было достаточно для потрясающей статьи, самой сенсационной за всю его карьеру. Итак, завтра Каллиган и Роудбуш.

14

Утром в пятницу я допивал свой кофе и, как обычно, просматривал три газеты у себя на Кафедрал-авеню, когда меня начали настойчиво вызывать через междугородный из Принстона.

Оказалось, звонил Ларри Сторм, негр, агент ФБР, который расспрашивал меня о Филе Любине месяц назад. Сторм напомнил мне о той встрече, и хотя он не назвал имени Любина, однако сказал, что хотел бы встретиться со мной по тому же поводу. Он подчеркнул, что дело срочное, и поэтому он немедленно возвращается в Вашингтон, однако говорил осторожно я завуалированно. Я ответил, что поскольку мое бюро все равно уже превратилось в филиал сумасшедшего дома, то я для него выкрою время. Он сказал, что предпочитает не появляться в Белом доме, тогда я предложил встретиться где-нибудь накоротке за ленчем. Сторм ответил, что это его не устраивает. Его дело касается безопасности страны, поэтому требует осторожности. Не можем ли мы встретиться у него или у меня после полудня? Разговор займет не один час.

Я сказал ему, думая о том, сколько на меня посыплется дел сегодня из-за Грира, что это невозможно. Вместо этого я предложил встретиться у меня на квартире вечером. Мы чего-нибудь выпьем и закажем ужин из китайского ресторана. Ему не хотелось откладывать все до вечера, но в конце концов он согласился приехать ко мне в половине девятого. Очевидно, нервы его были на пределе, – не я один сходил с ума.

Когда я прибыл в свое бюро, Джилл уже погрузилась в хаос телефонных переговоров. Студенты Американского университета собирались выставить с десяти утра свои пикеты под лозунгом «Где Грир?», – правда, без неприличных карикатур, как сообщалось ранее. Мигель Лумис сообщил, что Сусанна Грир намерена подать в суд на одну из радиокомпаний за клевету. Они установили, что Фил Любин и есть таинственный «доктор X», и сочинили о нем и Грире целую историю, полную грязных намеков. Майк пытается ее отговорить. У агентства Рейтер тоже была своя версия о «докторе X», которым оказался Любин. Английское телеграфное агентство вспомнило, что Любин когда-то работал над секретным проектом по заданию ЦРУ, и намекало, что исчезновение Грира может даже посоперничать со старым скандалом Профьюмо, тоже связанным с вопросами безопасности. Вторая волна грировских сенсаций быстро нарастала, и часам к одиннадцати у меня уже раскалывалась голова.

Дэйв Полик по своему обыкновению с шумом и громом ворвался около полудня. Я его ожидал. Мы договорились провести его через внутренний коридор, чтобы он не появлялся в холле, где засели репортеры. Обычная самоуверенность этого верзилы сегодня действовала на меня особенно угнетающе. Он загорел, был бодр и задирист. Я знал, что Полик побывал в Рио и бог знает где еще.

– Прибыл, как обещал, – сказал он, когда Джилл закрыла за ним дверь.

– Могли бы предупредить хотя бы часа за два, – буркнул я. Его задиристость действовала мне на нервы.

– Не мог, – отрезал он. – Я только что из Трентона. – Его распирало от гордости, словно он получил исключительное право на репортаж о втором пришествии Христа.

– Трентон? Что там случилось, в Трентоне?

– Насколько я понимаю, мне назначена встреча с президентом, – ответил он с покровительственной улыбкой.

– Правильно, – сказал я. – Но вы могли бы по крайней мере объяснить мне свой дурацкий звонок из Рио-де-Жанейро. У нас было впечатление, что вы нажрались мыла и пускаете пузыри…

Он мотнул головой в сторону кабинета Роудбуша.

– Сначала поговорю с ним. Это главное.

– Хорошо.

Я позвонил Грейс Лаллей по прямому телефону и попросил уведомить президента, что его превосходительство Дэвид Полик ожидает аудиенции. Я надеялся, что Дэйву придется поскучать хотя бы с полчасика, но, к моему изумлению, – мне то и дело приходилось изумляться в последние дни – не прошло и минуты, как Грейс сказала, чтобы я проводил Полика к президенту.

Мы прошли через заднюю дверь и внутренний коридор в кабинет президента. Приветственная улыбка Роудбуша впервые показалась мне тусклой. Полик затмил ее: он весь светился торжеством гладиатора, который только что сразил всех львов и христиан. Он возвышался над президентом на целых четыре дюйма и держал себя так, словно обладал здесь не только физическим превосходством.

– Джин, – после небольшого вступления сказал президент, – мне кажется, нам лучше поговорить с мистером Поликом наедине.

Снова перед моим носом захлопнули дверь. На сей раз я не мог даже пожаловаться. Я этого заслужил, после того как президент выторговал у меня десятидневную отсрочку. И все же удар пришелся по больному месту, и ухмылка, которой проводил меня Полик, отнюдь его не смягчила. Господи, до чего же он сегодня самодоволен!

Как я ни был занят в тот день, я время от времени поглядывал на часы. Беседа Полика с президентом затянулась на час и все еще продолжалась. Я позавтракал у себя за столом сандвичем с латуком, беконом и помидорами и чашкой горячего шоколада. Прошло два часа, прежде чем Полик вернулся в пресс-бюро.

Его словно подменили. Джилл заметила это одновременно со мной и, едва посмотрев на Полика, бросила на меня удивленный взгляд. Полик медленно подошел к моему столу и остановился, неловко переминаясь. Он был хмур и жалок, словно только что навестил старого больного друга перед опасной операцией.

– Итак? – спросил я. – Когда «Досье» порадует мир сенсацией?

Он покачал головой.

– Сенсаций не будет.

– Что? Почему это?

– Спросите у него, – он кивнул в сторону кабинета президента.

Я ничего не понимал.

– Вы хотите сказать, что не будете писать о Грире… хотя потратили на розыски так много времени?

– Совершенно верно.

Впервые я видел его таким потрясенным, почти раздавленным. Наконец-то и он испил свою чашу! Мне было трудно скрыть чувство удовлетворения. Галерка всегда радуется унижению сильных мира сего.

– Я не буду вас больше беспокоить, – сказал Дэйв. – «Досье» пока займется мой помощник. А мне нужен отдых.

– Отдых? – В разгар самого сенсационного дела за многие годы? Это было нелепо и невероятно. – Дэйв, что с вами случилось, черт возьми?

– Спросите своего босса, – сказал он вяло. – Увидимся через две недели… Я уйду через черный ход.

С этими словами Полик повернулся и вышел, даже не попрощавшись с Джилл своим обычным насмешливым жестом. Она сидела онемев и смотрела ему вслед, пораженная не меньше меня.

– Ну, – сказал я, – как тебе это нравится?

– Чем дальше, тем интереснее. – Она удивленно покачала головой. – Сначала великий мужественный пресс-секретарь отказывается от своего решения подать в отставку. Затем мистер Борец за свободу печати перестает бороться за самую большую, по его словам, сенсацию века. Наверное, у Пола Роудбуша есть тайная моральная дыба, чтобы так выкручивать людям души.

– Нас нельзя сравнивать! Я работаю на Роудбуша, а Полик работает только на Полика.

– А если содрать с вас это «нас мужчин нельзя», что останется? Глина, нет?

– «Глина, да», а не «глина, нет». – У меня в голове мутилось. – Перестань, бога ради, переворачивать фразы, как миксер!

Она уже хотела ответить, но загудел зуммер прямого телефона.

– Слушаю, милая, – сказал я Грейс, но это была не Грейс, а сам президент.

– Прошу вас немедленно ко мне, – сказал он. И голос его исключал всяких «милых». Опять неприятности.

Я добежал до его кабинета в рекордное время. Он стоял у балконного окна. Когда я вошел, он круто повернулся и пошел мне навстречу. Его лицо без улыбки казалось каменным. Таким я его видел редко, но понял: Роудбуш был в ярости.

– Не понимаю, что стряслось с Поляком… – начал я.

Он отмахнулся.

– Об этом потом, – сказал он. – Я хочу поговорить о вас.

– Обо мне? Что я такого сделал… особенно в последнее время?

Он стоял перед мной, глядя мне прямо в глаза. И вовсе не собирался вежливо предложить мне сесть.

– Джин, – сказал он, – мне казалось, мы достигли соглашения. Договорились – во всяком случае, я так думал, – что все останется по-прежнему до девятого октября.

– Так и есть, сэр.

– В таком случае не будете ли вы любезны объяснить, каким образом люди Уолкотта узнали о нашей частной беседе? – спросил он тихо, еле сдерживаясь, и взгляд его был суров.

– Господин президент, извините, но я не представляю себе, о чем идет речь.

Все наваливалось на меня сразу. В каком еще преступлении обвинит меня Полик?

– Звонил Дэнни Каваног, – сказал Роудбуш. – Если бы здесь не было Полика, мы бы с вами разобрались на месте.

– Но, господин президент! Ей-богу, не понимаю, чего вы хотите.

– Дэнни, – продолжал он, не обращая внимания на мои слова, – получил сведения из своего источника в штабе Уолкотта, что Калп, их штатный палач из Луизвилла, готовит речь, в которой собирается рассказать о самых конфиденциальных подробностях нашего стратегического совещания, состоявшегося в эту среду. Он выступит через несколько дней.

Мои мысли помчались наперегонки. Дэнни, как я знал, устроил в штабе Уолкотта своего человека, который сообщал нам о тактике и стратегии противника. Дэнни не промах. Но, видимо, и Мэтти Силкуорт тоже не дурак. Кто-то из самых близких к Роудбушу людей продавал нас. Но кто?

– На совещании было девять человек, – сказал я, – но, если исключить вас, меня и Дэнни, останется шестеро, которые могли…

– Дело совсем не в этом, Юджин, – сказал он, и это официальное «Юджин» сразило меня. – Калп собирается также рассказать о вашей угрозе уйти в отставку и о нашем десятидневном соглашении. Мало того, он приводит все подробности разговора.

До меня дошло. Ведь во время того разговора в кабинете нас было только двое. Я вдруг почувствовал себя голым и беззащитным.

– Господин президент, – начал я, заливаясь краской, – я не знаю, что сказать. Я понимаю…

– Я тоже, – отрезал он. – Теперь ясно, почему вы так хотели уволиться.

Он обрушился на меня сразу с двух сторон, как из засады. Я смешался и на мгновение оцепенел. Только стоял и смотрел на него, и вид у меня, наверное, был преглупый.

– Господин президент, – сказал я наконец, – это не в моих правилах. Я так не поступаю.

– Это вы мне достаточно ясно дали понять в тот раз, когда клялись в верности. Но тут одна загвоздка, Юджин. Если вы помните, мы тогда разговаривали наедине. Остальные уже ушли.

– Знаю, сэр, – я уже оправился и лихорадочно искал объяснения.

– И еще одно, – сказал он. Голос его был холоден, как сталь в мороз. – Теперь я припоминаю, что многие подробности в первой речи Калпа тоже, несомненно, просочились отсюда. Например… первая – об исчезновении «доктора X», как он его называет. Вы узнали, что ФБР заинтересовалось доктором Любиным, и я вам это подтвердил. И вторая – сообщение о том, что Стив улетел в Бразилию. Об этом вы тоже знали, от Полика, насколько я помню.

Он бросил мне в лицо эти фразы, каждая из которых была обвинением в измене, а затем умолк, ожидая ответа. Я вернулся мысленно к первой неделе после исчезновения Грира – казалось, с тех пор прошли годы! – и начал выискивать, вспоминать, перебирать факты.

– Господин президент, обо всем этом я не говорил ни с кем, – сказал я – И о нашей беседе во вторник тоже. Это все, что я могу сказать.

– Ни с кем? Это заведомая ложь.

И тут меня осенило. Господи, ведь ей я рассказывал почти обо всем! Я был так потрясен, что имя вырвалось у меня само собой.

– Джилл! – простонал я.

Он вопросительно взглянул на меня.

– Джилл Николс?

– Да, сэр… Я… мне и в голову не приходило. Она знает многое из того, что здесь происходит… Мы с ней… Но я не могу поверить!

Можно было больше ничего не говорить. Я знал, что он уже давно догадывался о нашей близости. А теперь узнал лишь то, насколько мы близки.

– Я считаю, нужно ее позвать, – сказал он.

– Прошу вас, не надо! – слабо запротестовал я. – Учитывая все обстоятельства, лучше я поговорю с ней сам.

Он посмотрел на меня без малейшего сочувствия. Лицо его было по-прежнему сурово.

– Нет, – отрезал он. – Мы поговорим с нею оба. – И добавил, не скрывая сарказма: – Учитывая все обстоятельства, я в этом деле лицо самое заинтересованное.

Не очень-то вежливо было с его стороны так явно выказывать мне недоверие. Но я был беспомощен: президент уже принял решение. Он опустил тумблер интерфона:

– Грейс, попросите Джилл Николс сейчас же зайти ко мне.

Джилл вошла, как школьница на очень интересный урок. Ей не хватало только учебника под мышкой. Она очаровательно улыбалась, и длинные волосы ее раскачивались в такт скользящей походке. Затем она заметила, как смотрит на нее президент – сурово, укоризненно, и с удивлением окинула взглядом нас обоих.

Президент указал ей на кресло.

– Прошу вас, мисс Николс. – Он кивнул мне на другое кресло, обошел стол. Мы чинно уселись.

– Мисс Николс, – заговорил Роудбуш, – произошла значительная утечка секретной информации из Белого дома. Судя по всему, в этом могут быть повинны только три человека. Один из них я. Поскольку разглашение этих фактов может сильно повредить именно мне, меня следует сразу исключить. Значит, остается Джин… и вы.

– Да, сэр, – ее дрожащий голосок еле доходил, словно откуда-то издалека.

Я смотрел на нее с жалостью и презрением. Меня обвинили напрасно, значит виновата Джилл. Я никому не говорил обо всем этом, кроме нее. Неужели наши свидания… Ее невинный вид маленькой феи… Я так ей доверял! Предательство имя твое, любовь!.. Я смотрел на нее как завороженный и думал: что же она изобретет, чтобы оправдаться?

Президент спокойно изложил ей суть сообщения Дэнни Каванога. Глаза Джилл расширились.

– Мне кажется, это нечестно, господин президент, – сказала она. – Если мы не хотим, чтобы люди Уолкотта шпионили за нами, мы не должны шпионить за ними.

Я был ошеломлен. Ее обвиняли в измене, но она считала себя морально выше своего обвинителя. Либо она была изумительной актрисой, либо ее наивность не имела границ. Президент тоже был поражен.

– Мы говорим сейчас не об этической стороне предвыборной кампании, мисс Николс, – наконец сказал он, – речь идет о лояльности двух моих сотрудников.

Он напомнил ей о первой речи Калпа месяц назад и указал на подробности, о которых уже говорил мне. Утечка информации, настаивал он, могла произойти по вине только двух людей, Юджина Каллигана или Джилл Николс.

– Джин сказал, что не говорил об этих делах ни с кем, кроме вас.

Джилл метнула в меня змеиный взгляд.

– Я не разглашаю секретных сведений, господин президент, – ответила она негромко, но с удивительной твердостью. – Я слышу здесь много всяких тайн: о подводных лодках с атомными ракетами, о радарной сети и тому подобное, – но я храню их про себя. Конечно, история с мистером Гриром это другое дело, но и о ней я не рассказывала никому, даже то немногое, что сама знала.

– Вы ни с кем не говорили о мистере Грире и связанных с его исчезновением подробностях? – настаивал президент.

– Нет, сэр, – она спокойно смотрела ему в глаза.

– Один из вас мне солгал, – сказал Роудбуш. – Вы уверены, что это не вы, мисс Николс?

Она покачала головой.

– Я не говорила о мистере Грире ни с кем, – сказала она и тут же добавила: – Разумеется, если не считать Баттер. Я с ней о многом говорю, даже о Джине.

Едва Джилл назвала имя Баттер, ее широко открытые глаза начали медленно темнеть. А в моей памяти сразу возникла та ночная сцена… Телефонный звонок. Мужской голос. Джилл в ванной. Ее уверения, которым я так до конца и не поверил, будто какой-то «Ник» иногда звонит Баттер Найгаард.

– А кто такая, скажите на милость, эта Баттер?

Президент был явно сбит с толку.

– Баттер Найгаард, – быстро ответила Джилл, словно одного этого имени было достаточно. Но, уловив непонимающий взгляд президента, добавила: – Мы живем с нею вместе.

– Понятно, – сказал Роудбуш. – И вы обсуждаете с мисс Найгаард все секреты Белого дома?

– О нет, сэр. Я никогда не говорю о государственных секретах: о бомбах, самолетах и прочем. Но Стивен Грир – это другое. С ним все было так непонятно. Вся страна говорила о мистере Грире… Я и не думала, что мы не должны даже упоминать его имя.

– Ну и ну! – сказал Роудбуш.

Он чувствовал себя одураченным, как человек, который замахивался на врага и вдруг увидел, что колошматит подушку.

– Но, если бы мне сказали, что Баттер что-то передает кому-то из людей губернатора Уолкотта, – заторопилась Джилл, – я бы не поверила. Баттер совершенно не интересуется государственными делами, а от политики ее тошнит. Она страшно аполитична, господин президент.

– Или хорошо скрывает свои политические взгляды, – проговорил Роудбуш.

– Нет, честное слово, сэр. Единственное, что ее по-настоящему интересует, это искусство, музыка и экзистенциализм. Подумайте сами: Баттер делает из железа скульптурные композиции! И вообще она не от мира сего… Иногда она курит зелье.

– Курильщица зелья? – на лице Роудбуша впервые за все время появилась слабая улыбка.

– Да, сэр. Это марихуана, вы знаете?

Он усмехнулся.

– Не беспокойтесь, Джилл, я не такой уж отсталый человек. Я знаю, что такое зелье.

– Баттер называет его «травкой», – добавила Джилл.

– В дни моей юности это называлось «чаек», – президент немного оттаял.

Он смотрел на Джилл, то хмурясь, то улыбаясь, и наконец расхохотался. Напряжение сразу разрядилось. Мы с Джилл присоединились к президенту, правда, не совсем уверенно. Как бы там ни было, мы хохотали все трое.

– Подумать только – сесть в лужу из-за курильщицы марихуаны! – сказал Роудбуш с грустной усмешкой и вытер глаза. – Что за мир! Я всегда не любил это зелье. Надо приказать Бюро по борьбе с наркотиками, чтобы они там построже…

Он умолк, глядя на Джилл с недоумением и симпатией. Этим человеком нельзя было не восхищаться. Даже в минуту грозной политической опасности он мог смеяться над самим собой. Любой другой президент, наверное, тут же уволил бы Джилл.

Однако, когда Роудбуш заговорил, он был снова серьезен.

– Отныне, юная леди, – сказал он, – вы не будете обсуждать дела Белого дома ни с кем, кроме работников нашего аппарата. Абсолютно ни с кем!

– Да, господин президент. – Она снова приуныла.

– Джилл, вы говорили мисс Найгаард о нашем недавнем стратегическом совещании? – спросил он.

– Да, сэр. – Она вспыхнула. – Понимаете, заговорили о Грире, и я сказала, что в Белом доме относятся к этому очень серьезно, и как-то обмолвилась про совещание и про ваш разговор с Джином…

– Это было с вашей стороны крайне неосторожно, – сурово укорил он ее. – Если бы вы только высказывали свои предположения о Грире, это еще можно понять, но сообщать постороннему человеку о секретном совещании в Белом доме… На мой взгляд, это непростительно, говорю вам честно.

– Теперь я это вижу, сэр, – сказала она. – Это все потому, что я думала, Баттер ничего не смыслит в политике и ничего не станет никому пересказывать. И еще мне казалось, что она понимает: разговоры о Белом доме не должны выходить за стены нашей квартиры. Даже сейчас трудно в это поверить… Если бы вы ее знали, господин президент, вы бы меня поняли.

На какое-то время он задумался.

– Джилл, – спросил он, – чем эта мисс Баттер зарабатывает на жизнь? – и едко добавил: – Торгует вразнос марихуаной? Или продает свои скульптуры?

Джилл покачала головой.

– Нет, она получает жалованье, служит секретаршей, кажется, в МСКО.

– МСКО? – спросил президент.

– Да, сэр. Международная служба культурных обменов. Это частная организация. Они приглашают артистов и музыкантов к нам, а наших посылают за границу.

Роудбуш нахмурился.

– И давно мисс Найгаард живет с вами?

– Вернее сказать, я живу у нее, – ответила Джилл. – Это ее квартира. Я к ней переехала, ну, наверное, года два назад, когда моя знакомая, с которой мы вместе жили, вышла замуж.

Разговор пошел легче, хотя президент ни на секунду не позволял нам забывать, что он в этом деле потерпевшая сторона и страдает по нашей вине. Под конец Роудбуш сказал, что, учитывая положение Джилл в Белом доме и нарастающее напряжение предвыборной кампании, ей благоразумнее сразу же переехать. Джилл поспешно согласилась.

– Арендный договор на имя Баттер, – сказала она. – Я заплачу свою долю за месяц вперед и завтра же переберусь, если мой босс даст мне выходной день.

Я живо согласился.

Затем мы заговорили о мисс Найгаард. Несомненно, она все передавала людям Уолкотта либо сама, либо через какого-то посредника. Нам было все равно, как она это делала. Главное – предотвратить утечку информации. В отношении самой мисс Найгаард президент ничего не хотел предпринимать. Случившегося не поправишь, а больше она нам вредить не сможет. Однако я настаивал: надо побольше узнать о Баттер. Сама мысль, что эта дилетантка с тяжелым подбородком – Баттер никогда не вызывала у меня теплых чувств – подложила нам с Джилл такую свинью, приводила меня в ярость. В конце концов президент разрешил мне произвести расследование, если только оно не отнимет слишком много времени. Его больше волновала предстоящая речь Калпа. Точное описание нашего «кризисного» совещания покажет всем, что в нашем лагере царит разброд и уныние. А сообщение о моей угрозе уйти в отставку только подольет масла в огонь.

– Придется вам с этим повозиться, Джин, – сказал Роудбуш.