Текст книги "Слезинка на щеке"
Автор книги: Филлис Уитни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
Глава 3
Слова Фернанды о том, что в день отъезда состояние Доркас значительно улучшится, сбылись лишь частично. По дороге в аэропорт Доркас все время озиралась, боясь погони. Ей казалось, что машину преследует «хвост». В толпе людей она напряженно всматривалась в чужие лица, гадая, не окажутся ли среди них друзья Джино. Завидев высокого мужчину в темных очках, она судорожно сжала ручку Бет. Доркас прекрасно отдавала себе отчет в нелепости своих действий, но ей не удавалось унять волнение. Когда закончился досмотр багажа и проверка паспортов, она вздохнула свободней. Попав в зал ожидания для улетающих пассажиров, Доркас, оказавшись в изоляции от вокзальной сутолоки и суеты, начала понемногу приходить в себя. Поднявшись по трапу на борт самолета и пристегнув Бет ремнями в кресле у окна, Доркас перестала чувствовать себя загнанным зверем. Она в изнеможении откинулась на спинку кресла и наслаждалась изумительным ощущением безопасности.
За облегчением пришла усталость. Доркас проспала почти весь полет, просыпаясь тогда, когда надо было перекусить, и когда их лайнер делал посадку в Лондоне и Риме. Ею овладела какая-то заторможенность, она лишала воли, поглощала всю энергию. Фернанда возилась с Бет, и у Доркас не было ни сил, ни желания вмешиваться.
Когда самолет наконец приземлился в Афинах, у Доркас появилось чувство, что она долгие месяцы обходилась без сна; оказавшись на вожделенной земле, она не испытывала ничего, кроме вялого безразличия.
«Надень очки, – посоветовала Фернанда. – Здешнее солнце слепит глаза».
Отец и Маркос Димитриус так вдохновенно говорили о волшебной Греции, что Доркас и думать забыла об очках. Она здесь – за троих. Но, тем не менее, Доркас надела темные очки и на нетвердых ногах ступила на греческую землю, абсолютно равнодушная к дурманящей весенней теплыни. Она ощущала на себе участливый и озабоченный взгляд Фернанды, но ее ничто не заботило в этот момент. Все чувства притупились, и ей не хотелось выходить из этого состояния. Не сейчас. Такая апатия была реакцией на пережитое. Пройдет.
Таможня для американцев была делом обычным. За барьером их поджидал Джонни Орион. Ему было лет тридцать, он обладал приятным звучным голосом, коротко стриженными рыжими волосами и широкой улыбкой. Приветственно обнимая его, Фернанда представила Доркас Брандт как свою «соню-подругу». Джонни сказал: «Представляю, каково вам сейчас». Доркас не сразу нашлась, что ответить, и внимание Джонни переключилось на Фернанду. Ограничившись улыбкой и приветственным «хай», адресованным Бет, Джонни стал весело болтать с Фернандой.
Краем уха Доркас слушала, какую программу составил для них Джонни. День им предстояло провести в Афинах. Самолет на Родос улетал только в половине седьмого вечера. Джонни одолжил у приятеля-грека машину, поскольку автомобиль, арендованный Фернандой, ждал их только на Родосе. Джонни предложил покатать их по Афинам, а если они пожелают, то и отвезти в Соунион.
Фернанда отрицательно покачала головой. Она уже была в Афинах, и в этот раз у нее были другие планы. Доркас с облегчением вздохнула. Она еще не была готова к встрече с Грецией. Единственно, чего ей хотелось, так это забиться в угол, свернуться калачиком и ждать, пока отступят апатия и усталость. Теперь, когда она почувствовала себя в безопасности, в глубине сознания зашевелился страх, что силы никогда не вернуться к ней, и окажется, что Джино был прав, говоря, что она никогда по-настоящему не поправится. Он безапелляционно заявлял, что Доркас безнадежна. Его слова до сих пор звучали у нее в ушах, ей нечего было пока противопоставить им, потому что все ее чувства как бы притупились.
Над ухом жужжали голоса ее спутников, до Доркас донесся голос Фернанды: «У меня назначено несколько встреч в «Гран-Бретани». Поэтому, думаю, тебе стоит меня туда подбросить, а потом покатать Доркас и Бет».
Мысль о том, что придется делать какие-то усилия, была неприятной и пугающей.
«Пожалуйста, – взмолилась Доркас, – оставьте нас в аэропорту, пока не придет время лететь. Я ничего не хочу».
Но Фернанду было не просто переубедить, если уж что-либо втемяшилось ей в голову.
«Вам с Бет нужно немного развеяться с дороги, поезжайте с Джонни и подышите свежим воздухом. А то здесь, в этом зале ожидания, не продохнуть от табачного дыма. Давай-ка, Джонни, бери дам под крылышко и опробуй на Доркас свой любимый тест. Она наверняка справится с ним лучше, чем я».
Бет по-щенячьи резвилась рядом и не выказывала признаков усталости, и поскольку возражения требовали дополнительных затрат энергии, Доркас сдалась и покорно пошла к машине.
Устроившись на переднем сиденье рядом с Джонни, Фернанда без умолку тараторила о своих поистине наполеоновских планах. Бет вертелась сзади и оглашала воздух восторженными восклицаниями и вопросами. Шелковистые волосы выбились из-под шляпки с голубыми цветочками, разметавшись по детскому личику, пока Бет бросалась от одного окошка к другому.
У «Гран-Бретани» Фернанда вышла, напомнив, когда за ней заехать, остальные отправились дальше.
Афины, как полагается большому городу, жили своей шумной суетой жизнью.
Пыль въедалась в кожу, от нее слезились глаза. Грохот машин молотом отдавался в голове. Воздух казался плотным из-за паров бензина и выхлопных газов. Спрятавшись за темными очками, Доркас прикрыла глаза, стараясь укрыться от грохота и вони. Нет, это не та Греция, о которой мечтал ее отец.
Притормозив у светофора, Джонни открыто взглянул на нее.
«Мне кажется, что мы с вами где-то уже встречались. Как вы думаете, где могли пересечься наши дороги?»
«Представления не имею. Моя прабабушка рядом из Пелопоннеса. Меня назвали в ее честь», – пробормотала Доркас.
Джонни согласно кивнул: «Забавно получается. Греки – совершенно особенная нация, это вам здесь любой скажет. Вы выходите на улицу и встречаете Гермеса, играющего на одной из афинских аллей, а завернув за угол, натыкаетесь на Афину верхом на осле».
Джонни был очень дружелюбным молодым человеком, непринужденная манера общения делала его приятным спутником и собеседником, с ним было очень легко. Несмотря на усталость, Доркас вынуждена была признать, что она не чувствовала в его обществе никакого напряжения или неловкости.
«Откиньтесь на спинку и расслабьтесь. Не мудрено, что вы измучены. Общение с Фернандой бесследно не проходит. Попробуйте уснуть, я разбужу вас, когда потребуется».
Удивительно, до чего он внимателен и неназойлив, подумала Доркас, задремывая. Непрестанная болтовня Бет и голос Джонни доносились до нее сквозь пелену дремоты. Потом она поняла, что машина развернулась и начала ползти вверх по извилистому склону холма.
«Просыпайтесь. Здесь нам придется выйти».
Джонни с трудом втиснулся на битком забитую автостоянку. Доркас было жаль покидать уютное кресло, но когда он подошел и распахнул перед ней дверь, она передала ему Бет и выскользнула сама. Хотя выскользнула – это не то слово, все мышцы затекли от долгого сидения, тело не слушалось, ноги сделались будто ватные. Доркас с наслаждением потянулась. Они стояли у подножия холма. Афины простирались прямо под ними, по улицам сновали машины. Доркас пока не понимала, зачем Джонни привез ее сюда.
Джонни кивнул в сторону уходящего в верх склона холма.
«Вот эта вершина и есть наша цель. Это совсем не далеко. Идите вперед, а я позабочусь о юной леди».
Послушно, как бы решив идти по пути наименьшего сопротивления, Доркас двинулась по тропинке вверх. Несколько туристов вовсю щелкали своими камерами. Издавая восхищенные восклицания, они фотографировались на фоне древних руин.
Доркас на мгновение замерла, охваченная порывом ветра. Потом сняла темные очки. С неправдоподобно голубого неба лился ослепительный яркий свет и согревал белые дома афинян. Доркас, привыкшая шарахаться от всего, стояла, пораженная увиденным. За этим холмом вздымался следующий, создавая впечатление поднимающегося занавеса, как сигнал к началу спектакля.
Стройные белые колонны, простоявшие на этом месте более двух тысячелетий, гордо и величаво тянулись к небу. Слева от главного храма спускались широкие каменные ступени, ведущие к следующим колоннам. Там – Доркас не верила своим глазам – стройными длинными рядами, расчерчивающими на клетки древние камни, поднимались люди, словно возникшие из глубины веков. Настоящие древние греки шли к храму своего божества. С такого расстояния нельзя было различить лиц. Казалось, лестничный пролет заполонила толпа паломников, на ходу исполняющая какой-то ритуальный танец. Словно ожило полотно работы старых мастеров.
Джонни неслышно подошел и встал рядом с Доркас, высоко подняв на руки Бет, чтобы она тоже смогла увидеть высокую гору. Прошло довольно много времени прежде, чем он заговорил; оказалось, что Доркас не подозревала об их присутствии.
«Пойдемте, – сказал он, наконец. – Теперь вы проснулись окончательно, и мы можем лезть наверх».
Доркас чувствовала себя гораздо бодрее, но от восхождения попыталась отказаться.
«Я не хочу, чтобы все разом кончилось. Не сейчас. Отсюда открывается совершенно волшебный вид».
Джонни рассмеялся, и Доркас с удивлением обнаружила, что ей нравится, как он смеется.
«Когда мы залезем наверх, я покажу вам один трюк, сами увидите, что очарование этого места никуда не пропадет».
Он опустил Бет на землю, Доркас взяла ее за руку, они пошли мимо оставленной машины по направлению к другому холму.
«Вы с честью выдержали испытание, – похвалил Джонни. – Вы стояли и смотрели. Не трещали как сорока, не хватались за камеру. А знаете, что сказала Фернанда, когда я впервые привел ее сюда? Что эти развалины вызывают у нее ностальгию по родине, потому что выглядят точь-в-точь как Первый Национальный банк в ее городе».
Доркас поймала себя на том, что смеется вместе с ним. Походка стала упругой и легкой. Темные страхи рассеялись, словно их никогда и не было. Похоже, живительное тепло золотистых лучей афинского солнца уже начало оказывать свое благотворное влияние.
Подъехав к Акрополю, они вышли из машины и стали подниматься по разбитым ступеням. «Древние греки» вдруг превратились в туристов с их вечными камерами, в гидов, заученно-монотонно рассказывающих о том, что их окружает, и обижающихся на невнимание со стороны своих глазеющих по сторонам подопечных. Они карабкались между недостроенными колоннами Пропила, дышали кружащейся в воздухе вековой пылью. От ровной мостовой остались лишь груды разбросанных повсюду камней. Здесь же были навалены куски мрамора, приготовленные для реставрации. Перед ними предстал Парфенон, но не тот, чье царственное великолепие издали притягивало взор. Вблизи это оказались скучные серые стены, от которых веяло тоской и холодом.
«Вы обещали показать мне чудо, – огорчилась Доркас, – а чуда-то и нет».
«Закройте глаза, – повелительно скомандовал Джонни. – Греки были большими поклонниками многообразия цветов. Когда постройка была завершена, Парфенон переливался темно-красным, синим, золотым цветами. А теперь представьте, что строительство в самом разгаре. Строгие линии, первозданная красота мрамора. Вы видите сырой материал, с которым работали древние».
Доркас закрыла глаза, и для нее мгновенно смолкли голоса гидов, возгласы туристов, разбитая мостовая уже не резала глаз. Шум, гам, мельтешащие люди словно потонули в бездонном пространстве времени. Благодаря силе воображения перед Доркас возникла удивительная картина: широкие мраморные лестницы, высокие колонны, фризы покатых крыш, статуи, которые, кажется, вот-вот оживут. Доркас почудилось, что она перенеслась в те далекие времена, когда возводилось это каменное чудо. Постройка не была разрушена, она просто не была завершена – в грубых очертаниях уже угадывалось будущее совершенство линий. Мрамор был не белым, как могло показаться издали, а окрашенным в теплые кремовые тона.
«Спасибо, Джонни Орион», – прошептала Доркас. Она чувствовала себя только что родившейся, к ней возвращалась жизнь.
Когда они приблизились к центральному храму, внезапно налетел резкий порыв ветра, грозя закружить Акрополь в клубах желтой пыли. Бет раскинула руки, словно собираясь взлететь, Джонни еле успел подхватить ее. Доркас почему-то совсем не удивляло, что она не испытывает никакой неловкости в присутствии почти совсем незнакомого человека.
Они отыскали не слишком крутые и разбитые ступеньки, по которым можно было залезть внутрь. Крыша и стены отсутствовали, от высоких колонн на землю ложились темно-фиолетовые тени. Пол был частично реставрирован, но кое-где виднелись трещины и расщелины, которые Бет преодолевала с помощью Джонни.
Доркас отстала от них и загляделась на холмы. Колонны обрамляли их как огромная мраморная рама. Доркас сняла очки и на секунду зажмурилась, не в силах выдержать ослепительный блеск лучей. С пронзительно-синей выси лился солнечный свет, искрящимися волнами омывая горы и холмы, растекаясь по раскаленным крышам. Ветер, завывая, метался среди колонн, Доркас стояла, укрывшись за каким-то выступом, не в состоянии отвести глаз от этой красоты.
Джонни держался чуть поодаль, видимо догадываясь о смятении чувств, происходившем в душе молодой женщины.
Доркас смущенно обернулась и встретила его улыбающийся взгляд.
«Все правильно. Впервые оказавшись здесь, я некоторое время тоже не мог сделать ни шагу, словно прирос к земле. Такое зрелище, просто дух захватывает».
Джонни и не подозревал, как он бесконечно далек от истины. Откуда ему знать, что ее переполняли как бы тройные ощущения: за нее саму, за отца и за Маркоса. Но хоть Джонни и не мог постичь всю глубину ее переживаний, с ним было на редкость спокойно. Они были знакомы всего несколько часов, но Доркас успела проникнуться к нему очень теплым чувством. Что-то в нем внушало доверие – роскошь, которой Доркас была лишена очень долгое время. Он был заботлив, предупредителен и при этом не лез в душу.
Оторвавшись, наконец, от созерцания завораживающих руин, Доркас присоединилась к Джонни и Бет. Орион рассказывал девочке историю царя, в память о котором назвали Эгейское море.
Эгей ждал своего сына. Вглядываясь в морскую даль, он стоял на высокой скале у берега моря. Вот вдали показалась черная точка. Она растет, приближаясь к берегу. Это корабли его сына. Эгей смотрит, напрягая зрение, какие там паруса. Забыл Тезей данное Эгею обещание – заменить черные паруса белыми, если он победит Минотавра.
Нет, не блестят белые паруса на солнце. Паруса черные. Значит, погиб Тезей.
В отчаянии бросился Эгей со скалы в морскую бездну и погиб в волнах. Безжизненное тело прибило к берегу. С тех пор зовется море Эгейским.
С расширенными глазами Бет, разинув рот, ловила каждое слово.
Заметив Доркас, Джонни помог Бет подняться с мраморной глыбы.
«Нам еще многое предстоит увидеть. Вы не устали?»
«Как? Устать? Здесь?»
«Это естественно, – сдержанно ответил Джонни. – Фернанда говорила, что вы были больны и быстро утомляетесь».
Интересно, что еще успела наболтать Ферн, нахмурилась Доркас и быстро ответила: «Я была больна, но это уже позади. Мне не терпится поскорее попасть на Родос».
«Скоро вы его увидите».
Они поднялись на Девичью Башню. Доркас ускорила шаги, радуясь, что ей совсем не трудно идти. Она даже обогнала Джонни, который, впрочем, быстро, шутя, настиг ее.
«Вы похожи на газель. Вам очень подходит ваше имя».
Откуда он знает, что означает мое имя, приятно удивилась Доркас.
Над ними нависали кариатиды; каменные жрицы Афины-Паллады стояли немыми стражами, держа на головах корзины с фруктами и яствами. Глядя на непроницаемые суровые лица, можно было подумать, что на дне этих корзин спрятаны смертоносные кинжалы. Отголоски восточных мотивов угадывались в украшении Эрехтейона. Здесь Афина сменила доспехи на более женственное одеяние. В этом святилище ей поклонялись как богине света.
«Не стоит торопиться, я хочу вам показать кое-что еще», – предупредил Джонни.
Гора Акрополя была похожа на большой корабль, плывущий по морю, сотканному из воздуха и света. Джонни повел их к «корме», вернее, повел он только Доркас, потому что подуставшая Бет почти все время ехала верхом на мистере Орионе.
Ступеньки спускались к входу небольшого здания. Доркас его сразу узнала. Это был музей Акрополя. В залах царила прохладная тишина. Вошедших обступили мраморные статуи, похожие на уже виденные снаружи. Миниатюрные копии фриза, который лорд Эльгин по кусочкам вывез в Англию, и которые Греция хотела вернуть.
Джонни направлялся к самой дальней комнате. Перешагнув порог, Доркас обнаружила себя стоящей в окружении korai. Хитоны изящными складками струились с плеч. Искусно вышитые накидки и старательно уложенные прически еще хранили слегка поблекшие краски. Скульпторам удалось придать их облику необычайную правдивость. Каждая korai была неповторима. У всех на губах играла улыбка. Кроме одной.
Джонни молчал. Он ждал. Доркас неотрывно смотрела на korai, единственную, лицо которой не тронула улыбка. Ее изваяли очень-очень давно, в золотой век. Может быть, моделью послужила гречанка, красотой которой любовался сам Перикл. Ее глаза спокойно смотрели на Доркас, как бы молчаливо приветствуя долгожданную гостью. Доркас казалось, что она слышит голос, прорвавшийся к ней сквозь толщу столетий.
Неожиданно у Доркас хлынули из глаз слезы. Она закрыла лицо руками, плечи тряслись от долго сдерживаемых рыданий. Это было ужасно. Доркас ничего не могла с собой поделать.
«Здесь есть скамейка, давайте посидим», – прозвучал встревоженный голос Джонни, но Доркас была не в состоянии вымолвить ни слова.
Как объяснишь, что призраки прошлого разом обступили ее, как объяснишь, что самые дорогие люди – отец и Маркое, – так мечтавшие попасть сюда, не дожили до этого времени, как объяснишь, что все, что она слышала долгими вечерами о Греции, вдруг ожило. Что любовь к Джино, любовь, обернувшаяся сплошным кошмаром, – эта любовь тоже была отчасти причиной ее слез. Джонни Орион всего этого не знал, и знать не мог.
Джонни не мешал ей выплакаться. Бет испуганно дергала мать за рукав, пытаясь вернуть ее к реальности. Доркас села на скамейку, пытаясь выдавить из себя улыбку, совсем не похожую на сдержанные вежливые улыбки korai.
Вытерев слезы, Доркас чмокнула Бет в щеку: «Все уже прошло, детка, не бойся».
Джонни участливо смотрел на нее. Из-под рыжеватых бровей поблескивали темно-карие глаза. У Джино глаза были черные, непроницаемые, в них никогда ничего нельзя было прочесть. А Джонни, напротив, был весь как на ладони, и взгляд у него был честный и открытый и не таил никаких секретов.
Доркас испугалась, как бы он не подумал, что ее слезы были следствием перенесенного недуга, а точнее – как бы он не счел ее ненормальной. Доркас решительно поднялась.
«Так-то лучше», – похвалил он. Жестом, лишенным всякого самодовольства, он поднес к ее лицу руку и осторожно смахнул пальцем последнюю слезинку.
«Вы самая настоящая газель. У вас такой испуганный вид. Я почувствовал это с самого начала. Но здесь вам нечего бояться, здесь вам ничто не угрожает».
Доркас смотрела на него, не отводя глаз. Между ними установился контакт. Доркас замерла. Уже очень давно никто так не прикасался к ней.
Джонни первым нарушил молчание, он не отпрянул, увидев выражение ее лица, а просто взял ее под руку и повел за собой, не говоря ни слова, словно тоже боялся ненароком загасить крохотный огонек проснувшегося доверия.
Он взглянул на влажный след, оставленный слезинкой на пальце и усмехнулся: «Вы напомнили мне скульптуру, которую называют «плачущий мальчик». У него по мраморной щеке тянется одинокая слеза. Мы увидим ее в музее на Родосе».
Она хорошо помнила репродукцию этой скульптуры, которую часто разглядывала ребенком, и Джонни, сам того не зная, порадовал ее.
Они вышли на воздух и двинулись к лестнице, ведущей на Акрополь. Бет прильнула к руке матери, все еще испуганная.
«Фернанда говорила, что вы недавно потеряли мужа, – сказал Джонни будничным голосом. – Представляю, каково вам приехать сюда без него».
Это прозвучало так, словно он хотел сказать: «Я понимаю, как вам одиноко, вашу потребность ощутить рядом дружескую руку».
Конечно, он ничего не понял, и ничего нельзя было объяснить. Не могла же она признаться, что со смертью мужа смогла, наконец, вздохнуть спокойно. Ей хотелось подружиться с Джонни. А ложь, как известно, не приведет ни к чему хорошему. Доркас решилась сделать шаг к правде.
«Брандт – моя девичья фамилия. Это фамилия моего отца. После смерти мужа я взяла ее вновь. По мужу я Никкарис. Он был наполовину грек».
По взгляду, который метнул на нее Джонни, она поняла, что тот ошарашен. Значит, Фернанда не все ему успела рассказать. Или не захотела?
«Никкарис? – переспросил Джонни. – Я знал одного человека по имени Никкарис. Джино Никкарис».
Это неприятно кольнуло Доркас. «Так звали моего мужа», – сказала она как можно спокойнее.
Они продолжали идти в тени Парфенона, выбирая места поровнее. Казалось, ничего не изменилось, он присматривал за Бет, чтобы она не споткнулась, подавал руку Доркас, но в их отношениях произошла неуловимая перемена. Одно лишь упоминание имени ее мужа свело на нет зарождающуюся дружбу. Доркас, конечно, расстроилась, но одновременно у нее возникло некое удовлетворение. Ей было приятно, что Джонни не испытывал по отношению к Джино никакой симпатии. Она ничего не могла объяснить ему сейчас, но, наверное, у них еще будет время. На Родосе. Доркас решила, что еще не все потеряно.
Фернанда поджидала их в «Гран-Бретани». По дороге в аэропорт Доркас села сзади, укачивая задремавшую Бет. Наконец-то можно было расслабиться и ни о чем не думать. Она прислушивалась к шуршанию колес, радуясь тому, что ее несет по течению. У нее не было ни сил, ни желания делать какие-то усилия, за что-то бороться и чего-то хотеть.
Джонни на руках отнес спящую Бет в миниатюрный самолет Афинской авиакомпании. Устроившись, он усадил девочку к себе на колени. Доркас прислонилась лбом к прохладному стеклу иллюминатора, глядя на исчезающую под крылом самолета Грецию.
Они летели над синевой Эгейского моря. Неожиданно из воды стали возникать острова, похожие на драконов, со скрюченными когтями и изогнутыми хвостами. Внизу проплывали облака, но в просветах между ними золотисто поблескивали острова, мерцающие в лучах заходящего солнца. Море быстро потемнело, засверкали огни, означающие завершение перелета. В самолете их не кормили – ни одному греку не придет в голову есть раньше девяти часов. Доркас потягивала кофе, который принесла стюардесса в бумажном стаканчике. Томительное ожидание подходило к концу. По картам она знала, как выглядит остров. По размерам он уступал Криту, хотя превосходил большинство других островов. Родос напоминал огромную рыбину, лежащую на воде носом к Турции. Город Родос находился на самом кончике носа.
Самолет начал снижаться на освещенную посадочную полосу, и путешествие закончилось. Чиновник из транспортного агенства ждал их в аэропорту – приветливый доброжелательный грек по имени Донада. Он быстро нашел носильщика и повел их к машине, которая была предоставлена в распоряжение Фернанды на все время пребывания их на Родосе. Джонни сел впереди и разговорился с водителем. Машина неслась к городу.
«Родос», – кричали указатели на каждом повороте.
Фернанда засыпала Донаду вопросами, он еле успевал отвечать. Все дороги на Родосе вели к морю. Фернанда указала на какое-то темное пятно справа – вытянутая гора, которая бежала рядом с ними. Не Филеримос ли это? Донада кивнул, ему была приятна ее осведомленность о его острове.
Было удивительно спокойно чувствовать теплое сонное тельце Бет у себя на руках. Она сидела с закрытыми глазами, ее приятно покачивало. Весенняя ночь была прохладной, но Доркас это не волновало. Она перебирала в памяти рассказы Маркоса о трех древних городах Родоса, На горе Филеримос стоял старый монастырь и развалины старого города Ялиса. Она обязательно придет сюда.
Машина развернулась. «А вот и море», – Донада махнул рукой влево. На губах появился свежий солоноватый привкус, принесенный морем. В такой темноте нельзя было ничего разглядеть, а мотор заглушал пение воды. Это Эгейское море, твердила себе Доркас. Мы едем на Родос. Она все еще не верила в реальность происходящего.
Они ехали по петляющим извилистым улочкам, вдоль них росли огороженные сады, среди которых прятались маленькие домики. Воздух был напоен цветочным ароматом.
«Вам непременно понравится в гостинице. Это, конечно, не «Отель Роз», но здесь очень мило, и люди приятные».
Фернанда не захотела останавливаться в знаменитом «Отеле Роз», ей хотелось чего-нибудь более задушевного, камерного – именно в таких местах порой случаются самые неожиданные вещи, а именно это как нельзя лучше отвечало ее творческим планам. Поэтому Джонни и остановил свой выбор на «Олимпе» – не зря же Фернанда отправила его на разведку.
Они оказались на широкой улице, в центре которой росли развесистые пальмы. Водитель притормозил у обочины. Через стеклянные двери просматривался современный холл, выполненный с большим вкусом. Там было людно. Донада протянул Джонни ключи от машины, а Фернанда направилась к стойке администратора. Ее здесь ждали и знали, зачем она приехала, и оказали очень теплый, сердечный прием. Портье сказал, что на ее имя уже пришла корреспонденция. Пробежав взглядом по конвертам, Фернанда остановилась на маленьком. Прочитав короткое послание, она, судя по всему, осталась довольна его содержанием и кивком головы выразила удовлетворение.
«Хорошо, просто хорошо. – Она посмотрела на Доркас. – Я приготовила тебе маленький сюрприз, милочка. Но до завтрашнего дня ничего тебе не скажу.
Может, тебе стоит пока подняться наверх и посмотреть комнаты, а я пока все оформлю. Здесь не кормят, дают только завтрак, поэтому мы сейчас быстренько пойдем поищем что-нибудь перекусить».
Симпатичный бой взял чемоданы, на которые показала Доркас, и пошел с ними наверх. В комнате почти не оказалось мебели и украшений, зато очень много света, и все сияло чистотой. На белых стенах не было картин, мебель современная, без всякой вычурности. В ванной комнате сверкала новенькая ванна.
Бет проснулась и теперь носилась вокруг Доркас, с восторгом оглядывая новое жилище. Доркас дала бою чаевые, подошла к балконным дверям и распахнула их навстречу холодному ночному воздуху. Хотя гостиница находилась в нескольких кварталах от моря, до Доркас доносилось его дыхание. Вокруг стояли невысокие трехэтажные дома. Длинная лоджия опоясывала отель. Ее разделяли железные перила, образуя ниши из трех-четырех комнат, но на Родосе как-то смешно и неуместно бояться взломщиков.
Бет пристроилась около Доркас: «Мамочка, какие звезды, как их много!»
Да, подумала Доркас, те, кто живет в городах, никогда не видели столько звезд на небе. На балконе стало свежо, она отправила Бет в комнату, а сама задержалась на мгновение, чтобы полюбоваться звездной ночью. Положив руки на перила, Доркас подставила лицо легкому бризу. Вернувшись в комнату, Доркас посмотрела на свои руки, ей показалось, что к ним пристала сухая пыль. Приглядевшись, она поняла, что то, что она приняла за пыль, оказалось крупинками мела.
Балкон был не освещен, только уличный фонарь ронял луч света на темный пол. Доркас подняла маленькую настольную лампу, потянула шнур. Перила были испачканы чем-то белым. Не исключено, конечно, что дети из соседней комнаты играли с мелом и забрались сюда. В желудке появилась знакомая тяжесть, в коленках – противная дрожь. Носовым платком Доркас вытерла перила и руки. Потом аккуратно закрыла двойные двери.
Это ровным счетом ничего не значит, ничего. Это Греция. Неужели ей всю жизнь суждено быть похожей на испуганную газель, так, кажется, ее назвал Джонни. Испуганная газель.
Фернанда простучала по коридору каблуками и впорхнула в комнату. Она уже переоделась – на ней была длинная юбка, светло-голубой свитер в тон к волосам, в ушах болтались серьги в виде больших цветов. Она выглядела очень эффектно, лицо горело возбуждением и нетерпением. Путешествия всегда оказывали на Фернанду тонизирующее воздействие. Она сразу учуяла, что что-то стряслось: «В чем дело? На тебе лица нет. Плохо себя чувствуешь?»
Доркас сделала глубокий вдох, прежде чем ответить: «Ничего особенного. Просто кто-то оставил следы мела на перилах моего балкона. Я заметила их только когда увидела, что испачкала руки».
Фернанда вышла на балкон, держа лампу в руках: «Там ничего нет».
«Я стерла все носовым платком», – как-то сразу оробев, сказала Доркас.
Фернанда водворила лампу на место и закрыла балконную дверь. Вид у нее был крайне недоверчивый.
«Следы были, – настаивала Доркас. – Может, их оставили дети. Я не хотела бы, чтобы мне напоминали…»
«Ты устала. Мне Джонни рассказал, что ты плакала в Акрополе. Ничего удивительного. Долгая дорога. Это всегда так утомительно. Отдохни несколько дней, это поможет тебе разобраться в обстановке и уразуметь, что здесь тебе ничто не угрожает».
Доркас не нуждалась ни в утешении, ни в жалости. Ей не верили – и это было обидней всего.
«Со мной все в порядке. Мне не нужен отдых. Я приехала сюда работать и не собираюсь это откладывать».
Фернанда издала одобрительный возглас и чмокнула Доркас в щеку: «Вот это разговор, дорогая. А теперь поторопись, пора ехать обедать».
Фернанда вышла, оставив Доркас стоять посреди комнаты. Хорошо, что неугомонная Бет постоянно теребила ее, беспрерывно тараторя, не давая тем самым погрузиться в пучину отчания – неужели призрак Джино никогда не оставит ее в покое? Она с механической покорностью отвечала на вопросы дочки, пытаясь уговорить не вертеться, пока ее причесывают. Потом она вымыла руки, стараясь отделаться от ощущения мела. На перилах был мел! Мел! Если бы она его не стерла, если бы сразу заметила, не обнаружила ли бы она два белых круглых глаза, таращившихся на нее с металлической поверхности.
В зеркале Доркас увидела свое отражение. Лицо было белое как тот самый мел, в глазах застыл ужас.
«Прекрати, – приказала она себе. – Это Греция. Здесь некому преследовать тебя. Ты здесь для всех чужая». Но логические доводы не достигали желаемой цели. Из зеркала смотрела женщина, балансирующая на узенькой грани, отделяющей реальность от бреда. Женщина, которая не в состоянии отличить правду от вымысла.
Доркас плеснула в лицо холодной воды, сердито хлопая себя по щекам, пока кровь не прилила к лицу и оно не приобрело нормальный цвет. Злость – лучшее лекарство от страха. Какого черта Джонни проболтался о сцене на Акрополе! Не удивительно, что к ней относятся, как к юродивой, чьи выходки приходится безропотно терпеть. Что еще можно ожидать от человека, не способного контролировать себя! Надо как можно скорей доказать им, что они ошибаются в ней, а главное – доказать это себе самой.
