Текст книги "Сестры-соперницы"

Автор книги: Филиппа Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

– Я – жена Ричарда… самый близкий ему человек., и мне не сказали!

– Пойми же, ты вынашиваешь ребенка. Разумнее всего было ничего тебе не говорить. Посмотри на себя… Посмотри, что с тобой стало. Ты рвешь и мечешь…

– Миссис Черри намекнула… что можно прервать…

– Что?!

– Она говорит, что еще и сейчас…

– Ты сошла с ума, и миссис Черри тоже. Я с ней поговорю. Как у нее язык повернулся!

– Я хозяйка этого дома, Берсаба, хотя иногда мне кажется, что ты считаешь хозяйкой себя. Она повернулась и вышла из комнаты.

Я не могла уснуть. Ночь тянулась невыносимо долго. Я боялась заснуть, потому что знала, что мне приснится. Все страхи последних месяцев были просто ничто в сравнении с теми, которые преследовали меня сейчас. Я представляла, что у меня родился ребенок, и Ричард говорит: «Он… или она… должен отправиться в замок».

Горячего молока в эту ночь у моей постели не было. А настой миссис Черри так и остался нетронутым. Я уже почти решилась выпить его, но знала, что тогда сразу же усну, а засыпать я боялась, потому что меня пугали ночные кошмары.

Дверь комнаты стала очень медленно приоткрываться. Я почувствовала, как заколотилось мое сердце. Неужели пришел тот, кого я ждала?

Вошла Берсаба и остановилась возле моей кровати.

– Ты не спишь, Анжелет, – сказала она.

– Могу ли я заснуть, если мне нужно столько сразу обдумать?

– Все еще беспокоишься за ребенка?

– А что бы ты чувствовала на моем месте?

– Ты вбила себе в голову, что Ричард не может быть отцом нормального здорового ребенка.

– Если бы ты видела этого… это существо! Он мне напомнил того человека на лужайке.

– Анжелет, в течение всего дня я размышляла, следует ли тебе рассказывать… Это может оказаться для тебя ударом, но я все же пришла к заключению, что это принесет меньше вреда, чем страх за судьбу ребенка. Сейчас для тебя самое важное… важнее всего… это ребенок. Верно, Анжел?

– Конечно.

– У Ричарда может быть здоровый ребенок. Он у него есть.

– Я тебя не понимаю.

– Арабелла – его дочь.

Я продолжала лежать, ничего не понимая, потом медленно произнесла:

– Арабелла. Твоя Арабелла. Она – дочь Ричарда!

– Да, – вызывающе подтвердила Берсаба.

– Ты и он…

– Да, он и я. Ты когда-нибудь видела более прелестного ребенка? Я – нет. И никто не видел.

– Ох, Берсаба, – воскликнула я, – ты и Ричард!

– Ты его не любила, – сказала она упрямо, – не любила по-настоящему. Ты боялась его.

– А ты, видимо, любила.

– Да, я любила.

– И ты вышла за Люка, чтобы никто не узнал, что ты ждешь ребенка от Ричарда. А Люк, что он думал?

– Он все знал и помог мне.

– Ты считаешь, что весь мир принадлежит тебе, Берсаба. Тебе всегда так казалось. Другие люди ничего для тебя не значат, да?

– Сейчас для меня важнее всего ты, сестра. С тобой все будет в порядке, и ты родишь крепкого и здорового ребенка.

– А когда вернется Ричард? – спросила я. – Что тогда?

– Ты покажешь ему здорового ребенка.

– Ты уже показала ему своего.

– С этим покончено, Анжелет. Когда ты родишь и приедет Ричард, я вернусь домой, в Тристан Прайори.

– Ричард тебя не отпустит. Он ведь любит тебя?

– Он – человек, который будет любить свою жену и своих детей. Спокойной ночи.

Она наклонилась и поцеловала меня.

Я лежала, погруженная в раздумья. Любовники в этом доме… и я. Почему же мне ничего не было известно? И тут я вспомнила, с какой настойчивостью Берсаба предлагала мне сонное снадобье: «Это поможет тебе уснуть». Мне припомнилась ее лицемерная улыбка. Они усыпляли меня на то время, которое проводили вместе.

Почему же она пошла на это? Оттого ли, что я испытывала страх перед кроватью с пологом и не могла привыкнуть к этим взаимоотношениям? Берсаба воспользовалась ситуацией. В ней было то, чего не хватало мне. Я вспомнила, как глаза Бастиана неотрывно следовали за моей сестрой, как она была взбешена, когда Карлотта увела его. Потом, по словам Берсабы, Бастиан хотел на ней жениться, а она отказала ему. Затем она приехала сюда и очаровала Ричарда, а Люк так жаждал ее, что согласился признать себя отцом чужого ребенка.

Ох, Берсаба, моя родная сестра! Что я о ней знала? Она была совсем чужой для меня.

Внезапно мне в голову пришла ужасная мысль: она любила Ричарда, любила его так сильно, что смогла забыть о том, что я, считавшая ее близким и дорогим человеком, – его жена.

Меня переполняли воспоминания. Я вновь оказалась в своей комнате в Пондерсби-холле, и рядом со мной стояла Анна. Что она сказала? Тогда это показалось мне странным: «Будет ошибкой думать, что в ней – сплошь хорошие черты… Если подвернется случай…»

Что могла Анна знать о Берсабе? Однако, несомненно, что она хотела предостеречь меня от моей собственной сестры.

Я представила, как кто-то кладет в мое молоко яд. Кто же давал мне молоко? Кто давал мне сонное снадобье, так что я совершенно спокойно спала, когда она отправлялась к моему мужу?

Никогда в жизни мне не было так страшно. Неужели моя родная сестра так сильно возжелала моего мужа, что попыталась убить меня?

Часть шестая. БЕРСАБА

В ТУННЕЛЕ

Появление солдат я восприняла едва ли не с облегчением. Это случилось после Рождества. Я украсила дом плющом и падубом, в основном ради детей, чтобы они как-то ощутили праздник, но когда они укладывались в кроватки, дом погружался в уныние.

Миссис Черри растеряла все свое добродушие. Когда бы я ни заходила в кухню, я заставала ее сидящей за столом и глядящей в пустоту. Черри почти не разговаривал, он тоже не мог избавиться от воспоминаний об убитом им сыне. На нем лежало такое тяжкое бремя вины, что это чувствовали все в доме.

Грейс и Мэг пытались бодриться. Феб не могла забыть ферму Лонгриджей, где она была счастлива со своим мужем, и я догадывалась, что она, как впрочем и все мы, ждала, когда же все это кончится. Для меня же самым тяжелым испытанием были наши натянутые отношения с Анжелет. Она не могла простить мне того, что произошло между мною и ее мужем; я тоже не могла себе этого простить. Она с трудом переносила пребывание в одном помещении со мной и, разыскав где-то ключ, стала запираться в своей Синей комнате, что раньше даже невозможно было представить. Я боялась этого: вдруг ей ночью понадобится помощь?

Я понимала, что она относится ко мне с подозрением и убеждена в том, что я хотела ее смерти, чтобы выйти замуж за Ричарда, когда он вернется.

Я уверяла ее в том, что собираюсь в Тристан Прайори, и даже взялась за приготовления к отъезду.

– Война не будет длиться вечно, – говорила я. – Что-нибудь вскоре произойдет.

После этого печального Рождества и последовавшей за ним Двенадцатой ночи, которую мы не отмечали, Анжелет начала уединяться в своей комнате с Грейс.

Я беспокоилась, понимая, что с ней далеко не все в порядке, и боялась, что все случившееся ей повредит. У меня даже мелькала идея пригласить сюда нашу мать, но это, конечно, было невозможно из-за событий, происходящих в стране.

Беда разразилась в январе, за месяц до того, как Анжелет должна была родить. С севера дул холодный ветер, и пруды покрылись коркой льда. В такие дни не хотелось выходить из дому. В теплых комнатах топились камины, но в доме было неуютно. Грейс готовила комнату для роженицы, хотя впереди был еще целый месяц, а миссис Черри, покачивая головой, говорила, что опасается приближения этого дня.

Я не мешала ей высказываться, пусть говорит что угодно, лишь бы этого не слышала Анжелет.

Как-то раз Джессон отправился побродить по окрестностям и вскоре вернулся с новостью, что «круглоголовые» уже где-то поблизости. Они ограбили церковь, расположенную в пяти милях отсюда, изуродовав ее прекрасные орнаментальные украшения и вообще все, что, по их мнению, относилось к папизму.

Я попросила, чтобы никто не говорил об этом моей сестре, они ведь могли и не прийти сюда, а в ее положении не стоило лишний раз волноваться.

Но сама я была настороже, так же, как и Феб. Я велела ей ни на минуту не оставлять детей и быть готовой в любой момент закутать их потеплей и увести.

Затем я спустилась на кухню и позвала туда Джессона и Черри. Я сказала им:

– Возможно, солдаты и не придут сюда, но если это случится, совершенно бесполезно пытаться защищать дом. Мы можем сделать только одно – спрятаться в туннеле. Начинайте запасать там провизию и воду. Мы спрячемся и переждем их нашествие. Нам повезло, что существует такое укрытие.

Мужчины согласились, что это единственный шанс.

– Тогда давайте готовиться, – сказала я.

Уже стемнело, когда мы услышали крики солдат. Момент, которого все так давно боялись, наступил.

Я потихоньку велела Феб сказать детям, что мы будем играть в новую игру, и привести их на кухню. В доме должно быть темно, но мы возьмем с собой запас свечей. В туннель должны уйти все, Затем я пошла к Анжелет и сказала:

– «Круглоголовые» явятся сюда через пять минут. Мы должны спуститься в туннель.

– Ты уже стала в доме хозяйкой, – бросила она.

– Не будь дурой! – закричала я. – Ты немедленно пойдешь со мной.

Я закутала ее в теплую накидку. Мы уже дошли до кухни, когда неподалеку раздались крики.

– Где дети? – с тревогой спросила Анжелет.

– Здесь. Все уже здесь.

И мы вошли в туннель, соединяющий дом с замком.

Мы оставались там всю ночь и весь следующий день. Ночью дети спали, а проснувшись, пришли в восторг от новой игры. Но мы знали, что она скоро надоест им. Когда Лукас расплакался и сказал, что больше не хочет играть в прятки, мне пришлось объяснить ему, что он должен вести себя тихо, потому что это не игра. В нашем доме сейчас солдаты, и мы прячемся от них. Мне удалось его утихомирить, хотя он немного и перепугался. Наша жизнь сейчас полностью зависела от того, сможем ли мы соблюдать тишину.

Арабелла жалась ко мне, но она была более увлечена, чем напугана происходящим; в свете свечи было видно, как горят от возбуждения ее глаза, так похожие на глаза Ричарда.

– Скоро они уедут, – шептала я, – и тогда мы вернемся в дом.

Больше всего меня беспокоила Анжелет. Она все время молчала и обращалась ко мне только по необходимости. Мне было невыносимо тяжело чувствовать, что она подозревает меня в стремлении избавиться от нее и выйти замуж за Ричарда.

Я вспомнила о наших детских ссорах и о том, как мы были тогда необходимы друг другу. Именно потому так ранила меня ее нынешняя неприязнь. Я по-прежнему хотела быть для нее опорой, а она, напротив, отдалялась от меня. Да, узы, существовавшие между нами, порвались, когда я полюбила Ричарда.

Я пообещала себе: если мы переживем эту ночь и следующий день, я немедленно уеду. Я больше никогда не увижу его, а значит, избегну возможности поддаться искушению. Мне было ясно, что я никогда не смогу оправдаться перед Анжелет, которой не понять, что такое ошеломляющая страсть…

Переговаривались мы шепотом.

Миссис Черри вдруг спросила:

– А что же с мальчиком? Что с Джоном Земляникой? Нужно привести их сюда. Солдаты заберутся и в замок. Они сломают стену.

Черри ответил:

– Джон Земляника позаботится о мальчике.

– Но они ненавидят замки, а про этот еще и знают, чей он. Они отомстят королевскому генералу.

Ее лицо при свете свечи казалось диким. Я боялась, что она впадет в истерику и подвергнет нас опасности, если начнет кричать или попытается выбраться за мальчиком и Джоном Земляникой.

Черри старался успокоить ее:

– Эмми, не расстраивайся. Все будет в порядке.

– Тебе-то на все наплевать… Ты и родного сына пристрелил. Нашего Джозефа…

– Мне пришлось, Эмми. Лучше бы ты помолчала. Мне пришлось это сделать. Ты же знаешь, что случилось в прошлый раз.

– Тогда ты выстрелил ему в ногу. И сейчас тоже мог бы стрельнуть в ногу. Что, разве не мог? А ты его насмерть… нашего сынка… Он же ничего не успел сделать. Он просто пришел повидать свою мамочку.

Наступило молчание. Похоже, миссис Черри и сама была потрясена тем, что сказала.

Она снова стала всхлипывать:

– Мы отсюда никогда не выберемся. Эти безумные люди… они сожгут весь дом… Они сожгут замок… Что нас ждет? Вход будет заперт. Нас здесь похоронят заживо. Я хочу отсюда выбраться.

– Вы пугаете детей, миссис Черри, – жестко сказала я, а детям шепнула:

– Это ничего… ничего… миссис Черри просто играет.

Некоторое время она молчала. Мы все напрягли слух, но услышали лишь какой-то шум.

– Мы здесь хорошо заперлись, – сказал Джессон. Грейс спросила:

– С вами все в порядке, госпожа? И Анжелет в ответ прошептала:

– Что она говорила о том, как кого-то видели в церкви?

– Да ничего, госпожа, – начал Черри. Миссис Черри прервала его:

– Ты мне рот не затыкай, Черри. Мы отсюда все равно не выберемся, мне надо выговориться.

– Не нужно, Эмми, – сказал Черри, – пожалуйста, помолчи.

– Это уже давно… такая тяжесть у меня на сердце. Я хочу, чтобы он был мой… Почему я должна отрекаться от него? Он был добрый, мягкий, только иногда на него находило. Джо-то никогда таким не был. Он всегда был жестокий и хотел всем вредить. А мальчик – нет, он добрый. Я хотела, чтобы он был здоровым и жил в этом доме как джентльмен. Все здесь принадлежало бы ему… Видите, какая я грешная.

Я начинала кое-что понимать, сопоставляя факты и слова, но не хотела, чтобы это слышали дети. Я боялась, что она их напугает.

Мальчик в замке не был сыном генерала. Да и как он мог им быть, если это внук миссис Черри? Сумасшедший уже бывал в этом доме. Он застал жену Ричарда в церкви, изнасиловал ее, и она родила от него ребенка… этого мальчика.

Но почему она от него не избавилась? Почему другие не знали? И тут я все поняла. Магдален трепетала перед мужем. Она боялась признаться ему. Но супруги Черри знали обо всем. Сумасшедший был ранен в ногу, однако Магдален это уже не могло помочь.

Бедняжка! Как же она жила все эти месяцы беременности, зная о том, что отец ребенка, которого она вынашивает, – безумец?

Я наблюдала за Анжелет. Понимает ли она, в чем дело? Она изумленно смотрела на миссис Черри, словно видела ее в первый раз.

– Я просто хотела как лучше, – всхлипывала миссис Черри. – Я просто хотела для мальчика.

– Замолчи! – велел ей муж.

– Ведь все это могло стать его собственным, верно? Я стала бы за это бороться… Когда ему исполнилось бы восемнадцать, я бы поборолась… О, Господи, что с ним сейчас? Он же там, а солдаты ненавидят замки… им известно, что это замок генерала… а там мой мальчик… сын генерала… то есть так все думают.

Миссис Черри истерически расхохоталась.

– Я делала все это для него и не думала, что может случиться беда…

Ее хохот перешел в пронзительный визг. Я подошла к ней и отвесила ей пощечину. Она немедленно утихла и прошептала:

– Мы все умрем, как крысы в капкане. Ни у кого ничего не останется, а на мне лежит тяжкий грех. Я могла погубить ее. В первый раз я от этого избавилась, да это и нетрудно было, а теперь опять хотела избавиться, чтобы дать дорогу моему мальчику. Нельзя было допустить, чтобы кто-нибудь ему помешал.

Анжелет тихо сказала:

– Теперь я все поняла. Я понимаю, почему вы все это делали. Мне понятно, что произошло с Магдален. Но сейчас все это не имеет никакого значения.

Наступившее молчание прервала Арабелла:

– Мама, ты сердишься на миссис Черри?

– Нет, – ответила я.

– А она думает, что сердишься. Она плачет. И вновь тишину нарушали лишь сдавленные рыдания миссис Черри.

– Скоро все кончится, – сказала я Арабелле.

– Мы все еще играем?

– Да, мы все еще играем.

– Я хочу поиграть во что-нибудь другое.

– Придется подождать, пока все закончится. Она прижалась ко мне поближе, Лукас и маленький Томас последовали ее примеру.

Джессон бесшумно выскользнул из туннеля разведать обстановку. Вскоре он вернулся.

– Они ушли, но оставили после себя след.

Мы вернулись в дом. Гобелены были сорваны со стен, бронзовые и оловянные украшения исчезли. Церковь оказалась полностью осквернена. Я поднялась по лестнице в наши комнаты. Богатые драпировки были содраны со стен и разорваны в клочки, а вышитые покрывала – те, что остались, были испоганены.

Винный погреб был затоплен вином. Усмехнувшись, я высказала предположение, что, считая питье вина грехом, они не только пили его сами, но и не хотели позволить согрешить другим. Наши продовольственные запасы исчезли. Большинство окон было выбито. Я опустилась на чудом уцелевший стул и прокляла эту бессмысленную войну.

Тут я вспомнила об Анжелет и о приближающихся родах. Все, что мы приготовили, исчезло или было приведено в негодность. Я попыталась обдумать план дальнейших действий, но, услышав громкие крики, поспешила вниз и столкнулась с Грейс.

– Это миссис Черри. Она совсем сошла с ума. Эти дьяволы побывали в замке и все разнесли на кусочки.

– А мальчик и его опекун?

– Они оба мертвы… Похоже, что они спрыгнули со стены. Джон Земляника ни за что бы такое не сделал. Это же верная смерть. Я думаю, мальчик хотел спрыгнуть, а Джон попробовал удержать его. Они оба там и лежат. Вы уж не выходите, госпожа, и мою хозяйку удержите. Вид не из приятных.

На мгновение я ощутила слабость, полную неспособность действовать и думать. Я лишь сознавала, что тайны замка больше не существует и что мы сделали еще один шаг вперед.

Все случившееся не могло, конечно, остаться без последствий, и мы с Грейс совершенно не удивились тому, что у Анжелет начались боли. Стало ясно, что близятся роды.

Заботливо приготовленная нами комната для роженицы была превращена в свинарник, и нам пришлось потрудиться, чтобы хоть как-то подготовиться к важному событию. Это оказалось нелегким делом, и Грейс была расстроена. Преждевременные роды грозили неприятностями.

В то же время нам было полезно заняться какими-то действительно важными делами. Я продолжала твердить себе: мы потеряли очень многое, но остались вместе…

Мы уложили Анжелет в одну из немногих пригодных для использования кроватей, а сами отправились на поиски необходимого. Нам удалось найти кое-какое постельное белье. Джессон разжег камин. Нагрев кирпичи, мы завернули их во фланель и положили в постель в качестве грелки. Все старались чем-то помочь. Дети были слегка напуганы суматохой, и я передала их под опеку Феб, попросив ее объяснить детишкам, что мы продолжаем играть в новую игру, иногда немножко страшную, но интересную, и нам нельзя мешать.

К счастью, солдаты не тронули коров и не добрались до некоторых стоящих на отшибе построек, в частности, солодовни, где лежали запасы зерна и муки, так что голод нам пока не грозил. Миссис Черри была в таком состоянии, что ничего не могла делать, и ее место у очага заняла Мэг, а мужчины заложили досками оконные проемы и начали по возможности наводить порядок.

Самой главное нашей заботой оставалась Анжелет, которая и в самом деле выглядела очень нездоровой. Тем не менее роды прошли довольно легко, и через несколько часов на свет появился мальчик. Он был слабеньким, недоношенным почти на месяц, но как нельзя более нормальным. Грейс сказала, что в первые месяцы малыш доставит нам немало хлопот, но когда он окрепнет и наберется сил, все будет в порядке.

Состояние Анжелет, напротив, вселяло тревогу. Она была очень слаба, а у нас не хватало самых необходимых вещей.

Я оставила младенца на Грейс и занялась сестрой. Я сидела возле нее день и ночь. Время от времени, конечно, я не выдерживала и засыпала, но мне хотелось, чтобы она постоянно ощущала мое присутствие. Это, кажется, доставляло ей некоторое удовлетворение, не говоря уже обо мне. Надо мной тяготели грехи, и тяжесть их ничуть не уменьшалась оттого, что я сознавала: окажись я вновь в той же ситуации – и все было бы точно так же.

Хотелось бы мне попытаться объяснить это Анжелет.

Она лежала неподвижно, обессиленная, но глаза ее улыбались мне, а когда я отходила от постели, она беспокоилась.

Прошло четыре дня.

Ребенок понемножку оправлялся, и Грейс сказала:

– Его надо окрестить и дать ему имя. Я пошлю Черри или отца за священником.

Я согласилась.

Я спросила Анжелет, не возражает ли она против того, чтобы младенца назвали Ричардом, и она, очень довольная, кивнула в ответ. Итак, ребенок был окрещен, и мы стали называть его трогательным уменьшительным именем – Дикон.

Грейс очень серьезно сказала мне:

– Наш Дикон будет жить. Он набирает вес… он интересуется тем, что вокруг. Но наша госпожа… Для нее настали плохие времена. Не знаю даже, сможем ли мы ее вытянуть. Слишком много чего у нас нет. Нет самого нужного. Я-то знала, что ей будет нелегко, но думала, это произойдет до прихода «круглоголовых».

Я твердо сказала:

– Мы должны ее выходить. Она будет жить, Грейс. Грейс посмотрела на меня тем же взглядом, которым иногда смотрела Анжелет, давая понять, что я восстаю против воли Божьей.

Но Анжелет, кажется, действительно стала приходить в себя. Она начала разговаривать.

– Я хочу, чтобы ты была со мной, Берсаба.

– Конечно, – ответила я, – мое место здесь.

– Все пошло не так, правда? Это тебе нужно было ехать в Лондон. Ты бы встретилась с ним и сделала бы его счастливым, верно?

– Он счастлив, – сказала я.

– Ты всегда гордилась тем, что никогда не лжешь. Ты всегда заявляла, что притворяться бесполезно. Не забывай об этом, Берсаба. Я рада, что это не ты хотела отравить меня. Я думала, это ты.

– Ты не должна была так думать.

– Да, но я так думала. Потому что я знала, что кто-то этого хочет. Мне бы следовало вспомнить свой первый случай. Я ведь думала, что это произошло из-за испуга. Они меня убедили. Но теперь-то я вспомнила: миссис Черри дала мне тогда какой-то настой. Должно быть, она добавила в него что-то, отчего у меня случился выкидыш. Она хорошо знает травы. Она любила того мальчика и была готова ради него на все. Она боялась, что если я рожу здорового ребенка, то он станет наследником, и решила бороться за своего внука всеми средствами.

– Не думай сейчас об этом. Это все в прошлом. У тебя есть ребенок. Он поправляется, Анжелет, и будет здоровеньким мальчиком – так говорит Грейс, а она в этих делах понимает.

– Но я хочу об этом думать. Я хочу, чтобы мы до конца поняли друг друга. Теперь мне все совершенно ясно. Бедная Магдален! Какой ужас она пережила, и случилось это в церкви, целых девять месяцев она скрывала все это от Ричарда.

– Лучше бы она все рассказала ему.

– Она не могла, Берсаба. Я ее понимаю. Она боялась его, боялась, что он от нее отвернется. Я понимаю. Я поступила бы точно так же. Ты сильная, уверенная в себе. Ты бы знала, что делать. Но я ее понимаю… А потом Магдален умерла, родив этого… это существо… которое было внуком миссис Черри, и она была готова на все ради него. Мы не должны слишком строго судить миссис Черри. Во всем виновата любовь, Берсаба. Не надо забывать об этом.

– Из-за этого она ставила под угрозу твою жизнь…

– Только ради внука. И я не думаю, что она намеревалась убить меня. Ей просто хотелось, чтобы у меня не было ребенка. Постарайся понять ее, Берсаба. Пожалуйста, постарайся.

– Анжел, – сказала я, – ты помнишь, мы говорили о том, как разные свойства натуры – хорошие и дурные – поделены между нами? Тебе достались все хорошие качества, а мне – все дурные.

– Это не правда. Ты гораздо больше меня заслуживаешь внимания. Так считал Ричард… и Люк… и дети тоже. Давай говорить откровенно. Я хочу, чтобы ты вышла замуж за Ричарда… если он останется в живых.

– Жена Ричарда поправится. Когда он вернется, она покажет ему их прелестного ребенка, Дикона, и тогда все пойдет по-другому. Не забывай о том, что все эти годы над ним висела мрачная тайна. Такого рода тайны часто ломают людские натуры.

– Как ты думаешь, он вернется?

– Эта дурацкая война не будет длиться вечно.

– А если победят «круглоголовые»?

– Все равно будет какой-то выход.

– Если он вернется…

– Когда он вернется, – твердо сказала я, – ты будешь встречать его здесь.

– В его доме, почти превратившемся в руины.

– Ты как-нибудь здесь проживешь. Это долго не протянется, а уж Ричард будет знать, что делать.

– А ты, Берсаба?

– Я давно все решила. Я отправлюсь домой. Заберу с собой детей – Арабеллу, Лукаса, и Феб вместе с ее Томасом. Мы поедем в Корнуолл, к нашей матери. Ты сомневаешься в том, что она нам обрадуется?

– Она будет в восторге, Берсаба.

– Я скажу ей, что ты осталась ждать своего мужа.

С этим она согласится.

– А когда он вернется…

– Я буду уже далеко. Как только ты выздоровеешь, я уеду. За тобой присмотрят Грейс и другие слуги. Ты дождешься его возвращения. Солдаты сюда больше не придут. Они уже оставили свою визитную карточку в этом чудесном доме. После их посещения он перестал быть чудесным, и это вполне должно их удовлетворить. А теперь полежи и отдохни, Анжелет. Я принесу тебе молока.

Она слабо улыбнулась.

– Тебе всегда нравилось приносить мне молоко.

– Мне и сейчас это нравится. У нас есть две прекрасные молочные коровы, которых наши круглоголовые приятели соизволили нам оставить. – Я нагнулась и поцеловала ее. – Ты должна поправиться, – сказала я, – и меня это очень радует.

– Это приказ? – спросила Анжелет.

– Конечно.

Через два дня ее состояние ухудшилось, и Грейс мрачно заметила, что у нее, кажется, началась лихорадка.

Я все время сидела около сестры. Она успокаивалась только тогда, когда я держала ее за руку.

– Как странно, Берсаба, – сказала она, – что остается только одна из нас.

– Нет, нет… Этого не будет.

– Это будет. Я-то знаю. Теперь я хотела бы серьезно поговорить с тобой, Берсаба. Позаботься о Диконе.

– Обещаю.

– Выйди замуж за Ричарда… если он вернется. Ты можешь сделать его счастливым. Мне это не удалось. Я недостаточно умна. Ты умела и развлечь его, и дать ему все остальное. Неужели ты думаешь, что я ничего не понимала? Мне кажется, я впервые заметила это, когда вы играли в библиотеке в шахматы. Он просто оживал рядом с тобой. Вы будете счастливы… Теперь ведь больше нет никаких тайн, правда же? Никаких призраков… привидений… никаких оживших секретов из прошлого. Теперь все наконец ясно… Пожалуйста, сделай все так, как я тебя прошу, Берсаба.

Я продолжала настаивать:

– Ты обязательно поправишься. Как же я смогу жить без тебя? Ведь нас всегда было двое…

– Знаешь, иногда лучше остаться одной. Я счастлива оттого, что мы сейчас вместе с тобой… и что мы понимаем друг друга. Я была такой глупой. Когда я узнала про вас с Ричардом, то решила, что ты хочешь убить меня. Вот за это я и заслуживаю смерти.

– Никогда в жизни не слышала подобных глупостей. Ричард любит тебя. Я уезжаю отсюда… Я собираюсь оставить тебя счастливой. У тебя теперь есть крохотный сыночек, а у меня – мои дети.

– У нас обеих дети от него, Берсаба. Видно, так и должно было случиться. Ну конечно, мы с тобой должны были полюбить одного и того же человека. Ведь мы – это единое целое. Я счастлива, Берсаба, что ты остаешься жить и что в моем уходе есть какой-то смысл.

Я пыталась спорить с сестрой, поскольку мне было невыносимо слушать ее. Я проклинала себя за все случившееся и находила мало утешения в том, что она не проклинает меня.

Я просидела возле нее всю ночь, а на рассвете она умерла.

Еще никогда в жизни мне не было так одиноко.