Текст книги "Мечтатели"
Автор книги: Филип Шелби
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 51 страниц)
3
Каюта-люкс, предоставленная им на пароходе США «Конституция», была отделана красным деревом, латунью и цветным граненым стеклом. В гостиной, спальне и будуаре стояли букеты летних цветов и шампанское в серебряном ведерке со льдом – подарки от капитана.
– Божественно! – воскликнула Роза, кружась по комнате и обнимая Саймона.
Она дала указания горничным, занятым распаковкой багажа, затем выбрала яркое вечернее платье от Пуаре – темно-фиолетовое с оранжевым – для ужина, на который новобрачных пригласил капитан, и приняла горячую ванну. Оставшись в будуаре одна и сбросив дорожное платье, она сидела обнаженная перед зеркалом. «Что же теперь я должна сделать?» – спрашивала она себя.
Воспитанной в доме, где практически не было женщин, Розе не с кем было говорить о сексе. Дед, разумеется, никогда не обсуждал с нею этот вопрос, а незамужние тетушки только заливались краской, когда она спрашивала их, что это там делают друг с другом лошади в загоне. О мужчинах и мальчиках она судила, сравнивая их с дедушкой, и никогда не понимала, чего они все время хотят от нее. Прекрасный принц, о котором она мечтала, походил одновременно на Хатклиффа из романа «Грозовой перевал» и на князя Андрея из «Войны и мира». Саймон, казалось, вполне соответствовал этому идеалу. Но теперь, когда он принадлежал ей, Роза дрожала от страха при мысли, что может его разочаровать.
Может быть, сегодня я буду пить вино, – думала она, – мы с Саймоном будем танцевать, а потом он обнимет меня, возьмет на руки и, не успею я опомниться, как…
Внезапно дверь будуара отворилась.
– А, вот и ты…
Роза обернулась, чтобы схватить платье… Она похолодела: перед ней стоял Саймон, совершенно обнаженный. Лицо его раскраснелось от поднимающегося над ванной пара, дыхание смешалось с запахом шампанского. Роза не могла оторваться от спутанных волос на его груди и напрягшегося, торчащего члена, который едва не касался ее губ, слегка пульсируя.
– Возьми! – хрипло сказал он.
– Саймон!
Роза почувствовала, как его рука охватывает ее затылок и резко толкает вперед. Губы натолкнулись на головку его члена, и во рту стало горячо и влажно.
– Тебе понравится, Роза, – простонал Саймон. – Я тебя все научу делать!
Она изо всех сил пыталась отстраниться, но Саймон крепко держал ее голову. Нависнув над ее лицом, он с силой вдавливал член ей в рот, так глубоко, что она боялась подавиться. Из ее крепко зажмуренных глаз текли слезы. Почувствовав, что ее вот-вот вырвет, она сделала единственное, что пришло в голову: резко сомкнула челюсти.
Саймон взвыл и отскочил назад, оставив ее почти бездыханной. Рыча, он поволок ее в спальню и швырнул поперек кровати на атласные простыни. Раздвинув ей ноги, он начал щупать ее промежность, грубо царапая ногтями. Потом навалился и, тяжело пыхтя, стал толчками входить в нее, пока не вошел полностью.
Комната закружилась над головой Розы. Она кричала, но не слышала своего крика. Ее ногти впивались Саймону в спину, а зубы так глубоко вонзились в его плечо, что она почувствовала вкус крови. Но его уже ничто не могло остановить. Саймон был словно гигантская, тупая машина, которая все давила и давила на нее своей тяжестью, пока Роза не почувствовала, что сейчас ее разорвет. Потом ощутила внутри теплую влагу. Саймон взвыл, яростно задвигал бедрами, а потом, обессилевший, повалился рядом с ней, задыхаясь.
Дюйм за дюймом Роза медленно отодвинулась от него. Атласная простыня была мокрой от крови, между ног все было скользкое на ощупь. И эта боль! Никогда Роза не испытывала ничего ужаснее. Она медленно подтянула колени к груди, скручиваясь от боли, прижала кулак к губам. Когда Саймон наконец дотронулся до нее, ее передернуло.
– В первый раз женщине всегда тяжело, – хрипло проговорил он, сжимая ее руку. – Но тебе ведь понравилось, да, Роза? Ты такая прекрасная, мне опять тебя так хочется. Я все тебе покажу. Ты научишься, Роза, ты будешь любить это делать. Каждый раз тебе будет все лучше и лучше, вот увидишь…
Роза только тихо всхлипнула, когда Саймон, легонько шлепнув ее по ягодицам, исчез в ванной комнате. Она открыла глаза только тогда, когда услышала стук закрывающейся двери ванной и шум воды.
В эту минуту она была охвачена непреодолимым желанием убить Саймона. Все, что он говорил, было ложью! Не может быть, чтобы любовь причиняла такую боль. Любовь – это нежность и забота, это союз двух душ и тел.
«Может быть, это я виновата. Если бы я знала, что делать, все было бы не так».
Образ Саймона, заталкивающего член ей в рот, вспыхнул в сознании как молния. Значит, Саймон делал это и с Николь? Неужели она позволяла себя так наказывать? Могла ли она испытывать от этого наслаждение?
«Прекрати! Ты теперь женщина, и ты можешь сделать это прекрасным. Ты должна попытаться!»
Но прекрасным это не стало. Всю следующую неделю Роза приходила в ужас при виде восхитительных закатов солнца над океаном. Они предвещали невыразимую муку, которой Роза и боялась, и стыдилось. Каждый день она молила Бога, чтобы горничные сказали кому-нибудь об окровавленных простынях. Но каждое утро, вернувшись с завтрака, она находила свою кровать свежезастеленной и готовой к пыткам, которые должны на ней совершаться. Путешествие, о котором она столько мечтала, превратилось в невыразимый и нескончаемый кошмар.
* * *
Лето 1907 года было золотой порой на континенте. Европа наслаждалась миром и процветанием. В каждой стране царило карнавальное оживление, которое жители спешили разделить с гостями из-за океана.
Как только «Конституция» пришвартовалась в порту Саутгемптон, Роза стала искать предлог вернуться домой. Она написала чуть ли не дюжину телеграмм деду, но все порвала. Она краснела от стыда, перечитывая их: они были так наполнены страданием, что она сама не могла в них поверить. В глубине души ее терзало отвратительное сомнение: поверит ли дедушка всему этому? Ведь он так высоко ценит Саймона, так доверяет ему…
– Я убегу, – упорно повторяла она про себя. – Вернусь домой одна, и тогда дедушка поймет, что Саймон – чудовище!
Но бежать не было никакой возможности. Уже в порту Розу и Саймона встречали его друзья, знакомство с которыми он завязал во время предыдущих поездок, и она сразу же оказалась окруженной дамами из высшего света, которые, оказывается, давно вознамерились ввести ее в британское общество.
Мало-помалу страхи Розы исчезли: Саймон все время стал проводить с друзьями. Все чаще она обнаруживала его храпящим на диване, зарывшимся обрюзгшим лицом в гору подушек. Довольно быстро она заметила, что любовные его порывы ослабевали в прямой пропорции к количеству выпитого спиртного, и постаралась сделать так, чтобы в их каюте был всегда приличный запас крепких напитков и вин.
Однако сократить свадебное путешествие было не в ее силах. Саймон уже наметил маршрут трехмесячного круиза по Европе, и везде, где бы они ни останавливались, их готовы были встретить его друзья и деловые партнеры. Саймон приобрел великолепный с серебряной отделкой роллс-ройс «Серебряный призрак» и еще две машины для слуг и перевозки багажа. После двух недель, проведенных в Лондоне, они всей компанией отправились в поездку по Англии, держа путь через Оксфорд, Уинчестер и Кентербери: гостям хотели показать крупнейшие соборы страны. Теперь Роза чувствовала себя в относительной безопасности. Еще в Лондоне она купила изрядную порцию сильного снотворного порошка и, если Саймон собирался остаться дома на ночь, подмешивала снотворное лошадиными дозами ему в аперитивы.
Переплыв на пароходе Па-де-Кале, новобрачные на машине отправились в Париж на Европейскую выставку, затем – в туманные долины винодельческого края, где их с почестями принимали герцоги и графы, чьи титулы и имена украшали лучшие марки вин. В конце сентября и начале октября Розу и Саймона ожидало путешествие по Швейцарским Альпам, а дальше их путь лежал в Германию: долина Рейна и, наконец, Берлин.
Везде, где бы они ни останавливались, Роза производила наилучшее впечатление; в глазах хозяев она была просто безупречной гостьей. Она мало говорила, внимательно слушала. Не зная иностранных языков, она все же старалась пополнить свои знания, читая об истории страны и семьи, чьим гостеприимством она пользовалась в данный момент. Светские дамы, с которыми она знакомилась, были очарованы ее аристократическими манерами и оказывали всяческое покровительство, прощая ей, что она американка.
Но, сохраняя на лице вежливую улыбку, Роза не переставала внимательно вглядываться в незнакомый для нее мир. Прожив некоторое время среди европейцев, она поняла, почему состоятельные американцы подражают их изяществу и обаянию, заимствуют жеманство и манерность. Роза ничего не имела против хороших манер, но все-таки задумывалась, а замечала ли Америка когда-нибудь, что скрывается за фасадом европейской утонченности? Роза видела, какой хрупкой была европейская знать, которая, чтобы увековечить себя, не останавливалась перед кровосмесительными браками и высокомерно игнорировала перемены, происходящие вокруг. Упадок и разрушение видны были повсюду. Роза была уверена: рано или поздно это грандиозное здание рухнет от собственной тяжести.
Каким бы увлекательным ни было путешествие, Роза не переставала считать дни, оставшиеся до конца, и не спускала глаз с Саймона. На людях он был изящен, остроумен, обаятелен, неизменно привлекая внимание окружающих дам. Оставаясь наедине с женой, он либо безучастно молчал, либо становился настойчиво-требовательным. Если подмешать снотворное ему в напиток почему-либо не удавалось, Роза находила другие способы не подпускать его к себе. Она начинала жаловаться на сильные спазмы и головокружения, а когда он прикасался к ней, лежала холодная и неподвижная. Саймона это ее безразличие доводило до бешенства. Если он все-таки настаивал на близости, Роза расцарапывала себе пах бритвенным лезвием. Тогда, обнаружив кровь, Саймон с отвращением отодвигался от жены и переворачивался на другой бок, выражая недовольство ее слишком уж частыми менструациями.
Когда они вернулись в Лондон, Роза, еще полная ужасными воспоминаниями первого путешествия через океан, начала собираться с силами для обратной дороги. К счастью, Саймон стал теперь проводить ночь в курительной комнате, где до зари играл в бридж и покер в мужской компании. Но Роза не ослабила бдительность и спала в длинных ночных сорочках, завернутая в их бесчисленные складки, словно мумия.
Когда «Конституция» взяла курс на Нью-Йорк, Роза твердо решила сделать все, чтобы исправить ужасную ошибку, которую она совершила, выйдя замуж за Саймона. Хотя сама мысль об этом была неприятна, нужно было поговорить с дедом. Другого выхода у нее не было. Роза верила, что, хотя Иосафат Джефферсон и возлагал большие надежды на ее брак, он должен выслушать ее и помочь найти правильное решение.
Когда они в последний раз во время путешествия сидели за обедом, к Саймону подошел стюард и протянул запечатанный конверт. Роза не обратила на это внимания, слушая забавные, хотя и слегка скабрезные анекдоты капитана. Дослушав, Саймон извинился и, к удивлению Розы, сделал ей знак следовать за ним.
– В чем дело, Саймон?
Не сказав ни слова в ответ, он отвел ее в безлюдный зал для коктейлей и усадил за столик в углу. Потом молча протянул телеграмму от Мэри Киркпатрик, личного секретаря ее деда, работавшей у него уже тридцать лет.
«Извещаем вас повторно:
Мистер Джефферсон скончался два дня назад. Прошу подтвердить получение этой телеграммы как можно скорее».
– Как ты мог?! – в ярости вскричала Роза. – Почему ты не говорил?
– Потому что ты все равно ничего не смогла бы сделать, – ответил Саймон, стараясь не отставать от нее, когда она почти бежала сквозь зал таможни и иммиграционной службы, чтобы как можно скорее пройти все формальности. – Я не хотел, чтобы тебе было еще труднее…
Роза, резко обернувшись, посмотрела ему в лицо.
– Не опекай меня, Саймон! Никогда, понял?
– Я взял на себя все дела фирмы, – заверил ее тот. – Там все идет по-прежнему…
– Хочу предупредить тебя, – перебила Роза, – ничего не предпринимай в «Глобал Энтерпрайсиз», пока я не разберусь, в каком состоянии ее дела.
Инспектор иммиграционной службы узнал Розу по фамилии и отдал честь, прикоснувшись двумя пальцами фуражке.
– Я слышал о несчастье с мистером Джефферсоном, миссис Толбот. Очень вам сочувствую. Проходите, пожалуйста, я прослежу, чтобы ваш багаж задерживали. Слезы застилали ей глаза.
– Благодарю вас, вы очень добры. Муж присмотрит за моими вещами. Мне нужно добраться до дома.
И, прежде чем Саймон успел остановить ее, Роза побежала через зал таможни к королевскому черному экипажу, запряженному четверкой лошадей в черных плюмажах.
Роза сидела в кожаном кресле деда, твердо упершись ногами в пол. Она ощущала его присутствие в этом кабинете, пропитанном запахом его любимого табака. Картины с видами бушующего океана на стенах (он так любил смотреть на них), медали, почетные знаки, поздравительные адреса под стеклом – их присылали президенты и государственные деятели. Воспоминания, нахлынувшие на нее в этой комнате, не причиняли боли, но, наоборот, успокаивали и утешали.
«Может быть, это потому, что я была здесь так счастлива…»
– Вот и все, что я могу тебе сказать Роза… простите, миссис Толбот, – продолжала Мэри Киркпатрик. – Поверьте мне, он покинул нас тихо, не мучаясь. Я знаю, я ведь была с ним до конца.
– Не называйте меня «миссис Толбот», Мэри, – тихо сказала Роза. – Вы всегда называли меня Розой или Рози.
Мэри Киркпатрик скомкала носовой платок и попыталась улыбнуться. Она была дочерью ирландских бедняков, бежавших в Америку во время «картофельного голода» 1846 года, и первым и единственным личным секретарем Иосафата Джефферсона. Даже в свои пятьдесят с лишним лет она сохраняла глянцевитую белизну кожи и блеск синих глаз своих предков. Сильно посеребренные волосы ее были уложены в толстую косу.
Мэри казалось, что она знает Розу лучше, чем кто-либо в мире. Девочка выросла на ее глазах: Мэри бранила ее, когда та бегала и шалила в конторе, приносила ей молоко и печенье, когда она работала рядом с дедушкой, усердно выводя карандашом цифры на листах плотной бумаги. Она знала: если бы Господь позволил ей иметь детей, они были бы такими же хорошенькими и не по годам сообразительными, как ее милая и любимая Рози.
– Вы видели Франклина, Мэри? – спросила Роза. – Как он?
– Он молодец. Миссис Малкэхи звонит мне каждый день и говорит, что он держится отлично.
– Я должна поехать в Дьюнскрэг, – рассеянно сказала Роза. – Так много нужно сделать…
Она взглянула на листок бумаги, лежавший поверх зеленого кожаного блокнота на письменном столе вишневого дерева. Своим каллиграфическим почерком Мэри перечисляла все, что понадобится Розе. Папки с необходимой информацией уже лежали стопкой на столе. В медицинском заключении госпиталя Рузвельта указывалась причина смерти дедушки – «тяжелая саркома кости». Домашний врач подтверждал в своем письме, что Иосафат Джефферсон постоянно получал впрыскивания морфия и почти не испытывал боли.
В другой папке находилось завещание Иосафата Джефферсона вместе с письмом от его поверенного в делах. Вопреки предупреждениям, писал адвокат, основатель «Глобал Энтерпрайсиз» запретил кому бы то ни было говорить Розе о характере и степени серьезности его заболевания. Еще до свадьбы внучки Иосафат Джефферсон знал, что едва ли доживет до следующего Рождества.
В последней папке были распоряжения деда относительно собственных похорон: где и когда следует их провести, кто должен нести гроб, какие цитаты из Библии следует прочитать над могилой.
– Вы обо всем позаботились, Мэри, – сказала Роза. – Спасибо вам. Я знаю, вы его очень любили.
Губы Мэри Киркпатрик задрожали; она не смогла сдержать слез. Роза подошла к ней и крепко обняла.
– Вы будете нужны мне, Мэри, – прошептала она. – Мы должны продолжить то, что он нам оставил. Вы ведь поможете мне?
Мэри Киркпатрик кивнула. Она молилась, чтобы Роза разрешила ей остаться. Ведь ей действительно некуда было больше идти.
Пять дней спустя, когда горькие ветры осени гнали длинные серые волны по проливу, Роза Толбот прощалась с дедом. Теперь в роду Джефферсонов оставалось всего двое. Она стояла в стороне от других участников церемонии – друзей и деловых партнеров Иосафата Джефферсона, представителей правительства – высокая одинокая фигура в черном, словно дерево, упрямо вросшее корнями в скалистый утес. Рука ее лежала на плече младшего брата Франклина.
Под скорбные звуки погребальной мелодии, исполненной волынщиком в шотландской клетчатой юбке, гроб был опущен в землю. Роза принимала соболезнования от проходивших мимо нее чередой мужчин и женщин.
– Рози, ну как ты? – услышала она голос Франклина. Мальчик стоял, всхлипывая, с опухшими от слез глазами, раскрасневшийся от ветра.
Роза слабо улыбнулась:
– А ты?
Франклин ответил не сразу.
– Кажется, ничего. – Он снова помолчал. – Что же нам теперь делать?
– Мы сделаем все так, как хотел дедушка. Точно так. И Роза сдержала слово. Она перевезла Франклина вместе с его воспитателями из Дьюнскрэга в Нью-Йорк, в дом на Пятой авеню, купленный Саймоном. Затем, вернувшись в Лонг-Айленд, она проследила, чтобы мебель, старинные ковры и картины в имении были тщательно упакованы и убраны, велела описать и упаковать антиквариат, серебряную посуду, старинные вещи. Для прислуги, покидающей имение, были написаны рекомендательные письма, а слуги, оставленные следить за домом и парком, получили подробные указания. Несмотря на неоднократные предложения Саймона выставить имение на продажу, Роза оставалась при своем мнении: это ее дом, и она может делать с ним все, что захочет. Когда-нибудь она еще вернется в Дьюнскрэг и возродит его былую славу.
Прежде чем приступить к исполнению своих семейных обязанностей, Роза оставила Мэри Киркпатрик целый набор подробных инструкций. Вернувшись в главную контору «Глобал Энтерпрайсиз» на Нижнем Бродвее, она осталась довольна, что Мэри ни о чем не забыла. Офис был подготовлен к ее приезду; Мэри показала Розе свое рабочее место и познакомила ее с только что нанятыми стенографистками и машинистками. Роза одобрила новый фирменный бланк, заказанный Мэри; просмотрела сводки за последний квартал и назначила дату следующего заседания правления компании.
– Я хочу встретиться с руководством компании, – сказала она Мэри. – И, пожалуйста, позвоните мистеру Толботу в его офис и спросите, удобно ли ему будет заехать за мной по пути домой.
Приехав в контору к вечеру, Саймон скептически осмотрел произведенные Розой изменения.
– Я вижу, ты здесь весьма мило устроилась, – сказал он. – Можно узнать, зачем все это?
– Ты обещал дедушке, что научишь меня всему, что я должна знать о компании, – бесстрастно ответила Роза. – Надеюсь, ты сдержишь слово.
– Разумеется. По правде говоря, я уже начал подумывать о том, чтобы перевести офис «Толбот Рейлроудз» в это здание. Места здесь хватит. Да и я буду рядом, если тебе понадобится помощь.
– Да, если мы договоримся об арендной плате, – добавила Роза.
– Какие еще изменения ты хочешь произвести? – поинтересовался Саймон.
Уязвленная его снисходительным тоном, Роза хотела уже сообщить, что велела приготовить в их семейном особняке отдельные спальни. Но передумала: пусть он сам это обнаружит.
– Саймон, я хочу как можно скорее встретиться с руководством компании.
Роза прислонилась к столу, опершись на него рукой. Голова ее вдруг склонилась, собственные слова смутным гулом отдавались в ушах. Она пошатнулась, схватившись за живот.
– Саймон…
Не успел он подхватить ее, как Роза почувствовала, что проваливается в таинственную пустоту. Все, что она слышала, был собственный испуганный крик.
4
Придя в себя, Роза увидела, что лежит в большой бледно-желтой комнате – палате госпиталя Рузвельта. Глаза с трудом различали склонившееся над ней лицо молодого врача.
– Что… Что случилось?
Врач ободряюще похлопал ее по руке.
– Вы просто упали в обморок, вот и все. Мистер Толбот ждет за дверью…
– Упала в обморок? – рассердилась Роза. – Но я отлично себя чувствовала утром!
Она готова была скорее умереть, чем признаться, что в эту минуту голова раскалывалась от сумасшедшего барабанного боя, но только это помогало ей преодолеть тошноту.
Врач весело усмехнулся.
– Ничего удивительного. Но, думаю, вы еще не знаете, как все это проходит. Ведь это у вас первый…
– Что «все это»?
– Беременность, разумеется. Поздравляю, миссис Толбот. У вас будет…
Прежде, чем он успел договорить или отойти, Роза повернулась на кровати и ее начало рвать.
* * *
Очнувшись во второй раз, Роза обнаружила, что окружена несколькими пожилыми джентльменами представительного вида.
– Может быть, кто-нибудь из вас скажет мне, что происходит? – спросила она в отчаянии.
Один за другим специалисты важно излагали свои выводы. Вне всяких сомнений, она в положении. Все уже подготовлено для необходимого обследования, хотя, по общему согласию, она определенно здорова и не должна испытывать затруднений при вынашивании ребенка. Разумеется, мистер Толбот уже в курсе событий. К сожалению, он не смог остаться в госпитале, чтобы поговорить с супругой, так как вынужден был отлучиться по срочному делу. Тем не менее он подписал необходимые бумаги, дающие медицинскому персоналу полное право принимать все нужные меры.
«Да, он это сделал…»
– Как это могло случиться? – спросила Роза.
Все так и застыли с широко раскрытыми глазами: смущенное молчание повисло в палате.
– Я применяла меры предосторожности. Я хочу знать, почему они не подействовали!
– Миссис Толбот, ни один метод контрацепции не совершенен, – ответил один из врачей. – Кроме того, как мы понимаем, мистер Толбот и вы хотели иметь детей.
– Это вы с ним так понимаете. Но не я! Я хочу видеть того молодого доктора!
Шарканье ног, тихое перешептывание.
– Кого вы имеете в виду, миссис Толбот?
– Молодой, светлые волосы, чуть лысоватый. На нем были очки без оправы.
– Молодой Симмонс, – предположил чей-то голос.
– Отличный врач, – произнес один из старцев. – Но он работает у нас всего два года. Уверяю вас, все присутствующие в этой комнате сделают для вас все, что в их силах.
– Тогда для начала приведите сюда этого Симмонса! Иначе я сама встану, выйду отсюда и найду его!
Несколькими минутами позже в палату заглянул молодой человек, явно встревоженный.
– Вы обо мне спрашивали, миссис Толбот? Роза, полулежа в кровати, сделала ему знак войти.
– Как вас зовут?
– Бартоломью Симмонс, миссис Толбот.
– Расскажите о себе.
Склонность Симмонса перескакивать через слова не умаляла его превосходной профессиональной подготовки. Ему было двадцать восемь лет, он был лучшим из выпуска Гарвардской медицинской школы, был женат и имел двоих детей.
– Я хочу, чтобы вы наблюдали меня, – сказала ему Роза.
Симмонс изумленно посмотрел на нее.
– Благодарю вас за такую честь, миссис Толбот, но, я думаю, лечащие врачи не согласятся…
– Вы плохой врач?
– Конечно, нет!
– Тогда вопрос решен.
– Миссис Толбот, – медленно спросил Симмонс, – не угодно ли вам будет сказать, почему вам нужна именно моя помощь?
Роза смотрела ему прямо в глаза, по голос выдавал ее.
– С тех пор, как я стала взрослой, мне приходилось иметь дело с такими врачами, как эти ваши консультанты, которые осматривали и ощупывали меня. Все они смотрят на тело женщины или как на какое-то неудобство, или как на тайну, загадку, которую только они могут разгадать. Они едва скрывают презрение к женскому полу, а ведь мы-то и приносим им доход! Они не терпят никаких возражений от пациенток, требуют, чтобы их указания выполнялись беспрекословно, и любят ободрять мужа, забывая о будущей матери.
Роза помолчала секунду и продолжала, уже без гнева в голосе:
– Я не жду многого от мужа, Симмонс. Вы, кажется, добрый человек. Думаю, вы помогали вашей жене при родах. Я очень хочу вам верить, потому что у меня на самом деле больше никого нет, никого, кто… рассказал бы мне, что со мной и что нужно делать.
Симмонс склонился и легонько похлопал Розу по руке. Не было больше властной молодой особы; перед ним сидела испуганная будущая мать, еще не освоившаяся в своем новом положении. Он почувствовал в ней скрытую, тлеющую обиду, которая весьма его встревожила.
– Для меня было бы большой честью быть вашим врачом, миссис Толбот, – мягко сказал он. – А теперь, будьте так добры, откиньтесь назад, и я осмотрю вас. Позже мы поговорим о диете и специальных упражнениях.
– Что угодно, только не плавание, – сказала Роза. – Ненавижу плавать. – И добавила: – Будет намного удобнее, если вы будете называть меня Розой. И простите, что меня тогда на вас вырвало…
* * *
Розе нелегко было смириться со своей беременностью. Лишь роковой поворот судьбы, казалось ей, повинен в том, что она попала в ловушку, хотя была с Саймоном всего раз или два. Ей было ясно: Саймон воспользуется ее положением, чтобы отстранить ее от дел компании.
Правда, беременность принесла с собой и спасительный покой: теперь Саймон совершенно перестал интересоваться ею как женщиной. Ласки и приставания прекратились. Он создал себе жизнь, в которой Розе не было места (за исключением случаев, когда ее присутствия требовали приличия), нередко уходя из дому, когда она спускалась к завтраку, и возвращаясь, когда она уже спала. Роза не надеялась, что с рождением ребенка характер мужа смягчится и его поведение изменится к лучшему. Саймон был слишком консервативен, чтобы изменить свои привычки. Но его безразличие все равно задевало ее за живое, особенно когда он осведомлялся о результатах медицинских осмотров: было ясно, что его волнует лишь – родит ли его жена здорового ребенка – мальчика, наследника. В его глазах Роза была всего лишь чем-то вроде сосуда.
Именно тогда Роза начала замечать, что с ней происходит нечто страшное. Вся та обида, весь тот гнев, которые она испытывала по отношению к Саймону, перешли теперь на будущего ребенка, словно одним своим существованием он предавал ее. Ощутив это, Роза была потрясена. Она понимала, что должна преодолеть в себе эту ненависть. Принятое ею решение вначале не вселило большого энтузиазма в Бартоломью Симмонса, но и он, встревоженный беспокойством и мрачным расположением духа пациентки, согласился, что она должна чем-то себя занять, вместо того чтобы суматошно метаться по дому.
Роза решила обратиться к человеку, на которого, как была уверена, могла положиться. Вызвав к себе с Нижнего Бродвея Мэри Киркпатрик, она попросила ее найти лучших преподавателей бухгалтерского учета, администрации, экономики. Мэри не только быстро исполнила это поручение, но и, переворошив библиотеку компании, извлекла на свет все личные записные книжки Иосафата Джефферсона, содержавшие подробнейшую историю «Глобал Энтерпрайсиз» – от зарождения службы перевозок до теперешнего состояния компании – одного из крупнейших транспортных гигантов страны.
– Того, что здесь есть, ты не найдешь ни в одной книге и не узнаешь ни у каких профессоров, – объявила она.
Изучая отчеты деда, Роза готова была с этим согласиться. Однако она продолжала настаивать на том, что нужно овладеть и современными методами и практикой ведения бизнеса. Жизнь уже преподнесла ей горький урок: все может резко и быстро измениться, и Роза решила быть готовой к переменам.
К тому времени, когда она была уже на шестом месяце, Толбот-хауз фактически превратился в филиал «Глобал Энтерпрайсиз», а Мэри стала не только секретарем, но и связующим звеном между Розой и офисом компании на Нижнем Бродвее: она знала едва ли не обо всем, что происходит в фирме. Очень скоро Роза поняла, что главной опорой «Глобал Энтерпрайсиз» были простые служащие компании – секретари, клерки, машинистки, коммивояжеры, администраторы; эффективность работы напрямую зависела именно от тех людей, кто непосредственно эту работу исполнял.
Пока Роза усердно поглощала книгу за книгой и проводила часы, готовясь к суровым опросам преподавателей, Мэри постоянно держала ее в курсе всех событий на Нижнем Бродвее, в том числе и пересудов между работниками. Розу поражало, как много обычный служащий знает о компании: в чем ее сильные стороны, что нужно улучшить, кто из управляющих – отличный парень, а кто – ленивый и придирчивый тиран. Она составила для себя список тех сотрудников, которые, по ее мнению, были бесполезным грузом в фирме, и тех, кто заслуживал продвижения по службе.
Несмотря на то, что Саймон с самого начала не одобрял ее занятий, а позже стал относиться к ним с открытой враждебностью, Роза придерживалась своего жесткого рабочего графика вплоть до восьмого месяца, когда беременность начала отнимать силы. Знойным июльским днем 1908 года, когда Нью-Йорк изнывал от жары, у нее начались первые схватки. Одиннадцать мучительных часов спустя доктор Симмонс принял новорожденного – здорового мальчика весом в семь фунтов. Не снимая окровавленного белого халата, усталый, он вышел в приемный покой, где нетерпеливо расхаживал посыльный из «Толбот Рейлроудз», и попросил его сообщить мистеру Толботу, что мать и ребенок чувствуют себя хорошо.
Через два дня после рождения ребенка – мальчика назвали Стивеном, в честь ее отца – Роза начала обзванивать агентства в поисках няни и кормилицы. Убедившись, что Стивен в хороших руках, она несколько недель спустя вернулась на Нижний Бродвей.
Этот год ей дал возможность своими глазами увидеть разницу между теорией бизнеса и тем, как она применялась на практике – в мире, где игра велась не по книжным правилам. Несколькими месяцами раньше группа финансистов организовала собственную транспортную компанию – «Мерчентс Консолидейтид Груп» – с целью разрушить монополию «Глобал Энтерпрайсиз» и перераспределить часть огромной прибыли этой отрасли в свою пользу. Началась разорительная для «Глобал Энтерпрайсиз» война тарифов, и лишь мощная сеть железнодорожных подрядчиков, возглавляемая «Толбот Рейлроудз», смогла предотвратить крах. Клиенты делали выбор между различными транспортными компаниями, руководствуясь в первую очередь сроками доставки и надежностью, и в этом отношении конные упряжки «Мерчентс Консолидейтид Груп» не могли соперничать с паровозами, арендованными «Глобал Энтерпрайсиз».
Несмотря на холодное безразличие к Саймону как к супругу, Роза не могла не признать, что он отличный руководитель и ревностно блюдет интересы ее компании. Доводя до изнурения даже самых закаленных своих служащих, Саймон умудрялся одновременно управлять и «Глобал Энтерпрайсиз» и «Толбот Рейлроудз». Магнаты Уолл-стрит превозносили его успехи, и акции его стремительно росли.
