Текст книги "Слезинка на щеке"
Автор книги: Филлис Уитни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
Глава 7
В четыре часа следующего дня к гостинице подъехала машина, чтобы отвезти гостей в дом мадам Каталонас. У шофера, несмотря на униформу и щегольскую кепку, был довольно пиратский вид: смуглое лицо, заросшее густой бородой, угольно-черные волосы, пронзительный взгляд из-под насупленных бровей. Морской разбойник, да и только. Он не говорил по-английски, но прекрасно знал свои обязанности. Подойдя к машине, он широким приглашающим жестом распахнул дверцу, огромной ручищей показывая на сиденья. Когда все уселись, он рванул с места, и всю дорогу гнал как одержимый.
Езда не заняла много времени, Ксения Каталонас жила неподалеку от гостиницы. Ей принадлежал большой старый особняк с ухоженным садом, обнесенным высокой стеной. На дребезжание колокольчика у ворот вышла молодая приветливая служанка.
К дому вели вымощенные дорожки, земля перед подъездом была усыпана черными и белыми камушками, которые складывались в какой-то орнамент в турецком стиле. Фернанда замедлила шаги, восхищаясь строгой геометрией рисунка.
«Это типично для Родоса. Здешняя галька, выложенная на турецкий манер. А знаете ли вы, что камешки, покоящиеся на дне Детского Фонтана при ООН были собраны и отправлены туда здешними детьми?»
Служанка вежливо подождала окончания тирады и, улыбаясь, повела их в дом. Она попросила подождать в просторной мастерской с высокими потолками. Мастерская явно принадлежала художнику. На полу лежал ковер работы восточных мастериц. Его краски поблекли со временем, но это лишь придавало полотну большую ценность. Изысканная мебель свидетельствовала о хорошем вкусе хозяина. Обивка, выполненная в мягких насыщенных тонах, радовала глаз. В углу стоял голубой парчовый диван, возле него на низеньком столике красовался начищенный до блеска медный самовар.
Мадам Ксения не заставила себя долго ждать. Она почти сразу появилась в дверном проеме и величественно вплыла в студию. «Вплыла» – это слово очень точно соответствовало ее манере двигаться. Сегодня она сменила современную одежду на длинный, до пят, балахон из бело-голубой ткани. Он свободно спадал вниз, подчеркивая статную, красивую фигуру хозяйки. Доркас вспомнила, как окрестил мадам Каталонас Джонни. Сегодня она была самая настоящая Медея. Точеное лицо, черные горящие глаза, трагическая линия рта – все это придавало ей сходство с героиней знаменитой греческой трагедии.
Крепким пожатием руки она тепло поздоровалась с Фернандой и, слегка улыбнувшись, кивнула Доркас. Сразу было видно, кому из двух женщин она отдает предпочтение.
«Вы оказались так добры, согласившись уделить мне толику своего драгоценного времени, – проворковала мадам, жестом приглашая гостей расположиться на диване. С той же грацией, которой было отмечено ее появление, она плавно опустилась в кресло. – Вы должны будете рассказать мне обо всем, что вы успели посмотреть, что вам удалось уже сделать. Я хочу все
знать – тогда я смогу вам во многом помочь. Безумно жаль, что с нами сейчас нет моего мужа. Он был бы ужасно рад встрече с вами. К сожалению, его сейчас нет».
Так вот значит, какую игру ведет жена Константина Каталонаса, пронеслось в голове у Доркас. Она была даже рада, что на нее не обращают внимания. Это давало возможность лучше изучить гостеприимную хозяйку и ее окружение.
Мадам Ксения устремила взгляд своих прекрасных черных глаз на стену поверх головы Доркас: «Перед вами портрет моего мужа. Потрясающее сходство».
Вспомнив слова Ванды, Доркас с интересом обернулась, чтобы увидеть картину, по-видимому занимавшую в доме почетное место. Увиденное неприятно поразило ее. Отталкивающее, сардоническое лицо показалось удивительно знакомым. Она безуспешно напрягала память, пытаясь сообразить, где могла видеть этого человека. Лицо было совершенно без возрастным, хотя оставалось очевидным, что Константин Каталонас намного моложе своей жены. Впалые щеки, волевой подбородок, неопределенного цвета глаза, насмешливо взирающие на зрителя. Да, она бы не забыла этот взгляд, доведись ей раньше встретить его. Это было лицо мечтателя. Нежные и чувственные губы изогнулись в легкой усмешке, опять же так хорошо знакомой Доркас.
Где, при каких обстоятельствах она могла столкнуться с человеком, при одном взгляде на портрет которого, ее пробрала дрожь. Почувствовав предательскую дрожь в коленях, Доркас испугалась своей неожиданной реакции. Никаких причин вроде бы не было. Если она готова упасть в обморок только оттого, что увидела нарисованный на холсте портрет незнакомца, неудивительно, что Фернанда считает ее слегка ненормальной. Доркас хорошо помнила внезапные вспышки страха и слабости еще со времен своего пребывания в клинике. Приступы накатывали всегда неожиданно и порой даже не были ничем спровоцированы.
Мадам Ксения тяжело вздохнула и стала разливать чай. Обжигающая струя с шипением полилась из сверкающего краника в фарфоровые чашки тонкой китайской работы. Возле каждого блюдца лежали крохотные серебряные ложечки, гостей угощали медовым тортом с орехами, испеченным, как гордо призналась хозяйка, ею собственноручно.
Доркас надеялась, что дочерна заваренный напиток придаст ей силы и бодрости. Пока она пила чай, женщины разговаривали между собой.
«Я очень хорошо готовлю, – щебетала мадам Ксения. – Иногда я даже отсылаю слуг и вожусь на кухне сама. Константин, мой муж, говорил, что во всей Греции не сыскать хозяйки лучше меня. Согласитесь, если один талант приносится в жертву, необходимо заполнить пустоту».
Фернанда по достоинству оценила стряпню мадам Каталонас и перешла к рассказу о посещении Госпиталя Рыцарей, превращенного теперь в музей. Ксения заметно оживилась.
«Я являюсь патронессой этого музея. От прежнего Родоса, я имею в виду, каким он был в древности, почти ничего не осталось. Мы пытаемся спасти то, что еще уцелело. Порой случаются удивительные открытия. Благодаря моему мужу стало возможным возрождение нашей древней культуры. Мне посчастливилось быть его музой, вдохновлять его в его творчестве, помогать создавать новые шедевры. Художники, они ведь все немного не от мира сего. К счастью, меня Господь наделил трезвым умом. Я была хорошей женой для Константина. Я делала все возможное и невозможное…» – тут ее голос дрогнул, она шмыгнула носом и деловито промокнула платочком набежавшие слезы.
Доркас вновь посмотрела на лицо человека, изображенного на портрете, показавшееся таким пугающе знакомым. Ей вспомнились недвусмысленные намеки Ванды о том, что Константин сбежал от жены, порывавшейся сделать из него комнатную собачку для показа гостям. Что же значил в ее жизни этот человек, при взгляде на которого к горлу подкатывал комок и все внутренности начинали переворачиваться от отчаянного ужаса?
За столом тем временем зашла речь о трех городах, которые хотела увидеть Фернанда: Иалисосе, Камиросе и Линдосе. Доркас вслушалась. Куда исчезли уравновешенность и надменность мадам Ксении? Она самозабвенно рассказывала все, что ей самой было известно об этих местах. Камирос – бесконечно прекрасный город – находился всего в нескольких милях от Родоса. На Иалисосе руин почти не сохранилось, зато на горе Филеримос стоял мужской монастырь. Иалисос боготворил ее муж, черпая здесь вдохновение. И сюда было подать рукой от Родоса. Только Линдос стоял немного в стороне, но считалось непростительным грехом не побывать в этом красивейшем месте Греции.
«Даже Афинский акрополь уступает по великолепию акрополю Афины Линдосской, – с жаром говорила мадам Ксения. – В окрестностях Линдоса у меня есть небольшой дом. Вы всегда желанные гости там. Вам необязательно по примеру прочих туристов ехать туда и в тот же день возвращаться. Вы обязательно должны остановиться у меня, чтобы иметь возможность по-настоящему насладиться этим поистине райским уголком».
Фернанда с живостью восприняла это приглашение. Она ловила каждое слово гостеприимной хозяйки, как губка, впитывая все, что та говорила. Ксения оказалась талантливой рассказчицей, как и предполагал Джонни. Доркас в молчании продолжала пить чай. Ее, наконец, отпустила дурнота. Первый шок, испытанный при виде картины почти прошел, а кулинарные таланты Ксении не внушали никаких опасений. Тем не менее, неприятная иголочка прочно засела в мозгу. Доркас терялась в догадках, отчего бы это могло быть.
Чаепитие подошло к концу. Мадам Каталонас поднялась со своего места.
«Вы непременно должны посмотреть работы моего мужа. Это моя гордость. Одну секундочку…»
Она оставила гостей, чтобы подготовить все к демонстрации, и Доркас ухватилась за неожиданную возможность разгадать тайну мучавшей ее картины.
«Тебе никогда раньше не доводилось встречать этого человека?» – спросила она у Фернанды.
«Н-ну, я не могу сказать наверняка. Хотя, постой, его лицо мне смутно кого-то напоминает».
Обе женщины, не сговариваясь, посмотрели на портрет. Вдруг у Ферн вырвался радостный возглас.
«Ну конечно, как я сразу не поняла! Это же наш старый знакомец Пан. Как это нам не пришло в голову сразу, ума не приложу! Он же постоянно встречается нам на греческих амфорах и вазах. Это же он преследует зазевавшихся, мечтательных дев. Теперь я понимаю, почему мадам так трепетно к ней относится. Тс-с, вот и она».
Да, между мужчиной е портрета и Паном было несомненное сходство, подумала Доркас. Художник намеренно подчеркнул общность черт. Но такой ответ не удовлетворил Доркас. Она явно ждала услышать нечто совсем другое. Вряд ли это могло стать причиной гнетущей тревоги, которая таилась где-то в глубине ее подсознания. Инстинкт подсказывал, что здесь кроется нечто более реальное, имеющее отношение к ее собственной жизни.
«Прошу дорогих гостей следовать за мной», – раздался голос Ксении. Они прошли в просторную залу. Доркас отметила про себя отсутствие ковров, которые могли бы скрыть ослепительный блестящий глянец пола, от которого было больно глазам. На резной столешнице стоял массивный бронзовый бюст. Его размеры превосходили натуральную величину. Это была голова старика с широко расставленными глазами, над которыми нависали насупленные кустистые брови, хмурые губы прятались в обвисших усах, жизнь, видимо, сурово обошлась с этим человеком, лицо избороздили глубокие морщины, оно было отмечено печатью страданий. Мадам Ксения остановилась возле бюста.
«Это одно из первых произведений Константина Каталонаса. Он привез его сюда из Афин, когда мы поженились. Я-то родом с Родоса, а он нет. Здесь изображен его отец. Хороший был человек. Он три года назад умер. Со временем мы передадим эту бронзу Родосскому музею».
Они оставили старика предаваться невеселым раздумьям и подошли к запертой двери. Ксения театральным жестом распахнула ее и прошла вперед. Гости оказались в мастерской, о которой любой художник мог только мечтать.
Света было предостаточно, правда, Ксения объяснила, что он имеет значение в основном для художников, а не для скульпторов. Пол, судя по его красновато-коричневатому отблеску, натирали совсем недавно. Повсюду стояли деревянные, скорее всего дубовые, тумбы, достаточно прочные, чтобы выдержать тяжелые глыбы камня и мрамора. Законченные произведения занимали две или три тумбы, на двух лежали работы, требующие завершения, остальные были пусты. Во всю стену тянулись шкафы, тоже заваленные готовыми изваяниями. На рабочем столе с откидной крышкой царил идеальный порядок. Папка для набросков, карандаши, кронциркули лежали так, словно были приготовлены для работы. В углу стоял каркас миниатюрной человеческой фигуры, дожидавшийся, чтобы его одели в глину. Кстати, на столе был разложен различный инструмент – рашпиль, долото, резцы, стамески. Ни пылинки, ни соринки, хирургическая безжизненная пустота.
Мадам Ксения горестно развела руками: «Здесь он мог бы работать и создавать свои шедевры, ни о чем не беспокоясь. Ему стоило лишь пожелать чего-нибудь, как я предоставляла ему это».
Доркас на секунду вспомнила мечтательный взгляд на портрете и невольно посочувствовала Константину Каталонасу, обреченному на существование среди этого совершенства и порядка, ставшего для него ловушкой. А ведь от него требовали, чтобы он создавал бессмертные творения во славу Родоса и… собственной жены.
Они переходили от одной работы к другой. Мадам давала краткие пояснения. Прелестная мраморная танцовщица, голова лошади из розоватой терракоты и многое другое. Проходя мимо одного из постаментов, Ксения дотронулась до какого-то предмета, завернутого в дерюгу, и тумба сама покатилась по полу на колесиках.
«Для этой работы позировала я. Но я совершенно не подхожу на роль модели, и он так и не доделал скульптуру. Его никогда не удовлетворял результат. Он трижды разбивал глину и выбрасывал ее. Я должна убедить его попробовать еще раз. Я специально держу
глину сырой, чтобы он, возвратившись, мог сразу приступить к работе».
Доркас задержалась возле тумбы, собираясь заглянуть под коричневую ткань, наброшенную на какой-то предмет. Ксения тотчас заметила этот интерес и поторопилась увести любопытную гостью подальше.
«Эта работа не получилась. Я ее не люблю», – твердой рукой она обняла Доркас за плечи и подвела к большому столу из красного дерева. Как само собой разумеющееся, этот жест не допускал ни малейшего сопротивления.
За столом было как бы сосредоточие творческой работы Константина. Здесь, пояснила его жена, он иногда писал стихи. Оказывается, он обладал еще и этим талантом. Некоторые стихотворения печатались в журналах, а иногда, если не клеилась работа с глиной, он переводил свою поэзию на английский язык.
«Мой муж мечтал опубликовать сборник стихов в Англии или Штатах».
«Мечтал?» – удивленно переспросила Фернанда, сделав ударение на прошедшем времени. С лица Ксении вмиг слетело добродушие, оно вновь обрело трагическое выражение. «Это неправда, когда я говорю, что мой муж временно отсутствует. Он не отсутствует. Он умер. Он умер, потому что он меня оставил. Точка. Я не знаю, где он. Я ничего, вы понимаете, ничего не знаю! Но он не мог просто так исчезнуть, не сказав мне ни слова. Он был очень предан мне, он любил меня. Если бы он был жив, он нашел бы возможность дать о себе знать. – Она махнула рукой в сторону глиняной головы, которую Константин лепил с нее. Глина была сырая, дожидаясь возвращения мастера. – Это вселяет в меня надежду. Но нельзя бесконечно жить надеждой. Константин мертв. Это я знаю наверняка».
«Фернанда стояла как громом пораженная: «Господи, простите ради Бога мою бестактность…»
Мадам Ксения не дала ей договорить, перебив неожиданным вопросом: «Скажите, правда ли, что вы были близки с человеком по имени Джино Никкарис?»
Доркас, не очень внимательно следившая за ходом беседы, при упоминании ненавистного имени сразу очнулась от своих собственных раздумий и насторожилась.
«Да, – Фернанда явно была не готова к такому повороту беседы. – Джино был для меня почти как сын. А вы знали его?»
«Пойдемте отсюда, мы не можем разговаривать в этом месте», – предложила мадам Ксения.
Она проводила Доркас и Фернанду в гостиную. Со стола уже убрали, хозяйка заняла свое место, с которого был хорошо виден портрет.
Со стены смотрело лицо бессмертного Пана, лицо, не относящееся конкретно ни к какому периоду времени, лицо, не имеющее возраста, лицо, возникшее из глубины веков, лицо, которое пребудет вовеки.
Мадам Ксения доверительно склонилась к Фернанде: «Я очень хочу помочь вам в вашей работе, насколько это в моих силах. Но меня интересует один важный для меня вопрос. Перед тем как уехать, Константин сказал, что он навестит своего знакомого в Америке. Джино Никкариса. Еще он сказал, что будет отсутствовать месяц или два. Мне все это не слишком понравилось, но мой муж не всегда прислушивался к моим советам, что, в конечном счете, всегда приводило к разного рода неприятностям. Но, все же он уже бывал в Америке, поэтому я не очень беспокоилась. В результате время шло, от него ни слуху, ни духу, мне, кроме имени Джино Никкариса, ничего не известно. Я надеялась, что вы что-нибудь знаете. Доехал ли Константин вообще до Джино?»
Неприятное подозрение зашевелилось в душе Доркас. Если действительно существует связь между Константином и Джино, то она вовсе не хочет вспоминать, как, когда и при каких – непременно неприятных – обстоятельствах она могла видеть мистера Каталонаса.
Фернанде никак не удавалось скрыть свою растерянность. «Право, я не знаю… Мне неловко говорить, но я никогда не вникала в дела Джино и не знаю его друзей. Вам, безусловно, известно о крушении?»
Мадам Ксения кивнула: «Да, конечно. Это сразило меня окончательно. Не осталось никого, к кому бы я могла обратиться за помощью. Когда я увидела в газете вашу фотографию и прочитала, что вы собираетесь приехать на Родос, я решила искать вашей поддержки. Константин как-то упоминал о вас как о друге Джино. Если вам ничего неизвестно, может, вы подскажете, как разыскать вдову Джино. Я звонила к нему домой, но она там больше не живет».
Фернанда закашлялась, прочищая горло, и бросила выразительный взгляд на Доркас. Та молчала, уставившись на свои руки. Ей было известно о делишках Джино едва ли больше, чем Фернанде. Ей ничего не говорило имя Каталонаса. Ей очень не хотелось признаваться этой женщине, что она-то и есть та самая разыскиваемая вдова.
Мадам Ксения сидела, выпрямившись, на краешке стула. Глядя на нее, можно было подумать, что она сейчас упадет на колени, бросившись к ногам Фернанды.
«Я умоляю вас замолвить за меня слово его вдове, попросить, чтобы она меня приняла. Если вы знаете, как ее найти, скажите мне, я поеду в Америку. Я все сделаю, меня ничто не остановит. Я знаю, вы не откажете мне».
«Ах, – смогла только выдохнуть мисс Ферн Фаррар и беспомощно посмотрела на Доркас. – Я право же не знаю…» – Она не сводила с Доркас глаз.
Доркас поняла, что ей не остается ничего другого, как сказать правду. С видимой неохотой она произнесла: «Джино Никкарис был моим мужем».
Все время до того момента, как прозвучали эти слова, мадам Ксения едва ли вообще замечала Доркас. Этикет, безусловно, соблюдался, но вряд ли Ксения хоть раз посмотрела в лицо молодой женщины. Сейчас она, как ужаленная, вскочила и уставилась на Доркас своими потрясающе красивыми глазами, словно желая взором проникнуть в самые сокровенные уголки ее души.
«Вы – вдова Джино?»
Доркас кивнула: «Да, я вдова Джино. Но боюсь, что я ничего не слышала о вашем муже. Мне незнакомо его имя. Он никогда не приходил в наш дом. Возможно, они встречались где-нибудь в другом месте, Джино часто назначал деловые свидания вне дома. Но мне об этом ничего неизвестно. Боюсь, что я не в силах ничего для вас сделать».
Доркас говорила сущую правду. Какой прок говорить о том, что ей кажется, что у нее связаны с этим человеком неприятные воспоминания, но она не знает ни человека, ни суть воспоминаний. Что-то в виде смутных и неясных ощущений.
Несколько мгновений мадам Ксения Каталонас пристально изучала Доркас. Затем она повернулась к Фернанде.
«Насколько я понимаю, миссис Брандт, гм, миссис Никкарис помогает вам в качестве секретаря. Она, должно быть, очень занята?»
«Доркас не очень хорошо себя чувствует. Поэтому я стараюсь не обременять ее работой. Я хочу, чтобы она отдохнула. Ее помощь для меня неоценима, но она отнимает не слишком много времени».
Глаза Ксении заблестели от удовольствия: «В таком случае позвольте просить вас оказать мне великую любезность. Не согласитесь ли вы одолжить мне вашего секретаря буквально на один день, ну скажем, на следующей неделе?»
Фернанде не удалось полностью скрыть удивление, смешанное с неудовольствием: «Я не вполне понимаю, о чем…»
Повелительный взгляд черных глаз просверлил Доркас. Мадам Ксения не стала дожидаться, пока Фернанда соберется с мыслями.
«Вы ведь сможете уделить мне один день. Всего один день на той неделе».
«Что вы хотите?» – неуверенно спросила Доркас.
«Стихотворения моего мужа… – вдохновенно начала Мадам. Доркас не сомневалась, что она придумала это только что. – Те, что он переводил на английский. Нужен знающий человек, который способен их должным образом обработать и подготовить для публикации в Америке. Вы ведь можете с этим справиться? Это будет, ну как бы вам сказать, литературным наследием Константина».
«Сомневаюсь, что Доркас именно тот человек, который вам нужен, – поспешно вмешалась в разговор Фернанда. – Я боюсь, что она недостаточно окрепла для такого ответственного поручения. Я бы не стала так загружать ее, боюсь, ей это окажется не под силу».
Вновь кто-то распоряжается ее жизнью, разозлилась Доркас. Ее захлестнула волна протеста. Собственно, она не горела желанием общаться с мадам Ксенией, но нельзя же постоянно идти на поводу у Ферн, потакая ее деспотическим замашкам! Она вполне способна принимать самостоятельные решения.
«Я могла бы, по крайней мере, просмотреть материал, – предложила Доркас. – Этим можно заняться, когда Фернанде не нужна будет моя помощь. Не беспокойтесь за меня, мне это совсем нетрудно».
Фернанда поняла, что ее загнали в угол, и ей не оставалось ничего другого, как дать свое согласие, хотя и с нескрываемой неохотой. Мадам Ксения торжествующе захлопала в ладоши. Ее цель – увидеть еще раз Доркас и выпытать у нее все, что той известно о Констатине Каталонасе, была достигнута. Ксения не теряла надежды пролить свет на его исчезновение.
«Значит, договорились! Тогда я вам позвоню, и мы условимся о времени, когда мисс Фаррар сочтет для себя удобным вас отпустить. Вы окажете мне честь, если согласитесь прийти ко мне на завтрак. Ради вас я собираюсь приготовить его сама».
От Доркас не ускользнули ни напористость мадам Ксении, ни ее неразборчивость в средствах достижения своих целей.
Фернанда стала собираться, демонстративно потянувшись за сумочкой и перчатками: «Мы очень признательны вам за прием, мадам Каталонас. И не преминем воспользоваться приглашением в Линдос. Ты готова, Доркас?»
Наступил момент для ее собственной просьбы. Собравшись с духом, Доркас обратилась к мадам Каталонас: «Дело в том, что мне нужно разыскать на Родосе одного человека. Это жена друга моего отца, миссис Маркос Димитриус. Вам не доводилось когда-нибудь слышать о ней?»
«Миссис Маркос Димитриус? – задумчиво переспросила Ксения. – Нет, не знаю такой. Но если хотите, я наведу справки. Мои слуги могут поспрашивать у соседей, на рынке, в магазинах. На Родосе все друг друга знают. Так что, если это для вас важно, мы ее найдем».
Фернанда сразу занервничала при упоминании имени, связанного для нее с тем периодом, когда Доркас болела. Но не успела она и рта раскрыть, как Доркас опередила ее, рассыпавшись в благодарностях: «Если вам удасться отыскать эту женщину, то в любое время располагайте мной, мы посмотрим, что можно сделать со стихами вашего мужа».
Сделка состоялась. Провожая гостей до двери, мадам Ксения сердечно заверила их, что если только миссис Маркое Димитриус существует на Родосе, то она непременно ее найдет. Фернанда начала было вяло отнекиваться, но на ее возражения никто попросту не обратил внимания. У Ферн Фаррар наконец-то появилась достойная соперница.
Лихач-водитель довез женщин прямо ко входу гостиницы. По дороге Фернанда, видимо, приняла какое-то решение, предоставив событиям идти своим чередом. В конце концов, ее это не очень касалось, она была заинтригована рассказами о Константине.
«Неужели ты не понимаешь, что она хочет что-нибудь разнюхать у тебя, пользуясь моим отсутствием? – недовольно спросила Фернанда. – Я пыталась избавить тебя от неприятных вопросов и воспоминаний, но ты, как оголтелая, ринулась вперед, не дав мне вымолвить ни слова».
Доркас смущало присутствие постороннего человека в машине. Водитель мог и не говорить по-английски, но понять, о чем идет речь, наверняка не составляло для него большого труда.
«Не понимаю, почему бы мне не помочь ей привести в порядок записи ее мужа, я чувствую, что справлюсь с этим», – мягко возразила она.
Фернанда лишь молча нахмурилась в ответ. Почему она против моего похода к мадам Каталонас, задумалась Доркас. Вероятно, ей уже приходилось прежде слышать о нем в связи с ее ненаглядным Джино и теперь она боится, как бы не всплыли наружу какие-нибудь неприглядные подробности.
Мысленно Доркас перенеслась в гостиную мадам Каталонас и вновь увидела портрет, написанный ее мужем. Вдруг ее словно молнией поразило воспоминание. Это было столь неожиданно и мучительно, что она чуть не лишилась чувств. Это был тот самый человек с унылым лицом, с глазами, спрятанными за темными очками, который появился тогда в ее номере, чтобы отвезти обратно к Джино! Ничего удивительного, что портрет вызвал у нее такие неприятные эмоции. Значит, этого длинного незнакомца звали Константин Каталонас!
Если кто-то и был осведомлен о приезде Доркас на Родос, то этот человек не предпринимал больше пока никаких шагов. Никаких меловых отметин, никаких посягательств на ее балкон. В этом, конечно, были свои положительные стороны, но Доркас не слишком уповала на то, что ее страхи и тревоги остались позади. Опознание человека с портрета подтверждало ее опасения.
Она мучительно пыталась вспомнить о нем хоть что-то. Но они даже словом не перекинулись, за исключением каких-то необходимых реплик. К тому же, она сама в тот момент была настолько взвинчена и потрясена, что ей было не до разглядывания своего тюремщика. Но налет грусти, который отличал ее конвоира, почему-то остро врезался в память. Они встретились, когда Константин находился в состоянии отчаяния. Но из-за чего? Тирания ли жены тому виной или Джино приложил к этому руку? Непонятно. А что значили случайно (или сознательно?) вырвавшиеся слова о том, что, имей он возможность улизнуть, он давно бы ею воспользовался. Доркас помнит, какой панический страх внушал ей этот человек. Хотя он вел себя безукоризненно, не допуская ни вольностей, ни грубостей, она все равно боялась его. Доркас подсознательно чувствовала, что, попытайся она бежать, пощады от Константина ждать бы не пришлось. Его поведение в данном случае было бы непредсказуемо. И Доркас не решилась лишний раз испытывать судьбу.
Ее страшила мысль о возможной встрече с Каталонасом. Куда бы она отныне не шла, при ней всегда был паспорт. Доркас с нетерпением ждала известий от мадам Каталонас, но та пока ничего не могла сообщить.
У Фернанды, как всегда, работа кипела. Поистине самая неутомимая женщина, с какой когда-либо сталкивалась Доркас. Она заводила новые знакомства, появлялись новые друзья, языковой барьер Фернанду никогда не смущал. Она была неистощима. Доркас все исправно заносила на бумагу, чтобы писательнице потом легче работалось.
Джонни носился, выполняя подчас очень странные и непонятные поручения мисс Фаррар. Он постоянно подтрунивал и подшучивал над ней, тем не менее, относясь с должным почтением и уважением. Джонни никогда не забывался, не позволял себе ничего лишнего, вообще не выходил за рамки. С Доркас у него установились дружеские отношения, лишенные, впрочем, того чувства, которое сопровождало их вначале.
Исподволь и незаметно заботы о Бет были полностью сняты с Доркас. В ней крепло сознание того, что Фернанда нарочно старается отдалить девочку от матери. Доркас приходилось сдерживать желание высказаться открыто и выразить свое недовольство для того, чтобы лишний раз убедить Фернанду, что она хорошая мать для ребенка.
Бет была в восторге от Ванды. Поведение последней вполне заслуживало доверия, придраться было не к чему, она прекрасно справлялась с возложенными на нее обязанностями. Но Доркас все равно не доверяла ей. Тревога не проходила. К тому же Доркас жила как бы в подвешенном состоянии, постоянно ожидая какой-нибудь неприятности. Самое обидное заключалось в том, что непонятно, с какой стороны они могли подстеречь.
Как-то днем Доркас решила отправиться одна на рынок. Ванда осталась в гостинице вырезать с Бет кукол из бумаги. Фернанда занялась писанием писем. Джонни мотался по городу, фотографируя старый город.
Доркас была без ума от родосского рынка. Ей нравилось здесь все. Вдоль набережной тянулось длинное приземистое строение из камня. Вход венчали огромные башенные часы, которые были видны с любой точки Родоса. Современная архитектура переплеталась с турецкими мотивами, что особенно заметно проявлялось в форме окон и оформлении фасада. Длинный ряд арочных дверей выходил на рыночную площадь.
Как настоящий житель Родоса, Доркас не спеша пересекла улицу, не обращая внимания на три мотороллера и один автомобиль, терпеливо дожидавшиеся, когда им можно будет проехать. Нырнув под одну из многочисленных арок, она очутилась на какой-то площади, в центре которой стояло сооружение, отдаленно напоминавшее огромную оркестровую эстраду. Здесь бойко шла торговля мясом, воздух дрожал от яростных пререканий продавцов и покупателей, одни хотели подороже продать, другие подешевле купить, в этом плане здешний рынок ничем не отличался от миллионов своих собратьев.
Доркас проходила мимо громадных прилавков, крохотных лавочек, забегаловок. В это время дня здесь было гораздо спокойней, чем по утрам, когда торговые ряды только-только заполнялись людьми. Доркас лениво прохаживалась по рынку, пока, наконец, не наткнулась на то, зачем она, собственно, сюда пришла. Уплатив положенное количество драхм, она вернулась на набережную, неся в сетке свои покупки.
Неожиданно ей пришла в голову мысль, что она запросто может встретить у городских стен Джонни, который должен был уже закончить свои съемки. Он наверняка на машине, поэтому, скорее всего, поедет через башни-близнецы, что охраняют городские ворота. Доркас перешла на другую сторону улицы, придерживая развевающуюся на ветру юбку. Ветряные мельницы весело махали крыльями, переговариваясь о чем-то друг с другом на непонятном языке. На каменистом берегу расположился какой-то мальчуган, ловко отрывая щупальца у осьминогов, которые были грудой навалены тут же.
Не доходя до башен, Доркас свернула на прилегающую улочку. Вдруг мимо нее проехала какая-то машина. Доркас ошарашенно замерла. Она узнала машину Фернанды. Позади водителя сидели не подозревающие о ее присутствии Ванда и Бет.
Доркас мгновенно утратила способность связно мыслить. Несколько дней безоблачного спокойствия разом были забыты. Она непростительно расслабилась в то время, как враги постоянно были начеку. Неизвестно, участвовала ли Ванда в игре или просто была послушным орудием в их руках, но Бет они сделали заложницей. Мысли, одна страшней другой, вихрем заметались в голове насмерть перепуганной Доркас.
Она пулей перебежала на другую сторону улицы, устремившись ко входу в городской стене. Но было поздно. Машина уже скрылась из глаз. Доркас почти не сомневалась, что Ванда тоже заметила ее, хотя и не подала виду.
