Текст книги "Слезинка на щеке"

Автор книги: Филлис Уитни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Глава 12

Оправившись от своих обид, Фернанда снова пересела вперед, а Бет с Доркас устроились сзади. Доркас держала Бет на коленях, ожидая, пока они выберутся на главную дорогу, чтобы последовать по изначально выбранному маршруту. Вот уже двадцать минут она с трудом сдерживалась, чтобы не выпалить все сразу. Когда наконец ей удалось встрять в очередную Фернандину речь, она услышала, как ее голос напрягся.

«Я видела в деревне миссис Димитриус, – сказала она. – Вот почему ты не хотела, чтобы мы туда заезжали, не так ли, Фернанда? Ты сказала Ванде, чтобы она ее сюда привезла, чтобы я не имела возможности с ней поговорить».

Бет заерзала на коленях и тревожно заглянула маме в лицо.

«Мамочка?» – вопросительно сказала она. И снова: «Мамочка?» Как будто она не верила, что это ее мама.

«О, Доркас, – отчаянно вскричала Фернанда. – А я только подумала, что ты идешь на поправку. – Она перегнулась через сиденье и погладила Бет по щеке. – Не волнуйся, дорогая, это твоя мамочка. Она просто слегка взволнована».

Доркас заставила себя говорить спокойнее: «Я видела миссис Димитриус. Я с ней говорила. Когда мы выезжали из деревни, я обернулась и увидела Ванду Петрус, которая стояла с ней рядом в дверях».

«Вот этого я и опасалась, – сказала Фернанда. – Я не хотела, чтобы это случилось при Бет. Ты же помнишь, Джонни, я хотела, чтобы она осталась дома».

Доркас так стиснула Бет, что девочка закричала, что ей больно.

Для Доркас не было облегчением говорить себе, что все, о чем говорит и думает Фернанда, не имеет значения. Это имело значение, и она боялась. Фернанда продолжала все так же оставаться под властью Джино, как и когда он был жив. Пока она не избавится от своей неоправданной преданности ему, она вполне может преуспеть в своих намерениях относительно Бет. То, что случилось сегодня, и то, что она сказала, сделало еще более очевидным, что она не будет особо разборчива в средствах для достижения своих целей. Очевидно, что она была готова отрицать правду и использовать все случившееся как дальнейшее доказательство неуравновешенности матери Бет.

Осознание того, как далеко способна зайти Фернанда, было столь пугающим, что Доркас постаралась на время выбросить это из головы. Она заставляла себя смотреть на опушенные соснами горы и глубокие ущелья, через которые нитью вилась вперед дорога. Она вглядывалась в детали ландшафта и старалась не думать. По временам Джонни притормаживал, чтобы объехать очередного осла с сидящей на нем боком женщиной в платке на голове и прикрытой им нижней частью лица, как это принято на Родосе.

По пути домой она вновь вернулась мыслями к спокойствию Камироса. Как прекрасны были проведенные там часы. Какой покой несли в себе его золотисто-медовая аура, тишина, нарушаемая лишь пением птиц и шумом ветра в верхушках сосен, его мечтательное оцепенение, которое тревожили только шныряющие вокруг ящерицы.

Будь счастлив, беззвучно произнесла она. А может быть, сдаться Фернанде и перестать сопротивляться? Ну и что, что Константин прячется от своей жены, а Фернанда отослала миссис Димитриу в деревню к Ванде? Какая разница, что бесценная мраморная голова украдена из музея, и у Доркас Бранд хранится ключ к тому месту, где она спрятана? Ничего из этого не поможет ей приобрести покой. Вдаваться во все это – значит не быть счастливой.

Джонни ошибается. Если она в себе что-то убьет и будет держаться только за покой, царящий в Камиросе, Фернанда будет довольна. Она позволит ей общаться с Бет. Все эти призрачные нависающие над ней угрозы будут сняты. Фернанда к ней действительно привязана. Она ставит во главу ребенка Джино только потому, что все еще ему предана. Фернанда сама не разбирается, что реально, а что нет.

Когда они добрались до отеля, Доркас пошла прямо к себе в комнату. Она встала на балконе, глядя, как красно-золотое солнце погружается в море. Внизу на улице пальмовые листья отбрасывали все те же длинные тени, напоминая ей о том, что она хотела бы забыть. Она уже было повернулась, чтобы уйти, как ее взгляд приковало к себе легкое движение. Наблюдатель был там, ссутулясь, с поднятым воротником и опущенным козырьком. У нее опять возникло чувство, что она уже где-то видела эту мешковатую фигуру, что он здесь по ее душу.

Мирное настроение Камироса быстро испарилось. Она сбежала вниз и выбежала из дверей отеля по ступенькам на улицу. Когда она достигла обочины, тени уже исчезали в прозрачных сумерках. Она знала, что ничего не найдет. Для тех, кто за ней наблюдал, еще не пришло время подпускать ее к себе. Когда они будут готовы, они начнут действовать, но тогда будет слишком поздно.

Она вошла в тихую тень, и как ни странно в ней не было страха. Она обнаружила, что действовать лучше. До нее с запозданием дошли слова Джонни. Она не может подчиниться ирреальному миру Фернанды. Покой Камироса был действительно покоем отторженного от жизни места, а к этому она еще не была готова. Она почувствовала, что стала возвращаться к жизни через прикосновение рук Джонни, и она хотела остаться живой. «Быть счастливым» иногда означает бороться за жизнь и нести ответственность. Только так можно обрести любовь к себе. В сгущающихся сумерках сладкий аромат жасмина, разлитый в теплом воздухе, напоминал о солнце. Но сладость – это еще не все в жизни.

Почему она решила, что находка миссис Димитриус и ее ответы ничего не значат, раз Фернанда отвернулась от правды. Это восстановление правды было нужно в первую очередь ей самой, Доркас Брандт. Она перестанет в себе сомневаться. Она больше не поддастся Фернанде, которая хочет поколебать ее веру в себя, чтобы заплатить свои собственные долги.

Пока зло, посеянное Джино, будет живо, ей не перестанет сниться статуя с глазами Джино, смеющаяся над ее рыданиями издевательским смехом. Она не сможет освободиться и стать счастливой, пока с делом не будет покончено. Еще не пролита седьмая слеза. Даже если Фернанда, а за ней и Джонни будут против нее, она теперь себя знает и знает, что готова бороться.

Когда она поднялась, Фернанда была в холле с Вандой Петрус. Они, должно быть, говорили о ней, потому что при ее появлении внезапно замолчали. Ванда ускользнула в спальню к Бет.

Фернанда заговорила с Доркас: «Зайдешь на минутку, дорогая?»

Ей нечего было сказать Фернанде, но не было предлога отказаться.

В спальне Фернанда скинула туфли и во весь рост растянулась на кровати.

«Сядь, – сказала она. – Я хочу с тобой поговорить».

Доркас, выпрямившись, присела на стул, готовясь дать отпор тому, что должно было последовать.

«То, что сегодня произошло, – это большая неудача, – сказала Фернанда. – Это то, чего я в первую очередь хотела избежать».

«Уверена, что так оно и есть» – сказала Доркас.

«Не говори с такой горечью, дорогая. Что рассказала тебе миссис Димитриус?»

Доркас не колебалась. Она тоже должна использовать любое оружие, попавшее ей в руки.

«Она рассказала, какие были последние слова ее мужа перед смертью: он повторял одно имя, имя Джино. Миссис Димитриус верит, что Маркос вспоминал своего верного друга».

Фернанда подсунула себе под спину подушку и облокотилась на нее: «А ты что думаешь?»

«Я думаю, что она неверно это толкует», – спокойно сказала Доркас.

«Это именно то, чего я боялась, – Фернанда прикрыла глаза, как бы не в силах видеть выражение лица Доркас. – Я думаю, мне лучше тебе рассказать, дорогая. Джино всегда был против, но бывают случаи, когда я должна полагаться на себя. Настало тебе время понять, что действительно произошло. Доркас, машину, которая сбила Маркоса, вел Джино. Он заметил его, и разглядел непосредственно перед столкновением, и знал, какой силы был удар. Это был один из редких моментов в его жизни, когда он потерял голову. Он знал, что ты подумаешь. Он знал, какие ты можешь выдвинуть обвинения и в какой он находится опасности. Он, как глупец, уехал».

«Он сказал тебе, что это был несчастный случай?» – спросила Доркас.

«Больше чем несчастный случай, дорогая. Это было чудовищным непредсказуемым совпадением. Джино надо было спасать себя».

«Это не был несчастный случай», – уверенно сказала Доркас– Это было преднамеренно. Джино убил Маркоса Димитриуса. Он ушел от меня в гневе, исполненный мести, и он собирался сделать что-то ужасное. Когда это случилось, он даже не был в состоянии аффекта. Это было преднамеренно, продуманно».

Фернанда открыла глаза, и в них стояли слезы.

«Джино сказал, что ты именно так и подумаешь. Поэтому он мне и рассказал, как все было. Чтобы я была готова, если ты попытаешься его обвинить. Для меня самым ужасным было, как ты переменилась к Джино. Джино и я, мы оба так надеялись, что ты оправишься от своей – своей болезни и станешь новой женщиной. Что ты будешь любящей женой, какой тебя хотел видеть Джино. Поначалу, когда ты вернулась, мне и вправду показалось, что так все и будет. Но когда он умер, я поняла, что он ничего для тебя не значил. Ради Бет я молчала и старалась тебе помочь, но что я могу поделать, если ты опять скатываешься в свое прежнее состояние? Вот почему я сожалею о том, что сегодня произошло. Потому что это вскрыло старые раны, воскресило в тебе заблуждения, от которых тебе надо оправиться».

Доркас встала.

«Скажи мне только одно. Что бы ты делала, если бы наверняка знала, что Джино преднамеренно убил Маркоса Димитриуса?»

Большое тело Фернанды, казалось, застыло на кровати.

«Это, конечно, неправда, то, что ты говоришь. Но если бы и было правдой, то, чтобы не случилось, я бы встала на сторону Джино. Потому что, если бы это было правдой, он нуждался бы во мне еще больше, и я должна была бы его поддержать».

Что можно сказать перед лицом такой преданности, столь упорной и слепой. Доркас оставила Фернанду и возвратилась в свою комнату. Для Фернанды на самом деле ничего не значило, виновен Джино или нет. Она будет бороться с любым, кто бросит тень на его имя или вмешается в исполнение того, что он задумал. Все, что должно быть сделано, надо хранить в тайне от Фернанды до тех пор, пока, пусть и неосознанно, она стоит на стороне тех, кто следит за Доркас.

Вечером они втроем спустились ужинать. Это была странная трапеза: Фернанда и Доркас держались исключительно вежливо и были начеку. Джонни, который не знал, что между ними произошло, был озадачен этой очевидной размолвкой, но вопросов не задавал.

За едой Доркас все время пыталась как бы невзначай дать ему понять, что она восприняла его слова, начала их понимать. Она уже больше не стремилась забыться, убежать от проблем. Она готова пробиваться к чему-то настоящему, рискуя и подвергаясь опасностям в той мере, в которой это сопутствует реальной жизни.

После ужина Фернанда предложила перед сном прогуляться вдоль набережной. Когда они вышли, стало ясно, что в замке что-то происходит. На стенах плясал свет, и гремела музыка.

У Фернанды тут же взыграл интерес: «Это светозвуковой спектакль. Я должна посмотреть. Пойдем туда».

Доркас уже достаточно всего насмотрелась и покачала головой: «Если вы с Джонни хотите пойти, я останусь здесь, снаружи. Я могу подождать там на скамейке под деревьями».

«Иди вперед, Фернанда, – сказал Джонни. – Я тебя догоню».

Фернанда была недовольна, но исчезла в воротах замка, а Доркас и Джонни сели на скамейку, безучастные к происходящему.

«Ты сегодня выглядишь получше, – сказал Джонни. – Ты выглядишь, как девушка, принявшая решение».

Она с готовностью повернулась к нему: «Да, я начинаю понимать кое-что из того, что ты мне сегодня пытался сказать на Камиросе. Я не должна допускать, чтобы во мне так легко подрывали веру в себя. Это часть того, о чем ты говорил, да?»

«Итак, ты уже не испуганная газель? – произнес Джонни, и в его голосе звучала нежность. – Мне так больше нравится».

«Сегодня днем, – продолжала она, – я открыла одну вещь, которую мне нужно было узнать. Миссис Димитриус вполне простодушно рассказала мне, что ее муж перед смертью не переставал повторять имя Джино. Она думала, что он зовет друга. Но я знаю лучше. Маркос пытался назвать своей жене имя того, кто намеренно его задавил. Фернанда в это не верит. Она говорит, что Джино сказал ей, что это была авария. Джино всегда мог убедить ее, в чем угодно».

Джонни обнял ее, и она вновь почувствовала, что жива. В его прикосновении чувствовалось доверие. Но теперь, даже если он сомневается, она будет держаться за свои убеждения и крепнущую веру в себя.

«У тебя была ужасная жизнь, но теперь все кончено», – произнес Джонни. Он повернул в темноте ее лицо к себе и поцеловал в губы. Это был нежный поцелуй, но она почувствовала в нем приятный для себя гнев за все то, что с ней творили.

«Теперь, когда ты знаешь все самое страшное, это тебя отпустит, если ты не будешь таить все в себе, – сказал он. – Ты нашла ответ, ты знаешь правду. Можешь теперь со всем покончить?»

Он понимал не все до конца. Но он и не мог. Теперь это не имело значения.

«Сначала надо еще многое сделать, – сказала она. – История не закончена. То, что заварил Джино, еще продолжается. Я не знаю, что именно, но знаю, что это зло. И ему некому противостоять, кроме меня».

Он не задавал вопросов.

«Завтра мы поедем на Филеримос», – обещал он, и она поняла, что, вне зависимости от своей веры, он занял место рядом с ней.

«Спасибо, Джонни» – сказала она. Слова простые, но он поймет, что за ними стоит.

В замке наверху загорелась новая комбинация огней, и звуки изображаемой осады усилились.

«Мне, видимо, лучше пойти поискать Фернанду, – сказал он. – Я думаю, она слегка на меня дуется».

Доркас кивнула: «Иди за ней. Я буду ждать вас здесь».

Она смотрела, как он входит в ворота. Силуэт его крепкой, коренастой фигуры мелькнул на фоне слепящих огней.

«Я буду ждать тебя, Джонни», – нежно произнесла она. Такого с ней никогда в жизни не случалось. С теплой волной накатившего счастья ушло последнее напряжение. Джонни никогда не будет торопить, тревожить ее, давить на нее. Она научится от него мужеству, снова оживет, она столько лет не жила.

Она не знала, как долго просидела в этой зыбкой тени. Когда она пошевелилась и накинула плащ, ощутив прохладу морского бриза, то увидела, что уже не одна. Вокруг открытого пространства под стеной собрались люди. Здесь и там стояли группы людей, наблюдавших за финальной кульминацией света и звука. Крепостной вал оглушительно ревел, а отдельные голоса выкрикивали угрозы и предостережения.

Несмотря на этот грохот, шаги за ее спиной прозвучали так близко, что она их услышала. Ей бы обернуться, но она не успела. Из темноты протянулась рука и коснулась ее. Она слегка прошлась по ее подбородку, пальцы легко и быстро коснулись ее скулы и скользнули вниз по шее. И пропали.

Только один человек к ней так прикасался. Только один. Это было как в ее кошмарных снах. Крик, который она пыталась из себя выдавить, застрял в горле, застыл там. Ибо ее так сковал внезапный ужас, что она не могла пошевелиться. Затем она вскочила на ноги и яростно обернулась. Вокруг были только посторонние, их глаза были прикованы к полыхающему замку. Но он был там, он ее касался. Она узнала его.

Глава 13

Ничего не соображая, Доркас рванулась к воротам замка. Высоко наверху погасли огни, и все озарило мягкое золотое сияние. Музыка стала громче, и голоса слились в финальном аккорде. Но она не слышала ничего, кроме отчаянного крика своей души.

Фернанда и Джонни подошли к воротам как раз, когда она до них добежала. Она подбежала к нему, и он ее обнял, чтобы унять ее дрожь. Он ничего не говорил, только спокойно обнимал ее, в то время как Фернанда пыталась задавать вопросы.

Наконец Доркас смогла выдавить из себя слова: «Это был Джино. Он ко мне прикоснулся. Он протянул руку и прикоснулся ко мне в темноте. Я знаю, что это был Джино!»

«Я уже видела у нее такие припадки, – сказала Фернанда. – Нам надо немедленно доставить ее в отель».

Доркас накинулась на нее: «Не смей со мной так разговаривать! Вот, оказывается, что ты от меня скрывала. Ты все время это знала– что Джино жив. Он коснулся меня – я знаю, он коснулся меня!»

«Ты совершенно сошла с ума, – сказала Фернанда. – Если ты не прекратишь это, я вызову врача».

«Оставь ее в покое, – резко оборвал ее Джонни, в первый раз на памяти Доркас. – Ты видишь, что с ней что-то случилось».

«Я знаю, что с ней случилось», – она так крепко сжала руку Доркас, что сопротивляться было бесполезно. В ее голосе звучала неколебимая решимость.

Доркас обнаружила, что ее тащат по направлению к машине. Когда они пришли, Джонни заботливо помог ей влезть на переднее сиденье, отправив Фернанду на заднее.

«Не переживай, – сказал он. – Ты теперь не одна, ты знаешь. Я все время буду с тобой. Ты пережила сильный испуг, но ты не должна допустить, чтобы это разрушило уже достигнутое».

Несмотря на его заботу и теплоту, она по его тону поняла, что он не верит, что это действительно был Джино. Ничего не оставалось, как взять себя в руки, полагаться только на себя. Она ни секунды не сомневалась в том, что произошло. Сейчас она имела дело с реальностью. Смятение, неуверенность в себе – все это ушло. То, что случилось, превзошло самые страшные ожидания.

В отеле Фернанда не позволила ей пойти в ее комнату одной.

«Сегодня ты должна остаться со мной, – постановила она. – Мы не можем тебе позволить пугать Бет, когда ты в таком состоянии».

Она снова повторила слова Джино, сказанные им когда-то– предупреждение, что Бет нужно оберегать от матери. С этим Доркас уже встречалась, и она опасалась, что это вновь приведет к тому, что она будет беспомощно биться о стены, которые станут ее тюрьмой. Но теперь рядом был Джонни. Джонни этого не допустит, хотя, по-видимому, он пока тоже не в силах противостоять Фернанде.

В комнату Фернанды перенесли вторую кровать. Ванде приказали собрать и перенести вещи Доркас. Джонни задержался, помогал чем мог, он выглядел не на шутку встревоженным. Доркас сидела на стуле и смотрела на них. Слезы на ее щеках высохли, и она успокоилась.

Один раз Фернанда остановилась рядом с ней и беззлобно сказала: «Доркас, дорогая, мы не сомневаемся, что тебя что-то действительно испугало. Но тебя мучает именно твоя интерпретация случившегося. Любой игриво настроенный мужчина может пристать к одинокой красивой девушке».

«И потом мгновенно испариться?» – спросила Доркас.

Фернанда пожала плечами: «Кто их разберет, этих греков? Но решить, что это был Джино – о, дорогая, это уж слишком!»

Доркас ничего не ответила. Никто, кроме Джино, не знал этой ласки – первые месяцы это было знаком его любви, а впоследствии изощренным издевательством.

Порывшись в своей аптечке, Фернанда вытряхнула на ладонь две капсулы из бутылочки. Джонни пошел за водой.

«Тебе поможет хороший сон, – сказала Фернанда-да. – К утру все пройдет. Ты должна сделать это ради Бет».

Она не хотела принимать капсулы. Она хотела подумать, сопоставить, понять. Но нельзя было сопротивляться Фернанде. Силу ее напора может снизить только ослабление противодействия. Взяв стакан воды, она взглянула на Джонни.

«Завтра – в Филеримос?» – спросила она.

Ему явно было не по себе.

«Посмотрим, как ты завтра будешь себя чувствовать. Ты можешь не захотеть поехать, Доркас».

«Я захочу, – сказала она. – Ты мне обещал».

Она чувствовала себя ребенком, выпрашивающим подарок: «Если я буду хорошей девочкой, ты подаришь мне гору». В ее убежденности, что ей обязательно надо отправиться на гору Филеримос, логики было мало. Она знала только, что это был активный шаг, хоть что-то действенное в ситуации, когда невозможно бороться по-другому.

«О чем это вы говорите?» – подозрительно вмешалась Фернанда.

«Я тебе потом расскажу, – сказал Джонни. И для Доркас. – Обещание остается в силе. – Он приподнял пальцем ее подбородок, и его прикосновение ничем не напоминало прикосновение Джино. – Постарайся сегодня хорошо выспаться. Твои друзья рядом, и бояться нечего».

Она закрыла глаза, принимая его заверения. Джонни все еще не понимал причину ее испуга. И он не понимал, что Фернанда борется с ней на стороне Джино.

Когда он ушел, и она осталась наедине с Фернандой, ей оставалось только смотреть на Фернанду с отвращением.

«Иди сюда, – сказала Фернанда, я расстегну тебе молнию на спине».

Она заставила себя стоять спокойно, пока Фернанда расстегивала молнию и стягивала с нее платье. Когда Фернанда его встряхнула и потянулась за вешалкой, Доркас механически стряхнула туфли.

«Мне неприятно тебе говорить, дорогая, – сказала ей Фернанда через плечо, – Но боюсь, что ты не очень подходишь Джонни Ориону. Мне нравится этот молодой человек. Мне неприятно видеть…»

«Да, я понимаю, – сказала Доркас– Если мой муж жив, то очевидно, что я не подхожу Джонни

Ориону».

После этого она вновь замолкла. Ее реплика, похоже, не обескуражила мисс Фаррар. Было ясно– она считает, что имеет дело с человеком в состоянии эмоционального срыва. Она вела себя как медсестра, мягко, но отстраненно.

Когда Доркас легла, Фернанда тоже забралась в постель и еще некоторое время, не забыв отвернуть ночник, чтобы свет не мешал Доркас, сидя в кровати, читала детектив в бумажной обложке.

Доркас лежала лицом к стенке, и мысли ее текли своим чередом. Если Джино жив и скрывается на Родосе, то ей придется столкнуться с самыми ужасными проблемами. Прежде всего, Бет. Девочка не должна попасть в руки к отцу. Джино способен на любую подлость, чтобы получить то, что хочет. И если он жив, то никогда не отпустит Бет.

Завтра по дороге на Филеримос она спокойно поговорит с Джонни. Первый испуг уже пройдет. Ей надо заставить его понять и поверить в то, что ей не удалось сделать сегодня. Джонни ей поможет.

Потом была проблема с Фернандой. Если Джино жив, невозможно, чтобы Фернанда этого не знала. Джино доверял Фернанде всегда и при любых обстоятельствах. Если она может быть для него полезной, он ее использует, а она это позволит. Сейчас это было ясно как никогда.

Но зачем Джино раскрывать свое присутствие жене? То, что он сделал, было так жестоко! Это было типично для него. Но почему, если по каким-то своим причинам он был надежно укрыт, он предпочел раскрыться перед человеком, которому имел все основания не доверять? Может быть, он видел ее с Джонни? Видел, как Джонни ее целует?

Она вновь похолодела от ужаса. Джино никогда не отдаст то, что принадлежит ему. На любое свое достояние он накладывает руку со всеобъемлющей силой, независимо от того, значило оно для него что-то или нет. Он никогда ее не отпустит, если сам не захочет. Дозволено было только то, что он планировал сам, выбор других для него не существовал. Возможно, Фернанда в роли преданной помощницы с самого начала вдохновляла его играть роль прекраснодушного создания, которое никому не приносит зла и которому все позволено. Рядом с ним не оказалось никого, чтобы вразумить его, когда он был ребенком. Или все равно не было бы толку?

Постепенно снотворное начало действовать, и чувства угасали. Последнее, что она запомнила, это как она борется с надвигающимися на нее стенами.

Утром она почувствовала головную боль и сухость во рту. Когда она проснулась, она обнаружила, что Фернанда уже оделась и распахивает балконную дверь навстречу утренней свежести. Доркас села на край кровати, пытаясь перебороть туман, застилающий ее со-

знание. В первое мгновение она не могла понять, как она здесь очутилась.

«Бет? – спросила она. – Где Бет?»

«Доброе утро, – приветливо сказала Фернанда. – Ванда только что повела ее завтракать. Мы не знали, когда ты проснешься. Как ты себя чувствуешь, дорогая?»

Постепенно к ней возвращалось сознание, выплывая из тумана, она приходила в себя. Она уставилась на Фернанду с неприязнью, которой никогда раньше не испытывала.

«Джино жив, – сказала она. – Тебе нет нужды меня больше дурачить. Он сам себя выдал прошлой ночью».

Фернанда стремительно к ней подошла и пощупала ее лоб: «Небольшая температура? Почему бы тебе снова не лечь? Я пошлю тебе поднос, когда спущусь».

Доркас отдернула голову и встала, нетвердой походкой направившись в ванную. Бодрящий душ понемногу возвращал ей силы. Ее мучила тяжесть в голове. Сегодня Джонни должен отвести ее на гору Филеримос. Ей необходима ясная голова, спокойствие и уравновешенность. Она не будет притворяться перед Фернандой, что Джино не дотрагивался до нее прошлой ночью, но не даст ей повода, чтобы обращаться с ней как с инвалидом.

Когда она вышла из душа, Фернанда уже спустилась, оставив ей записку, чтобы она к ней присоединялась, если чувствует себя в силах. Кофе должен помочь, гласил поскриптум. Она оделась – ее слегка шатало – и последовала вниз.

Каждое утро для них составляли вместе два столика в обеденной части вестибюля, потому что к ним присоединялись Ванда с Бет. Все они сидели перед ней – Фернанда выглядела спокойной и собранной, совсем не похожей на человека, скрывающего ужасные тайны.

Джонни развлекал Бет, а Ванда смотрела на ребенка с той самой поглощенностью, которую Доркас и раньше в ней замечала и которая заставляла ее чувствовать себя неуютно.

Они подняли глаза, когда она к ним подошла. Бет вскрикнула от радости, в глазах Джонни стоял вопрос.

«Какие планы на сегодня?» – спросила Доркас у Фернанды за первой чашкой кофе, стараясь, чтобы ее слова звучали непринужденно.

«У меня назначено несколько встреч, – сказала Фернанда. – А Джонни сказал мне, что обещал свозить тебя в Филеримос, если я вас отпущу. Я не смогу с вами поехать, но может, он и прав, что тебе не помешает перемена места. Я не буду вас просить делать для меня записи или писать отчет. Я не думаю, чтобы там было много, чего смотреть, разве что монастырь и сам вид с горы. Когда вы отправляетесь?»

Джонни улыбнулся Доркас: «Думаю, что где-нибудь за час до полудня». Он вспомнил про «час дьявола».

Когда завтрак закончился. Фернанда послала миссис Петрус с поручением, и Бет оказалась при ней. Когда Доркас попыталась оставить ребенка при себе, ее быстро поставили на место.

«Ты сейчас неспокойна, – сказала ей Фернанда, когда они вернулись в комнату. – Ты должна понимать, что, когда ты такая, тебе лучше не общаться с Бет. Это ее пугает. Я надеюсь, что, когда ты вернешься, ты уже полностью оправишься от вчерашнего».

Несмотря на свои благие намерения, Доркас вышла из себя. В гневе она повторила свои слова о том, что с ней произошло, пока она дожидалась их с Джонни внизу прошлой ночью. Фернанда выслушала все это бесстрастно, с выдержкой медсестры, которая должна проявлять терпение с трудным пациентом. Не успела

Доркас кончить свой рассказ, как поняла, насколько все это безнадежно. Фернанда. Фернанда воздвигала в своем сознании барьер, и через него не пробьешься, пока она его не снимет сама.

Утром Доркас отправилась на прогулку по улицам города. Она старалась обрести над собой контроль. Принимать реальность, значит жить в ней. Не надо стыдиться своего страха, если он оправдан.

Смириться с существованием Джино было очень тяжело. Это обрубало все пути. Если вчера она спокойно могла находиться рядом с Джонни, то теперь между ними стоял Джино – это могло не только травмировать ее, но и оказаться небезопасным для Джонни. Стоит только вспомнить, что случилось с Маркосом. Хуже всего было то, что Джино – отец Бет, и он ее никогда не отдаст. С помощью Фернанды может оказаться очень легко оторвать Бет от матери и передать ее отцу, вернув Доркас в лечебницу.

Она боролась с зарождавшейся у нее внутри знакомой истерикой. На этот раз она не сломается. На этот раз она будет бороться, отдавая себе отчет в окружающем ее предательстве и своей полной вменяемости. Джонни дал ей это, Джонни и не подозревает, как многим она ему обязана.

Сегодня она не увидела человека с опущенным козырьком – когда вышла из отеля и когда возвращалась– тоже. Но перед тем как спуститься вниз к Джонни, она выглянула с балкона и вновь увидала его внизу. Она позвала Джонни, чтобы показать ему этого соглядатая. Наверное, человек заметил, как они смотрят вниз, потому что он затушил сигарету об каблук и, невзирая на свое плотное тело, быстро и легко скрылся за углом. На Джонни это особого впечатления не произвело. Тем не менее, когда они сели в машину, он ради нее объехал весь квартал. Человек, которого она приметила, не показывался.

В первую часть пути мысли о нем не давали ей покоя, и у нее было то же чувство, что и раньше – что за ней следят.

Они снова выехали на прибрежную дорогу и поехали в сторону Камироса. Сидя за рулем, Джонни поддерживал ленивую благодушную беседу, но она знала, что он пытается отвлечь ее от тревожных мыслей. Только один раз она его перебила.

«Ты доверяешь Фернанде, не так ли?»

«Она всегда была со мной честна», – с готовностью ответил он.

«Даже тогда, когда еще был Джино?»

«Даже тогда, – сказал он. – И я повторяю, что, по-моему, он использовал ее как надежное прикрытие. Я думаю, что она не подозревала, что происходит».

«На этот раз ей придется обо всем узнать, – сказала Доркас. – Она ему помогает сознательно».

«Если только ты в чем-то глобально не ошибаешься», – мягко произнес Джонни.

После чего она уставилась прямо перед собой и новых попыток не предпринимала. Над ней сжимались все те же стены. Ее криков никто не услышит, даже если они ее раздавят. Никто. Даже Джонни. Так, должно быть, себя чувствует человек, попавший в тюрьму по ложному обвинению, думала она. Бессильный до кого-нибудь достучаться, заставить кого-нибудь себе поверить. Разве что – разве что Фернанда и Джонни правы, а она ошибается. Разве что, у нее действительно мания преследования, она так боится Джино, что ей кажется, что он ожил и постоянно ей угрожает. Но тогда он, конечно, ей бы везде мерещился. Тогда она решила бы, что именно он следил за ней около отеля, но это не так. Хотя она и не разглядела лица, но это был большой человек, значительно больше Джино.

Впервые после того, как она обрела душевное спокойствие, у нее возникли сомнения в себе, и она этого не допустит.

Дорога проходила мимо маленьких деревушек. Они проезжали дома, двери которых были выкрашены в яркие цвета, чаще всего в синий, столь популярный на Родосе. На многих дверях сушились венки – венки из весенних цветов, которые позже сожгут на праздновании середины лета в канун дня Святого Джона.

Они свернули с побережья и снова оказались на дороге в аэропорт. Вдалеке, за открытым полем можно было различить здание аэропорта и ангары. Слева поднимались крутые скалистые отроги горы Филеримос. Это была длинная горная гряда с плоскими вершинами.

«Там довольно много гор, – сказал Джонни. – Где начнем наши поиски?»

«Место должно находиться рядом с Замком Принцессы, – сказала Доркас. – То есть около церкви, и мы начнем с ее окрестностей. Что-нибудь да найдем. Я уверена».