Текст книги "Сестры-соперницы"

Автор книги: Филиппа Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

– Я предпочел бы листву, которая укрыла бы нас, – ответил он, – Сейчас здесь опасно.

– Чепуха, – заметила я. – Кто вздумает появиться в лесу зимой?

– Например, мы.

Я помню, было холодно, дул пронизывающий ветер, и я сказала ему:

– Пока нас греет любовь, мы никогда не замерзнем, верно?

Мы рассмеялись, и он ответил:

– В следующую зиму в это время мы объявим о нашей помолвке.

Это был волшебный день. На обратном пути я обратила внимания Бастиана на желтеющие почки жасмина возле одного из коттеджей.

– Обещание весны, – сказал Бастиан.

Этот эпизод показался мне значительным. Будущее посылало нам добрый знак.

И зачем я явилась сюда? Растравливать душу воспоминаниями? Лучше уж было остаться дома.

В этот момент я заметила мужчину, едущего навстречу, и страшно встревожилась, вспомнив, что нарушаю строгий приказ матери никогда не выезжать в одиночку. Пришпорив лошадь, я свернула с дороги и поскакала через луг. Когда я увидела, что мужчина тоже свернул с дороги и едет в моем направлении, я испугалась.

«Бояться нечего, – убеждала я себя, – отчего бы ему и не ехать именно здесь?»

В моих ушах зазвучал голос матери: «Вы, девушки, никогда не должны выезжать в одиночку. Очень хорошо, если вместе с вами поедут Бастиан или Фенимор. Но еще лучше прихватить с собой хотя бы двух грумов».

Мужчина подъехал ко мне и осадил лошадь. Как ни странно, именно теперь мой страх исчез, уступив место любопытству. Мужчина явно не был головорезом. Вот это уж наверняка. Он выглядел очень элегантно и необычно – такие джентльмены очень редко встречаются в наших краях.

Я обратила внимание на его шляпу: из черного фетра, с широкими полями и с красивым белым пером. Мужчина снял ее и, взмахнув шляпой, поклонился. Волосы мужчины, русые, почти золотые, с завитыми кончиками, спадали ему на плечи. У нас в провинции никто не носил такие прически, хотя я слышала, что в последнее время мода именно такова. Фенимор даже рассмеялся, услышав об этом, и сказал, что никогда не согласится стать похожим на девушку. Но, взглянув на незнакомца, я должна была признать, что, если длинные волосы обрамляют мужественное лицо, оно и остается мужественным. На всаднике был черный камзол с широкими рукавами из которых высовывались кружевные манжеты; штаны, сделанные из какой-то черной ткани, похожей на атлас; сапоги с квадратными носками, облегающие ноги, едва достигали колен… Наверное, я оттого мгновенно разглядела все эти подробности, что он выглядел крайне непривычно.

– Простите, сударыня, – сказал мужчина, – но мне нужна ваша помощь. Вы из этих мест? Вы знаете окрестности?

– Да, – ответила я.

– Я должен добраться в Тристан Прайори, находящийся где-то поблизости.

– Тогда можете считать, что вам повезло, потому что я там живу и сейчас возвращаюсь домой.

– В таком случае, мне действительно повезло.

– Вы можете скакать рядом, я покажу дорогу.

– Это будет очень любезно с вашей стороны. Мы поехали рядом, пересекая луг по направлению к дороге.

– Вы, наверное, хотите встретиться с моим отцом, – предположила я.

– У меня есть дело к капитану Фенимору Лэндору, – ответил незнакомец.

– Сейчас он в отъезде.

– Но я слышал, что он уже вернулся из путешествия.

– Да, но теперь он уехал в Плимут и вернется через несколько дней.

– О, это хорошо. Значит, я не слишком задержусь.

– Думаю, не ошибусь, предположив, что ваш визит связан с Ост-Индской компанией.

– Ваше предположение верно.

– К нему часто приезжают по делам. Но вы, кажется, из дальних краев?

– Я приехал из Лондона. Мои слуги остались на постоялом дворе, охранять багаж, а я поехал разведать дорогу в Тристан Прайори. Вы облегчили мою задачу.

– Я очень рада. Пока вы можете поговорить с моим братом. Он многое знает о делах, связанных с компанией.

– Что ж, прекрасно. Позвольте представиться: меня зовут Джервис Пондерсби.

– А меня – Берсаба Лэндор. У меня есть сестра-близнец – Анжелет. Мы с сестрой и наш брат с удовольствием примем вас.

Я представила себе изумление домашних, когда они увидят меня, въезжающую во двор бок о бок с благородным незнакомцем. Я была благодарна ему за то, что она заставил меня на время забыть об оскорблении, которое мне нанес Бастиан.

Мы подъехали к поместью.

– Очаровательное место, – сказал Джервис Пондерсби. – Значит, это поместье Лэндоров? А далеко ли отсюда до моря?

– Пять миль.

– Я думал, что море ближе.

– Пять миль – это немного, – ответила я.

Я рассказала ему о том, что наш дом построен из камней некогда разрушенного монастыря. К этому времени мы уже въехали во двор.

Нас заметили, и я представила себе замешательство среди домашних: Берсаба приехала домой с джентльменом из Лондона!

Я кликнула конюха, который занялся нашими лошадьми. Когда мы вошли в холл, там нас уже ждали Фенимор и Бастиан. Я даже не взглянула на Бастиана, обратившись к Фенимору:

– Я встретила этого джентльмена на дороге. Он искал Тристан Прайори. У него дело к отцу. Гость изящно поклонился и сказал:

– Джервис Пондерсби, к вашим услугам.

– Дорогой сэр Джервис! – воскликнул Фенимор. – Мой отец часто рассказывал о вас. Приветствую вас в нашем доме. К сожалению, отец сейчас в отъезде.

– Ваша сестра уже сообщила мне об этом. Но я полагаю, что он уехал ненадолго.

– Мы ожидаем его через несколько дней. Позвольте представить вам моего кузена Бастиана Касвеллина.

Бастиан поклонился. Я подумала: как он неуклюж в сравнении с этим джентльменом. Это меня обрадовало.

– Прошу вас пройти в гостиную моего отца. Я отдам распоряжения, и вам принесут подкрепиться.

– Разве что немного вина, но главное, мне необходимо поточнее узнать, когда вернется ваш отец.

– Я могу послать гонца в Плимут. Он сообщит о вашем прибытии, – предложил Фенимор.

Я гордилась братом: он не растерялся от неожиданного визита и вел себя достойно.

Фенимор повел гостя в комнату отца, а я поднялась наверх. Бастиан пошел за мной следом, но я лишь ускорила шаги.

– Берсаба, – прошептал он.

– Мне не о чем говорить с тобой, – прошипела я через плечо.

– Я должен объясниться.

Я хотела отделаться от него, но Бастиан остановил меня в галерее.

– Ты не можешь сообщить мне ничего нового, – отрезала я. – А вот я должна тебя поздравить.

– Постарайся понять меня, Берсаба.

– Я понимаю. Ты просил руки Карлотты. По-моему, все достаточно ясно, разве не так?

– Я просто не представляю, как это случилось, Берсаба, ведь я люблю тебя.

– Ну да, любишь меня настолько сильно, что женишься на Карлотте. Мне все ясно.

– Я на время просто обезумел. Не знаю, что со мной случилось… Я был словно околдован – вот так все и произошло, Берсаба. Ты должна меня понять. Когда она рядом…

Его слова впивались в мое сердце. Я удивилась тому, что столь незатейливый человек как Бастиан способен причинить мне такую боль.

Я оттолкнула его.

– Отправляйся к ней. Иди к своей ведьме. Я обещаю тебе, ты об этом пожалеешь. Ты будешь жалеть и горевать…

Я развернулась и побежала в спальню. К счастью, там не было Анжелет. Я заперла дверь, а Бастиан стучал в нее, стучал и шептал мое имя.

– Я должен объясниться, Берсаба…

Объясниться! А что тут объяснять? Только то, что он поддался искушению. Он хотел ее. Ради этого он решил бросить меня.

– Возвращайся к ней, – ядовито прошептала я. – Возвращайся к своей… к своей ведьме.

Фенимор немедленно послал гонца в Плимут, чтобы уведомить отца о прибытии сэра Джервиса. Пока вышеозначенный сэр попивал вино, мой брат убеждал его в том, что ему будет гораздо удобнее жить в Тристан Прайори, чем на постоялом дворе, и следует сразу же послать за слугами и багажом; тем временем для гостей будут приготовлены комнаты.

Сэр Джервис любезно поблагодарил за приглашение, но решил не переезжать в наше имение до возвращения отца.

За ужином мы только и говорили о сэре Джервисе, и я в подробностях рассказала, как встретила его во время прогулки. Выговор я получила сразу.

– Ты прекрасно знаешь, что мать запрещает тебе выезжать на прогулки без охраны, – сказал Фенимор. – Ты нарушила запрет в ее отсутствие.

– Я уже не ребенок, Фенимор, – резко ответила я. Я знала, что Бастиан наблюдает за мной и сейчас должен покраснеть, вспомнив наших с ним недетских играх. Он сидел рядом с Карлоттой, и я уже знала, что она околдовала его. Бастиан сам был потрясен и обескуражен случившимся, а именно так и должен себя чувствовать околдованный человек. Он просто глаз не мог от нее отвести. Я видела, как он пытается прикоснуться к ней рукой. Теперь я ненавидела их обоих, но была вынуждена делать вид, что все в порядке. Карлотта сказала:

– Этот джентльмен выглядит весьма изысканно. Я видела из окна как он выезжал.

– Он вернется, как только приедут родители, – объяснил Фенимор, – и, видимо, задержится у нас на несколько дней.

Не знаю как я выдержала этот ужин. Бастиану лучше было бы отправиться домой, иначе я не отвечала за себя. Видеть его вместе с Карлоттой было невыносимо.

После ужина музыканты, расположившиеся на галерее, Томас Дженсон, наш учитель музыки, обладатель чудесного голоса, исполнили несколько мадригалов. Конечно, в их репертуаре была популярная песня о неверном возлюбленном, что не улучшило моего настроения.

Как только представилась возможность, я, сославшись на усталость, отправилась в свою комнату, но сестре, естественно, понадобилось подняться вместе со мной и причитать: какая я бледная, напряженная, как я нехорошо поступила, отправившись на прогулку в одиночку… Этих нежных упреков я не могла вынести и кое-как уговорила Анжелет оставить меня, сказав, что мне очень хочется спать.

Спать! Если бы я могла уснуть…

Я лежала уже около получаса, когда раздался стук в дверь. Я закрыла глаза, решив, что вернулась Анжелет, но это была не она. Пришла служанка Джинни и принесла какой-то отвар, который Анжелет приготовила для меня.

Я взглянула на Джинни. Ей был двадцать один год, и она обладала обширным опытом. В четырнадцать лет она родила ребенка и жила с ним в одной из мансард, потому что наша мать сказала, что недопустимо отрывать дитя от матери. С тех пор у Джинни было много любовников, но детей она больше не рожала. «Дурочка, – как-то сказала наша мать, – рано или поздно у нее опять будут неприятности». Но я понимала Джинни. Она не была глупой – она была безвольна.

– Госпожа Анжелет сказала, что вы должны это выпить, госпожа, – объяснила она. – Она сказала, что вы от этого заснете.

– Спасибо, Дженнет.

Она поднесла мне напиток, горячий и приятный на вкус.

– Подожди немножко, я сейчас допью.

– Хорошо, госпожа.

– А ты когда-нибудь имела дело с ведьмой, Джинни?

– О да… Я ходила к одной… когда у меня были неприятности. Хотя все равно было слишком поздно… Она ничего не могла сделать.

– Это была Дженни Кейс, не так ли? Потом ее повесили в лесу на дереве.

– Да, хозяйка. Зря они так поступили с бедной Дженни Кейс. Она всегда помогала несчастным девушкам, у которых случались неприятности, а уж как сводила бородавки – любо-дорого было посмотреть. Здорово она это делала. Бабушка, помню, говорила:

«Ты, Джинни, знай, что есть колдовство черное, а есть белое, так Дженни Кейс занимается белыми.

– Ну, некоторые думали иначе.

– Конечно, всегда найдутся злые люди. Дженни Кейс умела снять сглаз. Когда мой младший брат стал заходиться от кашля, она вылечила его, подвязав ему на шею мешочек с пауками. Я не думаю, чтобы Дженни Кейс хоть кого-нибудь сглазила. Некоторые, конечно, грешат этим, и всегда найдутся люди, готовые обвинить женщину в колдовстве. Да, хозяйка, ведьмой быть опасно – хоть белой, хоть черной.

– А что случилось с Дженни Кейс?

– Ну, нашлись люди, ненавидевшие ее. Пошли разные разговоры… потом во время отела сдохла корова… да, а вслед за ней и теленок, а пастух совсем обезумел и начал орать, что это, мол, Дженни Кейс напустила порчу. Какая-то женщина сказала, что ходила за лечебными травами и видела, как Дженни Кейс в своем домике с черной кошкой у ног жарила проколотое булавками сердце вола и при этом пела:

Не бычье сердце я палю,

А Джека Перрана томлю.

И пусть покоя он не знает,

Пусть чахнет, сохнет, умирает…

А когда Джек Перран ни с того ни с сего умер во сне, люди начали шептаться. Начали припоминать случаи с другими ведьмами, о том, как во времена короля Якова на них постоянно охотились. Решили, что многие ведьмы в ту пору затаились, а сейчас опять осмелели. Ну, и договорились, что, мол, надо дать им острастку. В общем, говорили… припоминали… начали следить за Дженни Кейс… А потом в один прекрасный день пришли за ней, увели и повесили на дереве в Аллее висельников.

– Если она действительно была ведьмой, они были правы.

– Может, и так, госпожа, только вот все говорят, что она была белой колдуньей.

– А когда-то была ведьма в замке Пейлинг. Ты что-нибудь слышала об этом?

Джинни смутилась и зачем-то оглянулась на дверь.

– Ну да, госпожа, все слышали о том, как ведьма появилась из-за моря. Мне об этом рассказывала бабушка. Об этом никогда не забывали. Ведьма явилась, а потом опять ушла к дьяволу, снова вернулась и снова ушла к нему, видно, насовсем, потому что никто о ней больше не слышал.

Я задрожала.

– Вам холодно, госпожа?

– Да вовсе нет, просто мурашки по телу бегают, Джинни. А ты знаешь прибывших сюда дам? Джинни вновь смутилась.

– Да, госпожа.

– Так вот, младшая из них, красотка, – внучка той самой ведьмы.

– Да, госпожа.

« Слишком стремительно я двигаюсь к цели «, – подумалось мне. Тем не менее я продолжала:

– А как ты думаешь, способности ведьмы передаются по наследству? Злые чары, я имею в виду?

На лице Джинни появилось заговорщическое выражение. У нее даже голос охрип.

– Я слышала, что так. Да, люди говорят, что это случается.

– Да, любопытно… Ты можешь забрать поднос. Напиток был хорош, я согрелась и теперь, кажется, сразу засну.

Она забрала поднос с кувшином и тихонько вышла. Я чувствовала себя садовником, любовно подготовившим почву и бросившим в нее первые семена.

Теперь нужно было ожидать всходов.

Мне стало лучше, поскольку у меня сложился план действий. Это воодушевляло меня, и иногда я просыпалась ночью, охваченная возбуждением, которое поддерживало мою злобу и ненависть. Теперь я понимала слова Гомера:» Месть, что слаще свежего меда «.

Обычно я представляла как толпа тащит Карлотту к дереву на Аллее висельников и какое унижение она будет при этом испытывать. Я рисовала в своем воображении ее полуобнаженное тело, которое будет рассматривать простонародье, а потом Бастиана, въезжающего в Аллею и видящего свою избранницу повешенной на дереве.

« Какая я грешница!»– думалось мне, но нанесенное Карлоттой оскорбление оказалось столь глубоким, что его просто необходимо было смыть кровью, а к тому же в глубине души я знала, что все это – лишь фантазия, что-то вроде тех мечтаний, в которых человек представляет, что достиг чего-то недоступного в реальной жизни.

Карлотта, безусловно, привлекала всеобщее внимание. Она отличалась от нас своими великосветскими замашками; и это не могло не вызвать интереса простолюдинов. Я с интересом наблюдала за тем, как относятся к ней слуги. Они были охвачены любопытством и опасением, а я, со своей стороны, делала все, чтобы усилить в них страх. Я была уверена, что Джинни передала им содержание нашего разговора и история о ведьме, появившейся из-за моря, вновь ожила в их умах.

Однажды во время верховой прогулки я заметила как женщина, узнавшая нас, свернула с дороги, стараясь не смотреть на Карлотту, и это порадовало меня: значит, семена, посеянные мной, взошли.

Бастиан уехал на следующий день. Я думаю, он просто не мог находиться под одной крышей с Карлоттой и со мной одновременно. Я не попрощалась с ним и вообще старалась не попадаться ему на глаза, хотя наблюдала за его отъездом из окна башни и видела, как он постоянно оглядывался, пытаясь поймать, как раздраженно думала я, прощальный взгляд Карлотты.

Иногда, оставаясь в комнате одна, я пугалась того, что делаю. Я хотела убить Карлотту, но, честно говоря, рассчитывала, что за меня все сделают другие. Это было трусливо и подло, поскольку все должно было произойти таким образом, как будто я здесь совершенно ни при чем.

Но оказываясь рядом с ней, я говорила себе: она заслуживает такую судьбу… В ней есть что-то порочное… В ней таится зло. Я уверена в том, что она действительно ведьма, потому что только ведьма могла отнять у меня Бастиана. А если она ведьма, то ее погибель будет благом для всех.

Нельзя отрицать, что она красива. Но это ведь не та красота, которая радует окружающих и является внешним отражением внутренней сущности человека. Я всегда считала, что наша мать по-своему очень красива. Красота Карлотты была совсем иной – она исходила от дьявола, и ее целью было уничтожение окружающих. Так, по крайней мере, я уверяла себя.

Ее мать, Сенара, гордилась своей дочерью, но вряд ли любила ее. А сама Карлотта, в чем я не сомневалась, вообще никого не любила, кроме себя. Иногда мне казалось, что, если Бастиан женится на ней, это будет вполне достаточным наказанием для него за то, что он меня предал.

Слугам Карлотта не могла нравиться. Она была слишком груба с ними, постоянно напоминала им о том, что она – важная дама и они недостойны ее внимания, разве что если для чего-то ей понадобятся.

У них с Сенарой на двоих была одна горничная-испанка, которую они привезли с собой. Женщина уже за тридцать, темноволосая, с довольно отчетливо прорисовывающимися усиками и глубоко посаженными глазами. Ее звали Анна. Она была молчаливой (я вообще не слышала ее голоса), а в качестве горничной – незаменимой, поскольку прически, которые она делала Карлотте, являлись просто чудом. С неслышной, как у мышки, походкой она была почти незаметна в доме. Спала она в небольшой комнате рядом со спальней Карлотты.

Когда родители вернулись из Плимута и сэр Джервис в сопровождении слуги и двух конюхов въехал в Тристан Прайори, наша жизнь изменилась. Теперь мы зажили на широкую ногу, что было необходимо ввиду присутствия сэра Джервиса. Его дела займут неделю, и если он сможет воспользоваться гостеприимством семейства Лэндоров, это будет прекрасно.

Конечно, мы с удовольствием приняли его. Отец очень радовался, поскольку гость был связан с компанией так же тесно, как и он сам.

Они вместе скакали верхом, совещались с глазу на глаз, вместе они съездили на корабль отца и осмотрели его, а затем подробно обсудили результаты последнего плавания. Короче говоря, они постоянно находились в компании друг друга.

Теперь любая трапеза превращалась в церемонию – ведь у нас в гостях находился не только сэр Джервис, но и Сенара с Карлоттой. За столом часто говорили о дворе, и здесь сэр Джервис, Сенара и Карлотта находили много общих тем, поскольку все трое вращались в придворных кругах, и хотя сэр Джервис был связан с Уайтхоллом, а Сенара с дочерью – с Мадридом, дворы тесно общались благодаря тому, что наш король, еще будучи принцем, посещал Испанию, пытаясь устроить свой брак с сестрой короля Испании.

Сэр Джервис сообщил нам, что в восемнадцать лет он состоял в свите короля, и очень похоже, что он и Сенара выполняли одни и те же обязанности. Сенара видела короля Карла лишь однажды. Это было перед самой смертью его отца, когда Карл был наследным принцем, по словам Сенары, весьма статным молодым человеком, хотя не столь статным, как приличествовало бы королю. Тем не менее у него были прекрасные манеры. Он был молод, хорош собой и вообще производил благоприятное впечатление.

– Конечно, – сказала она, – он был больше заинтересован в том, чтобы помочь своей сестре Елизавете и ее мужу Фридриху, потерявшим трон, чем в женитьбе на инфанте.

– Наш король впервые увидел свою жену, нынешнюю королеву, при французском дворе, проезжая через Париж, – пояснил сэр Джервис, – но тогда она была еще ребенком, и он не обратил на нее никакого внимания.

– Странно, – заметила мать, – что судьба не дает нам никакого знака, когда мы сталкиваемся с ситуацией или с человеком, которые впоследствии изменят весь ход нашей жизни.

– Ты хочешь слишком многого от судьбы, любимая, – сказал отец.

– Встречаются люди, которые уверяют, что у них в такие моменты бывает предчувствие, – многозначительно проговорила Сенара и созналась:

– Иногда такое бывает и со мной.

– Это оттого, что ваша мать была колдуньей? – поинтересовалась я.

За столом воцарилось молчание. Мать нахмурилась.

– Все это чепуха, Берсаба, – заявила она. – Не представляю, где ты могла такое услышать.

– Но ведь это правда?

– Кое-кто называл ее ведьмой, – ответила Сенара. – Это было, когда она жила в замке. Позже, когда появилась я, не было слышно таких разговоров.

– Люди вечно что-нибудь выдумывают, – сказала мать. – Я рада тому, что нынче мало говорят об этом. Я считаю, что такие разговоры… опасны.

Я обратила внимание на то, что слуги, суетившиеся возле стола, внимательно прислушиваются к беседе. Потом они перескажут все, что удалось подслушать здесь. Они припомнят колдунью, которая жила в замке Пейлинг, а потом исчезла. А то, что нынче эта женщина проживает в Испании, уж никак не снимет с нее подозрения в принадлежности к ведьмам.

Я наблюдала за Карлоттой. Как она была красива! Анжелет рядом с ней выглядела просто жалко, а значит, так же выглядела и я. Я заметила, что сэр Джервис уделяет Карлотте много внимания, так же, как и она ему, и это выглядело так, будто она вновь вытягивает свои щупальца для того, чтобы заполучить в свои сети и его, как она уже заполучила Бастиана. Все чаще сэр Джервис адресовал свои слова именно ей.

После ужина отец вышел вместе с сэром Джервисом. Они хотели продолжить обсуждение дел, связанных, по словам матери, с предполагаемой постройкой фабрики на Хугли. Мать сказала, что они озабочены разгорающимся конфликтом между государем и народом. Тот факт, что король Карл правит страной единолично, поражал мать. Сэр Джервис сказал, что это больше не может так продолжаться. Наступит кризис, и один Господь знает, что тогда произойдет.

Я спросила у матушки:

– Ты думаешь, мы почувствуем это и здесь?

– Дитя мое, от этого никуда не уйдешь.» Корабельные деньги» очень беспокоят народ в Плимуте, а эта убежденность короля в том, что он правит от имени Бога и потому действия его безупречны, отнюдь не делает его популярным.

– И что, по мнению отца, произойдет дальше?

– Рано или поздно должно быть достигнуто взаимопонимание. Королю придется изменить образ жизни. Он грубо обращается с пуританами и делает это, по слухам, под влиянием своей жены-католички. Мне не нравится как нынче идут дела, но будем надеяться, что со временем все уладится. Кстати, Берсаба, я хотела бы поговорить с тобой. Ты кое-что сказала за ужином… относительно ведьм.

– О да, мама.

– Я не хочу, чтобы велись разговоры на эту тему. Кажется, разговор начала именно ты.

– Вот как? – ответила я равнодушно.

– Я уверена в этом, дорогая. Мне очень не нравятся эти разговоры. Я никак не могу забыть тот день, когда они пришли за моей мачехой.

– И что тогда произошло, матушка? Это было очень страшно?

– Да. Я не хочу даже говорить об этом. Мне это потом еще долго снилось… до тех пор, пока я не вышла замуж за твоего отца. Когда я вспоминаю эту толпу – горящие факелы, крики и жестокие, грубые, злорадные, непристойные физиономии людей у стен замка… Не хотела бы я снова это увидеть!

– Ты думаешь, народ вновь может заинтересоваться ведьмами?

– Лучше не говори об этом. Сенара не разговаривала с, тобой на эту тему?

– Нет.

– Я помню, в молодости Сенара постоянно болтала о ведьмах, напоминая людям о том, что и ее мать обвиняли в колдовстве. Она просто не понимала, что тогда говорить об этом опасно. Как, впрочем, и сейчас.

– Мы не слышали таких разговоров, мама.

– Об этом иногда шепчутся слуги… страх перед ведьмами. Простые люди все еще верят, и я не хочу, чтобы народ начал болтать о колдовстве только потому, что опять приехала Сенара. Так что, Берсаба, прошу тебя… если кто-то поднимет эту тему – оборви его. Я не хочу, чтобы все повторилось вновь.

– Конечно, мама, – согласилась я.

– Понимаешь, милая, когда невежественные люди собираются в толпу, то… Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Да, конечно. Они могут явиться сюда, в Тристан Прайори, как явились когда-то в замок Пейлинг. Они по-прежнему вешают и сжигают ведьм; они по-прежнему связывают им руки и ноги, а потом бросают в море, в реку или просто в пруд, если он достаточно глубок для того, чтобы в нем мог утонуть человек.

– Давай не думать об этом. И не говорить. Если ты услышишь, что об этом болтает кто-то из слуг, обрывай их. Они могут начать говорить об этом, потому что помнят бабушку Карлотты. А я этого не хочу, Берсаба.

– Я буду помнить об этом, мама, – неопределенно пообещала я, размышляя о том, заметила ли она, как я взволнована.

Поднимаясь к себе, я встретила на лестнице одну из служанок. В руке она держала платок.

– Его уронила леди Карлотта, – сказала она.

– Так почему ты не отнесешь его к ней в комнату? – спросила я.

Девушка явно смутилась.

– Мне страшно, госпожа Берсаба.

– Почему?

Девушка опустила глаза.

– Ну, чего ты боишься? – настаивала я. Она не могла ответить на этот вопрос. Я забрала у нее платок.

– Тебе не по себе от того, что она ведьма и может тебя сглазить? – спросила я.

– Ох, я боялась в этом признаться, госпожа Берсаба.

Я с удовлетворением подумала о том, как быстро распространяются слухи, а вслух сказала:

– Отдай его мне. Я занесу ей платок. Перед тем, как переступить порог, я произнесу молитву. Тебе следовало поступить именно так, верно?

– Думаю, что да, госпожа, но мне было трудно заставить себя…

– Ладно, не расстраивайся, я все улажу. Сложив платок, я направилась в комнату, в которой жила Карлотта. Я постучала в дверь, а поскольку ответа не было, то я открыла ее и вошла. На кровати лежала ее ночная рубашка, шелковая, украшенная тысячью оборок. Как красиво должна была выглядеть в ней Карлотта со своими темными, ниспадающими на плечи волосами! В воздухе чувствовался нежный запах духов. То, что здесь временно жила Карлотта, как-то изменило комнату.

Я тихо подошла к кровати и подняла ночную рубашку. Держа ее в руках, я представляла картину: я – невеста, и ко мне подходит Бастиан. Неожиданно на моем месте оказалась Карлотта, и я почувствовала себя отчаянно несчастной.

Неожиданно я ощутила, что за мной наблюдают. Я резко обернулась. Дверь в прихожую была открыта, и на пороге стояла Анна.

– Вам что-нибудь нужно? – спросила она с сильным акцентом.

– Я принесла платок твоей хозяйки, который она потеряла. Вот он, на столе.

Анна кивнула. Я понимала, что выгляжу глупо, стоя вот так, с ночной рубашкой в руках, и сказала:

– До чего красивая рубашка!

– Ее сшила я, – сообщила Анна.

– Поздравляю. Ты умеешь творить своей иглой настоящие чудеса.

Ее темные глаза смотрели на меня испытующе. Мне вдруг стало казаться, что меня видно насквозь, что эта женщина способна прочитать мои мысли: мою ненависть и желание отомстить Карлотте.

Анна молча подошла ко мне и, забрав у меня из рук ночную рубашку, положила ее на кровать.

Я подумала, что она обладает сверхъестественными способностями и знает, о чем я сейчас думаю. Анна будет охранять Карлотту, как сторожевой пес.

На следующий день я вновь ослушалась мать и выехала на прогулку одна. Я нуждалась в одиночестве, мне необходимо было подумать. Месть! Это чувство заполнило все мое существо. Мне казалось, что план составлен весьма умно: я останусь в стороне, а моя соперница погибнет. Любовь и тоска по Бастиану полностью растворились в этом новом чувстве.

Я отъехала не слишком далеко, когда заметила, что кобыла прихрамывает. Спешившись, я осмотрела копыта и увидела, что одна из подков потерялась. К счастью, до кузницы было всего около мили, и я тут же отправилась туда.

По пути я ласково уговаривала лошадь потерпеть, и наконец мы добрались до места. Ни мне ни Анжелет никогда не нравилось бывать здесь: кузнец – рослый широкоплечий мужчина – был малоприятным человеком, и мы всегда считали, что он, когда стоит у горящего горна, очень похож на дьявола, как будто готов бросить в пламя любого подвернувшегося под руку грешника, обрекая его на вечные мучения.

Томас Гаст был фанатичным верующим. Каждое воскресенье он выступал с проповедями в амбаре, стоявшем неподалеку от кузницы, и многие местные жители приходили послушать его – не потому, что разделяли его религиозную доктрину, а просто желая внимать его пламенным речам. Томас Гаст был пуританином и верил в то, что всякое удовольствие есть грех. В шутку я говорила Анжелет, переиначивая цитату из Евангелия: «Для Томаса Гаста единственный грешник, обреченный на вечные муки, дороже тысячи тех, кто вовремя покаялся».

Наши родители не были в восторге от этих горячих проповедей, опасаясь, что они могут вызвать в округе волнения. Они считали, что всякий человек вправе поклоняться Богу так, как велит ему его внутреннее убеждение, и при этом разумнее всего не навязывать своего мнения другим. Но Томас Гаст придерживался иной точки зрения. Он был уверен в том, что именно он, Томас Гаст, всегда прав, а все, кто хоть в чем-то с ним не согласны, пребывают в заблуждении. Более того, он не собирался оставлять их в неведении и переубеждал ближних своих словами, а если появлялась возможность, как в случае с членами его семьи, то и кожаным ремнем.

У него было десять детей, и все они вместе с бедняжкой-матерью жили в постоянном страхе, опасаясь вызвать гнев главы семьи каким-нибудь неосторожным словом или поступком, которые он мог расценить как греховные.

Это был очень неприятный человек, но, по словам моего отца, превосходный кузнец.

Когда я подвела к нему кобылу, Томас Гаст взглянул на меня с явным неодобрением. Возможно, потому, что моя шляпа для верховой езды была лихо сдвинута набекрень, а может быть, и потому, что пылающая во мне жажда мести придавала мне вид человека, радующегося жизни. Так или иначе, мой вид ему не понравился.

Я сообщила ему о случившемся, и он внимательно осмотрел ногу лошади, мрачно покачивая головой.

– Я была бы очень вам благодарна, если бы вы подковали ее прямо сейчас, – попросила я.

Томас Гаст опять покивал, глядя на меня своими горящими черными глазами. Их огромные белки были такими же, как у старого Касвеллина, и это делало Гаста похожим на дедушку – немножко безумным.

Я сказала:

– Чудесное утро, Томас. В такие дни хочется жить и жить, верно?

На самом деле после предательства Бастиана я воспринимала мир не столь уж радостно, но желание поозорничать было во мне неистребимо, а я знала, что любая радость, даже от данной Богом природы, немедленно вызовет бурный протест со стороны кузнеца.

– Вам следовало бы подумать о грехах, переполнивших этот мир, – проворчал он.