Текст книги "Море любви"
Автор книги: Фиона Уокер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
9
Поппи, новый агент по недвижимости, обладала кипучей энергией. Ее глаза горели энтузиазмом. Блестящий красный «гольф» часто стоял за оградой Гусиного Дома, и сама она появлялась, когда Эллен меньше всего этого ждала. Поппи заходила ежедневно, чтобы «навести лоск» перед визитом клиентов, она вмешивалась во все детали, все комментировала и настаивала на своем непременном присутствии при всех осмотрах. Отныне в вазах всегда стояли букеты фрезий и лилий, в кофеварке булькал натуральный кофе, в туалетах висели ароматизаторы, а крышки унитазов были всегда опущены. Стол к обеду накрывался на шестерых, а к завтраку – на четверых. Сноркел в любую погоду – дождь ли, солнце – сидела на привязи. Поппи была мастером своего дела, Эллен сказала родителям чистую правду, но агентша замучила ее до крайности.
– Очаровательныйдом, история которого уходит корнями в средние века. – Поппи, вся в облаке аромата от Живанши, сопровождала потенциальных покупателей и заливалась соловьем. – Любовноотреставрирован хозяевами, живущими сейчас за границей. Изумительноезонирование внутреннего и внешнего пространства. Недвижимость в Котсуолде – это перспективнейшеевложение денег.
После каждого визита Поппи говорила с воодушевлением:
– Чудныелюди. Я уверена, что они клюнули.
С каждым новым визитом к ее песне добавлялся новый куплет:
– Убедитесь своими глазами – великолепныйухоженный сад. Практически частноевладение. Соседи просто бесподобные. Сколько нетронутойприроды – птицы, ежики, лисы! Кого вы тут видели, мисс Джемисон?
– Мм… Барсука.
– Барсука! Потрясающе!
После того, как Поппи деликатно посоветовала Эллен немного привести себя в порядок, словно та была потрепанной софой, нуждавшейся в перетяжке, девушка решила, что поток посетителей нужно контролировать. Теперь она поняла, что Ллойд имел в виду, когда говорил про туристов с фотоаппаратами, которые развлечения ради ходят осматривать дома, выставленные на продажу.
– Вы писательница? – спрашивали они у Эллен, заметив ноутбук на кухонном столе. Их очень возбуждала мысль, что они осматривают дом, который будет увековечен в каком-нибудь романе.
– Нет, я составляю план путешествия, – отвечала Эллен.
Она всерьез занялась планированием путешествия, чтобы отправиться в путь немедленно, как только будет подписано предложение о покупке. Поппи заверяла ее, что дом уйдет в два счета за тройную цену.
Эллен наводила справки через Интернет, посылала бесконечные запросы по электронной почте. Послания Ричарда она малодушно не открывала. У нее не хватало сил выносить его слезливо-агрессивную риторику. К стыду своему, она и вспоминала о нем все реже и реже.
Все мысли Эллен были заняты Шпорой. При этом ее гордость мучительно страдала от того, что он значит для нее все, а она для него – ничего, но избавиться от наваждения она не могла. Встречать она его совсем не встречала, хотя знала от Фили, что Шпора ежедневно выгуливает Отто. Если учесть, что Эллен тоже выгуливала Сноркел, часто и подолгу, не обходя стороной ни одной дорожки для верховой езды, то напрашивался вывод, что он с необыкновенным усердием избегал ее.
Все больше времени Эллен проводила в домике Фили. Она пила крепчайший кофе, рассматривала ее работы и с жадностью слушала бесконечные истории, похожие на сказки.
– Бог его знает, когда я теперь закончу бюст Годспелл, – пожаловалась как-то Фили. – Эли посадил дочку под домашний арест за то, что она допоздна проторчала в «Лоудз Инн» да еще и напилась. Он любит иной раз проявить отцовскую власть. Так, однажды он на целое лето запер Еноха в бараке за то, что тот принес из школы номер «Плэйбоя».
Эллен заметила, что большинство рассказов Фили вращались вокруг персоны Эли Гейтса и его семьи.
– Похоже, Эли готовит сюрприз к своему летнему празднику, – поделилась Фили. – Обещай, что ты обязательно придешь.
– Не знаю… Может быть.
– Я думаю, он хочет объявить грандиозную новость и явно что-то замышляет. Когда Гейтс собирается обстряпать важное дельце, об этом очень легко догадаться. Он начинает класть в церковную копилку двадцатифунтовые банкноты. Подкупает боженьку.
Эллен подумала – хоть бы он обстряпывал какое-нибудь другое дельце, а не покупку Гусиного Дома по бросовой цене.
– Послушай, а не он ли подложил мне дохлого барсука?
– Сколько можно говорить, Эллен? Это Шпора. Больше никаких подарков от него не получала?
– Нет. Я вообще его больше не видела.
– Надо думать, он очень занят. Пикси говорит, что видела его с Рори в Верхнем Спринглоуде. Отто стоял привязанный возле «Плуга», а эти два красавчика развалились в пивном дворике, – рассказывая, Фили трудилась над статуей русалки.
Эллен невесело улыбнулась. Всякий раз, когда разговор заходил о Шпоре, она старалась вытянуть из подруги побольше сведений, пока мотылек не перепорхнул на другую тему.
– Скажи, а почему он все же уехал тогда из города?
– Когда человек садится в тюрьму, то обычно покидает отчий дом.
– Его посадили, когда ему было девятнадцать, а уехал Шпора из Оддлоуда несколько раньше, разве не так?
– Да, так. На пару лет раньше. – Ваятельница налепила бородавку на нос глиняной русалке.
– Что же такое он натворил?
– Как ты думаешь? – Фили взглядом просила Эллен уняться, но та умирала от желания узнать правду.
– Понятия не имею!
– Подумай хорошенько. Какой грех, по-твоему, самый страшный? Вспомни Эдипа.
– Переспал с матерью и убил отца?
– Тепло. Попробуй еще раз. – Фили сняла бородавку с носа русалки и перенесла ей на плечо.
– Переспал с отцом и убил мать?
– Может быть, ты не обратила внимания, но оба его родителя живы.
– Переспал с обоими родителями и убил лабрадоров? – Эллен надоело играть в угадайку. – Скажи мне сама.
– Попробуй рассуждать логически. Подумай о том, как все его ненавидят. О том, сколько горя Шпора причинил, сколько сердец разбил, сколько жизней испортил. Он уехал в спешке. Двенадцать лет не показывался, а мы все еще ненавидим его. Подумай об этом хорошенько. И после того, как все обдумаешь, ты перестанешь говорить со мной о нем так, словно он невинный маленький лорд Фаунтлерой. Потому что это не так. Совсем не так Я устала тебе это повторять. Шпора – очень дурной человек.
Эллен испугалась, что Фили так сильно расстроилась. Ей было страшно поссориться с ней, но еще страшнее теперь было узнать, что же Шпора совершил.
– Прости меня, – сказала Эллен.
Фили шмыгнула носом:
– Давай не будем об этом.
Гостья охотно переменила тему.
– Когда приезжает Дилли?
– Последний экзамен завтра. Сразу после этого девочек разрешают забрать. Ее подбросят Фуллертоны. Я собираюсь закатить пир горой. Что-нибудь рыбное из тайской кухни, а? Неплохо?
Вернувшись вечером домой и просматривая электронную почту, Эллен не удержалась и набрала в поисковой системе имя «Джаспер Беллинг». Она получила длинный список ссылок. Большинство статей было посвящено закату политической карьеры сэра Джона и суду над Шпорой, приговорившему его к тюремному заключению. Он не погрешил против истины, сказав, что подделывал не только чеки. Молодой азартный Беллинг подделывал абсолютно все: старинные рукописи, рецепты, налоговые декларации, карандашные рисунки Маннинга. Все было подвластно его таланту, и Норманн Джентли, видимо, восхищался им не без основания.
Эллен читала допоздна и твердо решила возненавидеть Шпору в кратчайшие сроки. Утром раздался телефонный звонок.
– Эллен! Слава богу, ты дома. Выручай!
– Фили, где ты?
– Я на рынке в Мэддингтоне. Покупаю рыбу и не успеваю на автобус девять тридцать. Я не успею к приходу Годспелл, если ты не заберешь меня.
– Я не смогу, Фили.
– Это займет у тебя всего двадцать минут.
– Но в джипе сел аккумулятор.
– Черт, я даже позвонить ей не могу, не знаю телефона, – расстроилась Фили.
– Хочешь, я схожу к ней и предупрежу, что ты задерживаешься?
– Дорогая, ты просто ангел! Ты супер! Я приеду автобусом десять двадцать!
– Хорошо, я передам.
Эллен взяла Сноркел и пошла по тихим, непривычно пустым улицам городка: дети уже ушли в школу; а туристы еще не вышли.
Она потянула старинный звонок на двери. Звук его разнесся эхом по комнатам и затих в недрах огромного дома, словно призывая шаркающего дворецкого из глубины времен.
Вместо дворецкого над дверной цепочкой появилась толстощекая физиономия Фелисити Гейтс. Своими многочисленными подбородками она прижимала трубку радиотелефона.
– Что такое? – спросила хозяйка подозрительно, явно не настроенная беседовать ни о об установке дополнительной сигнализации, ни о Втором пришествии.
– Доброе утро. А Годспелл дома?
Фелисити улыбнулась и открыла дверь. На ней был фартук, заляпанный кровью.
– Вы ее подруга? Очень приятно. Проходите! Вы можете привязать собаку вот здесь. Надо же! Я слушаю гороскоп на сегодняшний день. – Она показала на телефон. – Там как раз сказали: «Будьте готовы к появлению новых лиц».
Эллен еще не успела объяснить цели своего прихода, как Фелисити провела ее в коридор, обитый панелями темного дерева, и оставила возле узкой лесенки, сказав:
– Она у себя. Ступайте наверх, а мне, простите, некогда. Иду пить кофе к леди Беллинг. До этого нужно успеть разделать поросенка и засунуть его в морозильник.
И миссис Гейтс удалилась, слушая гороскоп.
Гостья открыла рот, чтобы спросить – куда, собственно, идти, но тут со второго этажа послышался нечеловеческий вопль.
– Что это? – крикнула Эллен, но Фелисити уже исчезла.
Вопли не прекращались. Ничего не понимая, прыгая через две ступени, девушка взбежала наверх и очутилась на маленькой площадке. Вопли доносились из-за арочной двери с замком. Эллен распахнула ее и замерла на пороге.
– Господи!
В лицо пахнуло жарой и вонью. В комнате было темно – она освещалась только маленькой лампочкой-ночником. Воздух был влажный, как набедренная повязка шамана, а запах стоял такой, словно с прошлого года забыли вынести труп.
Окна были закрыты ставнями, а по стенам располагались стеклянные аквариумы.
С опаской переступив порог, Эллен обнаружила, что аквариумы обитаемы. В них копошились насекомые всех видов и обличий: с панцирями, лохматые, прозрачные, размером с ладонь и не больше ресницы, долговязые и коротконогие. Все они шевелились и ползали в своих домиках, где специальные приборы поддерживали нужный режим подогрева, влажности и освещенности. Там были разложены земля, прелые листья, дождевые черви, гнилое мясо и свежая саранча. Все это общество внимательно слушало душераздирающие предсмертные вопли, которые раздавались из двух колонок, укрепленных на потолке.
Зажав уши, Эллен попятилась и нечаянно задела какой-то шнур. Вилка выпала из розетки, вопли сразу же прекратились, но и ночник тоже погас. Из некоторых аквариумов падал слабый свет, и она кое-как добралась до двери, но выйти не смогла – замок защелкнулся.
– Черт подери! – Эллен в ужасе оглянулась вокруг. Она оказалась в западне.
Раздалось явственное шипение. Ей не почудилось – из одного аквариума на нее громко шипели.
– Ой! – вскрикнула Эллен, увидев там дюжину тараканов, каждый из которых был величиной с хорошую мышь. Из соседнего аквариума на нее задумчиво смотрели два скорпиона.
Когда глаза Эллен привыкли к темноте, она заметила еще одну дверь, в противоположной стене. Дверь была приоткрыта и вела в кромешную тьму, откуда доносился шорох крыльев.
– Эй! Есть тут кто-нибудь? Годспелл! – закричала Эллен.
Тараканы зашипели еще громче и стали тереть крылья друг о друга, издавая треск. От духоты и зловония у девушки закружилась голова.
– Эй! – еще раз крикнула Эллен. – Помогите! ПОМОГИТЕ! КТО-НИБУДЬ!
Никакого ответа.
Только команда жуков в блестящих панцирях, с мощными рогами начала деловито рыть песок.
Тараканы перестали шипеть и занялись поеданием гнилого яблока.
Эллен смотрела на длинные ряды аквариумов, безуспешно силясь понять душу человека, который может питать привязанность к столь отвратительным созданиям и содержать их в качестве домашних питомцев. Она почувствовала огромную благодарность Сноркел за ее незамысловатое теплое очарование и простодушную любовь.
Девушка пошарила по полу, нашла шнур и воткнула вилку в розетку. Маленькая лампочка в углу вновь загорелась, а из колонок раздался вой, помешавший ей расслышать шаги на лестнице и звук поворачиваемого в замке ключа. В дверном проеме появился Эли Гейтс:
– Могу я узнать, что вы делаете в инсектариуме моей дочери? – Голубые глаза смотрели на гостью холодно.
– Я пришла передать ей сообщение, а дверь случайно захлопнулась… – Эллен струсила.
Хозяин потер бороду, словно обдумывая ее слова.
– Фили попросила меня сообщить Годспелл, что не успеет к началу сеанса.
Гейтс молчал.
– Ваша дочь дома? – Эллен не знала, как ей быть.
Гейтс молча кивнул головой в сторону темной комнаты, откуда доносился шелест крыльев.
– Она там?
– Найдете ее в комнате за лепидоптерием. Я велю жене приготовить кофе. Через пять минут, не больше, присоединяйтесь к нам. И приведите Годспелл.
После того как он вышел, обомлевшая Эллен сообразила, что получила не приглашение, а приказ.
От страха девушка вспомнила, что лепидоптеристами называются коллекционеры дневных и ночных бабочек, и, охватив себя руками, вошла в темную комнату.
Ночные бабочки летали в аквариумах высотой от пола до потолка. В дальней стене была дверь. Эллен постучалась, но, не получив ответа, вошла без приглашения.
Потайная комната была выкрашена в черные и красные цвета траура. У стены стояло настоящее надгробие, но без надписи. Эллен огляделась в поисках гроба, но вместо него на пыльном черном полу увидела игровую приставку. На высоком готическом стуле валялась скомканная одежда черного цвета, усыпанная пеплом. К счастью, в комнате не было ни пауков, ни скорпионов, ни тараканов. Но и Годспелл здесь тоже не было.
Эллен подошла к длинной скамье, задрапированной черным и красным бархатом. На ней стояли бутылки сладкого фруктового вина и тюбики с губной помадой черного цвета. Между ними валялись листочки из блокнота, исписанные неразборчивыми каракулями. Судя по всему, это были стихи. Она не смогла прочесть ни слова, но крупные черные буквы показались ей странно знакомыми.
– Ничего не трогайте там! – приказал тихий хриплый голос.
Гостья оглянулась. Годспелл, как всегда, в черном, сидела, сгорбившись, в углу, в нише, задрапированной черным бархатом, на фоне которого Эллен ее не замечала, пока та молча управляла вампирами-зомби на экране портативного телевизора.
– Что вам нужно? – Хозяйка встала и выключила телевизор.
– Меня прислала Фили… – Эллен поспешила объяснить причину своего визита.
Несмотря на неяркое освещение этого склепа, Годспелл была в черных очках. Ее бледное заостренное лицо ничего не выразило, и она ничего не ответила.
– Мистер Эли просил вас спуститься вниз вместе со мной, – растерянно пробормотала Эллен.
За спиной Годспелл она заметила полку, на которой стояли сосуды с мертвыми насекомыми, напоминавшие раки с мощами святых.
Годспелл проследила за взглядом Эллен, обернулась и взяла один из сосудов.
– Мой первый ребенок, – пояснила она.
– Как его звали?
– Ее, – поправила Годспелл. – Ее звали Липучка. Эллен удержала смех и сохранила скорбное выражение лица: из-за черных очков она не могла понять, смотрит на нее Годспелл или нет.
– Я вижу, вы их очень любите? – спросила гостья.
И Годспелл Гейтс – у которой было мало друзей и которая редко разговаривала с людьми – вдруг серьезно призналась Эллен:
– В них вся моя жизнь. – Она поднесла Липучку к свету, чтобы Эллен могла ее получше разглядеть. – Они прекрасны, когда получше узнаешь их.
Девушка прижалась к Липучке черными губами и закрыла глаза с молитвенным выражением на лице, а потом бережно поставила сосуд на полку. – Идемте, – сказала она Эллен. Та кивнула и с готовностью направилась к двери.
– Не сюда. – Годспелл показала в противоположную сторону. – Я не хочу, чтобы вы опять напугали малышей. Они слушают мою музыку.
Хозяйка отодвинула черную занавеску, и через маленький кабинет, где в шкафах стояли книги о насекомых, они вышли на лестницу.
– Какой огромный дом! Эта пристройка с улицы совсем не видна, – удивилась Эллен.
– Не такой уж он и огромный. Змей пришлось разместить в гараже.
– И рептилий, наверное, тоже? – Гостья пыталась поддержать светскую беседу.
– Я предпочитаю насекомых.
Пройдя через лабиринт коридоров, они вновь оказались в главном здании, там, откуда Эллен начала свое путешествие.
– Надо же, ваш дом еще запутаннее, чем особняк Беллингов. – Пока они шли, Эллен пыталась в уме начертить план дома и не смогла решить эту головоломку.
– А вам он, похоже, приглянулся, да?
Гостья оторопело приостановилась;
– Кто?
– Особняк, разумеется. – Годспелл тоже остановилась. В ее черных очках отразилось удивленное лицо Эллен. – А знаете, откуда возникло прозвище «Шпора»?
Эллен не понимала, к чему та клонит.
– Ну… он же увлекается верховой ездой.
– И футболом. Он болеет за «Шпору», команду из Тоттенгема.
– Вот как?
– А я болею за «Арсенал». Отец не одобряет этого.
– Он предпочитает регби?
– Нет. Просто «Арсенал» – любимая команда Виков.
Точно, вспомнила Эллен: Сол носил майку «арсенальщика».
Она не могла взять в толк, зачем Годспелл рассказывает ей это.
– Вот Вики его и ненавидят… Короче, никто не думал, что бутылка попадет в вас. Фили сказала, что вы потеряли сознание?
Эллен стало досадно, что подруга совсем не умеет держать язык за зубами.
– Вы знаете, кто швырялся бутылками?
– Один мой знакомый, – без всякого выражения сказала Годспелл.
– Кто-то из Виков, – заключила Эллен. – Вы тоже там были?
Годспелл кивнула.
– Жаль, что вам досталось. Извините. – Углы ее губ дернулись. – С вас бы и дохлого барсука хватило.
– Фили вам и о барсуке рассказала? Девушка отвернулась.
– Да, она мне рассказала.
– За что же вы извиняетесь? Это была не ваша вина.
– Это была моя бутылка.
Эллен вспомнила шеренгу таких же пустых бутылок, выстроившихся в склепе Годспелл, а также игровую приставку и переполненные пепельницы.
Все это она обнаружила и в Гусином Доме по приезде. Может быть, Годспелл Гейтс была одним из загадочных подонков? Эллен не успела придумать, как выяснить это. Эли Гейтс позвал дочь, и она бросилась на зов.
В сумрачной гостиной Гейтсов Фелисити – уже без окровавленного фартука – разливала кофе из маленького фарфорового кофейника и озабоченно посматривала на часы.
– Мне пора идти, Элия. Ты сам знаешь, как леди Беллинг не любит, когда опаздывают.
Эли посмотрел на дочь, и его ледяной взгляд потеплел.
– А почему бы тебе не взять с собой Годспелл, душечка? Она свободна – сеанс у Офелии переносится.
Фелисити озадаченно посмотрела на супруга.
– Но ведь леди Беллинг не…
– Вот и хорошо. Молодой Джаспер сейчас должен быть дома. – Эли встал, снял с дочери темные очки и немного пригладил черные пряди ее волос, торчавшие в разные стороны, как шипы. – Самое время вам с ним поближе узнать друг друга. Ступай с мамой, дорогая. Я сам напою кофе мисс Джемисон.
Годспелл издала звук, похожий на шипение ее любимцев-тараканов, но Гейтс полностью подчинил себе волю дочери и жены. Подкрасив губы, одна – черной помадой, другая – красной, обе удалились, чтобы вместе предстать пред светлейшие очи леди Беллинг.
Хозяин дома жестом приказал Эллен сесть к столику орехового дерева, со стоящей на нем чашкой жидкого кофе. Гостья присела.
– Простите, у меня мало времени. Сейчас придут люди смотреть дом.
– Вы не изменили своего мнения по поводу моего предложения?
– Не я, а родители. Боюсь, что нет. Не изменили.
– Ну, так еще изменят. – Он доверительно улыбнулся.
– Боюсь, что нет. – Эллен прочистила горло. – Они прекрасно понимают, что вы подкупили Ллойда, чтобы избавиться от конкурентов.
Наступила длинная пауза. Эли размешивал сахар в чашке.
Она смотрела на большую темную картину, висевшую над камином: умирающий олень отбивается от своры облепивших его, вцепившихся ему в горло собак Своевольное, непокорное выражение глаз оленя, который не сдавался и сражался до последней минуты жизни, почему-то напомнило ей Шпору.
– Надеюсь, вы почтите своим присутствием праздник, который устраиваем мы с Фелисити? – нарушил молчание Эли. – Ллойд тоже будет там. Вы сможете с ним переговорить.
– Меня, наверное, к тому времени уже не будет в Оддлоуде. – Эллен изумилась наглости Гейтса. – Коттеджем многие интересуются. Через несколько дней он будет продан.
– Очень жаль.
Девушка не поняла, к чему относится его сожаление: к продаже дома или к ее отъезду.
Последовала еще одна напряженная пауза, во время которой Эллен рассматривала фотографию: Эли Гейтс обменивается рукопожатием с Маргарет Тэтчер.
– Вы смелая девушка, мисс Джемисон.
– Меня зовут Эллен. И я вовсе не смелая. Просто называю вещи своими именами.
– Вы смелая. – От его ледяного взгляда у нее застыла кровь в жилах. – И ведете себя безрассудно.
– Вы имеете в виду мои слова о взятке, которую вы дали Ллойду?
Хозяин отрицательно покачал головой и улыбнулся.
– Я имею в виду вашу дружбу с Джаспером Беллингом.
Эллен взвилась.
– По-моему, наши отношения – хоть я и не считаю их дружбой – никого не касаются! И вообще…
Гейтс не дослушал ее:
– Держитесь от него подальше, мисс Джемисон. Он – воплощенное зло.
– Меня зовут Эллен. И мне нет до него вообще никакого дела! Даю вам честное слово!
– Ну, вот и хорошо. – Собеседник положил ложечку на блюдце. – Так и запишем. Думаю, я могу доверять слову столь откровенной особы, как вы.
Эллен посмотрела на Гетса, и чашка у нее в руке задрожала.
– Можно спросить, почему вы только что рекомендовали своей дочери познакомиться поближе с этим воплощенным злом? Почему не предостерегли ее, как меня?
Хозяин не моргнул глазом.
– Вы, без сомнения, заметили, что у моей дочери своеобразный вкус. Годспелл любит зло.
– Я думаю, в ее лице вы имеете любящую дочь.
Он сделал глоток, глядя на нее поверх чашки.
– Простите, мне пора. – Эллен поднялась.
Не говоря больше ни слова, Эли проводил гостью до двери, и она вырвалась на солнечный свет.
Праздничный обед, в который Фили вложила столько сил, пропал зря. Дилли договорилась с подругами отпраздновать окончание школы в клубе и явилась только на следующее утро вместе с Годспелл Гейтс и завалилась спать, а Годспелл села позировать.
К отчаянию Фили, она была так занята бюстом Годспелл, что не могла уделить дочери хоть немного внимания. Дилли скучала все больше и больше и в поисках развлечения стала все чаще захаживать к Эллен.
– Представляете, к маме вчера приходил Эли, – рассказывала Дилли, сидя в саду у Эллен. – Он заявил, что мама не хочет палец о палец ударить, чтобы закончить бюст к празднику. А мама стала кричать, что его проклятая дочка сама виновата, что работа плохо движется. Я вошла и попросила обоих успокоиться. Видели бы вы их лица! Эти взрослые такие смешные! Эли принял чинный вид церковного старосты и стал расспрашивать меня об экзаменах и планах на будущее. Я сказала, что хочу быть викарием – чтобы позлить его. Он категорически против женщин-священников. Мама стала громко хихикать. Как жаль, что она связалась с этим дурацким бюстом. Я так ждала лета!
– К празднику она все закончит. У вас впереди почти все лето.
– Надеюсь! Мне нужно готовиться к скачкам. Знаете, Шпора говорит, что Отто развивает отличную скорость!
– Вы его видите?
– Конечно! Я каждый день ношу ему морковку.
– Я имею в виду Шпору.
– Его тоже вижу! – рассмеялась Дилли. – А как подвигается продажа дома?
После активного старта наступило затишье. Покупатели говорили Поппи, что дом темноват, в нем мало света.
– Да, это правда, – с сожалением признавала Эллен. – Все старые дома такие. К тому же у родителей консервативный вкус: мама любит насыщенные, темные цвета. Между прочим, здесь трудилась целая армия дизайнеров.
– Знаете что? Давайте перекрасим стены! – живо предложила Дилли. – Я вам помогу. Это займет пару дней, не больше!
– Стоит ли? Все равно тот, кто купит дом, начнет с полной переделки.
Но у Дилли был свой личный интерес:
– Мы и Шпору позовем помочь! Он ведь тогда вам помог, в саду!
– Я думаю, что ему есть чем заняться и без нас. А дом вовсе не так уж плох.
Но Дилли уже загорелась идеей. И побежала в дом, чтобы оценить обстановку.
– Если мы покрасим стены в белый цвет, на их фоне очень эффектно будут смотреться деревянные балки и каменная кладка. У дома будет по-настоящему средневековый вид! – вполне компетентно рассудила Дилли.
– За эти обои мои родители выложили целое состояние, – рассмеялась Эллен, покоряясь ее энтузиазму.
– Итак, решено. Я буду помогать вам бесплатно. Я рада хоть чем-то заняться.
– А как же подготовка к скачкам?
– Шпора готовит Отто гораздо лучше меня. К тому же в последнее время я его немного боюсь.
– Кого, Шпору или Отто?
– И того, и другого.
Закупив белой краски, два лотка и два валика, они принялись за работу.
Дилли была восхищена тем, как быстро Эллен рассчитала, сколько литров краски им потребуется.
– Какая вы дока в математике!
– Моя мама перед сном рассказывала мне таблицу умножения вместо сказок, – пошутила Эллен, хотя в этой шутке была только доля шутки.
– А моя мама перед сном рассказывала мне про свои романы, – смеясь, сказала Дилли. – Поэтому даже умножение на два я знаю с грехом пополам, у моей мамы несчастливая личная жизнь. Только этим мы с ней и похожи.
Они работали, включив музыку и распахнув окна, то и дело заражая друг друга приступами смеха. К большому стыду Эллен, чаще всего вспышки смеха вызывало своеобразное отношение Фили к своим материнским обязанностям.
– Покупать прогулочную коляску она не стала. Возила меня на огородной тачке. Туда же клала на обратном пути из магазина хлеб и газеты. Я вся пропахла навозом и минеральными удобрениями. Мама говорила, что после дедушкиной смерти мы стали бедняками. Игрушки покупать было не на что, и она давала мне куски глины, чтобы я не скучала. Я выдавливала на них отпечатки своих ладошек. Мама покрывала их глазурью и обжигала – выбросить было жалко. Когда в Западном Оксфордшире открылся художественный магазин, она сдала эти слепки туда вместе со своими работами. А потом ужасно злилась, что мои «работы» покупают, а ее нет. Тогда я и заработала на своего первого пони.
Эллен не понимала, каким образом мать, у которой не хватает денег на погремушки, находит их, чтобы купить дочери пони или отправить ее в частную школу. Видимо, глиняные отпечатки ладошек Дилли ценились на вес золота.
– В том году мы переехали из большого дома в маленький, – продолжала девушка. – Не на что было содержать большой. После этого жить стало полегче, но я лишилась телевизора.
– Разве нельзя было перенести телевизор из большого дома в маленький?
– Мы перенесли. Дело в том, что в ту пору мама увлекалась художественными экспериментами. Она разбила экран телевизора, а внутрь посадила маленьких человечков, которые как бы пытались вырваться из него наружу. На мой взгляд, это было здорово! Но никто не купил…
Это был классический случай: Дилли питала к матери сильное чувство любви-ненависти. Она, несомненно, страдала из-за недоступности многих вещей, которые для ее одноклассниц являлись само собой разумеющимися.
– Поймите, мама не неудачница, нет. Просто она не понимает и не хочет того, что важно для большинства людей. Она ни разу в жизни не видела ни одного сериала. Никогда не носила кроссовок. Под словом «развлечения» мама подразумевает почитать роман Айрис Мердок или послушать пластинку. Пластинку! Я вас умоляю! В каком доме сейчас вы найдете пластинки? У моих друзей родители намного старше мамы, но все они давно выбросили проигрыватели. У всех есть машины, они учат своих детей водить их, у них интересная жизнь. Мы никогда никуда не ездили на каникулы. Мама не умеет водить машину, и потом, мы всегда держали собаку, а ее трудно пристроить. Однажды мы вместе с Гертрудой – так звали нашу лабрадориху – отправились на поезде в Уэльс. Собирались остановиться в кемпинге. Когда же мы приехали, мама призналась, что у нас нет палатки. Только кусок брезента, из которого она надеялась на месте что-нибудь «соорудить». Но сооружение рухнуло, а снять комнату нам было не по карману, пришлось сесть на поезд и вернуться обратно.
В Дилли невинность удивительным образом сочеталась с цинизмом, что делало, вкупе с этими смешными историями, ее общество весьма занятным. Но дочери не хватало остроумной прозорливости матери и ее самокритичности. Эллен не покидало ощущение, что они обе так и остались детьми: две девочки, выросшие в сказочном замке, не знавшие мира за его стенами, если не считать старомодной частной школы. У Эллен, как и у Фили, возникло впечатление, что Дилли хочет сбросить с себя эти сковывающие чары. Ее жизнерадостная энергия рвалась на свободу.
– Ты тоже хочешь стать художницей? – спросила Эллен, глядя, как ловко Дилли управляется с валиком и краской.
– Что вы, ни за что на свете! Это обрекает на одиночество. Мама хочет, чтобы я стала врачом или адвокатом. Такая скучища! У меня совсем другие планы.
Эллен ожидала услышать, что Дилли хочет стать богатой и знаменитой. Но к ее удивлению, она сказала совсем другое.
– Я хочу как можно скорее выйти замуж.
– И?
– И нарожать побольше детишек. Хочу, чтобы моя шумная семья заполнила весь большой дом. А мама будет жить рядом, в маленьком доме, и возиться с внуками в свободное время. Это будет так замечательно!
Эллен плохо представляла себе Фили в роли бабушки.
– А как же университет?
– Поступлю в университет, если не встречу своего суженого этим летом. Но мне не хочется уезжать отсюда. Я люблю эти места. Я здесь выросла и вросла в них.
Эллен подумала, что подросшая Дилли хочет населить сказочный замок большой и дружной семьей, потому что сама была лишена ее в детстве.
– Это просто безобразие, что у мамы никогда не было собственного мужа. Она всегда брала напрокат чужих. – Гостья озорно посмотрела на Эллен. – Но она еще достаточно молода, чтобы родить. Так что, может, мы сделаем это вместе. Вот было бы здорово! Скажите, а могут мать с дочерью выйти замуж за отца с сыном, или это запрещено законом?
– У тебе есть кто-то на примете? – Эллен чуть не рассмеялась.
– Пока нет.
Эллен никак не могла понять: то ли Дилли не по годам наивна, то ли не по годам мудра.
– А ты общаешься со своим отцом? – спросила Эллен.
– Он умер, когда я была младенцем, – спокойно сказала девушка.
– Прости.
– Он был художником, как и мама. Один из дедушкиных учеников. Мама говорит, что свет не видывал мужчины красивее его. Это была единственная настоящая любовь в ее жизни. Родственная душа. Если бы отец не умер, они бы до сих пор были вместе. Мы жили бы в большом доме, у меня было бы много братьев и сестер. Отец разбился на мотоцикле.
