Текст книги "Слезинка на щеке"
Автор книги: Филлис Уитни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
Глава 11
Путь на Камирос лежит вглубь от моря. В древние времена, сказал Джонни, вдоль этой самой дороги, по которой они путешествуют, стояли статуи. Теперь по обочине росли деревья и дикий подлесок. Дорога мягко извивалась вверх, и не было заметно никаких признаков самого города. На склонах холма не возвышалось колонн, вдалеке не виднелось сверкающих руин. Вокруг распростерлись леса и холмы, скрывающие место, где, нежась на солнце, прятался Камирос.
Через некоторое время дорога повернула на открытое место. Из своей хижины, зевая, вышел сторож, чтобы их поприветствовать. Было ясно, что они приехали вовремя и никто не помешает им осмотреть это место.
Джонни поставил машину, и они вышли. В отсутствие Ванды Доркас чувствовала себя свободнее, но предыдущая ночь оставила после себя неприятный осадок. Она не могла отогнать от себя горестные раздумья. Стоит ей вновь обрести почву под ногами, получить надежные доказательства реальности происходящего, как с ней всегда что-нибудь происходит, что-то, что нарушает ее хрупкое душевное равновесие и вселяет в нее неуверенность в себе. Как этот ночной сон.
За завтраком Фернанда почувствовала ее состояние и пыталась уговорить ее остаться дома.
«Отпусти Бет с нами», – сказала она. – У тебя круги под глазами, и ты очень бледна. Останься и отдохни. Я думаю, что так будет лучше для Бет».
Доркас уперлась и стала такой же упрямой, какой могла быть Фернанда. С ней все в порядке, настаивала она, и она хочет поехать. Джонни мягко встал на ее сторону, хотя Доркас видела у него в глазах тревогу. Фернанда сдалась.
По дороге ощущение неизвестной опасности не исчезало, хотя в такой ясный, ослепительный, солнечный день оно и было неуместным. Поначалу, когда они выехали, у нее появилось смутное подозрение, что кто-то преследует их на машине. Но после того, как они повернули на Камирос, настойчивая машина затерялась на прибрежной дороге, и это чувство пропало. Теперь, когда они очутились здесь, ей стало немного лучше.
Кроме нескольких предварительных раскопок, ничто здесь не говорило о Камиросе. Сторож указал им дорогу и затем предоставил их самим себе, ибо не говорил по-английски, а сам поднялся на возвышение, с которого мог наблюдать за их передвижением.
Они набрели на город внезапно, неожиданно, взбираясь по грязной тропинке на крутой гребень, и замерли в тишине, глядя на простирающийся у их ног ошеломляющий вид.
Пустынные древние руины сбегали по крутому склону холма с высшей своей точки к морю, вечно недостижимому. С двух сторон они были ограничены горными хребтами, поросшими соснами. Где-то у подножия города земля обрывалась вниз, а еще дальше внизу лежало море.
«Он выглядит таким аккуратным», – удивленно сказала Фернанда. Это было правдой. В то время, как другие руины были завалены рухнувшими колоннами, отмечены следами незавершенной реставрации, земля замусорена обломками скал, здесь все было не так. Было такое ощущение, что город лежит перед ними нетронутым. Каменные фундаменты занимали всю площадь склона от холмов до моря, от хребта до хребта. У домов не было ни наружных стен, ни крыш, но все комнаты остались в сохранности. Дверные проемы вели из комнаты в комнату, между домами сохранились барьеры. Здания в Камиросе строились одно над другим, и между домами не оставалось промежутков, кроме тех мест, где проходили мощеные улочки. Длинная каменная дорога, сбегая с холма, делила город напополам. У ее подножья находились остатки рынка, несколько сломанных колонн, каменные тумбы.
Место, приковывавшее к себе взгляд, располагалось в наивысшей точке над городом – место, которое облюбовали себе греческие боги. Сохранилось только шесть колонн, возвышающихся в небо, – шесть хрупких колонн, стоящих на каменной платформе и соединенных сверху узкой каменной перемычкой. В просветах между ними горело голубизной небо, а сами колонны светились мягким розовато-желтым светом. Такими бывают облака на закате. Песчаник с острова Родос, как живой, дышал светом.
«Как он спокоен», – произнесла Фернанда.
Это тоже было правдой. Камирос дремал в золотом свете, его камни впитали в себя теплоту веков.
«Я думаю, – тихо произнес Джонни, – что это самое заброшенное место в мире. Под конец люди здесь даже не умирали, они просто бросили город и ушли. Никто точно не знает, почему эти три города были покинуты, но везде в них происходило то же самое. Камирос, Иалисос, Линдос, построенные внуками Аполлона, и все они принесены в жертву новомодному Родосу».
Фернанда начала спускаться по тропинке к городу с отрешенным, замкнутым выражением лица. Доркас знала, что она заставит своих читателей увидеть, почувствовать, что это такое, идти по улицам давно вымершего Родосского города.
Джонни посадил Бет на плечи, и они последовали за Фернандой вниз. Оказавшись внизу, они продолжили свой путь по песку, где между камнями пробивались сорняки, а сам песок был усыпан сосновыми шишками и изрыт норками. Главная улица поднималась вверх к колоннаде в греческом стиле чередой крутых ступеней.
«Я поднимусь туда, – сказала Фернанда. – Давайте, вы немного осмотритесь снизу, а я пойду одна. Я смогу лучше это прочувствовать в одиночестве».
Они смотрели, как она идет, уверенно ступая в своих сандалиях, новая юбка хлопает на ветру, ярко отсвечивая голубым и красным на фоне тусклой каменной дороги. Бет побежала исследовать каменный дом без крыши, стены которого были едва ли выше ее головы.
Настал момент, когда она может поговорить с Джонни, и Доркас в нетерпении обернулась к нему: «Пожалуйста – я хочу с тобой поговорить».
Слова нарушили мечтательную тишину, и Джонни покачал головой: «Это не место для тревог. Забудь их на сегодня».
Они нашли низкую стену, где разросся вьюнок, и, когда Доркас села, откуда-то выскочила маленькая ящерица и юркнула в трещину. Джонни стоял, глядя по сторонам. Он направился к большой куче камней, остатков тумбы и наклонился, чтобы изучить слабую отметку, все еще сохранившуюся, невзирая на разрушительную работу времени.
«Смотри», – сказал он.
Спокойствие этого места, его поющая красота несли успокоение. Нетерпение, бурлящее в Доркас, слегка ослабло, и напряжение отпустило ее. Она наклонилась к нему, чтобы увидеть надпись. Она состояла из одного слова.
«Ты знаешь, что это значит? – спросил Джонни. – Они часто его употребляли, эти древние греки. «Будь счастлив». Вот так – «Будь счастлив». Возможно, это было прощание с ушедшими и утешение еще живущим».
Что-то в ней потянулось к смыслу этого слова, чтобы прочувствовать его. Джонни взглянул на нее и отвел глаза, как будто он не хотел вторгаться в область ее личных переживаний.
«Камирос относится к доперикловым временам, – сказал он. – Но они уже тогда обладали мудростью, которая как-то миновала египтян. В Египте люди жили в предвкушении загробной жизни и в постоянном страхе перед богами. От настоящего они не ждали ничего, кроме страданий. Но, отдавая почести богам, греки верили в человека. Они принимали трагизм жизни, но верили, что в самом человеке есть что-то благородное. Они были реалистами в лучшем смысле слова». Доркас так часто слышала подобные вещи от своего отца.
«Да, с севера пришли варвары и все это разрушили», – печально сказала она.
«Не все, – сказал Джонни. – Сохранилась сокровищница человеческой мысли. Наверное, каждый вздох цивилизованного человека берет свои истоки здесь, на земле Эгея».
Он сел рядом с ней на стену. Бет радостно носилась по маленьким каменным комнатам, разговаривая сама с собой, погруженная в свой мир. Теперь, когда они сами стали частью этого места, сквозь тишину стали проступать прятавшиеся вокруг звуки. На хребте в вершинах сосен шумел ветер, где-то пели цикады. Из-под земли доносилось журчание воды, бегущей по трубам. Воздух был напоен ароматом сосны, морской солью. За обрывом прибрежная морская вода сверкала изумрудной зеленью. Ничто не могло затмить этот воздух, этот солнечный свет, этот вид на море. У Камироса не существовало секретов – он весь был как на ладони в этом теплом, золотисто-медовом сиянии. Будь счастлив – гласили слова на крошащемся камне.
Джонни присел рядом с ней, и между ними вспыхнуло взаимопонимание, как это уже случалось не раз.
«Ты успокоилась? – спросил он. – Скажи, о чем ты хотела со мной поговорить?»
Она почувствовала, что освободилась от ужаса, оставшегося от сна, обнаружила, что в состоянии говорить, не переходя на испуганную скороговорку. Она начала ему рассказывать все, что с ней случилось. Как мадам Каталонас показала ей знак Константина на скульптуре, которую он создал – знак афинской совы.
«Ты понимаешь, что это значит? – сказала она. – Два кружка как совиные глаза. Сова – это Константин. Теперь ты мне веришь?» – Она легко коснулась его руки быстрым, молящим движением. Он ободряюще сжал ее пальцы.
«Я тебе верю», – сказал он.
Она стала объяснять, как мадам Ксения определила, что Замок Принцессы – это гора Филеримос.
«Там Константин, наверное, и спрятал мраморную голову. Так сказано в записке. Если я на верном пути, то голова еще там, зарытая в землю. Джонни, давай поедем на гору и посмотрим».
«В час дьявола?» – сказал он с улыбкой.
«Конечно, если мы улизнем от Фернанды, давай поедем завтра. Я думаю, что не стоит мешкать».
«Ты не хочешь брать Фернанду?»
Безмятежные мгновения кончились. Она едва не закричала.
«Нет, я больше ей не доверяю. Она вошла в мою комнату и унесла серебряную монету с совой. И она пытается отобрать у меня Бет. Неужели ты не видишь, Джонни?»
В его глазах вновь появилась тревога. Он крепко сжал ее руки и держал их, пока она немного не успокоилась. Она заговорила ровнее, все еще пытаясь заставить его понять.
«Я не поручусь, что Фернанда не пытается завершить какое-то дело Джино лишь потому, что он бы этого хотел. Отвези меня на Филеримос, Джонни!»
Но он не стал обещать.
«Посмотрим», – сказал он и кивнул головой в сторону греческой надписи на камнях.
Она в нетерпении вырвала руки: «Как я могу быть счастлива, когда все так плохо. Как мне найти путь к счастью?»
«Это означает больше, – сказал Джонни. – Ты помнишь знаменитую надгробную речь, которую произносил Перикл после того, как Афины потеряли в войне так много молодых воинов? Он не просил тех, кто его слушал, не скорбеть. Он не говорил, что это была благородная жертва и надо забыть скорбь. Он ожидал от них, что они примут случившееся. Примут скорбь и боль и пойдут дальше с тем, что в них осталось. Смотреть фактам в лицо и идти вперед. Вчерашние факты не всегда становятся фактами сегодняшнего дня».
Она чувствовала лишь что-то из того, что он хотел сказать, но она была все еще испуганной пленницей своего прошлого. Что она должна стряхнуть опутывающие ее воспоминания, которые ее связывают, и отделить настоящее от того, с чем уже покончено. Но она сама этого хотела, и только она сама знала, как этого трудно достичь. Если те, кто ей угрожают – это реальные люди, тогда ее беспокойство оправдано и имеет под собой вескую причину. Если что-то из этого, а может быть и большая часть, происходит исключительно от ее больного воображения, тогда ее положение действительно ужасно, и она должна постараться из него выбраться.
Фернанда махала им, стоя на холме, и звала их, стоя между жертвенными колоннами.
Джонни поднялся.
«Она медитирует. Пойдем, присоединимся к ней?»
Доркас вяло кивнула и пошла вверх по каменной дороге, держа Бет за руку. Им больше нечего друг другу сказать. Если бы ей удалось найти миссис Димитриус, тогда, может быть, она смогла бы доказать, что все это правда. Если бы она смогла отвести Джонни туда, где спрятана мраморная голова, ему пришлось бы ей поверить.
Они взбирались по крутому склону по древнему городу. Один раз Доркас остановилась, чтобы посмотреть на отпечатки ног, видневшиеся на каменном постаменте. Здесь стояла статуя – изображение видного отца города или какого-нибудь знаменитого атлета. Теперь остались только отпечатки ног. Это тоже реальность.
На вершине холма полого возвышалась большая красная насыпь, окруженная шестью сохранившимися колоннами храма. Они нашли подъем и, взобравшись по ступеням, встали рядом с Фернандой.
Здесь шла реставрация, но высоко над их головами были видны остатки древнего каменного рифления.
За колоннами располагались каменные цистерны, глубоко погруженные в землю, от них через весь город тянулись подземные каналы. От цистерн можно было выйти на край пологого ущелья, густо поросшего желтыми крапчатыми кустами. Дальше круглились зеленые живые холмы Родоса, так не похожие на голые опаленные холмы материка.
Когда они повернули в город, солнце заволокло тучами, и освещение изменилось на глазах. Золотисто-медовый оттенок пропал, и древние камни побелели.
«Вот он, – прошептала Доркас. – Серебряный Камирос Гомера».
Ее рука каким-то образом оказалась в руке Джонни, и их как током прошибло. Они вновь пошли вниз в серебристый город, и на их глазах греческое солнце вновь обратило его в золотой.
«Меня это пронизывает, – сказала Доркас, – мир, покой. Это учит меня, как стать счастливой. Если бы я только могла это в себе удержать – унести с собой».
Она знала, что Джонни подсмеивается, даже когда он одобрительно ей кивает.
«Покой Камироса принадлежит только ему. Не думаю, что мы сможем его унести. Не думаю, чтобы я этого хотел. Это мертвый город, Доркас. Греки повернулись к жизни, к бытию. Полагаю, что покой в большей степени, чем что-либо иное, является внутренним состоянием. Некоторым он присущ и в трагедии, и в опасности. Может быть, он происходит, прежде всего, из веры в себя, из любви и доверия к себе».
Этого она принять не могла. Слишком часто она себя не любила и не доверяла себе. Покой Камироса обладал лечебным воздействием, простирающимся вовне. Она не хотела, чтобы он исчезал.
Они блуждали среди теплых камней еще около часа. Сторож сдался и больше за ними не наблюдал. Ничто не нарушало тишины. К тому моменту, когда солнце взошло высоко, и Бет устала, они были готовы обедать. Вернувшись к машине, они устроили пикник, а Камирос опять лежал, спрятавшись за хребтами, словно они его себе придумали.
Когда обед кончился, Фернанда развернула на ближайших кустах карту, и они с Джонни начали обсуждать различные маршруты. Фернанде хотелось углубиться на несколько миль в глубь острова, а затем кружным путем вернуться к морю. От Камироса шла хорошая дорога, и по пути они полюбуются окрестностями и посмотрят несколько маленьких деревень. Но Джонни, изучая карту, покачал головой.
«Согласен, что это представляется логичным, но я предлагаю сначала съехать с главной дороги и заехать в ближайшую деревню».
Фернанда взглянула на него через очки и наотрез отказалась: «Дорога может оказаться неважной и, очевидно, что она никуда не ведет. Пустая трата времени. Нет, Джонни, мы поедем в другую сторону».
Джонни в своей раздражающей манере склонил свою рыжую голову набок: «Очень сожалею, мисс Фаррар, но кое о чем я не подумал. Я виноват, и мне очень жаль, но у нас бак почти пуст, и нам придется завернуть в ближайшую деревню».
Фернанда редко выходила из себя, но сейчас она была на грани. Она рассердилась на Джонни и пришла в еще более раздраженное состояние, когда Доркас попыталась подтвердить, что он прав. Она решительно отказалась в этом участвовать.
«В таком случае мы вернемся на прибрежную дорогу, – сказала она. – Мы откажемся от путешествия и вернемся в Родос».
Джонни снова ей возразил: «Послушайте, это очень скверно, но деревня недалеко. Я думаю, что туда мы сможем добраться, но не дальше».
Стремясь все урегулировать, Джонни сперва осведомился у сторожа, но оказалось, что тот живет неподалеку и ходит на работу пешком. И у него не было запаса бензина.
Поскольку выбора не оставалось, Фернанда сдалась, но она была всем этим крайне раздражена и отказалась сидеть на переднем сиденье рядом с Джонни. Доркас с Бет переместились вперед, а Фернанда, надувшись, уселась сзади.
Узкий съезд с дороги был хорошо ухожен, так что путешествие в результате оказалось несложным. Весь путь в гору на краю высохшего русла реки, среди буйно цветущих розовых олеандров занял у них не более пятнадцати минут. Время от времени сверху показывалась маленькая белая деревушка. Проехав через строй сосен, они выехали на открытое пространство, где к крутому холму лепилась деревня. Машина пропрыгала по узкой мощеной улочке, сделала пару крутых виражей и на последнем издыхании вырвалась на городскую площадь.
«Удалось, – удовлетворенно произнес Джонни. – Теперь надо найти кого-нибудь, кто поймет, что нам надо. Где твоя книжка, Фернанда? Должен сказать, что местечко выглядит пустынным».
Доркас взглянула на беленые дома и маленькую кафедральную церковь – все казалось безжизненным под полуденным солнцем. Но она еще продолжала смотреть, а сцена уже с удивительной скоростью начала оживать. В окнах и дверных проемах появились любопытные лица. На улицу возбужденной толпой высыпали ребятишки, за ними следовали взрослые. Женщина с ребенком на руках и еще одним, который цеплялся за ее юбку, подошла прямо к окну машины и серьезно уставилась в лицо Доркас. Доркас улыбнулась, и та улыбнулась в ответ, покрепче прижав к себе ребенка. Мужчины подходили медленнее, но тоже подошли.
«Привет!» – сказал Джонни всей толпе сразу и выбрался из машины. Несколько ребятишек закричали и окружили его.
Фернанда все еще дулась.
«Поторопись», – крикнула она с заднего сиденья. Джонни не спешил. Он открыл дверь и за руку вытащил ее из машины.
«Вы, по крайней мере, можете им дать на себя полюбоваться. И ты, Доркас, не воображай, что американцы приезжают сюда каждый день. Поиграйте с ними. Фернанда, покажи им свою прическу».
Обычно Фернанду никогда не приходилось упрашивать, но сегодня она оттаяла, только когда маленькая девочка преподнесла ей букет только что сорванных полевых цветов. Тогда она тоже ожила и постаралась выжать из ситуации все возможное. Она подняла Бет и показала ее детям. Она мгновенно взялась обучать их английскому, а аудитория восторженно за ней повторяла.
Когда вокруг Фернанды образовалось плотное кольцо женщин и детей, а мужчины сбились вокруг Джонни – он был по уши занят лингвистическими проблемами, ибо каждый хотел помочь – Доркас обнаружила, что может свободно вздохнуть и оглядеться.
Весь городок состоял из горстки домов, нескольких аллей и главной улицы. Вокруг по холмам в густой массе зелени располагались белые домики, возведенные на этой крутизне рукой человека. Она обнаружила боковую улочку, выходящую на тропинку, ведущую через луг. Чтобы попасть на нее, ей надо было пройти мимо церкви, и когда она туда повернула, со ступеней сошла одетая в черное женщина с черным покрывалом на голове. Она не успела ее разглядеть, так как та заспешила вверх по улице, но в какой-то момент она увидела ее лицо. Это была жена Маркоса Димитриуса. Времени думать и размышлять не оставалось. Случай представился слишком неожиданно. Нельзя было его упустить.
Доркас торопливо пошла за женщиной. Ей пришлось заговорить, прежде чем женщина ее заметила.
«Миссис Димитриус, вы меня помните? Я Доркас Брандт – миссис Никкарис. Друг вашего мужа. Пожалуйста, можно мне с вами поговорить?»
Женщина резко остановилась и обернулась к ней лицом, откинув покрывало с головы. Доркас с сожалением увидела, что она постарела и погрустнела и казалась испуганной, как будто собиралась юркнуть за ближайшую дверь.
Доркас коснулась ее руки.
«Пожалуйста, пойдемте. Тут поблизости поле, там нас никто не заметит. Вся деревня собралась около машины, на которой мы приехали».
После минутного колебания миссис Димитриус нехотя кивнула и пошла за Доркас к стене, где они сели на нагретые солнцем камни, а рядом терся любопытный козел.
Слегка задыхаясь, Доркас стала объяснять, что у нее остался долг перед Маркосом. Она должна ему не только деньги, но свою благодарность, которую она уже никогда не сможет ему выразить. Но, по крайней мере, деньги она должна возвратить. Они у нее с собой в дорожных чеках. Она их разменяет в Родосе и доставит ей деньги.
Женщина остановила ее жестом, исполненным достоинства.
«Нет никакого долга, миссис Никкарис. В это несчастное время ваш муж был очень добр ко мне. После смерти Маркоса он послал ко мне мисс Фаррар. Он не смог приехать сам, потому что уезжал, но он помог мне через посредство мисс Фаррар. Он помог мне приехать на Родос. Мисс Фаррар обо всем позаботилась, Маркос не мог бы желать лучшего. Вы мне больше ничего не должны».
Доркас заглянула в потухшее лицо этой женщины, и ее глаза увлажнились. Миссис Димитриус заметила это и тепло отозвалась.
«Не надо печалиться. Мне хорошо здесь в горах. В старом городе я не была счастлива. Каменные стены меня подавляли, и я там была чужой. В деревне меня приняли, и здесь мой дом».
«Вам говорили, что я вас разыскиваю? – спросила Доркас. Женщина молчала, глядя на козла, избегая встречаться с Доркас взглядом. Было очевидно, что ей запретили говорить прямо. – Кто же не хочет, чтобы я с вами разговаривала? – настаивала Доркас. – Что в этом плохого?»
Миссис Димитриус простерла к ней свои венозные руки с умоляющим жестом: «Пожалуйста, не надо говорить о том, что уже случилось. Я хочу только жить спокойно, никого не обременяя».
«К вам приходила мисс Фаррар, не так ли? – сказала Доркас. – Это она прислала вас сюда, чтобы я не отыскала вас в старом городе?»
Женщина неожиданно начала плакать. Она прижала к глазам уголок покрывала и горько беззвучно зарыдала. Доркас беспомощно смотрела на нее.
«Маркос был любимым другом моего отца, – сказала она. – Он был для меня как отец, когда отец умер. Вы же знаете, что это так?»
Миссис Димитриус склонила голову в молчаливом согласии.
«Если бы я не заболела, я бы сама к вам приехала, когда умер Маркос. Вы это тоже знаете, да?»
Снова последовал легкий кивок головой.
«Я хотела приехать, – настойчиво сказала Доркас. – Я прочла в газетах, что вы успели в больницу, пока он еще был жив. Я хотела вас спросить, как он умер. Простите, что я причиняю вам боль, но может быть, вы мне сейчас расскажете?»
Миссис Димитриус удалось справиться со слезами. Она медленно, со страданием стала говорить. Рассказ был недолгим. Когда полиция ее известила о том, что стряслось, она немедленно отправилась в больницу и медсестра провела ее к постели Маркоса. Надежды не было. Чудо, что он все еще был жив. Он отказывался от наркотиков, усмиряющих боль, и звал жену. Вскоре, после того как она пришла, он умер, держа ее за руку.
«Он ничего не говорил о том, как это случилось?» – спросила Доркас.
Миссис Димитриус покачала головой.
«Он говорил с трудом. Он ничего не сказал о катастрофе. Он много раз звал Джино Никкариса. Он все твердил его имя, но не было времени его привезти. Потом я говорила мисс Фаррар, как ему не хватало в этот ужасный час его друга».
Доркас внезапно стало на солнце зябко. Она, наконец, обнаружила ту правду, до которой докапывалась. Эта правда была очевидна во всей своей ужасной сути. Маркос никогда не рассказывал своей жене, как он относился к Джино. Он повторял имя не того, кого считал своим другом. Он вновь и вновь называл имя своего убийцы. Но это была не та история, которую вдова Джино могла рассказать несчастной женщине, почитающей его за своего благодетеля.
«Спасибо, что рассказали, – мягко произнесла Доркас. – Мне уже надо возвращаться. Мне повезло, что я вас встретила».
Миссис Димитриус не сделала попытки пойти с ней. Она стояла около стены и смотрела, как Доркас уходит. Один раз Доркас обернулась и помахала ей, но женщина не ответила. Она медленно тронулась с места, и когда Доркас обернулась в следующий раз, она увидела, как миссис Димитриус заходит в дверь дома, выходящего на площадь. Она все еще на нее смотрела, нижняя часть лица была закрыта покрывалом.
Когда Доркас приблизилась к своим, Фернанда яростно на нее накинулась: «Где тебя носит? Мы тебя ждем. Мы нашли достаточно бензина, чтобы трогаться. Залезай».
Доркас залезла в машину, и они тронулись, сопровождаемые улыбками и прощальными приветствиями.
Когда они завернули за угол, Доркас оглянулась. Не на машущую толпу, а туда, где на пороге стояла женщина в черном. В тот самый момент, когда она уже ускользнула из поля зрения, к ней вышла вторая женщина. Она только мелькнула у Доркас в глазах, но этого было достаточно.
Вторая женщина была Вандой Петрус.
