Текст книги "Слезинка на щеке"
Автор книги: Филлис Уитни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
Глава 4
Им-таки удалось найти чиновника, говорящего по-английски. Фернанда изложила цель своего приезда на Родос и была встречена с галантной учтивостью. Но стоило ей только заикнуться, что у нее не будет времени посетить музей еще раз, радушие как рукой сняло. С явной неохотой чиновник выслушал, что этим людям необходимо как можно скорее увидеть голову мальчика со слезинкой на щеке.
«В настоящее время этот экспонат снят с экспозиции, и неизвестно, когда его вернут на место. Мы очень сожалеем, но помочь ничем не можем».
«Почему ее убрали?» – Фернанда была непреклонна.
Чиновник неопределенно махнул рукой: «Извините, но я не могу вам ответить». Фернанда упрямо прикусила зубами кончик карандаша. Заметив это, Джонни стал что-то насвистывать, как бы предостерегая Фернанду от вступления в конфликт.
«Могу я воспользоваться вашим телефоном?» – поинтересовалась она. – Мне нужно позвонить губернатору».
«Э-э, гм, губернатору?» – с тупой растерянностью переспросил чиновник.
«Да, вы меня поняли совершенно верно. Губернатору Двенадцати Островов. Родос ведь является столицей, не так ли? Я лично знакома с губернатором и полагаю, что он сейчас находится у себя в резиденции. Я уверена, что он употребит свое влияние на…»
«Мадам, губернатор – занятой человек», – в голосе чиновника послышались ледяные нотки.
«Я ни капли не сомневаюсь, что он не откажется помочь нам», – надменно перебила его Фернанда.
Чиновник воздел руки к небу: «Ну, если вы считаете, что это так необходимо, то мы могли бы сделать для вас исключение».
Он двинулся в сторону запертой двери кабинета в углу зала. Фернанда буквально наступала ему на пятки, слегка разочарованная столь легкой и быстрой победой.
Джонни подмигнул Доркас.
«Она достойна более сильного соперника. Ей только дай волю…»
Чиновник вытащил связку ключей и отпер кабинет. Из темной глубины он вынес что-то круглое и тяжелое. Держа предмет обеими руками, он бережно поставил его на середину стола.
«Вот она, мадам, – почтительно произнес он. – Это одно из величайших сокровищ Родоса. Говорят, что его ваял сам великий Фидий».
Доркас подошла поближе. Она увидела голову. Мальчик был еще мал – лет семь или восемь. Голова была вылеплена в натуральную величину из прохладного, матово-белого мрамора и чуть наклонена вперед. С грустным упрёком мальчик смотрел на нежданных гостей, слезинка, будто только что скатившись, казалось, еще дрожала на щеке, грозя вот-вот сорваться.
Показавший себя вначале негостеприимным, чиновник произнес небольшую речь: «Легенды гласят, что он сын нимфы Роды, возлюбленной Аполлона. Кто знает, может быть, он плачет, тоскуя по своему отцу, несущемуся по небу в своей огненной колеснице».
Доркас напряженно всматривалась в лицо ребенка. Несомненно, оно было прекрасно, но что-то насторожило Доркас, она не могла взять в толк, что именно.
Фернанда сказала, что ее удовлетворил осмотр, поблагодарила, и чиновник с облегчением убрал голову на место. Он вежливо кивал, провожая гостей до двери, довольный, что обошлось без вмешательства губернатора, и что сам он отделался легким испугом.
«Не понимаю, чего вы так вцепились в этого мраморного мальчика. По-моему, ничего особенного, – недоумевала Фернанда, эхо ее голоса гулко разносилось под каменными сводами. – Как бы то ни было, поехали на Улицу Рыцарей. Должна же и я посмотреть то, что мне хочется».
Доркас не хотелось покидать эти старые стены, они хранили столько интересного. Она бросила тоскливый взгляд на просторный зал с колоннами и сводчатым потолком – может быть, именно здесь рыцарские госпитальеры выхаживали своих пациентов. Доркас утешала себя тем, что может прийти сюда еще раз и взять с собой Бет. Бет привыкла к музеям с детства и вольготно чувствовала себя в прохладных залах в обществе бесценных картин и статуй. Доркас вдруг опять в глубине подсознания почувствовала неясное беспокойство, но, взяв себя в руки, вновь отогнала его прочь. Нельзя жить в постоянном страхе, от этого поневоле можно свихнуться.
Когда они выходили из ворот, Фернанда остановилась у лотка – посмотреть открытки и буклеты, выставленные для продажи. У нее уже скопилось не меньше тонны такого рода «иллюстративного материала» в качестве подспорья для дальнейшей работы. Особенно ее привлекали музейные экспонаты, поскольку там запрещено было фотографировать. Просмотрев выставленный товар, она обратилась к продавцу. Ей хотелось купить открытку с мраморной головой плачущего мальчика. К счастью, мужчина за стойкой говорил немного по-английски.
«Все, что у нас есть, находится перед вами. Ничего другого мы вам, к сожалению, предложить не можем». Доркас принялась рассматривать открытки в поисках нужной, но ее поиски не увенчались успехом. Это удивляло, другие скульптуры были представлены во множестве видов в разных ракурсах.
«Мне бы тоже хотелось приобрести такую открытку», – Доркас вспомнились те времена, когда она часами могла разглядывать фотографию, сделанную с этой мраморной головки.
«Наверняка мы найдем ее где-нибудь в городе. Я поищу ее специально для вас», – пообещал Джонни.
Фернанду гнала вперед жажда новых впечатлений, поэтому она не слишком расстроилась из-за открытки, и похоже, вообще выкинула из головы посещение музея. Они оставили за собой серые стены и вышли на залитую солнцем площадь.
«А теперь прямиком на Улицу Рыцарей, – скомандовала Фернанда. – Возможно, там нам попадется что-нибудь интересное, что сможет мне пригодиться». Улица Рыцарей была совсем рядом с музеем. Очутившись на ней, Фернанда тут же сделала несколько снимков дороги, уходящей вверх, окруженной с обеих сторон опрятными чистенькими каменными домиками. Они выстроились вплотную друг к другу, не оставляя между собой свободного пространства. Опять на каждом окне им встречались крестообразные знаки. Почти над каждой дверью висел гербовый щит, по которому легко можно было определить, к какому роду и сословию принадлежит хозяин дома, чем он занимается.
Все трое шли гуськом по узкому тротуару. Доркас невзначай обратила внимание на открытые ворота в цветущий сад, каменная лестница из которого проходила под аркой и поднималась в верхние комнаты. Вдруг Фернанда замерла в восхищении.
«Эй, вы можете отправляться гулять самостоятельно. Я непременно хочу это посмотреть поближе. А какой-нибудь толк из этого может получиться, только если я буду одна. Встретимся через некоторое время перед Дворцом Старых Мастеров вверху улицы».
«Ладно, – кивнул Джонни. – Мы подождем тебя. Будь осторожна. Не наделай глупостей. И не звони, пожалуйста, губернатору».
Доркас с Джонни отправились дальше. Наступила неловкая пауза. Оставшись наедине, они не знали, что сказать друг другу. В сознании Доркас прочно засела произошедшая с ним перемена при упоминании Джино Никкариса. Часть дороги он вел ее по аллее, усыпанной галькой. Аллея была настолько узкой, что Улица Рыцарей по сравнению с ней казалась широким Бродвеем. Здесь прилепились друг к другу серые каменные домишки, в которые почти не проникало солнце. Дома были окружены стенами, которые, неожиданно пересекаясь и изламываясь, создавали впечатление извилистого лабиринта.
«Я был здесь, когда приехал на Родос устроить все к вашему приезду. Это жутко перенаселенный район, здесь люди плодятся, как кролики. Улочки кривые, крохотные, здесь потрясающе интересно и мило».
Они пошли дальше, на миг приостановившись у статуи Девы, заключенной в каменную нишу, образующую навес высоко над улицей. Джонни увлеченно делился своими познаниями о ней, и в Доркас вновь шевельнулся интерес к этому человеку, который оказался неожиданно сведущим в вещах, милых ее сердцу.
Улица Рыцарей начиналась широким внутренним двором, в центре которого рос ветвистый платан, огороженный изгородью. По одной стороне стояли внушительные башни Дворца, за которыми просматривались крепостные валы и башни поменьше.
«Вы не устали? – участливо поинтересовался Джонни. – Давайте немножко посидим на ступеньках».
Доркас ничуть не устала, но послушно села рядом на теплые камни. Ее неотвязно преследовали мысли о Бет. Тревога тугим узлом сдавливала голову. Никакие разумные доводы, которыми она старалась сама себя успокоить, не помогали.
«Как долго мы еще здесь пробудем?» Он пожал плечами: «Понятия не имею. Наверное, мы все пойдем во Дворец, когда Фернанда к нам присоединиться. Сегодня она нас ведет». От Джонни не ускользнуло, как Доркас украдкой взглянула на часы.
«Беспокоитесь о Бет, да? – его голос прозвучал чуть раздраженно. – Ничего с ней не случится, уверяю вас. У нее все в порядке».
Доркас не хотела, чтобы Джонни догадался о том, как сильно она переживает. Тревога тикала в ее мозгу, словно взбесившийся будильник. Как только этот будильник от звенит, она очертя голову кинется в гостиницу, и никакие увещевания не удержат ее от этого безрассудства. Эта уверенность в своих дальнейших действиях уже сама по себе пугала. Ни в коем случае нельзя давать Фернанде повода сомневаться в ее, Доркас, нормальности.
Ответ прозвучал несколько натянуто: «Мне ничего не известно о женщине, которой Фернанда доверила моего ребенка. Мы и так слишком задержались. Мне показалось, что миссис Петрус меня невзлюбила. Из-за этого я себя крайне неуютно чувствую».
Джонни нетерпеливо переминался с ноги на ногу, как если бы он больше всего на свете хотел оказаться сейчас подальше отсюда: «Вам будет нелегко в нашем путешествии, если вы будете постоянно дергаться из-за Бет. У вас нет для этого никаких оснований. Я уверен, что эта женщина сумеет обо всем позаботиться. По-моему, ее отношение к вам не имеет большого значения, главное, что она полюбила Бет. Я не прав?»
От Джонни исходило внутреннее сопротивление, которое Доркас никак не удавалось сломить. Он не видел причин для беспокойства, поэтому не считал нужным вникать в несуществующие, по его мнению, проблемы. В его глазах она была всего лишь суетливой бестолковой мамашей, трясущейся над своим чадом. Доркас приложила массу усилий, чтобы отвлечь его, да и себя заодно, от неприятных мыслей.
«Вчера вы обмолвились, что были знакомы с моим мужем?» – осторожно спросила она.
Джонни кивнул, Доркас заметила, как он сразу заметно напрягся. Доркас продолжала настаивать: «Каким образом вы встретились?»
«Когда Фернанда впервые приехала в Грецию, я пару раз выручил ее из довольно затруднительных ситуаций, – Джонни говорил нарочито безразличным тоном, в котором ясно угадывалось нежелание распространяться на эту тему. – В то время мы знакомились с Пелопоннесом, а Никкарис присоединился к нам в Афинах и сопровождал почти всю дорогу».
«Он ведь не понравился вам, не так ли?»
«Какой ответ вы хотите услышать?»
«Я хочу знать, что вы о нем думаете». Джонни ответил не сразу, задержав взгляд на девушке, появившейся из соседней двери и стремительно бросившейся бежать через внутренний дворик, чтобы радостно кинуться на шею молодому солдату, уже поджидавшему ее. Рука об руку, они скрылись из глаз, и только слепой мог не заметить, как им хорошо.
«Он мне не нравится», – проронил, наконец, Джонни, глядя им вслед.
«Почему?»
Взгляд Джонни говорил о том, что вопрос ему неприятен, и он промолчал.
«Мне нужно это знать. Что сделал Джино такого, что заставило вас плохо к нему относиться?»
«Я невзлюбил его с самого начала, – услышала Доркас отрывистый грубоватый ответ. – Мы постоянно раздражали друг друга, сцеплялись, говорили колкости».
«По-моему, вы чего-то недоговариваете, должна же быть какая-то причина».
«Джино Никкарис мертв, – Доркас кожей ощущала волны раздражения, которое нарастало в Джонни. – А вы по идее являетесь безутешной вдовой. Но раз вы настаиваете, я скажу. Он безбожно злоупотреблял любовью Фернанды, используя ее в своих темных делах. Она свято верила в его непогрешимость, и он этим пользовался. Она глотала без разбора все его басни, не задавая никаких вопросов. Когда я смекнул, в чем дело, а Джино не брезговал и контрабандой, я пригрозил ему, что, если он не уберется, я расскажу Фернанде всю правду. По его лицу я понял, что могу утром проснуться, вернее, не проснуться, зарезанным в своей постели. Ему очень не понравилось, что я лезу в его дела. Он показался мне опасным человеком. Как ни странно, мои слова возымели свое действие, он прислушался к ним и через два дня покинул нас. Видимо, он решил не связываться».
«Похоже на Джино. Он крутил людьми в своих целях, не задумываясь о последствиях».
Джонни кинул на нее короткий проницательный взгляд, но ничего не сказал. По всей вероятности, он решил, что она никудышная жена, коли рассуждает таким образом, вместо того, чтобы броситься грудью на защиту покойного мужа. Доркас ничего не могла поделать. Время для правды еще не пришло. Не имея возможности открыться, она завела разговор на более нейтральные темы. Она рассказывала о своем отце, о его давней и несбывшейся мечте попасть в Грецию. Она пыталась разрушить выросшую между нею и Джонни стену отчуждения.
«Отец был здесь всего раз в жизни, в молодости, в те времена у него еще не было семьи, о которой надо заботиться. Он всегда хотел вернуться. Он решил, что приедет сюда, когда уйдет на пенсию, но ему не довелось дожить до этих дней. Родос манил его сильнее других островов. Он считал, что его незаслуженно обделяли вниманием до сих пор писатели и историки и прочие другие исследователи».
Джонни слушал с возрастающим интересом, его раздражение постепенно начало проходить.
«Со мной тоже было такое, наверное, дело в том, что Родос лежит в стороне от наезженных дорог и не все добираются сюда. Туристские маршруты пролегают на более крупные острова вроде Крита и Делоса. Писатели тоже не горят желанием стать первопроходцами. Красоты Родоса терпеливо ждут своего признания, но те кто хоть раз попал сюда, никогда не раскаивались. Я был на седьмом небе от счастья, когда Фернанда сказала, что возьмет меня с собой в этот раз».
Доркас кивнула, как бы в подтверждение его слов: «В каком-то смысле для меня путешествие сюда стало паломничеством. Я здесь не только от своего лица, но еще за отца и одного его друга, с которым они вместе работали. Я пытаюсь смотреть на все их глазами, воспринимать все так, как мне кажется, воспринимали бы они. Они навсегда останутся живыми в моем сердце».
«Вы можете далеко зайти в своем рвении. Смотрите, не переусердствуйте», – натянуто произнес Джонни.
Доркас исподлобья окинула его сердитым взглядом. В какой-то момент ей почудилось, что между ними восстановилось понимание, но она, к сожалению, ошиблась. У Джонни Ориона была удивительная манера переиначивать слова и находить неожиданные острые углы, о существовании которых Доркас и подумать не могла, именно в те моменты, когда Доркас совершенно не ожидала никакого подвоха, и эти углы очень отдаляли их друг от друга.
«Я не понимаю, что вы имеете в виду». Джонни подобрал с земли камушек и начал рассеянно перебирать его в пальцах.
«Что вы хотите извлечь из этой поездки для себя? Если вы постоянно будете трястись и дергаться бог знает из-за чего, разводить все эти, извините за прямоту, сантименты, Греция пройдет стороной. И мимо вас, и мимо Бет».
Теперь настал ее черед рассердиться. Ей претило, что ее любовь к отцу и к Маркосу назвали «сантиментами». Джонни так ничего и не понял, и приходится с грустью признать, что они совершенно разные люди, между которыми не может быть никакого взаимопонимания.
Доркас не пыталась больше заговаривать с Джонни, она задумалась о Бет. В конце концов, нет ничего предосудительного в том, что мать беспокоится о своем ребенке, злилась она. Неужели это так трудно понять? Сегодня утром ее обидело и испугало поведение Фернанды, тщательно продумавшей до мелочей, как отдалить ее от Бет. Что-то в этом настораживало, несло в себе неясную угрозу, ее как будто намеренно разлучили с дочерью. Нет, тут же упрекнула себя Доркас, Фернанда не способна на такое. Это просто невозможно. С поразительной навязчивостью в мозгу все сильнее вертелись мысли о дочери, оставшейся с несимпатичной незнакомкой. Неожиданно волна беспокойства захлестнула Доркас, вытеснив из головы все, кроме того, что ей необходимо вернуться в гостиницу.
Они просидели в полном молчании, пока, наконец, в воротах не увидели Фернанду. Она тащила в руках огромную картину в деревянной раме.
Джонни вскочил, чтобы забрать у нее тяжелую ношу.
«Очередная восходящая звезда? Дарование, подающее надежды?» – насмешливо осведомился он, пытаясь разглядеть, что там нарисовано. – Кажется, из меня опять собираются сделать вьючного осла».
«Не ворчи, – бодро откликнулась Фернанда. – Это потрясающая работа. Я напишу об этом прелестную небольшую вещицу. На редкость талантливый молодой человек».
Джонни повернул холст, чтобы Доркас тоже могла посмотреть. По крайней мере, этот непризнанный гений обладал несомненным чувством цвета. Холст был щедро забрызган синим с желтым, по нему разбегались уверенные зеленые мазки, а в середине вызывающе красовалось алое пятно.
«Сразу чувствуется почерк мастера, – ехидно прокомментировал увиденное Джонни. – Не сочти за труд пояснить, что хотел сказать художник?»
Фернанда пропустила колкость мимо ушей, сохраняя полнейшую невозмутимость: «Неужели не понятно, вот городская стена, вот гавань. Он мне все объяснил. Он так видит древний Родос. На редкость гостеприимный человек. Угостил меня чашечкой турецкого кофе и разрешил погладить свою кошку».
«Сколько он с тебя взял?» – не обращая внимания на ее восторги, поинтересовался Джонни.
Фернанда выразительно повела величественными плечами: «Я заплатила ему больше, чем он запросил. – Она подняла глаза на башни-близнецы, сторожащие вход. – Можем прямо сейчас сравнить с натурой, не откладывая. Я умираю от желания посмотреть на весь тот ужас, появившийся в результате реставрации, устроенной Муссолини. Вы готовы?»
Нет, пронеслось в голове у Доркас. Я ни минуты не могу здесь больше оставаться. Я просто не выдержу. Надо немедленно возвращаться в отель, чтобы своими глазами убедиться, что все в порядке. И лучше поторопиться, пока она окончательно не потеряла над собой контроль.
«Я, я, извини, Фернанда, но не будешь ли ты возражать, если, если…»
Фернанда просто излучала участие: «В чем дело, милочка, ты устала?..»
«Она переживает из-за Бет, – вставил Джонни. – С этими беспокойными мамашами нет никакого сладу. Я это понял, еще когда пообщался с ними, работая в школе».
Фернанда ободряюще похлопала Доркас по руке: «Ну-ну, дорогая, тебе не стоит так волноваться. Нельзя допускать, чтобы ты изводила себя по пустякам. Тебе нечего опасаться, прошлой ночью тебе померещились рисунки мелом на балконе. Если ты не устала, то единственно здравым и разумным решением будет пойти с нами и посмотреть Дворец».
«Пожалуйста, не сейчас, – взмолилась Доркас. – Я хочу вернуться в гостиницу».
«Пусть едет, – вмешался в разговор Джонни. – Я могу подбросить ее, захвачу заодно и твою картину и минут через двадцать вернусь».
Фернанда была явно раздосадована, но решила не спорить. Она благосклонно, как того требовали приличия, кивнула, обращаясь только к Джонни: «Вообще-то мы не можем потакать ее капризам и приноравливаться ко всем прихотям, но сегодня сделаем исключение. Я хочу осмотреть все не спеша. Поезжай, а когда освободишься, найдешь меня во дворце».
Она махнула на прощанье рукой и решительно направилась к башенным воротам. Джонни, не теряя времени, сунул под мышку картину и взял Доркас под локоть: «Пошли, по холму мы спустимся к машине. Так быстрее».
Джонни помог ей улизнуть, но Доркас не испытывала к нему благодарности. С языка рвались слова, которыми она хотела убедить Джонни, что ее боязнь не напрасна, что за ней следили, преследовали. Но Доркас молчала из опасения, что он может понять ее превратно. Как Фернанда. Согласие и понимание, которое связывало их во время беседы о Родосе, испарились, словно их и в помине не было.
Дорога в гостиницу, казалось, не кончится никогда, машина ползла, как черепаха, улицы были запружены людьми. Был рыночный день. Родос жил своей обычной будничной жизнью. Доркас с трудом удавалось вести себя прилично, не выскакивая из машины, чтобы побыстрее добраться до Бет. Джонни не делал никаких попыток завязать разговор. Доркас была даже рада этому. Ей было безразлично, одобряет он ее поступок или нет.
Когда они подъехали к гостинице, Джонни первым вышел из машины, обошел ее кругом и открыл перед Доркас дверцу: «Я зайду вместе с вами, чтобы убедиться, что ничего не случилось».
«Не стоит, право, беспокоиться. Теперь я и сама со всем прекрасно справлюсь, главное, что мы все-таки добрались».
Доркас попыталась было проскользнуть мимо него, но он стоял как скала, держа руки на дверце машины и не давая ей пройти.
«Ладно, будь по-вашему, – вздохнул он. – Но сначала послушайте старого мудрого дядю Джо. – Он усмехнулся, перехватив брошенный ею взгляд, и продолжил. – Только не говорите, что я лезу не в свое дело и сую нос, куда не надо. Мне это не свойственно, я не любитель таких вещей. Я привез вас сюда, потому что вы совершенно потеряли голову и метались как ошпаренная. Через секунду я отпущу вас, вы подниметесь по лестнице и убедитесь, что все осталось в том же виде, как перед нашим уходом. Тогда, возможно, и призадумаетесь над тем, какое впечатление производит ваша дерготня из-за Бет на окружающих. Фернанда права, с этим надо кончать. Она говорила, что вы некоторое время пролежали в клинике и что она не хочет, чтобы вы попали туда опять. Но если вы по-прежнему будете видеть зловещие и угрожающие меловые, знаки там, где их нет, то…»
Доркас с силой отбросила его руки с дверцы и выскочила из машины.
«Знаки были, были. Это я их стерла. Этого, видимо, Фернанда вам не сочла нужным сказать».
Джонни стоял, с сожалением глядя на Доркас. Она взбежала по лестнице, готовая разрыдаться, глотая слезы от обиды, что никто, никто на свете, даже Джонни Орион не верит ни одному ее слову. Отчаяние с новой силой охватило ее.
На щитке ключей не оказалось, значит, Ванда наверху играет с девочкой. Доркас пешком взлетела на третий этаж и оказалась возле двери, с трудом переводя дух. Ручка двери легко подалась, и Доркас ворвалась в комнату. Балконные двери были закрыты, в комнате царил полумрак. Постели были аккуратно застелены, наверное, заходила горничная, но не это придавало помещению какую-то нежилую казенность. Доркас не могла понять, что изменилось. Она была в шоке оттого, что никого не оказалось на месте. Дверь в комнату Ванды была слегка приоткрыта, но ни женщины, ни Бет Доркас там не обнаружила. Если их нет в гостинице, то что же ей делать? Как и где их искать? Как вынести ужас ожидания, не имея ни малейшего представления о случившемся?
До ее слуха донеслись чьи-то голоса. Доркас бросилась к балкону и распахнула двери. Нежась под теплым утренним солнцем, Ванда Петрус сидела на маленьком стульчике, а на коленях у нее удобно устроилась Бет, с восхищением слушая рассказы о Греции. Трудно представить более мирную картину.
Паника как-то разом улеглась, осталась только тошнота от пережитого испуга. В голове зазвучали последнее слова Джонни, потом недовольный голос Фернанды. И вдруг они потонули, заглушённые голосом… Джино. Неужели он с самого начала был прав? Неужели она настолько не в состоянии владеть собой, что ей нельзя доверять ребенка? Неужели она находится на полпути к разрушению?
Но на балконе действительно был мел прошлой ночью. Возможно, это ни о чем не говорит, но он был. И все остальное тоже было реальностью, а не плодом ее больного воображения.
Слава богу, Бет не заметила следов тревоги на лице матери, зато Ванда посмотрела довольно настороженно. Бросив бодрое «привет», Бет потребовала, чтобы Ванда продолжала свой рассказ. Женщина сделала движение, чтобы спустить Бет с колен, но Доркас остановила ее: «Не вставайте, пожалуйста, продолжайте. Я… я просто решила пораньше прийти».
Она вернулась в полутемную комнату и остановилась, дрожащая и измученная. Лежа в клинике, она наслушалась всякого, в том числе, что сумасшедшие никогда не признают себя таковыми, считая себя нормальными; самые дикие поступки кажутся им вполне логичными, а мир зачастую видится в перевернутом свете. Именно ради этого, убеждала себя Доркас, она и оказалась здесь. Чтобы опровергнуть эту истину, ей следует прислушаться к Джонни и постоянно быть начеку, все время держать себя в руках, не позволять себе расслабляться ни на секунду. В этом он абсолютно прав. При первой же возможности необходимо разыскать вдову Маркоса Димитриуса. Только она может подтвердить правду о Джино. Эта женщина должна что-то знать.
Доркас присела на кровать, пытаясь унять дрожь, бессмысленно водя глазами по маленькой белой комнате. Теперь она поняла, откуда возникло ощущение вылизанности. Кто-то распаковал все ее вещи. На туалетном столике стояли баночки с кремами и косметика, которые она так и не вытащила вчера из сумки. Чемоданы лежали под кроватью. На один из них она наткнулась ногой и вытащила на свет. Он был абсолютно пуст.
Доркас быстро подошла к шкафу, рывком дернув на себя дверцу. Платья и блузки ее и Бет аккуратно висели на плечиках. Все туфли стояли стройными рядами в нижнем отделении шкафа. Холщовая дорожная сумка пустым мешком выглядывала из-под платьев. Даже игрушки Бет нашли свое место. Ясно, что Ванда перерыла все вещи, ничего не упустив. Ни одна горничная в мире не стала бы заниматься этим делом по собственной инициативе.
Кровь застучала в висках у Доркас. Пришло время призвать на помощь всю свою выдержку и самообладание. Главное, не поддаться искушению называть вещи своими именами, например, следует воздержаться от слова «обыск». С этим покончено еще в Штатах. На Родосе она даже не значится как миссис Никкарис. Если посмотреть на произошедшее с другой стороны, то Ванда попросту оказала ей услугу из добрых побуждений – что, кстати, выходило за рамки ее прямых обязанностей. Так что Доркас должна быть ей признательна.
На балконе послышалось какое-то движение, Доркас прислушалась. Бет что-то негодующе возражала. На пороге появилась Ванда.
«Надеюсь, вы ничего не имеете против того, что я распаковала ваш багаж?»
Не оборачиваясь, Доркас вслушивалась в звуки ровного спокойного голоса, который нельзя было назвать неприятным. Ванда отлично владела собой. «Контроль», – властно приказал ей внутренний голос. Только не сорваться с места с криками возмущения. Что вы искали в моих вещах? Зачем вы рылись в моих сумках и детских игрушках? Этого нельзя делать ни в коем случае.
Повернувшись к Ванде лицом, Доркас заговорила, с удовлетворением отметив, что может говорить совершенно нормально, ничем не выдавая своих чувств: «С вашей стороны, было очень любезно помочь мне. Я специально пришла пораньше, чтобы заняться этим самой. Может быть, теперь вам стоит позаботиться о ваших собственных вещах?»
Женщина без улыбки согласно кивнула и с достоинством удалилась, на прощанье пообещав Бет, что позже непременно закончит свой рассказ.
Когда за ней закрылась дверь, Доркас вышла на балкон. По обочинам дороги стояли, как на параде, стройные пальмы. Через несколько секунд Ванда Петрус вышла из гостиницы и направилась за угол здания. Горделивая прямая осанка, легкая свободная походка. Доркас смотрела ей вслед, пока та не скрылась из глаз.
«Из-за тебя она мне не дорассказала…» – раздался обвиняющий голосок Бет, темные глаза обиженно смотрели из-под нахмуренных бровей. В это мгновенье девочка была точной копией Джино.
«Давай я тебе почитаю. Тащи какую-нибудь книжку», – предложила Доркас. Вместе они выдвинули ящик стола, в который Ванда сложила вещи Бет. Девочка схватила книжку. Доркас устроилась в легком кресле, включила лампу. Солнце светило не очень ярко, дневной свет оказался слабоват. К тому же Доркас не хотелось сейчас сидеть на балконе, в своей комнате она чувствовала себя в относительной безопасности. Ей ничто не угрожает здесь, когда они сидят здесь вместе с Бет. Девочка забралась ей на колени, они начали листать страницы. В книжке было собрано много историй, Бет выбрала ту, которая ей понравилась больше всего.
Как всегда было что-то успокаивающее в том, как они сидели, тесно прижавшись друг к другу, какая-то трогательная доверчивость, свойственная только детям, с которой Бет уютно прильнула к матери. Она была целиком захвачена чтением, восторженно ловя каждое слово, сердитая насупленность исчезла. Доркас читала, не пропуская ничего, с должным выражением, но какая-то часть ее сознания напряженно обдумывала сложившуюся ситуацию. Теперь она спокойно, без помех могла, как бы со стороны, взглянуть и проанализировать свое состояние, свои эмоции. Безусловно, и участливость Фернанды, и нетерпение Джонни были вполне оправданны. Она вела себя из рук вон плохо, как истеричная сумасбродка, и этому необходимо положить конец.
В чтении наступил самый захватывающий момент, Доркас перевернула страницу, как вдруг из книжки что-то выпало… Доркас решила не прерывать рассказ, одновременно разглядывая конверт у себя на коленях. Обычный авиаконверт с греческим штампом на лицевой стороне. Почерк был незнаком, но зато известно имя адресата. Джино Никкарис.
Дочитав до конца, Доркас закрыла книжку, спустила Бет с колен и ласково подтолкнула: «Иди поиграй немножко с игрушками. У мамы еще есть дела».
Конверт уже вскрывали. Она сама собственноручно вскрыла его. Он пришел вскоре после смерти Джино. В тот раз она ни слова не поняла из этого послания. Надо попытаться еще раз. Глаза пробегали по странным словам.
Невеста Аполлона скорбит по своей утрате. Свершилось страшное действо. Принцесса покинула свой замок. В час дьяволов на могилу ложатся тени. Dolorosa, Dolorosa, Dolorosa…
Больше в письме ничего не было. Оно ничего не добавляло к тому, что Доркас прочитала в первый раз. Однако теперь эти непонятные слова приобрели какой-то пугающий смысл. Они, похоже, являлись ключом к какой-то тайне, которая будет теперь мучить Доркас до тех пор, пока она не узнает разгадку. В них чувствовалась какая-то музыка, словно их кто-то старательно подбирал, а не набросал впопыхах.
Доркас была уверена, что она держит в руках то самое письмо, за которым к ней уже не раз кто-то приходил. Это то самое письмо, о котором говорил знакомый Джино, позвонивший вскоре после его смерти. Неужели теперь оно понадобилось еще и Ванде Петрус? Бред какой-то. Ей-то оно зачем? Неужели Доркас будет теперь подозревать всех и вся? Интуиция на этот раз сыграла с ней плохую шутку.
Доркас протянула концерт Бет: «Детка, ты видала это раньше?»
