Текст книги "Исчезнувший"

Автор книги: Флетчер Нибел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

– Вы думаете, Ингрем скажет Уолкотту о вашем приказе насчет Грира?

– Нет, Артур для этого слишком хитер. – Впервые за все это время он криво усмехнулся. – По-моему, он шепнет словечко кому-нибудь другому, например Оуэну Моффату, а уж тот передаст его кому следует. В самом деле, я только сейчас подумал: Моффат для Артура идеальный связной. Сенатор близок к ЦРУ, потому что он член комитета бдительности и к тому же один из столпов партии Уолкотта.

– Хорошо, что Ингрем вас не слышит, – сказал я. – Он бы ухватился за эту идею.

– У Артура своих идей хватает, – отмахнулся Роудбуш. – Он очень изобретательный человек… Ладно, Джин, запомните все, что вы слышали, и запишите. Если бы не выборы…

Он осекся. Я встал, ссылаясь на срочную работу, но похоже, он меня не услышал. Когда я уходил, он смотрел на золотого ослика с нелепыми антеннами-ручками вместо ушей.

В то воскресенье к вечеру я выдохся окончательно. Мы с Джилл договорились в семь часов пообедать в ее квартирке в Джорджтауне, благо Баттер Найгаард решила заночевать у «друзей». Но в семь вечера я все еще сражался с двумя специалистами по улучшению речей. На следующее утро я должен был вылететь в Чикаго, где президента ожидали с речью по случаю Дня Труда, но текст все еще не был готов. Мы спорили до хрипоты из-за каждого слова, и моим противником был уже не кандидат оппозиции, а эти два жутких вивисектора фраз. Я чувствовал: еще десять минут, и моя собственная кровь закапает на пишущую машинку.

Зазвонил телефон. С облегчением услышал я свежий, как весеннее утро, голос Хильды, старшей ночной телефонистки.

– Спасите меня, Джин! – воскликнула она с комическим отчаянием. – Мистер Барни Лумис уже дважды звонил с побережья: ему нужен президент. Я сказала, что президент отдыхает перед завтрашним полетом и его нельзя беспокоить. Теперь он требует вас. Судя по голосу, он очень удручен.

– Не беспокойтесь, милая, – сказал я. – Барни всегда чем-нибудь удручен. Соедините меня с ним.

Голос Лумиса загрохотал по линии как экспресс.

– Джин! – заорал он. – Черт бы вас всех побрал со всеми потрохами, что вы там, идиоты, со мною делаете?

– Все, что можем, Барни, – ответил я. – В данный момент мы пишем речь, в которой президент обещает укрепить экономику, благодаря чему бандиты вроде вас смогут еще больше разбогатеть.

– Перестаньте умничать! – огрызнулся он. – Кто там у вас распускает эти проклятые вонючие слухи?

– Какие слухи?

– О господи! – Казалось, телефон сейчас взорвется. – Вам что, уши заложило? Я говорю об этих чертовых сообщениях, которыми они меня пытаются прикончить.

– Погодите, Барни. Успокойтесь, прошу вас. Кто кого пытается прикончить? И какими сообщениями?

– Они пытаются меня разорить! – заорал он так, что я отдернул трубку от уха. – Они пытаются погубить «Учебные микро» гнусной лживой болтовней о Стивене Грире.

Дело прояснялось. В последние дни все упиралось в Грира.

– Одну секунду, Барни! – Я повернулся к двум текстологам, которые вроде бы азартно выискивали словесных блох, но на самом деле держали ушки на макушке. – Не могли бы вы, джентльмены, подождать снаружи? Это личный разговор.

Они неохотно поплелись к выходу.

– Все в порядке, Барни, – сказал я в трубку. – Пожалуйста, объясните, в чем дело. Я не слышал никаких сплетен.

– Тогда, наверное, вы единственный, так сказать, доверенный человек во всей стране, который ничего не слышал, – прорычал он. – Все говорят, будто Грир улетел на юг, чтобы избежать грандиозного скандала, который якобы вот-вот разразится в «Уч-микро».

– Кто это говорит?

– Господи, откуда мне знать? – он снова кричал. – Если бы я знал, я бы привлек этих сволочей к суду за злостную клевету. Половина маклеров и спекулянтов в нашей проклятой богом стране слышали эту сплетню. Они утверждают, что «Учебные микро» накануне краха, что Стив Грир замешан в этом и что он удрал, пока крыша не обрушилась ему на голову. Боже милостивый, что они сделают с нашими акциями! Мы полетим ко всем чертям, когда биржа откроется во вторник…

– А что, у вас действительно плохи дела?

– Плохи? – он чуть не взвыл. – Послушайте, мистер, «Учебные микрофильмы» в два раза надежнее казначейства США!

Я бы не сказал, что это было самое удачное сравнение, учитывая размеры нашего государственного долга, но решил не поправлять Лумиса.

– Юджин, – продолжал он, – за первые три квартала этого года мы получим после уплаты всех налогов сорок один миллион восемьсот тысяч чистой прибыли. Мы не должны никому ни цента по долгосрочным обязательствам, и мы завалены заказами выше головы. Лучше нашего баланса нет и быть не может.

Он продолжал грохотать. У них не было никаких скандалов, никаких неприятностей с федеральными властями. Грир отказался от всех юридических дел «Уч-микро» месяц тому назад. Никаких связей с Гриром у него нет, если не считать, что его сын Майк выступает посредником между прессой и миссис Грир, но это уже благодаря мне, а не Барни. Так кто же пытается разорить Барни Лумиса, распуская лживые слухи? Кто и почему?

– Я не знаю, Барни, – отвечал я, – но, может быть, вы мне поможете. Если эти распространители слухов так хорошо осведомлены, где сейчас, по их мнению, Грир?

– Рио! – рявкнул он. – Знаете, есть такой городишко в Бразилии, куда удирают с добычей все крупные мошенники?

Неужели все считают, что Стив Грир сейчас в Рио-де-Жанейро? Об этом говорил Полик, Ингрем утверждает, что ЦРУ и ФБР имеют такие же сведения.

– Вы думаете, что это правда, Барни? – спросил я.

– Откуда, черт побери, мне знать? Спросите в ФБР. А теперь слушайте, Джин…

Оказалось, он хотел совсем немного: чтобы Белый дом выступил с заявлением, в котором бы сообщалось: а) что исчезнувший Грир не имеет никакого отношения к «Учебным микрофильмам», б) что президент абсолютно уверен в финансовой благонадежности корпорации.

– Минуточку, Барни! – прервал я его. – Вы же знаете, Белый дом не может давать гарантии за корпорации. Если вам нужна реклама, обратитесь в рекламное агентство.

– Стив Грир не мой друг! – завопил он. – Он приятель вашего босса. Скажите от меня Полу Роудбушу, что за ним должок, – он знает, о чем речь, – что сейчас пришло время его вернуть, и что если он не вытащит меня из этой истории, я больше не выколочу на его предвыборные кампании ни цента!

– Полно, Барни! – я пытался отшутиться. – Вы же любите потрошить своих богатых друзей…

– Сейчас не время для дурацких шуточек, – оборвал он меня. – Скажите от меня Полу, что…

– Хорошо, хорошо! Попробую до него добраться. Я вам позвоню.

Он бросил трубку. Будь на его месте любой другой, я бы после этого не шевельнул и пальцем. Но Барни, несмотря на его вспыльчивость, был добрым и верным другом. И похоже, он действительно попал в переплет. Хильда соединила меня со спальней президента.

– Добрый вечер, Джин, – сказал он. – Я в постели, почитываю. Вы уже утрясли окончательный вариант?

Я рассказал о телефонном звонке и просьбе Лумиса. Он посмеялся, когда я передал ему некоторые выражения Барни в смягченном варианте.

– Мне кажется, вы приглаживаете Лумиса, – сказал он. – От него я слышал кое-что похуже. – Он помолчал. – Джин, дело обстоит так: примерно месяц назад Стив пришел ко мне и сказал, что Лумис просит его заняться юридическим оформлением одной сделки: он собирался приобрести какую-то нефтяную компанию. Мы оба решили, что, учитывая политические связи Стива с Белым домом, ему это не к лицу. Однако Стив пошел дальше и прервал все деловые отношения с «Учебными микрофильмами», о чем уведомил меня официально. Копию его письма я передал Лумису. Так что в этом отношении Барни прав, ничего не возразишь.

– Он сказал еще кое-что. Он утверждает, будто бы за вами какой-то долг и сейчас пора его вернуть.

– Да, – сказал президент. – Он выполняет мое особое поручение. Что ж, посмотрим, что можно сделать.

В конце концов было решено: если в Белый дом поступит запрос, я отвечу, что Грир отказался от юридической работы на «Уч-микро». Относительно слухов о финансовом крахе корпорации Лумиса президент посоветовал употребить выражение «необоснованные».

– Но если я это скажу, – возразил я, – мы окажемся с Барни в одной лодке. А что, если с «Учебными микро» все-таки что-то нечисто?

– Нет, – ответил он. – Я предпочитаю верить Барни.

– Хорошо, я пущу машину в ход. Вас больше не будут беспокоить. Постарайтесь выспаться, господин президент.

– Постараюсь, – сказал он. – Но мне уже не терпится. Хочется снова в дорогу, как в старое доброе время. Сидя подолгу на одном месте, можно заплесневеть или сойти с ума.

Прежде чем звонить Барни, я разработал свой план. К моему удивлению, он не стал возражать ни против текста заявления, ни против условий, при которых оно будет сделано.

Я сказал ему, что мы заранее подготовим ответы на любые запросы репортеров. Заодно посоветовал ему связаться через своих людей с телеграфными агентствами и обозревателями по финансовым вопросам и сказать им, чтобы они обращались за справками в Белый дом.

С вивисекторами речей я разделался только к девяти вечера, на сей раз окончательно, решительно, непреклонно, и точка. Больше никаких исправлений, разве что сам президент в последний момент внесет карандашом свои поправки.

Я вернулся в свой кабинет, и сразу же начались телефонные звонки. Сначала из АП, затем из ЮПИ, затем из нью-йоркской «Таймс», из лос-анджелесской «Таймс», из вашингтонской «Пост» – и так без конца. Я всем зачитывал наше заявление: «В ответ на многочисленные запросы Белый дом сообщает, что Стивен Б.Грир по собственному желанию несколько недель тому назад отказался вести какие-либо юридические дела компании „Учебные микрофильмы“. О своем решении он известил президента Роудбуша, и тот одобрил его. Президент не усматривает никакой связи между исчезновением Стивена Грира и финансовым положением компании „Учебные микро“ и считает всякие слухи о затруднениях Лумиса необоснованными».

К половине одиннадцатого дело было сделано. Я перепоручил дальнейшее Хильде и объяснил, как отвечать на остальные звонки. Только после этого я наконец выбрал время позвонить Джилл. Она сказала, что лазанья[12]12
  Итальянское блюдо из макарон с острой мясной подливкой.


[Закрыть] перестояла, но что в запасе есть холодная баранина. Слава тебе господи, подумал я, после такой недели да еще лазанья – хуже не придумаешь!

Мы выпили, поели и с часок поболтали о разных разностях – обо всем, кроме Белого дома и Грира. И того и другого завтра нам будет более чем достаточно – мы это знали.

Было уже далеко за полночь, когда мы наконец улеглись на узкую кровать под раскрытыми окнами. В квартирке Джилл не было кондиционера, поэтому окна были распахнуты настежь, и в них изредка залетали порывы горячего ветра. Поздним летом ночи в Вашингтоне всегда удручающе жарки, а в ту ночь термометр, наверное, показывал не меньше девяноста градусов[13]13
  По Фаренгейту, то есть выше тридцати градусов по Цельсию.


[Закрыть]. Мы устали от ласк и лежали неподвижно, длинные волосы Джилл прикрывали мне грудь. Голова ее покоилась на моем плече, и, как всегда в такие мгновения, она была тихой, как мышка.

Я изо всех сил пытался не заснуть. Если бы было можно, я проспал бы сейчас сутки, но я знал, что должен вернуться к себе и встать в половине девятого утра, чтобы поспеть на самолет в Чикаго. Нет, выспаться не удастся, и я уже заранее ощущал острую боль в затылке, которая ожидала меня завтра. Тем не менее я заснул и проснулся от шума душа в ванной и от голоса Джилл, напевавшей трогательную балладу горцев о смерти двух влюбленных.

Зазвонил телефон. В полусне я решил, что это прямая линия связи с Белым домом. Но кто это? Только Хильда могла позвонить сюда в такой поздний час. А это значит…

Я вскочил с постели, схватил простыню и завернулся в нее, как римский сенатор в тогу. Оба аппарата стояли на третьей полке книжного шкафа. По дороге я зацепился босой ногой за электрический шнур и больно ушиб палец.

– Алло, – сказал я, ожидая услышать голос Хильды. Я уже приготовился к тому, что она начнет острить, будто ей пришлось обратиться к детективу, чтобы разыскать Каллигана. Но вместо нее чей-то незнакомый голос пробормотал нечто невнятное. Это было какое-то слово, а может быть, просто междометие, я не разобрал. Затем – звук дыхания, и через несколько секунд – щелчок, трубку положили. Голос, несомненно, был мужской. Вешая трубку, я взглянул на аппарат. Конечно, я ошибся. Это не прямая линия связи с Белым домом. Это обычный городской телефон.

Я вернулся в постель, отбросил простыню, лег и уставился в потолок. Джилл вышла из ванной, стройная и обнаженная. Она скользнула в постель, потрепала меня за ухо и спросила:

– Ты еще любишь меня?

Я поцеловал ее, но не ответил. Какой-то мужчина звонил Джилл и сразу повесил трубку, услышав мой голос. Я давно предчувствовал, что подобный момент когда-нибудь наступит. Чего же еще ожидать – мне тридцать восемь, а ей двадцать четыре, и она… Естественно, что другие мужчины интересуются ею. Формально нас с Джилл ничто не связывало. Вот и дождался… Какая боль! Я лихорадочно пытался найти хоть какую-нибудь лазейку. Каллиган, говорил я себе, на что ты надеялся? Ты ведь заранее знал!.. Но в глубине души я был уязвлен и мучился от ревности.

– В чем дело, бэби? – спросила Джилл.

– Ни в чем, – ответил я. – Просто задумался.

Я обнял ее за плечи, и она прижалась ко мне.

– Не дуйся, – сказала она, щекоча мне шею. – А то как сейчас укушу тебя вот сюда. Хорош ты будешь завтра в Чикаго со следами моих зубов на подбородке.

– Ага, лучше не придумаешь.

– Ладно, бэби, – сказала она. – Хочешь погрустить, грусти один. А я посплю.

Несколько минут мы лежали молча, разделенные этим молчанием, но я знал, что она не спит.

И я не мог больше сдерживаться.

– Джилл, – сказал я, – тебе звонил мужчина.

Она зашевелилась рядом со мной.

– Да? Кто же это?

– Не знаю. Тебе позвонили, когда ты была в ванной. Я подошел, но он только пробормотал что-то и сразу повесил трубку, словно его ошпарили. И это во втором часу ночи!

– Он не назвал себя?

– Нет. Видимо, не имел ни малейшего желания говорить со мной.

Она приподнялась на локте и внимательно посмотрела на меня.

– Послушай, а почему ты думаешь, что звонили именно мне? А почему не Баттер?

– Сколько же мужчин у Баттер на крючке? – огрызнулся я. – Я думал, она сегодня со своим кретином.

– Да ты никак ревнуешь! – Она посмотрела на меня со счастливой улыбкой. – Ну, точно! Великий Юджин Каллиган ревнует. Кто бы мог подумать?

– Я старомоден, – пробормотал я. – Мне казалось, девушке достаточно одного мужчины.

– Джи-и-и-н! – Теперь она трясла меня за плечо. – Это звонили Баттер, клянусь! Ей все время звонит один ее вздыхатель в любое время. Его зовут Ник. Я знаю, потому что сама подходила к телефону много раз.

– Ник, а дальше?

– Просто Ник.

– Весьма убедительно. У каждого человека есть просто имя.

– Хорошо. Если не хочешь мне верить, не верь. – Она отодвинулась от меня и повернулась к стене. Снова наступило долгое молчание. Внезапно Джилл повернулась ко мне, обняла и, осыпая мое лицо легкими, страстными поцелуями, зашептала:

– Джин, я люблю тебя! Не надо ссориться. Клянусь, ты у меня один.

Любовь сильнее всяких рассуждений. Я поверил и сдался. Прижал Джилл к себе покрепче и нашел ее губы. Ах, девочка, девочка!.. Вскоре она заснула.

Одевался я почти в темноте, чтобы свет не упал на постель. Ночь была тяжелой и душной, и цикады снаружи звенели не умолкая. На цыпочках я добрался до ванной и выключил свет.

Теперь Джилл освещало только зарево из окон. Волосы обвились вокруг ее шеи. Одна рука лежала на простыне, другая все еще тянулась к тому месту, где только что был я. Грудь ее тихонько поднималась и опускалась в такт дыханию. Лицо было спокойным, свежеумытым и чуточку усталым. Никогда еще я не видел ее такой прекрасной и такой беззащитной. Мне до смерти не хотелось уходить. Она спала так невинно и доверчиво, а я смотрел на нее и думал: а вдруг я когда-нибудь женюсь на ней? Вопрос был явно несвоевременный. В комнате чувствовалась печаль, которую порождает любовь. Жизнь была слишком мимолетна, и обладание казалось безумной, тщетной попыткой удержать неудержимое. Потом я подумал: как странно, что эта девушка, такая юная и необычная, пробуждает во мне такую грусть. И потихоньку закрыл за собою дверь.

Уже у себя дома, за несколько миль от Джорджтауна, лежа в постели, я снова вспомнил о том телефонном звонке. Наверное, он был тогда пьян или не в себе, или то и другое вместе. С чего бы это человеку сразу бросать трубку, услышав мужской голос?.. В этой квартирке жили две женщины, и у любой из них могли быть друзья. Нормально? Нормально. Другое дело, если этот человек знал, что Баттер нет дома и Джилл одна. В таком случае Ник, или как его там еще, звонил именно Джилл. Однако он мог звонить Баттер, думая, что Джилл нет дома, но это маловероятно. У Баттер, кажется, всего один поклонник, и она бы так не оплошала. Подозрения мои крепли.

Два часа ночи – неподходящее время для размышлений о женском коварстве. Но все же я страдал и ворочался с боку на бок еще целый час, прежде чем погрузился в беспокойный сон, из которого меня, казалось, сразу же вывел звонок будильника. Надо было ехать на аэродром. Мы вылетали в Чикаго.

10

Мы кружили на высоте тридцати двух тысяч футов над побережьем Мэриленда. Уже вечерело. Бело-синий реактивный лайнер с изображением печати президента США на носу и американского флага на хвосте устойчиво выдерживал курс. Далеко внизу по темной сини Атлантического океана катились белые гребни. Временами появлялось побережье, тонкая серая линия, отделяющая воду от суши. Я знал, что расплывчатой кляксой на этой линии был Океан-Сити, а пятнышком подальше, – наверное, такой же курортный городок Рехобот Бич в штате Делавар. Безоблачное небо затянула легкая дымка, как от далекого костра. Казалось, что самолет плывет неведомо куда и время для него остановилось.

Я сижу напротив стола президента Роудбуша, в его личной кабине, расположенной сразу же за крыльями. Золотистые тона обивки глубоких удобных кресел придают кабине веселый солнечный вид. За спиной Пола Роудбуша на стене изображение президентской печати, а перед ним, через проход, большая карта мира с Вашингтоном в центре. Рядом со мной Дон Шихан, начальник секретной службы Белого дома, человек, тесно связанный с президентом. Шихан восхищается Роудбушем, принимает его безоговорочно и пытается ему подражать. Последнее время я что-то не видел Шихана в Белом доме, наверное, он улетал в Чикаго, чтобы подготовиться к нашему прибытию. Обычно настроение у него неустойчивое: то он сыплет понятными лишь для завсегдатаев Белого дома шуточками, то неизвестно почему погружается в скорбь. Сегодня, может быть не без причины, он замкнут и насторожен. По давней привычке Шихан сидит, полуобернувшись к проходу, чтобы держать в поле зрения обе двери. Одна из них ведет в передний салон на двадцать шесть пассажиров, вторая – в спальню президента. Позади спальни кабина для личного персонала и агентов охраны; там я был, пока президент не вызвал меня.

Мы с Доном неожиданно оказались в роли единственных слушателей президента, потому что Роудбуш вдруг заговорил, вернее – начал как бы размышлять вслух, на тему, какой в обычное время не стал бы касаться перед столь странной аудиторией, состоящей только из его главного телохранителя и пресс-секретаря. Он заговорил о том, что называл «необратимым», о растущих во всех странах запасах ядерного оружия, которое способно за считанные минуты уничтожить всю человеческую цивилизацию.

Если бы не целый ряд необычных и по-своему тревожных происшествий, случившихся в тот день, мы с Доном вряд ли бы когда-либо увидели Пола Роудбуша в таком настроении или услышали эти его взволнованные слова.

Вся сцена запечатлелась в моей памяти до мельчайших подробностей. Она давала ключ к пониманию роли американского президента – с его почти неограниченной властью и с почти непреодолимыми трудностями в осуществлении этой власти. Образ президента одинаково притягивает и тех, кто с ним работает, и сторонних наблюдателей. Я, например, не колеблясь променял бы год своей небезвыгодной газетной работы в Лос-Анджелесе на такие вот полчаса в золотистой кабине лайнера президента.

События, заставившие нас лениво кружить над Атлантикой и погрузившие президента в печальные размышления, развивались следующим образом.

Утром, перед самым приземлением на международном аэродроме О'Хара близ Чикаго, Роудбуш получил от председателя Комиссии по атомной энергии шифрованное сообщение о том, что в Китае, в провинции Синкан, недалеко от озера Лобнор взорвана еще одна водородная бомба мощностью около пятидесяти мегатонн. До этого взрыва Китай на протяжении многих месяцев не производил ядерных испытаний. Видимо, перерыв кончился. Роудбуш был удивлен и встревожен. После экстренного совещания, из-за которого пришлось отсрочить наш торжественный въезд в город, я опубликовал короткое заявление президента: он снова выразил свое беспокойство по поводу отказа Китая присоединиться к договору о запрещении атомных испытаний.

На стадионе Солджер Филд, где под палящим солнцем собралось восемьдесят тысяч человек послушать первую предвыборную речь Роудбуша, произошел не совсем понятный эпизод, вызвавший панику у нашей охраны. Чикагская полиция, заботясь о безопасности президента в столь торжественный день, по ошибке задержала нашего «атомного связного». Это был одетый в штатское майор ВВС; лишь маленький синий треугольник в петлице служил опознавательным знаком, что он агент секретной службы. У майора было только одно задание: лично поддерживать контакт между президентом и временным центром связи под трибунами стадиона. У президента был, конечно, прямой телефон, и майор лишь страховал его на случай повреждения линии. Только он и президент знали особый код, который удостоверял личность президента для штаба Пентагона на случай ядерного конфликта. Потому что только президент, и никто иной, мог отдать приказ о применении ракет или бомб, одной или нескольких, с ядерными боеголовками – с подземной пусковой установки, с подводной лодки или с самолета.

У нашего «атомного связного» была несчастная привычка закладывать руку за борт пиджака. Когда чикагский полисмен увидел человека, который приближался к президенту, как будто пряча руку во внутренний карман пиджака, он остановил его и хотел обыскать. Майор запротестовал, уверяя, что он сам из охраны президента, и указывая на свой значок в петлице. К полисмену присоединились еще двое чикагских патрульных. Больше всего на свете полицейские боялись, как бы не началась пальба, поэтому, не слушая никаких возражений, они потащили майора к выходу со стадиона.

Агенты секретной службы мгновенно пробились сквозь толпу к связному, однако полицейские были непреклонны. Они зашли уже слишком далеко, чтобы отступать. Казалось, еще немного, и начнется схватка между агентами и полицейскими. Они с пеной у рта спорили под трибуной стадиона, а несчастный майор не знал, что ему делать. Агенты секретной службы окружили связного и требовали, чтобы полиция его отпустила. К счастью, в этот момент появился Дон Шихан, таща за собой инспектора чикагской полиции, и спор был разрешен тут же на месте. Разумеется, федеральные силы победили. Агенты, в свою очередь окруженные со всех сторон чикагскими полицейскими, отвели нашего связного к трибуне, с которой говорил президент. Никто из них даже не подозревал, какую огромную роль играет этот коренастый человек в штатском. А упрямый майор ВВС сразу занял свое место возле трибуны, простоял там в течение всей речи и потом не отходил от Роудбуша до конца приема, устроенного чикагскими лидерами в Шератон-Блэкстоун отеле. Сейчас, измученный, но довольный собою, он раскладывал карты в кабине для персонала. Когда я уходил, майор обеспокоенно ощупывал пуговицы у себя на рубашке.

К счастью, хотя до репортеров сразу дошла история о стычке секретных агентов с чикагской полицией, инкогнито нашего «атомного связного» удалось сохранить. Когда мне задавали о нем вопросы, я ничего не выдумывал. Я только отвечал: «Вы видели его значок секретной службы? Видели. Имен агентов мы не разглашаем». Кстати, оглядываясь назад, можно извинить чикагскую полицию за излишнее усердие. Дело в том, что, когда кортеж президента появился на стадионе, какие-то юные паршивцы вскочили вдруг со своих мест и начали бегать по проходам между рядами с воплями: «Грир! Грир! Куда удрал? Наше пиво ты украл!» Полиция кое-кого похватала, а остальных утихомирила, прежде чем президент поднялся на трибуну.

Последний инцидент в сегодняшней драме из трех актов произошел полчаса назад уже на обратном пути из Чикаго. Самолет президента пролетал над Фронт-Ройял в штате Вирджиния и уже готовился к снижению на подходе к военной базе Эндрюс близ Вашингтона, когда наш пилот получил из Эндрюса предупреждение. Реактивный истребитель сообщил, что у него заело шасси и он будет садиться в Эндрюсе на брюхо. Поэтому аэродром был срочно закрыт примерно на час. Пилот доложил президенту, что мы можем приземлиться в Далласе на аэродроме Брендшип или же переждать в воздухе немного восточнее над побережьем Мэриленда. Поскольку существовало правило, запрещающее все полеты за пятнадцать минут до и на пятнадцать минут после взлета или посадки президентского самолета, наше приземление в Далласе привело бы к срыву многочисленных коммерческих рейсов. Не случайно неожиданное прибытие В.Г. (Высокого Гостя) всегда вызывало на аэродромах панику. Поэтому президент, который сегодня никуда уже не спешил, предпочел выжидательный вариант.

Вполне естественно, что вся эта серия инцидентов навела президента на размышления о большой бомбе и своей собственной ответственности перед страной. Сейчас, когда мы кружили высоко над Атлантикой, Шихан уверял президента, что отныне его секретная служба будет заранее инструктировать местных полицейских, чтобы не допустить повторения сегодняшней, к счастью, благополучии закончившейся истории с «атомным связным».

– Не думаю, чтобы какие-либо инструкции и репетиции могли гарантировать нас на все сто процентов, – сказал Роудбуш и покачал головой. Он сидел без пиджака, расстегнув ворот рубашки. – Скажу больше, Дон: я удивляюсь лишь тому, что это произошло впервые. Пока мы не откроем местной полиции, кто такой майор и какова его миссия, – а этого мы, разумеется, сделать не можем, – подобные ошибки почти неизбежны.

– Но мы можем свести их до минимума, – все так же мрачно возразил Шихан. – Если бы этот инспектор все время был при мне, как ему полагается, мы бы обошлись без шума.

– Это сопляки на трибунах, – сказал я, – своими идиотскими выкриками о Грире взбудоражили полицию. – Я надеялся этим замечанием навести президента на интересующую меня тему, потому что у меня голова трещала от мыслей, а карманы – от заметок о таинственном исчезновении Грира. Нужно было срочно утрясти не меньше дюжины вопросов, и желательно, до встречи с журналистами.

Но президент не захотел понять намека. Его трудно было отвлечь.

– Тысячи случайных событий могут взбудоражить полицию, – сказал он, глядя через иллюминатор вниз на далекий океан. Самолет по-прежнему описывал широкие спокойные круги. – Видите ли, – продолжал он, – весь этот день был символичен, и я не перестаю задавать себе один вопрос: возможно ли мириться с необратимым? – Он повернулся к нам. – Вся беда в том, что государственные деятели, – если таковые еще остались, – все эти дипломаты и политики тешат себя мыслью, будто можно жить рядом с атомной бомбой. Они говорят и действуют так, словно ядерные чудовища не более, чем новое оружие, конечно, страшное, но не страшнее, чем было огнестрельное по сравнению с луком и стрелами. Так сказать, еще один шаг на пути прогресса. Но в глубине души мы знаем: это неправда. Само существование огромных запасов атомных и водородных зарядов грозит неизбежными когда-нибудь «сумерками богов». Точно так же, как приход Гитлера к власти неизбежно вел к ужасам тотальной войны. Политиканы распускают слухи, противоречащие самой природе человека: будто бы никто больше не воспользуется атомной бомбой именно потому, что она так разрушительна.

Помолчав, президент продолжал:

– Сколько глупых речей мы выслушали о «вечном атомном пакте»! Сколько общих слов о том, как возрастает безопасность нации с каждой новой мегатонной, – словно каждая новая бомба это еще один кирпичик защитной стены, а не еще один шаг к преисподней. А наши бесконечные конференции по разоружению, когда каждая страна боится уступить хоть дюйм, словно от этого зависит спасение от всемирной катастрофы. Мы так любим утешительные выражения, вроде «атомного зонтика», – словно под ним нам будет сухо и покойно под градом бомб.

В кабине было очень тихо, если не считать приглушенного шипения реактивных двигателей снаружи. Шихан смотрел на президента с молчаливым угрюмым вниманием. Я тоже был под впечатлением его слов, но Дон Шихан, похоже, целиком разделял опасения Роудбуша.

– К счастью, многие люди знают правду. Они понимают! – Президент хлопнул ладонями по столу. – Многие из них, в отличие от тех, кто лишь болтает об атомной бомбе, намного опередили политиков и сейчас намного ближе к истине. Они знают, что с атомной бомбой мириться нельзя, ибо человек не может бесконечно жить рядом с огромными запасами ядерного оружия. Это конец нашей цивилизации. Они знают, что когда-нибудь – по ошибке или в припадке безумия, из-за неправильного расчета или по злому умыслу – атомные склады превратятся в огненный ад, который испепелит всю землю. Их не обманывают доводы, будто никто уже не применит атомную бомбу, раз никто не применял ее после Хиросимы и Нагасаки. Они знают, что человечеству не может везти до бесконечности. Я думаю, простые люди во всем мире это чувствуют. Дети говорят об этом. Молодежь ощущает это особенно глубоко. Они ненавидят бомбу. Мне кажется, даже неграмотные крестьяне, скребущие плугом скудную землю где-нибудь в Иордании или Пакистане, знают и помнят об этом. Кассир в нью-йоркском банке знает. И рабочий во Франции, России или Китае тоже знает. Бомба нависла над всеми как тень смерти, и не просто смерти, от которой никому из нас не уйти, а смерти всей нашей планеты со всей ее поразительной красотой.

Президент умолк, затем невесело рассмеялся.

– Знаете, просто невероятно, насколько политики отстают от простых людей… Мы, профессиональные государственные деятели, погрязли в рутине. Мы торгуемся, разглагольствуем и спорим о бомбе, словно это какое-то языческое божество, которое надо умилостивить. Еще ни один лидер – и я в том числе – не набрался мужества сказать прямо и просто: «С бомбой пора кончать. Отныне всю свою жизнь до последнего часа я отдаю на то, чтобы избавить мир от этой угрозы. Сейчас нет ничего важнее, ибо, если бомба не исчезнет, исчезнем мы. Отныне уничтожение всякого ядерного оружия будет главной моей задачей, и это должно стать целью всего человечества…» Конечно, может быть, не так дословно, но в этом смысле. Вы оба знаете, чтобы провозгласить это и не отступаться от своих слов, не требуется особого мужества. Ибо народы мира давно жаждут услышать такой призыв. И для этого нужны не только смелость, а также здравый смысл, умение понять природу атомной бомбы и природу человека.