Текст книги "Мечтатели"

Автор книги: Филип Шелби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 51 страниц)

Годами Саймон ждал, пока Стивен подрастет и он сможет объяснить ему это и многое другое. А теперь, когда это время уже почти настало, у него не было больше ничего, кроме грез. Он не мог даже сказать сыну, как страшно сожалеет об этом…

Стивен Толбот не мог знать о душевных муках, которые испытывает отец. Всегда, сколько себя помнил, Стивен испытывал к отцу горячую любовь. В его глазах Саймон был великаном, заполнявшим собой всю комнату, в которую входил. Все склонялись перед ним, он был подобен королю, раздающему награды и назначающему наказания. Любимым развлечением Стивена было пробраться в кабинет отца и сидеть там, с наслаждением вдыхая запахи табака, кожи, портвейна, благоговейно впитывая в себя все, что было связано с отцом, и мечтая, что когда-нибудь этот особый мир станет и его миром.

Но постепенно, пока он подрастал, реальность начала разрушать его фантазии. Даже в таком огромном доме, как Толбот-хауз, до него доносились голоса. Стивен превратился в настоящего шпиона, отыскивая укромные места, откуда подглядывал за ссорами родителей. Он не мог понять, почему мать спорит с отцом, ибо мысль, что отец может быть не прав, даже не приходила ему в голову. Слушая эти перебранки, он все время хотел броситься на защиту отца. Но смелости никогда не хватало, и мальчик прятал свою любовь все глубже и глубже после каждой ссоры. Пока в нем не родилась ненависть к матери.

– Уже давно пора спать, правда, малыш? – прошептал Саймон.

Стивен крепко прильнул к отцу.

– Папа, я хочу к тебе.

– Ты всегда будешь со мной. Ты мой сын, и ты сделаешь все, что я не смог закончить. Мир будет гордиться тобой, сынок. Он узнает твое имя.

Саймон мягко снял руки сына со своей шеи и поставил мальчика на пол.

– Хочешь, я пойду с тобой и укрою тебя? Стивен покачал головой.

– Не надо, папа. Я сам пойду, – сказал он решительно. Саймон склонился к сыну и поцеловал его в лоб. Он смотрел, как Стивен нерешительно поднимает руку.

– Спокойной ночи, папа.

Стивен Толбот услышал щелчок дверного замка. Он неподвижно, едва дыша, стоял в коридоре. Затем опустился на колени и приник к замочной скважине. Медь холодила кожу.

Отец встал с кресла и теперь стоял перед шкафом, в котором хранилось оружие. Он отпер стеклянную дверь и вынул красивое двуствольное ружье с полированным ложем. Потом зарядил стволы двумя патронами и снова сел в кресло.

Стивен ничего не мог понять. Ему всегда говорили, что ружье нельзя заряжать, если не собираешься сразу из него выстрелить. Теперь отец снимал правый ботинок. Он стянул носок, поставил ружье на пол дулом вверх и нашел курок большим пальцем ноги. Потом вставил оба ствола себе в рот.

Звук был оглушительным. Стивен отлетел от замочной скважины, будто пуля ударила в него. Когда подбежала мать вместе со слугами, он снова был на ногах, стоял перед дверью как изваяние. Ему казалось, что этого хотел бы от него отец.

7

«До сих пор не могу поверить…»

Из окна гостиной Роза видела, как конная полиция пытается сдержать толпы репортеров. Услышав звон каминных часов, она ужаснулась от мысли, что за прошедшие два часа рухнул целый мир.

Дверь отворилась, и на пороге появился доктор Генри Райт.

– Что с ним, Генри? – спросила Роза с дрожью в голосе.

Райт был мужчиной богатырского сложения, чья внешняя суровость скрывала нежность и доброту к детям. С ними он умел творить чудеса.

– Он уснул, – густым басом сказал он. – Я дал ему сильное снотворное, чтобы он выспался и отдохнул до утра. Сиделка не будет отходить от него ни на минуту.

– Слава тебе, Господи, – прошептала Роза.

С тех пор, как это случилось, все заботы ее были о Стивене. Она мысленно вспомнила тот момент, как она, пробегая по коридору, увидела его стоящим у двери в библиотеку Саймона. Ударом распахнув дверь и увидев труп мужа с изувеченной головой, она прикрыла рукой глаза Стивену. Мальчик тут же увернулся и зло, по-волчьи, уставился на нее.

– Я знаю, что папа сделал! – пронзительно закричал он. – Это ты заставила его! Это ты его убила!

Роза пришла в такой ужас от обвинений сына, что в оцепенении смотрела ему вслед, когда он убегал. Позже, когда приехал Генри Райт, Стивен отказывался открыть дверь своей спальни, пока врач не пообещал ему, что мать туда не войдет.

– Он перенес страшное потрясение, – говорил Райт. – Он в самом деле подглядел в замочную скважину, как Саймон застрелился. То, что он рассказывает, настолько совпадает с тем, что говорят полицейские, что ему нельзя не верить.

Роза изо всех сил старалась не разрыдаться.

– Что же мне сейчас делать?

– Рекомендую круглосуточное дежурство: без сомнения, некоторое время у него будут очень страшные сны. – Райт помедлил. – Мы не имеем возможности определить, насколько серьезна его травма. Я знаю случаи, когда дети сразу избавляются от такого шока. У других выздоровление тянется дольше…

Роза чувствовала, что он чего-то недоговаривает.

– Что еще, Генри?

– В большинстве случаев ребенок кажется выздоровевшим только внешне. В течение многих лет он ведет себя вполне нормально. Затем, обычно в подростковом возрасте, его начинают беспокоить сильные головные боли или проявляются иные симптомы, говорящие о заболевании. Сознание пытается бороться с подавленной, но не забытой болью.

Роза никогда не испытывала к Саймону такой ненависти. Да, он выбрал трусливый выход из беды, но пытаться отомстить ей, используя ребенка – этому не было прощения.

«А если бы ты поступила тогда по-другому? – услышала она свой внутренний голос. – Может быть, всего этого не случилось, если бы ты согласилась помочь Саймону…»

Раскаяние задело Розу за живое. Может быть, ей не следовало отказывать Саймону сразу. Возможно, она смогла бы найти другой способ помочь ему, не поступаясь обретенным контролем над компанией.

«Ты хочешь думать так из-за того, что пришлось перенести Стивену. Но другого выхода у тебя не было. Если бы ты пошла на то, чего добивался Саймон, то ты упустила бы единственную возможность вернуть «Глобал Энтерпрайсиз»… А кончилось бы все тем, что ты только продлила бы свои мучения…»

– Я должна это как-то ему возместить, – вслух сказала Роза.

Райт с любопытством взглянул на нее.

– Что это значит?

– Я говорю, что возмещу это Стивену. Эту потерю. Врач задумался в нерешительности.

– Конечно, Роза, я уверен, что вы это сделаете, но…

– Со временем, Генри. Я знаю.

Утром всему городу стало известно об ужасных подробностях самоубийства Саймона Толбота. Возмущение нью-йоркского общества по поводу вопиющего поступка Саймона – продажи доли акций, принадлежащей Розе в «Глобал Энтерпрайсиз» – сразу улеглось. Газетчики, следуя общему настроению, стали печатать панегирики гражданским добродетелям Саймона, его покровительству наукам и искусствам, благотворительным начинаниям. Банкиры и адвокаты Вандербильта, забыв прежние угрозы, выразили подобающие случаю трогательные публичные соболезнования, после чего без особого шума приступили к дележу «Толбот Рейлроудз».

– Когда они вместе с налоговым департаментом закончат свое дело, – думала Роза, – они оставят от компании Саймона, которой он отдал всю жизнь, одни обглоданные кости. Наследники не получат почти ничего.

Ненасытное, зловещее любопытство публики заставило Розу наглухо запереться в Толбот-хаузе. У дома круглосуточно дежурили полицейские, сдерживавшие газетчиков и любопытных прохожих и пропускавшие только администраторов «Глобал Энтерпрайсиз» и врачей.

Те, кто с симпатией относился к Розе, принимали ее молчание за проявление скорби и превозносили ее мужество. Другие, не столь отзывчивые, не стесняясь, называли ее бездушной тварью. Но Розе было все равно. Она отгородилась от всего мира, чтобы осознать, какой удар нанесла ей смерть Саймона. Именно ей.

Саймон обманул ее. Сейчас она понимала, что он подло отнял у нее любовь. Когда она выходила за него, она не знала, что такое любовь. Она была слишком молода. Она хотела, чтобы Саймон научил ее всему – нежности и страсти, радости делиться друг с другом своими чувствами. Но в его сердце этому не нашлось места. Он отнял у нее веру… и надежду.

Ее пролитые слезы были рождены не горем, а страхом перед пустотой одиночества, в котором она проведет остаток жизни.

Впервые в жизни Роза осознала, что ей нужна чья-то помощь. Казалось, она не ощущала времени: все внимание поглощали сотни мелочей. Едва не обезумев из-за Стивена, она теперь была обеспокоена тем, что могло случиться с «Глобал Энтерпрайсиз» после передачи «Толбот Рейлроудз» новым хозяевам.

У нее совсем опустились руки, но через четыре дня после смерти Саймона в Толбот-хауз приехал Франклин Джефферсон. Он вернулся из Канады, где ловил рыбу. Едва он переступил порог, как Роза бросилась к нему и крепко стиснула в объятьях.

– Ты нужен мне здесь, Франклин, – сказала она. – Я не могу одна со всем справиться. Я обучу тебя всему, что ты должен знать о фирме. Дедушка ведь завещал ее нам обоим, и теперь на нас лежит ответственность за нее.

Франклин любил сестру. Ее энергия и неистовая решимость показались ему следствием тяжелого горя. И он, всегда старавшийся держаться подальше от дел «Глобал Энтерпрайсиз», сказал «да».

Вплоть до смерти Саймона Толбота Франклин Джефферсон вел беззаботную жизнь. В свои девятнадцать лет он уже был высоким, стройным молодым человеком О походкой прирожденного спортсмена. Он с детства сохранил светлые, почти белые волосы, а его глаза все так же сверкали озорно и хитро. Франклин был такого склада, что никакие искушения и злоключения юности не наложили отпечаток на его жизнерадостную натуру. Глядя на мир, он видел лишь его красоту, ожидал от него чуда. А мир улыбался его невинности и простодушию и оберегал его.

Пока Роза вела свою личную войну на Нижнем Бродвее, Франклин окончил престижную частную школу и поступил в Йельский университет. Ему и его друзьям хватало средств на самые разнообразные увлечения – от поло до парусного спорта. Он усердно занимался и обнаружил наряду с интересом к гуманитарным наукам склонности к языкам. Ко второму курсу Франклин свободно говорил по-испански и по-французски. Все больше и больше его тянуло к этому пестрому калейдоскопу, имя которому – история Европы.

Франклин успел посетить Европу дважды до того, как там разразилась война. С каждым разом он все сильнее влюблялся в Старый Свет и в девушек, что совершали вместе с ним паломничество к великим соборам Франции, в итальянские музеи и на греческие развалины. Когда он возвращался в университет, его талантливые работы удивляли и восхищали преподавателей, которые помогали юноше оттачивать стиль, поощряли его исследования. По мнению профессоров, Франклин Джефферсон выказывал все признаки юного гения – этакого неотшлифованного алмаза.

Сам Франклин смутно представлял себе, чем он будет заниматься в будущем. Лишь бы только его жизнь не была связана с «Глобал Энтерпрайсиз». Он начал путешествовать в том возрасте, когда мир видится в поэтическом свете. Жизнь казалась ему долгим, полным открытий путешествием. Так много нужно узнать, что дорога была каждая минута. Однако ни с кем и никогда он не делился своими чувствами, опасаясь, что так или иначе о них узнает Роза.

Любя Розу и часто посещая ее, Франклин тем не менее старался быть в стороне от жизни обитателей Толбот-хауза. Ради самосохранения он не позволит себе слишком приблизиться к ним, иначе Роза начнет воспитывать его, готовить к будущему ответственному посту в компании. А это не входило в его жизненные планы.

Франклин знал, что в один прекрасный день ему придется сказать Розе, что никакого интереса к «Глобал Энтерпрайсиз» он не чувствует. Насколько ему было известно, она в любой момент могла получить в распоряжение его долю, стоило ей захотеть. Ему будет нелегко, понадобится больше решимости, чем сейчас, чтобы не поддаться ее убеждениям, не отступить перед ее досадой. Однако со смертью Саймона эта возможность исчезла. Обнимая сестру и чувствуя, как она дрожит всем телом, Франклин ужасно боялся, что подходящий для объяснения момент упущен, и, возможно, навсегда.

Было холодное, ясное февральское утро, когда Роза покинула наконец стены Толбот-хауза. Опираясь на руку Франклина и обняв сына, она прошла сквозь фалангу полицейских к своему лимузину модели «Серебряный призрак». Им предстояла поездка к собору Святого Патрика.

– Мама, а отец теперь с ангелами? – спросил Стивен тихо и серьезно.

Роза сжала его руку. Долгие дни Стивен окружал себя стеной молчания. Потом вдруг, словно по волшебству, начал разговаривать и очень скоро стал вести себя совершенно нормально. Роза была вне себя от радости, но врачи не теряли бдительности.

– Да, милый, он с ангелами, – сказала Роза. – Как ты себя чувствуешь? Хорошо?

Стивен кивнул.

– Ты ведь его любила, правда, мама? У Розы комок подступил к горлу.

– Конечно, милый, любила.

Стивен смотрел прямо перед собой. С тех пор как умер отец, он начал чувствовать в себе что-то новое. Он не мог бы ответить, как и почему это происходило, но что-то менялось в его душе. Сначала, когда доктора задавали ему свои дурацкие вопросы, он отказывался отвечать. Но, сообразив, что от этого они станут только настойчивее, он начал говорить и вскоре усвоил, что они хотят от него услышать. Стивен считал скучными вопросы врачей: любил ли он отца, что они вместе с ним делали, были ли счастливы его родители. Но он давал обстоятельные ответы, отметив, что чем больше он говорит, тем более довольными становятся доктора и все более редкими их посещения.

Так Стивен понял, насколько доверчивы взрослые. Каждый раз, когда он дурачил докторов или мать, он ощущал в себе гигантскую силу, с помощью которой, казалось ему, можно добиться всего. Сейчас Стивен должен был заставить мать поверить, что сказанное им тогда не было правдой. Она никогда не должна догадаться, как сильно он ее ненавидит.

– Ты правда хорошо себя чувствуешь, милый? – спросила Роза, когда автомобиль подъехал к собору.

Стивен посмотрел на нее и улыбнулся.

– Да, мама.

Роза облегченно вздохнула. Она так гордилась сыном. В своем новом костюмчике, с прямым пробором в черных волосах и устремленным вперед взглядом он был больше похож на маленького мужчину, чем на ребенка. Глядя на него, Роза была убеждена, что Стивен – это воплощение прошлого и будущего, Иосафата Джефферсона и того мужчины, которому она когда-нибудь оставит в наследство могущественную империю. Ее сын будет достоин всего, что она ради него совершила.

Поминальная служба была недолгой. Когда она закончилась, Роза приняла соболезнования от Четырехсот Семейств Нью-Йорка, финансистов и высших чинов правительства. Она выдержала давление молчаливой враждебности, исходящей от родственников Саймона, и вздохнула свободно, когда катафалк вместе со свитой конных экипажей наконец исчез из виду, проехав по Пятой авеню. В соответствии с заключенным между Розой и Толботами соглашением прах Саймона не должен был покоиться в Дьюнскрэге. Толботы увезли своего сына домой, на Юг.

– Роза, пора идти.

Роза подняла голову: над ней возвышалась фигура Монка Мак-Куина. Широкое лицо его было печальным. Она крепко сжала его руку и прошептала:

– Спасибо.

Ведя Стивена перед собой, Роза шла рядом с братом и Монком. У машины она обернулась к Франклину.

– Ты отвезешь Стивена домой?

– Конечно, но…

Роза положила руку ему на плечо.

– Мне нужно ехать в офис.

Франклин не мог скрыть удивления и уже готов был возразить, но поймал предупреждающий взгляд Монка.

– Я отвезу тебя на Бродвей, – сказал Мак-Куин.

Поскольку большинство служащих получили выходной, чтобы присутствовать на поминальной службе, офис «Глобал Энтерпрайсиз» был почти пуст. Но Хью О'Нил и Эрик Голлант, покинувшие собор раньше, были уже на месте. С ним был еще один человек – Исайя Фиппс, личный адвокат Саймона.

– Здравствуйте, Исайя, спасибо, что пришли, – сказала Роза.

Адвокат, седеющий человек в черной визитке, лишь холодно улыбнулся ей в ответ.

– Саймон был хорошим другом, – сказал он. – Мне будет не хватать его.

«Если он был таким хорошим другом, почему ты позволил ему рисковать делом всей его жизни?» Однако вместе этого Роза сказала:

– Можно ли быть уверенной, что больше не последует никаких неожиданностей?

– Завещание Саймона вполне однозначно. За исключением некоторых владений, переходящих к Стивену и другим наследникам, вам остается Толбот-хауз. Поскольку железные дороги для нас потеряны, больше не о чем и говорить.

– Не согласна с вами, Исайя. Есть еще претензия Пола Миллера на мои акции. Что нам с этим делать?

– Лично я ничего не могу предпринять, – ответил Фиппс. – Это было решено Саймоном и Полом Миллером.

– Вы хотите сказать, что позволили вашему клиенту – и другу – подписать залоговый контракт на пять миллионов долларов, даже не просмотрев документ? – спросил Хью О'Нил.

– Как вы сами отлично знаете, сэр, адвоката не всегда посвящают в дела клиента. А в данном случае я готов поклясться на нескольких Библиях, что ничего не знал об этом контракте.

– Позвольте мне в этом разобраться, – сказала Роза. – Мой муж отдал под залог акции, которые ему не принадлежали. Тем самым он нарушил условия договора с моим дедом. Теперь Саймона больше нет. То, что раньше было его собственностью, теперь принадлежит Вандербильту. У Миллера остается двадцать пять процентов акций моей фирмы, которые, как он сам говорит, он не отдаст без борьбы. Исайя, вы говорите мне, что я должна выкупить то, что и так мне принадлежит?

– Возможно, будет нелегко определить, можно ли применить эту «отравленную пилюлю» из завещания вашего деда, – задумчиво проговорил Фиппс. – Не исключено, что пройдут месяцы и даже годы, прежде чем судья или присяжные вынесут свое решение. Да и в конце концов, Саймон в то время нес ответственность за фирму. Он принес ей колоссальный доход и мог это сделать именно потому, что у него были развязаны руки. Признаться, даже ваши собственные сотрудники скажут вам, что «Глобал Энтерпрайсиз» своим процветанием обязана компании «Толбот Рейлроудз». Таким образом между обеими фирмами существовала определенная связь – и, как многие будут доказывать, очень тесная, – которая может свести на нет действие «отравленной пилюли».

Роза взглянула на Хью О'Нила.

– Такое может случиться, – нехотя проговорил ирландец. – Мы будем бороться и несомненно победим, но на это потребуется время.

«Которого у меня нет!»

– Исайя, я не могу понять одну вещь, – медленно произнесла Роза, надеясь, что в ее словах прозвучит неподдельная озадаченность. – Что собирается делать Миллер с двадцатью пятью процентами акций «Глобал Энтерпрайсиз»? Ведь он никак не связан с транспортом.

Фиппс снова холодно улыбнулся.

– Может быть, этот вопрос вам стоит задать ему самому.

– Это ваша профессиональная рекомендация, адвокат? Ведь Полу Миллеру случалось пользоваться вашими советами, не правда ли?

– Вообще-то приходилось.

– И, без сомнения, недавно.

Фиппс не обратил внимания на подозрительный тон Розы.

– Я взял на себя смелость попросить его к нам присоединиться – разумеется, с вашего разрешения. Сейчас он ожидает внизу. Пригласим его подняться?

Пока не появился Пол Миллер, Роза попросила Фиппса подождать вместе с О'Нилом в комнате для собраний. Она хотела предстать перед Миллером в одиночестве, вдовой, одетой в траур. Это даст ей хоть и слабое, но преимущество.

У Пола Миллера был подобающий случаю унылый вид. Нависнув над Розой, он разразился потоком соболезнований. При этом руку ее он задержал в своей чуть дольше, чем того требовали приличия. Роза с трудом высвободилась и скользнула за письменный стол Иосафата Джефферсона, принуждая тем самым Миллера сесть напротив нее, словно просителя.

– Думаю, будет лучше, если мы сразу расставим все точки над «и», – сказал он.

– Полностью с вами согласна, – отвечала Роза.

– Уверен, вы поймете, как я был поражен, когда узнал, что Саймон не имел права отдавать под залог акции «Глобал Энтерпрайсиз», – продолжал Миллер. – Тем не менее он это сделал.

– Пол, – прервала его Роза, – я понимаю, что Саймон занял у вас пять миллионов и что из-за того, что произошло с «Толбот Рейлроудз», вы не сможете получить ваши деньги с Вандербильта. Я намерена лично выплатить вам долг. Нам с вами нужно будет договориться о справедливой процентной ставке и каком-то графике выплат, который устраивал бы нас обоих, но это можно сделать.

Пол Миллер положил ногу на ногу и сделал вид, что внимательно рассматривает свои ухоженные ногти.

– Роза, я всегда вами восхищался. Особенно тем, как самоотверженно вы работали для «Глобал Энтерпрайсиз». Честно говоря, я всегда считал, что Саймон недооценивает ваши способности. Когда я принял от него акции, я сделал это только потому, что они были солидным дополнительным обеспечением. Я думал – и думаю так до сих пор, – что могу внести значительный вклад в компанию. Я не хочу бороться с вами, Роза. Я хочу работать вместе с вами.

– Я польщена, Пол, – осторожно ответила Роза. – Но у вас не много опыта по части транспорта, не так ли?

Миллер склонил голову.

– Верно. Но я предприниматель. Мы могли бы работать вместе, Роза. Мое знание финансов и ваш опыт в «Глобал Энтерпрайсиз» сделают фирму вдвое богаче, чем сейчас.

– Очень щедрое предложение, Пол, но, признаться, я никогда не думала о том, чтобы брать в дело компаньона.

– Я говорю о чем-то большем, чем партнерство, – тихим голосом сказал Миллер. – Это так неловко с моей стороны, и я знаю, как это должно для вас звучать, особенно сейчас. Но я должен это сказать. Ни для кого не секрет, что вы с Саймоном… вы долгое время были не вместе. Сейчас не важно, почему и как. Главное, что вы небезразличны мне, Роза, и я хотел бы дать вам такую жизнь – полную жизнь, – какой у вас с Саймоном никогда не было.

Роза с трудом верила, что слышит такое, но ей удалось сдержать свой гнев. Она должна поймать его на слове.

– Я тронута, Пол. Но необходимо соблюдать приличия.

– Разумеется, – быстро сказал Миллер. – Мне лишь хотелось, чтобы вы знали о моих чувствах.

– Невзирая на них, нам все же необходимо договориться о выплате…

Миллер прервал ее, вскинув руку.

– Я не хочу, чтобы вы о чем-либо беспокоились. Я отложу на время это дело с акциями и попрошу моих поверенных подождать. Я не хочу бороться с вами из-за них, Роза, – повторил он.

«А под твоей бархатной перчаткой, оказывается, стальной кулак», – подумала Роза.

– Я высоко ценю вашу искренность, Пол, – сказала она, убежденная, что в этих словах он не различит сарказма. – Я также уверена, что вы поймете: мне нужно время, чтобы обо всем подумать.

Миллер улыбнулся.

– Конечно. Обязательно позовите меня, если вам что-то понадобится. Что угодно. И я приду, Роза.

– Да, я уверена, вы придете, – мягко ответила она.

В тот вечер Роза держала военный совет в Толбот-хаузе с Франклином, Хью О'Нилом и Монком Мак-Куином. Никто из них не мог поверить, что Пол Миллер собирается оставить у себя акции.

– Миллер – продажный негодяй, каких мало, – удачно выразил общее мнение Франклин.

– Но это негодяй, у которого в руках все еще остается двадцать пять процентов акций «Глобал Энтерпрайсиз», – добавил О'Нил.

– Ну и что? – возразил Франклин. – Этого недостаточно, чтобы причинить нам ущерб. В конце концов мы получим их обратно, как только выплатим пять миллионов долларов.

– А мы тем временем вынуждены топтаться на месте, – сказала Роза. – Да, сейчас у нас удачная полоса. С этой войной в Европе невозможно не делать деньги. Но мы должны смотреть вперед. Планы, которые я разработала для «Глобал Энтерпрайсиз», ждать не могут.

Франклин с любопытством глядел на сестру, удивленный и взволнованный ее хладнокровными замечаниями. Роза явно не могла знать о кошмарной бойне, происходящей в окопах Франции и Бельгии: вряд ли она читала об этом в газетах.

– Прежде всего мы должны быть уверены, что сможем выплатить заем, – продолжала Роза. – Хью, вы должны связаться с банками и выяснить, каким образом можно продлить срок выплаты по нашим кредитам. Франклин, я хочу, чтобы ты работал с Эриком. Он знает все дела фирмы досконально и может научить тебя всему, что необходимо.

– А я могу что-нибудь сделать? – спросил Монк. Роза тронула его за руку.

– Да, можешь. Но об этом я хотела бы поговорить с тобой отдельно.

О'Нил и Франклин поняли намек. Когда они с Монком остались одни, Роза налила ему еще бокал портвейна и поставила на столик перед камином.

– Думаю, здесь нам будет намного удобнее, – пригласила она.

Монку казалось, что Роза никогда еще не была так прекрасна, как теперь: розовые отблески пламени на коже, сверкающие черные как смоль волосы. Чувства, которые она пробуждала в нем сейчас, так не соответствовали моменту…

– Мне нужно сказать тебе что-то, чем я не могу поделиться с другими, – сказала Роза. – Хью это совсем не касается, а Франклин… мне кажется, он слишком сильно на это отреагирует. Но я должна рассказать об этом кому-то, лучше всего другу…

– Да, Роза, конечно. Мне ты можешь рассказать все.

Медленно, со строго выверенной серьезностью и сдержанностью, Роза объяснила ему, чего на самом деле добивался Пол Миллер. Монк воспринял это именно так, как она и ожидала.

– Просто поверить не могу! – взорвался он. – В тот самый день, когда ты похоронила мужа, Миллер заявляет, что влюблен в тебя!

– Ну, так уж напрямик он этого не говорил, – уточнила Роза. – Но своих намерений совершенно не скрывал.

– Он тебя шантажирует! – бушевал Монк. – По-другому это и не назовешь!

– Мне кажется, так оно и есть, – предположила Роза, благодарная Монку за то, что он сделал вывод сам.

– Это ему так не сойдет, – объявил Монк. – Пола Миллера надо остановить.

– Но как? – спросила она. – Я о нем не так уж много знаю. У него деньги, влияние…

– Предоставь это мне, – сказал Монк зловещим тоном. – Уж я-то смогу разузнать о нем что угодно!

– Ты очень помог бы мне этим, Монк.

– Я начну немедленно. Но если Миллер начнет… делать тебе какие-то авансы, ты должна мне сразу об этом сказать.

– Хорошо, Монк, – торжественно сказала Роза. Только после этого она позволила Монку обнять себя и взять на руки.