Текст книги "Мечтатели"
Автор книги: Филип Шелби
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 51 страниц)
Франклин улыбнулся.
– Все это есть в моем докладе. Вместе со списком маклеров, которых мы могли бы использовать для скупки недвижимости. Думаю, мы должны держать «Глобал Энтерпрайсиз» как можно дальше от настоящих сделок. Нет никакого смысла, если люди узнают, что мы вышли на рынок недвижимости, и цены пойдут вверх.
– Ну, а теперь мне пора. – Франклин посмотрел на часы.
– Куда это? – спросила Роза, сбитая с толку таким неожиданным переходом.
– Иду завтракать с моей новой секретаршей.
– Франклин, ты же знаешь, как я отношусь к твоему панибратству со служащими!
Франклин подмигнул ей.
– Я только что переманил ее у нашего главного конкурента. Ей диктовал письма сам старина Адамс. Бьюсь об заклад, она многое может рассказать о делах компании.
Роза только головой покачала. Быть может, она недооценила успехи Франклина в учебе.
После того, как Франклин ушел, Роза удивила Мэри Киркпатрик, отменив все свои утренние встречи.
– Никаких звонков, и вообще прошу меня не беспокоить, – велела она.
Роза внимательно вчитывалась в каждую букву доклада Франклина. Она готова была поклясться, что делает это не для того, чтобы обнаружить ошибки. Вместе с тем Роза боялась, что природный оптимизм брата ослепил его, сделав невосприимчивым к реальности бизнеса. Перечитав доклад три раза, она должна была признать, что ни в анализе положения дел, ни в аргументации Франклина нет ни малейшего изъяна. Роза была очень этому рада.
– Принесите мне папки с нашими арендными договорами, – попросила она свою секретаршу, вызвав ее по селекторной связи.
– Все, мэм?
– Все до одной. И позвоните в «Дельмонико». Попросите Мэрфи удивить меня каким-нибудь его фирменным деликатесом. Сегодня мы с мистером Джефферсоном обедаем не дома.
Всю весну и все лето Франклин Джефферсон путешествовал по стране, разыскивая маклеров, которые за приличную цену могут держать язык за зубами. В южных портах – Майами, Новом Орлеане, Галвестоне, в крупных портовых городах – Сент-Луисе, Детройте и Чикаго – компания «Глобал Энтерпрайсиз» начала скупать пакгаузы и портовое оборудование на целые мили вдоль побережья.
Для Франклина эта поездка значила больше, чем просто длительная командировка. Хотя он и путешествовал в свое время по Европе, Франклин, как и многие молодые люди его круга и воспитания, никогда не бывал дальше восточного побережья Соединенных Штатов. Америка оказалась для него откровением.
На своем пути по стране он встречался с людьми всех слоев общества. В первый раз в жизни он увидел своими глазами упорство и силу мужчин и женщин, которые строили Америку. Их лица и голоса, такие разные, несли на себе один и тот же отпечаток мечты о лучшей доле. Франклин поймал себя на том, что с отвращением вспоминает о своей прежней нью-йоркской жизни, замкнутой и ограниченной. Здесь не было места финансовым махинациям и тайным сделкам, заключавшимся в городских клубах. Люди, связанные с ними, самонадеянно полагали, что из своих особняков на Пятой авеню и офисов на Нижнем Бродвее руководят всей страной. Они ничего не знали о сердце Америки.
Во время своих поездок Франклин вел дневник, занося туда свои раздумья, наблюдения, описания, обрывки разговоров. За многие месяцы дневник этот превратился в старого доброго друга, от которого ничего не нужно было скрывать, которому он мог рассказать о своих чувствах и о переменах, происходящих в его душе. Но Франклин никогда не говорил о существовании этого дневника Розе. Его письма к сестре были аккуратно составлены и написаны в нейтральном, деловом стиле, скрывавшем всякие эмоции. Лишь теперь Франклин начал осознавать, какую огромную часть своей личности он позволил захватить Розе. Мало-помалу он начал восстанавливать свою жизнь – по частям, по кусочкам, строить се по-новому, из мыслей и чувств, которые – он знал наверняка – вызывали бы у Розы неприязнь и желание от них избавиться. Франклин понимал, что не может этого допустить. Но не мог он и позволить, чтобы она увидела, как отдаляется он от нее и от того, что ей было дорого. Сначала он должен стать сильным, гораздо сильнее, чем сейчас, и выработать свое понимание жизни.
Роза тщательно следила из Нью-Йорка за успехами Франклина и финансировала его покупки недвижимости за счет средств, полученных от продажи акций. Акционеров она старательно отбирала, привлекая людей, которые не строили иллюзий относительно участия в руководстве компанией.
К концу 1917 года компания «Глобал Энтерпрайсиз» утроила свои капиталы, не вызвав ни малейшей ряби на поверхности делового мира. Хотя товарные перевозки и продолжали приносить основную долю дохода фирме, деньги в изобилии поступали и из других источников: компания сдавала в аренду помещения и площади – главным образом небольшим транспортным компаниям и частным железным дорогам. «Глобал Энтерпрайсиз» из съемщика превращалась теперь в хозяина, и к концу года прибыль компании приблизилась к двадцати семи миллионам долларов.
– Это, – объявила Роза, поднимая свой бокал с шампанским, – выводит нашу фирму на второе место после нью-йоркского «Нэйшнл сити банка». В будущем году – нет, даже в этом! – мы обойдем и его!
Франклин рассмеялся.
– Правильно! Обойдем!
Они отметили успех и отправились в гости. Помогая Розе надеть пелерину, Франклин заметил:
– Прежде чем строить грандиозные планы, давай лучше поговорим с Олкорном из Комиссии по коммерции. Последнее время я все время слышу от него, что назревает нечто серьезное.
Роза сжала его руку.
– Подождет, что бы там ни было!
Роза не хотела ничем омрачать своего триумфа. Для нее этот момент был воплощением мечты – она и Франклин, рука об руку, ведут «Глобал Энтерпрайсиз» к новым и новым горизонтам. С этой минуты уже ничто не могло остановить ее.
Член Комиссии по коммерции Мэтьюс Олкорн был невысоким человеком аскетического вида, лет пятидесяти с лишним. В своем всегдашнем темно-синем костюме и при галстуке в горошек он выглядел солидным профессионалом. Роза знала: за его мягкостью академического ученого скрывается блестящий ум.
Возможно, Мэтьюс Олкорн был богаче мифического Креза, однако это не мешало ему выступать против того слоя, к которому он сам принадлежал. Оседлав волну популистских и прогрессивных движений, захлестнувшую Америку на рубеже веков, Олкорн сделался трибуном «простого народа». Он неизменно выступал за государственное регулирование бизнеса и уничтожение монополизма и подвергал резкой критике постыдно мягкий, по его мнению, приговор, вынесенный по делу Миллера-Хамболта.
Для Розы встречаться с Олкорном было все равно что дразнить палкой змею. Но до нее доходили упорные слухи, что он все время вынюхивает что-то в деятельности транспортных компаний. Ей необходимо было знать, за чем Олкорн охотится.
– Благодарю вас, что вы смогли выкроить время в вашем жестком распорядке дня и встретиться с нами, – сказала Роза, убедившись, что бокал Олкорна наполнен его любимым хересом.
– Рано или поздно вы все равно бы обо мне услышали, миссис Толбот, – отвечал Олкорн, протирая свои очки с бифокальными стеклами носовым платком невозможной расцветки в розовый и фиолетовый горох.
– Конечно, – прошептала Роза, скрипнув зубами при упоминании фамилии мужа.
– Да, боюсь, что так, – сказал Олкорн. – Объединенная комиссия по коммерции весьма обеспокоена тем, что творится в транспортной индустрии.
Роза вздрогнула от неожиданности. Объединенная комиссия по коммерции, или ОКК, была организована в 1888 году для урегулирования железнодорожного бизнеса. Много лет подряд владельцы железных дорог владели монополией на транспорт и устанавливали тарифы перевозок исключительно по своему усмотрению. Невзирая на возмущение общественности, эта практика процветала до тех пор, пока федеральное правительство не признало такое положение дел нетерпимым. Согласно постановлению ОКК, железные дороги были объявлены «общенациональным транспортом», а, следовательно, обязаны были предоставлять свои услуги любому, способному за них заплатить, без всякой дискриминации в ценах. Однако новые правила, затронувшие деятельность железных дорог, не были распространены тогда на транспортные компании.
– Почему, сенатор? – спросила Роза. – У наших клиентов нет жалоб.
– Потому что вашим клиентам не с кем заключать сделки на более выгодных условиях, – ответил Олкорн, сухо улыбаясь. – Вы, владельцы транспортных компаний, можете драться друг с другом из-за дорог, как бойцовые петухи, но когда дело доходит до тарифов, вы объединяетесь, назначаете цену и держите ее все без исключения. Не очень-то похоже на свободное предпринимательство, не так ли?
Франклин, никогда не слышавший об этой стороне деятельности «Глобал Энтерпрайсиз», вопросительно посмотрел на сестру.
– Каковы бы ни были наши условия, – спокойно ответила Роза, – а они совсем не такие страшные, какими вы их пытаетесь представить, – эти условия служат интересам наших клиентов и обеспечивают им наилучшее обслуживание.
– Не возражаю относительно обслуживания, – сказал Олкорн. – Но оставляю за собой право судить о том, действительно ли оно самое лучшее и дешевое.
– Что же вы в таком случае предлагаете? – напрямик спросила Роза.
Ходить вокруг да около явно не было никакого смысла: Мэтьюс Олкорн занял слишком воинствующую позицию.
– Зная о ваших возможностях, миссис Толбот, я удивлен, что вам это еще не стало известно, – кротко произнес Олкорн. – Несколько часов назад Верховный Суд вынес свое решение. С этого момента транспортные компании считаются, подобно железным дорогам, общенациональным транспортным средством. – Что означает, – закончил сенатор, – что ОКК в ближайшее время проведет ревизию ваших бухгалтерских документов и тарифов, а также прибыли.
– Жалкий недомерок! – вне себя от злости воскликнула Роза. – Этот Олкорн с самого начала знал, что решит суд. Он пришел, только чтобы позлорадствовать над нами!
– Ну и что же? – ответил Франклин. – ОКК заставляет нас показать нашу отчетность? Хорошо, мы покажем ее. Остальные транспортные компании сделают то же самое. Можно подумать, что мы хотим что-то утаить. Ведь все эти разговоры о тайном сговоре и жестких ценах – чепуха, правда?
– По большей части да, – уклончиво ответила Роза. – Были кое-какие соглашения в прошлом.
– Какие соглашения, Роза?
– Это не важно, – ответила она. – Для нас сейчас главное – помешать ему.
– Мы не можем ему помешать. Есть такие вещи, как государственное законодательство.
– Вот именно, – согласилась Роза. – К счастью для нас, закон имеет много толкований. – Она помедлила. – А в нашем случае может оказаться, что самое строгое толкование – самое лучшее. Пойдем, у нас есть дела.
Только у двери Роза заметила, что Франклин все еще сидит у камина.
– Кто такие «мы», Роза? – тихо спросил он. – С кем из наших конкурентов ты заключила сделку – если они действительно конкуренты? И на какой срок?
Роза оглянулась и посмотрела прямо на него.
– Со всеми. Дедушка создал это соглашение задолго до того, как мы с тобой появились на свет.
Франклин опешил.
– Почему ты даже не сказала мне об этом? А главное, зачем нам это нужно сейчас? У нас ведь, кажется, и так дел хватает.
– Прежде чем кипятиться и делать глупости, подумай о своей девочке-секретарше, – напомнила ему Роза, уловив в его голосе упрек. – Ты без всяких угрызений совести использовал ее, когда на карту были поставлены интересы компании.
В эту минуту Роза не жалела о сказанных ею словах. Она не почувствовала их жестокости, так как искренне полагала, что Франклин сразу поймет, что произойдет, если ОКК удастся сунуть свой нос в документы транспортных компаний: тайные соглашения между компаниями, гарантирующие прибыль даже самой мелкой транспортной фирме, будут подвергнуты публичной проверке, вызовут возмущение в обществе и, наконец, будут насильственно изменены. Роза знала: это будет началом конца транспортного бизнеса.
11
Как и предполагала Роза, решение Верховного Суда было с восторгом встречено публикой, но среди транспортных компаний вызвало бурю возмущения. На тайном собрании в Толбот-хаузе Роза и руководители других транспортных компаний выработали программу действий, чтобы выступать сообща, вместе нести расходы на оплату услуг адвокатов и с помощью рекламы оказывать влияние на общественное мнение.
«Они воображают себя героями романа Дюма, – подумала Роза, когда собравшиеся разошлись. – Один за всех и все за одного».
Она была уверена, что против массированных атак Мэтьюса Олкорна долго не выстоять. И стала действовать по собственному плану. Весной 1917 года компания «Глобал Энтерпрайсиз» начала потихоньку распродавать свои контракты мелким провинциальным транспортным фирмам. Свои прибыли Роза незамедлительно вкладывала в государственные железные дороги. По своему опыту она знала, что железнодорожная индустрия требовала интенсивных капиталовложений, а финансирование отрасли зависело от банков и организаций, выпускающих ценные бумаги. Роза обратилась к руководству нескольких железнодорожных линий с предложением кредита на льготных условиях. На первый взгляд, в договорах о кредите нельзя было обнаружить никакого подвоха. Только когда компания «Глобал Энтерпрайсиз» стала в качестве оплаты по кредиту принимать крупные пакеты акций фирм-должников, официальные лица поняли наконец, что Роза Джефферсон держала под контролем всю эту операцию от начала и до конца, а не выступала как посредник на последнем ее этапе.
Когда клиенты железных дорог – производители фруктов и овощей с Западного побережья – объединились, протестуя против высоких транспортных тарифов и угрожая судом, Роза немедленно нанесла встречный удар. Она дождалась сообщения от своих осведомителей из Калифорнии, что там ожидается небывалый урожай винограда, и моментально взвинтила цены на товарные перевозки. Поставщиков винограда она поставила в известность, что, если их не устраивают цены, они могут договариваться с другой фирмой. Поскольку обе стороны знали, что альтернативы у них нет, Роза предложила компромисс: если производители оставят свою угрозу подать в суд, компания «Глобал Энтерпрайсиз» гарантирует поставку их продукции на рынок. В противном случае лучший урожай за последние десять лет оставался бы гнить под палящим калифорнийским солнцем.
– Может быть, тебе и удастся отбиться от Олкорна с его комиссией и выиграть все твои судебные процессы с помощью послушных адвокатов, но есть одна проблема, в решении которой все эти способы не годятся.
Роза смотрела, как Франклин закрывает за собой двери, входя в ее кабинет. Она глубоко вздохнула. Она чувствовала, что брат уже давно не одобряет ее действий. Но если Франклин не может согласиться с ней, то и она не собирается идти ему навстречу.
– Оставь свои проблемы, сегодня такой чудесный день, – сказала она беспечно, стремясь уйти от очередного спора. – Я думаю, а не закончить ли нам сегодня пораньше и не поехать ли вечером в Дьюнскрэг. На море будет прекрасно.
Франклин покачал головой.
– Это не может ждать, Роза. Это касается наших рабочих.
– Да?
– Компании грозит забастовка.
Роза бросила на него резкий взгляд. Вот уже несколько месяцев до нее доходили слухи, что железнодорожные рабочие высказывают недовольство условиями труда на линиях «Глобал Энтерпрайсиз». Но, с другой стороны, региональные менеджеры постоянно уверяли ее, что поводов для беспокойства нет. Разумеется, в главном офисе «Глобал Энтерпрайсиз» на Нижнем Бродвее Роза не слышала ропота недовольства.
– Откуда ты знаешь об этом?
– Я большую часть времени провожу на местах, – напомнил Франклин. – Очень многое из того, что там происходит, никогда не доходит до Нью-Йорка.
– Но все менеджеры говорят…
– Забудь о них! Они говорят тебе то, что ты хочешь услышать. Поверь мне, Роза, если в ближайшее время «Глобал» не повысит заработную плату, забастовка сделает с нами то, чего хочет добиться и ОКК – разорит нас!
– О забастовке и речи быть не может, – сказала Роза, поднимаясь с места. – Наши люди будут умирать от голода.
Фрэнк ошеломленно смотрел на нее.
– Как ты думаешь, что происходит с ними сейчас? На следующей неделе Роза обнаружила ответ на этот вопрос на первой полосе журнала «Кью»: там сообщалось о забастовке. А через день служащие «Глобал Энтерпрайсиз» по всей стране начали покидать свои рабочие места.
– Как ты мог опубликовать такую безответственную статью? – бушевала Роза. – Ведь это же, черт возьми, самое что ни на есть подстрекательство к забастовке!
Монк встал и закрыл дверь своего кабинета.
– Я не единственный, кто причастен к этому, Роза, – заметил он. – Все дело в тебе. Я только сообщаю новость.
– Не запутывай вопрос! – отрезала Роза. – Твоя статья была провокационной!
– Роза, на самом деле спровоцировала все ты сама. Своим отношением к машинистам, грузчикам, упаковщикам, клеркам и всем, кто выполняет тяжелую работу в твоей компании. Ты уже давно должна была это предвидеть.
Монк откинулся на своем стуле, балансируя на нем, как обычно, с риском упасть. Он не видел Розу уже долгие месяцы, но, едва влетев в его кабинет, она снова без остатка завладела его сердцем. С каждым уходящим в прошлое годом, с каждым новым испытанием, которое приходилось ей переживать, лишь ярче становился огонь, что сверкал в ее серых глазах и таился в ее румянце. Это действовало на Монка как некий гипноз, которому он и сейчас не мог противостоять.
– Что тебе нужно от меня, Роза?
– По крайней мере ты мог бы рассказать и о моей точке зрения.
– Знаешь, что это такое?
Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату, красный от гнева, влетел Франклин.
– Что это, черт побери? – кричал он, размахивая перед сестрой листком бумаги.
Роза вырвала его у него из рук.
– Во всяком случае, здесь мы это обсуждать не будем.
– Ты хочешь, чтобы публика узнала о твоей точке зрения? – не обращая на нее внимания, продолжал Франклин. – Отлично. Давай расскажем. – Он повернулся к Монку. – То, что моя сестра не хочет тебе показать – это докладная записка о договоре, который сна подписала с Артуром Гладстоном.
Монк вскочил со стула.
– Роза, ты шутишь?
Артур Гладстон был известнейшим в стране частным детективом. Вся страна слышала о его специальных командах по подавлению забастовок.
– Ну, если на то пошло, то мне не до шуток, черт побери! – крикнула Роза обоим.
– Неужели ты не хочешь хотя бы поговорить с нашими людьми? – умолял ее Франклин.
– Их мы уже загнали в угол, – отрезала Роза. – Если я поговорю с машинистами, следом за ними потянутся экспедиторы, которые будут стучаться в мою дверь. И конца этому не будет.
– О, конец будет. Кровавый!
– Ради Бога! – воскликнула Роза. – Вы что, не понимаете? Другие компании выжидают. Они полностью за меня, если я отступлю, их служащие тоже откажутся работать. Не успеем мы опомниться, как наступит хаос.
– Сколько, по-твоему, может продержаться «Глобал Энтерпрайсиз»?
– Столько, сколько понадобится, – жестко ответила Роза.
– Должен быть какой-то другой выход… – начал Франклин.
– Если уж ты так печешься об этих… большевистских агитаторах, почему бы тебе не пойти и не поговорить с ними? – оборвала его Роза.
– Может быть, именно так я и сделаю, – холодно ответил он.
– И напомни им, когда будешь с ними говорить, что на каждое вакантное место есть дюжина безработных. Пусть не думают, что мы без них не обойдемся!
Роза развернулась и вышла из кабинета, прошествовав в приемную мимо ошеломленных сотрудников «Кью».
– Знаешь, я должен буду написать о том, что ты рассказал, – произнес Монк.
– Мне все равно, – ответил Франклин. – Не верю, что Роза пойдет на такое. Эти люди ведь нам не враги!
– Тогда тебе лучше поговорить с ними. Кроме тебя, никто этого не сделает. Может быть, это ваш последний шанс предотвратить насилие.
Франклин закурил сигарету.
– Я никогда не просил ни о чем этом. Я никогда не хотел иметь этой проклятой доли в «Глобал».
Монк переживал за друга. Он хотел сказать Франклину, что не надо следовать представлениям других людей об ответственности и справедливости. К сожалению, в данном случае этим «другим человеком» была Роза Джефферсон.
– Хотел ты этого или нет, компания сейчас в ваших руках. Если что-нибудь случится, ты никогда себе этого не простишь.
Франклин взглянул на него.
– Если кто-либо пострадает, никто не дождется моего снисхождения.
Ожидая столкнуться с ожесточением и воинственностью рабочих «Глобал», Франклин готовился подойти к ним осторожно. Однако его встретили на удивление приветливо, и он вскоре обнаружил, что рабочие так же горячо стремятся излить ему свои обиды, как он сам – выслушать их.
В прокуренных залах, пакгаузах, в недрах гигантских сортировочных станций «Глобал» Франклину Джефферсону открылась другая часть жизни компании, казалось, на миллионы миль удаленная от главного управления фирмы на Нижнем Бродвее. Хотя Франклин знал, как низка заработная плата рабочих в промышленности, он и не подозревал, что ее едва хватало на жалкое существование. На самой нижней ступени стояли грузчики; некоторые из них получали всего по семнадцать долларов в месяц. Самые усердные зарабатывали меньше пятидесяти долларов. Машинисты приносили домой лишь девять сотен в год. К тому же обычным делом был пятнадцатичасовой рабочий день, причем людей заставляли выходить на работу и по праздникам, включая и одну субботу в каждый месяц.
Эти цифры ужаснули Франклина, но по-настоящему он их понял тогда, когда по требованию рабочих посетил их дома и увидел своими глазами, какую жизнь они могли устроить за эти гроши: шумные, перенаселенные квартиры, где целая семья ютилась в двух комнатах, а кухню и уборную делила еще с тремя семьями. Сердце его обливалось кровью при виде детей, одетых в лохмотья, и беременных жен рабочих, при свечах шьющих одежду на продажу.
– Разве вы не можете найти другую работу? – спросил он как-то у одного из машинистов.
Тот недоверчиво поглядел на него; затем, когда сообразил, что Франклин не шутит, горько рассмеялся.
– Вы что, не понимаете? Я, кроме как в поездах, ни в чем другом не смыслю. Когда мы нанимались сюда на работу, ваши люди сказали, что нам надо подписать бумагу: если мы работаем на «Глобал», то не можем уйти в другую компанию.
– Значит, вы не можете расторгнуть контракт с работодателем?
– Если вы имеете в виду, что я вместе с семьей принадлежу компании и должен работать на нее до конца дней, то так и есть.
Франклин просмотрел список претензий работников к трудовым соглашениям, которые они подписали, а также контракты рабочих со своими хозяевами в других фирмах той же отрасли. Вывод был однозначным: «Глобал Энтерпрайсиз» и другие транспортные компании держали своих рабочих в стальном кулаке. Убедившись в справедливости требований рабочих, Франклин составил список необходимых мер для их защиты.
– Повышение зарплаты, сокращение рабочего дня, улучшение условий труда… – Роза ставила в списке одну галочку за другой. – А есть ли вообще что-нибудь, чего они не требуют?
– Ради Бога, Роза, выйди из своего кабинета. Поговори с этими людьми. С твоими людьми. Посмотри, как они живут. Ты поймешь тогда, что не так много им нужно.
– Я предложила всем забастовщикам сохранить за ними их места, если они немедленно вернутся на работу.
Последний срок – завтра. Если они не возвратятся, пусть пеняют на себя. Но, что бы ни было, «Глобал Энтерпрайсиз» начнет работу!
Последний срок наступил, затем прошел. У пакгаузов «Глобал Энтерпрайсиз» на берегу Гудзона появились грузовики со штрейкбрехерами. Их встречали сотни пикетчиков, вооруженных дубинками, трубами и цепями.
– Какие будут указания, мадам? – спросил Артур Гладстон.
Это был невысокий человек с бочкообразной грудью, длинными, торчащими, как у моржа, усами и курчавыми баками, закрывавшими почти все лицо, на котором блестели глаза полицейского, беспокойные, но наблюдательные. Со своего наблюдательного пункта Гладстон смотрел, как сотрудники службы безопасности «Глобал Энтерпрайсиз» с трудом удерживают забастовщиков, выстроившихся у ограды пакгауза, прокладывая дорогу колонне грузовиков со штрейкбрехерами.
Роза стояла позади него, дрожа от холодного ветра с реки.
– Будь они прокляты! – пробормотала она. – И почему только до этого дошло?
Гладстону не раз приходилось слышать этот вопрос – от владельцев шахт, ткацких фабрик, сталеплавильных заводов. В Америке не было ни одной крупной отрасли промышленности, где рано или поздно не понадобились бы его ребята. Он ничего не сказал. Роза Джефферсон должна сама прийти к неизбежному выводу и принять решение – так же, как и другие до нее.
Роза думала о грузах, ожидавших отправки, об уже сорванных поставках, о перебоях в отгрузке, из-за которых по всей стране на складах скапливался товар, начинавший портиться и гнить.
«Я несу ответственность перед моими заказчиками. Я отвечаю за «Глобал». Потому что «Глобал» должна выстоять».
Ей так хотелось бы, чтобы Франклин был рядом с ней и поддержал в ее решении. На сердце было тяжело от мысли, что он покинул ее, нарушив свой долг, и считает ее врагом.
– Начинайте, мистер Гладстон, – проговорила она ясным голосом. – Пусть ваши люди защитят мою собственность.
Забастовщики не спускали настороженных глаз с остановившихся перед ними грузовиков. Кое-кто выкрикивал оскорбления в адрес сидевших на них людей. Вожаки нервно прохаживались вдоль цепи рабочих, помахивая своими дубинками. Они, как и их товарищи, были не бойцами, а семейными людьми, и на лицах их отпечаталась долгая трудовая жизнь. С одной стороны, они отчаянно стремились избежать насилия; с другой, чувство собственного достоинства не позволяло им отступать. Именно оно, а не деньги и не что-либо другое, удерживало теперь людей перед воротами пакгауза.
– О Боже милосердный!
Они повернулись на крик и увидели, что из грузовиков выпрыгивают люди с длинными полицейскими дубинками и в зеленых фуражках боевиков Гладстона. Рабочие начали разбегаться, но обнаружили, что скрыться некуда; оставалось только лезть через ограду. Охранники из службы безопасности «Глобал Энтерпрайсиз», патрулировавшие нейтральную полосу, ретировались.
– Не поддавайтесь панике! Не бегите, стойте на месте!
Рабочие обернулись к Франклину Джефферсону, бежавшему к ним через улицу, напрямик.
– Они вас не тронут! – кричал он, встав между рабочими и надвигающимся на них отрядом Гладстона.
– Я на вашей стороне. Все еще есть выход! Мы можем решить все без драки!
– А зачем они тогда сюда явились? – выкрикнул кто-то у него за спиной.
Франклин поднял руки вверх.
– Все в порядке. Я поговорю с ними. Вам нечего бояться!
Он повернулся и смело шагнул к предводителю отряда Гладстона.
Роза схватила Гладстона за руки.
– Там мой брат! Вы должны остановить их! Гладстон продолжал наблюдать за разворачивающейся внизу драмой.
– Слишком поздно, мадам, – ответил он. – Мистеру Джефферсону нечего было лезть туда, а у моих людей приказ. Будьте уверены, они его выполнят.
Роза не могла сдержать ужаса. Изо всех сил она закричала:
– Франклин!
– Сэр, мое имя Франклин Джефферсон. Мы вместе с сестрой являемся владельцами этих зданий. Я должен попросить вас не двигаться с места, иначе я вызову полицию и вы будете арестованы за вторжение в частные владения.
Рыжеволосый ирландец, возвышавшийся над Франклином, словно башня, удивленно моргал, будто не мог поверить в то, что слышал.
– Так вы с ними? – спросил он наконец.
– Да, сэр, я с ними, – сказал Франклин. – Я понимаю ваши намерения…
– Если ты с ними, так получай!
Ирландец резко взмахнул рукой, и резиновая дубинка угодила Франклину по ребрам. Следующий удар пришелся по почкам, а третий – в пах – заставил его корчиться на земле.
Страшный рев вдребезги расколол воздух. Франклин чувствовал, как его бьют ногами, лупят кулаками, затем что-то тяжелое ударило его в челюсть, и он погрузился в спасительное забытье, взлетая куда-то ввысь, прочь от воплей и кровавой драки. Последняя его мысль была о Розе, и он уже не чувствовал, как глаза его наполняются слезами.
К концу дня, когда утихли крики сражения, в больнице насчитали пятьдесят два раненых. Трое из них умерли, не дожив до следующего утра.
Однако насилие этим не закончилось. Вооруженные столкновения разгорались то в одном, то в другом отделении компании еще целый месяц. Росло число пострадавших; приходилось хоронить все новых и новых убитых. В конфликт вынужден был вмешаться мэр Нью-Йорка Уильям Гэйнор, который пригрозил конфисковать вагонетки и грузовики, управляемые штрейкбрехерами, и подкрепил свои угрозы, прислав полицейских. Обе стороны смягчили свои требования, и под пристальным надзором мэра было наконец заключено перемирие. Роза нехотя согласилась не увольнять рабочих, участвовавших в забастовке, за исключением тех, кто был арестован полицией за нарушение общественного порядка, а также назначила своих представителей для рассмотрения требований забастовщиков. Рабочие, в свою очередь, вернулись на прежние места, и вскоре товарные поезда компании «Глобал Энтерпрайсиз» вновь двинулись по железным дорогам страны.
– Сорок тысяч долларов… – задумчиво проговорила Роза, изучая итоговый отчет Эрика Голланта об ущербе, причиненном забастовкой.
Когда-то и сумма вдвое выше этой показалась бы ей недорогой ценой за перемирие. Но теперь Роза измеряла потери уже не только в деньгах.
Роза бросилась к Франклину, как только увидела, что он упал. Она привела отряд охранников из службы безопасности компании на поле битвы и помогла вынести брата в безопасное место, а затем отвезла его в больницу.
Франклин Джефферсон был среди тех, кто легко отделался: у него не оказалось никаких повреждений внутренних органов, сломанные ребра зажили, а огромная иссиня-желтая опухоль на подбородке рассосалась. Несмотря на ежедневные визиты Розы, Франклин отказывался ее видеть. Вместо этого он писал письма с соболезнованиями семьям убитых рабочих, а Хью О'Нила попросил проследить, получили ли их вдовы и дети компенсацию. Единственное, на чем он настаивал – чтобы средства на это шли из его личных доходов. Он не желал, чтобы помощь приходила от «Глобал Энтерпрайсиз».
Впервые с тех пор, как Франклин начал работать в компании, он чувствовал себя совершенно одиноким и никому не обязанным. Единственным человеком, с которым он делился своими мыслями и сомнениями, был Монк Мак-Куин.
– Роза ужасно переживает за тебя, – сказал Монк, усаживаясь на подоконник и загораживая Франклину захватывающий вид на окрестности Ист-Ривера и остров Рузвельта, уже тронутый яркими красками осени. – Она не может себе простить того, что случилось. До тех пор, пока ты ее не простишь.
– Она не меня должна просить об этом, – ответил Франклин. – Я еще жив.
