Текст книги "Сестры-соперницы"
Автор книги: Филиппа Карр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)
– Да, Люк. Я здесь. Я всегда буду рядом, пока нужна тебе.
– Нам было хорошо… правда? Я тихо прошептала ему на ухо:
– Да, нам было хорошо.
– Наш мальчик, маленький Лукас. Люби его…
– Он мой сын, Люк… мой и твой.
– Такое счастье… Быть может, это грех…
– Ни в коем случае! – горячо воскликнула я. – Как это может быть грехом, если это подарило нам Лукаса?
Он улыбнулся.
– Наше дело победило, – сказал он. – Это стоило… всего… а ты, Берсаба…
– Да, Люк, я здесь.
– Я любил тебя. Возможно, это было не правильно…
– Это было правильно… очень правильно. Я тоже люблю тебя, Люк.
– Останься со мной, – сказал он. И я осталась рядом с ним до конца.
Итак, я стала вдовой, и моя ненависть к войне увеличилась. Видимо, мои чувства к мужу были очень глубокими, поскольку я была вне себя от горя.
Какая разница, кто победит, лишь бы все это кончилось…
Я оплакивала Люка и думала о Ричарде, который находился в самой гуще схватки.
Разделить со мной горе приехала Анжелет.
– Бедная, бедная моя Берсаба. Я так тебя понимаю. Ты же знаешь, есть Ричард…
– Да, – с иронией подхватила я, – есть Ричард.
– Но мы не должны показывать детям наше горе. И она была права. В детях было наше спасение. Для бедняжки Эллы все случившееся стало, конечно, ужасной трагедией. Она любила брата, вместе с которым прожила всю жизнь. Но ее поддерживала вера в правоту дела, за которое он погиб.
– Он потерял жизнь в битве при Марстон-Муре, – сказала она, – но потерял ее в борьбе за правое дело, а эта битва была решающей.
Я подумала:» А Ричард? Что с Ричардом?»
Анжелет пригласила нас в гости на Рождество, но я не хотела ехать: нельзя же было просить Эллу провести праздник под крышей дома одного из роялистов, одного из тех, кто убил ее брата.
– А ты, Берсаба? – спросила Анжелет.
– Я не поддерживаю ни тех, ни других, – ответила я, – и ты мне сестра. Мне интересны люди, а не идеи. Не сомневаюсь, что у обеих сторон есть масса недостатков, и кто бы ни победил, нам нечего надеяться на Утопию. Даже не знаю, что бы я предпочла: слабое правление короля или строгости парламента. Видимо, все-таки первое, поскольку я не пуританка. Но пока не попробуешь – не узнаешь наверняка. Нет, я хочу одного – окончания этой бессмысленной войны, этой междоусобицы.
– Да, Берсаба, ты права. Ты всегда права. Ты очень умна. Хорошо бы, чтобы власть имущие прислушались к твоим словам.
Я рассмеялась:
– Нет, я такая же глупая, как все. Я предложила ей приехать к нам на Рождество и пообещала, что позже, когда настанет весна, я на несколько дней приеду в Фар-Фламстед и возьму с собой детей и Феб, а значит, и ее маленького Томаса – в такие времена не стоит разлучаться, даже если есть на кого оставить ребенка.
– Тебе надо завести другую горничную, ведь у Феб теперь есть муж и ребенок, – посоветовала Анжелет.
– Никто не сможет заменить мне Феб. Я буду удерживать ее до тех пор, пока это возможно. Дети будут рады поездке в Фар-Фламстед. По-моему, они растут маленькими роялистами.
Ричард приехал домой в мае. Я с ним не виделась, да и пробыл он дома всего несколько дней. После его отъезда Анжелет приехала к нам. Она сияла от радости, вызванной его визитом.
– Я не пригласила тебя в гости, Берсаба, – сказала она, – но обязательно сделала бы это, если бы Ричард мог остаться подольше. Его дела плохи. Он говорит, что положение королевской армии критическое. Люди вроде Фэйрфакса и Кромвеля готовят своих сторонников в солдаты, и религиозное рвение дает им то, чего не хватает профессиональным военным. Так он и сказал. Когда ты приедешь в Фламстед? Ты же обещала привезти детей, помнишь?
Мы обговорили детали, и через несколько дней я с детьми и Феб отправилась в Фар-Фламстед.
Мы все находились в розарии, когда туда вбежал один из слуг. У него было такое выражение лица, что еще до того, как он открыл рот, я поняла: на нас обрушилась новая беда.
Он воскликнул:
– Здесь один из работников Лонгриджа, госпожа. Он говорит ужасные вещи.
Я предчувствовала, что что-то произойдет. В моей памяти еще жива была та ночь, когда в дом внесли умирающего Люка. Я знала, что случиться может все что угодно и надо быть готовой к худшему. Теперь было ясно, что на ферме произошло несчастье, и я возблагодарила Бога за то, что мои дети находятся в безопасности во Фламстеде.
Прибывшего мужчину я сразу узнала. Это был наш батрак Джек Требл.
Увидев меня, он закричал:
– Они пришли, хозяйка. Они были на ферме и все разрушили, хозяйка. Я спрятался и убежал. Все кончено, хозяйка… все кончено…
– Успокойся, Джек, – сказала я, – расскажи, что случилось.
– Это были» кавалеры «, хозяйка. Они приехали, и я слышал, как они кричали, что это, мол, дом Люка Лонгриджа, который писал памфлеты, и надо его проучить.
– О, Господи! – невольно воскликнула я. – Он уже получил свой урок.
– Да, я думаю, они это знали, хозяйка. Они там все разрушили… а эти все… кто хотел остановить их… они мертвые…
– А миссис Лонгридж?
– Да я и не знаю, хозяйка. Я там спрятался в кустах… лег на землю и не шевелился… кто знает, что они сделают, если найдут. Я и не шевелился. Я их слышал… Шум страшный и крик, хозяйка. Они всех поубивали, кто пытался ферму защищать. Небось, теперь уже уехали. Это с утра сегодня было… Я там лежал добрых полчаса, хозяйка, не смел вылезти: вдруг, думаю, увидят меня и прикончат. А после пошел сюда… пешком. Лошадей не осталось. Лошадей они всех забрали… Все забрали, что могли унести.
– Я возвращаюсь, – решительно заявила я. Анжелет подошла ко мне.
– Нет, – сказала она, – ты не должна возвращаться. Вдруг они еще там?
– Я еду, – настаивала я, – мне нужно найти Эллу. Они пытались удержать меня. Бедняжка Феб была в панике. Там оставался ее Томас Греер.
– Почему он не пришел вместе с Джеком Треблом? – спрашивала она, и трагический ответ напрашивался сам собой.
Я твердо решила одно, я отправляюсь в Лонгридж.
Анжелет потребовала, чтобы я взяла ее с собой. Я не смогла разубедить ее, так что мы поехали вместе, прихватив с собой двух конюхов.
Перед нами предстала картина опустошения. Неужели это ферма Лонгриджей? Да, дом стоял на месте, как бы бросая вызов врагу, но приблизившись, мы увидели страшный разгром. Перед домом лежали два тела работников фермы; я узнала в одном из них Томаса Греера и тут же бросилась к нему. Он был мертв. Бедная, бедная Феб!
Элла лежала на полу среди разбросанных в беспорядке вещей. В руке у нее был зажат топор. Должно быть, она пыталась защитить свой дом. Бедная храбрая Элла! Как беспомощна была она перед этими солдатами!
Бочонок эля был опрокинут, и его содержимое вылилось на пол.» Кавалеры» сломали все, что смогли, даже вывернули потолочные балки. Лишь стены остались целыми.
Я стояла на коленях возле Эллы, и во мне вскипал бешеный гнев и ненависть ко всем тем, кто убил вначале Люка, а потом Эллу. Я была по горло сыта этим конфликтом.
– Никакие цели не должны достигаться такими средствами! – кричала я, и мне становилось дурно от боли и гнева.
Наверх подняться было невозможно, потому что они разломали и лестницу. В потолке образовалась дыра, сквозь которую высовывалась ножка кровати. Дом, служивший нескольким поколениям Лонгриджей, был разрушен в один день.
Анжелет стояла рядом, и по ее щекам струились слезы.
– Берсаба, милая моя сестра, – всхлипывала она. Я обняла ее, чтобы утешить, но она продолжала рыдать, а я смотрела на свой разрушенный дом. Потом я сказала:
– Дети в безопасности. Будем радоваться хотя бы этому. Мой муж убит, его сестра убита, мой дом в руинах, но я благодарю Тебя, милосердный Боже, за то, что Ты оставил мне детей.
– Не богохульствуй, Берсаба.
– Нет! – закричала я. – Я что, должна стоять здесь и благодарить Бога за его милосердие? У меня недавно убили мужа, ты это понимаешь?
– Ты всегда сердишься, когда у тебя горе.
– Как все это жестоко! Ты понимаешь, Анжелет, я потеряла мужа. Я потеряла свой дом… Я потеряла слишком многое из того, что любила.
– У тебя есть я, Берсаба, – сказала она, – и пока я здесь, у тебя всегда будет дом.
Я повернулась к ней и, по-моему, тоже плакала, не сознавая этого.
Анжелет сказала:
– Пойдем, моя милая сестра, пойдем со мной. Я хочу забрать тебя к себе. Мой дом будет твоим домом. Мы никогда не расстанемся, пока ты сама не захочешь.
Она увела меня оттуда, и мы вместе вернулись в Фар-Фламстед.
Когда мы переступали порог, она сказала:
– О, как это жестоко… жестоко. И я твердо ответила:
– Это война.
Часть пятая. АНЖЕЛЕТ
СТРАХ В ДОМЕ
Вчера Берсаба вернулась, чтобы опять жить вместе с нами в Фар-Фламстеде. Я все время вспоминаю разграбленную ферму и выражение ее глаз, когда она с такой горечью говорила о свалившихся на нее несчастьях. Бедная моя Берсаба! Видимо, она действительно любила Люка. Я часто сомневалась в этом, их брак казался мне таким нелепым…
Люк сильно любил ее. Однажды он сказал мне:
«Когда Берсаба входит в комнату, в ней становится светло». Я понимала, что он имеет в виду. Не думаю, чтобы он мог точнее выразиться, говоря о своей любви к ней.
Мне кажется, что не бывает событий совсем плохих. Даже после всего случившегося у нас остались милые малыши – Арабелла, Лукас и Томас, сын бедняжки Феб. Мне нравится наблюдать, как они с криками бегают по саду. Это должно исцелить сердечные раны Берсабы.
Я так рада тому, что она здесь. Этот дом временами пугает меня и всегда пугал. Когда приехала Берсаба, я перестала бояться. Вскоре она уехала, но недалеко, и мы часто могли встречаться. Теперь она вновь здесь, и уже это одно меня радует.
В этом доме всегда было что-то пугающее. Вот, например, замок. При виде окружающих его стен на ум приходят разные мысли. Никогда мне не забыть того ночного кошмара. Я была убеждена, что видела там лицо человека, но все твердили, что это страшный сон, и постепенно я сама в это поверила.
Тем не менее я пришла к выводу, что в замке что-то прячут, и чем больше я думала об этом, тем больше мне становилось не по себе. Я пыталась расспрашивать Ричарда, но он начинал раздражаться и говорил, что там опасно и именно поэтому он обнес замок высокой стеной. Иногда мне хотелось опять заговорить с ним об этом, но я не решалась.
Теперь у меня есть тайна, о которой я никому не говорю, даже Берсабе, хотя думаю, что сейчас, когда она живет здесь, ей все равно удастся выпытать мою тайну. Впрочем, мне даже хотелось бы этого.
Дело в том, что у меня, возможно, будет ребенок. Когда Ричард в последний раз приезжал сюда и мы были вместе, я молилась о том, чтобы у меня появился ребенок, и мне кажется, молитвы мои были услышаны.
Если это так, то все будет по-другому. Когда я вижу Берсабу и Феб с детьми, я им завидую. Я готова отдать за ребенка все.
Я уверена, что Ричард тоже этого хочет. Возможно, тогда отношения между нами будут складываться иначе. Я ведь никогда по-настоящему не понимала его. Он никогда не был близок со мной так, как были близки Люк и Берсаба. Она любила поддразнивать мужа, высмеивая священные для него понятия, спорила с ним, вроде бы даже искала ссоры – и это, видимо, нравилось ему, что казалось мне странным, но доказывало близость их отношений. Конечно, я не умею так жонглировать словами, как она. А уж когда Люк сказал о том, что Берсаба освещает собой комнату, я ясно поняла, что она значит для него.
Потеря мужа стала для нее ужасной трагедией, но все-таки, о чем я постоянно напоминала ей, у нее остались дети.
А теперь, судя по всему, и у меня будет ребенок.
Какое-то странное предчувствие заставляет меня держать это в тайне. У меня действительно бывают странные фантазии. Я думаю, во всем виноват этот дом, потому что в Тристане со мной не бывало ничего подобного. Когда я захожу в комнату Замка, мне кажется, что я чувствую там присутствие Магдален и ее дружеское расположение ко мне. Я не слышу голосов – это, по-моему, уже полное безумие, но у меня появляется какая-то уверенность, и когда я как-то раз сидела там за рукоделием (именно тогда я впервые почувствовала, что, вероятно, забеременела), мне показалось, что Магдален рядом со мной.
«Держи это в секрете, – словно говорила она. – Держи это в тайне до тех пор, пока сможешь».
То же ощущение появлялось у меня в домашней церкви. Признаюсь, я частенько посещала церковь. Я говорила себе, что хожу туда молиться, но ходила не только за этим. Меня туда тянуло. Впервые войдя в это помещение, я почувствовала одновременно и отвращение и влечение. Там очень холодно. Мэг объясняет это тем, что в церкви каменный пол. Но мне кажется, что это какой-то особый холод, который и притягивает меня, и отталкивает.
Именно в тот момент, когда я опустилась на колени перед алтарем, у меня появилось глубокое убеждение:
«Подожди… не говори никому. Храни свою тайну как можно дольше».
Очень трудно держать в секрете то, о чем хочется в восторге кричать с башни, но столь сильным было это убеждение, что я продолжаю молчать… пока. ***
Берсаба уже неделю живет в Фар-Фламстеде. Я думаю, что Ричард будет доволен, когда вернется. Конечно, он поймет, что я просто вынуждена была привезти ее сюда, ведь она потеряла свой дом. Да и вообще это должно ему понравиться. Когда она здесь, он выглядит совсем другим. Ему очень нравились эти военные игры, и ее тактические приемы, конечно, возмутительно неграмотные, веселили его. Не думаю, что у него возникали какие-нибудь возражения и против того, что она иногда обыгрывала его в шахматы. Я наблюдала за ним во время игры и видела, как на его щеках появляется легкий румянец и как он время от времени посматривает на нее.
Вскоре после приезда Берсабы мы получили весточку от мамы. Гонец с письмами приехал на ферму и, обнаружив, что она разрушена, отправился в Фламстед. Я очень обрадовалась тому, что письма добрались до нас. Можно представить, что подумала бы мама, если бы гонец, вернувшись, сообщил ей, как выглядит ферма Лонгриджей.
Она писала, что в западных графствах относительно тихо. Она очень хотела бы быть вместе с нами. В такие времена семьям лучше держаться вместе. Ее интересовало, как дела у детишек. Она мечтала увидеть их, но одна мысль о том, что мы попытаемся в такое время пересечь страну, наполняет ее ужасом. Мы должны понимать, как она беспокоится, и при первой возможности послать ей весточку.
Мы тут же написали ей, сообщив о несчастье, постигшем Берсабу. О смерти Люка она уже знала. Ей будет легче, когда она узнает, что теперь мы вместе.
После отъезда гонца мы долго вспоминали наш дом, наших близких, а когда мы разошлись по своим комнатам, я выяснила, что прислуживать мне будет не Мэг, а Грейс.
– У Мэг болит голова, госпожа, – объяснила Грейс. – Я взялась ее заменить.
– Бедная Мэг. Ей нужно попросить лекарство у миссис Черри.
– Она попросит, если ей станет хуже. Я ей говорю: ужасно, что такое случилось с госпожой Лонгридж, но хорошо, что теперь она будет при вас.
– Да. Я рада тому, что смогу ее утешить. Сестра сильно страдает.
– И вам тоже будет хорошо, что она рядом, когда ваше время подойдет, госпожа.
Грейс внимательно смотрела на меня, и я почувствовала, что краснею.
– Когда… подойдет время… – глупо повторила я.
– Ну, я могу и ошибаться, но не думаю, что это так. Я знаю признаки… Можно сказать, оно уже при вас.
– Ты… знаешь?
Грейс медленно кивнула.
Моя тайна была разоблачена.
Я решила, что первой расскажу об этом Берсабе. Так я и сделала. Некоторое время она молчала, а потом сказала:
– Значит, это после его приезда в мае. Я кивнула и заметила, что уголки ее губ опустились, а на лице появилось почти сердитое выражение. Я ощутила сострадание к сестре, решив, что она опять вспомнила о Люке.
Потом она улыбнулась и сказала:
– На этот раз ты должна вести себя осторожно, Анжелет.
– Я знаю.
– Думаю, у тебя будет мальчик, – предположила Берсаба, – Ричарду это понравится.
Потом она стала рассказывать, как ждала рождения Арабеллы и Лукаса, и это было мне приятно. Я была довольна тем, что теперь ее будет занимать мое состояние и она отвлечется от воспоминаний об ужасной трагедии.
Из-за этой войны в доме осталось совсем мало слуг – только супруги Черри, Джессон, Мэг и Грейс. Джессон управлялся на конюшне с помощью двух подростков из соседней деревни. Они были слишком молоды для того, чтобы их забрали в армию, но я чувствовала, что если война будет продолжаться, то мы останемся и без них.
Отношения между нами изменились. Мы все сблизились, и миссис Черри стала скорее старшей подругой, чем служанкой. Возможно, это случилось еще и потому, что идеи роялистов рушились, многие предсказывали победу парламентаристов, и все это выравнивало социальные различия.
Однажды она вошла ко мне в комнату и сказала, что я выгляжу ослабевшей, и ей хотелось бы дать мне укрепляющее средство.
– Тут ничто не сравнится с двухпенсовиком, – сказала она. – Я всегда говорила, что это лекарство от всех болезней.
– Я боюсь принимать что-нибудь, миссис Черри, – ответила я, – хочу, чтобы все шло естественным путем…
– Ой, не смешите меня, – воскликнула она, и лицо ее сморщилось в улыбке. – Уж если двухпенсовик не самое естественное, что растет под Божьим солнцем, значит, я – не Эмми Черри. Чуть-чуть примете – и сразу станет лучше.
– По правде сказать, я чувствую себя прекрасно. А если и выгляжу бледноватой, то это ничего.
– Мы должны хорошенько за вами смотреть. Теперь ваша сестра опять с вами. Думаю, она сумеет за вами последить.
– В этом я уверена. И у нее есть опыт.
– Кроме того, у нас есть Грейс. Нам просто повезло, вот что я вам скажу. – Она вдруг внимательно взглянула на меня:
– А генерал уже знает?
– Нет еще. С ним невозможно связаться. Никто не знает, где он находится. Эта ужасная война…
– Так он еще не знает… – Она покачала головой. – Как только сможете связаться с ним, напишите, что все будет в порядке, ладно? Скажите, что мы с мистером Черри присмотрим за тем, чтобы все было хорошо.
– Обязательно, миссис Черри. Я знаю, вы любите генерала.
– Ну, это мягко сказано, госпожа. Черри просто души в нем не чает. Он служил вместе с ним. Он и сейчас был бы там, если бы был в порядке… как остальные. А с тех пор, как я живу здесь… ну, присматриваю за всем… генерал для меня не просто хозяин.
– Он – человек, вызывающий уважение. Она опустила глаза, видимо, чтобы не выдать своих чувств, а потом быстро сказала:
– В общем, госпожа, если почувствуете себя хуже, сразу же идите ко мне. Я обещаю: попробуете мою травку – не пожалеете.
Когда она ушла, я отправилась к Берсабе и сказала ей, что, по мнению миссис Черри, мне следует принимать кое-что из ее снадобий.
– Ты помнишь это успокаивающее средство? – спросила я.
– Ну да, оно помогало тебе заснуть.
– Сейчас я тоже не очень хорошо сплю, – призналась я, – Иногда мне снятся очень странные сны. Я тебе рассказывала, что однажды ночью поднялась в комнату Замка и оттуда увидела лицо… или мне так показалось. Я-то уверена, что видела. Это было ночью, и я взяла свечу. Миссис Черри поднялась за мной, так как решила, что я хожу во сне.
– А ты не ходишь?
– Ну конечно, нет. Свет в замке я заметила из своей комнаты и уже потом поднялась и увидела то лицо. Я думала, что это Джон Земляника… человек, которого я дважды видела в зарослях. Но никто мне не поверил, а после этого я потеряла ребенка.
Берсаба спросила:
– И ты считаешь, что эти события как-то взаимосвязаны?
– Все так считают. Видишь ли, я испугалась, а от этого может случиться выкидыш, верно?
– Расскажи-ка мне поподробней, как все случилось, – потребовала Берсаба. Я рассказала.
– А Ричард знает?
– О да. Он, как и все остальные, считает, что у меня были ночные кошмары.
– Все это связано с замком. Он когда-нибудь говорил с тобой об этом?
– Нет. Есть некоторые вещи, о которых с Ричардом не стоит разговаривать. Он обрывает разговор, и становится ясно, что эту тему лучше не обсуждать.
– Нельзя позволять так командовать собой, Анжелет.
– Ты просто не знаешь Ричарда. Она улыбнулась и взглянула на меня с непонятной нежностью, затем сказала:
– Прекрати думать об этом замке. Прекрати думать обо всем, кроме ребенка. Ты только представь, как обрадуется Ричард, когда узнает, и как ты будешь счастлива, когда родится твой малютка.
– Я стараюсь, Берсаба, но всякие мысли сами лезут в голову. Я все время думаю о Ричарде, где он, вернется ли… или как Люк… и многие другие…
Она так крепко сжала мою руку, что я поморщилась от боли.
– Перестань! – скомандовала она. – Он вернется. Я обещаю тебе.
Это было похоже на Берсабу. Иногда, кажется, она и сама верила в то, что способна творить чудеса.
Потом она перевела разговор на младенцев и сказала, что мы сами сошьем для малыша приданое, поскольку швею в такое время не найдешь.
Как хорошо, что Берсаба со мной!
Август выдался жарким. Вокруг сливовых деревьев кружили тучи ос, дети почернели от загара; повелительный голос Арабеллы звучал громче других. Наблюдая за тем, как они играют, я забывала о войне, о своих страхах за Ричарда, старалась думать только о будущем ребенке.
Несколько дней прошли спокойно, и вот однажды ночью я проснулась с каким-то неприятным чувством. Я не могу точно описать его, но создавалось впечатление, что кто-то предупреждает меня об опасности, и первой, о ком я подумала, была Магдален, первая жена Ричарда.
Наверное, я подумала так потому, что, как и я, она жила в этом доме, ожидала ребенка, а потом умерла… Видимо, где-то глубоко во мне жил страх, что то же может случиться и со мной. Но почему? Я чувствовала, что отношение ко мне миссис Черри и ее мужа (хотя он был очень немногословным человеком), Джессона, Грейс и Мэг изменилось после того, как стало известно, что я жду ребенка. Казалось, они внимательно наблюдают за мной, ожидая каких-то знаков…
Я встала с кровати и подошла к окну. Отсюда не был виден замок, поскольку я спала в Синей комнате. Ночевать в спальне, которую мы разделяли с Ричардом, мне не хотелось; здесь было гораздо удобней. Берсаба обосновалась в Лавандовой комнате, рядом со мной, а дети вместе с Феб спали в комнате по соседству, так что все были близко. Я посмотрела на мирные лужайки, вспомнила о том, что произошло на ферме Лонгриджей, и о том, что в любой момент сюда тоже могут ворваться солдаты, чтобы разрушить мой дом.
Но не от этих мыслей у меня было тяжело на сердце. Я чувствовала нечто, тяготевшее лишь надо мной. Это был мой личный страх, переживать который гораздо тяжелее, чем тот, который разделяют с тобой и другие.
Я подошла к Лавандовой комнате, открыла дверь и заглянула внутрь. Берсаба спала. Она лежала на спине, и волосы разметались по подушке, полностью открыв оспины на лбу. Она всегда пыталась спрятать их, но они не помешали Люку полюбить ее, и любил он ее даже более горячо, чем Ричард любит меня. Как странно, что Люк, пуританин, мог так любить. Или в Берсабе было что-то необычное?
Повернувшись, я тихонько открыла дверь детской. Лунный свет освещал Арабеллу и Лукаса, лежащих в детских кроватках, и Феб, спокойно спящую рядом с колыбелью маленького Томаса.
Все было в порядке. Отчего же меня разбудили какие-то непонятные страхи? Неожиданно я почувствовала, что кто-то смотрит на меня, и нервы мои напряглись точь-в-точь как тогда в комнате Замка, когда я решила, что за спиной у меня стоит привидение, а потом оказалось, что это миссис Черри.
Я почувствовала, что меня сковал ужас и я не в силах обернуться. В этот момент послышался тихий смех Берсабы.
– Анжелет, что ты здесь делаешь?
– О! – Я обернулась и увидела, что на меня изумленно смотрит моя сестра. – Я… я не могла уснуть, – пробормотала я в ответ.
– Ты простудишься, разгуливая в таком виде.
– Сегодня теплая ночь. А что с тобой?
– Ты вошла и взглянула на меня.
– И ты проснулась?
– Не совсем. Я просто открыла глаза и вижу, что стоит моя сестра и смотрит на меня каким-то странным взглядом.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, как будто ты меня в чем-то подозреваешь. Это так?
– Но в чем я могла бы тебя подозревать?
– Тебе виднее.
– Ты говоришь какие-то странные вещи, Берсаба.
– Миссис Черри – старая болтунья, – сказала Берсаба. – Она ничего тебе не говорила?
– Ну, предлагала мне какой-то настой. Она, кажется, озабочена моим состоянием.
– Войди в комнату, – попросила Берсаба. Я вошла, и мы уселись на ее кровать.
– Все здесь озабочены моим состоянием, – продолжала я.
– И это понятно, ведь ты находишься, как говорится, в интересном положении. Они хотят, чтобы все прошло удачно. – Она внимательно посмотрела на меня. – Скажи, почему ты решила, что надо зайти и посмотреть на нас?
– Я проснулась.
– Опять зубная боль?
В ее голосе прозвучала ироническая нотка, значения которой я не поняла.
– Нет. Тот зуб вырвали. Просто я не могла уснуть.
– Тебе сейчас нужно хорошо спать.
– Как ты считаешь, не следует ли мне опять принимать средство миссис Черри? Я помню, как ты давал» мне его. Ты решительно настаивала на том, что мне необходимо выспаться.
– Неужели?
– О да. Ты почти заставила меня принять его и сама отмерила нужную дозу.
– После него ты спала долго и крепко и не расхаживала по дому, верно?
– Конечно, нет.
– Ну… свое назначение оно выполнило. Я думаю, тебе действительно нужно что-нибудь попринимать на ночь, лучше всего теплое молоко. Элла постоянно давала мне молоко, когда я вынашивала Арабеллу и Лукаса. Мне оно пошло на пользу. Вот что я тебе скажу: я прослежу за тем, чтобы ты все время принимала его на ночь.
– Очень мило с твоей стороны так заботиться обо мне.
– И не слушай истории, которые могут начать рассказывать тебе слуги.
– Истории?
– Ты уже знаешь, как это бывает у слуг. Они когда-нибудь говорили тебе… о замке?
– Нет. Они уже давно о нем не вспоминают.
– Слугам всякое может взбрести в голову. Не беспокойся. Я присмотрю за тобой.
– Как тогда, когда у меня болели зубы. Я никогда не забуду, как ты обо мне заботилась, Берсаба. Сестра вдруг встала и сказала:
– Знаешь, я сама уложу тебя в постель. Пойдем. Она обняла меня и нежно поцеловала в лоб.
Мне очень хотелось бы избавиться от ощущения, что за мной постоянно следят. Это действовало мне на нервы. Говорят, у беременных женщин появляются странности. Может быть, со мной происходило именно это? Слишком часто поблизости от меня оказывалась Грейс, при любом случае подменявшая Маг, и она пыталась создать у меня впечатление, что мой случай не идет ни в какое сравнение с теми, с которыми ей приходилось иметь дело прежде, и требует особой заботы.
Часто меня тянуло в комнату Замка, где когда-то сидела и вышивала свой гобелен Маг дален. Посматривая на башенки замка, я вспоминала ночь, когда там показалось чье-то лицо. Зачем мне приходить сюда, если из-за того, что случилось здесь, я уже потеряла однажды ребенка? Это не должно повториться.
А что, если я вновь увижу лицо, глядящее на меня из-за зубцов стены? На этот раз я не перепугаюсь, а удостоверюсь в том, что это действительно лицо человека. Мне пришло в голову, что кто-то может жить в замке. Возможно, сам Джон Земляника, который сумел пробраться туда и стал использовать замок как штаб-квартиру для своих браконьерских вылазок. Это вполне возможно.
Кроме того, был случай, когда мы с Берсабой исследовали кухню и нашли этот странный шкаф и то, что за ним. Время от времени, заходя на кухню, я вспоминала о нем, но дверь была завешена тряпками и одеждой.
Я напомнила об этом Берсабе, однако она проявила полное отсутствие интереса.
– Это всего лишь шкаф, – сказала она. – Просто полезная вещь.
Может быть, она была права.
Сестра очень заботилась обо мне, и, надо признаться, это было приятно. Она не позволяла мне брать на руки маленького Лукаса, который, по ее мнению, был слишком тяжелым. Как и все остальные, она постоянно следила за мной и все время внушала мне необходимость вести себя осторожней. По вечерам Берсаба ходила на кухню и приносила мне кружку горячего молока. Обычно я отпивала совсем немного, а остальное оставляла возле кровати, чтобы допить позже, когда проснусь ночью, что случалось неоднократно. Я вообще-то всегда плохо засыпала, а теперь мне постоянно хотелось говорить о старых добрых временах в Тристан Прайори, в то время как Берсабе уже хотелось спать.
Однажды ночью я проснулась оттого, что мне послышалось, будто дверь комнаты тихо захлопнулась. Удивленная, я села в кровати и осмотрелась.
Луна была на ущербе, по небу ползли облака, и было довольно темно. Дверь была плотно закрыта. Я встала, открыла ее и выглянула в коридор. Может, это Берсаба приходила взглянуть на меня? Я подошла к Лавандовой комнате и тихонько открыла дверь. Похоже, она крепко спала, поэтому я вернулась к себе и легла в постель.
Очевидно, мне что-то приснилось.
Я лежала и уговаривала сама себя. Это все из-за их слежки, из-за их заботы обо мне. Неужели всех женщин, ждущих ребенка, окружают таким назойливым вниманием? Конечно, нет. Это вообще-то весьма заурядное событие.
Взяв кружку с молоком, я поднесла ее к губам. И тут мне расхотелось пить молоко. Оно давно остыло и вряд ли помогло бы мне уснуть. Кроме того, оно мне надоело.
Я пыталась убаюкать себя, думая о ребенке и о том, как завтра я начну шить для него разные вещицы. Меня всегда успокаивала работа с иглой.
Воспоминание о том, с каким энтузиазмом отнеслась к шитью Берсаба, вызвало у меня улыбку. Раньше она терпеть не могла все это рукоделие. Помню, какие жуткие получались у нее вышивки, как мне приходилось все пороть и переделывать за нее! И как чудесно было то, что она рядом со мной. Она никогда не забывала принести мне горячее молоко, и хотя оно давно мне надоело, я не решалась отказываться: она с таким удовольствием это делала и так верила в то, что оно мне помогает.
Берсаба в роли няньки! Это было трогательно и забавно.
Никогда не забуду, как она отмеряла мне дозу сонного снадобья и следила за тем, чтобы я выпила его до конца. А теперь – горячее молоко.
Я позволила ей принести его, оно стояло у моего изголовья просто так, на всякий случай, если она вдруг зайдет. А утром я, как обычно, вылью его за окно.
Однажды к нам заехала группа «кавалеров». Они устали и хотели есть. Мы накормили их и оставили ночевать. По их словам, они некоторое время служили под началом генерала Толуорти. О ходе войны они могли рассказать очень немногое, поскольку в этом трудно было разобраться. В одних местах они терпели поражения, в других – одерживали победы, но чувствовалось, что особого воодушевления они не испытывают. Берсаба спросила, не доводилось ли им встречаться с генералом, однако, они ответили отрицательно. Он сражался под Марстон-Муром, а о дальнейшей его судьбе они не знали, ибо все войска оказались рассеянными. Задерживаться здесь они не могли, для них это посещение было лишь краткой передышкой.
