Текст книги "Исчезнувший"

Автор книги: Флетчер Нибел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

19

Джилл вернулась к своему столу, без сил шлепнулась в кресло, опустила руки на машинку. У нее был вид умирающей страдалицы.

– Джин, – сказала она тихим детским голоском, – не будь я такой разбитой, я бы сейчас разревелась.

Я ее понимал. Вскоре после ленча мы были вынуждены запереться в пресс-бюро. Наша маленькая группа официальной информации – впрочем, в последние дни информации не было и в помине, – превратилась в осажденный аванпост, который выдерживал беспрерывные атаки прессы и был полностью отрезан от главнокомандующего. Все телефонные линии – пять на столе у Джилл и три у меня – были забиты вызовами с оплаченным ответом. Репортеры врывались к нам когда вздумается, игнорируя правило, по которому входить в пресс-центр разрешалось только по нашему приглашению.

Когда Джилл, наконец, повернула в замке ключ, в дверь сначала забарабанили, а потом забухали ногами. Мы очутились в осаде.

Я подошел к Джилл и погладил ее по плечу. Она жалобно улыбнулась.

– Спасибо, – сказала она. – Иногда я от души желаю, чтобы этот Стив Грир и на свет не родился. Не знаю, сколько еще дней я выдержу.

– Это я виноват, Джилл. Если бы у меня хватило ума – впрочем, тут особого ума и не нужно, – мы давно посадили бы в приемной еще одного помощника, чтобы он хоть часть ударов принимал на себя. А теперь уже поздно. Пройдет не меньше недели, прежде чем мы его натаскаем по вопросам, в которых и сами не разбираемся. – Я продолжал гладить ее плечо. – Шла бы ты в служебную комнату, прилегла хоть немного.

– Нет. Сейчас пройдет. Просто нервы сдали. Не беспокойся.

Через несколько минут она пришла в себя. Посмотрелась в зеркальце, подкрасила губы и откинула волосы с лица. Затем нажала одну из кнопок под мигающей лампочкой и сказала: «Пресса». В голосе ее звучала растерянность и настороженность, словно она была в арьергарде отступающей армии.

Но мы не отступали. Мы просто тонули в потоке бесчисленных запросов. Уж не знаю, где и как, плотину вдруг прорвало. Город захлестывали всевозможные слухи, и, казалось, каждый журналист, каждый радио– и телерепортер звонил к нам, чтобы справиться насчет какого-нибудь из этих слухов.

Эй-Би-Си спрашивала, правда ли, будто русская армада внезапно появилась в Южной Атлантике. «Нью-Йорк таймс» узнала, что экстренное совещание Штаба разведок США было внезапно отменено. Корреспондент «Ньюсуик» в Пентагоне требовал прокомментировать сведения о том, будто бы генерал Марвин Полфрей, шеф Разведуправления министерства обороны, обвиняет главнокомандующего флотов адмирала Фристоуна в том, что он скрыл от него жизненно важную информацию. Эн-Би-Си имела сведения, что Хиллари Калп в своей завтрашней речи по всем программам радио и телевидения собирается объявить, будто Грир и Любин сбежали в Россию. Лос-анджелесская «Таймс» спрашивала, верно ли, что агент ФБР Ларри Сторм уволен, потому что знал слишком много подробностей о деле Грира. Издатель маленькой местной газеты из Колорадо выдал самую идиотскую версию за весь день. Он якобы узнал из «не вызывающего сомнений источника», – кто же сомневается в своем источнике, когда речь идет о сенсации? – что Дэйв Полик из «Досье» убит теми же самыми заговорщиками, которые похитили Стивена Грира. Когда я ответил, что все это полнейшая чепуха, он сердито потребовал доказательств. И тут я сообразил, что и сам не знаю, где сейчас Полик, живой или мертвый.

Кроме того, звонили сотрудники Белого дома, которые обычно легко проникали к президенту, жаловались, что не могут до него добраться. Биржевая следственная комиссия подготовила доклад, в котором обвиняла Мори Риммеля и Брэди Меншипа в злоупотреблениях в связи со спекуляцией акциями «Учебных микрофильмов». Комиссия просила у президента разрешения начать дело. Могу ли я с ним связаться? Нет, не могу… Мигель Лумис, позвонив из дома Грира, сообщил, что Сусанна Грир из спокойной, сдержанно переносящей свое одиночество женщины превратилась в восторженную болтливую особу, и все это в течение часа. Видимо, она получила от Стива добрые вести, но на все вопросы Мигеля Сью отвечала молчанием. Не знаю ли я чего-нибудь? Нет, я ничего не знаю… Телефонистки Белого дома обычно не отвечали на идиотские вызовы, но какая-то чокнутая дамочка по имени Беверли Уэст обошла их и дозвонилась до меня. Она, мол, лично сообщила агенту ФБР, что Грир и Любин снимали квартиру в доме на Р-стрит, и какого черта президент прикрывает этих паршивцев и так далее, и тому подобное. Похоже, она была не в своем уме и так вопила, что я сообщил ее имя и адрес секретной службе… Затем позвонил Дэнни Каваног, председатель нашего предвыборного комитета. Он был вне себя от злости. Дэнни сказал, что ему позарез нужно поговорить с президентом, однако Грейс Лаллей его не соединяет. Губернатор Монтаны, один из столпов партии Роудбуша, готов переметнуться к Уолкотту из-за этого чертова Грира. Дэнни хотел, чтобы Роудбуш немедленно позвонил губернатору и постарался его уговорить.

– Грейс не желает меня и слушать, черт бы вас всех побрал! – орал он. – Что происходит? Может быть, и Роудбуш исчез тоже?

Я ничем не мог помочь Дэнни. Единственное, что я знал, так это что сегодня утром к президенту явился собственной персоной Джером Фрейтаг, директор УНБ. И то лишь потому, что Грейс мне сказала об этом, когда я попытался проникнуть к президенту. Он был невидим и неуловим.

Первый приказ от Роудбуша я услышал только в три часа пополудни, и тогда все завертелось.

– Президент хочет вас видеть, – сообщила мне Грейс, даже не пошутив вопреки обыкновению.

– Когда? – спросил я.

– Немедленно, – ответила она и бросила трубку. Видимо, сегодня нервы у всех были натянуты как струны.

Когда я вошел, президент оторвался от бумаг, указал мне на кресло и продолжал быстро читать. Ни слова приветствия, ни радушной улыбки. Он был серьезен, но отнюдь не удручен. Роудбуш нетерпеливо перелистал последние страницы документа.

– Сожалею, что не мог вас принять, Джин, – сказал он. – Произошло слишком многое и слишком быстро… Я вызвал вас потому, что сейчас прибудет наш приятель с того берега, Артур Ингрем. Я пытался от него отделаться. У меня действительно нет времени, но он был необычайно настойчив. Сказал, что дело не терпит отлагательства… Я хочу, чтобы вы присутствовали при нашем разговоре, а затем его записали. Разумеется, не здесь. – Он улыбнулся. – Используйте свою знаменитую репортерскую память.

Я хотел ответить, что моя память уже не та, но тут появилась Грейс Лаллей и кивнула президенту. Вошел Артур Ингрем. Грейс исчезла, тщательно прикрыв за собою дверь.

– Добрый день, господин президент, – сказал Ингрем. Глаза его обежали комнату и остановились на мне. И снова в них появилось брезгливо-удивленное выражение, словно я был невоспитанным слугой, у которого не хватало такта удалиться, когда предстоял разговор о семейных делах.

Ингрем был одет как преуспевающий банкир. Коричневый костюм свежеотглажен, галстук аккуратно повязан под самым воротничком, дорогие туфли из мягкой кожи начищены до блеска.

– Здравствуйте, Артур! – приветствовал его Роудбуш. – Пододвигайте кресло и садитесь.

Ингрем сел очень прямо, словно у него не гнулась спина, затем, слегка изменив позу, отвернулся от меня.

– Я бы предпочел поговорить с вами наедине, господин президент, – сказал он.

– О, не обращайте на Джина внимания! – ответил Роудбуш. – Он до некоторой степени стал моим доверенным человеком во всем, что относится к ЦРУ.

– У меня личное дело, – сказал Ингрем. Он сидел напряженно, вцепившись в ручки кресла.

– Которое не имеет отношения к ЦРУ?

– Разумеется, имеет, – ответил Ингрем. – Однако я считаю, что оно касается только вас и меня.

– А я полагаю, Джину лучше остаться.

Он не обсуждал этот вопрос. Он решил.

– Он что, приставлен ко мне?

На губах президента мелькнула кривая усмешка.

– Даже если и так, Артур, вряд ли мы с вами за один раз сквитаемся.

Этот более чем прозрачный намек на Баттер Найгаард остудил и без того холодную атмосферу. Ингрем сидел в кресле как изваянный.

– Я помню одно ваше замечание, – сказал Роудбуш. – Неполные сведения не являются разведывательными данными, а всего лишь информацией. Должен сказать, Артур, вы не пожалели труда, чтобы сведения об этом кабинете и о том, что здесь говорится, подошли под рубрику разведывательных данных.

– Это можно объяснить, господин президент, хотя и не к вашему удовольствию, но тем не менее можно. Я не намеревался…

– Не сейчас, Артур, – прервал его президент. – У нас для этого будет предостаточно времени. А сегодня я очень занят. Вы сказали, что у вас срочное дело…

– Да, сэр, – Ингрем скрестил руки на груди, словно для того, чтобы почувствовать себя увереннее. – Господин президент, я пришел вручить вам заявление об отставке.

– Ясно. – Роудбуш откинулся в своем вращающемся кресле; он чуть-чуть расслабился, а Ингрем еще больше напрягся. – И с какого числа, разрешите узнать?

– С сегодняшнего. Я изложил все письменно.

Ингрем вынул из внутреннего кармана пиджака лист бумаги, встал и вручил его президенту.

Роудбуш надел очки, пробежал текст – насколько я мог видеть со своего места, он состоял всего из одного абзаца, отпечатанного на машинке, – и отбросил заявление. Листок перевернулся, запорхал над столом и наконец опустился на пачку документов перед Роудбушем. Президент поднял очки надо лбом.

– В чем причина, позвольте узнать?

– Пожалуйста. – Ингрем снова выпрямился. – Вы категорически запретили моему управлению участвовать в розыске двух пропавших без вести людей, несмотря на то, что один из них, как выяснилось, оказался за пределами Соединенных Штатов, и несмотря на то, что оба они имели доступ к секретной информации государственной важности. Такое недоверие ко мне, пренебрежение или страх говорят о том, что я не могу быть более полезен как директор ЦРУ.

– А почему, как вы думаете, я отдал такой приказ? – спросил Роудбуш.

– У меня нет точных данных. Я могу только предполагать.

– И ваши предположения, по-видимому, упираются в политику, – насмешливо сказал Роудбуш. – Кандидат боится, что раскрытие некоторых фактов уменьшит его шансы на переизбрание. Не так ли?

– Это очевидно. Мы оба с вами это знаем, господин президент. Однако выражение «уменьшит шансы», по-моему, слишком мягкое.

– Благодарю вас. – Роудбуш сжал губы и посмотрел на Ингрема с нескрываемой антипатией. – Что-нибудь еще?

– Да. Несколько часов назад вы отменили назначенное на завтра экстренное совещание Штаба разведок. – Ингрем говорил как бухгалтер, подготовившийся к ревизии. – Я считаю это решение опасным, граничащим с безответственностью. Наша разведка доносит о возможности военного заговора против премьера Ванга, а вы задерживаете важнейший прогноз по Китаю. Столь грубое нарушение элементарных правил разведки может привести к печальным последствиям.

– Вообще-то может, – спокойно согласился Роудбуш. – Но в данном случае нам не нужен такой прогноз. Я уже знаю о давлении, которое военные оказывают на Ванга… Дело в том, Артур, что сегодня утром Ванг звонил мне по телефону из Пекина.

Ингрем был поражен. Он тупо уставился на президента, затем опустил взгляд на свои очки, которые держал двумя руками и пальцы его аккуратными ромбами обрамляли стекла. Я тоже не знал, что подумать. Президент говорил по телефону с китайским премьер-министром? О чем?

– Я, конечно, удивлен, – сказал наконец Ингрем. – Но это лишь новое звено в цепи последних событий. И оно тоже означает, что директор Центрального разведуправления явно не пользуется доверием президента. Следовательно, ценность его минимальна. Если и нужен был еще один повод для моей отставки, вы его сами подсказали.

Роудбуш внимательно разглядывал Ингрема. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, сложив руки на животе, и вид у него был задумчивый.

– Артур, – сказал он, – меня интересует один вопрос. Губернатор Уолкотт, наверное, обещал вам, что вы снова будете директором ЦРУ, если его изберут, не так ли?

Для Ингрема это было вторым потрясением за эти несколько минут. Он окаменел, хотел что-то сказать, заикнулся. Наконец ответил, тщательно выбирая слова:

– О своих намерениях губернатор Уолкотт может известить вас сам.

– Разрешите понимать это как утвердительный ответ… Так я и думал! – Роудбуш наклонился вперед с такой внезапностью, что пружины его кресла взвизгнули. Положив ладони на стол, он гневно смотрел на Ингрема. – Артур, я мог бы не перечислять причины, по которым вашу отставку следует принять, не сходя с места. Но зачем тратить время, доказывая очевидное? Вы и так их знаете – от операции «Мухоловка» до юной леди по имени Баттер Найгаард, не говоря уже о внезапном появлении агента ЦРУ на острове Тристан-да-Кунья…

Я следил за Ингремом. Он сидел неподвижно. Я мучительно пытался сообразить, что к чему. При чем здесь агент ЦРУ и остров Тристан?

– Как я уже сказал, – продолжал Роудбуш, – я должен был бы принять вашу отставку немедленно. Но я этого не сделаю. Можете взять, – он указал на письмо на столе, – и хранить пока у себя. Само собой разумеется, к этому вопросу мы вернемся после выборов.

– Формально вы можете принять или не принять мою отставку, мне это безразлично, – сказал Ингрем. – Я ухожу.

Президент вынул платок и принялся протирать стекла очков – обычный его прием, чтобы выиграть время.

– Артур, – наконец сказал он, – мы оба знаем, что ваша отставка сейчас поставит меня в трудное положение. Кампания вступает в завершающую фазу. – Он пристально взглянул на Ингрема. – А ваша репутация в конгрессе и у представителей печати очень высока – не будем сейчас говорить, заслуженно это или нет. Однако внешность зачастую бывает важнее сущности, а ваш внешний облик почти безупречен.

– Вам не к лицу сарказм, господин президент, – холодно заметил Ингрем.

Может быть, сарказм и был не к лицу Полу Роудбушу, но сейчас он был вполне уместен. Я чувствовал, что ярость кипит в душе Роудбуша.

Ингрем зашевелился, словно собираясь встать.

– Я полагаю, продолжать эту дискуссию нет смысла, – сказал он с видом человека, которого сдерживает только дисциплина.

– Смысл есть, да еще какой! – возразил Роудбуш. – Когда вы объявите о своей отставке, вам придется изложить причины. Но вы забываете об одном: президент Соединенных Штатов тоже может выступить перед народом. И поверьте мне, в данном случае я это сделаю. Не думаю, чтобы американский народ с уважением отнесся к человеку, который вербовал шпионов среди молодых ученых, который приткнул своего осведомителя в спортивный клуб, посещаемый высшими гражданскими и военными чинами его же собственного правительства, и который, наконец, докатился до предела – начал подслушивать частные разговоры своего президента!

Роудбуш начал говорить спокойным голосом, но постепенно тон его повышался.

– В этом поединке – увы, не очень красивом – победителя предугадать нетрудно: вы им не будете, Артур Виктор Ингрем.

Он наставил на него палец как пистолет.

– Разглашение секретной информации ради политических выгод всегда было проклятием нашей системы, – сказал Ингрем. – Однако…

– Политические выгоды! – взорвался Роудбуш. – Может быть, вы объясните мне, кто добивался политических выгод, когда ваша платная осведомительница мисс Найгаард отправилась с сенатором Моффатом в Луизвилл к мистеру Калпу? Один бог знает, что вы еще накрутили, основываясь на доносах этой девицы!

Президент попытался взять себя в руки, но снова не выдержал.

– Черт побери, Ингрем, да вы понимаете, что это такое – установить тайную слежку за своим президентом? Может быть, истинное проклятие нашей системы в том, что вас нельзя за это повесить.

– Разумеется, но эта система позволяет вам уволить меня, – спокойно сказал Ингрем. Чем больше горячился Роудбуш, тем он становился холоднее. – Однако документы покажут, что я сам подал в отставку.

На этот раз Ингрем встал с кресла и едва заметно пренебрежительно наклонил голову… Это уже походило на вызов.

– С вашего разрешения, сэр, – сказал он. – Дальнейший разговор бесполезен.

Президент вскочил, быстро обогнул стол. Они стояли лицом к лицу, меряя друг друга враждебными взглядами.

– Когда же вы объявите о вашей отставке? – спросил Роудбуш.

– Завтра, – ответил Ингрем. Он сделал шаг к дверям.

– Одну минуту! – остановил его Роудбуш. – Возможно, вы и кончили, а я еще нет.

Ингрем замер. Он стоял, как ледяная статуя, и смотрел на Роудбуша.

– Артур, если вы объявите о своей отставке завтра, вы выставите себя последним дураком перед всей страной, – медленно проговорил президент, словно темп речи мог обуздать его ярость.

– Пусть народ сам решит, дурак я или нет, – сказал Ингрем.

– Последним дураком, – повторил Роудбуш. – И знаете почему? Потому что вы совершенно не поняли сути дела Грира. Формально вас за это нельзя порицать. Я подчеркиваю слово «формально», потому что вначале я хотел вас полностью информировать, но изменил свое решение, когда узнал о вербовке молодых физиков. Эта история лишний раз подчеркнула, какая пропасть лежит между нашими представлениями об основах демократической системы.

Ингрем ничего не ответил. Он держался все так же враждебно.

– Мое решение скрыть от вас некоторые факты оказалось правильным, – продолжал Роудбуш. – На прошлой неделе я узнал, что более двух лет вы при посредстве мисс Найгаард беззастенчиво контролировали мои частные разговоры. В свете этого я оказался бы в дураках, если бы доверился вам в деле Грира. А ведь я собирался это сделать, хотя вряд ли это свидетельствует о моем умении разбираться в людях…

Президент умолк и снова взглянул на Ингрема.

– Тем не менее даже после всего, что случилось, я хотел как бы отдать должное если не вам, то вашему учреждению, рассказав вам о Стиве. Я думал, что будет несправедливо, если ЦРУ окажется неподготовленным к финалу дела Грира. Но вдруг, к моему вящему удивлению, я узнаю, что вы нарушили мой категорический приказ и послали одного из своих агентов на остров Тристан. Это свидетельствовало о вашем вызывающем неповиновении. Оно могло привести к трагическим последствиям, если бы не усилия многих людей, в том числе Стивена Грира и агента моей секретной службы Дона Шихана.

Услышав про остров Тристан, я вспомнил Ларри Сторма, склонившегося над картой Южной Атлантики… Грир, Любин и Киссич отплыли из атлантических портов – на Тристан?.. Неужели и давно не попадавшийся мне на глаза Дон Шихан был на том же острове?

Ингрем оцепенел. Он стоял перед Роудбушем не в силах шевельнуться. Президент махнул рукой.

– Но все это сейчас уже ненужные слова, – продолжал он. – Дело в том, Артур, что вы исходили из неправильной предпосылки. Что это была за предпосылка, я не знаю, но, видимо, она была в корне ошибочна… Стив Грир с самого начала действовал с моего согласия и одобрения. Его миссия сулит очень многое Соединенным Штатам и всему миру. О результатах ее мы узнаем завтра.

Он скрестил на груди руки, не спуская глаз с Ингрема. Во взгляде его была враждебность и в то же время – или это мне почудилось? – жалость. Роудбуш был не из тех людей, кому доставляет удовольствие унижение ближнего.

– Так вот, Артур, – сказал он, – я только предупреждаю вас, хотя ничего еще не могу сказать наверняка, – вы совершите трагическую ошибку, если объявите завтра о своей отставке.

– А я думаю, вы заблуждаетесь, – ответил Ингрем. – И уверен, что ошибку совершаете вы.

– Вот как?

– Да, сэр, – Ингрем опомнился и перешел в атаку. – Когда страна узнает, что мы лишились важнейших разведданных из-за того, что вы свернули операцию «Мухоловка»… Когда страна узнает, что накануне переворота в Китае вы запретили своему штабу разведок обсудить этот вопрос, имеющий огромное значение для Соединенных Штатов… Когда страна узнает…

– Уверяю вас, Артур, – перебил его президент, – чем больше вы получите места в печати, тем глупее будете выглядеть. Но в свете грядущего сомневаюсь, чтобы вам предоставили много места.

– И все же я рискну, – отрезал Ингрем. – Когда всплывут все факты, я думаю, вы поймете, что недооценивали свой народ.

Трудно было разобраться, кто из противников одержал верх. Предельное напряжение обоих говорило, что ни тот, ни другой не уверен в себе до конца. А моя интуиция потонула в потоке новых впечатлений и неожиданных фактов.

Роудбуш пожал плечами.

– Кто из нас прав, пока не ясно. Однако ради дела, которое я считаю главным, а также ради своей политической репутации я бы не хотел, чтобы воду мутили посторонние стоки, вроде Артура Ингрема. Но если вы настаиваете, что ж, продолжим борьбу! Но предупреждаю: вам несдобровать.

– Разрешите удалиться, господин президент?

– Разумеется.

Не говоря больше ни слова, Ингрем повернулся и направился к двери. Когда он уже взялся за ручку, президент сказал:

– Это будет вашей самой страшной ошибкой, Артур.

Ингрем оглянулся.

– Или вашей, господин президент.

Он расправил плечи, вышел и решительно закрыл за собой дверь.

Роудбуш покачал головой.

– Слава богу, с этим покончено.

Я хотел встать, но президент удержал меня. Он вернулся за свой письменный стол, скинул пиджак и повесил его на спинку кресла. Затем сел и откинулся с видимым облегчением.

– Джин, – сказал он, – этот разговор надо сейчас же записать. Не уединиться ли вам на часок в кабинете наверху? Джилл как-нибудь справится в вашей лавочке.

– Это не лавочка, – сказал я. – Это сумасшедший дом.

– Завтра будет еще хуже. – Он полистал свой настольный календарь. – Давайте-ка посмотрим. Наше джентльменское соглашение, – кстати, мы с вами, наверное, последние джентльмены – истекает когда?

– Девятого октября. В субботу.

Это я знал и не заглядывая в календарь.

– Неувязка, – сказал он. – Если все пойдет как задумано, вы все узнаете завтра… Джин, я должен перед вами извиниться. Несмотря ни на что, вы работали великолепно и доказали свою преданность. Я хотел довериться вам с самого начала, но не мог. Миссия Грира была слишком важной и сложной. Малейшая утечка информации могла оказаться роковой.

– Да, мне пришлось туго, – сказал я.

– Понимаю. Но вы были неодиноки. Почти никто из правительства ничего не знал. Это было самой строжайшей тайной со времен Манхэттенского проекта, и посвящено в нее было гораздо меньше людей. Мы исходили из принципа: привлекать к делу только абсолютно необходимых… Я хочу поблагодарить вас за поддержку. Насколько мне помнится, мы за все это время поругались всего два раза. Вы терпеливый человек, Джин.

– А до завтра все-таки придется ждать?

– Да, – он посмотрел на свои часы. – Еще примерно двадцать часов. Однако за это время вам надо кое-что подготовить. Я хочу представить группу людей – среди них будут иностранцы – на очередной пресс-конференции в госдепартаменте. Впрочем, не совсем очередной и к тому же не совсем обычной. Я хочу изложить нашу историю, не отвечая на вопросы прессы. Материалов им хватит и так… Время я бы назначил около полудня. Лучше – поближе к часу. И я хотел бы, чтобы радио и телевидение… Кстати, это главный вопрос: успеют они подготовиться, если мы оповестим их часа за два-три до пресс-конференции?

– Вы хотите сказать: оповестим, не упоминая о Грире?

– Почему же. К тому времени вы сможете объявить всем, что будет сделано важнейшее сообщение по делу Грира.

– В таком случае не беспокойтесь, – сказал я. – Но мне нужно по крайней мере три часа форы, чтобы они там на теле– и радиостудиях успели изменить программы и подготовиться.

– Три часа у вас будут, – успокоил меня Роудбуш. – Итак, ориентировочно пресс-конференция в полдень. Исходите из этого.

– Ясно, – сказал я. – Я-то уж не опоздаю!

– Если не проспите, – сказал он, – сможете увидеть кое-что интересное.

– Понятно, сэр. – Судя по тому, как развивались события, я не удивился бы, если бы завтра увидел даже тройной восход солнца. – Еще один вопрос, сэр. Моя пресс-конференция назначена на четыре. Сейчас три пятнадцать, а вы хотите, чтобы я немедленно отстукал мемо…

– Отложите прессу, – посоветовал Роудбуш. – Думаю, ваши ребята потерпят до половины шестого.

– А что я им скажу… насчет Грира?

– Ничего, – ответил он. – Ни единого намека на то, что будет завтра. Мы не можем допустить осечки в самый последний момент.

– Слушаюсь, сэр. – Я поднялся, уже предчувствуя град ехидных вопросов и оскорблений, которые на меня посыплются в половине шестого. И только тут вспомнил: – Кстати, сэр, – сказал я, – нас ожидает сюрприз. Великая сенсация Калпа. Будет передаваться завтра вечером по всем программам. Комитет Уолкотта заранее оплатил время. Влетело им больше, чем в триста тысяч.

На мгновение Роудбуш смешался.

– Посмотрим, – сказал он медленно. – Может быть, удастся избавить людей губернатора от лишних расходов.

Я отбарабанил меморандум о последнем разговоре Роудбуша – Ингрема всего за час. Память у меня оказалась лучше, чем я думал, и слова сами ложились на бумагу.

Пресс-конференция, таким образом, тоже опоздала только на час. Когда стадо репортеров выкатилось из пресс-центра в пять сорок пять, в кабинете остался ошалелый, вальками выкатанный и досуха выжатый мученик, а не пресс-секретарь. Раны мои кровоточили, но я исполнил свой долг. Дело Стивена Грира оставалось для прессы таким же загадочным, каким было в первые лихорадочные августовские дни.

Джилл пришла ко мне вечером и приготовила обед. Я был в таком настроении, что мог бы выпить не менее полдюжины мартини, однако, зная, какой нас ожидает день, после каждых двух бокалов делал паузу.

И разумеется, мы заснули только далеко за полночь. Строили предположения, обменивались догадками. А в конце концов признались, что оба мы были не правы. Однако Джилл подошла к истине гораздо ближе, чем я, о чем она с мягкой снисходительностью женщины никогда потом не давала мне забывать.